«31 декабря Остановились в лесу. Мороз сильный был Холодно. Вокруг сосен целую ноч танцевали от проебал мороз. Та ноч длинная хуй бы ее взял вспоминал и теплою Ядвигу Хуй сней что она не руская, а поруски чувствуе все. Спасибо ребята меня спасли дали мне бушлат. Я свою шубу отдал на н.п. (наблюдательный пункт.-Г.Л.) а сам чуть с этим проклятым лесом не розпрощался. Та ещо може почудю ато с кого будут смеятся. Смерть за спиной а смеются другой раз стоит только нагадать какой небудь эпизод как все полезут со смеху».
– На передовой в лесу спасения от холода не было. Собьёмся в одну кучу, чтобы хоть как-то согреться. Тот, кто окажется в середине, под грудой тел, имеет шанс немножко согреться и даже задремать. Но очень скоро звучит команда: «Хлопцы, меняемось!..». Нижние с матюками выползают наверх, окоченевшие верхние стремятся забиться поглубже. Со стороны это похоже на клубок копошащихся червей.
Но можно продержаться недолго. Потом начинаем бегать, выбирая, где снегу поглубже. А мороз такой, что от бега только устанешь, но не согреешься. Снова сбиваемся в кучу. И так до утра. Одеты мы были кто в полушубке, кто в шинели, на ногах кирзовые сапоги с портянками, на руках двухпалые (чтобы на курок было чем нажимать) рукавицы, на голове шапка из «рыбьего меха». Мёрзли так, что одежды своей не ощущали.
«1944 кончился начался 1945
1 января Новый год, а я дрожу по старому. Бегаю где глубже снегу чтобы быстрей согреться. До костра сядешь спину грееш а жывот замерзает, и в желудку бекает как теленок. К 12 ч. дня прывезли нам спирту по 40 гр. Так я чуть с кружкой не проглотил. Не за что и спомнить начало 45 года. И на хуя он нам нужын Я старшыну просил чтобы он мне водку выдал и за весь 46 г. Иначе я не согреюсь Хуже пыткы».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 31 декабря 1944 года:
«В районе Будапешта наши войска вели бои по уничтожению окружённой группировки противника, в ходе которых заняли более 300 кварталов в западной части города. Одновременно наши войска закончили ликвидацию окружённых частей противника в горно-лесистом районе северо-западнее Будапешта…За день советские части истребили 2.700 немецких солдат и офицеров…
На 1-м Белорусском фронте происходила артиллерийско-миномётная перестрелка с противником…». (т. 7, с. 315-316)
– Формальности и на фронте военными бюрократами соблюдались свято. Ведь водка полагалась только на передовой. Так вот, 31 декабря 1944 года, хотя мы уже прибыли на место, считалось, однако, что мы ещё не на передовой, поскольку занять позиции должны были только 1 января. Поэтому днём раньше нам водку не выдали. Правда, сто грамм на таком морозе не спасли бы, но хоть немного бы согрели…
«2 января Мне подвезло нашли старою землянку в лесу розложыли в ней костер Дыму не продышеш но хоч звезд не выдать Мать их еб мне кажется что они с меня смеются А Луна всю ночь рожу крывит Хорошо ей а здесь до слез. Та плакать некогда смеемся друг с друга. В землянке спать и думать нельзя».
– Как мы обрадовались этой землянке! Вымели из неё снег, укрыли со всех сторон лапником, немного обсыпали землёй – земля мёрзлая, много не надолбишь. А потом набилось в неё человек двадцать. Так что спать можно было в лучшем случае сидя. Пар от нашего дыхания замерзал сверху на брёвнах. Эта наморозь подтаивала, с сосулек на нас капало, и эта влага коркой намерзала на нашей одежде. Согреться в такой землянке не согреешься, но и до смерти не замёрзнешь.
На следующий день мы устроили в землянке печку. Делалось это очень быстро. Берёшь обыкновенное ведро, прорезаешь в нём ближе ко дну дырку размером с консервную банку. Потом вырезаешь дно примерно у двух десятков пустых консервных банок. Эти банки складываются друг на друга – получается дымовая труба. Всё, печка готова. Но такую печку надо топить всю ночь. Правда, дров она много не требует, поскольку ведро нагревается как и остывает быстро. Если поблизости дров нет, разбиваем ящики из-под снарядов. Одного ящика как раз на ночь хватало.
А ведь тогда немало солдат замерзало насмерть. Было и такое, что замёрзших после ночи оказывалось больше, чем убитых после боя. Очень много раненых замерзало прямо на поле, даже с легкими ранениями. Различали убитого и замёрзшего так: у замёрзшего солдата лицо всегда почерневшее.
А под Сталинградом во время холодов надо было ещё отличить нашего от немца. Тогда, чтобы хоть как-то согреться, немцы стаскивали одежду с наших убитых солдат, а наши – с немецких. Трупы всегда лежали вперемешку в немецкой и в советской форме, а хоронить их надо ведь порознь. Среди немцев много рыжих, но у всех замёрзших одинаково черные лица. Так мы различали по причёске: наши солдаты, как правило, все были стриженые, а немцы патлатые. Если среди наших кто-то попадался с длинным чубом, он мог запросто оказаться в одной могиле с немцами.
Замёрзших трудно хоронить. В какой позе человек замерзал, в такой и оставался. В мёрзлой земле глубокую могилу не выдолбишь, а в неглубокую скрюченный труп не затолкаешь – то рука торчит из-под земли, то нога…
«3 января Сегодня нам тепло я даже уснул часа на 1,5. По близу рознюхали деревушку и снесли все белье лишнее т.е. вторую пару и променяли на водку. И вот в связи такого дела в нас "таверна" загудела песни пляскы до утра
4 января Сегодня мы поехали на зависленский плацдарм Опять Висла в августе она лутших друзей моих забрала А сейчас январь и Варшаву надо взять только мы ее и возьмем розебу. "Ура" Меня оставили на одном к.п.п. где были одни "рамы". Я одну жымнул хуй с ней что будет Може Т.Т. К 12-ти ночи подошла наша колона и я уехал на исходною».
– «Рамы» – это регулировщицы. «Может ТТ» – значит, могли расстрелять на месте.
А произошло вот что. Наша разведка ушла вперёд, а меня оставили на этом перекрёстке, чтобы я встретил полковую колонну и дальше следовал с ней, показывая маршрут. При этом меня предупредили: на морозе можешь не торчать, погрейся где-нибудь в землянке, но с двенадцати ночи и до часу должен быть на перекрёстке. Я и «грелся» до двенадцати, а колонна подошла на полчаса раньше. Всыпали мне тогда по первое число, но до ТТ дело не дошло – всё-таки командование знало меня хорошо. В общем, простили. Хотя, «по законам военного времени»… Пожалели, не расстреляли… Но могли отдать под трибунал. А трибунал не всех к стенке ставил. Иногда отправлял в штрафные роты.
