Существуют уравнения, не имеющие решений ни при каких значениях неизвестных, например
(x + y)(x – y) = x² – y² + 1.
Среда, 23 марта – четверг, 24 марта
Красной ручкой Микаэль Блумквист поставил восклицательный знак и обвел его кружком на полях рукописи Дага Свенссона. Он хотел, чтобы рассуждение в этом месте было подкреплено ссылкой на источник.
Был вечер в среду, накануне Великого четверга, и почти все сотрудники «Миллениума» наметили себе пасхальные каникулы на неделю. Моника Нильссон была за границей, Лотта Карим уехала с мужем в горы, Хенри Кортес оставался на месте и отвечал на телефонные звонки, но Микаэль отпустил его домой, так как последнее время никто не звонил, а он сам все равно собирался посидеть в редакции. Хенри умчался к своей нынешней подружке с улыбкой на лице.
Дага Свенссона не было видно. Микаэль, сидя в одиночестве, прочесывал его текст. В книге планировалось двенадцать глав общим объемом двести девяносто страниц. Девять глав из двенадцати были полностью подготовлены Дагом, и Микаэль Блумквист прочитал их слово за словом, возвращая автору текст, когда требовались разъяснения или другие формулировки.
Микаэль считал Дага Свенссона способным журналистом, и его собственные замечания сводились в основном к незначительным пометкам на полях. Приходилось напрячься, чтобы найти что-нибудь требующее вмешательства. За все недели, пока пачка с рукописью росла на письменном столе Микаэля, они поспорили всерьез только раз – по поводу текста, занимавшего не больше страницы. Микаэль хотел вычеркнуть этот кусок, а Даг боролся за то, чтобы его сохранить. Но это, в сущности, пустяк.
Короче говоря, «Миллениуму» досталась великолепная книга, и вскоре она попадет в типографию. Микаэль не сомневался, что ее выход в свет спровоцирует кучу кричащих заголовков статей. Даг Свенссон был столь беспощаден в разоблачении людей, пользующихся услугами проституток, и так убедительно излагал материал, что сомнений не оставалось: в обществе что-то не так. Одной из сильных сторон книги было писательское дарование Дага. Другой служили факты, положенные в основу изложения. Это было журналистское расследование высшего класса.
За прошедшие месяцы Микаэль сделал три основных заключения о Даге. Во-первых, он был добросовестный журналист, не позволявший себе недоделок. Во-вторых, ему не свойственна глубокомысленная риторика, переходящая в словоблудие, столь типичная для репортажей на общественные темы. Книга была скорее объявлением войны, чем репортажем. Микаэль одобрительно улыбнулся. В-третьих, Даг, хоть и моложе Микаэля почти на пятнадцать лет, испытывал такую же страсть, как когда-то и он сам, бросившись на борьбу с ничтожествами из числа экономических журналюг и выпустив скандальную книгу, которую ему до сих пор не могут простить в некоторых редакциях.
Важно, чтобы книга Дага Свенссона ни в чем не давала слабину. Если уж репортер вылезает с такой тематикой, у него в книге не должно быть недочетов, а иначе не стоит и публиковать ее. Сейчас доказательная база была готова процентов на девяносто восемь, но все еще оставались слабые места, требовавшие полировки и утверждения, не подкрепленные документами в той мере, какую Микаэль счел бы достаточной.
В половине шестого он выдвинул ящик письменного стола и извлек сигарету. Эрика Бергер ввела полный запрет на курение в редакции, но сейчас он был в одиночестве, а на выходных здесь никто не появится. Блумквист поработал еще минут сорок, собрал прочитанную главу в папку и положил на стол Эрике для просмотра. Последние три главы Даг Свенссон обещал прислать по электронной почте завтра утром, чтобы Микаэль мог поработать над текстом на праздниках. Во вторник после Пасхи планировалось совещание, на котором Даг, Эрика, Микаэль и секретарь редакции Малин Эрикссон собирались утвердить окончательный текст как книги, так и статьи для «Миллениума». После этого оставалось подготовить макет, что входило в обязанности Кристера Мальма, и послать рукопись в типографию. Микаэль решил не заниматься поиском типографии, а снова заключить договор с «Халльвигс Реклам» в местечке Моргонгова. Они печатали его книгу о деле Веннерстрёма, предложив ему такие финансовые условия и качество исполнения, с которыми мало какая из типографий могла конкурировать.
Взглянув на часы, Микаэль решил побаловать себя еще одной сигаретой, сел у окна и стал смотреть на Гётгатан. Он непроизвольно провел языком по внутренней стороне губы. Рана уже заживала. В который раз Микаэль задумывался над тем, что же такое произошло у двери дома на Лундагатан, где жила Лисбет Саландер.
Наверняка было только ясно, что она жива и вернулась в Стокгольм.
Ежедневно после случившегося Микаэль пытался установить с ней контакт – посылал электронные письма на тот адрес, который у нее был год назад, но ответа не получал. Еще он ходил на Лундагатан. Надежды что-либо узнать о ней иссякали.
Дверная табличка с именем поменялась. Теперь там стояло «Саландер – Ву». В регистре населения страны значились двести тридцать человек по фамилии Ву, из которых почти сто сорок проживали в Стокгольме и окрестностях, но ни одного – на Лундагатан. Микаэль не представлял себе, кто из этих Ву переехал к Саландер, был ли это ее бойфренд или Лисбет сдала кому-то квартиру. Никто не открыл, когда он постучал.
Наконец Блумквист сел и написал ей простое, немного старомодное письмо.
Здравствуй, Салли!
Не знаю, что случилось год назад, но к настоящему времени даже до такого отпетого тугодума, как я, дошло, что ты решила порвать со мной все контакты. Бесспорно, у тебя полное право решать, с кем тебе общаться, и я не собираюсь ныть по этому поводу. Хочу только сказать, что все еще считаю тебя своим другом, что мне недостает тебя и что я с удовольствием посидел бы с тобой за чашкой кофе, если ты будешь в настроении.
Не знаю уж, в какие передряги ты попала, но разборка на Лундагатан внушает тревогу. Если тебе нужна помощь, можешь звонить когда угодно. Я, как известно, перед тобой в долгу.
Кроме того, у меня твоя сумка. Дай знать, если она тебе нужна. Не хочешь встречаться – тогда просто сообщи, на какой адрес ее послать. Я не стану тебя искать, раз уж ты четко дала мне понять, что не хочешь знать меня.
Никакого ответа, разумеется, не пришло.
Вернувшись домой утром того дня, когда случилось происшествие на Лундагатан, Блумквист открыл сумку Лисбет и выложил ее содержимое на кухонный стол. Бумажник, в котором лежали квитанция, примерно шестьсот шведских крон, двести американских долларов и месячная проездная карточка по Стокгольму и окрестностям. Далее – начатая пачка «Мальборо лайт», три зажигалки «Бик», упаковка таблеток от горла, открытая пачка бумажных носовых платков, зубные щетка и паста, три гигиенических тампона в боковом кармашке, закрытый пакет презервативов с этикеткой лондонского аэропорта Гатвик, блокнот формата А5 в твердом черном переплете, пять шариковых ручек, баллончик со слезоточивым газом, косметичка с губной помадой и косметикой, а также радио с наушниками, но без батареек, и вчерашний номер газеты «Афтонбладет».
Самый неожиданный предмет лежал в легкодоступном наружном отделении. Это был молоток. Но внезапно атакованная Лисбет не успела достать ни молоток, ни баллончик со слезоточивым газом. Что она, очевидно, использовала, так это связку ключей вместо кастета: на них даже остались следы крови и кожи.
В связке болтались шесть ключей. Три из них были типичными квартирными: от парадной, от квартиры и от французского замка. Но к замкам на Лундагатан они не подошли.
Микаэль раскрыл блокнот и пролистал страницу за страницей. Он сразу узнал четкий аккуратный почерк Лисбет и тут же почувствовал, что это отнюдь не дневник с девичьими секретами. Три четверти его объема заполняли математические каракули. На самом верху первой страницы стояло уравнение, знакомое даже Микаэлю:
Трудностей со счетом у Блумквиста никогда не было. Гимназию он окончил с высшими баллами по математике, что, конечно, не означало, что он хороший математик, а просто свидетельствовало об усвоении школьной программы. Но страницы блокнота Лисбет Саландер содержали записи, которые он не только не понимал, но не стал бы и пытаться осмыслить. Одно уравнение растянулось на целый разворот и закончилось перечеркиваниями и правкой. Трудно было определить, реальны ли эти формулы и вычисления, но, насколько Микаэль знал Лисбет Саландер, он рискнул предположить, что уравнения реальны и что они имеют некий потаенный смысл.
Он долго листал блокнот. Уравнения были ему понятны не более, чем китайская грамота, но он догадался, над чем она размышляла: x³ + y³ = z³. Ее увлекала загадка Ферма, классическая проблема, о которой слышал даже Микаэль Блумквист. Он глубоко вздохнул.
На последней странице Микаэль обнаружил несколько кратких и в высшей степени загадочных записей, не имевших никакого отношения к математике, но все же похожих на формулу, например:
Некоторые заметки были подчеркнуты и обведены кружками, что не делало их понятнее. В самом низу страницы стоял телефон автомобильной фирмы «Автоэкспорт» в Эскильстуне.
Микаэль даже не пытался интерпретировать эти записи. Он подумал, что это просто каракули, сделанные в задумчивости.
Затушив окурок и надев пиджак, Блумквист включил редакционную сигнализацию и пошел к автобусной станции у Шлюза. Там он сел на автобус, шедший маршрутом на Стэкет, резервацию пижонов в Лэннерсте. Он был приглашен на ужин к сестре, Аннике Блумквист, в замужестве Джаннини, которой исполнилось сорок два года.
Эрика Бергер начала свои праздничные выходные с тяжелой, мучительной трехкилометровой пробежки, заканчивавшейся у пароходного причала в Сальтшёбадене. Последние месяцы она пропустила много занятий в гимнастическом зале и теперь чувствовала, что мышцы задеревенели. Обратно она возвращалась шагом. У мужа была лекция на выставке в Музее современного искусства, и домой раньше восьми он не попадет. Тогда она откроет бутылку хорошего вина, приготовит ванну и соблазнит мужа. Это могло отвлечь ее от мыслей о проблеме, которая ее мучила.
Четыре дня назад ее пригласил на деловой ланч замдиректора одного из крупнейших предприятий в сфере массовой информации. Уже за салатом он самым серьезным тоном высказал намерение предложить ей пост главного редактора крупнейшей газеты, которой владело предприятие. «Правление обсудило несколько кандидатур, и мы пришли к выводу, что именно вы принесли бы газете наибольшую пользу. Мы хотим вас», – объявил он. Предложение включало зарплату, рядом с которой ее вознаграждение в «Миллениуме» было просто смехотворным.
Предложение настигло Эрику как гром среди ясного неба, и на время она утратила дар речи.
– Почему именно я? – наконец спросила она.
Замдиректора темнил, пытался уйти от ответа, но под конец сказал, что Эрика известный, уважаемый и, как свидетельствуют многие, прекрасный руководитель. Умение, с которым она вытащила «Миллениум» из болота, в котором журнал находился два года назад, получило признание. К тому же Большой Дракон нуждался в модернизации. Налет старины привел к тому, что число молодых подписчиков стало заметно и постоянно снижаться. Сделать зубастую женщину, к тому же феминистку, главным редактором в самой консервативной газете мужского населения Швеции было вызывающе и нагло. В общем, это было единодушное решение, или, скажем, почти единодушное. По крайней мере, так решили те, с кем нужно считаться.
– Но я не разделяю основных политических позиций газеты, – возразила Эрика.
– Кому какое дело? Вы же не записная оппозиционерка и будете шефом, а не политруком, а руководство само все решит.
Чего он не коснулся, так это классового смысла вопроса. Эрика имела нужное происхождение и среду воспитания.
Она ответила, что интуитивно чувствует притягательность этого предложения, но не может согласиться сразу. Ей нужно все тщательно обдумать. Они договорились, что Эрика ответит, по возможности не откладывая. Замдиректора заметил, что, если причиной ее сомнения служит размер зарплаты, они могут продолжить обсуждение соответствующих цифр. К тому же ей предлагается исключительный по масштабам «золотой парашют»[22].
«А ведь пора подумать и о пенсии», – пришло Эрике в голову. Ей скоро сорок пять. Сколько воды на ней возили, пока она была начинающей или замещающей сотрудницей… Именно она взрастила «Миллениум», стала главным редактором лишь благодаря собственным заслугам. Неумолимо приближался момент, когда ей придется снять трубку и сказать «да» или «нет», а она все еще не решила, что ей делать. Всю последнюю неделю Эрика собиралась обсудить это с Микаэлем Блумквистом, но так и не удосужилась. Она чувствовала, что подспудно хотела скрыть от него данную ситуацию, а из-за этого ее мучила совесть.
Предложение имело явные недостатки. Положительный ответ означал бы конец сотрудничества с Микаэлем. Он бы никогда не последовал за ней к Большому Дракону, чем бы она ни подсластила подобное предложение. Деньги ему не нужны, и он был вполне доволен возможностью в спокойной обстановке кропать свои тексты.
Эрика была довольна ролью главного редактора «Миллениума». Она давала ей определенный статус в журналистских кругах, который ей самой казался почти незаслуженным. Она работала редактором, а не поставщиком новостей. То была не ее стезя, она считала себя посредственным журналистом. Но у нее хорошо получались беседы на радио и телевидении, а главное – она была классным редактором. Тем более что ей, как главному редактору, доводилось прикладывать руку и к текущему редактированию.
Конечно, Эрика Бергер испытывала соблазн. И даже не столько из-за высокой зарплаты, сколько оттого, что благодаря новой должности она станет одной из самых влиятельных фигур в медиабизнесе. «Такое предложение дважды не делают», – заметил директор в разговоре.
Где-то у «Гранд-отеля» на берегу Сальтшёбадена она осознала, что, к сожалению, не сможет сказать «нет». На секунду ей стало страшно оттого, что придется выложить эту новость Микаэлю Блумквисту.
Обед в семье Джаннини, как всегда, проходил в обстановке легкого хаоса. У сестры Микаэля Анники было двое детей: Моника тринадцати лет и Дженни десяти лет. Ее муж Энрико Джаннини, возглавлявший скандинавское отделение международной биотехнологической компании, имел на своем попечении сына Антонио от предыдущего брака. Другие гости включали маму Энрико Антонию, брата Пьетро с женой Евой-Лоттой и детьми Петером и Никола. Кроме того, в том же квартале жила сестра Энрико с четырьмя детьми. На ужин пригласили также тетушку Энрико, Анджелину, которую родня числила просто-напросто сумасшедшей, или, во всяком случае, невероятно эксцентричной особой, а вместе с ней и ее нового бойфренда.
Уровень хаоса, царившего за обеденным столом весьма внушительных размеров, был немаленьким. Разговор шел на трескучей смеси шведского и итальянского, иногда всеми разом; ситуацию усугубила Анджелина, на весь вечер затеявшая разговор, почему это Микаэль до сих пор холостяк, и предлагавшая на выбор несколько подходящих кандидатур из числа дочерей ее знакомых. Наконец Микаэль пояснил, что и рад бы жениться, да его любовница, к сожалению, замужем. Это заставило Анджелину ненадолго примолкнуть.
В половине восьмого вечера зазвонил мобильник Микаэля. Он-то думал, что отключил телефон и пропустит разговор, но успел выудить его из внутреннего кармана пиджака, который кто-то забросил на шляпную полку. Это был Даг Свенссон.
– Не помешал?
– Не особенно. Я ужинаю у сестры вместе с кучей ее родственников со стороны мужа. А что случилось?
– Тут вот какое дело. Я попытался дозвониться до Кристера Мальма, но он не берет трубку.
– Он со своим бойфрендом в театре.
– Вот не везет. Я пообещал встретиться с ним завтра утром в редакции, показать фотографии и иллюстрации для книги. Он хотел заняться ими в праздник. Но Миа вдруг надумала ехать к родителям в Даларну, показать им диссертацию. Поэтому мы должны выехать завтра рано утром.
– Ну, хорошо.
– Но у меня все иллюстрации на бумаге, я не могу переслать их по электронной почте. Ничего, если я передам фотографии тебе сегодня вечером?
– Но… Слушай, я сейчас в Лэннерста, побуду тут еще немного, а потом двинусь в город. К тебе в Эншеде мне только сделать небольшой крюк с дороги. Ближе к одиннадцати подойдет?
Даг Свенссон не имел ничего против.
– У меня еще одно дело. Только, боюсь, тебе это не понравится.
– Ну, давай, говори.
– У меня тут одна непонятка, которую я хотел бы прояснить, пока книга не пошла в печать.
– А о чем речь?
– Зала. Пишется через «З».
– Что еще за Зала?
– Зала – это гангстер, вроде из Восточной Европы, может быть, из Польши. Я упоминал о нем в электронном письме тебе с неделю тому назад.
– Извини, что-то не припомню.
– Он появляется в материалах то там, то сям. Его, похоже, все боятся, и никто не хочет о нем говорить.
– Вот оно как…
– Пару дней назад я снова на него наткнулся. Я думаю, он сейчас в Швеции. Его надо включить в список клиентов проституток, который у меня в седьмой главе.
– Даг, ты не можешь заняться сбором материала за три недели до отправки рукописи в типографию.
– Я знаю. Но тут особое дело. Я разговаривал с одним полицейским, который тоже слышал про Залу… В общем, мне кажется, стоит потратить несколько дней на следующей неделе, чтобы поискать его.
– Зачем? У тебя разве мало гадов в тексте?
– Похоже, что это особый негодяй. Никто толком не знает, кто он. Чутье подсказывает мне, что тут еще стоит покопать.
– Чутью необходимо доверять, – отозвался Микаэль. – Но если говорить серьезно, то передвинуть срок сдачи книги совершенно невозможно. У нас договор с типографией, и книга должна выйти одновременно с номером «Миллениума».
– Я знаю, – грустно ответил Даг.
Только Миа Бергман заварила кофе и налила его в термос, как в дверь позвонили. Часы показывали почти девять. Дагу было ближе идти к двери, и он, в уверенности, что это Микаэль Блумквист пришел раньше, чем планировал, открыл, даже не посмотрев в дверной глазок. Но вместо Микаэля Блумквиста перед ним стояла невысокого роста девица, по возрасту несовершеннолетняя.
– Мне нужно видеть Дага Свенссона и Миа Бергман, – начала она.
– Я и есть Даг Свенссон.
– Я должна с вами поговорить.
Даг машинально взглянул на часы. Миа тоже вышла в прихожую и с любопытством разглядывала незнакомку из-за плеча Дага.
– Не слишком ли позднее время для визита? – поинтересовался тот.
Девушка смотрела на него, храня терпеливое молчание.
– Поговорить о чем?
– О книге, которую вы собираетесь публиковать в «Миллениуме».
Даг и Миа переглянулись.
– А ты кто такая?
– Эта тема и меня волнует. Можно мне войти или мы будем разговаривать на площадке?
Свенссон на секунду заколебался. Девушка, конечно, была ему совершенно не знакома, да и время для визита выбрала неподходящее, но выглядела она достаточно безобидно, чтобы ее впустить. Даг проводил ее к столу в гостиной.
– Может быть, хочешь кофе? – спросила Миа.
Даг недовольно покосился на свою подругу.
– Как насчет того, чтобы ответить на мой вопрос – кто ты такая?
– Да, спасибо. В смысле кофе. Меня зовут Лисбет Саландер.
Миа пожала плечами и открыла термос. Она уже расставила на столе чаши, готовясь к приходу Микаэля Блумквиста.
– А откуда тебе известно, что я думаю публиковать книгу в «Миллениуме»? – спросил Даг.
Внезапно в нем проснулась подозрительность. Девушка, проигнорировав его вопрос, посмотрела на Миа Бергман. Кривую ухмылку при некотором усилии можно было истолковать как улыбку.
– Интересная диссертация, – сказала она.
Миа удивленно раскрыла глаза.
– Откуда тебе известно о моей диссертации? – спросила она.
– Случайно попался экземпляр, – туманно ответила девушка.
Раздражение Дага Свенссона усиливалось.
– Давай-ка лучше объясни, чего тебе надо, – потребовал он.
Девушка выдержала его взгляд. Он вдруг обратил внимание на цвет ее радужной оболочки. Он был таким темным, что ее глаза на свету казались черными как уголь. Еще он подумал, что, скорее всего, ошибся в ее возрасте и она старше, чем ему показалось вначале.
– Я хочу знать, почему вы ходите, задаете вопросы о Зале, Александре Зале, – сказала Лисбет Саландер. – И прежде всего я хочу понять, что вам о нем известно.
«Александр Зала», – ошеломленно подумал Даг Свенссон. Он еще ни разу не слышал, чтобы Залу назвали по имени.
Даг Свенссон внимательно посмотрел на девушку, стоявшую перед ним. Она взяла чашку и отпила глоток кофе, не спуская с него взгляда, начисто лишенного тепла. Ему даже стало как-то не по себе.
В отличие от Микаэля и других присутствующих взрослых, а также несмотря на свой день рождения, Анника Джаннини пила только легкое пиво, а от вина и водки воздержалась. К половине одиннадцатого она была практически трезвой. Считая своего старшего брата в некоторых отношениях порядочным оболтусом, за которым надо присматривать, Анника великодушно предложила подвезти его до Эншеде. Она планировала только подбросить его до автобусной остановки в Вэрмдёвеген, тогда до Стокгольма оставалось бы не так далеко.
– Почему ты не покупаешь себе машину? – укоризненно спросила она, пока Микаэль пристегивал ремень безопасности.
– Потому что, в отличие от тебя, я живу так близко от работы, что хожу пешком, и машина мне бывает нужна примерно раз в год. Кроме того, я все равно не мог бы сесть за руль, потому что твой благоверный поил меня водкой из Сконэ.
– Он понемногу «ошведывается». Лет десять назад предложил бы что-нибудь итальянское.
По дороге они могли пообщаться как брат с сестрой. Если не считать назойливой тетушки с отцовской стороны, двух менее назойливых тетушек с материнской да нескольких дальних кузин и кузенов, у Микаэля и Анники не оставалось близких родственников. Трехлетняя разница в возрасте, дававшая о себе знать, когда они были подростками, лишь сблизила их, когда они повзрослели.
Анника окончила юридический факультет, и Микаэль считал, что из них двоих сестра определенно талантливее. Она без устали училась, по окончании университета несколько лет проработала в суде, затем получила место помощника одного из самых известных в Швеции адвокатов и, наконец, открыла собственную контору. Ее специализацией было семейное право, и со временем сфера ее интересов сместилась в сторону защиты женского равноправия. Анника часто выступала в роли адвоката женщин, подвергшихся насилию, написала об этом книгу и приобрела известность. В довершение всего она, находясь в рядах социал-демократов, активно участвовала в политической деятельности своей партии, за что Микаэль прозвал ее Политрук.
Сам Блумквист еще в ранней молодости принял решение не совмещать партийную принадлежность с журналистской честностью. Он даже избегал голосования на выборах, и в тех случаях, когда все же голосовал, отказывался рассказывать любопытствующим, включая Эрику Бергер, кому он отдал свой голос.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Анника, когда они проезжали по мосту Скуруброн.
– Хорошо, в общем-то.
– Тогда что не так? Микке, тебя-то уж я знаю. Весь вечер был какой-то хмурый.
Микаэль помолчал.
– Не так уж все просто. В данный момент меня мучают две проблемы. Одна связана с девушкой, которая помогла мне в ходе дела Веннерстрёма два года тому назад, а потом безо всяких объяснений бесследно исчезла с моего горизонта. Больше года о ней не было ни слуху ни духу, пока я не увидел ее на прошлой неделе.
Микаэль рассказал о нападении на Лундагатан.
– А ты заявил в полицию? – сразу спросила Анника.
– Нет.
– Почему?
– Эта девушка очень нелюдимая. К тому же на нее напали – ей и подавать заявление.
Уж это-то, насколько мог судить Микаэль, вряд ли входило в ближайшие планы Лисбет Саландер.
– Вот упрямый осел, – добродушно заметила Анника и потрепала Микаэля по щеке. – Вечно все хочешь сделать сам. А в чем вторая проблема?
– В «Миллениуме» мы готовим публикацию, которая вызовет бум. Я весь вечер думал, не посоветоваться ли с тобой. Я имею в виду совет адвоката.
Анника удивленно воззрилась на брата.
– Посоветоваться со мной? Это что-то новое.
– Тема публикации – секс-трафикинг и насилие над женщинами. Ты же работаешь в этом направлении как адвокат. Ясно, что ты не имеешь отношения к вопросам свободы печати, но мне бы очень хотелось, чтобы ты почитала тексты, прежде чем мы отправим их в типографию. Речь идет как о журнальных статьях, так и о книге, поэтому получается большой объем чтения.
Анника хранила молчание, свернув на Хаммарбю-фабриксвег, проехав мимо Сикла-шлюза. Она кружила по мелким улицам, продвигаясь параллельно Нюнесвеген, пока не свернула на Эншедевеген.
– Знаешь, Микаэль, я только раз в жизни на тебя рассердилась.
– А я и не знал, – заметил он.
– Это случилось, когда против тебя возбудил иск Веннерстрём и тебя приговорили к трехмесячному заключению за оскорбление клеветой. Я так на тебя рассердилась, что готова была лопнуть от злости.
– Почему? Я же допустил ошибку.
– Ты и раньше допускал ошибки. Но на этот раз ты нуждался в адвокате – и не подумал обратиться ко мне. Вместо этого ты сел, а тебя поливали грязью в печати и на суде. Ты вообще не защищался. Мне чуть конец не пришел.
– Там были особые обстоятельства, и ты ничего не смогла бы поделать.
– Да, но это я поняла лишь год спустя, когда «Миллениум» поднялся с колен и растоптал Веннерстрёма. А до тех пор я на тебя была очень обижена.
– Ты все равно ничего не смогла бы сделать, чтобы выиграть процесс.
– Ничего ты не понимаешь, а еще старший брат! Я-то кое-что соображаю – дело было безнадежное. Приговор я тоже читала. Но все дело в том, что ты не связался со мной, не попросил о помощи. А мог бы, вроде: «Слушай, сестренка, мне нужен адвокат». Поэтому я и на суд не пошла.
Микаэль задумался.
– Прости. Мне надо было так и сделать.
– Вот именно.
– Я на целый год был выбит из колеи. Не мог ни с кем разговаривать. Хотел только лечь и умереть.
– Ничего, обошелся без этого.
– Прости…
Анника Джаннини вдруг улыбнулась.
– Отлично. Попросил прощения два года спустя… Ладно, прочитаю я твои тексты. Это срочно?
– Да, мы вот-вот сдадим их в типографию. Сверни здесь налево.
Анника Джаннини припарковала машину через дорогу от подъезда, где жили Даг Свенссон и Миа Бергман на улице Бьёрнеборгсвеген.
– Я быстро, – заверил ее Микаэль, перебежал через дорогу и набрал код в подъезде.
Зайдя в парадную, он тут же понял, что наверху творится что-то странное. На лестничной клетке слышались взволнованные голоса, и Микаэль поспешил на третий этаж к Дагу Свенссону и Миа Бергман. Тут он понял, что неладное происходит именно в их квартире, – дверь в нее стояла открытой и пять человек соседей столпились перед ней на лестничной площадке.
– Что случилось? – спросил Микаэль, скорее удивившись, чем встревожившись этой картиной.
Голоса смолкли. На него смотрели пять пар глаз, трое мужских и двое женских, все люди пенсионного возраста. Одна из женщин была в ночной рубашке.
– Отсюда раздавались выстрелы, – ответил мужчина лет семидесяти в коричневом банном халате.
– Выстрелы? – недоуменно переспросил Микаэль.
– Да, только что. Буквально минуту назад в квартире стреляли. Дверь была открыта.
Микаэль протиснулся вперед, позвонил, но одновременно зашел в квартиру.
– Даг? Миа? – крикнул он.
Никто не ответил.
Внезапно Микаэль почувствовал, как у него мороз пробежал по коже. А еще он ощутил запах серы. Зашел в гостиную – и первое, что он увидел, было тело Дага Свенссона, лежавшего лицом в метровой луже крови рядом с обеденным столом, за которым они с Эрикой обедали несколько месяцев назад. О господи!..
Микаэль бросился к Дагу, на ходу вынул мобильник и набрал номер экстренной помощи 112. Трубку взяли сразу.
– Меня зовут Микаэль Блумквист. Срочно требуется «неотложка» и полиция. – Он продиктовал адрес.
– Что случилось?
– Мужчина. Похоже, ему выстрелили в голову, не подает признаков жизни.
Он нагнулся и попробовал нащупать пульс на шее. Увидев огромный кратер в затылке Дага и заметив, что стоит на чем-то похожем на мозговое вещество, он медленно отвел руку.
Ни одна «неотложная помощь» на свете не смогла бы спасти Дага Свенссона.
Внезапно Микаэлю попались на глаза черепки кофейных чашек, которые Миа Бергман унаследовала от бабушки и которые очень берегла. Он торопливо выпрямился, огляделся по сторонам и крикнул:
– Миа!
Сосед в коричневом халате последовал за ним в прихожую. Микаэль обернулся с порога гостиной и ткнул в его сторону пальцем.
– Не заходите сюда! Возвращайтесь на лестничную площадку.
Сосед, казалось, хотел вначале возразить, потом последовал приказанию. Микаэль немного постоял, затем обошел лужу крови, обогнул тело Дага Свенссона и подошел к спальне.
Миа Бергман лежала на спине, на полу в изножье кровати. «Нет, господи! И Миа тоже!..» Пуля попала ей в лицо, войдя снизу под челюстью ниже левого уха. Выходное отверстие крупное, как апельсин; правая глазница пуста. Крови натекло едва ли не больше, чем у Дага. Сила, с которой вылетела пуля, была настолько мощной, что стена у изголовья кровати, в нескольких метрах от Миа Бергман, оказалась забрызгана кровью.
Микаэль вдруг заметил, что продолжает судорожно сжимать в руке мобильник и что линия экстренной помощи еще не отсоединилась. Он сделал глубокий вдох и поднес телефон ко рту:
– Срочно требуется полиция. Два человека застрелены. Похоже, убиты. Поторопитесь!
Он слышал голос оператора службы спасения, но смысл слов до него не доходил. Ему показалось, что ему изменил слух. Вокруг стояла тишина. Микаэль даже не услышал звука собственного голоса, хотя что-то говорил. Опустив руку с мобильником, он попятился из квартиры. Оказавшись у лестницы, почувствовал, что его колотит дрожь, а сердце странно стучит. Не произнося ни слова, он протиснулся сквозь неподвижно сгрудившихся соседей и сел на верхней ступеньке. Откуда-то издалека до него доносились голоса соседей, спрашивавших: «Что случилось? Они сами погибли? С ними что-то случилось?» Голоса доносились до него словно из какого-то туннеля.
Микаэль сидел, застыв, как наркоман. Он понял, что находится в состоянии шока. Пригнув голову к коленям, он начал думать. «Боже мой. Да их же убили. Только что застрелили. Может быть, убийца все еще в квартире… Нет… Я бы его увидел. Там площади всего пятьдесят пять квадратных метров». Микаэль не мог совладать с дрожью. Даг лежал лицом вниз, и он не видел его лица, но искаженное лицо Миа словно вплавилось в сетчатку его глаз.
Внезапно Микаэль снова обрел слух, как будто кто-то повернул выключатель. Он беспокойно встал на ноги и поглядел на соседа в коричневом халате.
– Вы стойте тут и никого не пропускайте в квартиру. Полиция и «неотложка» вот-вот прибудут. Я спущусь вниз и открою им дверь в подъезд.
Микаэль бросился вниз, перескакивая через три ступеньки зараз. Внизу он случайно бросил взгляд на лестницу, ведущую в подвал, и застыл на месте, потом шагнул вниз. На полдороге к подвалу отчетливо виднелся револьвер. Похоже, это был «Кольт .45 магнум» – оружие такого же типа, из какого был убит Улоф Пальме[23].
Микаэль подавил импульсивное намерение поднять его и оставил лежать на лестнице. Пройдя к двери, он открыл ее и встал, почувствовав ночной воздух. Лишь услышав короткий сигнал клаксона, вспомнил, что это его сестра и что она его ждет. Он пересек дорогу и подошел к ней.
Анника Джаннини уже открыла было рот, намереваясь съязвить по поводу его долгого отсутствия, как вдруг увидела выражение его лица.
– Ты никого не видела, пока сидела и ждала меня? – спросил Микаэль.
Его голос звучал хрипло и неестественно.
– Нет. А кто это мог быть? Что случилось?
Микаэль немного помолчал, шаря вокруг взглядом. На улице было тихо. Порывшись в пиджаке, он нашел мятую пачку с единственной оставшейся в ней сигаретой, закурил – и услышал далекий звук сирены, приближавшийся к ним. Взглянув на часы, он увидел, что они показывают 23.17.
– Анника, боюсь, эта ночь будет длинной, – произнес Микаэль, не глядя на нее. Из-за поворота появилась полицейская машина.
Первыми на место прибыли полицейские Магнуссон и Ульссон. Они только что были на Нюнесвеген, но вызов туда оказался ложным. За ними начальство – комиссар наружной службы Освальд Мартенссон; он находился неподалеку от Сканстулла, когда поступил вызов из центральной диспетчерской. Они появились почти одновременно, хотя и с двух разных сторон, и увидели мужчину в джинсах и черном пиджаке посреди улицы с поднятой в знак остановки рукой. Из припаркованной машины – в нескольких метрах от мужчины – вышла женщина.
Прибывшие полицейские чуть помедлили. Диспетчерский центр передал сообщение о двух убитых, а человек перед ними держал что-то темное в левой руке. Несколько секунд ушло на то, чтобы понять, что это мобильник. Из машин они вышли одновременно, поправили ремни и подошли поближе к двум фигурам. Мартенссон сразу взял командование в свои руки.
– Это вы сообщили в службу экстренной помощи о выстрелах?
Мужчина кивнул. Он явно находился в состоянии шока. Рука его тряслась, когда он подносил сигарету ко рту.
– Как вас зовут?
– Микаэль Блумквист. Всего несколько минут назад вон там, в квартире, были убиты двое. Их зовут Даг Свенссон и Миа Бергман. Они на третьем этаже. У их двери стоит несколько соседей.
– Боже мой! – воскликнула женщина.
– А кто вы?
– Меня зовут Анника Джаннини.
– Вы здесь живете?
– Нет, – ответил за нее Микаэль. – Я должен был заехать к паре, которую убили. А это моя сестра, она подвозила меня с ужина у нее дома, где я был в гостях.
– Так вы говорите, что двоих застрелили. А вы видели, как это произошло?
– Нет, я нашел их убитыми.
– Пойдем наверх, посмотрим, – сказал Мартенссон.
– Стойте, – прервал Микаэль. – Соседи утверждают, что выстрелы раздались перед самым моим приездом, а я позвонил в службу экстренной помощи вскоре как вошел, может, через пару минут. В общем, всего прошло меньше пяти минут. Значит, убийца неподалеку.
– Но вы не знаете, как он выглядит?
– Мы никого не видели. Может быть, кто-то из соседей и видел…
Мартенссон сделал знак Магнуссону, тот достал рацию и приглушенным голосом начал докладывать в управление.
– Покажите, куда идти, – попросил Мартенссон.
Войдя в подъезд, Микаэль остановился и молча ткнул пальцем в сторону подвальной лестницы. Мартенссон наклонился и поглядел на револьвер, затем спустился до конца и потрогал дверь в подвал. Она была заперта.
– Ульссон, останься и посмотри тут, – скомандовал Мартенссон.
Кучка соседей у квартиры Дага и Миа уменьшилась. Двое вернулись к себе, но мужчина в коричневом халате все еще стоял на своем посту. Он явно почувствовал облегчение, увидев полицейских.
– Я никого не впустил внутрь, – продолжил он.
– Очень хорошо, – в один голос одобрили его Микаэль и Мартенссон.
– Мне кажется, на лестнице есть следы крови, – сказал полицейский Магнуссон.
Все посмотрели на отпечатки, а Микаэль взглянул на свои итальянские мокасины.
– Возможно, следы мои, – заметил он. – Я был в квартире, а крови там немало.
Мартенссон пристально посмотрел на Микаэля. Приоткрыв дверь в квартиру с помощью авторучки, он увидел следы крови также в прихожей.
– Направо. Даг Свенссон в гостиной, а Миа Бергман в спальне.
Мартенссон быстро осмотрел всю квартиру и вышел через несколько секунд. Переговорив по рации, он попросил прислать дежурных криминалистов. В это время появились сотрудники «неотложки». Мартенссон закончил разговор и поздоровался с медиками.
– Там два человека. Насколько я могу судить, медицинская помощь им уже не нужна. Может кто-нибудь из вас туда заглянуть, постаравшись по возможности не затоптать следы?
Чтобы убедиться в том, что медикам здесь уже нечего делать, много времени не потребовалось. Дежурный врач «Скорой помощи» принял решение не отвозить тела в больницу. Надежд не было, заключил он. Внезапно Микаэль почувствовал острый приступ тошноты и повернулся к Мартенссону.
– Я выйду на улицу, подышать.
– К сожалению, я не могу вас отпустить.
– Не беспокойтесь, – заверил Микаэль, – я только посижу на ступенях подъезда.
– Предъявите, пожалуйста, ваши документы.
Блумквист раскрыл бумажник, где лежало его удостоверение, передал Мартенссону и, не говоря ни слова, повернулся и пошел вниз по лестнице. Присев на ступеньках перед подъездом, он увидел Аннику вместе с полицейским Ульссоном. Она подошла и села рядом.
– Что случилось, Микке?
– Два очень дорогих мне человека убиты: Даг Свенссон и Миа Бергман. Это его рукопись я собирался тебе показать.
Анника почувствовала, что сейчас не время задавать Микаэлю вопросы. Она обняла брата за плечи и прижала к себе.
Тем временем появились новые полицейские машины. На противоположной стороне улицы уже скопилась небольшая кучка любопытствующих ночных прохожих. Микаэль молча взглянул на них. Полицейские стали молча устанавливать заграждение. Расследование убийства началось.
Ранним утром, в начале четвертого, Микаэль и Анника смогли наконец покинуть дежурных в уголовном розыске. Целый час они просидели в машине Анники напротив подъезда в Эншеде, ожидая приезда дежурного следователя для ведения предварительного расследования.
Поскольку Микаэль был добрым другом убитых и именно он обнаружил их и вызвал полицию, его с сестрой попросили приехать в Кунгсхольмен, в крупнейший полицейский участок Стокгольма, чтобы, как говорят в таких случаях, оказать помощь следствию.
Им пришлось долго ждать, пока их не допросила дежурный следователь Анита Нюберг, по виду девица лет двадцати с пшеничного цвета волосами.
«Наверное, я старею», – подумал Микаэль.
К половине третьего утра он выпил уже столько чашек мерзкого на вкус кофе, что чувствовал себя абсолютно трезвым и больным. Ему даже пришлось невольно прервать допрос и броситься в туалет, где его мучительно вытошнило. Мысленно он так и видел изуродованное лицо Миа Бергман. Выпив несколько стаканов воды и как следует ополоснувшись, Микаэль вернулся на допрос. Он попытался собраться с мыслями и отвечать как можно обстоятельнее на вопросы Аниты Нюберг.
– Были ли у Дага Свенссона и Миа Бергман враги?
– Нет, насколько мне известно.
– Какие у них были отношения?
– Похоже, они любили друг друга. Как-то раз Даг упомянул, что они хотят завести ребенка, когда Миа защитится.
– Они употребляли наркотики?
– Понятия не имею. Но не думаю. Разве что в какой-то особой, приятельской компании…
– Как случилось, что вы так поздно к ним приехали?
Микаэль объяснил обстоятельства.
– Разве это не странно, что вы явились так поздно?
– Да, конечно, но это произошло впервые.
– Откуда вы их знали?
– По работе, – ответил Микаэль и объяснил в подробностях.
Снова и снова звучали вопросы по поводу столь странного времени для посещения.
Выстрелы слышали во всем доме. Они прогремели с интервалом меньше чем пять секунд. Семидесятилетний мужчина в коричневом халате был ближайшим соседом, вышедшим на пенсию майором береговой артиллерии. После второго выстрела он поднялся с дивана, на котором смотрел телевизор, и тотчас вышел на лестничную площадку. Учитывая его болезненные тазобедренные суставы и связанные с этим затруднения, когда он вставал дивана, по его оценке, выходило, что он открыл входную дверь своей квартиры не раньше, чем через тридцать секунд. Ни он и никто другой из соседей не видели злоумышленника.
Согласно оценке соседей, Микаэль появился у квартиры меньше чем через две минуты после выстрелов.
Считая, что улица была у него и Анники перед глазами не меньше тридцати секунд, пока Анника искала нужный им подъезд, парковала машину и перебрасывалась парой слов с Микаэлем, а он затем переходил улицу и поднимался по лестнице, можно было подумать о тридцати-сорокасекундном зазоре. В течение этого времени убийца успел покинуть квартиру, сбежать по лестнице, бросить оружие на лестнице в подвал, выйти из подъезда и скрыться из виду до того, как Анника заглушила мотор машины. И это все при том, что ни одна душа не видела даже тени преступника.
Получалось, что Микаэль и Анника разминулись с убийцей за считаные секунды.
У Микаэля появилось мимолетное подозрение, что инспектор Анита Нюберг допускает мысль, что убийцей мог быть он сам: что он просто спустился на этаж ниже и притворился, что только что появился, когда собрались соседи. Но у Микаэля было алиби: показания его сестры и бесспорный расклад времени. Все его действия, включая телефонный разговор с Дагом Свенссоном, могли подтвердить многочисленные гости семейства Джаннини.
Наконец вмешалась Анника. Она сказала, что Микаэль оказал следствию всю возможную разумную помощь, что он, очевидно, устал и плохо себя чувствует. Пора прекращать допрос. Надо дать ему возможность поехать домой. Она напомнила, что является адвокатом своего брата и что у него есть определенные права, установленные если не Богом, то риксдагом.
