«29 января Прорвали границу и заняли какой то город названия не знаю потому что из жытелей ни одного человека!!!»
– Гражданское население Германии строго выполняло инструкции военного командования: если успевали, все до единого уходили из городов и посёлков. Но немцы не предвидели такой темп нашего наступления, и чаще всего жители не успевали.
Большинство гражданских немцев вели себя высокомерно. К примеру, спросишь на немецком языке название города, он, хотя и поймёт, но молча поворачивается и уходит.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 31 января 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта, продолжая успешное наступление к западу и юго-западу от Познани, пересекли германскую границу, вторглись в пределы Бранденбургской провинции и с боем овладели городами Ландсберг, Мезеритц, Швибус и Цюллихау – крупными узлами коммуникаций и мощными опорными пунктами обороны немцев, прикрывающими подступы к Франкфурту-на-Одере…». (т. 8, с. 53)
«Нас под этим городом прыжали к земле "мистера" Бронетранспортер сгорел два человека убиты Я легко ранен в голову. Не знаю случайно остался жить. Сейчас в голове шум…».
– На этот раз меня спасла каска. Осколок пробил-таки каску, но не до конца – застрял в ней. Рассёк только мне затылок, а череп остался цел.
«Своего любимца бросили взяли трофейною машыну четырехмесную легковую "Опель капитан" установили два пулемета и газуем догоняем своих Отстали».
– Потеряли мы своих потому, что догоняли их по следам танков, а потом решили срезать угол, и следов уже не нашли. Ехали просто по направлению на Запад, пока не попали под налёт «мессершмиттов». А этого «оппель-капитана» мы нашли оставленным в чьём-то личном гараже. Раньше на такой машине кататься не приходилось – для нас были вдиковинку и обогрев лобового стекла, и установленные на крыльях сигналы поворота с откидывающимися в сторону флажками – красным-левым и зелёным-правым…
Пулемёты установили так: «Дегтярёв» впереди, в опущенное стекло правой двери, а «Максим» – на сиденье сзади, стволом в заднее стекло. Двое сели впереди, а мы с Зеленским устроились на заднем сиденье. Ехали наизготовку, чтобы в любой момент открыть огонь.
«30 января Искаем своих Хуй знае где делись в одну деревню ночю залетели где были еще немцы Ели выбрались с нее один ранен Я хуярил с пулемета по улицы без конца пока деревня не скрылась в темноте и лента кончилась а вода в кожухе закипела хоч чай пей».
– Пуля попала пулемётчику, который сидел с «Дегтярёвым» впереди, в руку. Раздробила ему кость. Кричал бедолага от боли очень сильно. Мы быстро его перевязали и – дальше. Гнали здорово. Машина хорошая и дороги – лучше не надо. Или асфальт, или брусчатка, но без единой ямочки. Открытых мест почти не встречалось, всё время слева и справа тянулась лесопосадка.
В одном месте у нас кончился бензин. Наш транспорт мимо идёт, но бензина ни у кого не допросишься. В наступлении всегда тылы отстают, и с горючим проблема…
Остановился около нас один капитан-пехотинец, заглянул в машину и говорит: «Зачем вам столько оружия?». Мы его уже хотели послать куда подальше, когда поняли, что он имеет в виду старый немецкий меч, который мы взяли в том же гараже, где и «Оппеля». Смекнули: «Меч – твой, если достанешь канистру бензина». Через пять минут капитан принёс нам канистру бензина. Ну и пройдоха попался. Такие обычно в пехоте не задерживались. Очень быстро выбивались в адъютанты или интенданты.
«Колеса нас заебали вдоску через каждые 5-ть кл. качаем резина ни к хую. А днем "мистера" жызни не дают, та ещо шофер трус ебаный а не человек Может машыну разбить в месте снами пры налете "мистеров" Он тогда ни хуя не видит от страха хоч глаз ему коли. От нам наказания. Я один раз не выдержал показал пистолет. Что если говорю разобеш машыну то капут тогда!!!».
– Шофёра этого майор Королёв взял из тех заключённых, которых мы освободили в концлагере. Украинец. Помню, говорил, что родом из Херсона. Встречались такие шофера, которые панически боялись налёта авиации. Случалось, при налёте бросали машину, даже если в ней были люди, и прямо на ходу выпрыгивали из-за руля. Наш тоже, как услышит вой самолёта, прямо какой-то шальной делался. Машина у него начинала вихлять по всей дороге, в ямы влетала, на обочину выскакивала. Ну а чтобы он чего похлеще не отколол, я вытащил пистолет и предупредил: «Прыгнешь, пулю в затылок получишь». Можно ведь остановиться, укрыться где-нибудь в кювете, или под деревья загнать машину.
Конечно, никому не хотелось погибать, особенно сейчас, когда Берлин уже рядом, и войне финиш виден. Раньше я думал, что где-то на этой войне и мне конец найдётся – остаться живым и не надеялся. А в Германии уже гнал от себя такие мысли. Очень хотелось дойти до Берлина и дожить до того дня, когда в тебя уже не будут стрелять. Но ведь служба есть служба, и свою солдатскую работу надо выполнять – за тебя её никто не сделает.
Сколько таких случаев было в сорок пятом… Засечём где-нибудь укрывшуюся группу немцев. Казалось, ну и чёрт с ними, пусть второму эшелону достаются. Чтоб лишний раз голову под пули не подставлять. Но нет, ребята сами говорят: «А ну давайте крикнем танкистов и выкурим гансов…». Это уже было в крови – свою солдатскую работу выполнять добросовестно и доделывать её до конца.
«31 января Сегодня часов у 12-ть ночи нашли своих в лесу Стоять на исходной в 12-ти кл. от Франквурта Горючего ни капли Пробовали заправлять спиртом мотор сильно греется и бессильный Будем ожыдать подвоза».
– Трофейного спирта тогда добыли столько, что можно было даже в бензобаки заливать. Мотор «Оппеля» на спирту заводился, но работал плохо. Только и того, что мы наслаждались газами из выхлопной трубы – сильно пахло домашним печёным хлебом.
«1 февраля Сегодня ребята здесь начудили А в основном гуляем без конца Немок девушек хватае так что больше нечего и не надо Я лутше установил пулеметы на машыне назвали мы ее "ух прокачу" Ходил к другу Ляху я у него и уснул не мог ходить ноги не носят.
2 февраля Сегодня собрались все вместе кутить наварили кур и засели».
– Входим в немецкую деревню – нет ни одного жителя. Бродят по улицам и мычат не доенные коровы, кричат не кормленные свиньи, под ногами куры бегают. Так мы не только кур варили и пили парное молоко, но поросят успевали поджарить. Опытный солдат умел всё делать быстро.
«Пели разные песни вспоминали за свою родину где нам Москва все время салютуе Сегодня мне как то не по себе я тоже кое чего прыпомнил за свою Грывенскую где у меня остались родные близкие друзя Мне наверно не прыйдется быть на родине. Я правда удивляюсь как я до сих пор жыв. Сколько я своих друзей похоронил. И хорошые друзя Эх!».
– Иногда вот такая хандра нападала. Опасное это состояние. Вдруг, неожиданно начинаешь словно бы смерть свою предчувствовать. Вот тогда всего боишься, превращаешься в форменного труса. Но длится это недолго. Хотя часто случалось и так. Захандрит какой-нибудь солдат, даже заплачет, не стесняясь товарищей. «Меня, – говорит, – скоро убьют…» И действительно, вскорости погибает. Некоторые в таком состоянии как будто сами искали смерти – лезли под пули, от осколков не прятались. Человек не мог долго ходить с мыслью, что его убьют. Лучше уж скорее…
«3 февраля Двинулись в перед На опушке леса какая то деревня нас в нее обстреляли Мы залегли на улице нельзя и голову поднять Кроют "станкачи" немецкие. Ожыдать будем подхода танок. К ночи фрицев вытряхнули з деревни и остались здесь до утра продвинулись мы на на 15 кл. все, город Франквурт справа!!!
4 февраля Утром двинулись дальше без сопротивления но через 13 кл. на станции завязался бой Мы забрались на крышу вокзала с пулеметом "де-ше-ка" и начали полоскать фрицам ворту Через пол часа фрицы зогнали нас с крыши Мы укрылись между вагонами где мы обнаружыли два пульманских вагона с часами Нагрузили машыну ими для ребят».
– С часами вышла такая история. Кто-то из наших лихих ребят, оказавшись между двумя составами, решил посмотреть, что может быть в немецком вагоне. Но поскольку лезть на него, чтобы открыть, было опасно – пули вокруг так и свистели, швырнул гранату прямо в двери. Двери, понятно, в щепки, а из вагона вывалились и разбились ящики с ручными часами.
Ручные часы тогда в России были редкостью. Да и не только ручные. У нас в Гривенской в хате никогда не было даже ходиков – время по солнцу определяли. И тут мы перед такими трофеями не устояли. Потом в полку одаривали всех часами. А их набрали столько, что многие, и я в том числе, отправляли посылками домой.