У нас во время войны тоже заключённые были. Однажды по пути в Сталинград я видел, как они строили железную дорогу. Было это в самом конце 42-го. Мы медленно ехали в товарняке и кричали им: «Откуда родом, хлопцы?». Почему-то больше были с юга: Кубань, Дон, Кавказ. Один земляк из Славянска-на-Кубани встретился. Я бросил ему узелок сухарей. На земляка сразу налетел охранник с собакой. Мы не ожидали такого поворота. В нашем эшелоне поднялся шум. Солдаты на чём свет крыли охрану и, у кого что было, бросали заключённым. Тогда охрана стала оттеснять заключённых от железной дороги, била их прикладами.
Среди наших заключённых работали и немецкие военнопленные. Потом мы узнали, что кормили их лучше, чем наших, поэтому немцы к нашему эшелону не подходили и им прикладов не доставалось. Вот так обращались с нашими заключёнными – хуже, чем с пленными фашистами.
«5 января Нахожусь на передовой в лесу здесь ебит твою мать 100 раз хуже передовая костры разводить нельзя в землю хуй закопаеся грунт песок замерз так его нечем невковыряеш. Ходил на "передок" в первою траншею здесь ребята жывут полутше в них блиндажы хоч хуевые но есть. Вечером возвратился. "Спал" т.е. бегал вместе с шоферами.
6 января Сегодня выпало мне задания ехать к своим разведчикам. Они где то здесь недалеко на высотке, а высотка эта у немцев бельмо на глазу Там у них н.п. и землянка есть Фрицы в 180 м. Получу продукты, и как стемнеет еду, и там останусь обратно по старой специальности засекать огневых гансов».
– Перед наступлением обычно проводится разведка боем. В это время мы должны были находиться в первой линии окопов или на какой-нибудь возвышенности, откуда хорошо просматриваются немецкие позиции, и с помощью стереотрубы – засекать огневые точки немцев. Сама стереотруба имела десятикратное увеличение, а когда ставишь ещё десятикратную насадку, видно на три-четыре километра как в одной комнате. Поэтому она нам намного облегчала выполнение задачи, хотя была очень неудобной – большой и тяжёлой.
Разведка боем проводилась так, чтобы немцы приняли её за основное наступление. Идут танки, пехота, выдвигается на новые позиции артиллерия, причём, для пущей убедительности выводили артиллерию на конной тяге – мол, русские бросают в бой всё, что у них есть. В этих случаях сознательно жертвовали лошадьми, чтобы только ввести немцев в заблуждение и заставить их открыть свою систему обороны. Конечно, немцы тоже не дураки. Но иногда такой маневр удавался.
Моя задача заключалась в следующем. Сижу по возможности замаскированным со стереотрубой и у меня обязательно должна быть карта-двухвёрстка. Карт на всех разведчиков не хватало, поэтому нам выдавали кальки, с которыми работать было намного труднее, чем с картой. Отличные кальки делал наш старшина Николай Сорокин. Но копировать приходилось ещё с карт 1910 года. А за прошедшее время на местности многое изменилось: не стало каких-то населённых пунктов, например, хуторов, и, наоборот, появились новые; могло не оказаться какого-то отдельно стоящего дерева, избушки и т.п., что очень важно для привязки огневой точки к местности.
Мне необходимо засечённое немецкое орудие обозначить точкой на своей кальке. Для этого приходилось ориентироваться в основном по холмам, а также по дорогам, которые в Польше и Германии, не так как у нас, не изменялись. Ведь там по пахотному полю не то что трактор или машина – телега не пройдёт. Дуроты такой там никто не допустит. Поэтому даже просёлочные дороги остаются, можно сказать, вечными. А в общем, приходилось над калькой попотеть. Иногда даже не замечаешь, что вокруг рвутся снаряды и свистят пули…
Из оперативной сводки Совинформбюро за 14 января 1945 года:
«Пленный командир 575-го полка, 304-й немецкой пехотной дивизии полковник Штреснер… рассказал: «Все ранее полученные мною приказы требовали: «В случае наступления русских не отступать ни на шаг, обороняться до последнего солдата, до последнего патрона». Однако исключительно мощная артиллерийская подготовка русских деморализовала солдат, подавила их волю к сопротивлению. Когда русская пехота перешла в атаку, солдаты моих подразделений начали отход. Меня поразила осведомлённость русских. Они отлично знали наши позиции и расположение огневых точек. Русская артиллерия била точно. За какие-нибудь 15 минут вся связь была нарушена. На командном пункте я не мог поднять головы. Управлять полком было невозможно. Все подразделения понесли большие потери от артиллерийского огня. Оставшиеся в живых солдаты разбежались». (т. 8, с. 20)
«7 января Сижу на н.п. целый день за стереотрубой аж глаза болять фрицы ведуть себя осторожно. И уже знают что сюда прышла "Гвардия" им ребра ломать Ночю крычали что мол знаем что 1-я гв. танковая армия прышла говорять что не выдержать "катуковских головорезов" Это они так нас называют сволочи прышли на нашу землю, и думают чтобы мы им головы не резали. Нечево это Польша, а скоро до фрау доберемся затрещать панталончики так как ваши ребра под нашим ударом
8 января Целый день спал а целую ноч строили себе н.п. работали как звери под обстрелом в 180 м. от противника Когда ракета загорается мы ложымся когда сгорит работаем Без отдыха ведь до росвета надо зделать голова вон. А если не сделаем и не замаскируем то нам жыть здесь нельзя. Но мы зделали Такие орлы как у меня они на все руки не только на баб и на водку Это они говорять что это их побочная специальность так же как у меня Амос Шытиков, и Шуралев Миша с этими я шагаю от Днепра много похуже выдели. Зделали правда посовести сказать хуевое перекрытие. Но я это укрыл и вынес благодарность от лица службы всему отделению».
– Немцы засекли этот наблюдательный пункт и быстро его пристреляли. На следующее утро, когда мы оттуда уже ушли, они накрыли НП. До тех пор, пока мы туда снова ни вернулись, ни думали, что там мог кто-то погибнуть. Но обнаружили три трупа. Одного солдата не помню. Гаврилову ногу оторвало, и он, видимо, скончался от потери крови. А третьего трупа, собственно, не было – от человека остался только обрубок тела: одна грудь – без головы, без рук и без ног. Определили мы, что это был рядовой Сухих, по новенькому ордену Славы III степени, который он только что получил. Сличили номер ордена с данными в штабе – сошлось.
«У меня все рукы на волдырях и синяках по прыбивал бревнами Сейчас болят иду суп уничтожать».
– Горячий суп на передке не был такой уж редкостью. Как правило, один раз в сутки – обычно перед рассветом – полевую кухню подтягивали по возможности ближе к передку. Если обстановка позволяла, кухню могли притащить ещё и вечером, с наступлением темноты.
Двое из отделения вооружались длинными палками и отправлялись, пока темно, к кухне. Чтобы не расплескать, котелки с супом вешали на эти палки, хлеб распихивали по карманам, водку или спирт брали на все отделение во фляжку, что у каждого солдата была на ремне.
