«20 апреля Не знаю что мне делали когда прывезли в сан-бат Кололи резали шыли кому чего здумалось то и делали. Операцию зделали я не знаю когда. А к вечеру я оказался за Одером в фронтовом госпитале в городе Ланзберге. Где мне было много прыключений покуда я попал на койку 5-ть часов путешествовал на носилках которые носили девушкы. Когда меня прынесли в палату я уснул сразу же и спал до утра».
– В санбат меня привезли без сознания. Но потом сознание стало возвращаться как бы постепенно: глаза открыть не могу, шевельнуться не могу, а уже слышу, что вокруг происходит. В этот момент какой-то майор медицинской службы (я его увидел чуть позже, когда открыл глаза), думая, что я ещё без сознания, сказал кому-то: «Этот безнадёжный. Бестолочь пехотная, его нельзя было перевязывать». Лежу и думаю: «Что он такое говорит… Ведь я живой…».
Только не могу понять, где нахожусь и что со мной случилось. Такое чувство, будто я куда-то от людей улетаю, улетаю, и люди от меня уже далеко, далеко…
В госпитале спросил у врачей, почему майор так сказал: нельзя было перевязывать? Оказывается, при таком ранении кровь должна выходить наружу, а после перевязки она пошла внутрь.
На госпитальной койке я лежал только на правом боку и постоянно отхаркивал большие «пироги» крови.
«21 апреля Лежу мне стало значительно лекше Носили меня на ренген но результатов не знаю Поднятся сам не могу».
– Чувствовал себя плохо. Стал спрашивать у врачей: когда же мне сделают операцию? И очень удивился, когда сказали, что операцию уже сделали. Значит, я периодически впадал в беспамятство, но сам этого не замечал.
«22 апреля Сегодня сам поднялся с просоння но сейчас же упал на пол Меня обратно положыли на койку сестры Через раны много выделяется жыдкости Из ран вытягивают вату. Меня когда ранили я был в фуфайке и осколки туда натянули ваты А сичас их вытягивают».
– Мучился я от боли сильно. Но это чисто физические муки. Их легко терпеть, потому что просыпался я и засыпал с одной мыслью: всё, отвоевался, теперь останусь живым.
Часто говорят и пишут, что раненые ещё не долеченными убегали из госпиталей на фронт. Я не знаю ни одного такого случая. Зато знаю другие. Идёт дело у раненого на поправку, скажем, уже начинает наступать на перебитую ногу. И вот он исхитряется так где-нибудь упасть, чтобы снова повредить эту ногу.
После госпиталя обычно направляли в маршевую роту, с которой вылечившийся солдат должен был пройти до фронта километров 30-40. Бывало, эти километры солдат идёт целый месяц, пока его патруль где-нибудь не поймает.
Такому вылечившемуся в госпитале выдавался, как мы его называли, «бабушкин» продаттестат. Это значит, что на счёт еды можно было рассчитывать только на сердобольных бабушек, которых встретишь по пути. Потому что аттестат выдавался только на три дня.
«23 апреля Сегодня я сам поднялся и начал хуевато ходыть Доктор поймал меня в коридоре и прыказал сестрам что бы меня не куда непускали А я их и боюсь же Хуй они меня удержат куда схочу туда и пойду».
– Мне принесли утку. Но пользоваться ею, когда в палате лежит восемьдесят человек, да ещё постоянно ходят сёстры, я не мог. Терпел сколько сил хватало. А потом ночью, чтобы из сестёр никто не увидел, поднялся и как краб боком пополз в туалет. Ну и нарвался на доктора, который тут же устроил сёстрам разнос за меня.
Однажды ночью я точно так же выползаю в коридор – ба, немцы!.. Несколько человек ходят по коридору, а один прямо передо мной стоит. Пожилой, в солдатской форме. Я рукой по привычке лапаю то место, где должен висеть пистолет, а сам иду на немца. Тот начал пятиться от меня, а в глазах – страх. Наверное, у меня был вид не очень миролюбивый. В этот момент в коридоре появилась сестра, и всё разъяснилось: в госпитале работали пленные.