Оказавшись на улице, они помолчали, стоя у машины Анники.
– Иди домой, поспи, – посоветовала она.
Микаэль покачал головой.
– Я должен съездить к Эрике, – возразил он. – Она их тоже знала. Нельзя просто позвонить ей и рассказать по телефону, и я не хочу, чтобы она проснулась и услышала о них в новостях.
Анника на секунду засомневалась, но потом поняла, что брат прав.
– Значит, едем к Сальтшёбаден? – спросила она.
– А ты еще в силах?
– Зачем же еще нужны младшие сестры?
– Если подбросишь меня до Накка-центра, я могу взять там такси или подожду автобус.
– Глупости. Садись, я тебя отвезу.
Великий четверг, 24 марта
Разумеется, Анника Джаннини очень устала, и Микаэлю удалось уговорить ее не делать часовой объезд вокруг Леннерстасунда, а высадить его у Накка-центра. Чмокнув ее в щеку, он поблагодарил за помощь ночью, подождал, пока она развернется и исчезнет из виду, а потом вызвал по телефону такси.
Прошло два года с тех пор, как Микаэль в последний раз появлялся в районе Сальтшёбаден. Он был у Эрики и ее мужа всего несколько раз. «Наверное, это признак инфантилизма», – решил он.
О подробностях семейной жизни Эрики и Грегера Микаэль не был осведомлен. Сам он знал Эрику с начала 80-х годов и был готов продолжать эту связь до глубокой старости, когда будет не способен вылезти из кресла-каталки. На короткое время их отношения прервались в конце 80-х, когда он женился, а она вышла замуж. Перерыв длился чуть больше года, а затем они оба изменили своим супругам.
У Микаэля это закончилось разводом. Муж Эрики, Грегер Бекман, рассудил, что многолетняя сексуальная страсть, вероятно, оказалась столь сильной, что ни условности, ни общественная мораль не способны развести их по разным постелям. Он также объяснил Эрике, что не хочет потерять ее, как Микаэль потерял свою жену.
Когда Эрика призналась мужу в неверности, Грегер Бекман решил наведаться к Микаэлю Блумквисту. Тот ждал и боялся его прихода: он чувствовал себя негодяем. Но вместо того, чтобы заехать Микаэлю по физиономии, Грегер предложил ему пошататься по кабакам. После третьей пивной на Сёдермальме они достаточно набрались и созрели для настоящего разговора, который произошел уже ближе к рассвету на парковой скамейке у площади Марияторгет.
Не веря ушам своим, Микаэль выслушал предупреждение Грегера: если Микаэль попытается разрушить его брак с Эрикой, он нагрянет к нему на трезвую голову и с дубинкой; но если это всего лишь зов плоти, который дух не способен смирить и образумить, тогда для него это терпимо.
Теперь связь Микаэля и Эрики продолжалась с санкции Грегера. Они даже не пытались скрывать ее от него. Насколько было известно Микаэлю, брак у Грегера и Эрики оставался благополучным. Его устраивало, что Грегер без возражений смирился с их связью до такой степени, что Эрике было достаточно снять телефонную трубку и известить мужа, что она собирается провести ночь у Микаэля, причем случалось это весьма регулярно.
Грегер Бекман никогда слова плохого не сказал о Микаэле. Напротив, он вроде даже считал, что отношения Эрики и Микаэля – это к лучшему, что его собственная любовь к Эрике лишь усилилась и что она никогда от него не уйдет.
Микаэль, напротив, всегда чувствовал себя неловко в обществе Грегера, что можно истолковать в духе «за все надо платить», в данном случае за отношения вне предрассудков. Вот почему он посещал Сальтшёбаден в основном по случаю званых обедов, когда его отсутствие могло восприниматься как демонстративное.
Теперь он стоял перед их виллой площадью двести пятьдесят квадратных метров. Как ни мучительно было являться сюда с тяжелыми новостями, он решительно нажал кнопку звонка и не отпускал секунд сорок, пока не услышал шаги. Открыл Грегер Бекман, с недовольным заспанным видом придерживая полотенце вокруг бедер. Но при виде любовника жены его сонливость мигом исчезла, уступив место недоумению.
– Привет, Грегер, – произнес Микаэль.
– Доброе утро, Блумквист. Какого черта? Ты соображаешь, который час?
Грегер Бекман был худощавый блондин с грудью, заросшей густыми волосами, и почти лысой головой. Лицо его покрывала недельная щетина, правую бровь пересекал заметный шрам – след серьезной аварии во время плавания на парусной яхте несколько лет назад.
– Начало шестого, – ответил Микаэль. – Ты не разбудишь Эрику? Мне нужно с ней поговорить.
Грегер рассудил, что раз уж Микаэль Блумквист преодолел свое нежелание появляться в Сальтшёбадене и встречаться с ним, значит, случилось что-то невероятное. К тому же, судя по его виду, сопернику сейчас не помешала бы кружка грога, да и кровать – основательно выспаться. Он открыл дверь пошире, впустил Микаэля и спросил:
– Что случилось?
Не успел Микаэль ответить, как появилась Эрика Бергер, спускаясь сверху по лестнице и на ходу завязывая пояс белого банного халата. Увидев в прихожей Микаэля, она встала как вкопанная.
– Что такое?
– Даг Свенссон и Миа Бергман, – ответил Микаэль.
Лицо его явно говорило о том, с какой новостью он пришел.
– Нет! – вскрикнула Эрика, закрыв рот рукой.
– Я прямо из полиции. Сегодня ночью они оба были убиты.
– Убиты? – в один голос воскликнули Эрика и Грегер.
Эрика недоверчиво вытаращилась на Микаэля.
– Ты что, серьезно?
Тот молча кивнул.
– Кто-то зашел в их квартиру в Эншеде и застрелил их. Это я нашел их тела.
Эрика села на ступеньку.
– Мне не хотелось, чтобы ты узнала об этом из утренних новостей, – пояснил Микаэль.
Без одной минуты семь утром Великого четверга Микаэль и Эрика уже были в редакции «Миллениума». Бергер дозвонилась и разбудила Кристера Мальма и секретаря редакции Малин Эрикссон и рассказала им, что Даг и Миа были убиты ночью. Оба, Кристер и Малин, жили намного ближе к редакции, так что они приехали первыми и уже включили кофеварку.
– Черт знает что! Как это случилось? – спросил Кристер.
Малин зашикала на него и прибавила громкости в выпуске новостей.
Двое, мужчина и женщина, были застрелены поздно вечером в квартире в районе Эншеде. Полиция считает, что речь идет о двойном убийстве. Ни один из погибших не был ранее известен полиции. Что кроется за этим убийством – неизвестно. Наш репортер Ханна Улофссон сообщает с места событий:
«Незадолго до полуночи в полицию поступил сигнал, что в одном из домов по Бьёрнеборгсвеген в районе Эншеде прозвучали выстрелы. По словам одного из соседей, были произведены несколько выстрелов в квартире. О мотивах ничего не известно и в связи с убийством пока никто не задержан. Полиция оцепила квартиру, в которой работают криминалисты-техники.
– Слишком короткое сообщение, – заметила Малин, уменьшила звук и расплакалась. Эрика подошла и обняла ее за плечи.
– Вот черт! – выругался Кристер, ни к кому персонально не обращаясь.
– Усаживайтесь, – скомандовала Эрика. – Микаэль…
Блумквист снова рассказал о случившемся ночью. Он говорил монотонным голосом, сухим языком журналистской прозы описав, как он нашел Дага и Мию.
– Вот черт! – снова выругался Кристер Мальм. – Это же просто дикость.
Малин не могла пересилить эмоции, она снова начала плакать, даже не пытаясь скрыть слезы.
– Извините, – только и выдавила она.
– И я чувствую то же самое, – сказал Кристер.
Микаэль удивлялся, что сам он не способен плакать. Он лишь чувствовал внутри огромную пустоту, словно был оглушен.
– Получается, что на настоящий момент мы знаем не слишком много, – сказала Эрика Бергер. – Нам надо обсудить две проблемы. Первая состоит в том, что до сдачи материала Дага Свенссона в типографию остается три недели. Будем ли мы его публиковать? Вторую мы обсудили с Микаэлем по дороге сюда.
– Мы не знаем, почему совершено убийство, – начал тот. – Может быть, это как-то связано с личной жизнью Дага и Миа, а может быть, это был психопат. Но мы также не можем исключить, что это связано с их работой.
За столом повисло молчание. Наконец Микаэль откашлялся и продолжил:
– Итак, мы собираемся опубликовать чрезвычайно острый сюжет, назвав по имени людей, которым меньше всего хотелось бы «светиться» в подобных историях. Даг начал встречаться с этими лицами пару недель назад. Я подумал, а может, кто-то из них…
– Подожди! – воскликнул Малин Эрикссон. – Мы собираемся выставить напоказ трех полицейских, один из которых служит в тайной полиции, а один – в отделе по борьбе с проституцией, нескольких адвокатов, одного прокурора, одного судью и пару падких на клубничку журналистов. Неужели кто-то из них мог совершить двойное убийство, чтобы предотвратить публикацию?
– Н-да… не знаю, – задумчиво пробормотал Микаэль. – Им, конечно, есть что терять, но интуитивно мне кажется, что было бы глупо с их стороны надеяться не допустить публикацию, убив журналиста. Но мы также разоблачаем нескольких сутенеров и, даже не называя их настоящих имен, даем возможность догадаться, кто они такие. Некоторые из них уже имели срок за грубое насилие.
– Ладно, – согласился Кристер. – Но ты описал убийство как чистой воды расправу. Если я правильно интерпретирую материал Дага Свенссона, речь идет о не слишком умных субъектах. Разве такие способны совершить двойное убийство и скрыться?
– Много ли ума надо, чтобы выстрелить два раза? – возразила Малин.
– Сейчас мы рассуждаем о делах, в которых ничего не понимаем, – прервала ее Эрика Бергер. – Но мы должны подумать о следующем. Если работа Дага, а может, и исследования, изложенные в диссертации Миа, стали причиной убийства, мы должны усилить меры безопасности в нашей редакции.
– Есть еще одна, третья проблема, – присовокупила Малин. – Надо ли нам идти в полицию с известными по материалам именами? Что ты сказал ночью полицейским?
– Я ответил на все полученные вопросы. Я рассказал, над какой темой работал Даг, но меня не спрашивали о деталях, и я не назвал никаких имен.
– Возможно, это следовало бы сделать, – вмешалась Эрика Бергер.
– Не уверен, что следовало бы, – ответил Микаэль. – Допустим, мы дадим полиции список имен. Но что нам делать, если полиция начнет спрашивать, как мы узнали имена пожелавших остаться анонимными? Это относится к нескольким девушкам, с которыми говорила Миа.
– Как тут все запутано! – воскликнула Эрика. – Значит, мы возвращаемся к первой проблеме: публиковать или нет?
– Подожди. Мы, конечно, можем поставить этот вопрос на голосование, но ведь именно я – ответственный редактор, и поэтому впервые собираюсь принять решение целиком на свое усмотрение. Мое решение – «нет». Мы не будем публиковать материал в следующем номере. Не годится делать все так, будто ничего не произошло.
Установилась тишина.
– Я с удовольствием опубликую этот материал, но в нем надо сделать некоторые изменения. Вся документация была в руках Дага и Миа, и существенно то, что Миа собиралась заявить в полицию на тех, кого мы назовем. Она обладала профессиональными знаниями в том, чем занималась. А есть ли они у нас?
Хлопнула входная дверь, и на пороге вдруг появился Хенри Кортес.
– Это были Даг и Миа? – задыхаясь, спросил он.
Все кивнули.
– Черт возьми! С ума сойдешь!
– Как ты узнал об этом?
– Мы с моей девушкой возвращались домой и услышали в такси, по радиосвязи. Полиция собирала информацию о таксистах, ездивших на ту улицу. Я узнал знакомый адрес.
У Хенри Кортеса был такой потерянный вид, что Эрика встала и обняла его. Он сел за стол, и они возобновили обсуждение.
– Мне кажется, Даг хотел бы, чтобы мы опубликовали его материал.
– Думаю, нам так и надо сделать. Именно книгу. Но сейчас ситуация такова, что публикацию надо сдвинуть по времени.
– Так что же делать? – спросила Малин. – Дело ведь не в одной статье, которую надо заменить, – у нас же тематический выпуск, и значит, все надо переделывать.
Эрика сначала молчала, потом улыбнулась первой за день утомленной улыбкой.
– Ты собиралась отдохнуть на Пасху, Малин? – спросила она. – Забудь об этом. Вот как мы сделаем… Малин, ты я и Кристер сядем и спланируем совершенно новый выпуск без Дага Свенссона. Посмотрим, нельзя ли использовать несколько текстов, намеченных к публикации в июньском номере. Микаэль, сколько материала ты уже получил от Дага Свенссона?
– В окончательном виде у меня есть девять глав из двенадцати, а также предварительная версия десятой и одиннадцатой глав. Даг обещал послать их мне по электронной почте – надо посмотреть ее. Но из последней главы он прислал мне небольшой кусок, а именно там он собирался подвести итоги и сформулировать выводы.
– Но вы с Дагом обсуждали все главы?
– Если ты имеешь в виду, знаю ли я, о чем он собирался писать, то ответ «да».
– Ладно, ты займешься текстами и книги, и статьи. Я хочу знать, сколько там не хватает и возможно ли воспроизвести то, что Даг не успел дописать. Можешь сделать приблизительную оценку этого сегодня в течение дня?
Микаэль кивнул.
– Еще я хочу, чтобы ты продумал, что нам говорить полиции. Что можно сказать, а что грозит нарушением права источников на анонимность. Никто из сотрудников журнала не должен ничего говорить без твоего одобрения.
– Звучит разумно, – согласился Микаэль.
– Допускаешь ли ты всерьез, что работа Дага могла послужить причиной убийства?
– И диссертация Миа… не знаю. Но этого нельзя исключать.
Эрика задумалась.
– Нет, нельзя. Тебе придется взяться за это.
– Взяться за что?
– За расследование.
– Какое расследование?
– Наше расследование, черт побери, – повысила голос Бергер. – Даг Свенссон был журналист и работал на «Миллениум». Если мотивом убийства была его работа, я хочу это знать. Так что придется нам раскапывать, что же произошло. Эта часть расследования будет твоей. Пройдись по всему материалу, оставленному Дагом, и подумай, мог ли он послужить мотивом убийства.
Она перевела взгляд на Эрикссон.
– Малин, если ты поможешь мне приготовить набросок нового выпуска сейчас, мы с Кристером возьмем на себя грубую работу. Но раз уж ты много работала с материалом Дага Свенссона и другими текстами тематического выпуска, я хочу, чтобы ты занималась расследованием убийства вместе с Микаэлем.
Малин кивнула.
– Хенри, ты сможешь сегодня поработать?
– Конечно.
– Начни с оповещения по телефону всех остальных сотрудников «Миллениума» о происшедшем. Затем свяжись с полицией и постарайся узнать, что у них нового. Узнай, не планируют ли они пресс-конференцию или что-то подобное. Мы должны быть в курсе событий.
– Ладно. Сначала я обзвоню сотрудников, потом заеду домой, приму душ и позавтракаю. Вернусь минут через сорок пять, если не заезжать прямо из дома в полицейское отделение в Кунгсхольмене.
– Будь на связи весь день.
За столом повисло молчание.
– Ладно, – подытожил Микаэль. – Пока все?
– Думаю, да, – отозвалась Эрика. – Ты куда-то спешишь?
– Ага. Надо позвонить одному человеку.
Харриет Вангер сидела на застекленной веранде в доме Хенрика Вангера в Хедебю и завтракала. На столе стояли кофе, тосты, сыр и апельсиновый мармелад. Зазвонил ее мобильник. Она ответила, не проверяя на дисплее, кто там.
– Доброе утро, Харриет, – сказал Микаэль Блумквист.
– Слыханное ли дело! Я-то думала, ты раньше восьми не встаешь.
– Конечно, не встаю, кроме тех случаев, когда я вообще не ложился, а сегодня именно такой случай.
– Что-то случилось?
– Ты новости не слушала?
Микаэль в нескольких словах рассказал о событиях дня.
– Какой ужас, – сказала Харриет. – Как ты себя чувствуешь?
– Спасибо за заботу. Бывало и получше. Я позвонил тебе, потому что ты член правления «Миллениума», хотел известить тебя. Думаю, какой-нибудь журналист скоро пронюхает, что это я обнаружил Дага и Мию, возникнут разные предположения, а когда просочится информация, что Даг работал над крупным разоблачением, начнут задавать массу вопросов.
– И ты подумал, что я должна быть к этому подготовлена. Хорошо. Что мне следует говорить?
– Говори все как есть. Тебе рассказали, что произошло. Тебя, разумеется, потрясло жестокое убийство, но ты не в курсе текущей редакционной работы и потому не можешь ничего комментировать. Расследование убийства – дело полиции, а не «Миллениума».
– Спасибо, что предупредил. Я могу быть чем-либо полезна?
– Пока нет. Я извещу тебя, если что-то будет нужно.
– Ладно. И пожалуйста, Микаэль, держи меня в курсе дела.
Великий четверг, 24 марта
Было семь часов утра Великого четверга, когда прокурору Рихарду Экстрёму положили на стол официальное распоряжение о том, что он возглавит следствие по делу о двойном убийстве в Эншеде. Дежурный прокурор, сравнительно молодой и неопытный юрист, понял, что убийство в Эншеде – что-то особенное. Он позвонил и разбудил помощника прокурора своего лена, а тот, в свою очередь, связался с заместителем начальника ленной полиции. Вместе они решили поручить дело добросовестному и опытному прокурору, и таковым они сочли Рихарда Экстрёма, сорока двух лет.
Худощавый, подвижный мужчина с жидкими светлыми волосами и эспаньолкой был ростом сто шестьдесят семь сантиметров, поэтому носил ботинки на каблуках повыше и всегда безупречно одевался. Начав карьеру помощником прокурора в Уппсале, Экстрём был затем переведен в департамент юстиции, где стал экспертом по согласованию шведского законодательства и законодательства Европейского Сообщества, и так преуспел, что некоторое время занимал пост начальника отдела. Он обратил на себя особое внимание, расследуя организационные недостатки в осуществлении юридического правосудия и ратуя за усиление эффективности, а не за увеличение ресурсов, как обычно требовали полицейские службы. После четырех лет в департаменте юстиции Рихард перебрался в прокуратуру Стокгольма, где занимался несколькими делами в связи с нашумевшими ограблениями и преступлениями, сопряженными с грубым насилием.
В кругах государственной администрации Экстрём считался социал-демократом, но на самом деле партийно-политические вопросы его совершенно не интересовали. Средства массовой информации уже уделяли ему некоторое внимание, и в коридорах власти считалось, что начальство держит его на примете. Он был явно потенциальным кандидатом на более высокие должности, у него установились обширные связи в политических и полицейских кругах. Среди полицейских мнение о способностях Экстрёма не было единодушным. Разбирательства, которыми он занимался в департаменте юстиции, оттолкнули от него тех полицейских, которые считали увеличение личного состава полиции наилучшим способом укрепления правопорядка. С другой стороны, он был известен как человек, которому палец в рот лучше не класть, если он готовит дело к суду.
Когда Экстрём получил краткий доклад дежурных криминалистов о событиях прошедшей ночи в Эншеде, он сразу почувствовал, что это дело имеет большой потенциал и, безусловно, наделает много шума. Это не какое-то там примитивное убийство. Убитыми оказались ученый-криминолог в канун защиты диссертации и журналист. Последних он, в зависимости от ситуации, любил или ненавидел.
В начале восьмого Экстрём кратко переговорил по телефону с начальником уголовной полиции лена. В четверть восьмого он снял трубку и разбудил инспектора уголовного розыска Яна Бублански, известного среди коллег по прозвищу Констебль Бубла, то есть Пузырь. Собственно говоря, сейчас он был выходной на все праздники за счет скопившейся за прошлый год кучи переработанных часов, но сейчас его попросили прервать отдых и немедленно явиться в полицейское управление, чтобы возглавить расследование в Эншеде.
Пятидесятидвухлетний Бублански проработал в полиции больше половины жизни, с двадцати трех лет. Шесть лет он колесил в патрульной полицейской машине, работал в отделах по борьбе с торговлей оружием и воровством, а потом, после курсов повышения квалификации, был переведен в отдел по борьбе с насилием уголовной полиции лена. Скрупулезный подсчет показывал, что за последние десять лет он участвовал в расследовании тридцати трех убийств, умышленных или непредумышленных. В семнадцати из этих случаев Бублански возглавлял расследование, четырнадцать из них были раскрыты, два считались не вызывающими сомнения с полицейской точки зрения, что означало нехватку доказательств для суда, при полной уверенности полиции в отношении убийцы. Оставался еще один случай, теперь уже шестилетней давности, когда Бублански и его сотрудники потерпели неудачу. Имеется в виду дело об убийстве известного алкоголика и скандалиста, зарезанного у себя в квартире в Бергсхамре. Место преступления было эдаким компотом из отпечатков пальцев и следов ДНК, оставленных дюжиной собутыльников, которые в течение года выпивали и дебоширили в квартире. Бублански и его сотрудники были уверены, что убийцу надо искать в обширном кругу знакомых убитого, среди пьяниц и наркоманов, но, несмотря на их упорные усилия, убийце удалось ускользнуть от полиции. По сути дела, расследование было прекращено.
В общем и целом Бублански имел хорошие показатели раскрываемости и явно снискал уважение коллег.
В то же время сослуживцы считали, что он не без странностей. Отчасти это было связано с тем, что он был еврей и в отдельные праздники являлся в полицию в ермолке. Это повлекло за собой комментарий впоследствии уволившегося полицейского о том, что ермолка неуместна в той же мере, в какой был бы странен вид сотрудника, бегающего по коридору в тюрбане. Однако дебатов по этому поводу не последовало. Один журналист придрался к этому высказыванию и начал задавать вопросы, но полицейский поспешил убраться восвояси в служебный кабинет.
Бублански принадлежал к общине района Сёдер и заказывал вегетарианскую еду, если кошерная была недоступна. Однако он был не настолько ортодоксален, чтобы не работать по субботам. Бублански тоже быстро понял, что двойное убийство в Эншеде не относится к числу обыденных. Едва он появился на службе в начале девятого, как его тотчас отозвал в сторонку Рихард Экстрём.
– Дрянная история, похоже, – без предисловий начал Экстрём. – Убита пара: журналист и криминолог. Вдобавок нашел их тоже журналист.
Бублански кивнул. Это означало, что расследование будет под неусыпным надзором и контролем средств массовой информации.
– А если уж продолжать наступать на больную мозоль, то скажу, что обнаружил их Микаэль Блумквист из «Миллениума».
– Ну и ну, – отозвался Бублански.
– Тот самый, что наделал шума во время дела Веннерстрёма.
– А что известно о мотиве преступления?
– На данный момент ничего. Личности убитых в полицейских регистрах не фигурируют. Пара вполне пристойная. Девушка должна была защищать докторскую через несколько недель. Это расследование должно стать для нас первоочередным.
Бублански кивнул. Для него расследование убийства всегда было делом, не терпящим отлагательств.
– Мы создадим группу. Тебе нужно взяться за работу как можно скорее, а я позабочусь, чтобы ты был обеспечен всем необходимым. Твоими помощниками будут Ханс Фасте и Курт Свенссон. Еще к тебе перейдет Еркер Хольмберг. Он работает над убийством в Ринкебю, но там преступник, судя по всему, скрылся за границей. Он блестящий эксперт-криминалист, опытный специалист по сбору и анализу улик на месте преступления. Если нужно, можешь привлекать следователей из Главного управления уголовной полиции.
– Я хочу привлечь Соню Мудиг.
– Не слишком ли она молода?
Бублански вскинул брови и удивленно посмотрел на Экстрёма.
– Ей тридцать девять, то есть она всего несколькими годами моложе тебя. К тому же она очень сообразительная.
– Ладно, сам решай, кого тебе брать в группу, только не затягивай. Руководство уже интересовалось нами.
Это Бублански счел некоторой фантазией. В столь ранний час руководство еще вряд ли покончило с завтраком.
Всерьез полицейское расследование началось в девять, когда инспектор Бублански собрал свою группу в конференц-зале уголовной полиции лена. Оглядев собравшихся, он понял, что состав группы не вполне удовлетворителен.
Больше всего надежд он возлагал на Соню Мудиг, работавшую в полиции уже двенадцать лет. Четыре из них она была занята в отделе по расследованию насильственных преступлений; некоторые из этих расследований проводились под руководством Бублански. Тщательный и методичный работник, она, как заметил Бублански, обладала качествами, незаменимыми при расследовании самых сложных дел: воображением и ассоциативным мышлением. По крайней мере, в двух каверзных расследованиях Соне Мудиг удалось найти странные и даже притянутые за уши связи, на которые другие не обратили внимания и которые привели к прорыву в расследовании. А еще Соня Мудиг обладала тем прохладно-интеллектуальным типом чувства юмора, который особенно ценил Бублански.
Его также радовало, что в группу вошел Еркер Хольмберг, пятидесятипятилетний сотрудник родом из Онгерманланда. Это был неуклюжий зануда, полностью лишенный фантазии, делавшей Соню Мудиг бесценной. Однако Хольмберг был, по мнению Бублански, лучшим в Швеции экспертом-криминалистом. В минувшие годы они работали вместе над различными делами, и Бублански был твердо убежден в том, что Хольмберг всегда найдет следы преступления на месте, где оно совершено, если хоть какие-нибудь были оставлены. Вот почему главной задачей сейчас было начать работу в квартире в Эншеде.
Курт Свенссон был, в сущности, не знаком Бублански. Молчаливый, крепкого сложения мужчина, с такой короткой стрижкой белокурых волос, что казался лысым. Ему было тридцать восемь, и он недавно перешел сюда из полицейского отделения Хюддинге, где много занимался организованной преступной деятельностью. По слухам, он обладал грубым чувством юмора и тяжелой рукой, что могло служить образным описанием методов, возможно применяемых к подследственным и не вполне совместимых с полицейским уставом. Однажды, лет десять назад, Курта Свенссона обвинили в применении грубых мер воздействия, что привело к расследованию, которое, однако, признало его невиновным по всем пунктам.
Но известность пришла к нему в связи с совершенно другим случаем. В октябре 1999 года Курт Свенссон с напарником поехал в Альбу за местным дебоширом, которого надо было привезти на допрос. Этот хулиган уже был известен полиции: в течение нескольких лет он держал соседей в страхе, и на него много раз жаловались за угрожающее для соседей поведение. Теперь в полицию поступил сигнал, что он якобы ограбил видеомагазин в Норсборге. Это совершенно рядовое задержание получило злополучное развитие, когда хулиган, вместо того чтобы послушно следовать за полицейскими, выхватил нож. Защищаясь, напарник получил несколько ножевых ран в ладони и лишился большого пальца левой руки. Затем преступник переключил внимание на Курта Свенссона, и тот впервые за всю свою профессиональную жизнь пустил в ход служебное оружие. Он сделал три выстрела: первый был предупредительный, второй дан на поражение. Как ни странно, он промахнулся, хотя их разделяло не больше трех метров. Третья пуля, к несчастью, угодила в середину корпуса и разорвала артерию. Через несколько минут задержанный умер от потери крови. Расследование происшедшего затянулось, но в конце концов сняло всю ответственность с Курта Свенссона, что привело к полемике в средствах массовой информации, в особенности к обсуждению монопольного права государства на насилие. Тогда имя Курта Свенссона ставилось в один ряд с именами двух полицейских, забивших насмерть Осмо Валло[24].
Сначала у Бублански были некоторые сомнения по поводу Курта Свенссона, но по прошествии шести месяцев у него не появилось никаких оснований для нареканий. Более того, Бублански зауважал Свенссона за его немногословный профессионализм.
Последним членом команды Бублански стал Ханс Фасте, сорокасемилетний ветеран отдела борьбы с насилием, отработавший в нем уже пятнадцать лет. Именно из-за него Бублански был не вполне доволен составом группы. Подключение Ханса имело свои плюсы и минусы. К плюсам относилась опытность Фасте, его умение работать над сложными делами. Минусами Фасте Бубласки считал эгоцентризм и привычку громко хохотать, действующую на нервы любому нормальному человеку, а больше всего самому Бублански. Некоторые черты характера и привычки Фасте он просто не выносил. Ладно, если держать его в узде, он – вполне квалифицированный следователь. К тому же Фасте был кем-то типа ментора для Курта Свенссона, которому гогот Ханса вроде не докучал. Они часто становились напарниками в ходе расследований.
На собрание группы также позвали дежурного криминального инспектора Аниту Нюберг, чтобы проинформировать собравшихся о допросе Микаэля Блумквиста прошедшей ночью, а также комиссара полиции Освальда Мортенссона – сообщить о том, что было на месте преступления, когда они приехали по вызову. Оба были измотаны, им не терпелось поскорее попасть домой и поспать, но Анита Нюберг уже достала фотографии с места происшествия и пустила их по кругу среди сидящих.
После тридцатиминутного совещания ход событий был в основном ясен. Бублански подытожил информацию:
– Отдавая отчет в том, что техническое обследование места преступления продолжается, можно предположить, что события развивались следующим образом… Неизвестный, не замеченный ранее соседями или другими свидетелями, проник в квартиру в Эншеде и убил пару, Свенссона и Бергман.
– Пока не установлено, является ли найденный там револьвер орудием убийства, но он уже направлен в государственную криминалистическую лабораторию, – вторглась Анита Нюберг. – Это сейчас первоочередное. Мы также нашли часть пули, выпущенной в Дага Свенссона, в сравнительно неповрежденном состоянии в стене между гостиной и спальней. А вот от пули, поразившей Мию Бергман, остались одни фрагменты, так что их практически невозможно использовать.
– Спасибо за сообщение. «Кольт», эту проклятую ковбойскую «пушку», надо просто запретить. Известен его серийный номер?
– Пока нет, – ответил Освальд Мортенссон. – Я послал оружие и фрагмент пули в государственную криминалистическую лабораторию прямо с места преступления. Уж лучше они возьмутся за это, чем я начну их трогать.
– Хорошо. Я еще не успел съездить на место преступления, но вы двое там были. Какие у вас заключения?
Анита Нюберг и Освальд Мортенсон переглянулись, и Нюберг предоставила старшему коллеге говорить за них двоих.
– Прежде всего, мы считаем, что убийца – одиночка и что это чистой воды расправа. У меня такое чувство, что у преступника была серьезная причина для убийства Свенссона и Бергман и что он действовал решительно.
– А на чем основано ваше чувство? – спросил Ханс Фасте.
– В квартире полный порядок, все прибрано. Не могло и речи быть об ограблении, рукоприкладстве или чем-то подобном. А главное – было сделано всего два выстрела, оба нацелены в голову и попали точно в цель. Значит, стрелявший – человек, хорошо владеющий оружием.
– Так.
– Если взглянуть на схему, реконструирующую события, то получается, что мужчина, Даг Свенссон, был убит с очень близкого расстояния; возможно, ствол револьвера упирался ему в голову. Вокруг входного отверстия видны следы ожогов. Скорее всего, он погиб первым. Выстрелом его отбросило в сторону мебели. Убийца стоял, вероятно, на пороге в прихожей или же при входе в гостиную.
– Ясно.
– По свидетельству соседей, выстрелы последовали один за другим с интервалом в несколько секунд. В Мию Бергман стреляли из холла. Вероятно, она стояла в дверях спальни и пыталась увернуться. Пуля вошла под ухом и вышла прямо над правым глазом. Выстрел отбросил ее в спальню, где ее и нашли. Она упала головой к спинке кровати и сползла на пол.
– Выстрел, сделанный уверенной рукой, – подтвердил Фасте.
– Более того, не найдено следов, указывающих на то, что убийца зашел в спальню проверить, убил ли он женщину. Точно зная, что попал в цель, он повернулся и вышел из квартиры. Итак: два выстрела, двое убитых – и сразу давать деру. Еще…
– Что?
– Не хотелось бы забегать вперед результатов технической экспертизы, но мне кажется, убийца пользовался охотничьими боеприпасами. Смерть, по всей вероятности, наступила мгновенно. У обоих жертв страшные повреждения.
На короткое время воцарилось молчание. Никому из присутствующих не хотелось начинать дискуссию по этому поводу. Дело в том, что существует два типа пуль. Первый – твердые оболочечные – проходят тело насквозь и производят сравнительно небольшие повреждения. Второй тип – мягкие пули – разрываются в теле и вызывают обширные повреждения. Между попаданием девятимиллиметровой пули и той, что разворачивается в теле на два-три сантиметра, большая разница. Пули второго типа называются охотничьими, или экспансивными, их цель – вызвать обширное кровотечение, что считается гуманным, например, при охоте на лосей, так как добыча умирает довольно быстро и безболезненно. Международное законодательство запрещает использовать подобные пули в военных целях, поскольку пораженный разрывной пулей человек почти всегда умирает, куда бы он ни был ранен.
Два года назад шведская полиция рассудила, что ей необходимо ввести такие пули в свой арсенал. Неясно, для чего это было сделано. Ясно лишь, что, например, если бы известный на всю страну демонстрант Ханнес Вестберг, раненный в живот во время демонстрации в Гётеборге в 2001 году, получил охотничью пулю, он не выжил бы.
– Значит, стреляли, чтобы убить, – произнес Курт Свенссон.
Он, конечно, имел в виду случившееся в Эншеде, но в то же время выражал точку зрения в безмолвной дискуссии, шедшей за столом.
Оба, Анита Нюберг и Освальд Мортенссон, кивнули.
– Оттого и невероятный временной расклад, – заметил Бублански.
– Точно. Выстрелив, убийца сразу покинул квартиру, сбежал по лестнице, бросил оружие и скрылся в ночи. Тотчас же – речь шла, наверное, о нескольких секундах – приехал на машине Микаэль Блумквист с сестрой.
– Хм-м, – пробормотал Бублански.
– Может быть, убийца скрылся через подвал? Там есть боковая дверь. Он мог выйти на задний двор, пересечь газон и выйти на параллельную улицу. Но это при условии, что у него был ключ от подвала.
– Есть ли основания предполагать, что он исчез этим путем?
– Нет.
– И у нас нет ни малейшей зацепки, из которой можно было бы исходить, – заметила Соня Мудиг. – Вопрос: зачем он бросил оружие? Возьми он его с собой или выбрось где-то подальше от дома, мы бы не скоро его нашли.
Все пожали плечами, на этот вопрос никто не мог ответить.
– А можно ли доверять сказанному Блумквистом? – спросил Ханс Фасте.
– Он был явно в шоке от случившегося, – сказал Мортенссон, – но действовал правильно и разумно. Он производит впечатление человека, слова которого достоверны. Сестра подтвердила телефонный звонок, разговор и поездку на машине. Не думаю, что он замешан в убийстве.
– Он знаменитый журналист, – заметила Соня Мудиг.
– Пресса еще устроит из этого представление, – согласился Бублански. – Тем больше у нас оснований раскрыть это дело как можно быстрее. Ладно… Еркер, тебе, конечно, придется заняться обследованием места преступления и соседями. Фасте и ты, Курт, будете работать с информацией о жертвах: кто они такие, чем занимались, каков круг их знакомых, у кого мог быть повод убить их. Соня, мы с тобой посмотрим показания свидетелей, полученные ночью. Затем ты скомпонуешь почасовую роспись того, чем занимались Даг Свенссон и Миа Бергман в течение последних суток перед убийством. Наше следующее совещание состоится в четырнадцать тридцать.
Микаэль Блумквист начал с того, что сел за тот письменный стол в редакции, который этой весной был предоставлен в пользование Дага Свенссона. Некоторое время он неподвижно просидел, как будто не мог собраться с силами и заняться делом, затем включил компьютер.
У Дага Свенссона был свой собственный лэптоп, и он чаще всего работал на нем дома. Но в редакции он тоже сидел, обычно пару раз в неделю, в последнее время чаще. В «Миллениуме» у него был старенький «Макинтош G3», стоявший на столе и предназначенный для работы временных сотрудников. Микаэль включил его. Там было много всякого разного материала, с которым работал Даг. В основном он использовал компьютер, чтобы лазать по Интернету, но были там и папки, в которые он копировал материал из лэптопа. Еще у Свенссона хранились два диска с полным архивом сделанного, запертые в ящике письменного стола. Каждый день Даг делал копию нового и обновленного материала. Последние дни он не заходил в редакцию, поэтому запасные копии заканчивались на субботе, то есть недоставало еще трех дней.
Микаэль сделал копию диска и запер ее в сейфе в своем кабинете. Затем он потратил минут сорок пять на то, чтобы просмотреть содержимое оригинального диска. Там было не менее тридцати папок и несчетное число подпапок. Все вместе это составляло собрание данных, накопленных Дагом Свенссоном за четыре года по теме «Трафикинг». Микаэль просмотрел названия документов в поисках того, который мог бы содержать явно засекреченный материал, а именно, имена источников информации. Он обратил внимание на то, что Даг был педантично аккуратен с источниками – весь материал такого рода был собран в папке под названием «Источники. Секретно». В ней было сто тридцать четыре документа разного объема, обычно малого. Микаэль пометил их все и затем уничтожил, но не посредством мусорной корзины, а с помощью программы «сжечь», которая уничтожала всю информацию байт за байтом.
Затем он принялся за электронную почту. В «Миллениуме» у Дага был свой собственный временный электронный адрес с окончанием millenium.se, которым он пользовался как в редакции, так и со своего лэптопа. Был у него и свой собственный пароль, но с этим Микаэль справился без труда, так как права администратора давали ему мгновенный доступ ко всему почтовому серверу издательства. Он скачал всю электронную почту Дага Свенссона на CD-диск.
В довершение всего Микаэль занялся кучей бумаг, скопившихся за все время у Дага. Это были разные ссылки, заметки, газетные вырезки, судебные решения и просто письма. Чтобы заведомо подстраховаться, Блумквист пошел к копировальной машине и снял копию со всего, что выглядело важным. Получилось около тысячи страниц, что отняло у него почти три часа времени. Из всего материала Микаэль отобрал то, что могло иметь отношение к секретным источникам. Так образовалась пачка страниц в сорок, в основном записи из блокнота формата А4, хранившегося в запертом ящике его письменного стола. Весь этот материал Микаэль положил в конверт и отнес к себе в кабинет. Весь остальной материал, относящийся к проекту Дага Свенссона, остался на письменном столе.
Только теперь, переведя дух, Микаэль спустился в «Севен-илевен», выпил кофе и съел кусок пиццы. Он ошибочно полагал, что в любой момент может появиться полиция и исследовать рабочий стол Дага Свенссона.
О первом неожиданном прорыве в ходе расследования Бублански узнал в начале одиннадцатого утра, когда позвонил доцент Леннарт Гранлунд из Государственной криминально-технической лаборатории в Линчёпинге.
– Я звоню по поводу двойного убийства в Эншеде.
– Так быстро?
– Мы получили оружие сегодня рано утром, и хотя мой анализ не готов полностью, я хочу сообщить вам кое-что интересное.
– Отлично. Расскажите, что выяснили, – вежливо попросил Бубла.
– Это револьвер марки «Кольт .45 магнум», изготовлен в США в 1981 году.
– Так.
– Отпечатки пальцев и, возможно, ДНК сохранились, но их анализ займет некоторое время. Мы также изучили пули, которыми была убита пара. Как и можно было ожидать, пули соответствовали револьверу. Так часто бывает, если оружие найдено на лестнице неподалеку от места убийства. От пуль остались только кусочки, но один фрагмент оказался достаточен для сравнения. Так что с большой вероятностью это орудие убийства.
– Револьвер, вероятно, нелегальный? Серийный номер прочитывается?
– Оружие вполне легально. Его владелец – адвокат Нильс Эрик Бьюрман, купивший револьвер в 1983 году. Он член Полицейского стрелкового клуба и проживает на улице Уппландсгатан около Уденплана.
– Слушайте, что за чертовщина?
– Мы также обнаружили несколько отпечатков пальцев на оружии. Они принадлежат, по крайней мере, двум лицам.
– Вот как?
– Можно предположить, что одни из них принадлежат Бьюрману, разве что револьвер был украден или продан, но информацией об этом мы не располагаем.
– Ага. Значит, у нас, выражаясь полицейским языком, появилась зацепка.
– Отпечатки пальцев другого лица нашлись в полицейском регистре. Там были указательный и большой пальцы правой руки.
– И кто это?
– Женщина, дата рождения тридцатое апреля семьдесят восьмого года. Ее взяли в связи с дракой в Старом городе в Стокгольме в 1995 году, и тогда же сняли отпечатки пальцев.
– Имя есть?
– Конечно. Лисбет Саландер.
Констебль Бубла, удивленно подняв брови, записал имя и личный номер, продиктованный ему, в блокноте на письменном столе.
Микаэль Блумквист вернулся в редакцию с позднего ланча, прошел в свой кабинет и плотно прикрыл дверь в знак того, что ему нельзя мешать. Пока что у него не было времени разобраться с информацией, содержащейся в электронной почте и заметках Дага Свенссона. Теперь он был вынужден просмотреть как книгу, так и статьи совершенно другими глазами, зная, что их автор мертв, а значит, не сможет ответить на заковыристые вопросы.
Ему надо было решить, годится ли книга к изданию в будущем. Еще ему предстояло выяснить, было ли что-то в материалах, что могло послужить поводом для убийства. Включив свой компьютер, он засел за работу.
У Яна Бублански состоялся короткий разговор с начальником следственного отдела Рихардом Экстрёмом, во время которого шеф был проинформирован о результатах экспертизы Государственной криминалистической лаборатории. Они приняли решение, что Бублански и Соня Мудиг посетят адвоката Бьюрмана для беседы, которая может перейти в допрос или даже арест, если того потребует ситуация. Тем временем сотрудники Ханс Фасте и Курт Свенссон должны сосредоточиться на Лисбет Саландер и попытаться выяснить, как ее отпечатки пальцев могли оказаться на орудии убийства.