За всю войну я отправил домой две посылки. Первую – не помню с чем. А вторая была с часами. Но бог наказал за чужое добро. Дома у меня решили часы не продавать, а выменивать на продукты, задабривать ими, когда это будет нужно, врача или учителя. И спрятали узелок с часами на время в печи – боялись, что кто-нибудь случайно увидит и донесёт. Вскорости печь затопили, забыв про узелок. В общем, как эти часы пришли, так они и ушли. Никто о них не жалел и после войны не вспоминал. Мама, когда я уже вернулся с фронта, только раз по этому поводу и сказала мне: «На чужой каравай, сынок, роток не разевай».
«К вечеру пошли в атаку фрицы не выдержали штыкового удара и драпанули. Очистив станцию и деревню мы окопались на окраине Я со своим "де-ше-ка" лежу на железной дороге.
5 февраля Нас послали искать свои тылы потому что горючего нет. А фрицы это поняли и все время лезут в атаку. И вот мы на своем "ух прокачу!" носимся по всем тыловым дорогам до вечера искали но нечего не нашли вернулись с пустыми руками мне стыдно было докладывать что не нашли».
– Тут я, конечно, вспомнил случай на дороге, когда какой-то пехотный капитан смог достать бензин за пять минут, а разведчик за весь день не смог… Да, с горючим в наступлении просто беда была. А ведь в некоторых случаях горючее становилось важнее, чем боеприпасы. В конце концов, если кончились боеприпасы, можно как-то сманеврировать – сменить позиции или отойти – и тем самым сберечь людей и технику. А танк, бронетранспортёр или машина без горючего – это просто недвижимая мишень, которую бросить нельзя.
Продовольствие тоже не успевали подвозить. Но бог с ними, с продуктами, из положения всегда можно выйти. Кстати, на территории Германии, вот только не помню, с какого числа, нам отменили паёк НКО. Фактически – сняли с довольствия. Видимо, высшее командование посчитало, что доставка продуктов в Германию – это лишнее разбазаривание их, потому что в то время мы часто захватывали немецкие продовольственные склады, которые на территории Германии встречались довольно часто.
Мы много раз убеждались в том, что такое голод. Как жили немецкие или польские крестьяне, нам и не снилось. Геббельс знал, чем можно до смерти запугать и настроить против нас тех же поляков, – советскими колхозами, в которых люди пашут от зари и до зари, но ни гроша не получают и пухнут от голода…
А решение об отмене пайка НКО (продукты, из которых на фронте готовили горячую пищу) в той ситуации, наверное, было правильным. Страна голодала, а мы на германских дорогах гусеницами танков давили валяющиеся никому не нужные куски сала. Хотя не все из нас находились в одинаковом положении. Кто-то ходил по салу и колбасе, а кому-то и ничего не доставалось – если в полосе наступления, к примеру, не попадались продсклады. А те склады, которые попадались, просто грабили. Растаскивали кто куда и сколько может. Никакой учёт не вёлся, централизованного снабжения с этих складов не было. Значит, кто опоздал, тот опять голодный.
«6 февраля Ночю прышла одна заправочная машына заправила нас и мы двинулись обратно вперед. По дороге встречается много немцев с красными флагами идут к нам в тыл говорят больше не хотим воевать вот когда поняли тупые ваши головы».
– Если шли сдаваться в плен, то почему с красными флагами, а не с белыми?
– О, немцы хорошо знали, какую силу имела в нашей стране коммунистическая идеология. Среди пленных всегда находилось много таких, кто объявлял себя коммунистом. И красные флаги, и крики: «Рот фронт!» – всё это, чтобы нам потрафить. Куда и подевалась хвалёная германская спесь.
Когда они ощущали свою силу, то пленные плевали нам в лицо, отказывались отвечать на вопросы и зачастую легко шли на смерть с криками: «Хайль Гитлер!». Сейчас они сами с нами заговаривали – хотя и подло, но многие умели говорить по-русски, потому как не один год ходили по нашей земле. Говорили о том, что Гитлер силой заставил их воевать, что они – только солдаты и должны были выполнять приказ. Но это и были в основном солдаты. Офицеры среди таких пленных почти не встречались.
Конечно, мы им не верили. Но никто их не трогал. Многие из нас не прочь были и позубоскалить с ними. К тому же их практически не охраняли. Очень часто они спрашивали у нас, где находятся пункты приёма военнопленных, и сами направлялись туда. Пленных тогда шло к нам в тыл столько, что если приставлять к ним конвоиров, то у нас и воевать было бы некому.
«7 февраля Остановились в лесу в заводе недостроеном не успели фрицы достроять заправляем машыны наконец дождались горючего а то все время на соплях ехали.
8 февраля Стоим на перегрупировке Гуляем на все сто Возможностей здесь молоденьких немок и югославок много вот мы ими занимаемось Гуляйте браткы пока есть Возможность до Берлина осталось недалеко».
– Гуляли на всю железку в основном молодые солдаты. Хотя и те, кто постарше, как Роговский, Шишлаков, у которых уже было помногу детей, тоже от нас не отставали. Потому что жили одним днём. Роговский, к примеру, у нас отличался тем, что в конце каждого дня перекрестится и домой напишет самое короткое письмо: «Я, слава богу, живой».
«9 февраля Сегодня утром поехали мы с м-м (майором Косульниковым.-Г.Л.) на Одер Через Ланзбер который мы брали Тогда в нем и людей было не выдать а сейчас много Большинство иностранцы Здесь нас мистера погоняли трохи».
– Это мы ездили на рекогносцировку для организации переправы. С хорошим настроением ездили. Потому что на пути к Берлину оставалась последняя переправа. Мог ли я об этом думать, когда Днепр форсировал?..
«10 февраля Мне предложыли послать домой посылку Я поручил своему другу чтобы он отослал а то мне некогда Я пошол в разведку Може меня до вечера ещо ебнуть».
– Речь идёт о той злополучной посылке с часами. А предложил мне отправить часы домой Роговский и подсказал, чтобы я в письме написал, зачем они дома нужны: на продукты менять, врачей и учителей задабривать…
«11 февраля Выехалы на другой участок фронта Целую ноч ехали а утром залегли спать
12 февраля Двинулись на исходною через город Кинзберг и заняли оборону в какой то деревне. Сейчас мы дело имеем с немецкими моряками попробуем как у них зубы».
– Раньше я уже рассказывал о том, как наши штрафники разделались с моряками немецкой одерской флотилии. Это когда прямо во время боя они успели раздеть убитых моряков. А одёжка на них была не то что на пехоте – потеплее, поудобнее и из лучшего сукна.
«13 февраля "Эх ма" наша таверна работае без перебоя. Кто останется жыв тот после войны спомнит за нее. Кругом гремят разрывы снарядов в нижний этаж уже штук 5-ть попало а у нас только одна болванка прошыла крышу не смотря на это все мы п'ем песни поем на акордионе играе радист а мы танцуем Нач-таверны назначен Я. А как только фрицы подымутся наш де-ше-ка их укладывает Он у нас такой серезный водку не п'ет девок не ебеть нас остерегает Хотя он стальной но мне подчиняется без капрызов за что я люблю тех людей которые его зделали на заводе Ну браткы Вып'ем за плохих артилеристов что не могут до сих пор попасть по нашей таверне она им жызни не дает А именно мой Любимец ДЕ-ШЕ-КА.
14 февраля Сегодня я водил своих разведчиков на церкву на колокольню Я думал оттуда лутше будет лупить фрицев. Но только мы залезли на колокольню так он как дал беглый по ней Так мы кубарем с летели в низ Одного тяжело ранило в жывот не выжывет бедный но я его успокоял что хирурги все зделають только не беспокойся не трать на то психики».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 14 февраля 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта, сломив сопротивление окружённой группировки противника, 14 февраля штурмом овладели городом Шнайдемюль – важным узлом коммуникаций и мощным опорным пунктом обороны немцев в восточной части Померании. По предварительным данным, в боях при ликвидации окружённой группировки противника и овладении городом Шнайдемюль войска фронта взяли в плен более 5.000 немецких солдат и офицеров… Противник потерял только убитыми более 7.000 солдат и офицеров». (т. 8, с. 75)
«15 февраля Моего хозяина переводят Выше а взамен за него прыехал другой. Вот как раз мне момент выйти в отставку Мне хочется перейти к своему другу в 2-й дивизион».
– Хотя майора Чернуху назначили в штаб нашего 8-го механизированного корпуса где-то ещё с месяц назад, он по какой-то неизвестной мне причине продолжал служить в полку. Но в этот день Чернуха, наконец, сдал свою должность заместителя командира полка по строевой части майору Королёву. Королёв был человек степенный, серьёзный. Хотя наш солдатский юмор понимал, ценил и выпить с нами мог. Иногда посылал зампотылу капитану Шибаеву записку, чтобы тот отпустил нам спирта. А что ещё солдату от командира надо.
Майор Королёв не был профессиональным военным. О нём мы знали только, что до войны работал в Прибалтике главным инженером какого-то большого завода.