Первые дни я лежал в коридоре. Но в палате каждую ночь кто-то умирал – почему-то раненые умирали в основном ночью, – и скоро меня перенесли в палату. Хотя лучше бы не переносили. Стоны, крики, команды разные в бреду. И не было такой ночи, чтобы никто не умер.
Рядом со мной лежал солдат почти всё время без сознания и всё время бредил. У него крупным осколком срезало всю грудную клетку. Когда его перевязывали, я видел, как у него в груди бьётся сердце. Кровь убирали тампоном, чуть не прикасаясь к самому сердцу.
С другой стороны – старший лейтенант, также не приходя в себя, часто бился в конвульсиях. А однажды, вдруг, замер в скрюченном состоянии. Всё, отмучился… Так и не приходя в себя.
Утром в палате все просыпались примерно в одно и то же время. Кто с койки встаёт, кто с соседом заговаривает, кто сестру зовёт. А кто лежит тихо, не открывая глаз. Значит, с вечера заснул, а утром уже не проснулся. Приходят санитары с носилками – койка освободилась…
Из оперативной сводки Совинформбюро за 23 апреля 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта, перейдя в наступление с плацдармов на западном берегу Одера, при поддержке массированных ударов артиллерии и авиации, прорвали сильно укреплённую, глубоко эшелонированную оборону немцев, прикрывавшую Берлин с востока, продвинулись вперёд от 60 до 100 километров… и ворвались в столицу Германии Берлин». (т. 8, с. 183).
«28 апреля Здорове мое лутше стало я познакомился с одной сестрой до которой я сегодня прыглашен на квартиру. Пойду хуй с ним что будет
29 апреля Меня утром прынесли на носилках от моей знакомой Поднялась большая температура. Значить з девками ещо нельзя баловаться т. е. …
1 мая Сегодня прывозили хоронить з Берлина "Героя Советского Союза" и я туда попал он был в нашей части. Здесь я напился и попал до девок которых сюда завезли немцы. Я здесь с одной девушкой проспал до утра конечно не только спал а ещо больше чем спал А утром меня забрал коменданский патруль и отвез в госпиталь телегой Чуть не разтряс ебаный».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 30 апреля 1945 года:
«Севернее Берлина войска 1-го Белорусского фронта с боями заняли город Цеденик и крупные населённые пункты … В Берлине войска фронта, продолжая вести уличные бои в центре города, овладели зданием германского рейхстага, на котором водрузили знамя победы. Нашими войсками также заняты главный почтамт, министерство внутренних дел и до 200 кварталов в центральной части города…». (т. 8, с. 195).
«5 мая Я попал на эвакуацию в глубокый тыл погрузили нас в вагоны и повезли в Росию ебись все В Росию ехали через Познань Лодзь Выгрузили нас в Люблине где я на ходу познакомился с одной проявой от которой хуй по хорошему от крутиш прыйдется … Я это и встрою».
– Госпиталь в Люблине был забит тяжелоранеными, поэтому нам, вновь прибывшим, отвели блокгауз. Завезли нас туда и забыли. Ни перевязок, ни кормёжки. Многие попростужались.
На следующий день мы начали бунтовать, и нас разместили в палатках, поставленных здесь же, во дворе госпиталя. Обслуживали госпиталь поляки. Врачей было мало, а остальной медперсонал мог только утку поднести или тарелку супа. Да и то не докричишься. У меня как раз из раны на спине пошла жидкость. Все бинты намокли, потом присохли к телу. А перевязать некому.
К раненым полякам в госпитале относились точно так же, как и к нам. Для офицеров госпитальное начальство отвело отдельные палаты, поэтому, какой за ними был уход, не знаю. Кормили очень подло: перловка и горох. Горох весь в дырках, червяками поеженый, отчего в супе плавала одна шелуха. Короче, раненые – это отработанный материал, шлак. Коль Берлин взяли, шлак уже не нужен.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 2 мая 1945 года:
«Войска 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Жукова, при содействии войск 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Конева, после упорных уличных боёв завершили разгром Берлинской группы немецких войск и сегодня, 2 мая, полностью овладели столицей Германии городом Берлин – центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии. Берлинский гарнизон, оборонявший город, во главе с начальником обороны Берлина генералом от артиллерии Вейдлингом и его штабом, 2 мая в 15 часов прекратил сопротивление, сложил оружие и сдался в плен». (т. 8, с. 199).