Поиск Бьюрмана не предвещал особых проблем. Его адрес был вписан в регистры налогоплательщиков, владельцев оружия и автомашин. К тому же он просто-напросто был указан в телефонном каталоге. Бублански и Мудиг поехали к Уденплан и успели проскочить в подъезд по Уппландсгатан, когда туда вошел молодой человек, появившийся одновременно с ними.
На этом везение кончилось. Они позвонили в дверь, но никто не открыл. Тогда они отправились в контору Бьюрмана на площади Сакт-Эриксплан и повторили попытку с тем же успехом.
– Может быть, он в суде, – предположила Соня Мудиг.
– А может, смылся в Бразилию, пристрелив двоих, – парировал Бублански.
Соня кивнула и искоса взглянула на коллегу. Ей нравилось работать с ним в паре. Не будь они оба счастливы в семейной жизни и не имей она к тому же парочку детей, можно было бы и пофлиртовать с ним.
Поглядев на латунные таблички с именами на соседних по площадке дверях, Соня выяснила, что ближайшие соседи – это зубной врач Нурман, некая контора под названием «Н-Консалтинг» и адвокат Руне Хоканссон.
Они постучались к Хоканссону.
– Здравствуйте. Моя фамилия Мудиг, а это инспектор уголовного розыска Бублански. Мы из полиции, по делу к вашему коллеге адвокату Бьюрману. Вы случайно не знаете, где его можно застать?
Хоканссон покачал головой.
– Последнее время я его редко видел. Два года назад он серьезно заболел и почти положил конец работе. Табличка все еще висит на двери, но он бывает здесь не чаще, чем раз в два месяца.
– Он что же, серьезно болен? – спросил Бублански.
– Точно не знаю. Всегда был полон энергии, а потом вдруг заболел. Может быть, рак или что-то подобное… Я с ним едва знаком.
– Вы думаете или знаете, что у него рак? – спросила Соня Мудиг.
– В общем… не знаю. У него была секретарша Бритт Карлссон, а может, Нильссон, как-то так. Пожилая женщина. Он ее уволил. Так вот, она мне рассказала, что он заболел, но чем именно, я не знаю. Это случилось весной две тысячи третьего года. Когда я повстречал его уже в конце года, он постарел почти на десять лет, выглядел измученным и стал совсем седой. Ну, вот я и подумал… А что? У него неприятности?
– Нет, не думаю, – ответил Бублански. – Нам он нужен по срочному делу.
Они вернулись к квартире на Уденплан и снова понажимали дверной звонок. Безрезультатно. Наконец Бублански достал свой мобильник и набрал номер мобильного телефона Бьюрмана. В ответ он услышал: «Вызываемый абонент в настоящее время недоступен, пожалуйста, позвоните позже».
Он попробовал домашний номер телефона. На лестничной площадке послышались слабые звонки, затем телефонный ответчик попросил оставить сообщение. Переглянувшись, оба пожали плечами.
Был час дня.
– Может быть, кофе?
– Уж лучше гамбургер.
Они прогулялись до «Бургер Кинг» на Уденплан. Соня Мудиг заказала воппер, а Бублански взял вегетарианский бургер. Затем они вернулись в полицейское управление.
Прокурор Экстрём назначил совещание на два часа дня в своем кабинете. Расселись за столом: Бублански и Мудиг сели рядом, спиной к окну, Курт Свенссон пришел через пару минут и расположился напротив них. Еркер Хольмберг принес поднос, уставленный бумажными стаканчиками с кофе. Он съездил ненадолго в Эншеде и собрался вернуться туда позже, во второй половине дня, когда техники закончат свою работу.
– А где Фасте? – спросил Экстрём.
– Он в социальном ведомстве, звонил минут пять назад, сказал, что немного задержится, – ответил Курт Свенссон.
– Ладно. Тогда начнем. Что у нас есть? – без церемоний открыл обсуждение Экстрём и кивнул Бублански.
– Мы искали адвоката Нильса Бьюрмана. Ни дома, ни в конторе его не было. Его коллега-адвокат рассказал, что тот заболел два года назад и с тех пор практически свернул адвокатскую практику.
Соня Мудиг продолжила:
– Бьюрману пятьдесят шесть лет, в уголовных регистрах не числится. Как адвокат, он обслуживает предпринимателей. Узнать о нем больше подробностей я не успела.
– Но он владелец оружия, использовавшегося в Эншеде.
– Это так. У него есть лицензия на право владения оружием, и он член Полицейского стрелкового клуба, – добавил Бублански. – Я разговаривал с Гуннарссоном из оружейного отдела – он председатель клуба и хорошо знает Бьюрмана. Тот вступил в клуб в 1978 году и исполнял обязанности казначея в правлении клуба в период с 1984 по 1992 год. Гуннарссон отзывается о Бьюрмане как об отличном стрелке, спокойном, здравомыслящем человеке, без каких-либо странностей.
– Оружием интересовался?
– Гуннарссон сказал, что Бьюрмана, похоже, больше интересовало общение в клубе, чем сама стрельба. Ему нравилось стрелять по мишени, но оружие не было для него культом. В 1983-м он участвовал в Национальном стрелковом чемпионате и занял тринадцатое место. Последние десять лет забросил стрельбу, появляясь лишь на ежегодных собраниях и тому подобных встречах.
– А у него есть еще оружие?
– С момента зачисления в стрелковый клуб он получил лицензии на владение четырьмя единицами ручного оружия. Кроме «Кольта», у него были «Беретта», «Смит-энд-Вессон» и спортивный пистолет марки «Рапид». Десять лет назад все три пистолета были проданы в клубе, и лицензии перешли к другим членам. Здесь полная ясность.
– Но нам неизвестно, где он находится.
– Верно. Но мы начали искать его сегодня в десять утра, а он, возможно, пошел погулять в Юргорден или лежит в больнице.
В этот момент в дверях показался запыхавшийся Ханс Фасте.
– Извините за опоздание. Можно сразу к делу?
Экстрём жестом разрешил.
– Имя Лисбет Саландер представляет для нас большой интерес. Я провел все время в социальном ведомстве и опекунском совете. – Он стянул с себя кожаную куртку и повесил ее на спинку стула, а потом сел и открыл блокнот.
– В опекунском совете? – переспросил Экстрём, нахмурив брови.
– Это на редкость непутевая девица, – объявил Ханс Фасте. – Она объявлена недееспособной, и над нею учреждено опекунство. Угадайте, кто ее опекун. – Он сделал рассчитанную на эффект паузу. – Адвокат Нильс Бьюрман, чьим оружием совершено убийство в Эншеде.
Брови поднялись от удивления буквально у всех.
Минут пятнадцать Ханс Фасте делился с присутствующими информацией, собранной о Лисбет Саландер.
– Вот что мы имеем, – суммируя, сказал Экстрём, когда Фасте закончил. – Отпечатки пальцев на орудии убийства принадлежат женщине, в юности помещавшейся в психиатрические клиники и, вполне возможно, зарабатывавшей на жизнь проституцией, признанной судом недееспособной и склонной к насилию, что подтверждается документально. Какого черта она вообще разгуливает по улицам?
– Еще в начальной школе у нее была замечена склонность к насилию, – пояснил Фасте. – Ее уже тогда считали психически неуравновешенной.
– Но пока мы не видим прямой связи между нею и парой в Эншеде. – Экстрём постучал по столу кончиками пальцев. – Ну, ладно, может быть, это двойное убийство и не окажется супертрудным. Есть у нас адрес Саландер?
– Она зарегистрирована по адресу на Лундагатан в Сёдермальме. Налоговое управление располагает сведениями, что она время от времени получала зарплату в охранном агентстве «Милтон секьюрити».
– А что, черт возьми, она для них делала?
– Понятия не имею. Выплачиваемое ими вознаграждение было весьма скромным. Наверное, работала уборщицей или кем-то в том же роде.
– Хм, – кашлянул Экстрём. – Это легко выяснить. Но сейчас у меня такое чувство, что нам надо срочно найти Саландер.
– Согласен, – отозвался Бублански. – Детали обсудим потом. Мы уже продвинулись настолько, что у нас есть подозреваемый. Фасте, поезжайте с Куртом на Лундагатан и постарайтесь задержать Саландер. Будьте осторожны, мы ведь не знаем, есть ли у нее еще оружие и насколько она опасная психопатка.
– Ладно.
– Бубла, – прервал Экстрём. – Директора «Милтон секьюрити» зовут Драган Арманский. Я встречал его несколько лет назад в связи с одним расследованием. Он парень что надо. Поезжай к нему и лично поговори о Саландер. Ты еще можешь успеть застать его до конца рабочего дня.
Бублански недовольно поморщился: во-первых, Экстрём употребил в обращении к нему прозвище, а во-вторых, его предложение звучало как приказ. Но он коротко кивнул и перевел взгляд на Соню Мудиг.
– Мудиг, тебе придется продолжать поиски адвоката Бьюрмана. Постучи к его соседям. Я считаю, его тоже надо поскорее найти.
– Хорошо.
– Надо раскопать, что связывало Саландер и пару в Эншеде. Еще надо выяснить, как Саландер перемещалась в Эншеде до и после убийства. Еркер, возьми ее фотографии и поговори с соседями убитых. Зайди к ним вечером. Возьми в помощь несколько ребят в форме.
Бублански на секунду замолк и почесал в затылке.
– Черт побери! Еще немного удачи, и мы покончим с этим делом уже вечером. А я-то думал, это будет долгая морока…
– Да, вот еще что… – добавил Экстрём. – Журналисты наседают. Я пообещал провести пресс-конференцию в три часа. Я справлюсь, если мне поможет кто-нибудь из полицейской пресс-службы. Возможно, часть журналистов будет названивать прямо вам. Так вот, про Саландер и Бьюрмана пока ни слова.
Все кивнули.
Драган Арманский думал уйти с работы пораньше. Был Великий четверг, и они с женой планировали на все пасхальные праздники уехать на дачу в Блидё. Он уже застегнул портфель и надел пальто, как вдруг ему позвонили из приемной внизу и сказали, что его ищет инспектор уголовного розыска Ян Бублански. Арманский не был знаком с Бублански, но уже одного того факта, что явился полицейский, искавший встречи с ним, было достаточно, чтобы, вздохнув, повесить пальто обратно. У Драгана не было ни малейшего желания принимать посетителя, но «Милтон секьюрити» не могла себе позволить игнорировать полицию. Он вышел встретить Бублански в коридоре у лифта.
– Спасибо, что вы готовы уделить мне время, – начал инспектор. – Мой шеф, прокурор Рихард Экстрём, передает вам привет.
Они пожали руки.
– С Экстрёмом мне доводилось сотрудничать пару раз, теперь уже несколько лет тому назад. Может быть, кофе?
Арманский задержался у кофейного автомата и наполнил два стаканчика, затем открыл дверь своего кабинета и предложил Бублански занять место в удобном кресле для посетителей у столика перед окном.
– Арманский… русская фамилия? – полюбопытствовал Бублански. – У меня ведь тоже на «ски».
– Мои предки приехали из Армении. А ваши?
– Из Польши.
– Чем могу быть полезен?
Бублански вынул блокнот и раскрыл его.
– Я работаю над расследованием убийства в Эншеде. Полагаю, вы слышали об этом сегодня в новостях?
Арманский кивнул.
– Экстрём сказал, что вы не станете разглашать информацию.
– При моей работе не стоит ссориться с полицией. Я умею молчать.
– Хорошо. В настоящее время мы разыскиваем одного человека, который раньше работал у вас. Ее имя Лисбет Саландер. Вы знаете ее?
Арманский почувствовал спазм в животе, но виду не понял.
– А почему вы ищете фрёкен Саландер?
– Можно сказать, что она представляет интерес для расследования.
Спазм в животе Арманского усилился и причинял физическую боль. Уже с первого дня встречи с Лисбет Саландер у него зародилось ощущение, что вся ее жизнь устремлена к какой-то катастрофе, но Драган всегда представлял себе Лисбет в роли жертвы, а не преступницы. Его лицо все еще не выдавало эмоций.
– Значит, вы подозреваете Лисбет Саландер в двойном убийстве в Эншеде? Я правильно уловил?
Бублански, поколебавшись, кивнул.
– Что вы можете рассказать о Саландер?
– А что вы хотите знать?
– Во-первых, как ее найти?
– Она живет на Лундагатан. Точный адрес у меня записан. Еще у меня есть номер ее мобильного телефона.
– Адрес мы знаем, а вот номер мобильника представляет интерес.
Арманский подошел к письменному столу, нашел номер телефона и громко продиктовал. Бублански записал.
– Она у вас работает?
– Она выполняла для меня работу время от времени как индивидуальный предприниматель. Это началось в 1998 году, и вот уже года полтора она ничего для меня не делает.
– Какого рода работа ей поручалась?
– Сбор сведений.
Бублански приподнял голову от блокнота и удивленно приподнял брови.
– Сбор сведений? – повторил он.
– Точнее, изучение обстоятельств, связанных с той или иной личностью.
– Послушайте… а мы говорим об одной и той же девушке? – спросил Бублански. – Лисбет Саландер, которую мы ищем, не получала даже аттестата об окончании школы и признана недееспособной.
– Теперь это уже не называется недееспособностью, – мягко исправил Арманский сказанное гостем.
– Наплевать на то, как это называется. Девица, которую мы ищем, характеризуется в документах как психически неуравновешенная и склонная к насилию. Социальное ведомство ознакомило нас с рапортом, где указано, что в конце девяностых годов она занималась проституцией. Ничто в ее бумагах не свидетельствует о том, что она способна выполнять квалифицированную работу.
– Одно дело бумаги, другое – люди.
– То есть вы хотите сказать, что она способна изучать обстоятельства, связанные с другими личностями?
– Более того. Она, безусловно, была лучшим работником по сбору сведений – лучшим из всех, кого я когда-либо встречал.
Бублански медленно положил ручку и нахмурился.
– Уж не значит ли это, что вы… уважаете ее?
Арманский опустил голову, разглядывая свои руки. Этот вопрос обозначал рубеж. Он всегда знал, что рано или поздно Лисбет Саландер попадет в какую-нибудь заваруху. Он решительно был не способен представить себе, как она могла оказаться замешанной в двойном убийстве в Эншеде – в роли убийцы или еще кого-то, – но отдавал себе отчет в том, что очень мало знает о ее личной жизни. В чем она оказалась замешанной? Арманский вспомнил ее неожиданное появление у него в кабинете, когда она туманно оповестила, что у нее есть деньги на жизнь и что в работе она не нуждается.
Единственным разумным и удобоваримым в данный момент было бы отмежеваться от Лисбет Саландер – как ему лично, так и «Милтон секьюрити». У Арманского промелькнула мысль, что Лисбет едва ли не самый одинокий человек из всех, кого он знает.
– Я уважаю ее способности. О них вы ничего не найдете в аттестатах и характеристиках.
– Значит, вам известно ее прошлое?
– Знаю, что над ней назначено опекунство и что у нее было тяжелое детство.
– А вы все равно взяли ее на работу.
– Именно поэтому и взял.
– Поясните.
– Ее прежний опекун, Хольгер Пальмгрен, был адвокатом старика Ю. Ф. Милтона. Он взял ее под свое крыло, еще когда она была подростком, и это он уговорил меня дать ей работу. Сначала я поставил ее сортировать почту, работать на копировальной машине и тому подобное. Затем у нее обнаружились скрытые таланты. А рапорт в социальное ведомство о том, что она, возможно, занималась проституцией, вообще можете забыть. Это полная чушь. В подростковом возрасте у нее были трудности, и характер у нее малость несдержанный, но ведь это еще не преступление. А уж проституция – последнее, чем она бы занялась.
– Ее нового опекуна зовут Нильс Бьюрман.
– Я его никогда не встречал. Два года назад у Пальмгрена произошло кровоизлияние в мозг, а вскоре после этого Лисбет Саландер перестала на меня работать. Последнее задание для меня она выполнила полтора года назад.
– Почему вы перестали давать ей поручения?
– Это не я перестал. Она оборвала со мной все контакты и уехала за границу без всяких объяснений.
– Уехала за границу?
– Да, ее не было почти год.
– Этого не может быть. Адвокат Бьюрман посылал ежемесячные отчеты о ней весь год. У нас в полицейском управлении в Кунгсхольмене есть их копии.
Арманский пожал плечами и ухмыльнулся.
– Когда вы видели ее в последний раз?
– Примерно два месяца назад, в начале февраля. Явилась вдруг, как из-под земли, с визитом вежливости, а я о ней уже больше года не слышал. Весь прошлый год она провела за границей, путешествовала по Азии и району Карибов.
– Простите, но я несколько озадачен. Направляясь сюда, я был убежден, что Лисбет Саландер – психически нездоровая девушка, не получившая даже аттестата об окончании средней школы и находящаяся под опекой. Потом вы рассказали, что наняли ее для сбора сведений и она проявила себя высококвалифицированным сотрудником, что она индивидуальный предприниматель, заработавший достаточно денег, чтобы уйти на год в отпуск и поездить вокруг света, – а ее опекун даже не начал волноваться! Что-то тут не сходится.
– Когда речь идет о Лисбет Саландер, много чего не сходится.
– Хочу вас спросить: а что вы сами о ней думаете?
Арманский на секунду задумался.
– Она из тех редких людей, которые способны вывести вас из себя своей непреклонностью, – сказал он наконец.
– Непреклонная?
– Она не сделает абсолютно ничего такого, что ей не хочется делать. Ей совершенно наплевать на то, что о ней думают другие. У нее чрезвычайно острый ум, и она ни на кого не похожа.
– Сумасшедшая?
– Какой смысл вы вкладываете в это слово?
– Способна ли она умышленно убить двух человек?
Арманский надолго задумался.
– Мне очень жаль, – сказал он наконец, – но я – циник. Я думаю, каждый человек обладает врожденной способностью убить другого: от отчаяния, из ненависти или при самозащите.
– То есть вы не считаете, что в ее случае это исключено.
– Лисбет Саландер ничего без причины не делает. Если она кого-то убила, значит, считала, что у нее для этого веские основания. Позвольте спросить… на чем основываются подозрения, что она замешана в убийстве в Эншеде?
Бублански секунду колебался, потом посмотрел в глаза Арманскому.
– Абсолютно конфиденциально.
– Безусловно.
– Орудие убийства принадлежит ее опекуну, и на нем имеются отпечатки ее пальцев.
Арманский стиснул зубы. Да, это было очень серьезно.
– Я слышал об убийстве лишь в утренней программе новостей. Из-за чего оно? Наркотики?
– А она имеет отношение к наркотикам?
– Понятие не имею. Но, как я уже говорил, у нее были проблемы в подростковом возрасте и ее несколько раз находили пьяной. Вероятно, в ее медицинском журнале есть информация, имела ли она дело с наркотиками.
– Трудность в том, что мотив убийства неизвестен. Пара была приличной: она – криминолог, у которой скоро защита диссертации, а он – журналист. Их звали Даг Свенссон и Миа Бергман. Вам эти имена что-нибудь говорят?
Арманский покачал головой.
– Мы пытаемся выяснить, какая связь между ними и Лисбет Саландер.
– Я о них никогда не слыхал.
Бублански поднялся.
– Спасибо, что уделили мне время, это был интересный разговор. Не знаю, что мне сможет дать эта беседа, но я надеюсь, она останется полностью между нами.
– Не беспокойтесь.
– Если понадобиться, я еще зайду к вам. И, разумеется, если Лисбет Саландер даст о себе знать…
– Само собой разумеется, – ответил Драган Арманский.
Они уже пожали руки, и Бублански стоял у двери, когда он остановился и обернулся.
– Вы случайно не знаете, с кем Лисбет Саландер водит знакомство? Друзья, приятели…
Арманский покачал головой.
– Я совершенно ничего не знаю о ее частной жизни. Один из немногих, кто что-то значит в ее жизни, это Хольгер Пальмгрен. Должно быть, она с ним в контакте. Он на лечении в реабилитационном центре в Эрсте.
– А к ней никто не заходил, пока она здесь работала?
– Нет. Она работала из дома и здесь появлялась главным образом для отчета о сделанном. Она почти никогда, за редким исключением, не встречалась с клиентами. Может быть…
Арманскому вдруг пришла в голову одна мысль.
– Что?
– Возможно, есть еще один человек, сохранивший с ней контакт. Это журналист, с которым она водила знакомство два года назад и который разыскивал ее, когда она была за границей.
– Журналист?
– Да, его зовут Микаэль Блумквист. Помните дело Веннерстрёма?
Бублански отпустил ручку двери и медленно вернулся к Драгану Арманскому.
– Именно Микаэль Блумквист обнаружил убитую пару. Вот вы и установили связь между Саландер и жертвами убийства.
Арманский вновь ощутил сильный спазм в желудке.
Великий четверг, 24 марта
Соня Мудиг уже три раза в течение получаса пыталась дозвониться адвокату Нильсу Бьюрману, и каждый раз автоответчик сообщал, что тот недоступен.
В половине четвертого она села в машину и поехала на Уденплан. Звонок в дверь дал тот же разочаровывающий результат, что и утром. Тогда она посвятила следующие двадцать минут звонкам в соседние квартиры и расспросам, не известно ли что-нибудь о местонахождении Бьюрмана.
Из девятнадцати квартир, в которые наведалась Соня, в одиннадцати никого не было дома. Очевидно, время дня было выбрано неудачно, да и в сами пасхальные праздники лучше не будет. В восьми квартирах, где ей открыли, все старались помочь, как могли. В пяти из них знали, кто такой Бьюрман, – вежливый, обходительный господин с четвертого этажа. Но где он находится сейчас, никто не знал. Постепенно Мудиг удалось разузнать, что Бьюрман, возможно, был несколько ближе с одним из своих соседей, бизнесменом по фамилии Шёман. Но у Шёмана на ее звонок никто не открыл.
Приунывшая Соня достала свой мобильник и снова позвонила на автоответчик Бьюрмана. Она представилась, оставила номер своего мобильного телефона и попросила адвоката срочно с ней связаться.
Вернувшись к его квартире, Мудиг открыла блокнот и написала записку с просьбой позвонить ей. К записке она приложила свою визитку и бросила в почтовую щель на его двери. В тот момент, когда Соня собиралась опустить крышку на щели, в квартире послышался телефонный звонок. Она наклонилась и напряженно прислушалась. Прозвучали четыре сигнала, затем она услышала автоответчик, но разобрать сообщение не удалось.
Закрыв щель, Мудиг посмотрела на дверь. Трудно сказать, что за импульс двигал ею, когда она нажала на ручку – и, к своему изумлению, поняла, что дверь не заперта. Открыв ее, Соня заглянула в прихожую.
– Эй, есть кто-нибудь? – осторожно крикнула она и прислушалась. В ответ не последовало ни звука.
Мудиг шагнула в прихожую и в нерешительности замерла. То, что она только что сделала, можно квалифицировать как незаконное вторжение в чужое жилище. У нее не было ордера на обыск и не было права находиться в квартире адвоката Бьюрмана, даже несмотря на открытую дверь. Бросив взгляд налево, она увидела часть гостиной и уже было собралась выйти из квартиры, как ее взгляд упал на бюро в прихожей. Там стояла картонная коробка от револьвера марки «Кольт .45 магнум».
Внезапно у Сони Мудиг засосало под ложечкой. Она распахнула куртку и вытащила служебное оружие, чего раньше ей почти не доводилось делать.
Сняв пистолет с предохранителя и направив его дулом вниз, Соня подошла к гостиной и заглянула в дверной проем. Ничего примечательного она не увидела, но неприятное ощущение лишь усилилось. Попятившись, Мудиг заглянула в кухню. Там было пусто. Она прошла по коридору и толкнула дверь в спальню.
Адвокат Нильс Бьюрман стоял на коленях перед кроватью, голова его лежала на постели. Вид у него был такой, будто он собирался прочесть перед сном молитву. Одежды на нем не было.
Соня видела его сбоку и, уже стоя у порога, поняла, что он мертв – убит выстрелом в затылок. Половина лба была снесена.
Соня попятилась и вышла из квартиры, по-прежнему сжимая в руке револьвер. На лестничной площадке она достала мобильник и позвонила инспектору Бублански. Тот не отвечал. Она позвонила прокурору Экстрёму и взглянула на часы. Было восемнадцать минут пятого.
Ханс Фасте наблюдал за дверью подъезда того дома по Лундагатан, где квартировала, согласно переписи населения – а следовательно, и жила, – Лисбет Саландер. Он покосился на Курта Свенссона, а затем на свои ручные часы. Было десять минут пятого.
Узнав код подъезда в домоуправлении, они уже побывали в доме и постояли под дверью, на которой стояло «Саландер – Ву». Никаких звуков изнутри не доносилось, и никто им не открыл, когда они позвонили. Вернувшись в машину, полицейские устроились так, чтобы держать дверь под наблюдением.
По телефону, сидя в машине, они навели справки о том, кто недавно был включен в контракт на владение квартирой по Лундагатан. Оказалось, что это некая Мириам Ву, 1974 года рождения, ранее проживавшая на площади Санкт-Эриксплан.
Над радиопередатчиком у них была закреплена клейкой лентой фотография Лисбет Саландер паспортного формата. Фасте вслух высказал мысль, что она похожа на сороку.
– Вот проклятье. Проститутки выглядят все безобразнее. Такую снимешь, только если уж совсем припрет.
Курт Свенссон промолчал.
В двадцать минут пятого позвонил Бублански и передал, что только что вышел от Арманского и находится на пути в «Миллениум». Он попросил Фасте и Свенссона вести наблюдение на Лундагатан. Лисбет Саландер следует доставить на допрос, но прокурор пока не считает, что ее можно связать с убийством в Эншеде.
– Ага, – сказал Фасте, – Бубла говорит, что прокурор хочет сначала получить признание, а только потом арестовать.
Курт Свенссон ничего не сказал. Они лениво поглядывали на тех, кто прогуливался неподалеку.
Без двадцати пять на мобильник Ханса Фасте позвонил прокурор Экстрём.
– Тут кое-что произошло. Адвокат Бьюрман найден у себя в квартире убитым. Он мертв по крайней мере сутки.
Ханс Фасте распрямил спину на сиденье.
– Вас понял. Что делать нам?
– Я решил объявить Лисбет Саландер в розыск. Она заочно арестована и подозревается в трех убийствах. Мы объявляем сигнал тревоги по всему лену. Ее нужно схватить. По нашим оценкам, она опасна и, возможно, вооружена.
– Понял.
– Я посылаю пикет на Лундагатан. Они имеют право вторгнуться в квартиру и обеспечить прикрытие.
– Понял.
– Вы на связи с Бублански?
– Он в «Миллениуме».
– Очевидно, его мобильник отключен. Постарайтесь дозвониться до него и проинформировать.
Фасте и Свенссон переглянулись.
– Итак, что нам делать, если она появится? – спросил Курт.
– Если она будет одна и обстановка благоприятствует, возьмем ее сами. Если она успеет зайти в квартиру, то ворвется пикет. Эта девица совершенно ненормальная и просто жаждет кого-то убить. У нее в квартире может быть и другое оружие.
Положив тяжеленную пачку с рукописью на стол Эрики Бергер, Микаэль Блумквист почувствовал, что смертельно устал, и тяжело опустился в ее кресло для посетителей у окна с видом на Гётгатан. Все время после полудня он потратил на то, чтобы понять, что же делать с незаконченной книгой Дага Свенссона.
Это был деликатный вопрос. Даг был мертв всего несколько часов, а его работодатель уже сидел и обдумывал, как поступить с его журналистским наследием. Постороннему это могло бы показаться циничным и бесчувственным. Но сам Микаэль воспринимал это совершенно иначе. Он чувствовал, что словно находится в состоянии невесомости. Каждому работающему с новостями журналисту известен этот особый синдром, начинающий работать во время кризисов. Когда другие переживают горе, журналисты лент новостей особенно эффективны. Несмотря на парализующий шок, который пережили все нынешние члены редакции «Миллениума» утром Великого четверга, профессиональные обязанности возобладали, и все окунулись в работу.
Для Микаэля это было само собой разумеющимся. Даг Свенссон был плоть от плоти их братии и поступил бы так же, если бы роли поменялись, – спросил бы себя, что он мог бы сделать для Микаэля. Даг оставил после себя рукопись книги, содержание которой было подобно бомбе. Несколько лет он собирал материал, сортировал факты, вложив в эту работу всю свою душу. Но ему не довелось довести дело до конца.
А главное, он работал в «Миллениуме».
Убийство Дага Свенссона и Миа Бергман не имело характера национальной трагедии, как, например, убийство Улофа Пальме, и национальный траур по ним не объявят. Но для сотрудников «Миллениума» удар был даже сильнее: он затронул их лично. К тому же у Дага обширная сеть знакомых в журналистских кругах, и они потребуют ответа на вопросы.
Теперь Микаэлю и Эрике было суждено закончить работу Свенссона над книгой и ответить на вопросы «кто» и «почему».
– Я смогу восстановить текст, – сказал Микаэль Эрике. – Мне с Малин нужно пройтись по нему, строка за строкой, и пополнить сведениями так, чтобы имелись ответы на все вопросы. В основном нам потребуются собственные записи Дага, но в четвертой и пятой главах у нас есть лакуны, возникшие из-за интервью, взятых Миа, где мы попросту не знаем, кто служил источником информации. И все же, с незначительными исключениями, мы сможем пользоваться ее диссертацией как первоисточником.
– У нас нет последней главы.
– Верно, но Даг оставил ее набросок, и мы столько раз ее обсуждали, что мне хорошо известно, что он хотел сказать. Я предлагаю отказаться от главы «Выводы», а вместо этого написать послесловие, где я разъясню его рассуждения.
– Хорошо, но я хочу все видеть, прежде чем одобрить. Не стоит вкладывать ему в рот наши слова.
– Не беспокойся. Я напишу главу со своими собственными размышлениями и поставлю свою подпись. Тогда будет ясно, что писал я, а не он. Я расскажу, как он начал работать над книгой, что за человек он был, а закончу кратким пересказом того, о чем было говорено-переговорено в течение дюжины наших встреч в последние месяцы. В его наброске последней главы есть многое, что можно процитировать. По-моему, это будет вполне достойно.
– Знаешь… сейчас мне больше, чем когда-либо, хочется выпустить эту книгу, – сказала Эрика.
Микаэль кивнул – он прекрасно понимал, что она имела в виду.
– Что-нибудь нового слышно? – спросил он.
Эрика положила очки на стол и покачала головой. Она поднялась, налила из термоса две чашки кофе и села напротив Микаэля.
– Мы с Кристером продумали содержание следующего номера. Возьмем две статьи, предназначенные для более позднего выпуска, и добавим тексты внештатных журналистов. Но все равно номер получится лоскутный, без настоящего стержня.
Они помолчали.
– Ты слушал новости? – спросила Эрика.
Микаэль покачал головой.
– Нет. Я и так знаю, что там скажут.
– Во всех новостях убийство – главная тема. Вторая тема – неожиданный маневр центристских партий.
– То есть в стране ничего больше не произошло.
– Полиция пока не назвала имен Дага и Миа. Они упоминаются как «приличная пара». И пока хранится молчание о том, что именно ты их нашел.
– Думаю, полиция сделает все, чтобы скрыть это. Хотя бы это нам на пользу.
– А зачем полиции это скрывать?
– Затем, что она на дух не переносит журналистов. Те для нее – паяцы. С точки зрения новостной ленты я представляю собой некоторую ценность, и потому для полиции только лучше, что никто не знает, что это я их нашел. Спорю, что это скоро просочится – сегодня ночью или завтра утром.
– Такой молодой, а уже циничный.
– Мы уже не такие и молодые, Рикки. Мне это пришло в голову, когда меня допрашивала ночью женщина в полиции. Она выглядела как школьница старших классов.
Эрика тихо засмеялась. Хоть ей и удалось поспать несколько часов ночью, она уже чувствовала усталость. Вскоре она преподнесет сюрприз, став главным редактором одной из крупнейших в стране газет. «Нет, сейчас не время делиться этой новостью с Микаэлем», – подумала она.
– Недавно звонил Хенри Кортес, сказал, что руководитель расследования по фамилии Экстрём дал что-то вроде пресс-конференции в три часа.
– Рихард Экстрём?
– Да. Ты его знаешь?
– Ну, это политик, стопроцентный позер перед журналистской братией. Убиты ведь не какие-то торговцы-палаточники, так что звона будет немало.
– Во всяком случае, он утверждает, что полиция напала на след и надеется раскрыть дело в скором времени. Но по существу он ничего не сказал. А журналистов собралось – яблоку негде упасть.
Микаэль пожал плечами и потер веки.
– Не могу отвязаться от картины мертвой Миа. Я же только-только с ними познакомился.
Эрика мрачно кивнула.
– Наберись терпения. Думаю, это какой-то чертов чокнутый…
– Не знаю. У меня это весь день из головы не идет.
– Что именно?
– В Мию стреляли сбоку. Я видел входное отверстие сбоку на шее, а выходное – на лбу. Дагу попали прямо в лоб, и пуля вышла через затылок. Насколько я знаю, были выпущены всего две пули. Не похоже на стрельбу чокнутого.
Эрика сосредоточенно посмотрела на Микаэля.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Если стрелял не психопат, значит, был какой-то мотив, и чем больше я над этим думаю, тем больше склоняюсь к подозрению, что мотивом была рукопись.
Микаэль показал пальцем на груду бумаг на письменном столе Эрики. Та перевела взгляд туда, а потом – снова на Микаэля.
– Может быть, дело не в книге как таковой. Не слишком ли они далеко зашли в своих поисках и им удалось?.. Не знаю. Кто-то почуял опасность…
– И нанял киллера? Микке, это тебе не американский боевик. Это книга о тех, кто пользуется сексуальными услугами, называющая по имени полицейских, политиков, журналистов… Уж не думаешь ли ты, что кто-то из них убил Дага и Мию?
– Не знаю, Рикки. Но мы собирались через три недели передать в типографию самый зубодробительный материал о трафикинге, который когда-либо публиковался в Швеции.
В этот момент в дверь просунулась голова Малин Эрикссон, и они узнали, что криминальный инспектор Ян Бублански хочет поговорить с Микаэлем Блумквистом.
Пожав руки Эрике Бергер и Микаэлю Блумквисту, Бублански расположился в третьем кресле у стола перед окном. Оглядев Микаэля, он увидел перед собой человека с запавшими глазами и суточной щетиной на щеках.
– Появилось что-то новое? – спросил Блумквист.
– Возможно. Как я понимаю, это вы нашли пару в Эншеде и вызвали полицию прошлой ночью?
Микаэль устало кивнул.
– Я знаю, что вы ночью уже отвечали на вопросы дежурного следователя, но мне хотелось бы прояснить некоторые детали.
– Что именно?
– Как случилось, что вы приехали к Свенссону и Бергман так поздно вечером?
– Какая же это деталь? Это целый роман, – устало улыбнулся Микаэль. – Я ужинал в гостях у сестры, она живет в «гетто» новых вилл в районе Стэкет. Мне позвонил на мобильный Даг Свенссон и объяснил, что не сможет заехать в редакцию в Великий четверг, то есть сегодня, хотя ранее мы договорились с ним именно об этом. Он планировал завезти туда фотографии для Кристера Мальма. Дело в том, что он и Миа решили поехать на Пасху к ее родителям и выехать надо было рано утром. Он спросил, не против ли я буду, если он утром проедет мимо меня. Я ответил, что нахожусь довольно близко и мог бы заглянуть к нему и забрать фотографии на пути от сестры домой.
– Итак, вы поехали в Эншеде за фотографиями?
Микаэль кивнул.
– Как вы думаете, каков мог быть мотив убийства Свенссона и Бергман?
Микаэль и Эрика переглянулись и промолчали.
– Ну, так что?
– Мы, конечно, говорили сегодня об этом, но мнения у нас не совсем совпадающие. Точнее, не то что несовпадающие, а скорее бездоказательные. Не хотелось бы говорить о предположениях.
– Все же расскажите.
Микаэль описал содержание будущей книги Дага Свенссона и объяснил, что они с Эрикой подумали о возможной связи этого содержания и убийства. Бублански молчал, продумывая полученную информацию.
– Значит, Даг Свенссон намеревался прижать к ногтю полицейских?
Ему не нравилось, какой оборот принимал разговор, и живо представил себе, как «полицейский след» будут вынюхивать в ближайшее время во всех газетах и журналах.
– Нет, – возразил Микаэль, – Даг Свенссон намеревался прижать к ногтю преступников, среди которых оказались и полицейские. Среди них есть и представители моей профессии – журналисты.
– И вы собирались предать гласности эту информацию сейчас?
Микаэль покосился на Эрику.
– Нет, – ответила та. – Мы целый день потратили сегодня на то, чтобы изменить содержание следующего номера. По всей вероятности, мы опубликуем книгу Дага Свенссона, но это произойдет не раньше, чем мы узнаем, что с ними случилось, а сейчас часть книги подвергнется переработке. Не волнуйтесь, мы не собираемся ставить полиции палки в колеса, когда речь идет об убийстве двух наших товарищей.
– Я должен осмотреть рабочее место Дага Свенссона, а раз уж это редакция, было бы неделикатно проводить здесь обыск.
– Весь материал находится в его личном лэптопе, – сказала Эрика.
– Ага, – кивнул Бублански.
– Я уже разобрал письменный стол Дага, – сказал Микаэль. – Убрал из его записей то, что раскрывает имена источников, которые хотели сохранить анонимность. Все остальное находится в вашем распоряжении. К тому же я положил на стол записку с просьбой ничего не трогать и не перекладывать. Проблема с книгой Дага Свенссона заключается в том, что ее содержание должно оставаться в секрете, пока она не будет отпечатана. Поэтому нам не хотелось бы, чтобы рукопись распространялась в полиции, в особенности из-за того, что в ней будут разоблачены полицейские.
«Черт, – подумал Бублански, – и как меня угораздило «зевнуть» и не послать кого-нибудь сюда утром?» Он кивнул, соглашаясь, и оставил эту тему.
– Хорошо. Существует еще одно лицо, о котором нам хотелось бы кое-что узнать в связи с убийством. Есть основания верить, что это лицо вам знакомо. Мне необходимо знать, что вам известно о женщине по имени Лисбет Саландер.
На секунду Микаэль Блумквист стал похож на наделенный плотью и кровью вопросительный знак. Бублански заметил, что Эрика Бергер бросила на Микаэля косой взгляд.
– Я что-то не понял.
– Вы знакомы с Лисбет Саландер?
– Да, знаком.
– Насколько близко вы знакомы?
– А почему вы спрашиваете?
Бублански раздраженно отмахнулся.
– Я же сказал, что хочу задать вопросы в связи с убийством. Насколько вы с ней знакомы?
– Но… это же не имеет к делу отношений. Лисбет Саландер никак не связана с Дагом Свенссоном и Миа Бергер.
– Вот мы и собираемся исследовать это, – терпеливо ответил Бублански. – Но мой вопрос остался неотвеченным: как вы познакомились с Лисбет Саландер?
Микаэль погладил щетину и потер веки, пытаясь собраться с мыслями. Наконец он встретился взглядом с Бублански.
– Я нанял Лисбет Саландер для сбора материала по совершенно другому делу два года назад.
– Что это было за дело?
– Сожалею, но теперь мы находимся в рамках действия конституционных гарантий, защиты источников информации и тому подобного. Поверьте мне, это не имело ни малейшего отношения к Дагу Свенссону и Миа Бергман. Это было совершенно другое, давно законченное расследование.
Бублански взвесил сказанное. Ему отнюдь не нравилось, когда кто-нибудь заявлял, что есть секреты, которые нельзя открывать даже в связи с расследованием убийства. Но он решил не встревать – до поры до времени.
– Когда вы видели Лисбет Саландер в последний раз?
Микаэль продумал ответ.
– Дело вот как обстоит: осенью прошлого года я общался с Лисбет Саландер. Все закончилось к Рождеству того же года. Затем она исчезла из города. Я вообще не видел ее больше года, пока не напал на ее след неделю назад.
Эрика Бергер подняла брови, из чего Бублански сделал заключение, что это для нее новость.
– Расскажите, как вы встретились.
Микаэль вдохнул побольше воздуха и коротко описал, что случилось возле ее парадной по улице Лундагатан. Бублански слушал, все больше и больше удивляясь, пытаясь одновременно понять, не сочинил ли все это Блумквист.
– Значит, вы с ней не разговаривали?
– Нет, она скрылась из виду между домами по Лундагатан. Я ждал, ждал, но она так и не появилась. Тогда я написал ей письмо, уговаривая дать о себе знать.
– И вы ничего не знаете, есть ли какая-то связь между нею и парой из Эншеде?
– Нет.
– А вы можете описать человека, напавшего на нее?
– Не думаю. Когда он набросился на нее, она сначала защищалась, потом побежала. Я видел его с расстояния в сорок – сорок пять метров. К тому же дело было ночью, кругом темно.
– Вы перед этим выпили?
– Немного, но отнюдь не был пьян. Я помню, что это был блондин, с прической «конский хвост», одетый в темную куртку до пояса, с заметным пивным животиком. Взбегая по лестнице на Лундагатан, я видел его лишь в спину, но он развернулся ко мне лицом, когда приготовился пнуть меня. Передо мной промелькнуло худое лицо с близко посаженными глазами.
– Почему ты раньше молчал об этом? – вмешалась Эрика Бергер.
Микаэль пожал плечами.
– Сначала были выходные, потом ты уехала в Гётеборг участвовать в тех дурацких теледебатах. В понедельник тебя не было, во вторник мы виделись впопыхах. Это как-то отодвинулось.
– Но в связи с тем, что случилось в Эншеде… почему вы об этом ничего не рассказывали в полиции? – спросил Бублански.
– С чего бы мне рассказывать об этом в полиции? С тем же успехом я мог бы рассказать, что схватил за руку карманного вора, пытавшегося обчистить меня в метро на станции «Т-сентрален» месяц назад. Между случившимся на Лундагатан и убийством в Эншеде нет никакой разумной связи.