«16 февраля Сегодня везу своего хозяина на новое место Он меня прыглашае но я не хочу мне скучно будет в тылу. Ехали через Кинзбер под Ланзберг Он там остался, а мы вернулись, и заночевали в одной деревне где девок было видимо не видимо Ноч провели ай я-я как тебе не стыдно писать!!!».
– Компания девушек тогда была интернациональной. Преобладали полячки, которые здесь работали у бауэров. Кроме них мы прихватили и немок. Первые к нам со всей душой, а вторые смотрели на нас, как мне показалось, с омерзением. Но мы к этому относились спокойно, ведь находимся на вражеской земле. Так, наверное, и должно быть…
«17 февраля Вечером прыехал в свою часть где таверна по старому работает. Сразу же меня вызвал командир полка, и прыказал быть на крыше со своими хлопцами и установить одного Максима в помощ для де-ше-ка.
18 февраля Мы выехали на н.п. с новым хозяином На место прыехали утром и взялись за свое дело Отсюда прекрасно выдать все как на ладони но вечером нас по рации срочно вызвали назад».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 18 февраля 1945 года:
«Командир 3-го дивизиона 91-го немецкого артиллерийского полка капитан Вилли Нафцигер, взятый в плен на 1-м Белорусском фронте, рассказал: «Мой дивизион был придан 6-му артиллерийскому полку 6-й пехотной дивизии. На совещании офицеров командир полка майор Брунг хвастливо говорил: «Наша оборона укреплена и насыщена таким количеством техники, что русские не смогут её прорвать». Подобные иллюзии разделяли и другие офицеры. Через несколько дней всех нас постигло горькое разочарование. Русские войска быстро преодолели казавшиеся неприступными позиции. Наши разбитые части в беспорядке отступали. Теперь всё потеряно. Нет никаких надежд на благоприятный для Германии исход войны. Страна истощена, её резервы иссякают». (т. 8, с. 83)
«19 февраля Утром рано вернулись к своим и таверна заработала с новой силой А вечером выехали на другой участок фронта
20 февраля Прыехали на Новое место Ехали всю ноч через Ланзберг и много других городов Я лично устроился Хорошо.
21 февраля Гуляем п'ем веселимся как можно лутше выжымаем из жызни все что можно девушек здесь хоч отбавляй Бельгийкы хорошые нечего плохого не скажеш правда по руски не понимают Но они тоже Молодые и знают без розговора чего нам нужно.
22 февраля все в том же духе только я отобрал 12-ть девушек дал им продуктов и обяснил что завтра у нас празник и надо к нему прыготовить в виде пира будет Они с радостю взялись за это дело.
23 февраля Сегодня День Красной армии наш кровный празник После построения было кино "Серенады солнечных долин". А после кино командир розрешил гулять от пуза и поминать деда Кутуза. Когда мы прышли в зал то все было готово и девушкы на фуфыреные Нас прышло 10 а два спились и легли спать девушкы мне сейчас же заметили что пан не справедлив что мол девушек прыгласил 12 а ребят только 10 Но я им сказал что руские могут управится и з двумя. Гуляли хорошо до вечера а вечером каждый за свою мамашу и понеслас После каждого "танца" за стол Я уже под утро уснул с "Гели" Хорошая девченка только трудно ублаготворить одному».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 23 февраля 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта после месячной осады и упорных боёв завершили разгром окружённой группировки противника и 23 февраля полностью овладели городом и крепостью Познань – стратегически важным узлом обороны немцев на Берлинском направлении. В ходе боёв в Познани войска фронта взяли в плен 23.000 немецких солдат и офицеров во главе с комендантом крепости генерал-майором Маттерн и его штабом… Противник потерял только убитыми свыше 25.000 солдат и офицеров». (т. 8, с. 90)
«24 февраля Похмеляемся и разбераем кто какой был и сколько "кто кого" Моя "Гели" не прышла Говорить голова болит Но нечево у нас в запасе есть и я пошол спать с "Ненси"».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 24 февраля 1945 года:
«С огромным подъёмом встретили советские бойцы, сержанты, офицеры и генералы приказ Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина о 27-й годовщине Красной Армии. На фронте, в прифронтовых и тыловых гарнизонах во многих частях и подразделениях состоялись массовые митинги и собрания. Речи выступавших на митингах проникнуты горячей любовью и безграничной преданностью к товарищу Сталину, к нашей могучей Родине». (т. 8, с. 93)
«25 февраля Сегодня мы с м-м выехали на машыне смотреть на новое место куда мы должны переехать Но когда вернулись ночю то все уехали остались одни тылы Я пошол ночевать до Ненси она с радостю прыняла
26 февраля Утром выехали на фронт дорогой машына на которой мы ехали перевернулась и мне помяло бокы Прыехали в лес Сыро снег идет спал возле костра это не Ненси».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 26 февраля 1945 года:
«Как уже ранее сообщалось, наши войска при ликвидации окружённой группировки противника в городе Шнайдемюль (14 февраля, в Померании, войска 1-го Белорусского фронта-В.М.) взяли в плен более 5 тысяч вражеских солдат и офицеров. Кроме того, в лесах севернее Шнайдемюля советские части ликвидировали две группировки немцев и взяли большое число пленных. В числе пленных комендант города Шнайдемюль полковник Генрих Ремлингер…, начальник инженерной службы шнайдемюльского гарнизона полковник Альфред Курхауп… Пленный полковник Генрих Ремлингер рассказал: «27-го января я прибыл в город Дойч-Кроне в штаб Гиммлера, командующего группой немецких армий «Висла». Гиммлер объявил мне, что я назначен комендантом Шнайдемюля, и добавил: «Вам предоставляются неограниченные права, и вы должны удержать крепость любой ценой». Вскоре после этого русские окружили город. За несколько дней боёв мы потеряли убитыми и ранеными свыше 4 тысяч солдат и офицеров. В городе царили паника и хаос. Многие офицеры пришли к заключению, что гарнизон обречён на гибель, и высказывались за капитуляцию. Я по радио связался со штабом и доложил, что положение гарнизона критическое. В ответ была получена радиограмма за подписью Гиммлера: «Ваше положение нам известно. Держитесь. К вам идёт помощь». Не дождавшись никакой помощи, я на свой риск и страх решил прорваться из Шнайдемюля на север. Однако мы натолкнулись на русских, понесли чрезвычайно тяжёлые потери и были рассеяны. Меня и моего начальника штаба взяли в плен».
Пленный полковник Альфред Курхауп сообщил: «Шнайдемюльский «котёл» стал могилой для многих тысяч немецких солдат. Ни одному даже мелкому подразделению не удалось пробиться из окружения. Вырвавшиеся из города группы были настигнуты русскими в лесах и по частям уничтожены. На лесных и просёлочных дорогах я видел тысячи трупов немецких солдат, брошенные танки, самоходные орудия и разбитые автомашины. В плену я встретил многих офицеров шнайдемюльского гарнизона, которые вместе с разрозненными группами солдат сложили оружие и капитулировали». (т. 8, с. 95-96)
«27 февраля выехали в город Реец здесь будем ломать фрицам ребра он здесь тоже подготовил к сопротивлению все время обстреливает квартал в котором наши танкы замаскированы
28 февраля Сегодня шпроты иньдюшка на прованском масле и выпивка Сидим целый день в подвалах Ходить по воле фрицы не розрешают все время обстреливают».
– Шпроты, индюшка – это редкие консервы, которые достались нам с немецких продовольственных складов, раньше пробовать не приходилось. Их магазины мы никогда не трогали. А зачем? Нам нужна была только еда, которой пока хватало. Поэтому я даже не знаю, что в то время было в немецких магазинах.
«1 марта Сегодня сижу со своей братвой на четырех этажном доме на чердаке отсюда все выдать Засекли две огневых точкы Батарею противника Вечером отдали артилеристам пускай проучать
2 марта Сегодня нашего одного розведчика убило Хоронили вечером всем отделением С автоматов салютовали. Какие то грусные дни наступили Водку надоело пить Женщин и не показывай Та ещо "фрау" Ну их в Хуеву деревню.
3 марта Лежу в подвале на перинах меня что то знобит Боюсь что бы не заболеть А ребята в очко режут».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 3 марта 1945 года:
«Взятый в плен командир 304-й немецкой пехотной дивизии генерал-майор Ульрих Лисс длительное время работал в 3-м отделе немецкого генерального штаба (отдел западных армий). В январе 1945 года Лисс был назначен командиром дивизии и направлен на советско-германский фронт. Пленный рассказал: «Германское командование со дня на день ожидало зимнего наступления русских. В высших военных кругах господствовала уверенность, что немецкой армии удастся удержаться на оборонительных рубежах на Висле. Через несколько дней после начала русского наступления от этой уверенности и следа не осталось. Прежде чем генеральный штаб успел принять какие-либо меры, русские на обширном фронте смяли и сокрушили немецкую оборону. Немецкое командование приказало приостановить все наступательные операции на западном фронте и перейти там к обороне. Началась спешная переброска войск с западного фронта на восточный. Однако было уже поздно».