«9 мая День победы а нам даже суп и тот хуевый дали Как только зайдет кто з начальства так и отпиздим Что он ебаный забыл за нас от восхищения что Германия розгромлена разве мы не учасники этого А ну попадись».
– Вот так и встретил День Победы. Утром вбегают сёстры-полячки, кричат: «Вшистко герман забил! Война капут!». Мы поняли: война кончилась. К десяти часам в городе началось ликование. За забором радостные крики, песни, музыка. Весь медперсонал разбежался праздновать победу. Им, конечно, было уже не до раненых.
После обеда, которым нас, понятное дело, никто не накормил, у меня стала быстро подниматься температура. Временами я начинал бредить. Тут появилась одна сестра. Я ей пожаловался. Она отвечает: «Доктора позову». Но никакого доктора я так и не дождался. К вечеру совсем плохо стало. Перед глазами пошли радужные круги. Но пока ещё сознание не потерял и сам себя слышу: командовать начал – кому залечь, кому стрелять, кому куда бежать…
В бреду почему-то раненые всегда командовали. И не только командиры, но и рядовые. В общем, в этот день не смог я радоваться победе вместе со всеми. А из госпиталя тогда вместе с медперсоналом разбежались и все раненые. Кто мог ходить…
«12 мая Меня отправляли ещо дальше в тыл т.е. в Росию. И я сильно розпсиховал Бил всех подряд госпитальских работников даже сам не помню чего я делал Старшей сестре голову сапогом пробил Меня закрыли на замок в ординаторской я на себе порвал обмундирования. А наутро я проснулся меня розбудили Я лежал на полу все было порвано Температура в меня поднялась до 40 и меня отставили от отправки
15 мая Я уехал в Росию в сан поезде Дорогой много чудес творили которых нельзя и записывать Везли через Киев мой знакомый город Прывезли в Харьков
21 мая где я должен окончательно вылечится. Здесь с многими девушками знакомился но долго с ними не дружил Мне не попадало такой как мне надо.
Я скоро познакомился со всеми в госпитале меня все знали и по блату меня выпускали в город Правда не в легальном положении в одних кальсонах и халате зато з горячим серцем. Мне стало много знакомых городских девушек и я начал пропадать з госпиталя на несколько суток за что меня часто вызывал начальник госпиталя Он мне сначала грозил а потом начал смеятся з моих поступков а их у меня было хоч отбавляй правда он меня прыдупредил что бы я не достал себе Т.Т. (трипер.-Г.Л.). Так как говорят здесь его много.
И вот 2 июня я познакомился с зубным врачом познакомился крепко правда она была пожылая 42 г. и все время протестовала что мол с нее смеются Ну я хуй на нее положил правда после этого она написала мне два писма что я грубиян и не образован что так зделал. Я ей на два писма одним ответил. "Что я грубияном никогда не был а за образование это да!!! Но зато хуй образован потому что драл ее образованою". Мне говорили ее прыближенные что она меня посчитала по моему розговору с хорошым образованием а оказалось противоположное Ну это дней за 5-ть все перемялось Поговорили немного и забыли Только она нос морще когда прохожу мимо ее кабинета с братвой которая всегда меня сопровождала Мы ходили по городу гулять всегда большыми партиями.
9 июня Когда я вернулся с такого гуляня я заметил новою сестру Я с ней сразу познакомился ее звать Маруся и только поступила работать. Я ей предложыл вечером чего небудь поболтать так как я знаю много фронтовых эпизодов, а ей все одно целую ноч не спать так как она дежурная сестра сегодня. И вот после этой ночи она меня прыгласила к себе на квартиру. Но к сожалению я ей сказал что я не могу туда пойти в одних кальсонах Там коменданские патрули не пропустят А з боем до девушкы не пойдет неудобно Она согласилась на следуещее свое дежурство прынести мужкый костюм мне чтобы я мог розгуливать с ней по городу куда нам здумается. Я ее ожыдал с нетерпением Ведь мне же большая выгода подумайте только такому как я и не снилось Ведь я после ранения стал почти горбатый».