Выпивку делили очень просто: почти у каждого солдата кружка была с меткой для спирта и с меткой для водки. Если, скажем, в отделении кого-то убило или ранило, а сведения интендантам ещё не подали, то нам достаётся больше положенного. В этом случае делили по булькам. И никогда не ошибались.
«9 января Был на н.п. та вдруг телефонист прышол и сказал что меня вызывают обратно в лес ебаные звери обратно буду швейком "Эх ма" пизда этот "кабанчик" Он за мной душа вон Трус ебаный Он думае что я его спасу от смерти это не всегда бывает. Один раз был момент спас Он мне говорит что когда меня нет он спать не может Хуй бы тебе под головы что бы никогда не спал Я же прычем».
– Это я думал, что меня снова назначают ординарцем к майору Чернухе. Конечно, не ординарцем в прямом смысле. Просто Чернуха имел право всегда держать при себе одного разведчика. Так плохо о нём я отозвался несправедливо. Как говорится, под настроение попал – уйти от ребят с передка всё равно что предать их. Поэтому я так и разошёлся.
Чернуху у нас все солдаты уважали за его доброе отношение к нам, за справедливость и, кстати, за смелость. А трусом он никогда не был. А назвал я его так только по тому, что он не раз мне повторял: «Когда ты рядом, я за свою жизнь не боюсь».
Действительно, был момент, когда я его спас. Историю с его плащ-накидкой я уже рассказывал. В этом был весь Чернуха. Он говорил: «Пусть меня лучше убьют, но грязь хлебать по воле фрицев я не буду». Другому бы не поверили. Но что Чернуха под обстрелом в грязь не шлёпнется, об этом у нас хорошо знали все солдаты. Ну а то, что я его называю «кабанчиком», так это за его комплекцию.
С Чернухой мы всё-таки расстались. Хотя, честно говоря, и жаль было. Когда его назначили в штаб корпуса, он снова хотел забрать меня с собой. Но тут я уже решительно отказался, последний раз и навсегда. Больше жизнь меня с этим хорошим человеком, к сожалению, не сводила.
«10 января Нахожусь на старой работе Фрыцы сейчас сильно обстреливают нас стяжелых дальнобойных Прямо деревя с корнем вырывают снаряды Один танк зажег два подбил но до утра их отремонтировали
11 января Сегодня старое дело свое востанавливал нечего не зделаешь надо действовать думал открутытся но не получилось».
– Тут как раз и состоялось назначение майора Чернухи в штаб корпуса, а его сменил майор Королёв. Видимо, Чернуха рассказывал Королёву обо мне раньше, что он меня решил перехватить. Именно по этой причине меня «вызывали в лес» – в штаб полка. Пришёл я ночью к тому месту, где располагался штаб, а там уже никого нет.
Одному солдату-связисту тоже нужно было вернуться в штаб. Пошли мы вдвоём разыскивать своё командование и скоро заблудились. Вышли к какому-то селению и решили здесь заночевать. А сами не знаем, на чьей территории теперь находимся – то ли у себя в тылу, то ли уже у немцев. Но всё-таки зашли в крайний дом. Хозяева, конечно, ничего не знают, но без возражений предложили кровать.
Связисту говорю: «Будем спать по очереди». Сам лёг, взяв пистолет в левую руку (в неожиданных ситуациях я с левой руки стрелял лучше, чем с правой), а связист спал на спине с автоматом на груди, поставив его на боевой взвод.
Мы знали, что на территории Польши, а особенно на территории Германии было немало случаев, когда хозяева дома, у кого вот так на ночь останавливались наши солдаты, или приводили кого-нибудь, или расправлялись с ними сами. В подобной ситуации летом мы никогда бы не остались в таком доме, а зимой нас холод загонял.
На следующее утро благополучно нашли свой штаб.
«12 января Сегодня был проводником водил начальство на н.п. которое я строял. Ком. п. (командиру полка.-Г.Л.) понравилось говорит со всем военным вкусом выбрано место ведь отсюда обзор на 360 градусов. Позно вернулся ребята получили водку Я выпил крепинько поужынал и лег спать но проснулся от крыков. Оказывается холуи перепили и начали драться попадали в траншею Хуй их и поймет кто кого б'ет Я вылил на них ведро воды холодной тогда только мог понять кто там был розтянули их Запевалу дракы прывязали до колеса машыны покуда проспался».
– Спал я в этот раз в штабной землянке. А «холуями» называли ординарцев штабных офицеров. Самым привилегированным был ординарец командира полка – тот по мелким поручениям никуда не бегал, других заставлял. А у начальника штаба, у начальника связи, у парторга и у других – это все ординарцы равного ранга. Конечно, они всегда имели возможность выпить больше, чем положено по солдатской норме.
У ординарца парторга полка, который официально считался писарем, была одна постоянная обязанность, как оказалось, совсем небезопасная – постоянно держать при себе все партийные документы. И однажды этот ординарец пропал вместе с этими документами. Чтобы найти его, – а главным образом искали, конечно, не самого ординарца, а документы – подняли всех на ноги. Особенно долго гоняли нас, разведчиков. Но ни ординарца, ни документов мы не нашли. Скорее всего, его выкрали или убили и спрятали немцы. Немецкая фронтовая разведка охотилась за такими документами.
«13 января Под вечер выехали на н.п. завтра будем крушыть немецкою оборону. Я со своим отделением занял исходный рубеж между 1-м и 2 батальоном Задача моему отделению простая ворваться в траншею захватить контрольного пленного и бегом его в штаб после чего находится пры опер групе и выполнять все прыказы нач штаба Это хуже он тупица».
– «Опергруппой» я здесь называю штабную группу, в которую входили начальник штаба полка, его помощник, связисты и мы, разведчики, поскольку должны всегда находиться при начальнике штаба. У начштаба была грузовая машина с будкой, которую, кстати, водил мой кореш Роговский.
Назвать «тупицей» начштаба майора Косульникова, конечно, нельзя. Но по правде сказать, общаться с ним было очень тяжело. Объяснить или доказать что-то Косульникову невозможно. Если он сказал «нет» или сказал «да», то на своём будет стоять до конца. Хотя в некоторых случаях сам понимает, что неправ.
«14 января Началась арт-подготовка в 5.00 Загрохотало все. Такой сильный шум, грохот был что нельзя было говорить нечего не слыхать 8.00 огонь перенесли во вторую линию обороны».