– Но вы не сделали заявление в полицию?
– Нет. – Микаэль поколебался и продолжил: – Лисбет Саландер очень замкнутый человек. Я подумывал, не пойти ли мне в полицию, но решил, что это ее дело, подавать заявление или нет. Я хотел сначала поговорить с нею.
– Но вы этого не сделали?
– С Рождества позапрошлого года я с ней не разговаривал.
– Почему же ваши отношения – если, конечно, «отношения» – правильный термин – подошли к концу?
Микаэль помрачнел и наконец, тщательно взвешивая слова, ответил:
– Не знаю. Она прервала все контакты со мной.
– Что-то случилось?
– Нет, ничего. Никаких ссор, если вы это имеете в виду. Только что были друзьями – и вдруг она перестала снимать телефонную трубку, а потом совсем исчезла из моей жизни.
Обдумывая ответ Микаэля, Бублански решил, что он звучит правдиво и подтверждается сказанным Драганом Арманским о ее исчезновении из «Милтон секьюрити» почти в тех же выражениях. Что-то, очевидно, случилось с Лисбет Саландер зимой полтора года назад. Бублански повернулся к Эрике Бергер.
– А вы тоже знакомы с Лисбет Саландер?
– Я видела ее всего один раз. Вы не могли бы объяснить, почему занимаетесь ею в связи с убийством в Эншеде?
Бублански покачал головой.
– Она имеет отношение к месту убийства. Это все, что я могу сказать. Должен признать, что чем больше я слышу о Лисбет Саландер, тем больше она меня озадачивает. Что она вообще за человек?
– В каком отношении? – спросил Микаэль.
– Как бы вы ее описали?
– В профессиональном плане она одна из лучших исследователей материала, кого я когда-либо встречал.
Эрика Бергер покосилась на Микаэля Блумквиста и закусила губу. Бублански был уверен, что ему чего-то не договаривают.
– Ну, а как человек?
Микаэль помолчал.
– Она очень одинокий и своеобразный человек. Она необщительна, не любит говорить о себе. При этом обладает сильной волей и моральными принципами.
– Моральными принципами?
– Да. Своими собственными. Ее невозможно заставить поступиться тем, во что она верит. В ее внутреннем мире все делится на правильное и неправильное.
Бублански снова пришло в голову, что Микаэль Блумквист описал ее примерно в тех же выражениях, что и Драган Арманский. Два знавших ее человека высказали о ней чрезвычайно похожие соображения.
– Вы знакомы с Драганом Арманским? – спросил Бублански.
– Встречал его пару раз. Прошлой осенью мы вместе пошли выпить пива, когда я зашел к нему выяснить, куда девалась Лисбет.
– И вы утверждаете, что она квалифицированный исследователь, – припомнил Бублански.
– Лучший из всех, кого я знаю, – повторил Микаэль.
Бублански постучал кончиками пальцев по столу и покосился в окно, сквозь которое можно было видеть людей, спешащих по Гётгатан. В том, что он узнал, было полно несоответствий. Документы судебно-медицинской экспертизы, скопированные Хансом Фасте в опекунском совете, утверждали, что у Лисбет Саландер имеются серьезные психические нарушения, что она склонна к насилию и чуть ли не умственно недоразвита. Отзывы Арманского и Блумквиста рисовали картину, решительно отличавшуюся от той, что создавалась из заключений психиатров, наблюдавших за ней в течение нескольких лет. Эти оба описывали ее как своеобразного человека, но в голосе обоих слышался оттенок восхищения.
Блумквист сказал, что он «общался» с нею какое-то время, что вполне могло означать отношения сексуального характера. Бублански задумался, какие правила существуют в отношении лиц, признанных недееспособными. Может быть, Блумквист погрешил против закона, сексуально используя лицо, находящееся под защитой опеки?
– А как вы относитесь к ее социальной ущербности? – спросил он.
– Ущербности? – удивился Микаэль.
– К опеке над нею и ее психическим проблемам.
– К опеке? – переспросил Блумквист.
– К психическим проблемам? – пришла в изумление Бергер.
Бублански удивленно перевел взгляд с Микаэля на Эрику и обратно. «Они не знали. Действительно ничего не знали», – подумал он. Внезапно инспектор почувствовал сильнейшее раздражение к Арманскому и Блумквисту, а больше всего к Эрике Бергер с ее элегантной одеждой и шикарным видом на Гётгатан. «Расселась тут и поучает, что другим следует думать, а что – нет», – про себя возмутился он, но направил свою досаду на Микаэля.
– Не пойму, что случилось с вами и Арманским, – заметил он.
– В каком смысле?
– Лисбет Саландер то и дело попадала в психушку в подростковом возрасте. Судебно-медицинское заключение и гражданский суд пришли к выводу, что она не способна сама вести дела. Она была объявлена недееспособной. Документально удостоверено, что она склонна к насилию и всю свою жизнь имела неприятности с властями. Сейчас она подозревается в… причастности к двойному убийству. А вы с Арманским изображаете ее как какую-то принцессу.
Блумквист безмолвно уставился на Бублански.
– Я вот как могу возразить, – продолжил инспектор. – Мы искали связь между Лисбет Саландер и парой из Эншеде. Оказалось, что вы, нашедший убитых, – и есть это связующее звено. Можете как-то это прокомментировать?
Микаэль откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и попытался привести мысли в относительный порядок. Лисбет Саландер подозревается в убийстве Дага и Миа… Это немыслимо, невероятно. Способна ли она на убийство? Внезапно Микаэль вспомнил выражение лица, с которым Лисбет набросилась на Мартина Вагнера с клюшкой в руке два года назад. «Она бы убила его, не задумываясь. Она этого не сделала, потому что ей надо было спешить спасать мою жизнь, – мелькнуло у него в голове. Он машинально потрогал шею, вокруг которой Мартином Вагнером была наброшена удавка. – Но Дага и Мию… В этом нет ни малейшего смысла».
Микаэль знал, что Бублански пристально наблюдает за ним. Как и Драган Арманский, он стоял перед выбором. Рано или поздно ему придется решать, на чьей он стороне, когда Лисбет Саландер обвинят в убийстве. На стороне тех, кто считает ее виновной, или на стороне тех, кто убежден, что она невиновна.
Прежде чем он успел что-нибудь сказать, на столе Эрики зазвонил телефон. Она взяла трубку и протянула ее Бублански.
– Вас спрашивает некий Ханс Фасте.
Бублански внимательно слушал, что ему говорили. Микаэль и Эрика обратили внимание на то, что выражение его лица изменилось.
– Когда они заходят внутрь?
Молчание.
– Какой там адрес? Лундагатан… Ладно, я неподалеку, скоро буду. – Бублански торопливо поднялся с места. – Извините, что вынужден прервать беседу. Нынешний опекун Лисбет Саладер только что найден застреленным. Она объявлена в розыск по подозрению в трех убийствах.
Эрика открыла рот от удивления. Микаэль стоял как громом пораженный.
Захват квартиры в тактическом отношении был довольно простой операцией.
Ханс Фасте и Курт Свенссон прислонились к капоту своей полицейской машины, наблюдая, как вооруженный до зубов полицейский пикет занял лестничную клетку и пристройку во дворе.
Через десять минут вооруженный пикет мог констатировать то, что Фасте и Свенссон и без того прекрасно знали: на звонки в дверь никто не открывал.
Ханс бросил взгляд вдоль Лундагатан. К досаде пассажиров автобуса номер 66, улица была перекрыта на участке от Цинкенсдама до Хёгалидской церкви. Один автобус застрял непосредственно перед заграждением вверх по склону и не мог двинуться ни вперед, ни назад. Наконец Фасте подошел и приказал стоявшему там полицейскому отойти в сторону и пропустить автобус. В верхней части склона скопилось много любопытствующих, наблюдавших сверху за суматохой внизу.
– Неужели нельзя было сделать проще? – заметил Фасте.
– Что проще?
– Действовать проще, когда всего-то и требуется, что арестовать какую-то гопницу?
Курт Свенссон воздержался от обсуждения.
– Там всех-то дел, что девчонка ростом полтора метра и весом сорок килограммов, – добавил Фасте.
Было решено, что необходимости высаживать дверь кувалдой нет. Бублански успел подойти, когда они ожидали, пока слесарь не высверлит замок и не отойдет в сторону, чтобы бойцы могли захватить квартиру. Примерно восьми секунд оказалось достаточно, чтобы осмотреть сорокасемиметровую жилплощадь и удостовериться, что Лисбет Саландер не спряталась под кроватью, в гардеробе или ванной. Затем Бублански дал знать помощникам, что можно зайти.
Трое полицейских с любопытством осмотрели безупречно убранную и со вкусом обставленную квартиру. В комнатах на стенах красовались вставленные в рамки художественные черно-белые фотографии. В прихожей обнаружили полку с CD-проигрывателем и большой коллекцией компакт-дисков. Бублански рассмотрел среди них как тяжелый рок, так и оперу. Все выглядело эстетически приятно, декоративно и со вкусом.
Курт Свенссон обследовал кухню и не нашел ничего примечательного. Он просмотрел кипу газет, проверил раковину, посудный шкаф и морозильную камеру в холодильнике.
Фасте занялся гардеробом и бюро в спальне. Он присвистнул, наткнувшись на наручники и приспособления для сексуальных игр. В гардеробе обнаружил комплекты одежды из латекса, от одного вида которых его мама смутилась бы.
– Здесь любят повеселиться, – громко произнес он, поднимая вверх наряд из блестящей кожи, пошитый, согласно торговой метке, каким-то «Домино-фэшн».
На бюро, стоявшем в прихожей, Бублански обнаружил небольшую пачку невскрытых писем, адресованных Лисбет Саландер. Просмотрев пачку, он убедился в том, что она состояла в основном из счетов и банковских выписок. Из личных писем там было только одно – от Микаэля Блумквиста. Это соответствовало рассказу самого Блумквиста. Затем инспектор нагнулся и поднял с полу почту, лежавшую у почтовой щели в квартире и сохранившую следы полицейских ботинок. Все, что там было, это журнал «Новости Сёдермальма» и три конверта с письмами, адресованными Мириам Ву.
Бублански поразило неприятное подозрение. Он зашел в ванную и открыл там настенный шкафчик. Все, что там было, это упаковка с таблетками от головной боли «Альведон» и полтюбика с «Цитодоном». Последнее средство выдавалось по рецепту и было выписано на Мириам Ву. Кроме того, в шкафчике лежала только одна зубная щетка.
– Фасте, почему на двери стоит «Саландер – Ву»? – спросил он.
– Понятия не имею, – ответил Ханс.
– Ладно, спрошу еще: почему в прихожей на полу лежит почта, адресованная Мириам Ву, почему средство «Цитодон» в шкафчике в ванной выписано по рецепту на Мириам Ву? Почему там только одна зубная щетка? Почему кожаные брюки, которые ты держишь в руках, подходят тому, у кого рост 175 сантиметров, а не пигалице Лисбет Саландер?
В квартире установилось смущенное молчание.
– Проклятье! – воскликнул Фасте.
Великий четверг, 24 марта
После внепланового рабочего дня Кристер Мальм, вернувшись домой, чувствовал себя усталым и вымотанным. Он почувствовал пряный запах из кухни, зашел туда и обнял своего бойфренда.
– Как чувствуешь себя? – спросил Арнольд Магнуссон.
– Как выжатый лимон, – ответил Кристер.
– Я слышал об этом убийстве по новостям весь день. Имени не назвали, но картина ужасающая.
– Это действительно ужас. Даг работал для нас; хороший парень, мне он очень нравился. Я не был знаком с его подругой Миа, но Микке и Эрика встречали ее.
Кристер огляделся в кухне. Они купили эту квартиру на Алльхельгонагатан и переехали три месяца назад. Сейчас она показалась ему чужой.
Когда зазвонил телефон, Кристер и Арнольд посмотрели друг на друга и решили не отвечать. Включился автоответчик, и они услышали хорошо знакомый голос.
– Кристер, ты на месте? Возьми трубку.
Звонила Эрика Бергер. Она сообщила новости: теперь по подозрению в убийстве Дага и Миа полиция разыскивает бывшую помощницу Микаэля Блумквиста, делавшую для него анализ данных.
При этом известии Кристера охватило чувство нереальности происходящего.
Хенри Кортес пропустил сумятицу на Лундагатан по той простой причине, что все время находился за пределами полицейского пресс-центра в Кунгсхольмене и до него не дошло никакой информации. Ничего нового с тех пор, как провели поспешную пресс-конференцию днем, не поступало. Он устал, был голоден и зол – все, с кем он пытался установить контакт, отклоняли его попытки получить ответы на вопросы. Только к шести вечера, когда закончился обыск квартиры Лисбет Саландер, до него дошли слухи, что у полиции появился подозреваемый. Досада брала оттого, что информацию он получил от коллеги из вечерней газеты, у которого имелся налаженный постоянный контакт со своей редакцией. Вскоре Хенри посчастливилось выведать номер личного мобильного телефона прокурора Рихарда Экстрёма. Представившись, он задал важнейшие вопросы: кто, как и почему.
– Какой журнал вы представляете? – в свою очередь спросил Рихард Экстрём.
– Журнал «Миллениум». Я был знаком с одним из убитых. По слухам, полиция разыскивает определенное лицо. Что это значит?
– В данный момент ничего не могу вам сообщить.
– А когда сможете?
– Возможно, сегодня, позднее вечером, мы проведем еще одну пресс-конференцию.
Все это звучало очень туманно. Хенри Кортес дернул себя за толстую сережку в ухе.
– Пресс-конференцию созывают для журналистов новостной ленты. Я же работаю в ежемесячном журнале, и у нас чисто человеческое желание узнать, что происходит.
– Ничем не могу помочь. Придётся вам, как и другим, побороть нетерпение.
– Согласно моим источникам, разыскивается женщина. Кто она?
– Об этом сейчас я не могу распространяться.
– Вы можете опровергнуть информацию о том, что это женщина?
– Нет, я имею в виду, что не могу высказываться…
Инспектор криминальной полиции Еркер Хольмберг стоял на пороге спальни и озадаченно смотрел на огромную лужу крови на полу, где была найдена Миа Бергман. Повернув голову, он мог из дверного проема видеть похожую лужу на месте, где находилось тело Дага Свенссона. Обильное кровотечение заставляло задуматься. Крови было намного больше, чем ему доводилось видеть при пулевых ранениях. Это говорило о том, что используемые пули вызвали чудовищные повреждения, а значит, прав был комиссар Мортенссон, предположив, что убийца использовал охотничьи пули. Кровь, свернувшаяся в черно-бурую массу, покрывала бо́льшую часть пола, поэтому работники «Скорой помощи» и техники-криминалисты неизбежно наступали на нее, а потом разносили следы по всей квартире. У самого Хольмберга были голубые бахилы поверх кроссовок.
Он считал, что настоящий осмотр места преступления начинается только сейчас. Тела убитых вынесены из квартиры, последние два техника попрощались и ушли. Он остался один. Техники сделали снимки убитых, замеры брызг на стенах и обсудили площади распространения всплесков и скорость разлетания капель. Хольмберг знал смысл этих терминов, но следил за действиями техников с рассеянным вниманием. Работа криминалистов завершится подробным отчетом, в котором будет детально расписано, где стоял убийца по отношению к жертвам, на каком расстоянии, в каком порядке были произведены выстрелы, какие отпечатки пальцев могут представлять интерес. Все это находилось в стороне от задачи Еркера Хольмберга. В техническом анализе не будет ни слова о том, кто убийца, каков его – или ее, поскольку выяснилось, что главная подозреваемая является женщиной, – мотив убийства.… На все эти вопросы предстояло дать ответ именно ему.
Зайдя в спальню, Хольмберг поставил на стул старенький портфель и вытащил из него карманный магнитофон, цифровую камеру и блокнот.
Он начал с того, что открыл ящики комода у двери спальни. В двух верхних лежало нижнее белье, джемперы и шкатулка для драгоценностей, принадлежащие Миа Бергман. Еркер разложил все предметы на кровати и осмотрел содержимое шкатулки, но ничего особенного там не обнаружил. В нижнем ящике лежали два альбома с фотографиями и две папки с разными хозяйственными счетами. Он включил магнитофон и начал диктовать:
– Опись предметов, изъятых в квартире по адресу Бьёрнеборьсвеген, дом 8В. Спальня, нижний ящик комода. Два фотоальбома в переплетах размера А4. Папка с черным корешком с пометкой «Хозяйство», папка с синим корешком с пометкой «Документация по покупке квартиры», содержащая бумаги по кредиту и выплате займа. Небольшая картонная коробка с личными письмами, открытками и мелочами.
Все это он отнес в прихожую и сложил в большую сумку. Затем осмотрел ящички прикроватных тумбочек, стоявших по обе стороны двуспальной кровати. Открыв гардеробы, просмотрел одежду, прощупал все карманы и осмотрел обувь, проверяя, нет ли каких-то забытых или припрятанных предметов, а затем перешел к верхним полкам гардеробов. Он открывал все картонки и ящики для хранения галантереи. Время от времени ему попадались бумажки или разные предметы, которые он по тем или иным соображениям включал в протокол изъятого.
В спальне стоял втиснутый в угол письменный стол, крохотное рабочее место со стационарным компьютером марки «Компак» и стареньким монитором. Под столом помещалась тумба на колесиках, а сбоку от стола – низкий стеллаж. Еркер Хольмберг знал, что, вероятнее всего, самые важные находки ждали его у рабочего места – если хоть что-нибудь удастся найти. Поэтому письменный стол он оставил напоследок, а сначала пошел в гостиную продолжать осмотр. Открыв застекленный буфет, осмотрел каждую вазочку, ящичек, полочку. Затем переключился на большие книжные полки, стоявшие углом с одной стороны к наружной стенке, а с другой – к стенке ванной комнаты. Он взял стул и начал сверху, проверив, нет ли чего поверху. Затем прошел, полка за полкой, сверху вниз, вынимая книги пачками, перелистывая и проверяя, нет ли чего за книгами. Спустя сорок пять минут он вернул последнюю книгу на место. На обеденный стол выложил небольшую стопку книг, которые почему-то привлекли его внимание, включил магнитофон и продолжил диктовать:
– С книжных полок в гостиной. Книга Микаэля Блумквиста «Банкир мафии», книга на немецком «Государство и автономия», книга на шведском «Революционный терроризм» и книга на английском «Исламский джихад».
Книгу Микаэля Блумквиста он включил в список машинально, раз уж писатель появлялся в материалах предварительного следствия. Три другие книги не казались столь очевидным выбором. Еркер Хольмберг не представлял себе, могло ли убийство быть хоть как-то связано с политикой. У него не было никаких сведений о политической активности Дага Свенссона и Миа Бергман. Книги могли просто демонстрировать общеполитический интерес или оказались на полке как побочный продукт журналистской работы. С другой стороны, стоит отметить, что в квартире, где совершено двойное убийство, есть литература о политическом терроризме. Поэтому отложенные книги переместились в сумку к другим изъятым предметам.
Несколько минут Еркер потратил на осмотр ящиков обветшалого старомодного комода черного цвета.
Сверху стоял CD-проигрыватель, а в ящиках были собраны диски. Хольмбергу пришлось открыть каждый футляр и удостовериться, что надпись на нем соответствует содержанию. Несколько дисков были без обложки, откуда он заключил, что это диски, записанные дома, или же пиратские копии. Каждый из них он поставил в проигрыватель и убедился в том, что ничего, кроме музыки, на них нет. Довольно много времени у него отняла тумба под телевизором, стоявшая у входа в спальню. В ней было собрано большое количество видеокассет. Хольмберг поставил несколько кассет на выбор и удостоверился, что на них есть все, от боевиков до записей программы новостей и репортажей типа «Голые факты», «Инсайдер», «Задание: выяснить». Он изъял тридцать шесть кассет и внес их в протокол. На кухне открыл крышку термоса и выпил кофе, сделав короткую паузу, прежде чем продолжить.
На одной из полок кухонного шкафа Еркер собрал все имевшиеся там пузырьки и баночки, очевидно составлявшие запас семейных лекарств, сложил их в пластиковый пакет и отправил в одно из отделений своей рабочей сумки. Он извлек все продукты гастрономии с кухонных полок и холодильника, открыл каждую банку, каждый пакет, каждую вскрытую бутылку. В горшке на подоконнике Хольмберг обнаружил тысячу двести крон и квитанции. Вероятно, это была «наличка» на продукты. Ничего представляющего особый интерес не попалось. В ванной он не нашел ничего для изъятия, но заметил, что корзина для белья полна, и разобрал все, что в ней лежало. Гардероб в прихожей тоже требовал проверки, особенно карманы одежды.
Во внутреннем кармане пиджака Хольмберг нашел бумажник Дага Свенссона и отложил его для протокола изъятого. Содержимое бумажника составляла годовая карта в фитнес-клуб «Фрискис и Светтис», расчетная карта «Хандельсбанка» и чуть меньше четырехсот крон наличными. Он также отыскал сумку Миа Бергман и рассортировал ее содержимое. У нее тоже была годовая карта в «Фрискис и Светтис», кредитная карточка, карта покупателя магазина «Консул» и еще одна – «Клуб Горизонт» с логотипом глобуса. Кроме того, у нее лежали две тысячи пятьсот крон наличными – довольно большая, но все же вполне приемлемая сумма ввиду планировавшейся поездки на праздник. Тот факт, что деньги остались в бумажнике, уменьшало вероятность убийства с целью ограбления. Он заговорил в диктофон:
– В сумочке Миа Бергман, лежавшей на полке в гардеробе в прихожей, обнаружены карманный календарь типа ежедневника, адресная книжка и блокнот в черном переплете.
Хольмберг сделал еще один перерыв на кофе и отметил нетипичное для его опыта наблюдение, что в доме пары Свенссон – Бергман не нашлось пока что никаких постыдных или интимных предметов: ни припрятанных приспособлений для сексуальных игр, ни вызывающего нижнего белья, ни порнофильмов. Он не наткнулся на спрятанные сигареты с марихуаной, да и вообще не обнаружил никаких признаков незаконной деятельности. Они производили впечатление обычной пары из пригорода, с точки зрения полицейских, возможно, даже занудной.
Под конец Еркер вернулся в спальню и сел за письменный стол, около часа сортируя бумаги, найденные в верхнем ящике стола. Очень быстро он пришел к выводу, что ящики стола и стеллажа рядом содержали в основном материал по анализу и источникам к докторской диссертации Миа Бергман «Из России с любовью». Материал был тщательно классифицирован, как бывает в хороших полицейских отчетах, и Хольмберг зачитался некоторыми кусками текста. «Нам бы в отдел такую, как Миа Бергман», – подумал он. Одна из секций стеллажа была полупустой и содержала явно материал Дага Свенссона. Это были главным образом вырезки его собственных статей и другие интересовавшие его вырезки.
Теперь Хольмберг занялся стационарным компьютером, жесткий диск которого был всего на пять гигабайт и содержал всё – от программного обеспечения до скачанных статей и pdf-файлов. Ясно, что за вечер Еркеру все это было не прочитать, поэтому он включил в число изъятых предметов сам компьютер, лежавшие по соседству компакт-диски и штук тридцать zip-дисков.
Теперь Хольмберг сидел, досадливо задумавшись. Материал в компьютере, как ему предоставлялось, принадлежал Миа Бергман. Журналист Даг Свенссон нуждался в компьютере как важнейшем рабочем инструменте, но в настольном компьютере у него не было даже электронной почты. Значит, у Свенссона где-то есть свой собственный компьютер. Еркер Хольм-берг встал и задумчиво обошел квартиру. В прихожей лежал черный рюкзак с пустым отделением для компьютера и несколькими блокнотами, принадлежащими Дагу Свенссону. Если бы лэптоп запихнули куда-нибудь в квартире, он бы его нашел. Взяв ключи, Хольмберг спустился во двор и обнаружил машину Миа Бергман, а затем и кладовку в подвале. Компьютера нигде не было.
«Странность той собаки, дорогой Ватсон, в том, что она не лаяла», – вспомнилось ему.
Итак, в списке изъятого явно недостает компьютера.
Прокурор Экстрём вызвал к себе в кабинет Бублански и Фасте в половине седьмого, сразу после того, как те вернулись с Лундагатан. Курту Свенссону было поручено ехать в Стокгольмский университет поговорить с научным руководителем Миа Бергман по докторской диссертации. Еркер Хольмберг все еще работал в квартире в Эншеде. Соня Мудиг занималась осмотром места преступления на площади Уденплан. Прошло десять часов с тех пор, как Бублански был назначен руководителем следствия, и семь часов с момента начала поисков Лисбет Саландер. Бублански кратко проинформировал, как все прошло на Лундагатан.
– А кто такая Мириам Ву? – спросил Экстрём.
– О ней известно довольно мало. В полицейском регистре ее нет. Хансу Фасте поручается начать ее поиски завтра с утра пораньше.
– Но Саландер на Лундагатан не оказалось?
– По всем признакам похоже, что она там не живет. Во всяком случае, одежда в гардеробе совершенно не ее размера.
– Одежда, да еще какая! – вставил Ханс Фасте.
– И какая? – заинтересовался Экстрём.
– Не такая, какую дарят на именины.
– На данный момент мы ничего не знаем о Мириам Ву, – сказал Бублански.
– Да чего там еще знать? У нее весь гардероб забит униформой для проституток.
– Униформой? – переспросил Экстрём.
– А как же. Всякая там кожа, лак, корсеты, а в комоде фетишистские безделушки и игрушки для секса. Похоже, вся эта дребедень не дешевого пошиба.
– Вы имеете в виду, что Мириам Ву проститутка?
– На данный момент мы ничего не знаем о Мириам Ву, – с некоторым нажимом повторил Бублански.
– Несколько лет назад расследование социальной службы пришло к заключению, что Лисбет Саландер – потаскуха, – сказал Экстрём.
– Социальная служба знает, что говорит, – заметил Фасте.
– Отчет социальной службы не имеет своей основой задержание или расследование, – сказал Бублански. – Когда ей было лет шестнадцать-семнадцать, ее застали в парке Тантолунден в обществе мужчины существенно старше ее. В тот же год она была задержана в пьяном виде. И опять в обществе мужчины явно старше ее.
– Хочешь сказать, чтобы мы не делали поспешных выводов? – уточнил Экстрём. – Ладно. Но мне пришло в голову, что диссертация Миа Бергман посвящена трафикингу и проституции. Значит, есть шанс, что в ходе работы она связывалась с Саландер и этой самой Мириам Ву, чем-то их спровоцировала и тем самым как-то породила мотив для убийства.
– Очень может быть, что Бергман установила контакт с ее опекуном и колесо завертелось, – предположил Фасте.
– Возможно, – отозвался Бублански. – Это и должно установить следствие. Сейчас важно отыскать Лисбет Саландер. Раз она, очевидно, не живет на Лундагатан, значит, надо найти Мириам Ву и спросить ее, как она оказалась в квартире и какое отношение она имеет к Лисбет Саландер.
– Ну, а как же мы найдем Саландер?
– Она где-то поблизости. Все дело в том, что единственный адрес, которым мы располагаем, – это по Лундагатан. Перемена адреса не зарегистрирована.
– Не забудь, что ее клали в больницу Святого Стефана и что она жила в приемных семьях.
– Я все понимаю, – отозвался Бублански и сверился со своими записями. – Когда ей было пятнадцать лет, она сменила три приемные семьи. Со всеми у нее что-то не ладилось. С шестнадцати до восемнадцати лет она жила в Хегерстене, в семье Фредрика и Моники Гулльберг. Курт Свенссон навестит их сегодня вечером после встречи с научным руководителем в университете.
– А как насчет пресс-конференции? – спросил Фасте.
Атмосфера в кабинете Эрики Бергер царила безрадостная. Было семь часов вечера, а Микаэль Блумквист все сидел, не издав ни звука и почти оцепенев после ухода инспектора Бублански. Малин Эрикссон поехала на велосипеде на Лундагатан, где следила за действиями штурмовой группы. Вернувшись, она отчиталась о последствиях: никого, судя по всему, не задержали и движение транспорта по улице возобновилось. В редакцию позвонил Хенри Кортес и доложил, что, по слухам, полиция разыскивает одну женщину, не выдавая ее имя. Бергер выложила ему, о какой женщине идет речь.
Эрика и Малин обсудили, что еще стоило бы сделать, но не придумали ничего разумного. Ситуация осложнялась тем, что Микаэль и Эрика знали о той роли, какую сыграла Лисбет Саландер в деле Веннерстрёма: будучи первоклассным хакером, она поставляла Микаэлю бесценную секретную информацию. Малин Эрикссон об этом знать не знала и имени Лисбет Саландер никогда раньше не слышала. Из-за этого в разговоре между ней и Эрикой время от времени возникали плохо объяснимые паузы.
– Я пошел домой, – неожиданно произнес Микаэль, вставая с кресла. – Так устал, что голова не варит. Я должен выспаться.
Он перевел взгляд на Малин.
– У нас столько дел… Завтра Страстная пятница, и я думаю только спать и разбирать бумаги. Малин, ты можешь поработать в субботу-воскресенье?
– А что еще мне остается?
– Верно. Тогда начнем в субботу в двенадцать. Что, если мы устроимся не в редакции, а у меня дома?
– Ладно.
– Мне кажется, надо откорректировать задание, сформулированное сегодня утром, над которым нам всем придется работать. Разоблачения, сделанные Дагом Свенссоном, имели какое-то отношение к убийству. Наша задача – выяснить, кто убил Дага и Мию.
Как это осуществить, Малин было совершенно неясно, но она промолчала. Микаэль помахал рукой Малин с Эрикой и исчез без дальнейших разъяснений.
Было четверть восьмого, когда руководитель следственной группы Бублански неохотно последовал за начальником следственного отдела Экстрёмом на подмостки полицейского пресс-центра. Пресс-конференция, назначенная на семь, запаздывала на пятнадцать минут. В отличие от Экстрёма, Бублански не испытывал никакого желания появляться в свете прожекторов перед дюжиной телекамер. Попав в центр внимания, он чуть ли не впадал в панику и чувствовал, что никогда не привыкнет и уж тем более не полюбит свое изображение на экране телевизора.
Экстрём же, напротив, чувствовал себя как дома. Он поправил очки и уселся, напустив на себя соответствующую моменту серьезную мину. Позволив фотокорреспондентам минуту-другую пощелкать камерами, поднял руки, призывая собравшихся к порядку, а затем заговорил как по писаному.
– Добро пожаловать на эту импровизированную конференцию, посвященную убийству в Эншеде, произошедшему вчера поздно вечером. Я собираюсь поделиться с вами новой поступившей информацией. Для тех, кто не знает, сообщаю, что я – прокурор Рихард Экстрём, а это – инспектор криминальной полиции Ян Бублански из отдела насильственных преступлений Стокгольмского лена. Он руководит следственной группой. Начну с сообщения, которое я зачитаю, а затем предоставлю вам возможность задавать вопросы.
Экстрём помолчал, оглядывая журналистов, собравшихся здесь полчаса назад. Убийство в Эншеде было заметной новостью и обещало стать еще заметнее. Он удовлетворенно отметил присутствие представителей телепрограммы «Актуэльт», «Раппорт», канала «ТВ-4», а также репортеров из ТТ и других газет, как вечерних, так и утренних. Еще он обратил внимание, что пришло много незнакомых журналистов. В зале было не меньше двадцати пяти человек.
– Как известно, вчера за несколько минут до полуночи были зверски убиты двое в Эншеде. При осмотре места преступления обнаружено оружие – «Кольт .45 магнум». Государственная криминально-техническая лаборатория сегодня установила, что это орудие убийства. Владелец оружия установлен, и полиция сделала все возможное, чтобы его отыскать.
Экстрём сделал театральную паузу.
– Сегодня, около семнадцати часов, владелец револьвера был обнаружен мертвым в своей квартире около площади Уденплан. Он был застрелен и, вероятно, мертв к моменту двойного убийства в Эншеде. У полиции, – тут Экстрём сделал жест в сторону Бублански, – есть все основания считать, что речь идет об одном и том же преступнике, который, следовательно, разыскивается по подозрению в трех убийствах.
Среди присутствующих журналистов послышался гул. Тем более что некоторые начали приглушенно наговаривать что-то в свои мобильники. Экстрём слегка повысил голос.
– Есть ли у вас подозреваемый? – выкрикнул журналист с радио.
– Если меня не прерывать, мы скоро к этому подойдем. В настоящий момент имеется вполне определенное лицо, которое полиция хочет допросить в связи с этими тремя убийствами.
– Кто он?
– Это не он, а она. Полиция разыскивает женщину двадцати шести лет, имеющую отношение к владельцу оружием, которая, как мы установили, была на месте убийства в Эншеде.
Бублански нахмурил брови и стиснул зубы. Они подошли к тому пункту в повестке дня, по которому у них с Экстрёмом не было единодушия, а именно, должно ли руководство следствием раскрывать имя подозреваемого в тройном убийстве. Бублански хотел еще потянуть волынку, а Экстрём считал, что ждать ни к чему.
Аргументы Экстрёма были неоспоримы. Полиция разыскивала женщину, про которую было известно, что она психически больна и небезосновательно подозревается в трех убийствах. В течение дня она была объявлена в розыск сначала в лене, а затем по всей стране. Экстрём считал, что Лисбет Саландер представляет опасность и потому ее скорейшее задержание – в интересах общества.
Что касается аргументов Бублански, то они были слабее. По его мнению, следовало, по крайней мере, дождаться результатов обследования квартиры Бьюрмана, прежде чем сосредотачиваться лишь на одном подозреваемом.
Экстрём аргументировал свою позицию тем, что Лисбет Саландер, согласно имеющейся в их распоряжении документации, психически больна, склонна к насилию и ее, очевидно, что-то спровоцировало к вспышке бешенства и убийству. Кто может гарантировать, что ее жажда крови иссякнет?
– А что, если завтра она ворвется еще в одну квартиру и застрелит еще пару человек? – риторически спрашивал Экстрём.
На это у Бублански не было ответа, и Экстрём напомнил, что прецедентов имеется с избытком. Когда убийцу троих Юху Вальяккала из Омселе искали вдоль и поперек всей страны, полиция объявила его в розыск, опубликовав имя и фотографию, именно по той причине, что он представляет опасность для окружающих. Те же рассуждения приложимы и к Лисбет Саландер, и потому Экстрём решил огласить ее имя.
Прокурор поднял руку, призывая собравшихся прекратить шум. Сообщение о том, что в тройном убийстве подозревается женщина, должно иметь эффект разорвавшейся бомбы. Он сделал жест, предоставляющий слово Бублански. Пару раз кашлянув и поправив очки, тот вперил взгляд в бумажку с заранее согласованными формулировками.
– Полиция разыскивает женщину по имени Лисбет Саландер, двадцати шести лет. Будет доступна ее фотография из паспортного регистра. В настоящее время ее местонахождение неизвестно, но мы предполагаем, что она находится в пределах большого Стокгольма. Чтобы как можно быстрее найти эту женщину, полиция обращается к общественности за помощью. Лисбет Саландер имеет худощавое телосложение и рост сто пятьдесят сантиметров.
Он нервно перевел дыхание, чувствовал, что вспотел и что рубашка под мышками намокла.
– В свое время Лисбет Саландер находилась на лечении в психиатрической клинике. Считается, что она может представлять опасность как для себя самой, так и для окружающих. Хотим подчеркнуть: на данный момент мы не можем категорически утверждать, что она убийца, но в свете определенных обстоятельств нам необходимо допросить ее о том, что ей известно об убийстве в Эншеде и около Уденплана.
– Так не пойдет! – выкрикнул репортер одной из вечерних газет. – Либо вы подозреваете ее в убийстве, либо нет.
Бублански обратил беспомощный взгляд на прокурора Экстрёма.
– Полиция проводит масштабное расследование и работает над несколькими версиями. Имеются некоторые подозрения в отношении названной женщины, и для полиции крайне желательно допросить ее. Подозрения в отношении нее основаны на технических данных, полученных при осмотре места преступления.
– Какого типа эти данные? – немедленно последовал вопрос.
– В данный момент мы не можем обсуждать детали технического анализа.
Несколько журналистов заговорили одновременно. Экстрём поднял руку и указал на репортера «Дагенс эко», с которым он уже имел дело и которого считал довольно выдержанным.
– Инспектор криминальной полиции Бублански упомянул, что она содержалась в психиатрической клинике. В связи с чем?
– У этой женщины было… трудное детство и вообще целый ряд проблем. Она находилась под опекой; ее опекун и был владельцем оружия, из которого совершены убийства.
– Кто он?
– Это мужчина, застреленный в своей квартире в районе Уденплан. В настоящий момент мы не хотим сообщать его имя, поскольку его родственники еще не оповещены о случившемся.
– Какой у нее был мотив для убийства?
Бублански взял микрофон.
– В настоящее время полиция воздерживается от высказываний по поводу мотивов.
– Попадало ли ее имя в полицейский регистр?
– Да.
Затем последовал вопрос журналиста, чей зычный голос был слышен поверх других:
– Представляет ли она опасность для общества?
Экстрём, поколебавшись, кивнул.
– Мы располагаем информацией, что в безвыходных ситуациях она способна прибегать к насилию. Мы публично объявляем ее в розыск, потому что хотим как можно быстрее вступить с ней в контакт.
Бублански закусил губу.
Было уже девять часов вечера, а Соня Мудиг все еще находилась в квартире адвоката Бьюрмана. Она позвонила домой и сказала мужу, что задерживается. За одиннадцать лет брака ее муж уже смирился с тем, что рабочего дня с девяти до пяти ей не видать. Сидя за письменным столом в кабинете Бьюрмана, Соня разбирала бумаги, извлеченные из ящиков, когда услыхала стук в дверной косяк и увидела констебля Бублански, пытавшегося сохранить равновесие, нагрузившись двумя кружками кофе и синим пакетом с булочками с корицей, купленными в ближайшем киоске «Пресс-бюро». Она устало помахала ему, предлагая войти.
– Что тут нельзя трогать? – машинально спросил Бублански.
– Здесь техники уже закончили, но они все еще заняты в спальне и на кухне. Тело тоже здесь.
Бублански выдвинул стул и расположился напротив Сони. Она открыла пакет и вынула булочку.
– Спасибо. Мне просто до смерти хотелось кофе.
Они молча занялись перекусом.
– Я слышала, особого толка от квартиры на Лундагатан не было, – сказала Соня, прожевав остатки последней булочки и облизав пальцы.
– Дома никого не было. Нашли невскрытую почту на имя Саландер, но живет там некая Мириам Ву. Ее мы тоже пока не нашли.
– А кто она такая?
– Пока не знаю. Сведения о ней собирает Фасте. Оказалось, что она была вписана в контракт месяц назад, но в квартире, похоже, живет одна. Вероятно, Саландер переехала, не сообщив об изменении адреса.
– Возможно, она все заранее спланировала.
– Что? Тройное убийство? – Бублански печально покачал головой. – С этой заварухой нам еще разбираться и разбираться. Экстрём настоял на пресс-конференции, и теперь средства массовой информации заставят нас поплясать. А как ты, нашла что-нибудь?
– Если не считать Бьюрмана в спальне… нашла коробку из-под револьвера. Она сейчас в лаборатории, в поисках отпечатков пальцев. Тут у Бьюрмана есть папка с копиями ежемесячных отчетов о Саландер, отсылаемых в опекунский совет. Если верить этим отчетам, то Саландер просто ангел небесный.
– И он туда же, – возмутился Бублански.
– Куда именно?
– Еще один почитатель Лисбет Саландер.
Инспектор в двух словах рассказал, что услышал о ней от Драгана Арманского и Микаэля Блумквиста. Соня слушала, не прерывая. Когда он закончил, она провела рукой по волосам, потерла глаза и заметила:
– Ну просто фантастика.
Бублански задумчиво покусывал нижнюю губу. Соня Мудиг взглянула на него и с трудом подавила улыбку. Черты лица у инспектора были грубые, почти устрашающие. Но когда он недоумевал или сомневался в чем-то, его лицо принимало выражение обиженного ребенка. В такие минуты Соня про себя называла его Констеблем Бублой. Вслух она никогда не употребляла это прозвище и не знала, как оно возникло, но оно прекрасно соответствовало инспектору.
– Ладно, – сказала она. – А мы опираемся на что-нибудь солидное?
– Прокурор, кажется, уверен в себе. С сегодняшнего вечера Саландер объявлена в розыск по всей стране, – пояснил Бублански. – Весь прошлый год она провела за границей и, что не исключено, попытается сбежать из страны.
– А основания для ареста серьезные?
Бублански пожал плечами.
– Мы арестовывали людей и при меньших подозрениях, – ответил он.
– Отпечатки ее пальцев найдены на револьвере в Эншеде. Убит ее опекун. Не хочу забегать вперед, но думаю, что орудие убийства то же самое. Об этом мы узнаем завтра – техники нашли прилично сохранившийся фрагмент пули в кровати.
– Отлично.
– В нижнем ящике письменного стола лежит несколько патронов к револьверу. У пули урановый сердечник и никелевая оболочка.
– Так.
– У нас довольно большой набор бумаг, подтверждающих, что Саландер чокнутая. При этом Бьюрман был ее опекуном – и владельцем оружия.
– М-м-м, – промычал Бубла с кислым выражением лица.
– Еще у нас есть связующее звено между Саландер и парой в Эншеде – Микаэль Блумквист.
– М-м-м, – продолжал мычать Бублански.
– Ты вроде сомневаешься?
– У меня как-то не складывается представление о Саландер. По бумагам получается одно, а Арманский и Блумквист говорят другое. Документация свидетельствует о том, что она фактически недоразвитая психопатка, а эти двое описывают ее как компетентного исследователя. Слишком большой разнобой в этих двух версиях. В отношении Бьюрмана мы не располагаем никаким мотивом и не имеем никаких свидетельств ее знакомства с парой в Эншеде.
– А нужны ли мотивы психопатке?
– Я еще не был в спальне. Как там обстоит дело?