Пленный командир 433-й немецкой пехотной дивизии генерал-лейтенант Люббе сообщил: «За четыре дня моя дивизия была разбита и перестала существовать как боевая единица. Ещё задолго до январского наступления русских я весьма пессимистически оценивал положение немецкой армии. Доводы разума говорили о том, что у Германии уже нет никаких шансов на победу. И всё же чрезвычайно быстрый разгром немецкой обороны явился для меня полной неожиданностью. Я не допускал мысли, что продвижение русских будет таким стремительным и глубоким». (т. 8, с. 102)
«4 марта Сегодня ездил связываться с соседями Кто справа Кто слева вернулся в город позно вечером Как раз под арт налет подоспел пролежал с пол часа в канаве головы поднять нельзя Вот чистил ебаный нос но обожды доберемся до вас фрыцакы яйца поадрываем».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 4 марта 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта перешли в наступление на участке восточнее города Штаргард. Немцы сосредоточили в этом районе крупные силы и в феврале неоднократно пытались отбросить наши части на юг. Войска фронта в ходе боёв измотали противника и утром 1-го марта сами перешли в решительное наступление… Наши подвижные соединения, прорвавшись в тылы врага, опрокинули и рассеяли подходившие резервы немцев. Овладев важными узлами коммуникаций…, наши войска вышли на побережье Балтийского моря в районе города Кольберг. В ходе наступления нанесено тяжёлое поражение двум моторизованным и трём пехотным дивизиям СС и другим соединениям противника. Многие немецкие части были разбиты в первых же боях. Их остатки, потеряв управление, бродят в лесах и вылавливаются советскими бойцами». (т. 8, с. 103-104)
«5 марта Сегодня гулял целый день а к вечеру ходили в розведку за языком Но хуй… Языка не достали нас обстреляли два раза и мы с тремя ранеными вернулись в свой подвал не удачно Неудобно и докладывать о таком плачевном номере».
– Мы докладывать должны были своему непосредственному начальнику майору Королёву, а тот – выше. Выходит, мы подвели Королёва. Конечно, за это ни нас, ни его никто не накажет. Взять языка – задача очень непростая, и далеко не каждый раз удаётся её выполнить. Но как бы там ни было, даже если неудача оплачена кровью, всё равно стыдно… И не столько перед начальством, сколько друг перед другом, перед ребятами из дивизионов.
На этот раз Королёву учинили хороший разнос. Язык был крайне нужен. Королёв сообщил нам об этом без обиды. Ведь он сам ставил нам задачу, указал конкретное место, где надо работать. Мы точно выполнили все его указания.
Очень часто мы действовали одинаково. Выходили в немецкий тыл, к какой-нибудь оживлённой дороге и подбирали такое место, где немцы могли остановиться, чтобы справить свою нужду. Это был почти беспроигрышный вариант. Как только немец спустит или расстегнёт штаны, мы тут как тут. Главное, чтобы не пикнул, шум не поднял. Немецкая разведка тоже очень часто пользовалась этим способом. Поэтому по одному в машине немцы не ездили. Много раз слышал, как наши солдаты о ком-то рассказывали: пошёл до ветру и не вернулся…
На передке труднее брать языка. Ползёшь на брюхе к немецкому окопу, а сам думаешь: «Может, вот сейчас навстречу своей смерти ползу». Но о чём бы ни думал, пока тебя не обнаружили, назад дороги нет. А обнаружить могли запросто. Ведь у них тоже наблюдатели сидели впереди окопов. Причём, у нас наблюдатели выделялись один-два на взвод, а у них – в зависимости от местности, чтобы ночью они находились на расстоянии визуальной связи. Было бы у немцев организовано ночное наблюдение так, как у нас, мы бы таскали языков столько, сколько нам нужно. Поэтому их наблюдателей мы очень опасались. Если он тебя заметил первым, то всё пропало. Уйти живым, конечно, шансы есть. Но на «языка» уже рассчитывать не приходится…
Потом. Начнёшь резать проволочное заграждение, вдруг, зазвенят где-то подвешенные пустые консервные банки. Или наткнёшься на специальный сигнальный кабель, который включает в их расположении электрический звонок. Под осветительную ракету можно попасть. В спокойное время, когда не шли бои, немцы пускали ракеты с интервалом три-пять минут. Ракетчики находились друг от друга на расстоянии метров триста, не больше. А это значит, что на местности перед окопами не было участка, который бы не освещался их ракетами.
Хотя немецкой предусмотрительностью мы тоже пользоваться умели. Кто-нибудь из нас в стороне специально банками загремит. Поднимается стрельба. Мы под этот шум проникаем за проволочное заграждение. Через какое-то время он снова гремит банками – снова стрельба. Потом ещё раз, ещё раз. А мы делаем своё дело.
Конечно, тот, кому доставалась в разведке такая задача, нередко оказывался убитым. Поэтому прибегали к такому способу только тогда, когда не оставалось других. Что ж, приходилось платить дорогую цену, чтобы выполнить главную задачу. «Язык» нужен на верх, а там не спрашивали, какой ценой он добыт. «Язык» должен быть в штабе, потому что должен быть, если отдан на то приказ! А значит, никаких наград за «языков» не получали. Да кстати, об этом и не помышляли. Считали каждый поиск обычной для себя работой.
На нашей территории немцы очень боялись советскую разведку и больше остерегались. А в Польше и, особенно в Германии, нам стало легче работать.
Когда идёшь в разведку, документы и награды оставляешь в штабе. С собой берёшь гранаты – в каждый карман по гранате, два запасных диска к автомату ППШ, а к ППС (автомат Симонова, рожковый.-В.М.) рожков брали столько, сколько можно с собой унести. На немецкий манер запихивали их в голенища сапог. Только у немцев сапоги были раструбом, и они могли засовывать в них по нескольку рожков. А в наши сапоги заходило только по одному.
Конечно, для фронтовых разведчиков нужна была специальная форма, чтобы каждому предмету было своё место, и чтобы ничто не мешало тебе двигаться. Но почему-то никто об этом не заботился.
У разведчиков действовал железный закон: независимо от того, взят «язык» или нет, своего раненого или убитого во что бы то ни стало принести обратно. Правда, случалось и такое, что из поиска не возвращался никто. Так, к примеру, произошло у нас под Житомиром. За «языком» пошли только что прибывшие к нам курсанты разведшколы, десять человек. Не вернулся никто. Что там с ними случилось, мы так и не узнали.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 5 марта 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта, продолжая наступление, 5 марта овладели городами Штаргард, Наугард, Польцин – важными узлами коммуникаций и мощными опорными пунктами обороны немцев на Штеттинском направлении, а также с боями заняли более 150 других населённых пунктов… Немцы потеряли только убитыми свыше 4 тысяч солдат и офицеров». (т. 8, с. 104-105)
«6 марта С утра выпили А до вечера спали в 9 ч. вечера идем обратно за языком Теперь идем в 5терых Тры ушло в госпиталь. Язык нужен во чтобы то не стало А ноч сегодня должна быть темная потому что хмарно!!! До проволочного заграждения добрались за 20 мин. перерезали и по пластунски двинулись дальше Я первым дополз до траншеи в ней никого не было видно. Но только я спустился как показался фриц с котелками Он шол прямо ко мне Я подпустил его в плотную и ударил его прикладом по голове и когда он падал то всего меня облил супом гороховым. Я быстро вытащыл свою добычу наверх а здесь братва подхватила и мы его поволокли как миленького. Я боялся за то что я думал что я его на смерть убил Думаю если не отойдет то все пропало А мертвый нам на хуй нужын. Но когда втянули в свою траншею и начали лить холодную воду на голову он зашевелился и начал что то бульмотать по немецки Думаю он на меня сердился за то что я не дал ему суп покушать Хуй ему в зубы наша задача выполнена
7 марта Сегодня возил фрица в штаб Он оказывается не рядовой а унтер офицер так что мы с ним одного звания Он на меня часто смотрит из под лоба Я через переводчика спросил что разве он меня не узнае ведь я с ним первый познакомился в траншеи правда Може он сердится до сих пор за суп Так я ему давал в замен консервов Хуй бы тебе дал если бы ты не нужен для штаба Был бы ты уже в исуса Христа в прыемной».
– Первый раз ходить в разведку мне довелось ещё в то время, когда я служил в сапёрном батальоне. Было это на Дону. Пехотной фронтовой разведке тогда придавались сапёры для того, чтобы проделывать проходы в минных заграждениях.
Переправились мы ночью на лодке через Дон, вошли в затон и поднимались по нему с километр – до тех пор, пока не нашли на берегу густые заросли. Здесь можно было высаживаться. Первыми пошли мы, сапёры. Смотрели внимательно, какая трава: если примята – здесь немцы могли выставить мины, если не тронута – шли туда.
Командовал разведчиками старший сержант. Мужик опытный, воевал ещё на Халхин-Голе. Когда в небольшой лесок вошли, наткнулись на машины в аппарелях. Значит, здесь будет сильная охрана. Обошли машины и двинулись по опушке.