– Видно, как снаряд разрывается, но не слышно. Опасность здесь заключалась в том, что можно легко подставиться под осколок. Поэтому в такое время мы все лежали на дне окопа. А необстрелянные новички за какими-то своими надобностями ходили по траншеям. Если раз на тебя наступят – стерпишь. А второй, да ещё обеими ногами, тут уж нет. Ударить – не дотянешься. Так мы их хватали за то место, что между ног, и укладывали рядом с собой. Для их же безопасности…
Из оперативной сводки Совинформбюро за 15 января 1945 года:
«Взятый в плен… обер-ефрейтор 188-го полка 68-й немецкой пехотной дивизии Вилли Гейнц рассказал: «Солдаты со страхом ждали русского наступления. Офицеры неустанно твердили, что наши позиции очень сильно укреплены и мы должны их удерживать любой ценой. 18-го декабря каждого солдата обязали прочесть и подписать особый листок, в котором было напечатано следующее: «Я поставлен командованием в известность, что в случае моего перехода на сторону русских весь мой род – отец, мать, жена, дети и внуки будут расстреляны». Солдаты были возмущены, но все молча подписали эту бумажку. Однако гром русских орудий оказался страшнее угроз немецкого командования. Это был настоящий ад. Такого ужаса мы ещё никогда не испытывали. От артиллерийского огня мы понесли огромные потери. В траншеях вперемежку валялись раненые и убитые солдаты. Раненые взывали о помощи, но никто им её не оказывал. Некоторые солдаты сошли с ума. Русские нанесли нам страшный удар. О сопротивлении нечего было и думать. Я с группой солдат сдался в плен». (т. 8, с. 21)
«Я со своим отделением побежал к проволочному заграждению и начали проволоку резать. З заду нас горели тры нашых танка, а остальные вели огонь с хода держа направления по соше к городу Головачув».
– Обычно впереди идёт пехота. Во время артподготовки пехотинцы стараются преодолеть нейтральную зону ползком, потом режут проволочные заграждения, а когда огонь переносится на вторую линию немецких окопов, поднимаются в атаку. Но так бывало далеко не всегда. Часто случалось, что пехоты на нашем участке не оказывалось – просто не хватало войск. Ведь матушку-пехоту выбивало первой. Тогда, к примеру, в нашем полку в атаку бросали всех, кто не стоял у орудий.
Немцы минировали не только передний край перед своими окопами, но очень часто им удавалось заминировать и нейтральную зону. Поэтому шли танки, которым не страшны противопехотные мины, а мы бежали за ними строго по следу гусениц. Шаг влево или шаг вправо – и нет тебя…
Кстати, к концу войны у нас уже было немало американских лёгких танков «Прощай, Родина». Такое название им дали, конечно, наши танкисты, которые не хотели воевать на этих машинах из-за того, что у них броня была только лобовая, а сзади башню прикрывал только брезент. И пушка у них не поворачивалась. Из такого танка только хорошо выскакивать, когда он загорится. Но экипаж мог погибнуть от осколков сзади или сбоку разорвавшегося снаряда, даже от пуль атакующего «мессершмитта» или станкового пулемёта, если танк оставит немецкую пехоту позади себя или начнёт маневрировать вблизи немецких окопов. Ведь и нас, и немцев учили стрелять даже по смотровым щелям танков. А тут такая прекрасная мишень.
Приходилось нашим танкистам воевать ещё и на английских танках «Валентина». Честно говоря, не знаю, почему их так называли. А ещё – на тяжёлых американских «Трумэн». Все они были очень неповоротливы и горели как факелы. У тяжёлого «Трумэна», как в насмешку, были узкие гусеницы. Чуть грязь или сыпучий грунт – он сразу увязал. Наша «тридцатьчетвёрка» против этих танков на поле боя словно заяц против коровы. К тому же у «Трумэна» гусеницы и башня высокие – легко попасть из противотанковой пушки.
Вот автомобили у них были хорошие. А танки – ни к чёрту. Если в атаку пошла ленд-лизовская техника, то потом навстречу нам то и дело попадались наши танкисты. «Всё, – говорят, – хлопцы. На сегодня мы отвоевались».
«Мередзян хватился за жывот, и сел, просто ад нечего не слыхать и невыдать то ли разрыв или выстрел. А от дыма и пыли поднятой снарядами темней темной ночи».
– Тогда осколком в живот ранило татарина Мередзяна. Самое страшное ранение – это в живот. После него, как правило, не выживали. Хотя бывали исключения. В госпитале рядом со мной лежал солдат, у которого осколком перебило прямую кишку. Врачи сшили её и вывели прямо из живота, а на конце приспособили к ней резиновую перчатку. Кал самопроизвольно выходил в эту перчатку, которую солдат сам время от времени освобождал и промывал.
Во время боя за нами иногда шли санитары с собачьими упряжками. В каждой упряжке по три собаки, которые вполне могли вытащить раненого с поля боя, причем, без погонщика. Они хорошо знали, куда тащить, – туда, где их перед боем кормили. Именно в этих местах раненых принимали медики, оказывали им первую помощь, а дальше их уже эвакуировали на каком-нибудь транспорте.
Но нередко бывало, собаки из двух упряжек, оказавшись рядом, начинали драться. И санитар не к раненым бежал, а разнимал своих собак. Хотя зимой надо быстро вытаскивать раненых, потому что многие погибали уже не от ран, а от холода. Зимой случалось и хуже. То ли одуревшие от грохота боя, то ли контуженные от близких разрывов, собаки не возвращались к своему месту, а затаскивали раненых куда-нибудь в овраги или в чащобу, где раненые и умирали.
«Когда мы наконец добрались до траншеи то в траншеи уже работали штрафники и мы как раз были к стати. Завязалась такая трескотня что нечего не поймешь».
– Штрафники подошли откуда-то с фланга, видимо, таков был замысел атаки. Ведь одни танки против пехоты, можно сказать, ничто. Они пройдут по всем линиям окопов, а немцы всё равно останутся в них. Это в чистом поле танк может стрелять по пехоте из курсового пулемета (пулемёт, встроенный в корпус танка – неподвижный.-В.М.) и давить её гусеницами. А в хорошем окопе ты лёг на дно, и тебе не страшен никакой танк…
Работали штрафники здорово. Среди них почти все были офицеры. Гораздо меньше сержантов и совсем не было рядовых. Мы к ним относились хорошо. А может быть, даже лучше, чем к другим нашим товарищам. Потому что хорошо знали, как наши командиры попадают в штрафники – за малейшую провинность, а то и вовсе без вины. Скажем, под очередной высоткой полегла вся рота. Виноват в этом какой-нибудь тупица из старшего начальства, а если жив остался комроты, то его и отдадут под трибунал.
В нашем полку тоже чуть что – сразу тебе говорят: «Пойдёшь служить к Черепанову!». В составе нашего 8-го мехкорпуса постоянно находился штрафной батальон, которым почему-то бессменно командовал майор Черепанов.
«Нам сразу здалось 6 солдат с унтером. Задача наша была выполнена и можно было нам гнать пленных в свой "кибитка" Но не тут то было попали в собачю бутку Оказывается фрицы пошли справа в контр-атаку и окружыли нас а танкы которые должны были поддержать нас обошли болото и завязали бой на улицах Головачува. Мин. через 20 штрафники пошли в атаку Мы за ними Фрицы не выдержали нашего "ура" Бежать Мы им вдогонку лимонки начали пускать и шыть с автоматов в 9.30 мы доставили пленных в штаб это были первые языки. И получили задания двигаться нам за автоматчиками 1-го батальона который рвет все немецкие основания на город Родом».