– Я нашла Бьюрмана, уткнувшегося головой в кровать, стощего на коленях, словно перед вечерней молитвой. Он был голый. Выстрел сделан в затылок.
– Ровно один выстрел? Точно как в Эншеде.
– Насколько я видела, выстрел был один. Такое впечатление, что Саландер, если это действительно была она, заставила его встать на колени перед кроватью, а потом выстрелила. Пуля вошла сбоку через затылок и вышла через лицо.
– Выстрел в затылок. Выглядит как устранение.
– Точно.
– Я подумал… может быть, кто-то слышал выстрел?
– Окно его спальни выходит во двор, а соседи сверху и снизу уехали на Пасху. Окно было закрыто. К тому же она воспользовалась подушкой, чтобы приглушить звук.
– Очень предусмотрительно.
В этот момент из-за двери выглянул техник-криминалист Гуннар Самуэльссон.
– Мудиг, мы собирались увозить тело и перевернули его. Вам надо кое на что посмотреть.
Они прошли в спальню. Тело Нильса Бьюрмана уже положили на спину, на каталку, чтобы доставить затем к патологоанатому. Причина смерти была очевидной. Весь лоб представлял собой сплошную рану в десять сантиметров шириной, причем кусок лобной кости свободно свисал на лоскуте кожи. Брызги крови над кроватью и на стене говорили сами за себя.
Бублански выпятил губы, как ребенок.
– А на что нам надо смотреть? – спросила Мудиг.
Гуннар Самуэльссон приподнял покрывало и обнажил нижнюю часть живота Бьюрмана. Бублански водрузил на нос очки и вместе с Соней подошел поближе, чтобы прочитать текст, вытатуированный на животе Бьюрмана. Буквы были сделаны кое-как, неровно. Ясно, что их наносил непрофессиональный татуировщик. Но текст прочитывался во всей своей нежелательной очевидностью: Я – САДИСТСКАЯ СВИНЬЯ, ПОДОНОК И НАСИЛЬНИК.
Мудиг и Бублански изумленно воззрились друг на друга.
– Может быть, перед нами намек на мотив? – вопросительно пробормотала Соня.
По дороге домой Микаэль Блумквист купил четырехсотграммовую упаковку полуфабрикатных макарон с соусом. Пока они разогревались в микроволновке, он постоял под душем минуты три. Когда еда было готова, съел ее прямо из вскрытой упаковки – так он был голоден. Никакого удовольствия от еды Микаэль не получил, просто затолкал ее в себя как можно быстрее. Покончив с макаронами, он открыл бутылку легкого пива «Вестфюн», выпил ее прямо из горлышка и, не зажигая света, встал у окна с видом на Старый город и постоял минут двадцать, стараясь отогнать от себя всякие мысли.
Ровно сутки назад он был в гостях у сестры, и Даг Свенссон позвонил ему на мобильник. Миа и Даг были тогда еще живы.
Микаэль не спал уже тридцать шесть часов, а возраст у него уже не тот, когда можно запросто провести бессонную ночь. Он знал, что не сможет заснуть и что мысли его будут все время крутиться вокруг увиденного. Было такое чувство, что картины происшедшего в Эншеде запечатлелись в его сознании навсегда.
В конце концов Микаэль отключил мобильник и залез в постель под одеяло. Было уже одиннадцать, а сон все не шел. Тогда он встал, включил кофеварку и, запустив проигрыватель, поставил компакт-диск с Дебби Харри, поющей про Марию. Потом, завернувшись в одеяло, сел на диван в гостиной с чашкой кофе и начал думать о Лисбет Саландер.
Что он вообще о ней знал? Почти ничего.
Микаэлю было известно, что она обладает фотографической памятью, что она высококлассный хакер. Что она необычная и замкнутая женщина, неохотно говорившая о себе, что она не испытывала доверия к властям.
Он знал, что она способна на грубое насилие. Именно благодаря этому он остался в живых.
Но он понятия не имел, что она была признана недееспособной, находилась под опекой, а в подростковом возрасте кочевала по психбольницам.
Надо было выбирать, чью сторону он принимает.
Где-то за полночь Микаэль решил для себя: вопреки выводам полиции, он не желает верить в то, что убийство Дага и Миа – дело рук Лисбет.
Когда его сморил сон, Микаэль и сам не знал, но в половине пятого утра он проснулся на диване. Переместившись в кровать, тут же заснул.
Страстная пятница, 25 марта – предпасхальная суббота, 26 марта
Малин Эрикссон откинулась на спинку дивана в гостиной Микаэля Блумквиста и, сама того не сознавая, положила ноги на журнальный столик перед собой, но тут же спохватилась и убрала их. Микаэль добродушно улыбнулся.
– Ничего страшного, не смущайся. Расслабься и будь как дома.
Она улыбнулась в ответ и положила ноги обратно.
В пятницу Микаэль забрал из редакции «Миллениума» копии всех бумаг, оставшихся после Дага Свенссона, и перевез их домой, а затем рассортировал на полу в гостиной. В субботу они с Малин потратили восемь часов на то, чтобы тщательно просмотреть его электронную почту, записи в блокноте и, самое главное, текст будущей книги.
Утром к Микаэлю заехала сестра Анника Джаннини, прихватив с собой вечерние газеты с «фронтовыми сводками» и паспортной фотографией Лисбет Саландер, распечатанной на всю первую полосу. Одна газета придерживалась фактов и дала заготовок: РАЗЫСКИВАЕТСЯ В СВЯЗИ С ТРОЙНЫМ УБИЙСТВОМ. Другая газета накаляла страсти заголовком: ПОЛИЦИЯ ИЩЕТ СУМАСШЕДШУЮ СЕРИЙНУЮ УБИЙЦУ.
В течение часового разговора Микаэль объяснил свое отношение к Лисбет Саландер и причины, по которым не верит в ее виновность. Под конец он спросил, согласится ли сестра быть адвокатом Лисбет Саландер, если ее поймает полиция.
– Я представляла интересы женщин в делах о насилии и грубом обращении, но среди них не было подозреваемых в убийстве, – ответила Анника.
– Ты – самый толковый адвокат из всех, кого я знаю, а Лисбет понадобится кто-то, кому она могла бы доверять. Мне кажется, она примет твою кандидатуру.
Анника подумала с минуту и наконец не без колебаний сказала, что могла бы при необходимости обсудить это с Лисбет Саландер.
В час дня позвонила инспектор уголовной полиции Соня Мудиг и попросила разрешения без промедления зайти за сумкой Лисбет. Очевидно, полиция вскрыла и прочла письмо Микаэля, отосланное на Лундагатан.
Мудиг появилась через двадцать минут, и Микаэль предложил ей и Малин Эрикссон присесть у обеденного стола в гостиной. Сам он пошел на кухню и достал сумку Лисбет, стоявшую на полке рядом с микроволновкой. После секундного колебания открыл сумку и вынул молоток и газовый баллончик. «Сокрытие вещественных доказательств» – вот что это было. Баллончик со слезоточивым газом классифицировался как оружие, его ношение могло повлечь наказание. Молоток, безусловно, мог вызвать некоторые ассоциации со склонностями Лисбет к насилию. Это ни к чему, решил Микаэль.
Он предложил кофе Соне Мудиг.
– Можно задать вам несколько вопросов? – спросила она.
– Пожалуйста.
– В вашем письме к Саландер, которое мы нашли на Лундагатан, вы пишете, что находитесь перед ней в долгу. Что вы имеете в виду?
– Что Лисбет помогла мне.
– А в чем?
– Это была помощь сугубо личного характера, и я не собираюсь о ней говорить.
Соня Мудиг пристально взглянула на него.
– Речь идет о расследовании убийства.
– И я надеюсь, что вы как можно быстрее поймаете убийцу Дага и Миа.
– Вы не верите, что это Саландер?
– Нет.
– Кто же тогда убил ваших друзей?
– Не знаю, но Даг Свенссон собирался припереть к стенке целый ряд людей, которым было что терять. Кто-то из них мог быть убийцей.
– А почему этому лицу понадобилось убивать адвоката Нильса Бьюрмана?
– Не знаю. Пока что.
Взгляд его был непреклонен. Соня Мудиг улыбнулась. Она знала, что его прозвищем было Калле Блумквист, как у персонажа книги Астрид Линдгрен, и вдруг поняла почему.
– Вы собираетесь с этим разобраться?
– Если смогу. Можете передать это Бублански.
– Обязательно. А если Лисбет Саландер даст о себе знать, надеюсь, вы нам сообщите.
– Не думаю, что она даст о себе знать и признается в убийстве, но если это произойдет, я сделаю все, чтобы убедить ее сдаться полиции. В этом случае я собираюсь помочь ей любым способом – ведь ей понадобится друг.
– А если она будет утверждать, что невиновна?
– Тогда я надеюсь, что она сможет пролить свет на происшедшее.
– Господин Блумквист… строго между нами и не раздувая эмоций… надеюсь, вы понимаете, что Лисбет Саландер должна быть арестована. Я также надеюсь, что вы не наделаете глупостей, если она даст о себе знать. Если же вы ошибаетесь и она преступница, ситуация может быть сопряжена со смертельной опасностью, если не отнестись к ней со всей серьезностью.
Микаэль кивнул.
– Надеюсь, за вами нам нет необходимости устанавливать слежку. Вы знаете, что, содействуя разыскиваемому лицу, вы нарушаете закон. В этом случае последний предусматривает наказание за укрывательство преступника.
– А я надеюсь, что вы найдете время подумать о других возможных преступниках.
– Обязательно. Следующий вопрос: знаете ли вы, на каком компьютере работал Даг Свенссон?
– У него был подержанный «Мак Айбук 500», белый, с экраном четырнадцать дюймов. Напоминает мой, но с экраном побольше.
– А где хранился его ноутбук, вы знаете?
– Даг обычно носил его в своем черном рюкзаке. Должно быть, он у него дома.
– Там его нет. Может быть, он на его рабочем месте?
– Нет. Я осмотрел его письменный стол, и компьютера там не было.
Они помолчали.
– Значит, компьютер Дага Свенссона пропал? – спросил наконец Блумквист.
Микаэль и Малин составили немалый список лиц, теоретически способных иметь мотив убийства Дага Свенссона. Записав каждое имя крупными буквами на отдельном листе бумаги, Микаэль развесил их все на стене в гостиной. Список состоял из мужчин, бывших либо клиентами проституток, либо сутенерами и упоминавшихся в книге. К восьми вечера у них образовался список из тридцати семи имен, из которых двадцать девять можно было идентифицировать, а восемь фигурировали лишь под псевдонимами в изложении Дага. Двадцать поименованных мужчин были клиентами, пользовавшимися услугами девушек.
Микаэль и Малин также обсудили, насколько книга Дага Свенссона готова к печати. Реальная проблема состояла в том, что многие утверждения основывались на фактах, доступ к которым имели только Даг или Миа. Они могли бы дать разъяснения. А любой другой, пишущий об этом, с меньшими знаниями предмета, должен все проверить и как следует выяснить.
Они пришли к заключению, что приблизительно восемьдесят процентов рукописи можно публиковать без проблем, но оставшиеся двадцать процентов требуют дополнительных исследований, предваряющих журнальную публикацию. Их неуверенность проистекала вовсе не из сомнений в правильности содержания книги, а из того, что они недостаточно владели материалом. Будь Даг жив, они бы опубликовали книгу, ни секунды не сомневаясь, ведь Даг и Миа могли бы разобраться с критикой и парировать возможные возражения.
Взглянув в окно, Микаэль отметил, что уже стемнело и идет дождь. Он спросил Малин, не хочет ли она еще кофе, но та не хотела.
– Ладно, – подытожила Малин. – С рукописью все понятно, но след убийцы Дага и Миа мы пока не нашли.
– Его имя, может быть, висит у нас на стене, – сказал Микаэль.
– Это может быть кто-то не имеющий отношения к книге. Или же твоя приятельница.
– Лисбет, – напомнил Микаэль.
Малин покосилась на него. Она работала в «Миллениуме» уже полтора года, начав посреди того хаоса, который царил в редакции во время дела Веннерстрёма. После нескольких лет, когда она замещала постоянных сотрудников или работала временно, Малин наконец получила постоянную должность в «Миллениуме». Как ей тут нравилось! К тому же работать здесь было престижно. С Эрикой Бергер и другими сотрудниками у нее сложились близкие отношения, но Микаэля Блумквиста она всегда немного стеснялась. Особых причин для этого не было, но из всех сотрудников Малин считала Микаэля самым замкнутым и строгим. Весь прошлый год он являлся на работу поздно, сидел один у себя в кабинете или у Эрики Бергер. Часто его вообще не было на месте, и в первые месяцы Малин казалось, что его можно чаще видеть на экране телевизора, чем живьем в редакции. Он часто разъезжал или, судя по всему, был занят где-то еще. Он не предрасполагал к добродушному общению, и со слов других сотрудников она сделала заключение, что Микаэль изменился, стал молчаливее и сдержаннее.
– Чтобы заниматься поиском причин, по которым были убиты Даг и Миа, мне нужно больше знать о Саландер. Я даже не знаю, с какого конца подступиться к делу, если…
Конец фразы повис в воздухе. Микаэль покосился на нее, потом сел в кресло перпендикулярно к ней и тоже положил ноги на столик.
– Как тебе нравится в «Миллениуме»? – неожиданно спросил он. – Я хочу сказать, что ты у нас работаешь уже полтора года, а я все это время мотался, как белка в колесе, и даже не успел как следует с тобой познакомиться.
– Мне очень нравится, – ответила Малин. – А ты мною доволен?
Микаэль улыбнулся.
– Мы с Эрикой все время радуемся, что нам достался на редкость толковый секретарь редакции. Ты – просто находка для нас. Мне жаль, что я не сказал тебе этого раньше.
На лице Малин появилась довольная улыбка. Похвала от Микаэля Блумквиста была в высшей степени лестна.
– Но я ведь не об этом спросила, – напомнила она.
– Ты спрашиваешь, какое отношение имеет Лисбет Саландер к «Миллениуму»?
– Об этом вы с Эрикой молчите.
Микаэль кивнул и встретился с ней взглядом. И он, и Эрика полностью доверяли Малин Эрикссон, но кое-что не могли с ней обсуждать.
– Согласен, – сказал он. – Если уж раскапывать убийство Дага и Миа, тебе нужно знать больше. Я – первоисточник всей информации и к тому же связующее звено между Лисбет и Дагом с Миа. Можешь начать задавать мне вопросы, а я отвечу, как смогу. А когда не смогу, скажу об этом.
– С чего это такая завеса секретности? Кто такая Лисбет Саландер и какое отношение она имеет к «Миллениуму»?
– Дело обстоит вот как. Два года назад я нанял Лисбет Саландер для сбора материала в одном чрезвычайно сложном деле. Проблема в том, что я не могу рассказать тебе, что именно делала для меня Лисбет. Эрика в курсе дела, но она связана обещанием хранить все в тайне.
– Два года назад… Значит, до того, как ты вывел Веннерстрёма на чистую воду. Так я могу взять за основу, что она занималась исследованием, предшествующим именно этому делу?
– Нет, не можешь. Я не собираюсь ни подтверждать, ни отрицать твое предположение. Все, что я могу сказать, это что я нанял Лисбет для дела, с которым она великолепно справилась.
– Ладно. Сам ты жил тогда в Хедестаде, насколько я знаю, отшельником. Так что тем летом Хедестад еще отсутствовал на карте журналистского интереса. Харриет Вагнер воскресла из мертвых и так далее. Странно, что «Миллениум» ни словом не обмолвился о воскрешении Харриет.
– Как уже было сказано, об этом я не издам ни звука. Можешь гадать до бесконечности, но вероятность того, что угадаешь, по-моему, близка к нулю. – Микаэль улыбнулся. – К тому же мы не писали о Харриет, поскольку она член правления. Пусть другие журналы уделяют ей внимание, если хотят. Что касается Лисбет – поверь мне, работа, которую она делала тогда для меня, не имеет ни малейшего отношения к тому, что произошло в Эншеде. Никакой связи тут нет.
– Ладно.
– Хочу дать тебе совет: не гадай, не делай выводов. Просто имей в виду, что она работала для меня и что я не могу обсуждать, чем она занималась. Скажу еще, что она вдобавок кое-что сделала для меня. Был случай, когда она буквально спасла мне жизнь. Я перед ней в неоплатном долгу.
Малин удивленно вздернула брови. Об этом она в «Миллениуме» ничего не слышала.
– Выходит, ты знаешь ее очень хорошо?
– Наверное… В той мере, в какой вообще можно знать Лисбет Саландер, – ответил Микаэль. – Она, кажется, самый скромный человек из всех, кого я знаю. – Он поднялся и бросил взгляд в темноту сквозь окно. – Решай сама, а я думаю налить себе водки с лаймом.
– Давай. Уж лучше водка, чем снова кофе.
Пасхальные выходные Драган Арманский проводил на даче на острове Блидё, целиком погрузившись в размышления о Лисбет Саландер. Дети его уже выросли и проводили выходные отдельно от родителей. После двадцати пяти лет брака его жена Ритва без труда угадала, что сейчас мысли его находятся далеко. Драган погрузился в молчаливое раздумье и отзывался невпопад, когда она к нему обращалась. Каждый день он брал машину и ехал в продуктовую лавку, где продавались и газеты. Потом садился у окна на веранде и читал статьи об охоте на Лисбет Саландер.
Драган Арманский был недоволен собой. Недоволен оттого, что так грубо ошибся в Лисбет. О том, что у нее проблемы с психикой, ему было давно известно. Он допускал мысль, что она способна на насилие и может перейти к решительным действиям в случае угрозы. Можно даже как-то понять, что Лисбет пришла в ярость от своего опекуна, которого она, безусловно, воспринимала как человека, вмешавшегося в ее личные дела и поступки. Все попытки регулировать ее жизнь воспринимались ею как провокационное или даже враждебное посягательство на ее свободу.
Но в сознании Арманского просто не укладывалось, что могло заставить ее поехать в Эншеде и застрелить двух людей, которых она, судя по всему, совершенно не знала.
Драган все время ожидал, что всплывет какая-то связь между Саландер и парой в Эншеде: может быть, кто-то из них имел с ней дело или совершил нечто разъярившее ее. Но по газетным сообщениям такая связь не просматривалась. Вместо этого было полно гипотез о том, что у психически больной Лисбет Саландер произошла вспышка агрессии.
Дважды Арманский звонил инспектору криминальной полиции Бублански, расспрашивал, как идет расследование, но даже руководитель следствия не мог прояснить, какова связь между Саландер и парой в Эншеде – кроме того, что Микаэля Блумквист знал их всех. Однако тут следствие оказалось в тупике. Микаэль Блумквист знал как Саландер, так и пару в Эншеде, но каких-либо доказательств того, что Лисбет знала или хотя бы слышала о Даге Свенссоне и Миа Бергман, не существовало. Вот почему следствие было не способно восстановить разные события. Не будь ее отпечатков пальцев на орудии убийства и ее несомненной связи с первой жертвой, адвокатом Бьюрманом, полиция до сих пор не сдвинулась бы с мертвой точки.
Вернувшись из ванной комнаты, Малин Эрикссон снова уселась на диван у Микаэля Блумквиста.
– Давай подведем итог, – предложила она. – Наша цель – выяснить, убила ли Лисбет Саландер Дага и Мию, как утверждает полиция. С чего нам начать – понятия не имею.
– Смотри на это как на журналистское расследование, – сказал Микаэль. – Не наше дело вести полицейское расследование, но мы можем следить за их расследованием и извлекать факты, известные им. Это как любое разбирательство, с той лишь разницей, что мы не обязательно станем публиковать результаты наших находок.
– Но если убийца – Саландер, должна же быть какая-то связь между всеми троими, а единственное связующее звено – это ты.
– Никакое я не звено в этом деле. Больше года я не видел Лисбет и не представляю себе, откуда она могла узнать об их существовании.
Тут Микаэль вдруг приумолк. В отличие от других, ему было известно, что Лисбет Саландер – опытнейший хакер. Ему вдруг пришло в голову, что его ноутбук полон перепиской с Дагом Свенссоном и разными версиями книги Дага, а кроме того, там есть копия диссертации Миа Бергман. Микаэль не знал, забиралась ли Лисбет в его компьютер или нет, но именно так она могла обнаружить, что он знаком с Дагом Свенссоном.
Проблема была в том, что Микаэль представить себе не мог, каким побуждением могла руководствоваться Лисбет, чтобы поехать в Эншеде и убить Дага с Миа. Напротив, ведь они работали над проблемой насилия над женщинами, а такое Лисбет могла только всячески поддержать, насколько Микаэль знал ее.
– У тебя такое выражение лица, будто тебе что-то пришло в голову, – заметила Малин.
Микаэль и не помышлял рассказывать о талантах Лисбет в компьютерной сфере.
– Нет, я просто устал, и у меня голова кругом идет, – возразил он.
– Теперь она подозревается не только в убийстве Дага и Миа, но и в том, что застрелила своего опекуна, а здесь уж связь налицо. Ты знаешь о нем что-нибудь?
– Ровным счетом ничего. Я вообще не слышал об адвокате Бьюрмане и не подозревал, что у нее есть опекун.
– Слишком маловероятно, чтобы кто-то другой мог убить всех троих. Даже если кто-то и убил Дага с Миа из-за их материалов, с какой стати убивать еще и опекуна Лисбет Саландер?
– Это ясно, и у меня это из головы не идет. Но меня посещала мысль об одной возможной версии, когда кто-то посторонний мог убить Дага, Мию и опекуна Лисбет.
– И что это за версия?
– Допустим, что Дага и Мию убили за то, что они раскопали правду о деятельности секс-мафии и что Лисбет как-то оказалась во все это замешана. Раз Бьюрман был опекуном Лисбет, она могла доверить ему какую-то важную информацию, и таким образом он превращался в свидетеля или просто обладателя информации о чем-то, за что и поплатился жизнью.
Малин задумалась.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – с сомнением сказала она, – но у этой теории нет никакого основания.
– Да, основания недостает.
– А как ты сам думаешь: виновна она или нет?
Микаэль долго думал, прежде чем ответить.
– Если вопрос стоит так: способна ли она на убийство? Тогда я бы ответил – да. Лисбет Саландер способна применить насилие. Я видел ее в деле, когда…
– Когда она спасла тебе жизнь?
Микаэль кивнул.
– Не могу тебе рассказывать, что произошло, но один мужчина собирался меня убить и был очень близок к этому. Она вовремя вмешалась и отделала его как следует клюшкой для гольфа.
– И ты не сообщил об этом в полицию?
– Нет. Это должно остаться между нами.
– Ладно.
Он строго взглянул ей в глаза.
– Малин, на тебя можно положиться?
– Я никому не расскажу, о чем мы сегодня говорили, даже Антону. Ты не только мой шеф, ты отличный парень, и я не собираюсь тебя подводить.
Микаэль кивнул.
– Извини, – сказал он.
– Хватит извиняться.
Он рассмеялся, а потом посерьезнел.
– Я уверен, что она при необходимости убила бы его, чтобы защитить меня.
– Ясно.
– В то же время я воспринимаю ее как вполне здравого человека. Немного странного, это точно, но разумного в рамках своих собственных принципов. Она применила силу, потому что это было необходимо, а не из удовольствия. Чтобы убить, ей нужна весомая причина – скажем, если ей грозит страшная опасность.
Он снова задумался. Малин терпеливо наблюдала.
– Мне нечего сказать о ее опекуне. Я о нем ничего не знаю. Но даже вообразить себе не могу, чтобы она убила Дага и Мию. Я в это не верю.
Наступило молчание. Малин покосилась на часы и увидела, что уже половина десятого.
– Время позднее. Мне пора домой, – сказала она.
Микаэль кивнул.
– Мы просидели целый день. Завтра утром продолжим думать. Нет уж, посуду оставь, я все вымою.
В ночь на Пасхальное воскресенье Арманский не спал, прислушиваясь к посапыванию Ритвы. У него так и не появилось ясности в произошедшей драме. Тогда Драган встал, надел тапочки, халат и вышел в гостиную. Было прохладно; он положил несколько поленьев в камин, потом откупорил легкое пиво, сел и уставился в темноту на фарватер Фурусунда.
– Что же мне известно? – спросил он себя.
Драган Арманский мог с уверенностью утверждать, что Лисбет Саландер – человек необычный и непредсказуемый. В этом не было сомнений.
Он знал, что зимой 2003 года что-то случилось, ведь тогда она неожиданно прекратила на него работать и исчезла, на год отправившись в путешествие по свету. Он подозревал, что Блумквист имеет к этому какое-то отношение; но, оказывается, Микаэль тоже не знал, что случилось.
Вернувшись и навестив его, Лисбет утверждала, что не нуждается в деньгах, и Арманский истолковал в том смысле, что она перебьется еще некоторое время.
Весной она регулярно навещала Хольгера Пальмгрена, но с Блумквистом контакт не возобновила.
Она убила троих, двое из которых были, как видно, ей совершенно не знакомы.
«Что-то здесь не то. Совершенно нелогично», – думал он.
Арманский глотнул еще пива из горлышка бутылки и закурил сигарету. Его мучила совесть, что усугубляло его плохое настроение в выходные.
Во время посещения Бублански Драган без колебаний выдал тому всю возможную информацию для поимки Лисбет Саландер. Он не сомневался в том, что ее надо поймать, и чем быстрее, тем лучше. Но его мучала совесть, что он был о ней столь низкого мнения, что без рассуждений принял известие о ее вине. Арманский всегда был реалистом. Если к тебе является полиция и заявляет, что некто подозревается в убийстве, то с большой вероятностью так оно и есть. То есть Лисбет Саландер виновна. Но полиция не принимала во внимание, что Лисбет, может быть, считала себя вправе так поступить. Могли существовать смягчающие обстоятельства или хотя бы какое-то разумное объяснение ее взрыва. Задача полиции в том, чтобы поймать ее и доказать, что стреляла она, а не в том, чтобы копаться в ее душе и объяснять, почему она это сделала. Им-то было достаточно найти мало-мальски подходящий мотив убийства, а при отсутствии такового они будут готовы списать все на приступ безумия. Лисбет Саландер вроде Маттиаса Флинка[25]… Драган покачал головой.
Нет, такое объяснение его не устраивало.
Лисбет Саландер никогда ничего не делала по принуждению или не продумав последствия.
«Необычная – да, сумасшедшая – нет».
Значит, должно быть какое-то объяснение, каким бы странным или недопустимым оно ни было для посторонних.
Часа в два ночи Арманский принял решение.
Пасхальное воскресенье, 27 марта – вторник, 29 марта
Несмотря на ночь, проведенную в мучительных размышлениях, Драган Арманский встал в воскресенье утром рано. На цыпочках, чтобы не разбудить жену, он спустился вниз, сварил кофе и сделал бутерброды. Затем достал лэптоп и начал писать.
Он воспользовался готовой формой рапорта, которая была в ходу в «Милтон секьюрити», когда там занимались анализом данных о каком-то лице. Он включил в этот рапорт все существенные базовые факты о Лисбет Саландер, какие мог припомнить.
В девять спустилась Ритва и налила себе кофе из кофеварки. На вопрос, чем он занимается, Драган уклончиво ответил и продолжил методично писать. Она знала своего мужа достаточно хорошо, чтобы понять, что это воскресенье для них потеряно.
Микаэль Блумквист ошибся в скорости распространения информации. Вероятно, это объяснялось тем, что наступила Пасха и в помещении полиции было малолюдно. Только к Пасхальному воскресенью средства массовой информации узнали, что это он обнаружил Дага и Мию. Первым его отловил репортер из «Афтонбладет», старый знакомый.
– Привет, Блумквист. Это Никласон.
– Привет, Никласон.
– Значит, это ты обнаружил пару в Эншеде.
Микаэль подтвердил.
– У меня есть источник, который утверждает, что они работали в «Миллениуме».
– Твой источник прав наполовину. Даг Свенссон писал для «Миллениума» как внештатный корреспондент, а Миа Бергман – нет.
– Вот черт, да это же сенсация!
– Наверное, – устало согласился Микаэль.
– А вы почему не выступили с чем-нибудь?
– Даг Свенссон был добрым другом и товарищем по работе. Мы думали, что деликатнее не вылезать, пока родственники погибших не узнают о случившемся. А потом подготовим публикацию.
Микаэль знал, что эти слова не будут процитированы.
– Ладно. А над чем работал Даг?
– Над публикацией для «Миллениума».
– А о чем?
– А что вы у себя в «Афтонбладет» собираетесь завтра подать как сенсацию?
– Так это, значит, сенсация?
– Никласон, иди к черту.
– Ладно, Блумман, остынь. Как думаешь, убийство как-то связано с материалом, над которым работал Даг Свенссон?
– Если назовешь меня снова Блумман[26], закончим разговор, и я с тобой не общаюсь до конца года.
– Ладно, прости. Как ты считаешь, не убили ли Дага Свенссона из-за исследования, над которым он работал?
– Понятие не имею, почему убили Дага.
– А не имела тема, над которой работал Даг, какого-нибудь отношения к Лисбет Саландер?
– Нет. Ни малейшего.
– Ты не знаешь, Даг был знаком с этой психичкой?
– Нет.
– У Дага было много публикаций о преступлениях, имеющих отношение к компьютерам. Он не про это писал для «Миллениума»?
«Вот пристал», – подумал Микаэль. Он уже чуть было не послал Никласона куда подальше, как вдруг его осенило; он даже привскочил с кровати. Тем временем Никласон все говорил и говорил.
– Постой, Никласон, не отключайся. Я сейчас вернусь.
Микаэль встал, прикрыв микрофон ладонью, – и словно оказался на другой планете.
С тех самых пор, как произошло убийство, он не переставая ломал голову над тем, каким способом ему связаться с Лисбет Саландер. Вероятность того, что Лисбет прочтет его высказывание, была немаленькой, независимо от того, где она находилась. Стань он отрицать знакомство с ней, она истолкует это как предательство, как то, что он продался. Если он будет защищать ее, другие решат, что он знает об убийстве больше, чем рассказывает. Но если он найдет правильный тон, это может побудить Лисбет к контакту с ним. Случай был благоприятный, и упустить его было бы глупо. Он должен что-то сказать. Но что именно?
– Извини, я снова здесь. Что ты сказал?
– Я спросил, не писал ли Даг Свенссон о преступлениях в компьютерной сфере?
– Если хочешь услышать от меня заявление, можешь получить его.
– Выкладывай.
– Но ты должен процитировать меня точно.
– А как еще я мог бы процитировать?
– Лучше бы мне не отвечать на этот вопрос.
– Так что ты собираешься сказать?
– Я пришлю тебе электронное письмо через пятнадцать минут.
– Что-о?
– Проверь свою почту через пятнадцать минут, – сказал Микаэль и отключился.
Усевшись за письменный стол, он включил свой ноутбук, запустил программу «Ворд» и спустя пару минут, после сосредоточенного обдумывания, начал писать.
«Главный редактор журнала «Миллениум» глубоко потрясена убийством внештатного корреспондента и нашего сотрудника Дага Свенссона. Она надеется, что убийство будет скоро раскрыто.
В ночь на Великий четверг ответственный редактор «Миллениума» Микаэль Блумквист обнаружил тела убитого коллеги и его подруги.
«Даг Свенссон был прекрасный журналист и человек, которого я очень уважал. У него было несколько идей новых репортажей, в том числе он работал над большой публикацией о незаконных проникновениях в компьютеры и компьютерные сети», – сообщил «Автонбладет» Микаэль Блумквист.
Ни он, ни Эрика Бергер не хотят строить предположения о том, кто совершил убийство и какие мотивы за этим скрываются».
Закончив, Микаэль набрал номер телефона Эрики Бергер.
– Привет, Рикки! Ты только что дала интервью «Автонбладет».
– Неужели?
Он быстро прочитал заявление.
– А зачем это?
– Потому что все это правда. Даг десять лет работал внештатным корреспондентом, и одной из сфер его исследований была информационная безопасность. Я много раз говорил с ним на эту тему, и мы подумывали подготовить его текст об этом, когда будет покончено с очерком о трафикинге. – Он помолчал несколько секунд. – Ты знаешь еще кого-нибудь, кто интересуется вопросами проникновения в чужие компьютеры?
Эрика Бергер немного помолчала, а потом поняла, что Микаэль пытается сделать.
– Умница, Микки. Вот светлая голова… Давай, жми!
Никласон перезвонил минуту спустя после получения электронного послания Микаэля.
– Не такая уж это и сенсация.
– Это все, что я могу тебе дать, и это больше, чем досталось любой другой газете. Ты либо приводишь весь текст целиком, либо не печатаешь ничего.
Едва отослав электронное письмо Никласону, Микаэль снова уселся за свой ноутбук и, недолго думая, написал короткое сообщение:
Дорогая Лисбет,
Я пишу это письмо и оставляю его на своем жестком диске в полной уверенности, что рано или поздно ты прочтешь его. Я помню, как два года назад ты полностью освоила жесткий диск Веннерстрёма, и подозреваю, что ты заходила и в мой компьютер. В настоящее время ты, очевидно, не хочешь иметь со мной дела. Не знаю, почему ты решила порвать всякую связь со мной таким вот образом, но я не стану спрашивать, а ты не обязана объяснять.
К несчастью, хочешь ты того или нет, но события последних дней опять свели нас вместе. Полиция утверждает, что ты, не дрогнув, убила двух очень дорогих мне людей. Мне не приходится сомневаться в том, было ли убийство чудовищным, ведь это я обнаружил Дага и Миа спустя несколько минут после того, как их застрелили. Все дело в том, что я не верю в то, что убила их ты. По крайней мере, надеюсь, что не ты. Если, как утверждает полиция, ты убийца-психопат, то либо я ничего в тебе не понимал, либо ты совершенно изменилась за последний год. Если же убийца не ты, значит, полиция охотится не за тем, кем надо.
В нынешних условиях мне, возможно, следовало бы склонять тебя к добровольной сдаче полиции. Но думаю, что это напрасный труд. И все же реальность такова, что ты беззащитна и полиция рано или поздно схватит тебя. Когда тебя арестуют, тебе понадобится друг. Если ты не хочешь иметь дела со мной, то имей в виду, что у меня есть сестра Анника Джаннини и что она адвокат. Я говорил с ней, и она готова быть твоим защитником, если ты вступишь с нею в контакт. На нее вполне можно положиться.
Мы в «Миллениуме» начали собственное расследование причин убийства Дага и Миа. Сейчас я занимаюсь составлением списка людей, у которых были причины заставить замолчать Дага Свенссона. Не знаю, на верном ли я пути, но собираюсь разобраться с каждым.
Что мне абсолютно не ясно, какое отношение ко всему этому имеет адвокат Нильс Бьюрман. Его имени нет в материалах Дага, и я не вижу никакой связи между ним и Дагом с Миа.
Помоги мне. Please! Где тут связь?
P.S. Тебе бы лучше поменять фотографию в паспорте. Нынешняя тебя не заслуживает.
Немного подумав, он решил назвать документ «Для Салли», потом открыл новую папку, присвоил ей имя «Лисбет Саландер» и оставил на видном месте рабочего стола своего ноутбука.
Во вторник утром Драган Арманский созвал совещание за круглым столом в своем кабинете в «Милтон секьюрити», пригласив трех сотрудников.
Юхан Фрэклунд, бывший инспектор уголовной полиции в пригороде Стокгольма Сульна, шестидесяти двух лет, работал в должности начальника оперативного отдела «Милтон секьюрити». На нем лежала основная ответственность за планирование и анализ. Арманский, сманив его к себе с государственной службы десять лет назад, вскоре понял, что Фрэклунд – его наилучшее кадровое приобретение.
Двое других были Сонни Боман, сорока восьми лет, и Никлас Эрикссон, двадцати девяти лет. Боман, тоже бывший полицейский, начинал в отделении северного Стокгольма Норрмальм в 1980 году, откуда был переведен в уголовный отдел и там прошел через дюжину драматических расследований. В начале 90-х годов Боман был одной из ключевых фигур в этом деле, а в 1997 году после продолжительных переговоров и обещания существенно лучшей зарплаты перешел в «Милтон».
Никлас Эрикссон все еще считался «новобранцем». Он учился в школе полиции и в самый последний момент, перед выпускными экзаменами, узнал, что у него врожденный порок сердца, который мало того, что требовал серьезной операции, означал и конец полицейской карьеры.
Фрэклунд, служивший с отцом Эрикссона, попросил Арманского дать парню шанс. В то время в аналитическом отделе как раз было вакантное место, и поэтому Арманский пошел ему навстречу и взял новенького. Ему не пришлось жалеть об этом. Теперь Эрикссон работал в «Милтоне» уже пять лет. Если у него пока и не было опыта оперативной работы, то уж интеллектуальных способностей хватало с избытком. Это заметно выделяло его из массы других сотрудников отдела.
– Всем доброе утро. Садитесь, читайте, – начал Арманский.
Он вручил каждому по папке с копиями газетных вырезок об охоте на Лисбет Саландер. Их было примерно страниц на пятьдесят. К этому было добавлено примерно трехстраничное резюме о Лисбет. Арманский провел почти весь понедельник, чтобы написать его.
Эрикссон закончил чтение первым и отложил папку. Арманский подождал, пока дочитают Боман и Фрэклунд.
– Вероятно, никто из вас не пропустил главных заголовков вечерних газет в минувшие выходные, – произнес он.
– Лисбет Саландер, – мрачно подтвердил Фрэклунд.
Сонни Боман только кивнул.
Никлас Эрикссон смотрел перед собой с загадочным выражением лица и намеком на печальную улыбку.
Драган Арманский внимательно оглядел тройку.
– Она была у нас в штате, – заметил он. – Насколько близко вы познакомились с ней за те годы, пока она у нас работала?
– Попробовал я как-то подшутить над ней, – вспомнил Никлас Эрикссон с легкой улыбкой на губах. – Ничего хорошего из этого не вышло. Я думал, что Лисбет мне голову оторвет. Она была такая дикарка, что я с ней десяти фраз не сказал за все время.
– Да, она всегда была сама по себе, – согласился Фрэклунд.
Боман пожал плечами.
– Да она точно была сумасшедшая. А какой мýкой было иметь с ней дело! Я знал, что она с приветом, но не знал, что она вообще съехала с катушек.
Арманский кивнул.
– Лисбет всегда шла своей дорогой, – сказал он. – С нею было нелегко. Но я нанял ее, потому что лучше ее никто не мог собрать материал. Она всегда показывала результат выше среднего.
– Вот это до меня просто не доходит, – заметил Фрэклунд. – Как можно быть такой чертовски умной и одновременно безнадежно бездарной в плане общения?
Все трое согласно кивнули.
– Объяснение, конечно, кроется в типе ее психики, – пояснил Арманский и ткнул пальцем в папку. – Она была признана недееспособной.
– А я и не подозревал об этом, – удивился Эрикссон. – В смысле, на лбу это у нее не написано, а ты об этом не говорил.
– Не говорил, – согласился Арманский. – Не хотел принижать ее больше, чем она уже была. Всем нужно давать шанс.
– А результат этого эксперимента налицо в Эншеде, – заметил Боман.
– Может быть, – сказал Арманский.
Он помедлил, не решаясь продолжить. Обнаружить свою слабость перед этими тремя профессионалами, в ожидании разглядывавшими его, отнюдь не хотелось. Во время разговора они выдерживали весьма нейтральный тон, но он-то знал, что все трое – как, впрочем, и все остальные служащие «Милтон секьюрити» – терпеть не могли Лисбет. Он не должен выглядеть перед ними ни слабым, ни растерянным. Нужно было так подать дело, чтобы оно дало толчок энтузиазму и профессиональной заинтересованности его сотрудников.
– Впервые за все время деятельности «Милтон секьюрити» я хочу выделить средства на финансирование сугубо внутреннего проекта, – сказал он. – Не предусматривается никаких грандиозных бюджетных затрат, но вас двоих, Боман и Эрикссон, я хочу освободить от текущей работы. Ваша задача, в довольно расплывчатой формулировке, состоит в том, чтобы «узнать правду» о Лисбет Саландер.
Двое специалистов недоуменно посмотрели на Арманского.
– Я хочу, чтобы ты, Фрэклунд, участвовал и возглавлял расследование. Я хочу знать, что же произошло и что побудило Лисбет Саландер убить своего опекуна и пару в Эншеде. Должно быть какое-то внятное объяснение.
– Извини, но это же задача исключительно полиции, – вмешался Фрэклунд.
– Ясное дело, – немедленно парировал Арманский. – Но перед полицией у нас есть одно преимущество. Мы знали Лисбет Саландер и имеем представление о ее образе действий.
– Мда-а, – с сомнением промычал Боман. – Не думаю, что в нашей фирме кто-нибудь знал Саландер или мог догадываться, что происходит в ее головке.
– Какое это имеет значение? Саландер работала на «Милтон секьюрити», и я считаю, что наш долг – установить истину.
– Саландер уже не работает на нас примерно… сколько там… почти два года, – заявил Фрэклунд. – Я не считаю, что мы несем ответственность за то, что она может выкинуть. А еще я не думаю, что полиция будет счастлива, если мы влезем в полицейское расследование.
– Ничего подобного, – возразил Арманский. И это был его козырь, который следовало хорошо разыграть.
– Почему же? – удивился Боман.
– Вчера у меня было два продолжительных разговора с начальником предварительного следствия прокурором Экстрёмом и инспектором уголовного розыска Бублански. Экстрём в тяжелом положении. Это не просто рядовая гангстерская разборка, а происшествие, привлекшее огромное внимание средств массовой информации, когда убитыми оказались адвокат, криминолог и журналист. Я объяснил им, что, поскольку главная подозреваемая – бывшая сотрудница «Милтон секьюрити», мы решили также провести расследование.
После паузы Арманский продолжил:
– Экстрём и я придерживаемся того мнения, что сейчас самое главное – как можно быстрее задержать Лисбет Саландер, пока она не успела навредить ни себе, ни другим. Мы знаем ее лучше, чем полиция, и поэтому можем внести свой вклад в расследование. С Экстрёмом у нас договоренность, что вы двое, – он показал на Бомана и Эрикссона, – переместитесь в Кунгсхольм и пополните группу, возглавляемую Бублански.