– Так сказалось ранение. Полностью выпрямиться я не мог, сильно болела спина. Я и домой приехал таким же скрюченным. До сих пор я стараюсь держать левую руку в кармане – как только вытащу из кармана, она у меня оттопыривается как тогда, после ранения. Наверное, было бы хуже, если бы не мои … швейцарские часы.
А дело вот в чём. В этом госпитале палатный доктор-еврей Осипов обратил внимание на мои трофейные золотые швейцарские часы. И как-то сказал, когда мы были наедине: «Если вы их будете сбывать, я у вас куплю…». Мне сразу стало всё понятно. Я тут же снял с руки часы и подарил их доктору.
После этого случая он проявлял ко мне особое внимание. А перед тем, как мне выписываться, Осипов дал напутствие. Ранение, говорит, у вас непростое, вылечиться полностью будет трудно. Да одним лечением тут не обойтись. Нужно обязательно выполнить следующие условия: срочно бросить и никогда больше не курить; каждый день не менее шести часов быть на свежем воздухе; ни в коем случае не переохлаждаться и не купаться в речке и не мокнуть под дождём; питание должно быть хорошим, высококалорийным. И дал, кстати, совет против советов: народные целители, говорит, будут заставлять вас есть всякую дрянь, наподобие мяса кошек и прочее. Ни в коем случае не делайте этого.
И правда, в станице быстро нашлись такие советчики. Но я поверил Осипову и больше никого не слушал. Курить бросил и до сих пор не курю. В рыбаки не пошёл, чтобы не намокать, хотя очень тянуло к этой работе. И вот всю жизнь просидел за баранкой, шоферил…
Но с питанием не всё получалось. Какое хорошее питание могло быть после войны? Правда, выручала корова – это уже сметана, масло, молоко. Но и в семье же ещё сколько ртов, кроме меня…
Когда я женился в 46-м году, моё дело заметно пошло на поправку. Маша всё жертвовала ради меня и, честно говоря, здорово поддержала. Буквально через год я почувствовал себя намного лучше.
«Правда по сути говоря она мне на хуй нужна Но мне нужны условия которые как раз у нее я и достану все те которые требуется для моего выздоровления А то меня аж передергивает когда я вспомню свою Кубань станицу которой я не видел уже пять лет За то хуй его знае на какую только авантюру бросися И вот она прышла прынесла все что обещала После дежурства мы с ней поехали в горсад Да минуточку Когда я одел гражданскый костюм то я испугался иду по улице и мне кажется что все на меня смотрят Ведь пять лет назад как я ходил в костюме Вот почему я себя чувствовал нехорошо».
– Когда ночью меня в госпитале не было, ребята обязательно прикрывали. Делалось это так. Во время обхода палат врачами ходячие раненые перебегали из палаты в палату и ложились на пустые койки. Соглашались на это всегда с большим удовольствием, потому что тому, кто прикрывает, доставалась пайка самовольщика. А я в госпиталях не встречал ни одного неголодного раненого.
«В горсаде она танцевала а я сидел и думал вот скоро подойдет то время когда она под мою музыку затанцуе только не так. После танцев поехали к ней на квартиру Она жыла одна Мне лутше плюс к моему сегодняшнему успеху. Когда получилось совсем иначе Она легла спать так как бутто я с ней жынился и жыву 2 года Слушайте даже мне стало не удобно конечно не от совести а от другого все так внезапно и в противовес моим планам Думаю а вдруг Генерал сифон, даже аж заикнулся отказаться, что мол после тяжелого ранения машына не работае но потом решыл хуй с ним хватит чудить мне по белому свету черным».