Вдруг, видим, на дороге стоит одна машина. Шофёр качает колесо, а кто-то, наверное, офицер сидит в кабине и насвистывает какую-то мелодию. Брать его в кабине труднее. Решили подождать. Сержант нам, сапёрам, говорит: «Мы сейчас – к машине, а вы укройтесь где-нибудь здесь. Сидеть и ждать нас. Ваша помощь понадобится, если завяжется перестрелка».
Разведчики подбирались к машине, как я до войны заходил на кабанов, – против ветра. Чтобы ни случайным шорохом, ни даже запахом себя не обнаружить. Офицер в кабине продолжает свистеть. Потом заговорил с шофёром. Речь не немецкая. То ли румынская, то ли итальянская. Хлопнула дверца. Он вышел, ударил ногой по колесу, заложил руки за спину и потихоньку побрёл по дороге. Тут его и взяли наши ребята. Двое как из-под земли выросли рядом, и через секунду – уже никого не видно. Всё произошло так тихо, что шофёр как качал колесо, так и продолжал качать. Но не долго. Скоро и он оказался связанным и с кляпом во рту.
Возвращались к затону строго по своему следу, чтобы не напороться на мину. Но в лодку все мы поместиться не могли. Я предложил: давайте пленных, оружие и свою одежду в лодку, я сяду на весла, поскольку с лодкой управляться умел хорошо, а остальные – в воду и держаться за борта лодки. Так и сделали. Когда уже были на середине реки, немцы нас заметили. Целый фейерверк из ракет устроили. Стрельбу подняли как во время боя. Но переправились мы благополучно.
Вышли на свой берег, и только тут сержант вытащил кляп у офицера. На вид молодой очень, лет девятнадцать-двадцать, не больше. Первое слово, которое он сказал, было «мама». Сказал по-русски. Мы даже опешили. Ведь на том берегу слышали чужую речь. Но нет, в конечном итоге оба – и офицер, и шофёр – оказались итальянцами. А почему он произнёс «мама» на русском языке, узнать не довелось – сержант приказал нам возвращаться в свою часть.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 7 марта 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта развивали успешное наступление… Нашими войсками ликвидирована группировка противника, окружённая южнее города Шифельбайн… Советские танкисты в боях за ликвидацию окружённой группировки противника истребили до 4 тысяч гитлеровцев. Район боёв усеян разбитой техникой, вооружением и трупами солдат и офицеров противника». (т. 8, с. 108)
«8 марта Сегодня в 6 ч. утра арт-подготовка началась. Совпадение и женскый празник Арт-подготовка длилась 5 ч. От крепкая была Когда взвилась серия красных ракет сигнал в атаку мы поднялись и скрыком "Ура" побежали к фрицевским траншеям уцелевшие фрицы бежать мы им в догонку с автоматов начали шыть Ворвались в деревню А здесь паника Мы начали ее разбирать Я четыре диска патрон выпустил».
– Своих два диска израсходовал, а ещё два взял у раненых. Автомат так нагревался, что за ствол и даже за диск его не удержишь. Приходилось держать за ремень. Немцы-солдаты бегут, но отстреливаются. Замечал, как они не только в нас стреляли, но и по своим офицерам, которые пытались их остановить, гнали назад, в окопы, и тоже стреляли в них из пистолетов.
«Начал гранаты лымонкы бросать где по густей гансов было. Когда как закрычить мой Михаил, я к нему но помоч не мог невчем Ему пуля разрывная попала прямо в грудь. Я возле него залег потому что прямо на меня шли 8-м фрицев Я в них бросил противотанковою Кто с них остался жыв тот убежал».
– Это Миша Шуралёв закричал… Последний раз в своей жизни. Когда я подбежал к нему, он был уже мёртвый. А в груди страшная рана. Даже раной это не назовёшь. Грудь вся вырвана. Всё залито кровью, только белые косточки рёбер торчат. Вижу, теперь ему уже ничем не поможешь, поэтому побежал дальше, за немцами. Надо завершать главное дело.
«Когда деревня была взята я попросил чтобы отпустили нас похоронить Мишу Вернулись похоронили мы его за городом на перекрестке дорог. Нас осталось четыре теперь. Ну браты теперь за Мишу будем ногти вырывать. Как я теперь его любимой напишу Мне Амос сказал напишем в месте когда выйдем на отдых с условием если останемся жывы. Незаметно мы догнали своих А все же не верится что Миши нет снами».
– Нас осталось теперь четверо. Вчетвером мы Мишу и хоронили: Шитиков Амос, Лозуков Сергей, Коба и я. Хоронили как и всех, по-солдатски. Вырыли могилу поглубже, чтоб никто его случайно потревожить не мог. Завернули Мишу в плащ-палатку, сверху ещё шинелькой укрыли. Каждый бросил в могилу по горсточке земли: «До свидания, дружок… Может, скоро встретимся…».
Какое-то надгробие не из чего делать, да и времени не было. Разбили ящик из-под снарядов, вбили над могилой кол, на него приладили дощечку с надписью: «Шуралёв Михаил (отчества мы не знали), погиб 8.III.1945».
Миша нам много рассказывал о своей жене. Познакомился он с ней в Казани. Она работала на том же заводе, что и Миша. Жили, как он говорил, душа в душу. Каждое её письмо Миша нам пересказывал. Никто из нас такие ласковые письма не получал. Все мы ему по-хорошему завидовали. И теперь ясно понимали, что будет значить для неё известие о Мишиной смерти. Потому и не решались сообщать. Амос даже «хорошее» оправдание придумал: мол, сообщим, если живы останемся, а если сами погибнем, то наша смерть нас и оправдает перед Мишиной женой.
«9 марта Преследуем противника Он бегит бросае все по дороге особенно машын много вся дорога забита Горючего нету».
– К концу войны, можно сказать, сразу после того, как капитулировала Румыния, у немцев с горючим совсем стало плохо. В атаку танков шло меньше, чем было на самом деле. Авиация всё реже и реже тревожила нас. А брошенных машин заметно прибавилось.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 9 марта 1945 года:
«На Штеттинском направлении наши войска очищали от противника восточный берег реки Одер. Нанося немцам удары с севера, востока и юга, советские части продвигаются к городу Альтдамм – опорному пункту противника, прикрывающему Штеттин с востока. Пехотинцы и танкисты, поддержанные артиллерией, выбивают немцев из укреплений, построенных в населённых пунктах и у дорог. Только на одном участке наши войска истребили до полка пехоты противника. Захвачено у немцев 2 самоходных и 132 полевых орудия, много миномётов, пулемётов и другие трофеи». (т. 8, с. 111)
«10 марта Сегодня ночю в одной деревни застали фрицев на постели За час всех перестреляли Они под утро собрались з духом Хотели вернуть деревню но позно уже было Правда окружыли а днем мы розогнали все эти ихние попыткы».
– Здесь война пошла какая-то размеренная. Как вечер, так бой кончается. Утром снова начинается. Время обедать – немцы опять огонь прекращают. После обеда бой продолжается. Только на стратегических направлениях бои шли круглые сутки. Вначале это и нам понравилось. А что, выспаться успеваем и поесть тоже. Но канитель эту хотелось поскорее кончать.
Теперь мы воспользовались их распорядком войны по-своему: пошли в наступление ночью, когда нас меньше всего ждали. Но пока в бой не вступили, стали решать, где можно заночевать в тепле. Майор Королёв достал свою карту, я ему фонариком-«жучком» подсвечиваю. Смотрим, неподалеку посёлок. Решение быстрое: туда. Остановились у крайнего дома. В посёлке тихо. Никого не видно. Были бы немцы, часовых выставили. Поэтому уверенно заходим в дом. А они там, голубчики, вповалку спят.
Конечно, никто из них уже из этого дома не вышел. Среди немцев в посёлке началась паника. Выбегают из домов и стреляют кто куда. Мы тоже прицельный огонь вести не могли – темно, можно по своим влупить. А когда несколько домов загорелось, тут уж мы стали их расстреливать.
Вообще ночь – самое благодатное время для разведчика. Ночью задачу можно выполнить лучше, и как говорили, малой кровью. Вот, к примеру, каким был самый «спокойный» рейд за «языком».
Украина. Лето. Чуть светать начинало, когда мы вышли к селу. Знали, скоро кто-нибудь из местных погонит свою корову на выпас – у него обстановку и узнаем. Точно, гонит старушка. Мы к ней:
– Бабуля, ты только не шуми и не бойся… Немцев в селе много?
– Да чего ж, сыночкы, мэни своих боятыся? А нимцив богато. У кажной хати нимци.
– Нам нужен офицер… Ну, такой, в высокой фуражке, с пистолетом на боку… В какой он хате?
– Бачила. Он у той. Живе с нашею селянкой-сучарой. Вы ж и еи ты ж накажить.
Охраны никакой не было. Видимо, думали, в глухомань забрались, никто их здесь не застанет. Потихоньку открываем дверь… Лежат в постели голые женщина и мужчина. А рядом с кроватью на стуле аккуратно повешена форма обер-лейтенанта. Немец сразу проснулся и что-то стал говорить по-немецки. Мы ему автомат показали, и он успокоился. А баба в крик.