Все трое удивленно смотрели на Арманского.
– Извини за дурацкий вопрос, но ведь сейчас мы гражданские лица, – произнес Боман. – Неужели ты думаешь, что полиция допустит нас до расследования без всяких возражений?
– Работать вы будете под руководством Бублански, но отчитываться придется и передо мной. У вас будет полный доступ к материалам следствия. Ему будете передавать весь материал, имеющийся в нашем распоряжении, и все, что вы раскопаете. Для полиции это просто значит, что Бублански получил бесплатное подкрепление. А ведь вы не какие-то там гражданские с улицы. Фрэклунд и Боман много лет прослужили полицейскими, прежде чем оказались здесь, да и ты, Эрикссон, учился в полицейской школе.
– Но ведь это идет вразрез с принципами…
– Ничего подобного. Полиция часто использует гражданских консультантов в разных расследованиях. В преступлениях сексуального характера – психологов, при расследовании дел, в которых замешаны иностранцы, – переводчиков. И вы будете использоваться как гражданские консультанты со специальными знаниями о главной подозреваемой.
Фрэклунд медленно кивнул.
– Ясно. «Милтон» подключается к полицейскому расследованию и старается способствовать поимке Саландер. Это всё?
– Вот еще что: ваше поручение от «Милтона» состоит в том, чтобы установить истину, и ничего другого. Я хочу, чтобы вы выяснили, застрелила ли Саландер этих троих, и если да, то почему.
– Неужели есть какие-то сомнения в том, что это она? – спросил Эрикссон.
– В распоряжении полиции имеются косвенные улики, неблагоприятные для нее. Но я хочу знать, нет ли в этой истории каких-то дополнительных моментов: например, какого-то соучастника, неизвестного нам, возможно, применившего оружие, или каких-то других обстоятельств.
– Мне кажется, найти смягчающие обстоятельства, когда речь идет о тройном убийстве, не так-то просто, – заметил Фрэклунд. – В таком случае нужно допустить возможность ее полной невиновности. А в это я не верю.
– Я тоже, – согласился Арманский. – Но ваша задача – всеми возможными средствами помогать полиции и способствовать скорейшей поимке Саландер.
– А каков бюджет? – спросил Фрэклунд.
– Дневная зарплата плюс текущие расходы. Держите меня в курсе того, сколько вам это стоит, и если затраты окажутся чрезмерными, мы прекратим это дело. Исходите из того, что будете работать полный рабочий день, по крайней мере, одну неделю, начиная с сегодняшнего дня.
Поколебавшись, он добавил:
– Здесь, в агентстве, я лучше всех знаю Саландер. Это значит, что вы можете рассматривать меня как лицо, имеющее к ней касательство, и как лицо, подлежащее допросу.
Припустив по коридору, Соня Мудиг успела зайти в комнату для дознаний как раз в тот момент, когда прекратился скрип передвигаемых стульев, и сесть рядом с Бублански. Тот созвал всю следовательскую группу, кроме начальника предварительного следствия. Ханс Фасте раздраженно покосился на Соню и перешел к вступительному слову. Ему было поручено председательствовать на этом собрании.
Он продолжал раскапывать данные, отражающие многолетнее противостояние социальных служб и Лисбет Саландер, как он сам называл, этот «психопатический след». В этом Фасте, безусловно, преуспел, собрав обширный материал.
Он откашлялся.
– Сегодня наш гость – доктор Петер Телеборьян, главный врач психиатрической клиники больницы Святого Стефана в Уппсале. Он любезно согласился приехать в Стокгольм, чтобы способствовать расследованию, поделившись информацией о Лисбет Саландер.
Соня Мудиг перевела взгляд на Петера Телеборьяна, курчавого брюнета небольшого роста, в очках со стальной оправой и небольшой бородкой-эспаньолкой. Одежду его нельзя было счесть формальной: бежевый вельветовый пиджак, джинсы и светлая рубашка в полоску с застегнутым воротником. У него были тонкие черты лица, а в его облике чувствовалось что-то мальчишеское. Соня уже видела раньше Петера Телеборьяна – он появлялся по делам в полиции, – но разговаривать с ним ей не доводилось. Когда она училась в Школе полиции, в последнем полугодии он читал лекции о психических нарушениях. Затем, на курсах повышения квалификации, тоже читал лекции, на этот раз о психопатах и психопатическом поведении подростков. Еще Соня присутствовала на суде во время процесса над серийным насильником, куда Телеборьян был приглашен экспертом. После ряда лет участия в общественных дебатах он стал одним из самых известных психиатров страны. С особой настойчивостью он занимался критикой сокращения средств, ассигнуемых психиатрическим учреждениям. Такие сокращения приводили к закрытию психиатрических больниц, так что пациенты, нуждавшиеся в квалифицированной помощи, оказывались на улице и были обречены стать бездомными бродягами, отбросами общества. После убийства министра иностранных дел Анны Линд[27] Телеборьян был назначен членом государственной комиссии, подвергшей анализу упадок системы психиатрического лечения в стране.
Петер Телеборьян кивком приветствовал собравшихся и налил себе минеральной воды «Рамлёса» в пластиковый стаканчик.
– Посмотрим, могу ли я быть вам полезен, – осторожно начал он. – Терпеть не могу выступать в качестве ясновидящего в таких обстоятельствах.
– Ясновидящего? – переспросил Бублански.
– Вот именно, в ироническом смысле слова. Именно в тот вечер, когда произошло убийство в Эншеде, я выступал в теледебатах и обсуждал ту бомбу замедленного действия, которая тихонько тикает где-то в нашем обществе. В этом весь ужас. Тогда я, конечно, не имел в виду Лисбет Саландер, но дал ряд примеров – разумеется, анонимных – тех пациентов, которые, попросту говоря, должны были бы пребывать в лечебных заведениях закрытого типа, вместо того чтобы разгуливать по улицам. Вполне возможно, что вам, полицейским, придется расследовать по меньшей мере полдюжины случаев умышленных или непредумышленных убийств, совершенных именно этой – возможно, небольшой – группой пациентов.
– И вы считаете, что Лисбет Саландер – одна из этих психов? – спросил Ханс Фасте.
– Слово «псих» – не то, которое нам следовало бы употреблять. Но в общем, да, она принадлежит к числу тех несчастных, от которых отвернулось общество. Безусловно, она одна из тех горемык, которых я, будь на то моя воля, не выпустил бы в свободное общество.
– Вы имеете в виду, что она должна была бы сидеть за решеткой, прежде чем совершила преступление? – спросила Соня Мудиг. – Это не вполне согласуется с принципами правового общества.
Ханс Фасте поморщился и метнул раздраженный взгляд в ее сторону. «Почему Фасте всегда ощетинивается против меня?» – подумала Соня.
– Вы совершенно правы, – согласился Телеборьян. – Это не согласуется с принципами правового общества – во всяком случае, нынешнего. Это вопрос балансирования между уважением к личности и уважением к потенциальным жертвам психически больного человека. Аналогичных случаев тут не бывает, к каждому пациенту требуется сугубо индивидуальный подход. Конечно, психиатры тоже могут ошибаться и выпустить на свободу человека, которому не следовало бы появляться на улицах города.
– По-видимому, углубляться в вопросы социальной политики сейчас не время, – осторожно вмешался Бублански.
– Разумеется, – согласился Телеборьян. – Сейчас перед нами вполне определенный случай. Я хотел бы только сказать, насколько важно понимать, что Лисбет Саландер – больной человек, нуждающийся в медицинской помощи в той же мере, что и пациент с зубной болью или пороком сердца. Она могла бы выздороветь, если бы получала надлежащую помощь, когда еще была в руках медиков.
– Короче, вы были ее лечащим врачом, – вставил Ханс Фасте.
– Я был одним из многих, кому довелось иметь дело с Лисбет Саландер. Она была моей пациенткой в раннем подростковом возрасте, и я был одним из врачей, дававших о ней заключение, когда принималось решение об опекунстве при наступлении ее восемнадцатилетия.
– Вы не могли бы рассказать о ней? – переспросил Бублански. – Как вам кажется, что могло побудить ее поехать в Эншеде и убить там двух не знакомых ей людей, а также что могло спровоцировать ее на убийство своего собственного опекуна?
Петер Телеборьян засмеялся.
– Нет, этого я не могу сказать. Я не слежу за ее развитием вот уже несколько лет и не знаю, на какой стадии психоза она сейчас находится. Зато могу сказать, что сомневаюсь в том, что пара из Эншеде была ей не знакома.
– Что заставляет вас так думать? – спросил Ханс Фасте.
– Одна из трудностей в лечении Лисбет Саландер состояла в том, что ей не был поставлен настоящий диагноз. А это, в свою очередь, определялось тем, что она не шла навстречу тем, кто ее лечил. Она всегда отказывалась отвечать на вопросы или участвовать в какой-либо форме терапии.
– Значит, вы не знаете, больна она или нет? – спросила Соня Мудиг. – Имея в виду, что у нее нет диагноза.
– Дело вот как обстояло, – пустился в объяснения Петер Телеборьян. – Лисбет Саландер попала ко мне, когда ей почти исполнилось тринадцать лет. Она переживала психотические состояния, была одержима навязчивыми представлениями и страдала обостренной манией преследования. Когда ее принудительно поместили в больницу Святого Стефана, она оставалась моей пациенткой в течение двух лет. В свою очередь, причиной принудительной госпитализации стало то, что по отношению к одноклассникам и знакомым Саландер проявляла очевидную способность к грубому насилию. В ряде случаев на нее поступали рапорты о нанесении побоев. Но во всех известных случаях расправе подвергался кто-то из круга ее знакомых, то есть кто-то, по ее представлениям, нанесший ей обиду, сказав или сделав что-то. Не было случая, чтобы она напала на совершенно незнакомого человека. Вот почему я думаю, что между нею и парой в Эншеде есть какая-то связь.
– Если не считать нападения в метро, когда ей было семнадцать лет, – добавил Ханс Фасте.
– В этом случае было точно выяснено, что напали на нее, а она лишь защищалась, – сказал Телеборьян. – Нападающий оказался известным сексуальным маньяком. И все же это демонстрирует, каков ее обычный способ поведения. Саландер могла бы убежать оттуда или позвать на помощь других пассажиров вагона, а вместо этого она дала отпор методом грубого рукоприкладства. Если она чувствует опасность, то реагирует на нее насилием.
– Так что же все-таки с ней не так? – задал вопрос Бублански.
– Как я сказал, точного диагноза нет. Я бы сказал, что Саландер шизофреник и постоянно балансирует на грани психоза. Она не способна к сочувствию и по многим параметрам может быть классифицирована как социопат. Должен признать, что удивлен, настолько хорошо она продержалась с восемнадцати лет до сих пор. Она просуществовала в обществе, хотя и под опекой, восемь лет, не совершив ничего, что повлекло бы заявление в полицию или арест. Но ее прогноз…
– Прогноз?
– За все это время она не проходила никакого лечения. Полагаю, что болезнь, которую можно было излечить полностью или держать под контролем десять лет назад, теперь стала нерасторжимой частью ее личности. Могу предсказать, что после ареста Саландер приговорят не к тюремному заключению, а к принудительному психиатрическому лечению.
– Тогда почему суд выдал ей пропуск на жизнь в обществе? – проворчал Ханс Фасте.
– Тут, скорее всего, сошлись несколько обстоятельств: у нее оказался адвокат с хорошо подвешенным языком, а решение суда определялось всеобщей склонностью к либерализации и экономии средств. Во всяком случае, я решительно возражал, когда со мной консультировался представитель судебной медицины. Но в этом некого винить.
– Но ведь тот прогноз, о котором вы говорили, чисто гипотетический, – вмешалась Соня Мудиг. – Я имею в виду… что вы вообще-то ничего не знаете о ней со дня ее восемнадцатилетия.
– Это больше, чем просто догадка. Это мой опыт.
– Есть ли у нее тенденции к саморазрушению? – спросила Соня Мудиг.
– Вас интересует, может ли она совершить самоубийство? Нет, в этом я сомневаюсь. Скорее, она психопат, отличающийся эгоманией. Важно лишь то, что связано с нею, остальные люди не имеют значения.
– Вы сказали, что она скора на расправу, – заметил Ханс Фасте. – Значит, ее можно считать опасной?
Петер Телеборьян смерил его должным взглядом, затем опустил голову и потер лоб, прежде чем ответить.
– Вы понятия не имеете, как трудно точно предсказать реакцию человека. Я не хочу, чтобы Лисбет Саландер покалечили, когда ее схватят… но, конечно, принимая во внимание ее случай, я постарался бы, чтобы арест происходил с максимальными предосторожностями. Если Саландер вооружена, есть большой риск, что она пустит оружие в ход.
Вторник, 29 марта – среда, 30 марта
Каждое из трех параллельных расследований убийства в Эншеде неспешно продвигалось вперед. Преимущество группы Констебля Бублы состояло в том, что она была частью властной структуры. При поверхностном взгляде казалось, что всё само собой плывет к ним в руки: у них была подозреваемая и орудие убийства с привязкой к подозреваемой. Существовала несомненная связь с первой жертвой убийцы и возможная связь – через Микаэля Блумквиста – с двумя другими жертвами. Практически Бублански оставалось только найти Лисбет Саландер и поместить ее в одну из камер следственной тюрьмы Круноберг.
Расследование Драгана Арманского формально подчинялось полицейскому розыску, но имело и собственные задачи. Намерением Арманского было по возможности защитить интересы Лисбет Саландер – обнаружить истину, желательно со смягчающими обстоятельствами.
Расследование «Миллениума» выглядело самым непростым. Здесь и в помине не было тех ресурсов, которыми располагали полиция и Арманский. Однако, в отличие от полиции, Микаэль Блумквист не ставил своей целью установить надлежащую мотивацию появления Лисбет Саландер в Эншеде и убийства двух его друзей. В какой-то момент в пасхальные выходные он решил для себя, что не верит в теорию полиции. Если Саландер и замешана каким-то образом в убийстве, то совсем не так, как представлялось официальному следствию: оружием воспользовался кто-то другой, или же произошло что-то, чему Лисбет была не силах помешать.
Всю дорогу на такси от Шлюза до полицейского отделения в Кунгсхольме Никлас Эрикссон просидел молча. Он был ошеломлен тем, что наконец-то, причем совершенно неожиданно, оказался включен в настоящее полицейское расследование. Никлас покосился на Сонни Бомана, в который раз читавшего резюме Арманского. И тут он вдруг улыбнулся своей собственной мысли.
Нынешнее задание совершенно неожиданно представляло ему возможность реализовать свою старую задумку, о которой не подозревали ни Арманский, ни Сонни Боман. Внезапно ему выпал шанс обломать рога этой Лисбет Саландер. Он надеялся помочь в ее розыске и поимке и рассчитывал, что ей дадут пожизненный тюремный срок.
В «Милтон секьюрити» ни для кого не было секретом, что Лисбет Саландер не пользуется популярностью. Большинство сотрудников, имевших с ней дело, воспринимали ее как мýку мученическую. Но ни Боман, ни Арманский не подозревали, что Никлас Эрикссон ненавидел ее всей душой.
Судьба несправедливо обошлась с Никласом. Он хорошо выглядел, был в расцвете сил и к тому же весьма неглуп. И все же он был навсегда лишен возможности стать тем, кем всегда мечтал быть, – полицейским. Корнем зла была микроскопическая дырочка в сердечной сумке, которая посвистывала и ослабляла стенку одного из желудочков. В результате операции проблема была устранена, но из-за порока сердца он был раз и навсегда отодвинут в сторону, признан человеком второго сорта.
Когда представилась возможность работать на «Милтон секьюрити», Эрикссон согласился, но без всякого энтузиазма. Он воспринимал «Милтон» как своего рода свалку для неудачников – состарившихся полицейских, не способных оставаться на высоте. Он был одним из тех, кем побрезговали, и даже не по его вине.
Одним из его первых поручений в «Милтоне» стало снабжение оперативного отдела анализом мер по обеспечению безопасности одной всемирно известной пожилой певицы. Она подверглась угрозам со стороны одного не в меру пылкого поклонника, к тому же бежавшего из психиатрической лечебницы. Это поручение Никлас получил во время подготовительного этапа своей работы в «Милтоне». Певица жила одна на вилле в Сёдертёрне, и «Милтон» занимался установкой камер наблюдения, сигнализации и обеспечивал клиентку телохранителями в течение полугода. Однажды поздно ночью пылкий поклонник попытался проникнуть в дом. Телохранитель быстро одолел полезшего. Позднее тот был осужден за незаконные угрозы и вторжение на чужую территорию, а затем и водворен обратно в психбольницу.
В течение двух недель Никлас Эрикссон и несколько других сотрудников «Милтона» появились на вилле в Сёдертёрне. Престарелая певица показалась ему спесивой и чванной старухой, смерившей его презрительным взглядом, когда он попытался продемонстрировать свое обаяние. Радовалась бы лучше, что хоть какой-то пылкий поклонник помнил о ней.
Эрикссон с презрением отмечал, как персонал «Милтона» старался ей угодить, но ни слова хулы не слетело с его языка.
Днем, накануне той ночи, когда схватили поклонника, певица и двое сотрудников находились у небольшого бассейна позади дома, а сам Никлас делал снимки окон и дверей в доме, чтобы продумать для них меры защиты. Он переходил из одной комнаты в другую, пока не дошел до спальни, где не смог побороть искушение и открыл ящик комода. Он нашел дюжину фотоальбомов. Там певица была запечатлена на пике своей славы в 70–80-е годы, когда вместе со своим оркестром объездила весь свет. Еще он увидел коробку с сугубо личными фотографиями певицы. Фотографии были весьма невинными, но при избытке фантазии могли считаться «с эротическим налетом». «Ну и дура же», – подумал Эрикссон. Он украл пять наиболее смелых снимков, очевидно сделанных каким-то любовником и сохраненных из сентиментальных побуждений.
Сделав копии, Никлас положил оригиналы обратно, а потом, выждав несколько месяцев, продал снимки английской бульварной газете. Публикация принесла ему девять тысяч фунтов и наделала немало шума.
Как об этом пронюхала Лисбет Саландер, Эрикссон до сих пор не понимал. Вскоре после публикации снимков она явилась к нему в офис. Девчонка знала, что фотографии продал он, и пригрозила все рассказать Арманскому, если он еще хоть раз позволит себе что-то подобное. Саландер бы, наверное, разоблачила его, имей она в руках доказательства, но их, очевидно, у нее не было. С этого дня Никлас чувствовал, что она не спускает с него глаз. Он видел ее поросячьи глазки всякий раз, стоило ему обернуться.
Эрикссон чувствовал себя загнанным в угол, просто не в своей тарелке. Единственным способом лягнуть ее было подорвать к ней доверие, поливая ее грязью в кофейной комнате на работе. Но даже это было не особенно эффективно. Ему не хотелось слишком высовываться, потому что по какой-то непонятной причине Арманский ей покровительствовал. Он недоумевал, на какой крючок ей удалось подцепить их директора, разве что старый черт трахал ее втихую. Хотя в «Милтоне» никто не был в восторге от Лисбет Саландер, Арманского все уважали и потому терпеливо сносили ее присутствие. Постепенно она стала все чаще исчезать из поля зрения и наконец перестала работать на «Милтон». Вот тут-то Никлас испытал колоссальное облегчение.
Сейчас же появилась возможность поквитаться с ней, причем не подвергаясь риску. Теперь, какие бы обвинения против него она ни выдвигала, ей никто не поверит. Даже у Арманского не будет доверия к патологически больной убийце.
Инспектор криминальной полиции Бублански увидел Ханса Фасте, выходящего из лифта вместе с Боманом и Эрикссоном из «Милтон секьюрити». Фасте ходил за ними на пропускной пункт. Бублански не был в большом восторге при мысли о том, что приходится допускать посторонних к расследованию убийства, но решение было принято у него за спиной… Наплевать. Боман, во всяком случае, настоящий полицейский, за много лет на этих делах собаку съел. Да и Эрикссон окончил Школу полиции и, скорее всего, не был полным идиотом. Бублански жестом указал им на конференц-зал.
Охота на Лисбет Саландер шла шестые сутки, и пора уже было подводить основные итоги. Прокурор Экстрём в совещании не участвовал. Группа Бублански включала инспекторов полиции Соню Мудиг, Ханса Фасте, Курта Свенссона и Еркера Хольмберга. В подкрепление они получили четырех сотрудников сыскного отдела уголовной полиции Швеции. Сначала Бублански представил присутствующим сотрудников «Милтон секьюрити» и спросил, не хочет ли кто-нибудь что-то сказать. Боман откашлялся и кивнул.
– Прошло какое-то время с тех пор, как я был в этом здании, но некоторые из вас знают меня и помнят, что много лет я был полицейским, пока не ушел в частную фирму. Причина того, что мы здесь находимся, в том, что Лисбет Саландер проработала у нас несколько лет, поэтому мы чувствуем ответственность за нее. Наше рабочее задание состоит в том, чтобы способствовать скорейшей поимке Лисбет Саландер. Наш вклад будет выражаться еще и в том, что мы ее, в общем-то, знаем лично. Так что мы здесь не для того, чтобы путаться у вас под ногами или ставить палки в колеса.
– А как вам с ней работалось? – спросил Фасте.
– Да она никому не пришлась по душе, – ответил Никлас Эрикссон и умолк, заметив, что Бублански поднял руку.
– У нас еще будет возможность поговорить обо всем в деталях. Давайте придерживаться определенного порядка и подытожим, чем мы располагаем. После совещания вы двое пойдете к прокурору Экстрёму и дадите подписку о неразглашении. Первой будет докладывать Соня.
– В настоящий момент все глухо. В течение нескольких первых часов после убийства нам удалось установить личность Саландер. Мы нашли место ее жительства – во всяком случае, мы думали, что она там живет. Потом – никаких следов. Мы получили не меньше тридцати сообщений, что ее видели то там, то сям, но все они оказались безрезультатными. Она точно в воду канула.
– Странно это как-то, – заметил Курт Свенссон. – Внешность у нее примечательная, татуировки… Неужели так трудно ее найти.
– Вчера полиция Уппсалы получила сигнал и выступила с оружием наперевес. Они окружили и перепугали четырнадцатилетнего подростка, сильно похожего на Саландер. Его родители очень недовольны.
– Да, очень сложно искать кого-то похожего на четырнадцатилетнего подростка. Она ведь может просто раствориться в толпе молодежи.
– Но при том внимании, которое ей уделяют средства массовой информации, кто-то может заприметить ее, – заметил Свенссон. – На этой неделе она будет показана в телепрограмме «Разыскивается», так что подождем; может быть, и появится что-нибудь новое.
– В это мне верится с трудом, если иметь в виду, что ее фотография уже печаталась на первых страницах ведущих шведских газет, – возразил Ханс Фасте.
– Это значит, что нам, вероятно, нужно еще раз все как следует продумать, – сказал Бублански. – Может быть, ей удалось скрыться за границей, но также есть вероятность, что она где-то затаилась и выжидает.
Боман поднял руку, и Бублански кивком дал ему слово.
– У нас сформировалось такое впечатление, что она не склонна к саморазрушению. У нее есть стратегическая жилка, и она планирует каждый свой шаг, не делая ничего без просчитывания последствий. Так, во всяком случае, считает Драган Арманский.
– Ее бывший врач-психиатр того же мнения. Но не будем пока торопиться с ее характеристикой, – предложил Бублански. – Рано или поздно она где-нибудь закопошится. Еркер, какими средствами она располагает?
– Тут тоже есть над чем поломать голову, – отозвался Еркер Хольмберг. – Уже несколько лет у нее есть счет в «Хандельсбанке». Это те самые деньги, которые она приводит в налоговой декларации. Точнее, деньги, которые адвокат Бьюрман приводил за нее в налоговой декларации. Год назад на ее счету было примерно сто тысяч крон. Осенью 2003 года она сняла всю сумму.
– Осенью 2003 года ей нужны были наличные. Тогда она, со слов Арманского, бросила работу на «Милтон секьюрити», – пояснил Боман.
– Может, так оно и есть. Сумма на счете оставалась на нуле примерно две недели, а потом та же сумма вновь была внесена на счет.
– Она думала, что деньги ей на что-то нужны, но не использовала их и снова положила в банк?
– Звучит разумно. В декабре 2003 года Саландер брала деньги со счета для различных платежей, в частности, для квартирной платы за год вперед. Тогда сумма на счете уменьшилась до семидесяти тысяч крон. Потом он оставался неизменным один год, пока на него не было помещено примерно девять тысяч крон. Я проверил: это ей досталось в наследство от матери.
– Ладно.
– В марте этого года Саландер сняла со счета в точности сумму наследства, 9312 крон. И все, больше счет не трогали.
– А на что же она тогда живет?
– Послушайте. В январе этого года она открыла новый счет, на этот раз в «Стокгольмском частном банке», и положила на него два миллиона крон.
– Что?
– Откуда такие деньги? – спросила Соня Мудиг.
– Деньги переведены со счета в одном английском банке, зарегистрированном на одном из Нормандских островов в Ла-Манше.
В комнате воцарилась полная тишина.
– Я ничего не понимаю, – наконец сказала Соня Мудиг.
– Значит, эти деньги она не заявляла в декларации? – спросил Бублански.
– Нет, но она и не должна делать этого до следующего года. Интересно, что эта сумма не фигурировала в финансовых отчетах адвоката Бьюрмана о ее доходах и расходах. А такие отчеты он отсылал каждый месяц.
– Итак, либо он ничего не знал об этих деньгах, либо они вместе что-то скрывали. Еркер, а что у нас получено от техников?
– Вчера я встречался с начальником следственного управления. Вот что известно на данный момент. Во-первых, установлена связь Саландер с обоими местами преступления. Найдены ее отпечатки пальцев, как на орудии убийства, так и на осколках разбитой чашки в Эншеде. Мы ждали заключения об анализе ДНК-теста, но сомневаться не приходится – она была в квартире.
– Ясно.
– Во-вторых, ее отпечатки пальцев есть на коробке от оружия в квартире адвоката Бьюрмана.
– Ясно.
– В-третьих, наконец-то у нас появился свидетель, узнавший ее в Эншеде. Это продавец в табачном магазинчике. Он позвонил и сообщил, что Лисбет Саландер заходила и купила у него пачку «Мальборо лайтс» в тот вечер, когда было совершено убийство.
– И это он сообщил через несколько дней после того, как мы обратились с просьбой сообщить нам любую информацию?
– На празднике его не было дома, как и многих других. Как бы то ни было, – продолжал Еркер, показывая пальцем на карте, – табачный магазинчик находится на углу, примерно в ста девяносто метрах от места преступления. Саландер зашла ровно в десять вечера, когда магазин закрывался. Продавец смог дать довольно точное ее описание.
– С татуировкой на шее? – спросил Курт Свенссон.
– С этим у него определенности не было. Ему кажется, что он ее видел. Но в чем он уверен, так это в том, что у нее был пирсинг на брови.
– У вас есть что-нибудь еще?
– Представленных технических доказательств не так много, но они убедительны.
– Фасте, что у вас по квартире на Лундагатан?
– Мы нашли отпечатки ее пальцев, но, думаю, она там не живет. Мы там всё перетряхнули, но вещи, похоже, принадлежат Мириам Ву. Она была вписана в контракт недавно, в феврале этого года.
– А что о ней известно?
– Полицией не зарегистрирована, лесбиянка, участвует в различных шоу и тому подобном на гей-парадах. Делает вид, что учится на социолога, совладелица порнобутика на улице Тегнергатан «Домино фэшн».
– Порнобутика? – удивленно переспросила Соня Мудиг.
Однажды она, на радость своего мужа, приобрела себе сексуальное нижнее белье в «Домино фэшн», но собравшимся в комнате мужчинам отнюдь не собиралась об этом докладывать.
– Типа. Они продают наручники, одежду для шлюх и все в таком роде. Может, тебе плетка нужна?
– В общем, это не порнобутик, а бутик для любителей смелого нижнего белья, – уточнила Соня.
– Мне это по барабану.
– Продолжайте, – сухо напомнил Бублански. – Следов Мириам Ву так и не нашли?
– Ни малейших.
– Может, и она уехала куда-то на праздники, – предположила Мудиг.
– Или Саландер ее тоже прикончила, – парировал Фасте. – Она, может, решила провести чистку среди всех своих знакомых.
– Итак, Мириам Ву – лесбиянка. А мы можем сделать заключение, что они с Саландер – пара?
– Мне кажется, они почти наверняка находятся в сексуальных отношениях, – вставил Курт Свенссон. – Я основываюсь на нескольких наблюдениях. Во-первых, мы обнаружили отпечатки пальцев Саландер на кровати и вокруг нее. Кроме того, ее отпечатки есть на наручниках, очевидно использовавшихся в сексуальных играх.
– Тогда ей, наверное, придутся по вкусу наручники, которые я для нее уже приготовил, – влез Ханс Фасте.
Соня Мудиг испустила вздох.
– Продолжайте, – предложил Бублански.
– Поступила информация, что Мириам Ву была в «Мельнице» и там тискалась с какой-то девицей, по описанию похожей на Саландер. Это было недели две назад. Информатор сообщил, что знает, кто такая Саландер, и что он уже видел ее раньше в «Мельнице», но это было больше года назад. С тамошним персоналом я еще не успел поговорить, займусь этим после обеда.
– В ее журнале, который ведет социальная служба, нет ничего о том, что Саландер лесбиянка. В подростковом возрасте она несколько раз сбегала от приемных родителей и приставала к мужчинам, шатавшимся по кабакам. Несколько раз ее заставали в компании пожилых мужчин.
– Ну, это еще не значит, что она потаскуха, – заметил Бублански. – А что известно о круге ее знакомых, Курт?
– Почти ничего. С восемнадцатилетнего возраста в полицию она не попадала. Что она знакома с Драганом Арманским и Микаэлем Блумквистом, мы знаем. Ну, и конечно, Мириам Ву. Информатор, сообщивший, что видел Саландер и Ву в «Мельнице», упомянул, что раньше она появлялась там в компании девиц. Это группа под названием «Персты дьявола».
– «Персты дьявола»? Что за группа? – спросил Бублански.
– Что-то оккультное. Они собирались вместе и бузили.
– Нам только недоставало, чтобы Саландер оказалась сатанисткой, – отозвался Бублански. – Журналисты ошалеют от счастья.
– Группа лесбиянок-сатанисток, – нашелся Фасте.
– Хассе, у тебя средневековый взгляд на женщин, – возразила Соня Мудиг. – Даже я слышала о «Перстах дьявола».
– Да ну? – удивленно воскликнул Бублански.
– В конце девяностых была такая рок-группа. Не суперзвезды, но какое-то время держались на сцене.
– А, значит, рок-группа лесбиянок-сатанисток, – предложил Ханс Фасте.
– Ладно, кончайте трепаться, – приказал Бублански. – Хассе, ты и Курт займетесь «Перстами дьявола». Выясните, кто у них в составе, и поговорите с ними. Есть у Саландер еще знакомые?
– Немного, если не считать ее прежнего опекуна Хольгера Пальмгрена. Но тот лежит в больнице для хроников после кровоизлияния в мозг и явно болен. Честно говоря, не могу сказать, что нашел у нее хоть какой-то круг знакомых. Словом, мы не нашли место реального проживания Саландер и не обнаружили какой-нибудь записной книжки с адресами, но близкого круга знакомых у нее, видно, нет вообще.
– Не может же человек бродить как привидение, не оставляя следов!.. А как там Микаэль Блумквист?
– Слежки мы за ним не устанавливали, но на праздниках связывались с ним – на тот случай, если Саландер даст о себе знать, – сообщил Фасте. – Из редакции он поехал домой, а в выходные, видимо, вообще никуда не выходил.
– Не думаю, что он имел хоть какое-то отношение к убийству, – сказала Соня Мудиг. – В его изложении событий нет противоречий, и все, что он делал в тот вечер, можно проверить.
– Но он знаком с Саландер и является связующим звеном между нею и парой в Эншеде. Кроме того, он заявил, что был свидетелем нападения на Саландер за неделю до убийства. Что это может значить? – спросил Бублански.
– Кроме Блумквиста, нет других свидетелей нападения… если оно действительно произошло, – сказал Фасте.
– А ты считаешь, что Блумквист все это придумал или наврал?
– Не знаю. Вся эта история кажется мне какой-то туфтой. Будто бы здоровый мужик не смог одолеть девчонку весом сорок килограммов.
– Но зачем Блумквисту врать?
– Может, чтобы отвлечь внимание от Саландер?
– Тут концы с концами не сходятся. Блумквист выдвинул теорию, по которой пару в Эншеде убили из-за книги, которую писал Даг Свенссон.
– Чепуха, – отозвался Фасте. – Конечно, это Саландер. С какой стати убивать ее опекуна, если нужно заставить молчать Дага Свенссона? И кто бы это мог быть… полицейский?
– Если Блумквист обнародует свою версию, затаскают нас с этим «полицейским следом» в хвост и в гриву, – заметил Курт Свенссон.
Все закивали.
– Ладно. Так почему она убила Бьюрмана? – спросила Соня Мудиг.
– И что значит татуировка? – полюбопытствовал Бублански, показывая пальцем на фотографию живота Бьюрмана: Я – САДИСТСКАЯ СВИНЬЯ, ПОДОНОК И НАСИЛЬНИК.
Все молчали.
– А что говорят врачи? – спросил Боман.
– Татуировка двух-трехлетней давности. Как-то это связано с тем, в каком состоянии находится кровоснабжение кожи, – пояснила Соня Мудиг.
– Есть предположение, что Бьюрман сделал эту татуировку не сам.
– Тату-салонов существует в избытке, но к числу их стандартных мотивов этот текст вряд ли относится.
Соня Мудиг покачала указательным пальцем.
– Патологоанатом говорит, что татуировка ужасного качества, да я и сама это видела. Значит, ее нанес явный любитель. Игла проходила на разную глубину, и это очень крупная татуировка на чрезвычайно чувствительной части тела. В целом это была наверняка болезненная процедура, которую можно поставить вровень с причинением тяжких телесных повреждений.
– Однако Бьюрман никогда не заявлял об этом в полицию, – заметил Фасте.
– Я бы тоже воздержался от заявления, если бы кто-то наваял подобное на моем животе, – добавил Курт Свенссон.
– Я могу еще кое-что добавить, – сказала Соня Мудиг. – Возможно, это может подтвердить истинность татуировки – что Бьюрман был свинья и садист. – Она открыла папку с распечаткой фотографий и послала ее по кругу. – Я отпечатала только случайный образец, взятый из папки на жестком диске Бьюрмана. Картинки скачаны из Интернета, а всего в компьютере не меньше двух тысяч подобных изображений.
Фасте присвистнул и поднял, чтобы всем было видно, фотографию женщины, связанной в мучительно неудобной позе.
– Это, пожалуй, в стиле «Домино фэшн» или «Перстов дьявола», – сказал он.
Бублански раздраженно замахал на Ханса, призывая того заткнуть рот.
– И как это надо понимать? – спросил Боман.
– Татуировка сделана примерно два года назад, – сказал Бублански. – Именно тогда Бьюрман вдруг заболел. Ни патологоанатом, ни медицинская карточка не указывают на какую-то серьезную болезнь, если не считать высокого давления. Так что можно предположить какую-то связь между этими двумя событиями.
– В тот год Саландер изменилась, – заметил Боман. – Она вдруг бросила работу в «Милтон секьюрити» и исчезла, уехав за границу.
– Следует ли предположить какую-то связь между этими событиями? Если текст татуировки соответствует истине, значит, Бьюрман кого-то насиловал. Саландер подходит как нельзя лучше. В таком случае, это был бы достаточный мотив для убийства.
– А что, если было совсем по-другому? – предположил Ханс Фасте. – Возможно и такое развитие событий, когда Саландер и китаянка промышляют эскортными услугами с садомазохистским отливом. Возможно, Бьюрман – один из тех чокнутых, что возбуждаются, когда их хлещут девочки. Может быть, так он оказался в какой-то зависимости от Саландер, а потом они перессорились.
– Но это же не объясняет, зачем она поехала в Эншеде.
– Если Даг Свенссон и Миа Бергман собирались разоблачить торговлю сексуальными услугами, они могли наткнуться на Саландер и Ву. И тогда у Саландер мог появиться мотив для убийства.
– Все это всего лишь гипотезы, – сказала Соня Мудиг.
Обсуждение продолжалось еще примерно час. Был затронут вопрос об исчезновении лэптопа Дага Свенссона. Когда подошло время обеденного перерыва, все ощущали какое-то неудовольствие. В расследовании появилось больше вопросов, чем было раньше.
Придя в редакцию во вторник утром, Эрика Бергер первым делом позвонила Магнусу Боргшё, председателю правления «Свенска моргонпостен».
– Я заинтересована, – сказала она.
– Мы так и думали.
– Я намеревалась сообщить о своем решении сразу после пасхальных праздников, но тут, как вы понимаете, в редакции заварилась такая каша…
– Убийство Дага Свенссона. Сочувствуем вам, история неприятная.
– Тогда вы понимаете, что сейчас мне просто невозможно объявить, что я покидаю корабль.
Боргшё помолчал.
– Тогда у нас проблема, – сказал он наконец.
– Какая?
– Когда мы разговаривали в прошлый раз, то договорились, что вы начинаете работать у нас первого августа. Но проблема в том, что у главного редактора Хокана Морандера, которого вы замените, плохое состояние здоровья. У него больное сердце, и он должен сократить нагрузку на него. Пару дней назад Морандер говорил со своим врачом, и в выходные я узнал, что он увольняется с первого июля. Сначала мы планировали, что он останется до осени и вы сможете работать с ним параллельно весь август и сентябрь. Но теперь положение становится критическим. Эрика, вы необходимы нам с первого мая, в крайнем случае с пятнадцатого.
– Господи! Да это же всего несколько недель.
– И вы по-прежнему заинтересованы?
– Конечно… но у меня остается всего лишь месяц на то, чтобы завершить дела в «Миллениуме».
– Я знаю и сожалею, Эрика, но вы должны поднапрячься. К тому же одного месяца вполне достаточно, чтобы закончить дела в редакции, где всего полдюжины сотрудников.
– Но как я могу оставить их в самый разгар сумятицы?
– Вам придется оставить их в любом случае. Все дело в том, чтобы передвинуть срок на несколько недель.
– У меня есть несколько условий.
– Слушаю вас.
– Я хочу остаться в правлении «Миллениума».
– Это кажется мне неразумным. «Миллениум» – журнал небольшого масштаба, ежемесячный – и, можно сказать, наш конкурент.
– Ничего не поделаешь. Я не буду участвовать в редакционной работе журнала, но не хочу продавать свою долю совладельца, то есть остаюсь в правлении.
– Хорошо, об этом мы можем договориться.
Они условились встретиться с правлением на первой неделе апреля, обсудить детали контракта и подписать его.
Еще раз посмотрев список подозреваемых, которых они с Малин составили в выходные, Микаэль Блумквист испытал разочарование от «уже виденного». Список насчитывал тридцать семь человек, которых Даг Свенссон разоблачал в своей книге. Двадцать один из них, названные по имени, были заказчиками сексуальных услуг.
Тут Микаэлю вспомнилось, как два года назад он начал искать убийцу в Хедестаде и нашел ни много ни мало почти пятьдесят подозреваемых. Проанализировать, кто из них виновен, было безнадежным занятием.
В десять утра во вторник он махнул рукой Малин Эрикссон, делая знак зайти к нему в кабинет редакции, закрыл дверь и предложил ей сесть.
Помолчали. Выпили кофе. Наконец Микаэль протянул ей список из тридцати семи имен, составленный им в праздники.
– Что будем делать?
– Минут через десять давай посмотрим список с Эрикой. Затем постараемся обсудить одного за другим. Может быть, кто-то из списка имеет отношение к убийству.
– А как мы будем их отбирать?
– Думаю, нам надо сконцентрироваться на тех двадцати одном клиенте, что приведены в книге под своими именами. Им больше, чем другим, есть что терять. Я думаю пойти по следам Дага и встретиться с каждым из них.
– Ладно.
– Для тебя у меня есть два поручения. Во-первых, вот семь лиц, которые не идентифицированы, – два потребителя и пять торговцев. Твоя задача на ближайшее время – постараться выяснить, кто они такие. Кто-то из них фигурирует в диссертации Миа. Может быть, у нее есть ссылки, по которым можно установить, как их зовут.
– Хорошо.
– Во-вторых, мы слишком мало знаем о Бьюрмане, опекуне Лисбет. В газетах есть его краткая биография, но я подозреваю, что половина ее – вранье.
– Значит, надо покопаться в его подноготной.
– Именно. Копай везде, где сможешь.
В пять часов вечера раздался звонок от Харриет Вангер.
– Микаэль, ты можешь говорить?
– Могу, но недолго.
– Та девушка, что объявлена в розыск… это та самая, что помогла тебе меня найти?
Харриет Вангер и Лисбет Саландер никогда не встречались.
– Да, – ответил Микаэль. – Извини, что не выкроил время позвонить тебе и пересказать новости. Это действительно она.
– И что это предвещает?
– Для тебя… надеюсь, ничего.
– Но ведь она все обо мне знает и знает все, что произошло два года назад.
– Да, она знает все.
Харриет Вангер хранила молчание.
– Послушай, Харриет… Я не верю, что это она. Я не могу допустить ничего, кроме того, что она невиновна. Я полагаюсь на Лисбет Саландер.
– Но если верить тому, что пишут в газетах…
– Не надо в это верить. Тут все просто: она дала слово не выдавать тебя – и, я думаю, останется верна этому слову до конца жизни. Я считаю ее человеком твердых принципов.
– А если нет?
– Не знаю, Харриет. Я делаю все, что в моих силах, чтобы выяснить, что же произошло.
– Ладно.
– Не беспокойся.
– Я не беспокоюсь, но хочу быть готова к худшему. А как ты себя чувствуешь?