– Мы, разведчики, ходили в атаки с главной для нас задачей: захватить пленных. Как пленных взяли, можно было возвращаться в штаб полка. Когда в этот раз ворвались в немецкие окопы, сразу никого там не обнаружили. Смотрим, валяется какая-то посуда, похожая на большие бутылки, только не стеклянная. Думали, в ней шнапс. А морозы стояли крепкие, вот мы и приложились сразу, чтобы согреться. Но это оказались немецкие термосы с горячим кофе. Матюкнулись, конечно, а кофе всё ж выпили. Теплее стало, как от шнапса, можно воевать дальше.
На немцев налетели мы за следующим изгибом траншеи. Они сразу побросали автоматы и стали что-то кричать нам. А за грохотом боя ничего не слышно. Но раз в нас не стреляют, значит, можно брать живыми. Пехота в бою, как правило, пленных не брала. Её задача – вперёд, вперёд и только вперёд! Конечно, она за спиной у себя не оставит живых немцев… Когда и кому в горячке боя возиться с пленными?..
«В 10.00 мы на танках ворвались в предместе города Родом где завязались уличные бои до вечера в меня в отделении осталось 7 чел. со мной».
– В моём отделении со мной было десять человек. Мередзяна ранило во время атаки. Второй разведчик, когда, возвращаясь, вели пленных, сошёл с танковой колеи и подорвался на мине. Ему повезло – остался жив, только оторвало ступню. Это уже не воин. Отвоевался, значит… Третьего разведчика накрыло осколками от снаряда во время боя под Головачувым. Причём, от нашего же снаряда.
Кстати, здесь мы видели наши снаряды неразорвавшимися. Когда же не разрывались немецкие снаряды или бомбы, а такое случалось довольно часто, политруки использовали это для своей пропаганды. Вот, мол, что означает коммунистический лозунг «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» – это немецкие рабочие из чувства пролетарской солидарности занимаются на своих заводах вредительством.
А что же тогда говорить о наших рабочих? Разве их можно заподозрить в преднамеренном вредительстве?.. Сталин даже за случайное опоздание на работу шестнадцатилетней девчонке давал пять лет лагерей! Поэтому мы не верили россказням о «пролетарской солидарности». Да и не с тем же, в конце концов, пролетариатом мы сходились в кровавых рукопашных, когда зубами глотки друг другу рвали?
Из оперативной сводки Совинформбюро за 9 января 1945 года:
«В Восточной Пруссии наши разведывательные подразделения захватили секретный приказ командира 1-го немецкого парашютно-танкового фузилерного батальона «Герман Геринг», разосланный командирам рот – лейтенантам Ланге, Книсту, Грабнеру и Вагачу. В приказе говорится: «B случае захвата в плен русских солдат и офицеров – одного или двух из них немедленно доставлять в штаб батальона, а всех остальных расстреливать»… На приказе имеется следующая надпись: «Только для командиров рот. После ознакомления сжечь».
В этом приказе нет ничего нового. Он лишь подтверждает то, что уже давно известно, а именно: что гитлеровские мерзавцы истребляют советских военнопленных. Повторяя свои преступные приказы об убийстве военнопленных, фашистские изверги в то же время стремятся сохранить это в тайне. Приказы, конечно, можно сжечь, можно уничтожить и некоторые другие уличающие документы. Однако это не спасёт гитлеровских палачей и убийц. Им не удастся спрятать концы в воду и уйти от ответственности за все свои преступления». (т. 8, с. 13)
«С 12 ч. арт подготовка длилась до одиннацати часов т.е. 3 часа обрабатывали немецкую шкуру сплошным огнем от набили немцев везде где ни глянь. За это время взяли все тры линии укреплений город Головачув и с полсотни деревень. Ночю мы пошли в обход лесами куда и сами не знаем идем следом за танками С заду едут артилеристы Машынами тянут свои царь пушкы».
– Когда, наступая, немцы шли в прорыв, им не всегда это удавалось. Но я не помню случая, чтобы наш прорыв захлебнулся. Бывало, медленно, очень медленно, с огромными потерями, но всё-таки немецкую оборону прорывали. Успех прорыва зависел, в основном, от взаимодействия танков с пехотой. Ни одни танки, ни одна пехота прорывать оборону, конечно, не могли. А когда у немцев появились фаустпатроны, фаустники ни на первой, так на второй или уже на третьей линии обороны всё-таки выбивали наши танки.
Тогда нужно бросать в бой новую технику. Если она была, то на это всё равно уходило время, за которое, лишившись танков, откатывалась и гибла наша пехота. Появлялись танки, а вслед за ними надо было бросать новые подкрепления пехотинцев. И такая мясорубка продолжалась до тех пор, пока прорыв, наконец, ни завершался.
«15 января Преследуем противника. Наседаем на пяткы так что не поспевае и бежать. Сейчас гоним по над рекой Родомка, от пизды наломали что бросае все вооружения, валяется сколько угодно трофеев не сосчитать. А деревни гады жгут. Населения встречае з большой радостю предлагают все свое лутшее, победителям. За сегодня взяли много населенных пунтов».
– Деревни немцы жгли, чтобы нас оставить на холоде. Морозы тогда стояли сорокаградусные. Но на холоде оставались не только мы, но и местное население.
«Мне сегодня розрывная пуля попала в окуляр бинокля и разбила зараза».
– Случай произошёл редкий. Мы ехали на машине в открытом кузове. Причём, нас было столько много, что все стояли. Я стоял чуть-ли не в последнем ряду. И что-то мне понадобилось увидеть впереди. Только поднёс к глазам бинокль, и тут – бац! Пуля прошла сквозь все ряды впередистоящих, никого не задев. Всем просто повезло. Ну а больше всех повезло мне. Не подними я бинокль в этот момент, получил бы пулю в лоб.
«16 января Сейчас повернули на север, ночю форсировали реку Родомка, и преследуем гансов Сейчас много в плен стали здаватся. Короче говоря им не убежать от нас наши броне транспортеры быстрей ходят чем гансы пешком. Наша разведка творит чудеса все время мы движемся в передовом отряде А брыгада (танковая.-Г.Л.) и не розвертывается движется колоной Нам самим не хуй делать. Фрицы пры звуке "руская гвардия" бегут хуй догонишь. Такое впечатление нагнала наша часть. А трофеев так и говорить нечего их валяется везде и всюду Какой то город большой ночю заняли где фрицы от внезапности бегали спросонок в одних кальсонах а мы их из автоматов как куропаток стреляли».
– На подступах к этому городу убитых немцев – тьма, сплошные зелёные шинели, а между ними – редко наши серые. Запомнился один случай. Молодой солдат-пехотинец, видно из пополнения, подбегает к своему командиру: «Товарищ лейтенант, один немец лежит живой». «А как ты узнал, что он живой?». «Я видел, он глазом моргнул». «Ну тогда стрельни в него…».