– Молчи, блядюга. Ты нам не нужна. А хахалю объясни, пусть одевается.
Стал обер-лейтенант одеваться. Руки, ноги дрожат, в штанину никак ногой не попадёт. Мы ему помогаем – спешить надо, пока его команда не очухалась. Пока он одевался, я ножом отхватил от его исподней рубахи пол рукава, засунул в пустой кисет. Получился хороший кляп. Немец увидел его, замотал головой. Спокойно объясняем: так надо. Подчинился и на этот раз. Вывели его из хаты и бегом в лес. Забежали в заросли. Всё тихо. «Ну, бабуля, дай бог тебе здоровья!». Задача, считай, выполнена. Вот только сучару, как просила старушка, не наказали. Ну да не наше это дело. Бог ей судья…
«11 марта Удержываем все эту деревню Ночю они обратно нас окружыли а днем мы востановили старое положение Словом ночю их прыимущество а днем наше Бой идет днем и ночю и большинство рукопашные
12 марта Погнали фрицев к морю Бегут как угорелые в одной деревне остановились на ноч С Лазуковым Сережою обрабатывали немок».
– Буквально вчера кровь и смерть друзей, а сегодня женщины в постели?..
– Я уже говорил: солдат на фронте живёт одним днём. Вчера убили Мишу Шуралёва. В какой момент убьют тебя, ты не знаешь. Может, завтра. А может, сегодня. Через час… Мы, молодые, спешили взять от этой жизни всё, что ещё не добрали. Даже если перед боем у тебя есть последний кусок хлеба или щепотка табака, ты обязательно съешь хлеб и докуришь табак.
Хотя здесь была и другая причина. У убитых, как правило, ещё на поле боя забирали продукты и курево. Мы рассуждали так: пусть лучше ничего при тебе не будет, чтобы тебя мёртвого никто не обшаривал…
«13 марта Движемся все дальше Уже недалеко Балтийское море Ночю обратно с Сережею с немками воевали Здесь комедия получилась Мне прышлось целый час работать Ой устал же будь ты проклята
14 марта Фрицы было задержались Но на них поднажали Они дальше сквозанули Сегодня мы освобонили лагерь в котором немцы держали евреев девушек одних. Стражу мы здесь же розстреляли на ихних глазах Они ещо и ногами топтали розстреляных Лезут целовать. Грязные какие Голодные Пухлые От ветра падают».
– На этот раз охранниками были шестидесятилетние старики из «фольксштурма». Заключённые налетели на их трупы с каким-то просто нечеловеческим рёвом. Они их, наверное, растерзали бы там на куски. А мы сначала не поняли, что узники – это девушки. Надо было хорошо присмотреться, чтобы в этих страшных людях узнать девушек – перед нами двигались просто бесполые скелеты, обтянутые кожей. Они бежали за нашими машинами, тянули к нам свои жуткие костяшки рук. Но мы не могли давать им еду в руки, потому что они кидались прямо под колёса. Хлеб, консервы – всё, что у нас было, мы бросали подальше от машин, прямо на землю.
Через какое-то время мы встречали бывших же узниц совсем в другом виде. Они отъедались хорошими немецкими харчами, наряжались в одежду немецких фрау и уже спокойно разгуливали по немецким городам на высоких каблуках.
«15 марта Сегодня мы вышли в польский коридор Горючего ны хватило и мы остановились Нас с Амосом послали в розведку на ближайшую соше розведать кто по ней движется Но не доходя до соше схватились две женщыны и бежать от нас Я крыкнул Ханды Хох Но одна обернулась два раза выстрелила в меня и бежать Одна пуля попала в сапог а другая мимо. Я резанул с автомата и обе свалились как мешкы Я подошол взял пистолет а документы не схотел брать они были все в крови и мне не схотелось мараться».
– Когда мы видели этих женщин, то хотели у них спросить, как выйти к дороге. А тут такое приключилось. Кто ж мог подумать, что они будут стрелять? От неожиданности сработала обычная реакция разведчика: мгновенно отвечать на первый же выстрел в тебя. Одна из них – молоденькая девушка. У неё не было оружия. Она бежала быстрее другой, не оборачиваясь, и оказалась несколько впереди неё. А стреляла в меня пожилая женщина. Я когда по ней дал очередь, то зацепил и девушку.
Произошло всё так быстро, что Амос Шитиков, который шёл за мной шагах в двадцати, ничего не понял. И кричит мне:
– Гришка, ты что спятил?! Зачем по женщинам стрелял?
– Так и по мне ж они стреляли…
– Какого хрена брешишь, кто там по тебе стрелял.
– А ну пошли…
У пожилой женщины в руках зажат маленький пистолетик, и ствол ещё теплый. В этот момент у неё задвигались ноги. Я крикнул:
– Амос, берегись!
Бросился к ней и вытащил из руки пистолет.
У девушки оружия не оказалось. Хотели проверить, мертвы они или только ранены. Но тут Шитиков закричал:
– Стой! Хендэ хох!
Неподалеку из тех же зарослей, откуда выбегали эти женщины, выскочили трое мужиков. Но эти сразу остановились, а один охотно подбежал к нам. Он оказался украинцем, но, как объяснил, давно жил в местной немецкой деревне. В эту деревню недавно вошли наши войска, и жители побежали сюда прятаться. Мы узнали у него, как выйти на шоссе, и пошли дальше своей дорогой. Только теперь уже страхуя друг друга от подобных неожиданностей.
Амос Шитиков был хороший разведчик, надёжный друг и, кстати, талантливый человек. Замечательно играл на аккордеоне, на баяне. Даже сам музыку сочинял. Одно, как его называли, «классическое произведение» особенно запомнилось. Называлось оно «Марш от Бреста до Берлина». Исполнял его Шитиков на немецких губных гармошках. Были у него три такие гармошки, все разной величины и по-разному звучали. С ними Амос расставался только тогда, когда шёл в разведку. Когда он исполнял этот «марш», никаких комментариев не требовалось. Мы узнавали 41-й год, 42-й, 43-й и даже конкретные события: вот пересекли польскую границу, вот находимся на отдыхе, вот – на передке…
Погиб Амос, когда я уже был в госпитале, 3 мая 45-го года. Война уже практически закончилась. Ребята по Берлину ходили свободно. Потом мне Роговский рассказывал: на одной из берлинских улиц человек десять наших полковых ребят, среди которых был и Амос Шитиков, накрыл немецкий фаустник.
«До соше подошли а здесь опысать нельзя обоз машыны танкы друг на друга лезут фрыцы убегают Мы в лес и к своим Но по дороге встретили девушек немок Так мы ............ Ай я.я. и бегом дальше Через пол часа наши танкы начали ломать все подряд а наша работа была поливать розбегающых фрицев Поработали крепко».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 15 марта 1945 года:
«Немецкие «летучие военно-полевые суды» заседают день и ночь и пачками выносят смертные приговоры. И всё же они не успевают рассматривать все дела о дезертирстве. Поэтому нацистские офицеры зачастую расстреливают солдат без всякого суда и следствия. Пленный солдат 234-го полка 56-й немецкой пехотной дивизии Иозеф Дуллинг рассказал: «22-го февраля в нашем батальоне были расстреляны без суда 15 немецких солдат за то, что они оставили позиции». (т. 8, с. 120)
«16 марта Перед городом Нойштат нас немцы остановили и мы топтались до самого утра нечего не могли зделать Здорово власовцы держались Гады же руские и на руских хвост подымают».
– Главным препятствием перед Нойштадтом стала дорога, которая была сплошь забита брошенной немецкой техникой. Наши танки вели огонь и одновременно работали на этой дороге как бульдозеры. А о власовцах мы узнали от пленных, которых взяли в Нойштадте. Держались власовцы до последнего и в плен не сдавались. Потому знали, что прощения им не будет. Бросить фронт и бежать в немецкий тыл они тоже не могли – там их немцы расстреляют.
Смотришь, морда рязанская, а лопочет по-немецки. Многие так хотели выдать себя за немцев. Но ни у кого не получалось. Тем более переводчики быстро разбирались, кто немец, а кто нет. Мы тогда власовцев ненавидели люто. Считали их всех добровольными предателями. Если в разведке власовец встретился, сразу очередь ему в живот. Хотя после этого и приходится другого языка добывать… И Польшу им простить не могли. Ведь это же власовцы, переодевшись в красноармейскую форму, специально вырезали поляков целыми сёлами, чтобы тем самым вызвать ненависть к Красной Армии.
Мы не сразу узнали, что среди власовцев было немало наших военнопленных, которые вступили в эту армию, чтобы только спасти свою жизнь, а там, надеялись, перейдут через линию фронта. Всё оказалось не так просто как нам преподносили политруки и агитаторы из политотдела. А мы всех власовцев клали без разбору, под одну гребёнку…
На мой суд, так тех, кто стоял перед выбором – стать власовцем или смерть принять, надо было простить. А истинных предателей, тех сволочей, которые резали поляков, прощённые назвали бы сразу. И уверен, что ни один предатель от возмездия не ушёл бы. Ни один! Тогда не та обстановка была, чтобы можно было спрятаться за чужие спины.