– Хуже некуда. С тех пор как произошло убийство, у меня ни минуты покоя.
Харриет Вангер опять помолчала.
– Микаэль… я сейчас в Стокгольме, улетаю завтра в Австралию на месяц.
– Вот как.
– Я остановилась в том же отеле.
– Просто не знаю. Я на части разрываюсь. Мне нужно всю ночь работать, и я вряд ли составлю тебе веселую компанию.
– Мне не требуется веселая компания. Приезжай, отдохни немного.
Домой Микаэль вернулся около часа ночи. Усталый, он подумал, не плюнуть ли на все и поспать, но включил ноутбук и зашел в свою почту. Ничего интересного не пришло.
Открыв папку «Лисбет Саландер», он обнаружил там новый документ, названный «Мику Блуму». Тот лежал рядом с документом «Для Салли».
Увидев документ, Микаэль испытал что-то вроде шока. «Она здесь. Лисбет Саландер заходила в мой компьютер. Может быть, она и сейчас подсоединена к нему», – пронеслось у него в голове, и он дважды щелкнул мышкой.
Блумквист и сам не знал, что ожидал увидеть: письмо, ответ, клятвы в невиновности, объяснения… Отклик Лисбет Саландер был обескураживающе короток и состоял из четырех букв.
Зала.
Микаэль уставился на это имя.
Даг Свенссон говорил о Зале в их последнем телефонном разговоре за два часа до того, как был убит.
«Что она хочет этим сказать? Что Зала – связующее звено между Бьюрманом, Дагом и Миа? Каким образом? Почему? Кто он? Откуда он известен Лисбет Саландер? Какое отношение ко всему этому имеет она?» – размышлял Микаэль.
Он проверил информацию о документе и обнаружил, что тот создан около пятнадцати минут назад. Создателем документа значился Микаэль Блумквист. Значит, Лисбет создала документ в его компьютере при помощи его же лицензионной программы. Это было лучше, чем электронная почта, и не оставляло после себя адреса отправителя, по которому его можно было бы выследить. Хотя Микаэль и так был совершенно уверен, что выследить Лисбет Саландер в Сети никому не под силу. Это служило доказательством того, что сама Лисбет осуществила только что «насильственный захват» его компьютера – это был ее собственный термин.
Микаэль встал у окна, из которого открывался вид на ратушу, не в силах избавиться от ощущения, что в этот момент Лисбет Саландер наблюдает за ним, чуть ли не присутствует в комнате и смотрит на него с экрана компьютера. В принципе, она могла находиться в любом уголке земного шара, но он подозревал, что она в нескольких шагах. Где-нибудь в районе Сёдермальма, в радиусе километра от него.
Подумав, Микаэль снова сел за компьютер, создал новый документ в «Ворде» под названием «Салли-2» и поместил его на рабочем столе. Текст он составил в сильных выражениях.
Лисбет!
Будь ты неладна. Кто этот Зала, черт возьми? Он связующее звено? Ты знаешь, кто убил Дага и Мию? Если «да», скажи мне, и мы сможем освободиться от этого проклятья и вернуться к нормальной жизни.
Она действительно забралась к нему в ноутбук, потому что ответ пришел уже через минуту. На его рабочем столе появился новый документ, на сей раз под именем «Калле Блумквист», с текстом:
Ты – журналист. Ищи.
Микаэль поморщился. Лисбет поманила его пальцем и использовала прозвище, которое он терпеть не мог, что ей было хорошо известно. И при этом никаких наводок. Он быстро набрал текст следующего документа, «Салли-3», и оставил его на рабочем столе.
Лисбет!
Журналист занимается расследованием, задавая вопросы тем, кто что-то знает. Я задаю вопрос тебе: знаешь ли ты, кто убил Дага и Мию, и почему? Если знаешь, скажи мне. Дай мне хоть что-то, от чего я мог бы оттолкнуться.
Ответа Микаэль впустую прождал несколько часов. В четыре часа утра, махнув рукой, он лег спать.
Среда, 30 марта – пятница, 1 апреля
Ничего примечательного в среду не произошло. Весь день Микаэль прочесывал материалы, оставленные Дагом Свенссоном, разыскивая ссылки на имя Зала. Как и Лисбет Саландер до него, он нашел папку «Зала» в компьютере Дага Свенссона и прочитал все три имевшихся там документа: «Ирина П.», «Сандстрём» и «Зала». Подобно Лисбет, он обнаружил, что у Дага Свенссона был в полиции источник по фамилии Гульбрандсен. Он напал на его след в криминальной полиции Сёдертелье, но по телефону выяснил, что Гульбрандсен находится сейчас в служебной командировке и вернется в ближайший понедельник.
Микаэль обратил внимание на то, что Даг Свенссон много времени уделил судьбе Ирины П. Прочитав протокол вскрытия, он узнал, что эта женщина была убита мучительным способом после долгих истязаний. Убийство произошло в конце февраля. Никаких догадок о том, кто убийца, у полиции не было, но ввиду того, что убитая была проституткой, считалось, что убийцу надо искать среди ее клиентов.
Микаэль недоумевал, почему документ об Ирине П. лежал у Дага в папке «Зала». Это свидетельствовало о том, что тот тип как-то связан с Ириной П., но никаких подтверждений этому в тексте не нашел. Значит, эта связь была лишь умозаключением Дага Свенссона.
Документ, озаглавленный «Зала», был такой куцый, что походил скорее на временное место для рабочих заметок. Микаэль узнал, что Зала, если он действительно существовал, в криминальных кругах представлялся чуть ли ни призраком. Было в нем что-то лишённое реальности, а в тексте документа отсутствовали указания на источники.
Закрыв документ, Микаэль почесал затылок. Расследование убийства Дага и Миа оказалось существенно более трудным делом, чем ему казалось. Кроме того, его все время преследовали сомнения. Все дело в том, что у него не было никаких гарантий тому, что Лисбет действительно непричастна к убийству. Он опирался всего лишь на подсознательную невозможность допустить мысль, что Лисбет могла поехать в Эншеде и убить двух его друзей.
Блумквист знал, что Лисбет вряд ли испытывала недостаток средств. Воспользовавшись своими хакерскими способностями, она украла баснословную сумму в несколько миллиардов крон. Даже сама Лисбет не подозревала, что ему это известно. Если не считать того случая, когда Микаэль, с согласия Лисбет, был вынужден рассказать Эрике Бергер о ее компьютерных талантах, он никогда никому не открывал этой тайны.
Блумквисту не хотелось верить в причастность Лисбет к убийству. Сам он был перед ней в неоплатном долгу. Она спасла ему не только жизнь, когда Мартин Вангер собирался убить его, но и его профессиональную карьеру, а может быть, и журнал «Миллениум», поднеся ему на блюде голову финансиста Ханса Веннерстрёма.
Подобное обязывает. Микаэль чувствовал себя преданным Лисбет Саландер. Виновна она или нет, он сделает все возможное, чтобы помочь ей, когда, рано или поздно, ее схватит полиция.
С другой стороны, Микаэль признавал, что ничего о ней не знает. Многословные психиатрические заключения, тот факт, что она принудительно была госпитализирована в одну из самых известных психиатрических лечебниц Швеции и что ее даже признали недееспособной, являлись весомыми признаками того, что с нею не все в порядке. Высказываниям Петера Телеборьяна, главного врача психиатрической клиники Святого Стефана в Уппсале, было уделено много места в печати. Из соображений врачебной этики он не высказывался конкретно о Лисбет Саландер, а много говорил о недостатках в лечении психически больных. Он считался признанным экспертом-психиатром не только в Швеции, но и в мире. Его высказывания были очень убедительны и проникнуты симпатией к жертвам и их семьям. Не вызывало сомнения, что он озабочен благополучием Лисбет Саландер.
Микаэль подумал, не связаться ли ему с Петером Телеборьяном и не заручиться ли как-то его помощью. Но потом отказался от этой идеи, решив, что Телеборьян еще будет иметь возможность помочь Лисбет Саландер, когда ее поймают.
Он пошел в кофейный уголок, налил себе кофе в кружку с логотипом партии умеренных и направился в кабинет Эрики Бергер.
– Я составил длинный список клиентов и сутенеров, с которыми надо поговорить, – начал он.
Эрика озабоченно кивнула.
– Потребуется одна-две недели, чтобы пройти по всему списку. Они сильно рассеяны, от Стренгнеса до Норрчёпинга. Мне нужна машина.
Она открыла сумочку и вынула ключи от своего «БМВ».
– Тебе это не доставит неудобств?
– Конечно, нет. Я часто езжу на метро, а если уж понадобится, возьму машину Грегера.
– Спасибо.
– С одним условием.
– Каким?
– Некоторые из этих типов – настоящие подонки. Если ты собираешься обвинять сутенеров в убийстве Дага и Миа, то я хочу, чтобы ты взял и всегда держал у себя в кармане куртки вот это.
Тут она положила на стол аэрозольный баллон со слезоточивым газом.
– Откуда это?
– Купила осенью в США. Не ходить же мне безоружной по ночам.
– Ну, мне мало не покажется, если я это использую, а потом попадусь за незаконное владение оружием.
– Лучше это, чем твой некролог, который мне придется писать. Микаэль… не знаю, понимаешь ли ты, как я иногда беспокоюсь за тебя.
– Ну что ты…
– Ты часто рискуешь и упрям, как осел, не желающий отступиться от своих глупостей.
Микаэль улыбнулся и подвинул баллончик обратно к Эрике.
– Спасибо за заботу, но мне это не нужно.
– Микке, я требую.
– Не беспокойся, я уже подготовился.
Сунув руку в карман, он что-то вытащил. Это был баллончик со слезоточивым газом, тот самый, что он нашел в сумке Лисбет Саландер и с тех пор держал при себе.
Бублански постучал в дверную раму открытого кабинета Сони Муберг, вошел и сел в кресло для посетителей у ее письменного стола.
– Ноутбук Дага Свенссона, – сказал он.
– Я тоже о нем думала, – отозвалась она, – и уже составила почасовую роспись последних суток в жизни Свенссона и Бергман. Там все еще остаются пробелы. Даг Свенссон в тот день не был в «Миллениуме», но много ездил по городу, а в четыре часа встретился со своим однокурсником. Это была чисто случайная встреча, и они посидели в кафе на Дроттнингатан. Приятель с уверенностью утверждает, что у Дага Свенссона был компьютер в рюкзаке. Он видел его и даже что-то сказал в связи с этим.
– В одиннадцать вечера, после убийства, компьютера в квартире не оказалось.
– Именно так.
– Какие отсюда выводы?
– Может, он был еще где-то и по какой-то причине оставил там компьютер.
– А велика ли вероятность этого?
– Мала. Но он мог отдать его в починку или на техобслуживание. А может быть, у него было еще одно место для работы, о котором мы не знаем. К примеру, раньше он арендовал письменный стол для внештатных корреспондентов в районе Санкт-Эриксплан.
– Допустим.
– Еще есть шанс, что компьютер унес убийца.
– Арманский говорил, что Саландер прекрасно владеет компьютерной премудростью.
– Ага, – кинула Соня Мудиг.
– М-м… Блумквист считает, что Даг Свенссон и Миа Бергман были убиты из-за расследования, над которым работал Свенссон, а значит, оно хранилось в его компьютере.
– Что-то мы запаздываем. Три убийства оставляют много нитей для исследования, и мы не успеваем со всеми ними. Даже еще не произвели обыск на рабочем месте Дага Свенссона в «Милленуиме».
– Сегодня утром я говорила с Эрикой Бергер. Она вообще-то удивлена, что мы у них еще не были и не просмотрели его бумаги.
– Мы слишком сконцентрировались на поимке Саландер, причем скорейшей, так что о мотиве всё еще ничего не знаем. Ты не мог бы…
– Я договорилась с Бергер посетить «Миллениум» завтра утром.
– Спасибо.
В четверг Микаэль сидел за письменным столом и разговаривал с Малин Эрикссон, когда в редакции раздался телефонный звонок. В дверной проем он видел, что Хенри Кортес сидит ближе к телефону, и потому не стал реагировать. Но тут его вдруг пронзила мысль, что звонил телефон на столе Дага Свенссона. Оборвав разговор, он вскочил на ноги и рявкнул:
– Стой, не трогай телефон!
Хенри Кортес только-только положил ладонь на телефонную трубку. Микаэль в несколько прыжков пересек комнату. «Вот черт, какое там было название?..» – мелькнуло у него в голове.
– «Индиго», исследования маркетинга. Говорит Микаэль. Чем могу помочь?
– Э-э… здравствуйте, меня зовут Гуннар Бьёрк. Я получил письмо с сообщением, что выиграл мобильный телефон.
– Поздравляю, – ответил Микаэль Блумквист. – Это «Сони Эрикссон» последней модели.
– И он ничего не будет мне стоить?
– Ничего. Но чтобы получить подарок, вам надо ответить на ряд вопросов. Мы проводим маркетинговые исследования и углубленный анализ рынка для различных фирм. Интервью с вами займет примерно час. В случае вашего согласия уровень участия поднимается – разыгрывается сто тысяч крон.
– Ясно. А можно ответить на вопросы по телефону?
– К сожалению, нет. Во время интервью вы должны посмотреть на логотипы разных предприятий и опознать их. Нас будет интересовать, какой тип рекламных изображений вы находите более привлекательным, предложив вам несколько вариантов. Мы должны послать одного из наших сотрудников.
– Вот как… А почему был выбран именно я?
– Наши исследования проводятся два раза в год. На этот раз мы сосредоточили внимание на группе респектабельных мужчин вашей возрастной категории. А затем наугад выбрали идентификационные номера.
В конце концов Гуннар Бьёрк дал согласие на посещение сотрудника фирмы «Индиго». Он рассказал, что находится на больничном, поэтому отдыхает на даче в Смодаларё, и пояснил, как туда добраться. Было решено встретиться в пятницу утром.
– Ура! – радостно завопил Микаэль, положив трубку и вскинув сжатый кулак.
Малин Эрикссон и Хенри Кортес недоуменно переглянулись.
Паоло Роберто приземлился в Арланде в четверг в половине двенадцатого. Большую часть перелета из Нью-Йорка он проспал и на этот раз не почувствовал смены часовых поясов.
За месяц, проведенный в США, он успел обсудить проблемы бокса, походить на показательные матчи, а главное, обсудить формат телевизионной передачи, которую хотел запустить на «Стрикс телевижн». Он с грустью сознавал, что с профессиональной карьерой покончено и что решение об этом было принято как после деликатных уговоров семьи, так и попросту из-за возраста. Что тут еще можно было поделать, кроме как поддерживать себя в форме, интенсивно тренируясь по меньшей мере раз в неделю? Паоло Роберто оставался крупной фигурой в мире бокса и собирался так или иначе оставаться в спорте до конца своих дней.
Он взял свою сумку с багажного транспортера и пошел на выход. На таможенном контроле его остановили для выборочного досмотра, но один из таможенников узнал его.
– Надо же, Паоло! Надеюсь, кроме боксерских перчаток, в сумке ничего нет?
Паоло Роберто подтвердил, что никакой контрабанды не везет, и был пропущен в королевство Швеция.
Он вышел из зала прибытия и направился к эскалатору, ведущему к арландскому экспрессу, но вдруг остановился, увидев на первых станицах газет фотографию Лисбет Саландер. Сначала он не понял, что было перед его глазами, и подумал, что разница во времени все же сказывается. Затем прочитал заголовок еще раз:
Переведя взгляд на другую газету, он увидел:
Неуверенной походкой он направился в киоск «Пресс-бюро» и купил как вечерние, так и утренние газеты, а потом пошел в кафе и стал читать с нарастающим изумлением.
Микаэль Блумквист пришел с работы домой на Беллмансгатан в одиннадцать вечера усталым и подавленным. Он думал пораньше лечь спать и хоть немного сбросить накопившийся недосып, но не удержался и включил ноутбук, чтобы проверить электронную почту.
Там не было ничего заслуживающего интереса, но на всякий случай он открыл папку «Лисбет Саландер». Пульс его мгновенно подскочил, едва он увидел новый документ «МБ2». Щелкнув мышкой два раза, он прочел:
Прокурор Э. сливает информацию журналистам. Спроси его, почему он ничего не говорит о старом расследовании.
Микаэль удивленно уставился на это загадочное послание, пытаясь его понять. Что она имеет в виду? Какое старое расследование? Он не мог понять, что у нее на уме. Чертова заговорщица! С какой стати нужно посылать ребусы вместо нормального текста? Вскоре он создал новый документ, назвав его «Шифровка».
Привет, Салли. Я полностью вымотан, работая не переставая со времени убийства. Мне совершенно не интересна игра «Угадайка». Может быть, тебе на все наплевать или ты не воспринимаешь положения всерьез, но я хочу знать, кто убил моих друзей.
Он подождал, сидя у экрана. Ответ «Шифровка» пришел через минуту.
Что ты будешь делать, если это я?
Он ответил «Шифровкой 3»:
Лисбет, если у тебя совсем крыша потекла, помочь тебе, наверное, сможет только Петер Телеборьян. Но я не верю, что это ты убила Дага и Мию. Надеюсь и молюсь о том, чтобы мое предчувствие оказалось верным.
Даг и Миа собирались разоблачить мафию в торговле сексом. Моя гипотеза в том, что это каким-то образом послужило мотивом их убийства. Но у меня нет доказательств.
Не знаю, с чего ты встала на дыбы против меня, но я помню, как мы как-то раз говорили о дружбе. Я сказал тогда, что дружба основывается на двух принципах: уважении и доверии. Даже если я тебе противен, ты можешь доверять мне и полагаться на меня. Я твоих секретов никогда не выдавал, даже того, что произошло с миллиардами Веннерстрёма. Верь мне – я тебе не враг.
Ответа не было так долго, что Микаэль уже потерял надежду, но по прошествии пятидесяти минут на экране вдруг появилась «Шифровка 4»:
Я подумаю.
Микаэль перевел дух; он вдруг почувствовал, как забрезжил луч надежды. Ответ означал буквально то, что в нем было написано. Она подумает. Впервые со времени исчезновения из его жизни Лисбет хоть как-то общалась с ним. Сказав, что подумает, она тем самым допускала, что захочет с ним говорить. Он написал следующее послание «Шифровка 5»:
Ладно. Я жду, но не тяни слишком долго.
Инспектору криминальной полиции Хансу Фасте позвонили на мобильник в пятницу утром, когда он ехал в машине по Лонхольмсгатан возле моста Вестербун по дороге на работу. У полиции не было средств обеспечить круглосуточное наблюдение за квартирой на Лундагатан, и поэтому условились, что за ней будет присматривать сосед, бывший полицейский.
– Китаянка появилась, только что вошла в подъезд, – доложил сосед.
Лучшего места, чем то, где сейчас находился Ханс Фасте, трудно было себе представить. Сделав запрещенный поворот у автобусной остановки по Хеленеборгсгатан, прямо перед мостом Вестербрун, он выехал на Хёгалидсгатан, а оттуда – на Лундагатан. Всего две минуты спустя после телефонного звонка он уже припарковался, перебежал дорогу и вошел в подъезд через пристройку.
Мириам Ву все еще стояла у двери в квартиру и удивленно смотрела на просверленный замок и полоски клейкой ленты поверх двери, когда услышала шаги на лестнице. Она обернулась и увидела крепко сбитого, спортивного вида мужчину, пристально уставившегося на нее. Почувствовав угрозу, девушка бросила сумку на пол и приготовилась занять стойку для тайского бокса, если возникнет необходимость.
– Вы Мириам Ву? – спросил Ханс и, к ее немалому удивлению, раскрыл полицейское удостоверение.
– Да, – ответила она. – А в чем дело?
– Где вы были последнюю неделю?
– Уезжала. А что такое случилось? Ограбление?
Фасте не спускал с нее взгляда.
– Я должен просить вас проехать со мной в полицейское отделение в Кунгсхольмене, – произнес он и опустил руку на ее плечо.
В комнате для допросов уже сидели Бублански и Мудиг, когда туда вошла порядком сердитая Мириам Ву в сопровождении Фасте.
– Садитесь, пожалуйста. Меня зовут инспектор криминальной полиции Ян Бублански, а это моя коллега Соня Мудиг. Сожалею, что пришлось доставить вас таким образом, но у нас есть ряд вопросов, на которые нам необходимо получить ответ.
– Вот как? А почему? Вот он был не слишком разговорчив. – Мимми показала пальцем на Фасте.
– Мы искали вас больше недели. Вы можете объяснить, где находились?
– Конечно могу, но не испытываю желания делать это и вообще не считаю, что вас это касается.
Бублански удивленно вскинул брови.
– Прихожу домой, обнаруживаю свою дверь взломанной и заклеенной полицейской лентой, а потом напичканный анаболиками мужлан тащит меня сюда… Может, мне что-то объяснят?
– Значит, не нравятся мужики? – спросил Ханс Фасте.
Мириам Ву вытаращила на него глаза, а Бублански и Мудиг строго взглянули в его сторону.
– Означает ли это, что вы всю неделю не читали газет? Вы были за границей?
Мириам Ву была сбита с толку и почувствовала себя менее уверенно.
– Нет, газет я вообще не читала. Я ездила на две недели в Париж повидаться с родителями. Я прямо с Центрального вокзала.
– Ездили поездом?
– Летать самолетом я не люблю.
– И вы не видели заголовок первых страниц сегодняшних шведских газет?
– Я сошла с ночного поезда и поехала домой на метро.
Констебль Бублански задумался. Первые страницы сегодняшних утренних газет не содержали ничего о Саландер. Он встал, вышел из комнаты и вернулся с воскресным номером газеты «Афтонбладет», на первой странице которого во весь лист была напечатана паспортная фотография Лисбет.
Мириам Ву чуть кондрашка не хватила.
Следуя дорожным указаниям Гуннара Бьёрка, Микаэль Блумквист доехал до Смодаларё. Припарковавшись, он отметил, что «дачка» представляла собой современную виллу, пригодную для обитания круглый год с видом на Юнгфрюфьерден. К дому вела дорожка, посыпанная гравием. На звонок открыл шестидесятидвухлетний Гуннар Бьёрк, весьма похожий на паспортную фотографию, добытую Дагом Свенссоном.
– Здравствуйте, – сказал Микаэль.
– Ага! Нашли дорогу?
– Без проблем.
– Заходите. Мы сядем на кухне.
– Хорошо.
Гуннар Бьёрк казался вполне здоровым человеком, он лишь немного прихрамывал.
– Я на больничном, – пояснил он.
– Надеюсь, ничего серьезного.
– Я стою в очереди на операцию на мениске. Хотите кофе?
– Нет, спасибо, – ответил Микаэль, сел на кухонный стул, открыл сумку и достал папку. Бьёрк сел напротив него.
– Ваше лицо мне чем-то знакомо. Мы не встречались?
– Нет.
– Но лицо очень знакомое.
– Может быть, вы видели меня в газетах.
– Как, вы сказали, вас зовут?
– Микаэль Блумквист. Я журналист и работаю в журнале «Миллениум».
Гуннар Бьёрк опешил, а потом вспомнил: Калле Блумквист. Дело Веннерстрёма. Но он еще не догадывался о последствиях.
– «Миллениум»… А я и не знал, что вы занимаетесь маркетинговыми исследованиями.
– Иногда. В виде исключения. Я хочу, чтобы вы взглянули на три фотографии и решили, какая модель кажется вам наилучшей.
Микаэль положил на стол отпечатанные фотографии. Одна была скачана с порносайта в Интернете, а две другие – увеличенные паспортные фотографии.
Внезапно Гуннар Бьёрк побледнел.
– Не понял.
– Неужели? Вот это – Лидия Комарова, шестнадцати лет, из Минска. А рядом – Мьянг Со Чин, известная также как Йо-Йо, из Таиланда. Ей двадцать пять. Ну и, наконец, Елена Барасова, из Таллинна, девятнадцати лет. Вы оплатили сексуальные услуги всех троих, и меня интересует, которая понравилась вам больше всех. Отнеситесь к этому как к маркетинговому исследованию.
Бублански недоверчиво смотрел на Мириам Ву, отвечавшей ему презрительным взглядом.
– Подводя итог, можно сказать следующее. Вы утверждаете, что знакомы с Лисбет Саландер около трех лет. Этой весной она, не взяв с вас ни кроны, вписала вас в контракт как совладелицу и куда-то съехала. Время от времени, когда она появляется, вы занимаетесь с ней сексом, но не знаете, где она живет, чем занимается и на что существует. Я что, должен этому верить?
– Плевала я, верите вы или нет. Ничего противозаконного я не совершала, а как я живу и с кем занимаюсь сексом, не касается ни вас, ни кого-либо еще.
Бублански вздохнул. Услышав утром, что Мириам Ву неожиданно объявилась, он испытал большое облегчение. «Ну, наконец-то прорыв», – подумал он. Однако рассказанное ею ничего не проясняло. Все было весьма странно. К тому же, как бы там ни было, инспектор верил Мириам Ву. На вопросы она отвечала четко и не колеблясь, без запинки называла место и время встреч с Саландер и столь подробно описала, как вышло, что она переехала на Лундагатан, что и Бублански, и Мудиг сделали вывод, что эта странная история – не что иное, как правда.
Ханс Фасте прислушивался к допросу Мириам Ву со все возрастающим раздражением, но, не желая сглупить, молчал. Он считал, что Бублански пасовал перед «китаёзой», державшейся нагло и слишком много болтавшей, чтобы избежать четкого ответа на единственно важный поставленный вопрос, а именно, в какой чёртовой тьмутаракани прячется Лисбет Саландер.
Но Мириам Ву не знала, где сейчас находится Саландер. Она не знала, где она работает, никогда не слыхала о «Милтон секьюрити», никогда не слыхала о Даге Свенссоне или Миа Бергман и вообще не могла ответить ни на один из существенных вопросов. Она понятия не имела о том, что у Саландер был опекун и что в подростковом возрасте ее помещали на принудительное лечение в больницу, что о ней написаны пространные психиатрические заключения.
Однако она подтвердила, что они с Лисбет были в «Мельнице» и целовались, а потом пошли на Лундагатан и расстались рано утром на следующий день. Несколькими днями позже Мириам Ву отправилась на поезде в Париж и пропустила все кричащие заголовки в шведских газетах. Единственный раз после вечера в «Мельнике» она видела Саландер, когда та заскочила взять ключи от машины.
– Ключи от машины? – удивился Бублански. – Но ведь у Саландер нет машины.
Мириам Ву объяснила, что подруга купила винно-красную «Хонду» и припарковала ее на улице перед домом. Бублански поднялся, взглянув на Соню Мудиг.
– Можешь заменить меня? – спросил он, выходя из комнаты.
Пришлось ему поискать Еркера Хольмберга и затем попросить о техническом анализе винно-красной «Хонды». Он нуждался в одиночестве и возможности спокойно подумать.
Гуннар Бьёрк, находящийся на больничном, по должности замначальника отдела по делам иностранцев тайной полиции, сидел бледный, как покойник, в кухне с красивейшим видом на Юнгфруфьёрд. Микаэль скользил по нему терпеливым взглядом. На данный момент он был убежден в том, что Бьёрк не имел никакого отношения к убийству в Эншеде. Даг Свенссон не успел встретиться с ним лично, и поэтому Бьёрк понятия не имел, что его имя и фотография должны были вот-вот появиться в обличительном репортаже о потребителях секс-услуг.
Одну существенную деталь от Бьёрка он все же узнал. Оказалось, что тот лично знаком с адвокатом Нильсом Бьюрманом. Они виделись в стрелковом полицейском клубе, куда Бьёрк входил уже на протяжении двадцати восьми лет. Какое-то время он даже состоял в правлении клуба вместе с Бьюрманом. Знакомство было весьма поверхностным, но несколько раз они встречались в нерабочее время и вместе ужинали.
Нет, он не видел Бьюрмана уже несколько месяцев. Если ему не изменяет память, последний раз они виделись в конце прошлого лета. Тогда они взяли по пиву в кафе под открытым небом. Он сожалел, что Бьюрмана убила та психопатка, но на похороны идти не собирался.
Микаэль упорно думал над этим совпадением, но о чем еще спросить, не знал. Бьюрман, должно быть, был знаком с сотнями людей, с которыми сталкивался в рамках профессии, союзов или клубов. То, что ему довелось быть знакомым с человеком, фигурировавшим в материалах Дага Свенссона, не было невероятным или статистически недостоверным. Даже у самого Микаэля был дальний знакомый журналист, попавший в исследование Дага Свенссона.
Пора было заканчивать. Бьёрк прошел через все ожидаемые фразы: сначала все полностью отрицал, затем, когда Микаэль показал ему часть документированного материала, обозлился, перешел к угрозам, попыткам дать взятку и, наконец, к мольбам. Все это Микаэль игнорировал.
– Неужели вы не понимаете, что покалечите всю мою жизнь, если опубликуете это? – спросил под конец Бьёрк.
– Понимаю.
– И все равно сделаете это?
– Конечно.
– Зачем? Неужели вам не свойственно сочувствие? Ведь я же болен.
– Странно, что теперь вы апеллируете к сочувствию.
– Что вам стоит проявить человечность?
– Вот именно! Вот вы хнычете, что я собираюсь покалечить вам жизнь, а сами не задумываясь калечили жизни молоденьких девушек, совершали преступления… Три таких случая мы можем подтвердить документально. А сколько еще их было, один бог знает. Где тогда была ваша человечность? – Он поднялся со стула, собрал свои материалы и убрал в сумку. – Дорогу я сам найду.
Уже по дороге на выход Микаэль остановился и вновь повернулся к Бьёрку.
– Вы слышали когда-нибудь о человеке по имени Зала? – спросил он.
Бьёрк смотрел на него, не отрывая взгляда. Он все еще был в шоке и почти не слышал слов Микаэля. Имя Зала ему ничего не говорило. Но вдруг глаза его расширились.
Зала!
Не может быть!
Бьюрман.
Возможно ли это?
Микаэль заметил, как изменилось выражение лица Бьёрка, и сделал шаг обратно в кухню.
– Почему вы спросили про Залу? – пробормотал потрясенный Бьёрк.
– Потому что он меня интересует, – ответил Микаэль.
В кухне воцарилось напряженное молчание. Микаэль чуть ли не ощущал, как мысли роятся в голове у Бьёрка. Наконец тот подвинул к себе пачку сигарет, лежавшую на подоконнике. Это была первая, которую он собирался закурить с момента появления Блумквиста.
– А если я знаю что-то о Зале… какова будет этому цена?
– Это зависит от того, что вы знаете.
Бьёрк раздумывал. Множество чувств и мыслей одолевали его.
«Откуда, черт возьми, Микаэль Блумквист мог что-то узнать о Залаченко?» – думал он.
– Давненько мне не доводилось слышать это имя, – произнес он наконец.
– Так вы знаете, кто он такой? – спросил Микаэль.
– Я этого не говорил. А что вам нужно?
Поколебавшись, Блумквист сказал:
– Это одно из имен, попавших в список Дага Свенссона. Он его откопал.
– Как вы готовы мне заплатить?
– Заплатить за что?
– За то, что я выведу вас на Залу… Вы готовы тогда забыть обо мне в своем репортаже?
Микаэль опустился на стул. После того что произошло в Хедестаде, он решил, что никогда в жизни не будет вступать в торг из-за журналистского материала. Не собирался он торговаться и с Бьёрком – что бы ни случилось, Микаэль был готов вывести его на чистую воду. Однако он считал, что без зазрения совести может вести двойную игру и заключить сделку с Бьёрком. Совесть его не мучила. Бьёрк совершил преступление и при этом был полицейским. Если он знает имя возможного убийцы, то его долг вмешаться, а не использовать информацию как предмет купли-продажи для своей выгоды. Итак, пусть Бьёрк надеется себе, что выйдет сухим из воды, заложив другого преступника. Микаэль сунул руку в карман пиджака и включил магнитофон, который выключил, вставая из-за стола.
– Рассказывайте, – распорядился он.
Соня Мудиг была вне себя от злости на Ханса Фасте, но не выдала этого выражением лица. Продолжение допроса Мириам Ву после ухода Бублански из комнаты было совершенно беспорядочным, а Фасте полностью игнорировал ее сердитые взгляды.
Мудиг просто поразилась. Хотя ей и был неприятен мачизм Ханса Фасте, она считала его опытным полицейским. Но сегодня никаким опытом и не пахло. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке рядом с красивой, умной женщиной, открыто высказывающейся о своих лесбийских наклонностях. Не вызывало сомнения и то, что Мириам Ву чувствовала его раздражение и безжалостно уязвляла его.
– Значит, нашли вы в моем комоде искусственный член. И о чем начали фантазировать? – с ухмылкой полюбопытствовала Мириам Ву.
У Фасте был такой вид, будто он вот-вот лопнет от злости.
– Хватит трепаться. Отвечайте на вопрос! – рявкнул он.
– Вы спросили, пользовалась ли я им в наших играх с Лисбет Саландер. И вот мой ответ: не ваше собачье дело.
Соня Мудиг подняла руку.
– Допрос Мириам Ву прерван в одиннадцать часов двенадцать минут. – Она выключила микрофон. – Пожалуйста, посидите, Мириам. Фасте, можно тебя на пару слов?
Мириам Ву одарила Фасте нежнейшей улыбкой в ответ на злобный взгляд, который он бросил на нее, выходя в коридор. Соня резко обернулась и оказалась носом к носу с Хансом.
– Бублански поручил мне вести допрос вместо него. А от тебя никакого прока.
– А чё, если эта чёртова шлюха скользкая, как угорь?
– А что, в этом сравнении есть фрейдистский намек?
– Чего?
– Ладно, забудь. Пойди поищи Курта Свенссона, сыграй с ним в крестики-нолики, или спустись в подвал, постреляй из пистолета в клубе, или займись еще чем-нибудь. Только держись подальше от этого допроса.
– Чего это ты на меня взъелась, Соня?
– Ты губишь мне весь допрос.
– А ты что, тащишься от нее и потому хочешь допрашивать ее наедине?
Соня даже не успела отдать себе отчет в том, что делает, как рука ее поднялась и влепила пощечину Хансу Фасте. В тот же момент она пожалела о сделанном, но было уже поздно. Оглянувшись, она поняла, что в коридоре, слава богу, свидетелей не оказалось.
Ханс Фасте выглядел сначала недоуменно, затем злобно ухмыльнулся, накинул куртку на плечо и ушел. Еще мгновение, и Соня Мудиг окликнула бы его и извинилась, но она передумала и промолчала. Постояв минуту, стараясь успокоиться, пошла к автомату, прихватила две чашки кофе и вернулась к Мириам Ву.
Они немного помолчали. Наконец Мудиг посмотрела на Мириам.
– Извините. Это был, наверное, самый неудачный допрос за всю историю этого полицейского отделения.
– Да, с таким парнем на работе не соскучишься. Не удивлюсь, если он гетеросексуал, разведен и в кофейной комнате не прочь отпустить шуточку о «голубых».
– Он… пережиток… не знаю чего. Вот всё, что я могу сказать.
– А вы – нет?
– Я, во всяком случае, не страдаю гомофобией.
– Ладно.
– Мириам, я и мы все тут работаем круглосуточно уже десять дней. Мы устали и раздражены, пытаясь расследовать чудовищное двойное убийство в Эншеде и столь же мрачное убийство в районе Уденплана. Ваша приятельница каким-то образом имеет отношение к обоим местам преступления. Об этом свидетельствует техническая экспертиза, и поэтому она объявлена в розыск. Вы должны понять, что нам надо во что бы то ни стало найти ее, пока она не нанесла вред другим, а может быть, и себе.
– Я знаю Лисбет Саландер… и не могу поверить, что она кого-то убила.
– Не можете или не хотите поверить? Мириам, мы не объявляем национальный розыск, не имея на то серьезных оснований. Но все же могу сказать, что мой шеф, инспектор криминальной полиции Бублански, тоже не на сто процентов убежден, что виновата она. Мы рассматриваем версию, что у нее был сообщник или что она каким-то образом оказалась втянута в те события. Но мы должны ее отыскать. Вы думаете, Мириам, что она невиновна; ну а если вы ошибаетесь? Вы сами сказали, что не так уж много знаете о Лисбет Саландер.
– Просто не знаю, что и думать.
– Помогите нам докопаться до правды.
– А я задержана за что-то?
– Нет.
– Значит, я могу уйти, когда захочу?
– Формально – да.
– А неформально?
– С вами все еще связано много вопросов.
Мириам задумалась над этими словами.
– Ладно. Задавайте их. Если они будут не ко мне, не стану отвечать.
Соня Мудиг снова включила магнитофон.
Пятница, 1 апреля – воскресенье, 3 апреля
Мириам Ву еще час отвечала на вопросы Сони Мудиг. Под конец допроса появился Бублански, молча сел и стал слушать, не говоря ни слова. Мириам Ву вежливо кивнула ему, продолжая разговаривать с Соней.
Под конец Мудиг взглянула на Бублански и спросила, есть ли у него вопросы. Тот покачал головой.
– Тогда я объявляю допрос Мириам Ву законченным. Сейчас тринадцать часов девять минут.
Соня выключила микрофон.
– Мне кажется, что у вас с инспектором Фасте возникло какое-то недопонимание. Это верно? – спросил Бублански.
– Он не мог сосредоточиться, – хладнокровно заметила Соня Мудиг.
– Он просто дурак, – сообщила Мириам Ву.
– У инспектора Фасте вообще-то много профессиональных достоинств, но для допроса молодой женщины он не самая лучшая кандидатура из наших работников, – пояснил Бублански, глядя прямо в глаза Мириам Ву. – Не надо было мне поручать ему это дело. Прошу прощения.
Мириам изумленно глядела на него.
– Принимаю ваши извинения. Я и сама была с вами не слишком дружелюбна вначале.
Бублански только отмахнулся.
– Не возражаете, если я вас еще о чем-то спрошу под конец, с выключенным микрофоном?
– Пожалуйста.
– Чем больше я слышу о Лисбет Саландер, тем больше недоумеваю. Портрет, который создается со слов знающих ее людей, никак не согласуется с тем, что вырисовывается из бумаг социального ведомства и судебно-медицинских заключений.
– Да?
– Не могли бы вы ответить мне начистоту?
– Ладно.
– Психиатрическая экспертиза, проведенная, когда Лисбет Саландер исполнилось восемнадцать лет, утверждает, что она умственно отсталая и ее рассудок неполноценен.
– Бред! Лисбет, может быть, поумнее нас с вами.
– Она не закончила школу, и у нее нет табеля с оценками даже по чтению и письму.
– Лисбет Саландер читает и пишет намного лучше, чем я. А еще она любит сидеть и выводить математические формулы. Из алгебры. А я и понятия не имею, с чем ее едят, эту алгебру.
– Математические формулы?
– Это у нее хобби.
Бублански и Мудиг приумолкли.
– Хобби? – еще раз переспросил инспектор.
– Какие-то уравнения. Я даже не знаю, что обозначают те значки.
Бублански вздохнул.
– Работник социальной службы написал заключение после того, как ее задержали в Тантолундине в обществе пожилого мужчины, когда ей было семнадцать. Там дается понять, что она зарабатывала проституцией.
– Лисбет – проститутка? Бред собачий. Не знаю, где она работает сейчас, но нисколько не удивилась, когда узнала, что она работала на «Милтон секьюрити».
– А чем она зарабатывает? На что живет?
– Не знаю.
– Она лесбиянка?
– Нет. Мы занимались сексом, но это не значит, что она лесбиянка. Мне кажется, она и сама не знает, к кому у нее склонность. Я бы предположила, что она бисексуальна.
– А то, что вы пользовались наручниками и всяким таким… не значит ли, что у Лисбет Саландер садистские наклонности? Как на ваш взгляд?
– Мне кажется, в этом деле у вас недопонимание. Наручники используются при ролевой игре и не имеют отношения к садизму, насилию или агрессии. Это просто игра.
– А она когда-нибудь проявляла насилие по отношению к вам?
– Куда там. Это скорее у меня доминирующая роль в наших играх.
И Мириам Ву мило улыбнулась.
Собрание, проведенное в три часа дня, выявило первые серьезные разногласия в расследовании. Бублански подвел краткий итог достигнутого до сих пор, а затем заявил, что чувствует необходимость в расширении рамок следствия.
– С первого же дня мы сконцентрировали все усилия на поисках Лисбет Саландер. Подозрения к ней в высшей степени серьезны по объективным причинам, но наше представление о ней встает в серьезное противоречие с тем, что говорят о ней знающие ее лица. Ни Арманский, ни Блумквист, ни Мириам Ву не признаю́т, что она может быть психически больной убийцей. Поэтому я хочу, чтобы мы несколько расширили границы своих представлений и начали размышлять о двух совершенно разных преступниках или о возможности, что у Саландер был сообщник или что она лишь присутствовала при убийствах.
Предположение Бублански вызвало бурные дебаты, в которых непримиримыми оппонентами инспектора выступили Ханс Фасте и Сонни Боман из «Милтон секьюрити». Оба апеллировали к тому, что самое простое объяснение чаще всего оказывается правильным и что гипотеза об альтернативном подозреваемом попахивает конспирологией.
– Может быть, Саландер и не была одна в этом деле, но у нас нет абсолютно никаких следов соучастника.
– Можно, конечно, пойти по «полицейскому следу» Блумквиста, – кисло предложил Ханс Фасте.
Единственным, кто поддержал Бублански в этих дебатах, была Соня Мудиг. Курт Свенссон и Еркер довольствовались краткими замечаниями, а Никлас Эрикссон из «Милтон» молчал как рыба во время всей дискуссии. Наконец поднял руку прокурор Экстрём.
– Бублански, я правильно вас понял, что вы не собираетесь исключать Саландер из числа подозреваемых?
– Конечно нет. У нас же есть отпечатки ее пальцев. Но до сегодняшнего дня мы только и делали, что искали ее мотив, да так ничего и не придумали. Теперь я хочу, чтобы мы начали думать и в других направлениях. Может быть, было замечено несколько лиц? Может, как оно ни странно, это имеет отношение к книге о секс-торговле, которую писал Даг Свенссон? Блумквист прав, что несколько лиц в книге могли бы иметь мотив для убийства.