Стоящий рядом со мной Шитиков засмеялся: «Чудит над молодым лейтенант – сейчас молодой в труп будет стрелять…». Действительно, кто бы мог подумать, что на таком морозе живой немец мог так долго мёртвым притворяться.
Солдат выстрелил – немец вскрикнул, дернулся и затих.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 16 января 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта, перейдя в наступление 14 января на двух плацдармах на западном берегу реки Вислы южнее Варшавы, при поддержке массированных ударов артиллерии, несмотря на плохие условия погоды, исключившие возможность использования авиации, прорвали сильную, глубоко эшелонированную оборону противника.
За три дня наступательных боёв войска фронта, наступавшие на двух плацдармах, соединились и продвинулись вперёд до 60 километров, расширив прорыв до 120 километров по фронту…
Сегодня, 16 января, войска 1-го Белорусского фронта в результате стремительного наступления, поддержанного авиацией, в 20 часов штурмом овладели крупным промышленным центром Польши городом РАДОМ (выделение-В.М.) – важным узлом коммуникаций и сильным опорным пунктом обороны немцев…
Наши войска, наступающие в западном направлении, сломив упорное сопротивление немцев, совершили стремительный манёвр и вышли на подступы к городу Радом. В этом городе находились крупные силы немецких войск. Сегодня советские танкисты и пехотинцы нанесли немцам сокрушительный удар с трёх сторон и овладели важным узлом коммуникаций городом Радом. В бою за Радом разгромлены части двух пехотных и двух танковых дивизий противника.
За три дня боёв войска 1-го Белорусского фронта нанесли противнику огромные потери. Уничтожены тысячи немецких солдат и офицеров. Только за первые два дня наступления, по неполным данным, нашими войсками уничтожено 75 танков и несколько сот орудий разных калибров. За это же время захвачено у немцев 465 полевых орудий, 540 пулемётов и много других трофеев». (т. 8, с. 21-22)
«17 января Сегодня я был направлен во второе хозяйство (второй миномётный дивизион.-Г.Л.) со своим отделением. Я здесь теперь буду. Заняли много населенных пунтов где идут сплошные оборонительные … но мы их давим без треску».
– «Давим без треску» – это немного не так. Да, действительно, дороги были забиты отступающими: тут и техника, и люди, и конные повозки… А танкистам, конечно, нужен темп. С техникой они расправлялись просто – шарахнул, и машина летит с дороги. А вот повозки старались ударить так, чтобы коней не задеть. Если лошадиная требуха или человеческий труп, да ещё с шинелью намотаются на гусеницы, приходится останавливаться и багром освобождать их. Иначе танком трудно управлять. Поэтому не только живых немцев, но и трупы танкисты объезжали.
В этот день я был во втором миномётном дивизионе и видел, что произошло в расчёте, которым командовал мой друг Лях. Перед тем, как штурмовать какой-то очередной населённый пункт, решили своими силами провести небольшую артподготовку – просто, чтобы вызвать панику.
Развернули миномёты, стали стрелять. И у Ляха одна мина не вышла из ствола. А выстрел должен произойти либо при наколе мины, когда она свободно падает в ствол оперением вниз, либо после того, как дёрнешь за спусковой шнур. Когда заряжающий опустил мину в ствол, а выстрела не произошло, дёрнули за шнур. Выстрела опять нет. Значит, решили, заряжающий опустил грязную мину, и она застряла в стволе. Чтобы её оттуда достать, миномётчики отсоединили ствол от станины и только начали его переворачивать, как мина прошла по стволу и накололась…
После выстрела мина ушла в сторону дороги, по которой двигалась наша колонна, но разорвалась удачно, на обочине. Поскольку ствол уже не упирался в станину, он улетел куда-то в кусты. При этом отдачей разбросало весь расчёт, а наводчику Некрасову (единственный русский в татарском отделении Ляха) прицелом разбило всю грудную клетку. Когда мы к нему подошли, он был уже мёртвый.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 17 января 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта, развивая стремительное наступление, овладели столицей Польши – городом Варшава… Сегодня советские войска совместно с частями 1-й Польской армии с разных сторон ворвались на улицы Варшавы. В результате комбинированного удара с севера, запада и юга польская столица освобождена от немецких захватчиков.
Продолжая наступление, войска фронта с боями продвигались вперёд. Советские подвижные части прорываются в тылы противника, подавляют узлы сопротивления, громят его коммуникации и подходящие резервы. В течение дня наши части заняли ряд городов и более 800 населённых пунктов. В ходе боёв противник несёт исключительно тяжёлые потери. В одном районе бойцы Н-ского соединения наголову разбили 73-ю немецкую пехотную дивизию. На поле боя в районе действий этой дивизии подсчитано более двух тысяч трупов немецких солдат и офицеров. Остатки 73-й немецкой дивизии, численностью в 600 человек, взяты в плен. По предварительным данным, наши войска за день захватили у немцев 25 танков, 122 орудия, 211 миномётов, 378 пулемётов и другие трофеи». (т. 8, с. 24-25)
«18 января Движемся стремительно лесами без остановкы в тыл к фрицам иногда бывают стычкы но они нас не ожыдали здесь и от внезапности бегут. Ночю обошли город Лодзь Он весь горел его бомбили наши "Иллы" А трофеев сколько Бросае все и машыны танкы все все!!!
19 января Тоже самое продолжаем гнать все слабей и слабей сопротивление немцев Сейчас мы находимся в глубоком тылу у немцев 450 кл. от нас пехота отстала А мы здесь водворяем свои законы. Полякы со слезами встречают целуют хоч не слезай с транспортера».
– Темп наступления был такой, что некогда побриться. Все бородами пообрастали. Да кто на это внимание обращал, если не успевали как следует поесть и поспать. Спали урывками, в самых неожиданных ситуациях и позах. Скажем, идёт ночью машина, слева на крыле лежит вперёдсмотрящий, чтобы шофёр мог вести машину без света фар. Если дорога хорошая, шофёр говорит вперёдсмотрящему: «Спи!». И тот спал прямо на крыле (от мотора хоть немного, да идёт тепло), пока шофёр снова не разбудит.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 18 января 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта успешно развивали наступление. Наши танкисты, пехотинцы и артиллеристы, участвовавшие в глубоком обходе Варшавы…, повернули на запад. Отбрасывая и громя противника, советские части продвинулись на 30 километров и ворвались в город Лович. Этот город расположен в 50 километрах северо-восточнее Лодзи и является крупным узлом коммуникаций… В ходе боёв противник несёт огромные потери… Нашими войсками захвачены у немцев крупные трофеи, в том числе 40 танков, 174 орудия, более 200 пулемётов и несколько тысяч винтовок. Взято в плен более 3.000 немецких солдат и офицеров…
Советские лётчики наносили массированные удары по узлам сопротивления противника и отступающим колоннам немецких войск. В результате налёта на железнодорожную станцию Лодзь взорвано бензохранилище и уничтожено 10 немецких воинских эшелонов». (т. 8, с. 26)
«20 января Сегодня почти не встречали сопротивления целый день было скучно Правда в одной деревне было полицаи вступили в перестрелку но сейчас все они валяются по улицам Заняли много деревень. А обоз без конечный стоит на дороге, а немцы розбежались Наши танкы давят эти повозкы которые стоят на дороге.