«17 марта После арт подготовкы прорвали оборону Заняли город Нойштат и деревню Реда Перед городом Рамель и Яново обратно немцы и власовцы задержали нас Сейчас мы видим город Гдыню и Балтийское море в бинокль Хорошо выдать как идет погрузка на порохода С крейсеров б'ет тяжелая артилерия Как попадет снаряд в дом так и следа нет вот Это Да!».
– Немцы стремились уйти через Гдыню морем.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 13 марта 1945 года:
«Северо-западнее Гдыни наши войска заняли ряд населённых пунктов. Противник, прижатый к Данцигской бухте, отчаянно сопротивляется. Советские пехотинцы, танкисты и артиллеристы наносят врагу непрерывные удары и настойчиво продвигаются вперёд. Занят железнодорожный узел Реда, находящийся в 13 километрах от Гдыни. Ожесточённые бои идут у внешнего обвода данцигско-гдынского укреплённого района. За день уничтожено до 3 тысяч солдат и офицеров противника». (т. 8, с. 116-117)
Из оперативной сводки Совинформбюро за 22 марта 1945 года:
«Развивая успех, наши войска вышли к городу Нойштадт. Всю ночь, не стихая, шли ожесточённые уличные бои. К утру город был очищен от гитлеровцев. В Нойштадте захвачены большие трофеи, в том числе склады с военным имуществом». (т. 8, с. 130)
«18 марта Сегодня целый день наступали и ни хуя не продвинулись два раза город брали Рамель и оба раза нас фрицы выгоняли по пизде мочалкой».
– Чтобы накрыть немцев в Гдыне, надо было взять Рамель. Но место страшно неудобное. Слева крутой увал, а справа к нему болото подступает. Между валом и болотом остаётся только одна дорога, которая ведёт в Рамель. А за Рамелем – простор до самой Гдыни – только жми на педали та на гашетки.
Засел этот Рамель у нас костью в горле. Нам же очень хотелось побыстрее до Гдыни добраться, чтобы не дать немцам уйти морем. Ох и мясорубка же была на этой дороге. Если передний танк подбивают, задний должен был стаскивать его в сторону. Пехоты сколько положили здесь… Танки так и шли гусеницами по трупам наших солдат – туда, обратно, снова туда. Потом видел, что от тех солдат осталось. Как засушенные в книге бабочки – одна распластанная по земле пропитанная кровью шинель.
«19 марта Сегодня целый день кутим! А вечером ходили в розведку до моря на фланг взяли 7 матросов немецких двоих с собой взяли а остальных там оставили досыплять Мы их на постели взяли Моторку ихнею я зажег Когда все ушли далеко ох мне и хотелось покататься Я вот уже 5-й год не вижу моря Эта Война… Но и хуй с ним
20 марта Обратно хотели взять Рамель Но ни хуя не выходит Целый день горел бой и продвинулись всего с пол километра Эх ма!!! Ебаные власовцы.
21 марта Ходили в розведку но не удачно Налетели на немецкою засаду Двоих убили одного мы взяли а один остался Нельзя было взять остался у немцев Коновалова похоронили в Реде На росвете салютовали как раз когда наши арт подготовку начали Нам нач-штаба розрешыл отдыхать».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 27 марта 1945 года:
«На Гданьском (Данцигском) направлении войска 2-го Белорусского фронта… прорвались к центру города Гданьска. Одновременно войска фронта, наступая на город Гдыня, заняли населённые пункты Лаузекауле, РАМЕЛЬ (выделено.-В.М.), Айхенберг и ворвались в город Гдыня, где завязали уличные бои». (т. 8, с. 138)
– За болотом в бинокль были видны польские хутора. Значит туда как-то можно добраться. Вот нас и послали на это болото найти обход. И такой обход мы действительно нашли. Правда, техника не пройдёт, а пехота – запросто. Но его знали и немцы. Поэтому и устроили там засаду. Место равнинное, заросшее высоким бурьяном. Спрятаться некуда. А они секут из автоматов и пулемётов. Думал, все там поляжем. Стали отползать. Одного разведчика уложили наповал первой же очередью с очень близкого расстояния. Отстреливаясь, мы бросились назад, а убитый остался рядом с немцами.
Коновалова вначале ранило в грудь. После этого он ещё полз вместе с нами. Мы ему, конечно, помогали. А второй раз пуля попала ему в шею, и он потерял сознание. Тут уж положили его на плащ-палатку и поволокли. Хотели поджечь бурьян, чтобы спалить тех немцев. Я знал, как плавни горят. Там от огня спасения нету. Но бурьян – не камыш, никак не горел… Даже не знаю, как удалось уйти.
Когда уже вышли к своим, я почувствовал, что плащ-палатка стала тяжелее, прямо из рук вырывается. «Братцы, – говорю, – да он уже мёртвый». Мёртвого всегда тяжелее нести. Похоронили Коновалова под чьим-то домом, в цветнике. Шитиков придумал ему «памятник» – капот и два крыла от машины. На капоте нацарапали надпись…
«22 марта До 5-ти вечера спали а потом зготовили ужын и гуляли до 12 ч. ночи А перед утром нас вызвали на передок Готовится обратно наступление
23 марта Обратно арт подготовка УРА!!! и на месте в перед ни шагу Та и наступать ни з яким хуем Танкы бездействуют Болото А пехоты почти хуйма Словом наступае в 10 раз меньше чем обороняется».
– К тому времени у нас пехоту почти всю выбило. Не успевали хоронить. Поэтому некому было наступать по разведанному нами обходу через болото.
«24 марта Сегодня на наше н.п. нарвались фрицы Они не думали здесь встретить руских встреча была короткая но горячая От наших обятий не ушел не один У нас один ранен в колено Будет без ноги а он танцор мировой
25 марта Сегодня подходят новые части с отдыха А мы наверно скоро смотаемся на отдых на пополнения Я сейчас прышываю пуговицы все время отрываются просто одно мучения пока прышыл все пальцы поколол Как те бабы ш'ють и пальцы целы».
«26 марта Сегодня мы вышли на отдых из боев с под города Гдыня Так и не прышлось побывать в этом городе в честь этого пянствовали целую ночь Много здесь лутшых друзей осталось А именно Шуралев Миша Он со мной шагал с под Белгорода Амос легко ранен в руку но он в госпиталь не пойдет и мы напишем любимой Мишиной в Казань. А за что мы будем писать она все одно ничего не пойметь».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 28 марта 1945 года:
«Продолжая продвигаться на север, советские войска сегодня штурмом овладели городом ГДЫНЯ (выделено мной.-В.М.) – важной военно-морской базой и крупным портом на Балтийском море. В боях за Гдыню наши войска нанесли противнику тяжелые потери». (т. 8, с. 141)
«27 марта Сегодня мы с утра уежаем на отдых … Лансберг. Здесь мне сегодня повезло Напился до пяна и зашол … на одно женское лицо И вот мы … …ились с другом …чавун двух … а третий убежал Я ему в догонку с пистолета но не попал ушол в лес … На выстрелы собралась братва … посадили нас в бронетранспортер и мы … по своем маршруту … нас получилось …».(Здесь и далее в местах пропусков текст оригинала восстановить не удалось.-В.М.)
– В этот день мы попали в большой двухэтажный дом, который заняли освобождённые нами из концлагеря девушки-еврейки. А тут уже оказались шустрые из другой части. Ну меня с пьяных глаз и повело: мы, значит, освобождали, а вы пользуетесь… Короче, вышла пьяная драка из-за женщин, что на фронте было явлением обычным. Правда, на этот раз она затянулась. И один из них, как потом оказалось, водитель машины, видя, что разведчики скоро разделают пехоту под орех, сел в машину, рванул в нашу часть и донёс майору Королёву. Вышло так, что в пылу драки я даже не заметил, что передо мной уже не пехота, а наш Королёв. Врезал и ему… Но, правда, он не обиделся. Приказал только сдать оружие и возвращаться в часть.
Как же это было стыдно на глазах у всех сдавать майору свой пистолет. Наверное, этот стыд разведчика перед пехотинцами понял и Королёв. Его бронетранспортёр уже отъехал метров на сто, когда он вернулся и отдал мне пистолет.
А к этому моменту я уже заметил, что в стороне поотдаль стоит и ухмыляется тот шофёр-доносчик. Ну, такого стерпеть было нельзя. Как только пистолет оказался в моих руках, тут я ему и устроил цирк: стрелял под ноги, то справа, то слева, а он подпрыгивал как девка через скакалку…
После чего Королёв решил не оставлять нас здесь. Сдать оружие уже не требовал, а приказал сесть в его бронетранспортёр. На следующий день незлобливо отчитал: «Вы что, с ума посходили? Уже край войны, а они палят друг в друга…». Тем всё и кончилось.