– И что вы хотите сделать? – спросил Экстрём.
– Хочу, чтобы два человека начали поиски других возможных убийц. Пусть этим займутся Соня и Никлас.
– Я? – удивленно переспросил Никлас Эрикссон.
Бублански решил, что тот подходит как самый молодой из группы и, возможно, самый способный к нестандартному мышлению.
– Ты будешь работать с Мудиг. Посмотрите снова всё, что имеется в нашем распоряжении, и попробуйте поискать что-то, что мы пропустили. Фасте, Курт Свенссон и Боман будут продолжать поиски Саландер. Это – главная задача.
– А что делать мне? – спросил Еркер Хольмберг.
– Занимайся адвокатом Бьюрманом. Еще раз осмотри его квартиру. Посмотри, не пропустили ли мы чего-то. Вопросы есть?
Вопросов не было.
– И еще. Мы не будем оповещать, что появилась Мириам Ву. Может быть, она еще что-нибудь сможет рассказать, а я не хочу, чтобы в нее вцепились журналисты.
Прокурор Экстрём объявил решение, что они все будут работать согласно плану Бублански.
– Что ж, – сказал Никлас Эрикссон, взглянув на Соню Мудиг, – раз ты из полиции, решай, что мы должны делать.
Они стояли в коридоре у конференц-зала.
– Мне кажется, надо еще раз переговорить с Микаэлем Блумквистом, – ответила она. – Но сначала я должна кое-что обсудить с Бублански. Сегодня у нас пятница, скоро конец рабочего дня. В субботу и воскресенье я выходная, так что приступим к работе в понедельник. Подумай в выходные над материалом расследования.
Попрощавшись, Соня пошла к Бублански, который в этот момент прощался с прокурором Экстрёмом.
– Можно к вам на минутку?
– Садись.
– Я так обозлилась на Фасте, что была просто вне себя.
– Он сказал, что ты его ударила. Я так понял, что у вас что-то случилось, потому и пришел к вам с Ву извиниться.
– Он утверждал, что я хочу остаться наедине с Мириам Ву, потому что «тащусь» от нее.
– Я думаю, что не слышал этого, но могу классифицировать это как оскорбление сексуальными домогательствами. Будешь писать заявление?
– Нет, он уже получил от меня плюху, с него достаточно.
– Ладно. Я рассматриваю это как провокацию с его стороны.
– А то как же!
– У Ханса Фасте трудности с сильными женщинами.
– Это заметно.
– А ты женщина сильная и отменный полицейский.
– Спасибо.
– Но лучше бы тебе не распускать руки с коллегами.
– Это больше не повторится. Я пока что не успела просмотреть письменный стол Дага Свенссона в «Миллениуме».
– С этим мы и так затянули. Иди лучше домой, отдохни, а в понедельник мы займемся этим с новыми силами.
Николас Эрикссон остановился у Центрального вокзала и выпил кофе в «Джордже». Теперь он совсем пал духом. Всю неделю он только и надеялся, что Лисбет Саландер не сегодня завтра схватят. Окажи она сопротивление при задержании, глядишь, все могло бы кончиться тем, что какой-нибудь ретивый полицейский ее застрелил бы.
Это был предел его мечтаний.
Но Саландер все еще на свободе. Мало того, Бублански начал говорить об альтернативных преступлениях. Хорошего в таком развитии событий мало.
Сначала не повезло оказаться под началом у Сонни Бомана, самого большого зануды во всем «Милтоне», лишенного какой-либо фантазии, а теперь командовать им будет Соня Мудиг. Пожалуй, она больше всех сомневалась, что убийца – Саландер. Возможно, и Бублански от нее этим зарядился. «Интересно, Констебль Бубла дрючит эту чертову куклу? Меня бы это не удивило. Он же просто бобиком перед нею скачет. Из всей следственной группы у одного Фасте хватает пороху говорить то, что он думает», – мелькало у него в голове.
Утром они с Боманом съездили на короткое совещание с Арманским и Фрэклундом в «Мильтоне». Поиски шли уже неделю и не принесли никаких результатов, и Арманский был раздосадован тем, что никаких объяснений убийствам, похоже, не найдено. Фрэклунд предложил хорошенько подумать, нужно ли «Милтон секьюрити» и дальше участвовать в расследовании – у Бомана и Эрикссона могли бы быть и другие задания вместо бесплатной помощи полиции.
Подумав минуту, Арманский решил: пусть Боман и Эрикссон продолжат действовать одну неделю. Если и она окажется безрезультатной, задание полностью прекращается.
Значит, у Никласа Эрикссона оставалась еще неделя, прежде чем доступ к расследованию для него будет закрыт. Он не знал, чем бы теперь заняться.
Через минуту он достал мобильник и позвонил Тони Скала, внештатному журналисту, обычно поставлявшему всякую белиберду в мужской журнал, которого Никлас пару раз встречал. Эрикссон поздоровался и сказал, что располагает информацией о расследовании убийств в Эншеде, пояснив, как случилось, что он внезапно оказался в центре одного из самых напряженных полицейских расследований последних лет. Скала, как и ожидалось, тут же клюнул, потому что мог воспользоваться случаем и продать сенсационный материал в какую-нибудь крупную газету. Они условились встретиться за чашкой кофе через час в кафе «Авеню» на Кунгсгатан.
Главной внешней особенностью Тони Скала была невероятная тучность.
– Ты можешь получить от меня информацию, если выполнишь два условия.
– Валяй, начинай.
– Прежде всего, в тексте не должно быть упоминаний о «Милтон секьюрити». В расследовании мы на роли консультантов, и если «Милтон» будет упомянут, могут заподозрить, что это я слил информацию.
– Вообще-то, это тоже новость, что Саландер работала на «Милтон».
– Ну, уборщицей или кем-то в таком роде, – отмахнулся Эрикссон. – Никакая это не новость.
– Дальше.
– Второе условие в том, что своим текстом ты должен создать впечатление, что источник информации – женщина.
– А это зачем?
– Чтобы увести подозрения от меня.
– Ладно. А что у тебя есть рассказать?
– Только что объявилась одна лесбиянка – подружка Саландер.
– Ух ты! Та, что прописана на Лундагатан и которая столько времени пропадала?
– Да, Мириам Ву. Ну как, стóит это чего-нибудь?
– А то! И где она пропадала?
– За границей, и утверждает, что об убийстве вообще ничего не слышала.
– А она входит в число подозреваемых?
– В настоящее время – нет. Сегодня она была на допросе, ее отпустили три часа назад.
– Вот как… А ты ей веришь?
– Врет, как сивый мерин. Что-то она знает.
– Ладно.
– Поройся в ее прошлом. Она и Саландер занимались садомазохистским сексом.
– А это точно?
– На допросе она сама призналась. А при обыске в ее квартире мы нашли наручники, кожаную амуницию, плетку и другие прибамбасы.
Плетка была небольшим преувеличением, даже, можно сказать, ложью, но китаеза наверняка и с плетками поигрывала.
– Ты не шутишь? – спросил Тони Скала.
Паоло Роберто был в числе последних посетителей библиотеки, когда та закрывалась. Всю вторую половину дня он просидел, изучая от первой до последней строчки все, что было написано об охоте за Лисбет Саландер.
Павший духом и растерянный, Паоло Роберто шел по Свеавеген. Голод привел его в «Макдоналдс», где он заказал гамбургер и уселся в углу.
Лисбет Саландер – убийца трех человек? Это не укладывалось в голове. Уж никак не эта маленькая, щуплая, странная девчонка. Весь вопрос в том, должен ли он что-то предпринять в связи с этим. И что именно.
Мириам Ву добралась до квартиры на Лундагатан на такси. Глазам ее предстал разгром, учиненный в ее недавно отремонтированной квартире. Посудные шкафы, гардеробы, коробки и ящики комодов были полностью опустошены, а их содержимое рассортировано. По всей квартире оставались следы порошка, применяемого для снятия отпечатков пальцев. Ее интимные сексуальные игрушки горой лежали на кровати. Насколько можно было предположить, ничего не пропало.
Прежде всего Мириам позвонила в дежурную мастерскую по замкам в Сёдермальме и заказала новый замок. Рабочие обещали прийти через час.
Она включила кофеварку и покачала головой.
«Лисбет, Лисбет, во что тебя угораздило влипнуть?» – подумала она.
Достав мобильник, Мириам набрала номер Лисбет, но услышала лишь, что абонент недоступен. Она долго сидела за кухонным столом и все пыталась посмотреть в лицо реальности. Та Лисбет Саландер, которую она знала, не была психом и убийцей, но, с другой стороны, Мириам не слишком хорошо ее знала. В кровати Лисбет была, конечно, страстной, но иногда, в зависимости от настроения, могла быть холодной, как рыба.
Мириам решила не делать никаких выводов, пока не встретит Лисбет и не получит от нее разъяснения. Почувствовав, как подступают слезы, она решила заняться уборкой, и на это у нее ушло несколько часов.
К семи часам вечера у нее уже был новый дверной замок, а квартира выглядела жилой. Мириам приняла душ и только уселась на кухне в халате восточного типа, с черно-золотым рисунком, как в дверь позвонили. Открыв дверь, она увидела необычайно полного небритого мужчину.
– Здравствуйте, Мириам. Меня зовут Тони Скала, я журналист. Вы не могли бы ответить на несколько вопросов?
Стоявший рядом фотограф тут же ослепил ее лицо вспышкой.
Она подумывала, не применить ли ей удар двумя ногами в прыжке – то, что называют дропкик, – и одновременно нанести удар локтем в лицо, но сообразила, что фотографии ее действий будут еще более эффектны.
– Вы были за границей с Лисбет Саландер? Вы знаете, где она?
Мириам Ву захлопнула дверь и закрыла на новый замок в то время, как Тони Скала приподнял крышку почтовой щели и просунул палец.
– Мириам, рано или поздно вам придется иметь дело с прессой. Я могу вам помочь.
Она сжала ладонь в кулак и треснула по почтовой щели, а затем услышала, как Тони Скала завыл от боли. Затем закрыла и внутреннюю дверь, легла в кровать и зажмурилась. «Ну, Лисбет, я тебя придушу, как только доберусь до тебя».
Во второй половине того дня, когда Микаэль ездил в Смодаларё, он посетил еще одного потребителя секс-услуг, которых Даг Свенссон назвал по имени в своей книге. Всего за неделю Блумквист навестил шесть из тридцати семи человек. Последний, кого он видел, судья на пенсии, жил в Тумбе. В свое время он председательствовал на нескольких процессах, касавшихся проституции. Этот отошел от шаблона: ничего не отрицал, не угрожал и не умолял о пощаде. Он без обиняков признал, что да, трахался с восточноевропейскими шлюхами. Нет, раскаяния он не испытывает. Проституция – вполне достопочтенная профессия, и сам он лишь оказал услугу девушкам, став их клиентом.
Когда в десять вечера Микаэль проезжал через Лильехольм, раздался звонок от Малин Эрикссон.
– Привет, – поздоровалась Малин. – Ты видел в Сети утренние завтрашние газеты?
– Нет. А что?
– Домой вернулась подруга Лисбет Саландер.
– Что ты говоришь? Кто?
– Мириам Ву – лесбиянка, что живет в квартире на Лундагатан.
«Ву», – подумал Микаэль. На двери стояло «Саландер – Ву».
– Спасибо. Я нахожусь по дороге домой.
Мириам Ву наконец-то сняла жакет и выключила мобильник. Новость о ней появилась в завтрашних утренних газетах на Сети в половине восьмого вечера. Вскоре ей уже звонили из «Афтонбладет», а через три минуты – из «Экспрессен» с просьбой о комментариях. Телевизионная программа новостей «Актуэльт» упомянула ее, не называя по имени, а к девяти вечера уже не меньше шестнадцати репортеров из различных средств массовой информации попытались хоть что-нибудь из нее вытянуть.
Два раза ей звонили в дверь. Мириам Ву дверь не открыла и погасила все лампы в квартире. Следующему журналисту, собравшемуся приставать к ней с вопросами, она была готова заехать по физиономии. Наконец, включив мобильник, она позвонила приятельнице, жившей неподалеку у Хорнстулли, и попросилась переночевать.
Мириам проскользнула через дверь подъезда на Лундгатан минут за пять до того, как к нему подъехал Микаэль Блумквист и впустую позвонил в квартиру.
Бублански позвонил Соне Мудиг в субботу утром в начале одиннадцатого. Она спала до девяти, потом немного поиграла с детьми, пока муж не взял их на прогулку – купить, как обычно, субботнюю карамель.
– Ты читала сегодняшние газеты?
– Нет еще. Я проснулась с час назад и занималась детьми. А что случилось?
– Кто-то из следственной группы сливает информацию прессе.
– Да это все время случается. Несколько дней назад кто-то разгласил результат судебно-медицинского заключения Саландер.
– Это был прокурор Экстрём.
– Ну да?
– Да, ясно как божий день, даже если он этого никогда не признает. Он старается подогреть интерес к этому делу, потому что ему оно выгодно. Но на этот раз – не он. Какой-то журналист по имени Тони Скала говорил с одним из полицейских, и тот разболтал ему кучу всего о Мириам Ву. В том числе детали, о которых шла речь на допросе вчера. Мы ведь договорились об этом до поры помолчать, а теперь Экстрём весь кипит.
– Вот черт!
– Имя источника журналист не выдает, лишь характеризует его как человека, «занимающего одно из центральных мест в расследовании».
– Вот дерьмо, – выругалась Соня Мудиг.
– В одном месте статьи источник назван местоимением «она».
Соня секунд двадцать молчала, пока смысл сказанного не стал очевиден. В следственной группе она была единственной женщиной.
– Бублански… Я ни слова не сказала ни одному журналисту. За пределами коридора отделения полиции я ни с кем расследование не обсуждала, даже с мужем.
– Я тебе доверяю и ни на секунду не поверю, что информацию сливаешь ты. Но, к сожалению, в это верит прокурор Экстрём. Ханс Фасте в выходные на дежурстве и вовсю подкидывает намеки.
Соня Мудиг почувствовала, что ее покидают силы.
– Что же теперь будет?
– Экстрём требует отстранить тебя от расследования, пока не прояснятся обвинения против тебя.
– Но это же дикость. Как я могу доказать?..
– Тебе ничего не надо доказывать. Это будет делать тот, кому поручено разобраться.
– Я знаю, но… вот черт. А сколько времени займет это разбирательство?
– Разбирательство уже проведено.
– Что?
– Я спросил. Ты ответила, что информацию не разглашала. Значит, мое расследование закончено, и мне только остается написать рапорт. Увидимся в понедельник в девять утра в кабинете Экстрёма и зададим вопросы.
– Спасибо, Бублански!
– Ладно, мелочи.
– Но проблема остается.
– Знаю.
– Если информацию слила не я, значит, это сделал кто-то другой из группы.
– У тебя есть кто-то на подозрении?
– Чисто инстинктивно я бы назвала Фасте… но все же не думаю, что это он.
– Я, пожалуй, с тобой одного мнения. Но Ханс может быть и редкостным мерзавцем, а вчера он как следует разозлился.
Если время и погода позволяли, Бублански с удовольствием ходил на прогулки – так он мог хоть как-то двигаться. Он жил на улице Катарина Бангата в районе Сёдермальм, что было неподалеку как от редакции «Миллениума», так и от «Милтон секьюрити», где Лисбет Саландер раньше работала. Впрочем, это было близко и от квартиры на Лундагатан, где она жила. До синагоги на Санкт-Паульсгатан тоже было рукой подать. Так что в субботу утром он обошел все эти места.
Жена составила ему компанию на первую часть пути. Они с Агнес были женаты уже двадцать три года, и все эти годы он оставался верен ей без малейшего отступления.
Они ненадолго зашли в синагогу и поговорили с раввином. Бублански был польским евреем, а семья Агнес – та ее часть, что выжила в Освенциме, – приехала из Венгрии.
После синагоги они пошли порознь: Агнес отправилась в магазин за продуктами, а ее муж продолжил прогулку. Ему хотелось остаться наедине с собой и подумать о нелегком расследовании. Он критически осмыслил все действия, предпринятые начиная с Великого четверга, когда материалы расследования только легли на его стол, – и не смог найти существенных погрешностей.
Одной из ошибок было то, что он сразу же не послал кого-нибудь в редакцию «Миллениума» просмотреть бумаги на письменном столе Дага Свенссона. Когда дошли руки и до этого – что он сделал сам, – то оказалось, что Микаэль Блумквист уже там похозяйничал, и бог знает, что он успел прибрать.
Другой оплошностью было то, что они прозевали покупку автомобиля Лисбет Саландер. Правда, Еркер Хольмберг сообщил, что в машине ничего интересного обнаружено не было. Так что, если не считать промашки с машиной, расследование проводилось с безукоризненной тщательностью.
У киоска на Цинкенсдамм инспектор остановился посмотреть на первую страницу какой-то газеты. Паспортная фотография, теперь уже небольшого формата, была смещена в правый верхний угол, а все внимание было перенесено на простой заголовок:
Купив газету, Бублански пролистал ее до разворота, тон которому задавала крупная фотография пятерых девиц подросткового возраста, одетых в черную одежду, кожаные куртки с заклепками, драные джинсы и майки в обтяжку. В руках одной из девушек был флажок с пентаграммой, а другая выставила указательный палец и мизинец. Текст под картинкой гласил:
«Лисбет Саландер была близка с группой death-metal, выступавшей в небольших клубах. В 1996 г. группа приветствовала Церковь Сатаны и стала известна своим хитом «Этикет зла».
Название группы «Персты дьявола» не было указано, а глаза девушек были закрыты черными прямоугольниками, но поклонники этой рок-группы без труда могли бы узнать ее участниц.
Все, что было размещено на следующем развороте, относилось к Мириам Ву. На большой фотографии она была снята на одном шоу в Бернсе обнаженной по пояс и в русской офицерской фуражке. Фото было сделано снизу, а глаза так же, как и у девушек из «Перстов дьявола», зачернены. В подписи к фото значилось, что ей тридцать один год.
Подружка Саландер описывает лесбийский БДСМ-секс[28]. Эта женщина тридцати одного года известна в стокгольмских злачных местах. Она не делает тайны из своего интереса к женщинам и предпочитает доминировать над партнершей.
Репортер смог отыскать девушку, названную в статье Сарой, утверждавшую, что тридцатиоднолетняя приставала к ней. Бойфренд Сары был возмущен этими поползновениями. Статья утверждала, что речь идет об элитарной ветви маргинальной части движения геев, засветившейся на «bondage workshop»[29] в рамках последнего гей-фестиваля. Остальная часть текста крутилась вокруг цитаты из высказываний Мириам Ву шестилетней давности, носивших, по-видимому, провокационный характер. Репортер отыскал его в каком-то любительском феминистском журнальчике. Бублански просмотрел текст и выкинул газету в урну.
Потом он задумался о Хансе Фасте и Соне Мудиг. Оба компетентные сотрудники, но с Фасте было непросто – он действовал людям на нервы. Бублански решил, что с ним нужно поговорить, но при этом не хотелось верить, что утечка информации произошла через него.
Подняв взгляд, инспектор понял, что уже вышел на Лундагатан и стоит рядом с подъездом дома, где жила Лисбет Саландер. У него не было цели прогуляться именно сюда. Он просто-напросто плохо понимал, что она за человек.
По уличной лестнице Бублански поднялся на верхнюю часть Лундагатан. Там он постоял, вспоминая рассказ Микаэля Блумквиста о том, как на Лисбет Саландер кто-то напал. К сожалению, и эта информация ничем не помогла следствию. Не было ни заявления в полицию, ни имен нападавших, ни каких-либо примет. Блумквист сказал, что не смог запомнить номерной знак фургона, скрывшегося с места происшествия.
Если происшествие вообще было.
Другими словами, еще один тупик.
Бублански посмотрел на винно-красную «Хонду», все это время так и простоявшую на одном месте. Вдруг он увидел Микаэля Блумквиста, приближавшегося к подъезду.
Замотанная в простыню, Мириам Ву проснулась поздно днем. Сев в кровати, огляделась в чужой комнате. Она использовала неожиданное внимание журналистов как повод для того, чтобы позвонить подруге и попроситься переночевать. Но в глубине души Мириам сознавала, что это также было бегством – ей было страшно, как бы в дверь не постучала Лисбет Саландер.
Полицейский допрос и газетная шумиха подействовали на нее хуже, чем она думала. Хоть Мириам и решила подождать с выводами, пока у Лисбет не появится возможность объяснить, что же произошло, она начала подозревать, что Лисбет все же виновна.
Мириам покосилась на Викторию Викторссон, или, как ее звали, Дубль-В, тридцатисемилетнюю стопроцентную лесбиянку, спящую на животе и что-то сонно бормочущую. Затем тихонько прошла в ванную и постояла под душем. Выйдя на улицу, купила булочек на завтрак. У кассы в магазинчике, примыкающем к кафе «Синнамон» на Веркстадсгатан, ей на глаза попались первые страницы нескольких газет. Этого хватило для того, чтобы она припустила обратно в квартиру к Дубль-В.
Микаэль Блумквист прошел мимо винно-красной «Хонды» к подъезду Лисбет Саландер, набрал код и исчез за дверью. Две минуты спустя он уже снова вышел на улицу. Никого не оказалось дома? Блумквист пробежал взглядом улицу, замерев в нерешительности. Бублански задумчиво наблюдал за ним.
Беспокойные мысли инспектора крутились вокруг журналиста. Если Блумквист выдумал нападение на Лундгатан, значит, он вел некую игру, которая в худшем случае могла означать, что он каким-то образом причастен к убийствам. Если же он говорил правду – а у инспектора пока что не было причин в этом сомневаться, – значит, в этой драме существует скрытое неизвестное. То есть существует больше актеров, чем о них известно, и что убийства могут оказаться гораздо более сложным случаем, чем просто история о том, как патологически больная девушка пережила вспышку безумия.
Когда Блумквист направился в сторону Цинкенсдамма, Бублански окликнул его. Тот остановился, увидел полицейского и пошел ему навстречу. Они встретились у подножья лестницы.
– Привет, Блумквист. Искали Лисбет Саландер?
– Нет, я искал Мириам Ву.
– Ее нет дома. Кто-то настучал журналистам, что она появилась в городе.
– А у нее было что рассказать?
Бублански пристально посмотрел на Микаэля Блумквиста. «Калле Блумквист – вот его прозвище», – вспомнил он.
– Пройдетесь со мной? – предложил инспектор. – Я бы выпил чашку кофе.
Они молча прошли мимо Хегамедской церкви. Бублански направился в кафе «Лилласюстер» у моста Лильехольмсбру. Там он заказал двойной экспрессо с ложкой холодного молока, а Микаэль взял кофе с молоком. Они сели в зале для курящих.
– Такого паршивого дела у меня давно не было, – сказал Бублански. – Я могу его хоть как-то с вами обсуждать, не опасаясь прочесть об этом завтра в «Экспрессен?»
– Я не работаю на «Экспрессен».
– Вы понимаете, что я имею в виду.
– Бублански, я не верю, что Лисбет преступница.
– И теперь вы занялись частным расследованием, полагаясь только на себя? Уж не потому ли вас прозвали Калле Блумквист?
Микаэль вдруг улыбнулся.
– А вас, говорят, называют Констебль Бубла?
Бублански криво усмехнулся.
– Почему вы думаете, что Саландер невиновна?
– Пусть я ровным счетом ничего не знаю о ее опекуне, но у нее не было абсолютно никаких причин убивать Дага и Мию. В особенности Мию. Лисбет презирает мужчин, ненавидящих женщин, а Миа как раз собиралась разоблачить целую когорту секс-покупателей. То, что делала Миа, – в том же духе, что Лисбет и сама сделала бы. У нее высокая мораль.
– У меня как-то не складывается ее целостный портрет. Умственно отсталая психопатка – или умный аналитик по сбору материала?
– Лисбет – человек особый. Она ужасно асоциальна, но разум у нее в полном порядке. Скажу больше, она, возможно, талантливее вас и меня, вместе взятых.
Бублански вздохнул. Отзыв Блумквиста напоминал характеристику, данную Лисбет Мириам Ву.
– В таком случае ее необходимо найти. Не вдаваясь в детали, могу сказать, что у нас есть технические доказательства ее присутствия на месте преступления и что она лично связана с орудием убийства.
Микаэль кивнул.
– По-видимому, это значит, что на нем найдены ее отпечатки пальцев. Но это еще не значит, что стреляла она.
Бублански кивнул.
– Драган Арманский тоже в этом сомневается. Он очень осторожен и потому не высказывается прямо, но он явно ищет подтверждения ее невиновности.
– А вы? Что вы думаете?
– Я – полицейский. Я сначала задерживаю людей, а потом их допрашиваю. В данный момент у Лисбет Саландер мрачная перспектива. Мы приговаривали убийц и при меньшем количестве улик.
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Не знаю. Если бы она была невиновна… кто бы тогда мог быть заинтересован в убийстве и ее опекуна, и двух ваших друзей? Как вы думаете?
Микаэль достал пачку сигарет и протянул ее Бублански, но тот покачал головой. Лгать полиции Блумквист не хотел и теперь взвешивал, нужно ли рассказать о своих соображениях относительно человека по имени Зала или о комиссаре тайной полиции Гуннаре Бьёрке.
Но ведь Бублански и его сотрудники тоже имели доступ к материалам Дага Свенссона, содержащим папку с названием «Зала». От них всего-то и требовалось, что прочитать ее содержимое. А вместо этого они перли напролом, как паровой каток, и к тому же выдали средствам массовой информации все интимные детали о Лисбет Саландер.
План действий у него был, но он не знал, куда это его приведет. Он не хотел называть имени Бьёрка, пока не будет уверен в необходимости. И Залаченко. Тут была связь и с Бьюманом, и с Дагом, и с Миа. Проблема была в том, что Бьёрк ничего не рассказал.
– Дайте мне еще покопать, и я выдвину альтернативную теорию.
– Надеюсь, не полицейский след.
– Ну, пока нет. А что сказала Мириам Ву?
– Приблизительно то же, что и вы. У нее с Саландер была связь.
– Меня это не касается, – заметил Микаэль.
– Мириам Ву и Лисбет Саландер общаются три года, но Ву ничего не знала о прошлом Саландер и не знала, где та работает. Верится с трудом, но думаю, она сказала правду.
– Лисбет очень скрытный человек, – подтвердил Микаэль.
Они немного помолчали.
– У вас нет телефонного номера Мириам Ву?
– Есть.
– Можете мне дать?
– Нет.
– Почему?
– Микаэль, это полицейское расследование. Не нужны нам частные сыщики с их дикими теориями.
– У меня еще нет никаких теорий. Но думаю, разгадка кроется в материалах Дага Свенссона.
– Наверное, вы и сами найдете Мириам Ву, если приложите усилия.
– Наверное. Но самый простой способ сделать это – спросить того, у кого номер уже есть.
Бублански вздохнул. Микаэль вдруг почувствовал к нему острую неприязнь.
– А разве полицейские талантливее простых людей, тех, кого вы называете частными сыщиками? – спросил он.
– Не думаю, что это так, но полицейские обладают профессиональной подготовкой, и их работа – расследовать преступления.
– У частных лиц тоже есть своя подготовка, – медленно возражал Микаэль, – а иногда частный сыщик оказывается намного лучше в расследовании, чем настоящий полицейский.
– Вам так кажется.
– Я это знаю. Вспомните дело Джоя Рахмана[30]. Уйма полицейских пять лет просиживала задницы и хлопала глазами, пока ни в чем не повинный Рахман сидел в тюрьме за убийство престарелой женщины. Он бы так и сидел за решеткой, если бы одна учительница не потратила несколько лет на то, чтобы провести серьезное расследование. И она сделала это, не имея доступа к тем ресурсам, которыми располагаете вы. Причем не только представила доказательства его невиновности, но и указала на человека, с большой вероятностью бывшего убийцей.
– Дело Рахмана было вопросом престижа. Прокурор не хотел прислушиваться к фактам.
Микаэль Блумквист пристально взглянул на собеседника.
– Бублански… Я вам вот что скажу. Сейчас, в данный момент, речь тоже идет о престиже. Я утверждаю, что Саландер не убивала Дага и Мию, и я это докажу. Я найду вам другого убийцу, и когда это произойдет, напишу статью, которую вам и вашим сотрудникам будет тошно читать.
По дороге домой на улице Катарина Бангата, размышляя об этом деле, Бублански почувствовал необходимость побыть поближе к Богу, но направился не в синагогу, а в католическую церковь на Фолькунгсгатан. Он опустился на скамейку в задних рядах и так неподвижно просидел с час. Ему, еврею, вообще говоря, нечего было делать в католической церкви, но здесь царило такое умиротворение, что он регулярно заходил сюда, когда чувствовал необходимость навести порядок в мыслях. Ян Бублански считал, что и католическая церковь – отличное место для размышлений и что Бог не будет в обиде. К тому же между католицизмом и иудаизмом существует разница. В синагогу он шел, когда у него была потребность пообщаться, почувствовать единство с другими. Католики же ходили в церковь, чтобы обрести мир с Богом. Все в церкви побуждало к тишине и предполагало, что посетители обретут здесь покой.
Инспектор размышлял о Лисбет Саландер и Мириам Ву и о том, что пытаются от него скрыть Эрика Бергер и Микаэль Блумквист. Он был уверен, что они скрывают нечто, что им известно о Саландер. Интересно, какой «анализ данных» делала Лисбет для Микаэля Блумквиста. На секунду Бублански допустил мысль, что Саландер работала на Блумквиста незадолго до разоблачения, сделанного им в деле Веннерстрёма, но затем отбросил это предположение. К столь драматическим событиям Лисбет Саландер никак не могла иметь отношения и, скорее всего, не привнесла в это дело хоть что-нибудь значимое, какими бы талантами «аналитика данных» она ни обладала.
Что-то тревожило Бублански. Не нравилась ему железная уверенность Блумквиста в невиновности Саландер. Одно дело, что его, полицейского, переполняют сомнения – такая у него работа. И совсем другое дело, что Микаэль Блумквист, частный сыщик, бросает ему вызов.
Бублански терпеть не мог частных сыщиков. Чаще всего они увлекались какой-нибудь теорией заговора, что приводило к броским заголовкам в газетах, но добавляло полиции кучу абсолютно бесполезной работы.
Нынешнее дело грозило стать самым отвратительным из всех дел об убийствах, которые ему приходилось расследовать. От него ускользнула суть дела. И кроме того, каждое расследование убийства должно следовать цепочке логических звеньев.
Если на Мариаторгет найден умерший от ножевых ран семнадцатилетний парень, значит, надо выяснить, какие банды бритоголовых или группы молодежного сброда болтались часом раньше у станции Сёдра. Всегда есть друзья, знакомые, свидетели и вскоре появляются подозреваемые.
Если в пивной в Шерхольмене сорокадвухлетний мужчина поражен тремя выстрелами и оказывается, что он был киллером югославской мафии, значит, надо выявить, кто пытается захватить контроль в сфере контрабанды сигарет.
Если двадцатишестилетняя женщина, ведущая вполне обычный образ жизни, найдена задушенной в своей квартире, выясни, кто ее бойфренд или с кем она общалась в пивной накануне вечером.
Бублански прошел уже через столько расследований, что теперь, наверное, мог бы проводить их во сне.
Но ведь хорошее начало было и у нынешнего расследования. Главного подозреваемого нашли уже через несколько часов. Лисбет Саландер была просто «ладно скроена и крепко сшита» на эту роль – безусловно психиатрический случай проявления безудержного и неконтролируемого насилия на протяжении жизни. Практически оставалось только поймать ее, получить признание или, в зависимости от обстоятельств, отослать ее в психлечебницу. Но потом все пошло вкривь и вкось.
Саландер не жила там, где была прописана. Друзьями ее являлись Драган Арманский и Микаэль Блумквист. Состоит в интимных отношениях с пресловутой обезьянкой, любительницей секса с наручниками, о чем завопили как резаные средства массовой информации – и это в ситуации, которая и так по себе головоломная. У нее два с половиной миллиона крон на счете, но работает ли она – неизвестно. Тут еще появляется Блумквист со своей теорией трафикинга и заговора, а уж он-то, знаменитый журналист, имеет достаточно авторитета и политического влияния, чтобы одной удачно размещенной статьей внести в расследование полный хаос.
Мало того, главную подозреваемую не удается найти, хотя это пигалица со своеобразной внешностью и татуировками по всему телу. Скоро уже две недели, как произошли убийства, а о ней все еще ни слуху ни духу.
Гуннар Бьёрк, заместитель начальника Службы безопасности, сидящий на больничном в связи с поврежденным мениском, пережил мучительный день после того, как Микаэль Блумквист покинул порог его дома. Его постоянно мучила тупая боль в спине. Он ходил взад-вперед в своем временном жилище, неспособный успокоиться и взять инициативу в свои руки. Он пытался все осмыслить, но кусочки картины не складывались в единое целое.
Услыхав новость о смерти Нильса Бьюрмана на следующий день после того, как тот был убит, Бьёрк был совершенно ошарашен. Но не слишком удивился, когда основной подозреваемой почти сразу были названа Лисбет Саландер и на нее была объявлена охота. Он неусыпно следил за всем, что показывалось и говорилось по телевизору, покупая все доступные газеты и внимательно прочитывая от начала до конца.
Лисбет Саландер была психически больна и способна на убийство – в этом он не сомневался ни секунды. У него не было ни малейшей причины сомневаться в ее виновности или ставить под вопрос выводы полицейского расследования. Напротив, его собственное знание Лисбет Саландер свидетельствовало о том, что она психически ненормальная. Бьёрк подумывал, не позвонить ли и не помочь ли следствию добрым советом или хотя бы убедиться, что расследование продвигается как нужно, но потом решил, что все это уже, в общем, его не касается. Это уже была не его «епархия», а опытные специалисты, способные разобраться, и без него имеются. К тому же его звонок мог повлечь нежелательное внимание, которое ему хотелось избежать. Так что Бьёрк просто расслабился и следил за продолжающимся развитием событий с рассеянным вниманием.
Визит же Микаэля Блумквиста полностью лишил его покоя. Бьёрку и в дурном сне не могло пригрезиться, что кровавая баня, учиненная Саландер, могла коснуться его лично: что одной из ее жертв был какой-то шавка-журналист, собиравшийся ославить его на всю Швецию.
Еще в меньшей степени он мог вообразить себе, что в этой истории, как граната с сорванной чекой, возникнет имя Зала, и меньше всего, что это имя станет известно Микаэлю Блумквисту. Все это было столь невероятно, что шло вразрез со здравым смыслом.
Спустя день после визита Микаэля он позвонил своему бывшему шефу, семидесяти восьми лет, живущему в Лахольме. Ему надо было попытаться выведать, что к чему, делая вид, что им движет не что иное, как чистое любопытство и профессиональная озабоченность. Разговор получился довольно короткий.
– Это Бьёрк. Ты, наверное, читал газеты.
– Читал. Опять она всплыла на поверхность.
– И ничуть не изменилась.
– Теперь это не наше дело.
– А ты не думаешь, что…
– Нет, не думаю. Все это было давно и быльем поросло. Нет никакой связи.
– Но ведь именно Бьюрман!.. Полагаю, это не было случайностью, что он стал ее опекуном?
Несколько секунд длилось молчание.
– Нет, никакой случайности. Три года назад это казалось отличной идеей. Кто мог такое предвидеть?
– А Бьюрману многое было известно?
В трубке вдруг послышались мелкие смешки.
– Ты же хорошо знаешь Бьюрмана. Не то чтобы ума палата.
– Я имею в виду… знал ли он о связи? Может, после него что-то осталось, что приведет к…
– Нет, конечно, нет. Я понимаю, о чем ты спрашиваешь, но беспокоиться не стоит. Саландер всегда была непредсказуема. Мы позаботились о том, чтобы она была поручена Бьюрману, но лишь затем, чтобы ее опекуном стал кто-то, за кем мы могли присматривать. Лучше он, чем какой-то кот в мешке. Если бы она начала болтать языком, он пришел бы к нам. А теперь все решилось как нельзя лучше.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, после всего этого Саландер надолго упекут в психушку.
– Ага.
– Не волнуйся. Сиди себе на больничном тихо и спокойно.
Но именно этому пожеланию начальника Бьёрк был не в силах последовать. Об этом постарался Микаэль Блумквист. Сев за кухонный стол и направив взгляд к Юнгфруфьерду, Гуннар попытался осмыслить свою ситуацию. Угроза нависала с двух сторон.
Микаэль Блумквист собирался ославить его как клиента проституток. Он, Бьёрк, был под дамокловым мечом возможности закончить свою полицейскую карьеру осужденным за нарушение закона о покупке секса.
Но самым серьезным было то, что Микаэль Блумквист охотился на Залаченко. Каким-то образом тот был замешан в нынешней истории, а это могло привести напрямую к нему, Гуннару.
Бьёрк попытался зрительно восстановить встречу с Бьюрманом девять месяцев назад в Старом городе. Адвокат вдруг позвонил ему на работу после обеда и предложил выпить по пиву. Они поболтали о стрельбе из пистолета и всякой всячине, но Бьюрман позвал его специально. Он нуждался в услуге, спросив о Залаченко…
Бьёрк поднялся и подошел к кухонному окну. Он чувствовал слабость в ногах, довольно сильную слабость. О чем тогда спрашивал Бьюрман?..
– Кстати… Я занимаюсь одним делом, в котором возник старый знакомый…
– И кто же это?
– Александр Залаченко. Помнишь такого?
– А как же. Такие не забываются.
– Куда он пропал с тех пор?
Бьюрмана это, вообще говоря, не касалось. Более того, давало повод к тому, чтобы основательно проверить, с какой стати Бьюрман спрашивает… если не только из-за того, что он стал опекуном Лисбет Саландер.
«Он сказал, что ему необходимо старое следственное дело. И я дал его ему».
Бьёрк допустил серьезную ошибку. Он исходил из того, что Бьюрман и так обо всем осведомлен – ничто другое было просто немыслимо. А тот представил все так, будто просто пытается найти обходной путь, минуя бюрократические препоны, где все засекречено, закрыто-перекрыто и волынка тянется месяцами. Особенно в таком деле, как дело Залаченко.
«Я дал ему следственное дело, – вспоминал теперь Бьёрк. – Оно по-прежнему было под грифом «секретно», но ведь объяснения причин, данные Бьюрманом, звучали вполне разумно и естественно, а сам он был не из болтливых. Голова у него была дубовая, но рот на замке… Ну, кому это могло навредить, это ведь было столько лет назад…»
А Бьюрман его надул: сделал вид, что проблема в формальностях и бюрократических проволочках. Чем больше Бьёрк думал о той встрече, тем больше склонялся к мысли, что адвокат тогда продумал каждое слово и был предельно осторожен.
Но что нужно было Бьюрману? И почему Саландер убила его?
Микаэль Блумквист еще четыре раза за субботу навещал квартиру на Лундагатан в надежде встретиться с Мириам Ву, но безрезультатно.
Бо́льшую часть дня он просидел в кафе-кондитерской на Хорнгатан, устроившись со своим ноутбуком и вновь перечитывая электронную почту Дага Свенссона, приходившую на его адрес в «Миллениуме». И опять просматривал папку, названную «Зала». Последние недели перед убийством Даг Свенссон все больше времени проводил в работе над поисками материала о Зале.
Хотелось бы Микаэлю позвонить Дагу и спросить, почему документ, относящийся к Ирине П., хранится в папке «Зала». Единственным разумным предположением, как казалось Микаэлю, было то, что Даг подозревал Залу в убийстве девушки.
В пять часов дня вдруг позвонил Бублански и дал телефоны Мириам Ву. Микаэль не понял, что побудило полицейского передумать, но, получив номер, стал звонить каждые полчаса. К одиннадцати вечера Мириам включила мобильник и ответила на звонок. Разговор получился коротким.
– Добрый вечер, Мириам. Меня зовут Микаэль Блумквист.
– И кто вы такой?
– Я журналист, работаю в журнале «Миллениум».
Мириам Ву со смаком выразила свое отношение к нему:
– А, так вы тот самый Блумквист! А не пошли бы вы к черту, журналистское отродье!..
Затем разговор оборвался, прежде чем Микаэлю был дан шанс объяснить цель звонка. Мысленно проклиная Тони Скалу, он попытался позвонить снова, но Мириам не отвечала. Наконец он послал ей текстовое сообщение:
«Пожалуйста, позвоните мне. Это важно».
Но она не позвонила.
Поздней ночью дома Микаэль выключил компьютер, разделся и лег в постель. На душе у него было уныло, и он пожалел, что рядом нет Эрики Бергер.
Договор найма с руководителями компании, предусматривающий выплату им крупной компенсации в случае изменения контроля над компанией и/или увольнения.
Улоф Пальме (1927–1986) – премьер-министр Швеции (с 1969-го по 1986-й), был застрелен наемным убийцей из револьвера «Смит-энд-Вессон .357 магнум».
Осмо Валло, 40-летний наркоман, умер при задержании в 1995 г., будучи в нетрезвом состоянии и под воздействием наркотиков, лежа в полицейской машине со связанными за спиной руками. По данным полиции, смерть произошла вследствие инфаркта, по противоречивым данным врачей – вследствие применения к задержанному насилия.
Маттиас Флинк – прапорщик шведской армии, в 1994 г. расстрелял в г. Фалуне семь человек.
Цветок (шв.).
Михайло Михайлович, нанесший смертельные ранения А. Линд в 2003 г., был признан невменяемым; в частности, он сообщил, что слышал некие голоса, требовавшие от него зарезать Линд.
БДСМ – психосексуальная субкультура, основанная на эротическом обмене властью и иных формах сексуальных отношений, затрагивающих ролевые игры в господство и подчинение.
Семинар по садо-мазо (англ.).
Рахман Джой – выходец из Бангладеш, в 1994 г. был приговорен к десятилетнему заключению за убийство, в 2002 г. оправдан.