– «Генерал Сифон» – это сифилис. Тогда ещё братва смеялась: «Мандавошки, стройся! Сам генерал Сифон идёт!». На Западе ходила ещё одна венерическая болезнь «испанский воротничок». Почему так называлась, не знаю, но слышал, что она намного тяжелее сифилиса.
В конце войны для венерических больных открылись специальные госпитали. Врачи и сёстры в таких госпиталях ходили почему-то в чёрных халатах. Попадать туда было небезопасно – после него можно было запросто оказаться в штрафной роте.
На территории Польши в наш полк вместе с молодым пополнением иногда приходили те, кто побывал в таком госпитале. Они рассказывали, что лечили там без всяких медикаментов. Только кололи какую-то сыворотку, после которой тебя трясёт как в лихорадке и поднимается температура до сорока градусов. В то время мы уже знали, что высокая температура убивает сифилис. Бывало, сифилитики, которые скрывали свою болезнь, вылечивались сами по себе после сильного воспаления лёгких или после ранения, которое вызывало высокую температуру.
Когда воевали на своей территории, такого количества венерических больных у нас не было. Да и о «чёрных» госпиталях я впервые услышал только в Польше. Наши солдаты подхватывали эти болезни в основном от интернированных девушек. В этих местах было много военнопленных французов, американцев, итальянцев и других, которые вели более свободный образ жизни, чем, скажем, русские или украинцы. И существовала такая закономерность – там, где меньше военнопленных, к примеру, в сельской местности, там реже встречались венерические болезни.
«И вот когда я ..............!!! То я не черта не понял Я думал что я проехал верхом на паровозе Прямо явно слышу как пар свистит только не из подколес а с ушей у нее. После чего она меня так прыжала что я крыкнул У меня ж ведь раны а она от блаженства все забыла Но хорошо что я не забыл. Я ее хотел даже чем нибудь обидыть но ни тут то было она была как разяреный зверь Схватила зубами мою рубаху что мне даже нечего и думать вырваться с такими ранами Я тогда тяжело вдохнул и прытаился как котенок Я слыхал когда то розказывали за бешенство маткы но я не верил Ну а это ебит твою мать попался Та еще с таким здоровем как у меня сичас. Последующые номера были лекше, а утром она стала страшная аж посинела Батиньки мои Но я прымерился мне здесь большая выгода стала Я накатаюсь как на паравозе на ............ а утром чего моя душа пожелае Носе чуть не на руках. Когда она дежуре то мы частенько ходили в скверик за речушку в бур'ян. Я это место называл плацдарм Он полит нашей кров'ю и потом Потом это больше Я с этого плацдарма уходил мокрый от пота и пяный. Не мог удержать до утра. А иногда ходили у церкву за ограду но здесь она говорить не удобно святое место Мне один раз казалось что на одной Иконе какой то Бог смеялся во весь рот когда мы танцевали второе колено. Я ей когда это сказал она не стала туда ходить. В виде Бога стала боятся. Интересно уперед посветила Богу пиздой перед самым носом тот бедный аж на матерь Божу задивился Я думал что мы искусим святых и в их пойдет повальная ебля в церкви. Чесное слово друзя правда было все это. А почему я записываю хуй его знае в точности я не могу обяснить от не хуй делать. А во вторых мне не когда не встречалось "бешенство маткы". Правда один раз видел до войны в Батуме бешеную собаку Но ее сейчас же убили на улице, а эту до сих пор никто не убил».
– Когда после ареста отца в 37-м году я скрывался в Батуми, на одной из улиц произошёл такой случай. Иду и слышу крики, а потом выстрелы. Народу собралось много. Подхожу, спрашиваю: «Что случилось?». Один грузин отвечает: «Дурной собака убили». Все вокруг одобряли, что застрелили бешеную собаку, говорили о том, что бешеная собака не имеет права на жизнь.
На работе в госпитале, вообще в жизни Маруся вела себя обыкновенно, ничем особо не отличалась от других девушек.