«28 марта И сегодня … мы месяц назад … прыступной жизни … недавние бои везде … груды кирпича … женщыны просят … в 41 крычали … сейчас просят … рабов …
29 марта Прыехали на … место розполагаемся в лесу. А я с м – м (Королёвым.-Г.Л.) в домеке лесника Ребята здесь кругом строят землянкы. Случайно мне попалась одна фрау которою я не прозевал
30 марта Был сегодня в гостях у своего друга Ляха жывет он хорошо строит землянку … розчетом. Мы с ним хорошо газанули … я пошол домой через лес спать … ездил … за г.Лансберг … подвернулась не … обеспечена. Вернулся … их до чортиков ели …стели Мотоцык … мотоцык. А вечеру … себе фрау для бла… су стрелял с пистолета … болезней … брошу … деревню …
3 апреля До 10 ч. ремонтировал мотоцык Кто то спиздил пружыну карбюратора ну и я тоже вынул з другого после ремонта долго катался а вечером водил хлопцев в деревню
4 апреля Сегодня ездили в деревню мыть мотоцыклы. Дети так з нами познакомились что когда заметят нас все бегут к нам за конфетами».
– Отношения с немецким населением у нас складывались по-разному. Но, в основном, нормально. Ну а дети есть дети, с ними всегда общий язык найдёшь. Нам нравилось, что они нас не боятся, доверяют нам. Война тяжела для всех, в том числе и для немецких детей. Ведь многие из них, так же как и наши, лишились своих отцов. Поэтому нам хотелось как-то пожалеть, пригреть немецких детей, показать и доказать, что мы им не враги. Наш повар Архипенко, когда раздавал из котлов еду, всегда подгонял солдат: «Быстрей, быстрей, славяне! Вон ещё сколько ртов накормить надо» и показывал в сторону детворы. Оставшееся в котлах обязательно раздавалось детям. Видя это, их матери вскоре стали приходить к Архипенко и предлагать свою помощь на кухне. Повар не отказывался и работали они в дружном согласии. Вскоре солдат на кухню уже не назначали, со всем управлялись немки.
А с конфетами такая история вышла. Мальчишки помогали нам мыть мотоциклы. Был среди них старший, лет двенадцати, огненно рыжий парень. Поскольку он верховодил над всеми, мы прозвали его «оберлейтенантом», и ему это очень понравилось. Так вот, этот «оберлейтенант» страшно возмутился, когда мы угостили конфетами подошедших девочек. Вначале мы не поняли его возмущения, а потом кое-как объяснились. Оказывается, девочкам нельзя было давать конфеты, поскольку они не мыли мотоциклы, а значит, не заработали. Только сейчас мы поняли, почему пацаны отказывались брать у нас конфеты до того, как не помоют мотоциклы: в этой стране все едят только заработанный хлеб.
А насчёт заработать они были сообразительные. «Оберлейтенант» сам предложил нам «за дополнительную плату» показать, где живут молодые немки…
В это время мы квартировали в доме у фрау, которая вела своё хозяйство одна. Вначале не обращали внимания, а потом заметили: уж очень вежлива она с нами, обходительна, стремится во всём угодить. А сама в глаза наши заглядывает с какой-то тревогой. Думаем, неспроста всё это. Так и оказалось.
Захожу однажды в её сарай. Уж, зачем, не знаю. А там мужчина прячется. По его виду я понял, что это немецкий офицер. На ломаном русском языке он объяснил, что является мужем фрау. Пришёл я к нашим ребятам, рассказал, кто прячется в сарае и предложил: «Чёрт с ним, пусть остаётся со своей фрау. Одним пленным больше, одним меньше…». Ребята со мной согласились. Потом фрау была очень нам благодарна за то, что мы не тронули её мужа.
«5 апреля Мы сегодня переежаем на новую квартиру. К исходу дня хорошо встроялись в отведенному нам домике.
6 апреля К нам в часть прыехала фотомашына фотографировать нас Я несколько раз сфотографировался, а после всего напилысь так что ели добрели до своего домика
7 апреля Сегодня был занят полу… писем здому давал ответы … задали такую пянку!!!
8 апреля Сегодня я ходил на охоту … Целый день прошатались выпил … спирт который был в нас во фляг … шли домой но наскочили на стадо ди… подняли такую стрельбу что бедные ко… в ходе этой перестрелкы убили две козы
9 апреля Сегодня мы в шестерых фотографировались в трех позах а вечером кутили и я водил ребят к своей знакомой немке Сегодня она бедная работнула.
10 апреля Сегодня по тревоге выежаем на передовую за Одер Ночю переехали Одер и заночевали в какой то разрушеной деревне. За ноч два раза налетали фрицы бомбить.
11 апреля Утром рано уехали на самый передок заняли оборону как раз в поместе фельдмаршала "Паулюса" Большое у него имение было здорово жыл и захотел Сталинграда … день было тихо. Только самолеты … его одиночками летают».
– Интересное поместье у фельдмаршала было. Громаднейший двухэтажный дом, наполовину уже разрушенный снарядами. А рядом какое-то странное сооружение: большой высокий холм, в который с двух сторон встроены массивные железные ворота. Когда мы вошли в эти ворота, увидели обширные помещения, уходящие вниз, под землю, на три или даже на четыре этажа. Связывались они винтовыми металлическими лестницами.
Ворота в центральный зал такие, что сюда зайти могла любая техника. И людей здесь можно разместить очень много. Сооружение настолько укреплённое, что никакой артиллерией, никакими бомбами его не разрушить. Видимо, ещё до войны, собираясь в боевой поход на Восток, фельдмаршал думал о том, что придётся скрываться от славян у себя дома.
«… сегодня весь день бы тихый но … была ужасная с вечера и до утра … самолеты-снаряды, и мне не прыш… всю ноч был проводником … Всех водил пры этом в … …месте прыходилось ползти по пластунски … иначе нельзя дорогу простреливал тяжелый пулемет.
13 апреля День тихый, тихый а вечером налетели кукурузникы фрицевские, и целою ноч чемоданы с гранатами бросали у нас одна машына загорелась».
– «Чемоданы с гранатами» – это кассетные бомбы. По размерам и по форме такая бомба действительно напоминала чемодан. Сброшенный с самолёта, «чемодан» в воздухе раскрывался, из него высыпались небольшие бомбочки примерно штук сто. Разрыв каждой по силе такой, как у гранаты. Осколки с неба сыпались градом. Потери среди нашей пехоты от «чемоданов» были большие. Если над тобой выбросили «чемодан» и рядом нет укрытия с прочной крышей, то всё, хана.
Кассетные бомбы немцы бросали и над нашей территорией. У меня во дворе и сейчас поилка для кур устроена из такого «чемодана».
«14 апреля Сегодня была разведка боем в ходе чего захватили много пленных и одну деревню. Мое отделение сыграло большую роль мы взяли три станкача и 83 ч. пленных За это меня и все отделение представили к наградам Меня к ордену "Отечественая Война" 3 ч. убито с отделения. Бой по характеру был ожесточенный После арт налета мы пошли на Ура чего фрицы не выдержали и повернулись к нам спиной».
– На этот раз разведка боем имела такой же успех, как настоящее наступление. У всех у нас было одинаковое настроение – поскорее закончить войну. Поэтому в каждый бой шли не просто смело, решительно, как у нас любят писать, а я бы сказал, с каким-то остервенением.
А тут ещё такой необычный случай произошёл. Один радист нашего полка объявил, что он слышал в эфире сообщение о капитуляции Германии. Славяне уже начали ликовать: «Войне конец! Германия капитулировала!». Но вскоре майор Королёв разъяснил обстановку: немцы хотели бы капитулировать только перед Соединёнными Штатами Америки и Великобританией, но не перед Советским Союзом. Очевидно, об этом и шла речь, да радист не разобрался. Так что ликование отменяется… Ну, после этого злости ещё прибавилось.
– Почему разведчики так часто ходили в атаки? Разве их не берегли для выполнения специальных задач?
– Как-то командующий 1-й гвардейской танковой армией генерал Катуков, бросая весь танковый полк в труднопроходимую, хорошо простреливаемую лощину, сказал: «Мне в Берлине не надо тысяча танков, а нужен только один – для парада». По этому же принципу относились и к нам, разведчикам. Причём, мы всегда оказывались на самых трудных участках, потому что имели специальную подготовку и действовали, конечно, лучше пехотинцев.
В этом бою моё отделение взяло 83 пленных и трофеи прямо в немецких окопах. Конечно, в начале войны такого случиться не могло. Но и сейчас немцы далеко не сразу поднимали руки вверх. Надо было вынудить к сдаче в плен первых человек десяток. Потом уже другие охотнее сдаются. Кстати, и в конце войны немцы не сдавались, если у них оставался ещё хоть какой-то шанс на спасение.
Здесь удивили нас немецкие блиндажи. Отделаны они были как меблированные комнаты в хороших квартирах. И по крепости сработаны надёжно. Значит, строились не в суматохе отступления, а заблаговременно. Вот она, немецкая предусмотрительность…
«15 апреля День бы тихый. Изредка … минометная перестрелка Я целый день занят … сымал схемы разведкы».