21 января Сегодня взяли штурмом город Конин Здесь два раза прышлось кричать "ура" Город обороняли офицеры "SS" но сейчас они все мертвецы».
– Тут впервые я встретился с эсэсовцами. Раньше мне не доводилось их видеть ни мёртвыми, ни пленными. Держались они стойко. В плен никто из них не сдавался.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 23 января 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта, развивая успешное наступление, 23 января… с боями заняли города Пакош, Стшельно, Слупца, Голина, КОНИН (выделено мной-В.М.)…». (т. 8, с. 36)
«22 января Сегодня встретились с фрицами они отчаянно защыщали авио-заводы Но все напрасно Некоторым только удалось спастись в лесу. Мы заняли авиа заводы А здесь сколько готовых самолетов мистеров. Аэродром так сколько глаз видит одни мистера стоят только без горючего От заводы громадные 25 кл. занимает в квадрате, и все в лесу Недалеко отсюда город Познань Мы движемся на него».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 26 января 1945 года:
«На Познанском направлении войска 1-го Белорусского фронта, продолжая наступление…, на трёх аэродромах и на авиационном заводе в районе города ПОЗНАНЬ (выделено мной-В.М.) захватили 292 немецких самолёта». (т. 8, с. 41)
«23 января Сегодня мы стоим в обороне в 12 кл. от Познани на реке Варта все мосты фрицы взорвали и не начом переправится Саперы строят переправу А мы беспощадно п'ем ром лекер коняк шампанское которого здесь такие склады вай вай Мы ходили с другом Ляхом в эти склады и нарвались на пяных немцев которые до сих пор не знали что здесь уже работают Славяне а не Арийцы розговор был "короткый" Они больше не прохмелятся Мы набрали чего нам надо и вернулись на свою базу где продолжыли "девушка из маленькой таверны"».
– Попали мы в винные склады, которые уходили под землю на целых три этажа. Попали, можно сказать, случайно, хотя нюх моего друга Ляха никогда не подводил. Как он безошибочно выходил в радиусе двадцати километров на корову, потому что безумно любил парное молоко, так же точно Лях шёл туда, где есть что-нибудь выпить.
Смотрим, горит какое-то здание. Подошли, видим – кто-то поджёг рядом опилки, чтобы имитировать пожар. Тут нам стало ясно: внутри немцы. Мы и пошли туда со всеми предосторожностями.
В такой ситуации каждую секунду ждёшь нападения. Но вдруг, только услышали пьяную немецкую речь, как тут же из-за поворота коридора прямо на нас выходят несколько немцев. Лях молниеносно вскинул автомат и выстрелил (он у него был поставлен на одиночный огонь), а сами мы бросились назад, за угол. Я спрашиваю: «Ты кого?..» Он отвечает: «Заднего…» Правильно сделал – немцы нас увидели впереди себя, а убит задний, значит, подумают, что окружены. Действительно, в коридоре крики, беспорядочная пальба. Воспользовавшись паникой, мы выскочили из-за угла и несколькими длинными очередями расстреляли их.
Дальше шли с ещё большей предосторожностью. Потому что себя уже обнаружили, и если немцы ещё остались, они обязательно устроят нам засаду. Но больше никого не встретили. Тут же выпили тост за то, чтобы побывать на Одере. Дело в том, что тот унтер, которого мы накануне в бою взяли в плен вместе с солдатами, сказал нашему переводчику: «Мы побывали у вас на Волге, теперь побываете и вы у нас на Одере».
«24 января Стоим на месте и газуем без конца Часто налетает немецкая авиация Тогда только у нас прекращается пянка выскакиваем на улицу и стреляем по самолетам кто с чего с петеэров (противотанковых ружей.-Г.Л.) винтовок пулеметов зиниток. "Сегодня 7 шт. сбили". Словом воюем между войной и девушками которых у нас сейчас полный дом. Сейчас ребята прынесли всевозможных вин Некоторым, и во сну не снилось Эх "полундра"».
– «Сбили 7 самолётов» – конечно, это неправда. Поэтому я и поставил здесь кавычки. А девушек этих мы освободили из концлагеря. Кого только среди них не было: бельгийки, полячки, голландки, итальянки, русские, украинки, француженки и даже… немки. Вот мы и отметили их освобождение. Пьянка получилась хорошая. В том смысле, что с хорошими харчами, с хорошим вином. И офицеры пили вместе с нами. Так что нас никто не останавливал.
Только потом произошёл один нехороший случай. У нас был железный закон: на передке, да ещё во время боя не напиваться до чёртиков. Тот, кто этот закон нарушал, тот, как правило, погибал. То же и тогда получилось. Один дурень набрался так, что во время переезда на машинах вывалился из кузова и попал под колёса задней машины.
«25 января На росвете переправились через Варту и обрушылись на фрицев А они бегут не догониш а население как прыветствует крычать "Ура" плачуть танцуют обнимают все удовольствия свои предлагают нечего неоткажут только гони немцев А мы гоним Хули нам больше делать».
– Варту форсировали не сразу. Первая же «тридцатьчетвёрка», которая пошла по льду, провалилась. Экипаж утонул вместе с танком. Тогда мы разобрали поблизости панские сараи, уложили в несколько слоёв доски на лёд и периодически поливали их водой, пока сорокаградусный мороз ни сковал их словно бетоном. Потом по этому настилу танки прошли как по мосту.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 27 января 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта с боями продвигались вперёд. Советские танкисты и пехотинцы, овладев плацдармами на западном берегу реки ВАРТА (выделено-В.М.), совершили стремительный обходный манёвр и заняли города Замтер, Бук, Стэншев. Тем самым перерезаны все шоссейные и железные дороги, идущие из города Познань в Германию. Другие наши части плотным кольцом окружили в Познани крупные силы противника и ведут бои по ликвидации попавшей в «котёл» группировки немцев. (т. 8, с. 46-47)
«26 января Заняли город Вольштейн А Познань обошли Хуй сними пускай жывут пока до них наша пехтура доберется».
– В Познани было много немецких танков, артиллерии, пехоты, но главное – немецкие офицеры привезли туда свои семьи. Поэтому они так отчаянно и держались за этот город. Брали Познань очень долго и с большими потерями.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 26 января 1945 года:
«…В результате одиннадцатидневных наступательных боёв войск 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Жукова потери противника по основным видам боевой техники и людям составляют: пленными и убитыми – 117.700 солдат и офицеров; самолётов – 243, танков и самоходных орудий – 750, орудий – 2.152, миномётов – 2.250, пулемётов – 10.900, бронетранспортёров – 371, автомашин – 6.179». (т. 8, с. 44)
«В этом городе много военно пленых руских американцев французов голанцев норвегов Ах как они нас прыветствовали за свое освобождение нельзя описать».