«Правда я таких женщын не советую убивать Они очень полезные для мужчин все отдаст Но а мне такой и надо было Через нее я вылечился так быстро Я лутше всех жыл в палате продуктов госпитальских я не кушал и все мне завидовали и советовали чтобы я с ней расписался Я им отвечал на чем я буду розписываться на залупе чтоли. Все знали что я безпрызорный родни у меня никакой нет (это я им такую баланду пустыл) и мне больше нечего не остается как жыть у ней и все поэтому тащит мне У меня правда иногда аж голова кружытся. Хуй с ней пусть мечтае что угодно я все вижу как сквозь стекло чего она думае. Но это все нечево, а подошло то время что мне выписыватся и она узнала что мое ранение попадае домой. Вот то здесь мне и дало подумать как мне отвязаться. Я решыл обратно хитрыть Своего доктора попросил чтобы она прыписала морской воздух Вот она мне, и прыписала жыть тры месяца в Новоросийске Туда мне и билет дали Ну это мне стояло блатом который носила сама же Маруся. Ну а как извесно я не поехал в Новоросийск а слез в Стиблиевке.
Комисовали меня 5 июля до 12 июля шли прощания все это время я ей только обещал без конца. Когда я прыеду чего будем делать и как жыть будем. И вот 12 июля ночю я уежаю все связано она меня провожает до станции. Прыехали на станцию она все время плачет Незнаю чего или того что я уежаю или того чтобы поскорей сматывался Пасажыры на это обратили внимание Некоторые смеются некоторые сожалеют. А я хоч бы скорей оторваться А поезд как нарочно на час опаздывает И на конец состав подошол Она вцепилась прямо зубами в мои губы я чуть не крыкнул, и поскорей побежал в вагон а сумку забыл в нее. Тогда в же она через окно передала мне. Она думала что я от волнения забыл сумку а я от радости. И вот этим и кончилась любовная драма назад вертаться в Харьков я некогда не думаю так как я там головы не забыл Правда сын или дочь но это она угробит сатана полосатая».
– Не думал я тогда, что судьба снова сведёт меня с Марусей и, кстати, всё в том же Харькове. А произошло это так.
В Харькове жил мой младший брат Мишка. В 50-м году он позвал меня к себе подзаработать – тогда шофёры требовались везде, а в колхозе платили мало, точнее, вообще не платили, только ставили в ведомостях палочки, которые назывались «трудодни». Ну, я и подался. Шоферили мы с Мишкой на кондитерской фабрике, возили сахар.
Заметил я, что вокруг Мишки стали вертеться какие-то незнакомые мне люди и всё уговаривают его «доить корову». Какая корова? И почему Мишка должен её доить? Я на него насел: признавайся! Он и признался.
Когда мешок с сахаром берёшь за углы как за коровьи соски и дёргаешь его, сахар из мешка высыпается в заранее проделанную дырку. Оказывается, эти тёмные люди «доили корову» в одном условленном месте, куда Мишка заезжал по пути с железнодорожной станции на фабрику.
Мне стало страшно. Тогда за килограмм украденного сахара давали сразу десять лет тюрьмы. А тут такое. Я, конечно, знал, что Мишка вором не был, а пошёл на это с голодухи – на те деньги, что мы зарабатывали за баранкой, прокормить семью было очень трудно. Написал я заявления «по собственному желанию» от своего и от Мишкиного имени и отнёс их начальнику отдела кадров.
А в тот день, когда мы собирались уезжать из Харькова, я решился-таки повидать Марусю. И раньше об этом думал, но, честно говоря, боялся нашей встречи. Встретился с ней около её дома. Поговорили просто как старые знакомые. Она рассказала, что вышла замуж, и, кстати, показала своего мужа, который якобы только что пошёл на работу, – от её дома по улице, действительно, шёл какой-то мужчина. Так и не знаю, правду она тогда говорила или нет. Встреча была короткой. Я пожелал ей семейного счастья, на том и расстались.
С другими фронтовыми девушками, кроме харьковчанки Маруси, видеться после войны не доводилось. Может быть, конечно, где-то дети мои есть… Но если бы знал точно, где они, нашёл бы обязательно. Нашёл бы!.. Любыми путями!..