– Когда подошли к лагерю, окружили его и остановились. Кто находится в этом лагере, нам было неизвестно. Какое-то время длилась жутковатая тишина. Через колючую проволоку на нас смотрели совершенно нечеловеческими глазами истощённые, полуозверевшие люди. Они не могли не знать, что пришли их освободители. А я не мог понять: то ли они нам не доверяют, то ли просто не верят в своё близкое освобождение. Почему молчат?
Сколько тянулась немая сцена, сказать не могу. Но в какой-то момент в этой страшной тишине из-за проволоки раздался крик: «Эй, славяне!!!». И тут всё сдвинулось. Наши солдаты побежали к проволочному заграждению, танки двинулись к большим железным воротам. Но из лагеря закричали: «Стойте! Не прикасайтесь к проволоке и к воротам – они под током!». Заключённые показали нам трансформаторы. Мы тут же забросали их гранатами.
Однако на территории лагеря, как нас снова предупредили, может работать автономная электростанция. Тогда кто-то из солдат подошёл к проволоке и, взяв свой автомат за деревянный приклад, стволом попробовал, есть ли напряжение. Тока не было. Это послужило сигналом к штурму. Танки снесли ворота и ограждение. Люди из лагеря бросились к нам. Повисали на шее, на руках, целовали нашу форму, автоматы, танки…
Трудно было удержаться от слёз. А они не плакали. Их лица нам казались по-прежнему каменными и ожесточёнными. Плакать они стали потом – наверное, когда полностью осознали, что они освобождены.
Старшим в нашей группе оказался майор Королёв. К нему и подошли заключённые, попросили разрешения вооружиться. Королёв не возражал: «Если у вас есть чем, вооружайтесь». В мгновение пожарными баграми и кирками они сорвали двери со склада оружия на территории лагеря. Там оказались старые мадьярские винтовки с длиннющими стволами. Через несколько минут все заключённые ходили вооружённые этими винтовками.
И только потом мы поняли, зачем им нужно было оружие. Как они нам рассказали, три года немецкие фрау мордовали их на домашних работах ещё больше, чем охранники с овчарками на местных каменоломнях. Вот они и ринулись в город рассчитаться. Решительнее всех действовали американские заключённые. За полдня они в городе хороший шмон навели…
Тут майору Королёву пришлось решать ещё одну трудную задачу. Заключённые сказали, что весь лагерь заминирован и в любой момент может быть взорван. А где находится центральный пульт, никто из них не знал. Как быть? Решили, что надо найти ту самую автономную электростанцию. Если пульт не там, то без напряжения он всё равно действовать не будет. А территория лагеря была такой огромной, что сколько я по ней ни бродил, границ не видел. Американцы вызвались помочь найти электростанцию. И действительно, её нашли и уничтожили.
«Два генерала здесь было один француз другой италянец Их повезли в штаб А я газовал с американцами девок немок им прывел. Они попервах отказывались стеснялись А потом когда подвыпили за уважения меня стали целовать Я это отстранил погуляли хорошо. Ведь мы сегодня находимся в 12 кл. от немецкой територии где жывут настоящые Арийцы Американцы восхищаются нашыми солдатами а именно их бестрашыем и выносливостю. Говорять что руские непобедимы. Верно».
– С американцами мы хорошо погуляли. Эти ребята как-то и по духу, и по настроению оказались нам ближе. Хотя многому у нас удивлялись. К примеру, их очень заинтересовала наша обгоревшая машина ЗИС-5. Кабина у неё почти вся выгорела, щитка приборов вовсе нет, от руля осталась одна железная арматура. А мы на этой машине ездим…
Ходили американцы вокруг неё как вокруг какого-то редкого музейного экспоната и всё задавали один и тот же вопрос: «Неужели она может двигаться?». Водитель сел за руль, соединил каких-то два торчащих внизу проводка – это значит «включил зажигание», завёл двигатель и поехал.
Американцы в восторге аплодировали и смеялись: «Такая надёжная техника может быть только у русских!». А потом, уже за столом, показывали нам немецкие газеты с карикатурами на русских солдат, где мы были изображены все увешанные орденами и медалями, и спрашивали: «А почему у вас на груди нет наград? Вы что, плохо воевали?». Когда мы начали доставать свои награды из карманов, они хохотали до слёз.
Никто из наших не знал английского, а из американцев – русского. Поэтому мы объяснялись на каком-то интернациональном языке. Я немного говорил по-польски, один поляк – немного по-французски, и немного по-французски говорили некоторые американские лётчики, которые воевали во Франции. Этого нам хватало, чтобы понять друг друга.
«27 января Продолжаем гулять в Вольштейне с Военно пленными американцами летчиками. Сегодня собралась нас большая кампания нас два руских переводчика и поляк Через посредством переводчика мы розговариваем сними Полячок девушек много собралось и все такие проститутки что я не могу представить Американцы только губы дуют это им не нравится а все же водять прохлаждать в другую комнату. С одним капитаном я обменялся портсигаром вчесть памяти».
– Ох, как я жалею, что потерял этот портсигар. Капитан-американец, когда мне его дарил, на внутренней стороне нацарапал свой адрес. Раньше он мне, конечно, не понадобился бы. А сейчас обязательно написал бы ему письмо.
«К вечеру я уехал в полк. Встретил ребят с хорошым настроением Шытикова Шуралева Роговского и других росказали кто убит кто ранен Я им розказал кто из наших друзей ушол в розпоряжение "Исуса Христа" За все это хорошо выпили.
28 января За ноч подошли в плотную к немецкой границы Я сейчас вижу пог-столб Стреляем за границу. Немного сопротивляется Здесь маленькая речушка протекает он мосты взорвал ну и держытся как утопающый за волосинку».
– Граница как раз и проходила по этой речушке. Мы ликовали: «Братва, ура! Дня через три будем у Гитлера! Наконец-то мы добрались до его берлоги».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 29 января 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта, развивая успешное наступление, пересекли границу Германии западнее и северо-западнее Познани, вторглись в пределы немецкой Померании… Северо-западнее города Познань противник пытался остановить наши войска у польско-германской границы на рубеже реки Нетце. Опираясь на долговременную полосу обороны, немцы оказывали упорное сопротивление и часто переходили в контратаки. Советские танки и пехота при поддержке артиллерии одновременно во многих местах форсировали реку Нетце и прорвали вражескую оборону… Широко применяя обходные манёвры, советские части громят подходящие резервы противника. За день боёв истреблено более 4.000 немецких солдат и офицеров. Нашими войсками захвачены трофеи, в числе которых 12 танков, 70 орудий, 300 автомашин, 60 паровозов и 50 железнодорожных эшелонов. Взято в плен 1.100 немцев». (т. 8, с. 49-50)