Корень уравнения – это число, подстановка которого вместо неизвестного обращает его в тождество. Тогда говорят, что корень удовлетворяет уравнению. Решить уравнение – значит найти все его корни. Уравнение, справедливое при всех значениях неизвестных, называется тождеством.
Например: (x + y)² = x² + 2xy + y².
Великий четверг,
24 марта – понедельник, 4 апреля
Для Лисбет Саландер первая неделя полицейской охоты была начисто лишена драматизма. Она тихо-спокойно пребывала в своей квартире на Фискаргатан в квартале Мосебакке. Ее мобильник был отключен, а SIM-карта вынута. Она не собиралась пользоваться этим мобильником. Все большее и большее изумление у нее вызывали заголовки газетных публикаций в Сети и новости по телевизору.
Источником раздражения была и ее собственная паспортная фотография, сначала появившаяся в Интернете, а затем мелькавшая в заставках телевизионных новостей. Вид у нее был придурковатый.
Вопреки многолетним усилиям не высовываться, Лисбет стала самой одиозной личностью, чаще всего упоминаемой средствами массовой информации. Не без удивления она отметила, что объявление в розыск низкорослой девушки, подозреваемой в тройном убийстве, стало одной из главных новостей года, сравнимых с нашумевшей историей о сектантах из Кнутбю. Комментарии и пояснения в прессе заставляли ее удивленно поднимать брови, но больше всего ее поразило разглашение информации о ее душевном здоровье, что охранялась врачебной тайной, а теперь была доступна любой редакции. Один заголовок вызвал к жизни давно забытое воспоминание:
Один судебный репортер из ТТ превзошел всех своих конкурентов, получив копию судебно-медицинского заключения, написанного после того, как Лисбет была задержана полицией за то, что заехала ногой по физиономии пассажира на станции метро «Гамла стан».
Происшествие в метро Лисбет помнила очень хорошо. Она села на станции «Уденплан», возвращаясь домой (в кавычках, конечно) к приемным родителям в Хегерстене. На станции «Родмансгатан» в вагон зашел незнакомый – с виду трезвый – мужчина и тут же подсел к ней. Позднее она узнала, что его зовут Карл Иверт Блумгрен, что он пятидесятидвухлетний безработный из Евле, раньше игравший в хоккей с мячом. Хотя вагон был полупустой, он сел рядом с ней и начал приставать. Положив руку ей на колено, завел песню типа «получишь двести крон, если поедешь ко мне». Она все это проигнорировала, и тогда он заупрямился и обозвал ее сукой. Тот факт, что она не ответила на его призывы и пересела на станции «Центральный вокзал», не умерило его пыл.
Когда они подъезжали к остановке «Гамла стан», он обхватил ее руками сзади, просунул руки ей под свитер и зашептал в ухо, что она шлюха. Лисбет Саландер было отнюдь не по нраву, когда ее называл шлюхой незнакомый тип в метро. Ответом был удар локтем в глаз. Затем она схватилась за поручень, подтянулась и заехала ему обоими каблуками в переносицу, что закончилось некоторым кровопусканием.
Когда поезд остановился, Лисбет выскочила из вагона на перрон, но, будучи одетой по последней панковской моде с перекрашенными в синий цвет волосами, была тут же настигнута неким ревнителем порядка, который набросился на нее и прижал к полу, пока не вызвали полицию.
Она посылала проклятия своему полу и телосложению. На здорового мужика никто не осмелился бы навалиться.
Она даже не сделала попытку объяснить, за что заехала Карлу Иверту Блумгрену в физиономию, считая бессмысленным стараться хоть что-нибудь объяснить одетым в униформу представителям власти. Из принципа она не желала отвечать на вопросы психологов, пытавшихся квалифицировать ее душевное состояние. К счастью, несколько пассажиров были свидетелями событий, в том числе одна неугомонная женщина из Хернесанда, оказавшаяся членом парламента от центристской партии. Женщина дала на месте свидетельские показания, что Блумгрен приставал к Саландер, прежде чем получил серьезный отпор. После того как выяснилось, что Блумгрен уже дважды привлекался судом за преступления против нравственности, прокурор закрыл дело. Это, однако, не означало, что социальная служба прекратила свое расследование. Вскоре это закончилось тем, что суд признал ее недееспособной, и это привело к тому, что сначала Хольгеру Пальмгрену, а затем и Нильсу Бьюрману поручили опекунство над ней.
И вот теперь все эти сугубо личные и интимные детали были выставлены в Интернете для всеобщего обозрения. Ее характеристика дополнялась красноречивыми описаниями конфликтов с окружением, начиная с начальной школы, и упоминанием ее пребывания в детской психиатрической клинике в раннем подростковом возрасте.
Публикации в журналах и газетах отличались большим разнообразием диагнозов, поставленных Лисбет Саландер. В одних она описывалась как психопатка, в других ее квалифицировали как шизофреничку с явно выраженной манией преследования. Все газеты изображали ее как умственно отсталую: она не овладела программой начальной школы и не получила аттестата по окончании девятого класса. В том, что она неуравновешенна и склонна к насилию, общественности не приходилось сомневаться.
Когда средства массовой информации прознали, что Лисбет Саландер знакома с известной лесбиянкой Мириам Ву, страницы газет затопило информацией. Мириам Ву выступала в провоцирующем шоу Бениты Коста во время гей-парада и была сфотографирована до пояса обнаженной, в кожаных брюках на подтяжках и лакированных сапогах на высоких каблуках. Еще она писала статьи в гей-журнал, которые теперь цитировались, и давала интервью в связи с выступлениями в разных шоу. Комбинация возможной серийной убийцы, лесбиянки и любительницы садомазохистского секса была потрясающим стимулом для увеличения тиражей.
Из-за того, что Мириам Ву пропадала всю первую драматическую неделю, стали появляться гипотезы, что и она пала жертвой насилия Саландер или, возможно, была соучастницей преступления. Но эти измышления циркулировали в основном в несерьезном интернет-чате «Эксилен» и не просочились в крупные публикации. Зато в нескольких газетах обсуждалось предположение, что у Лисбет Саландер был повод к убийству, потому что диссертация Миа Бергман касалась секс-мафии, а Саландер, по данным социальной службы, была проституткой.
В конце недели в средства массовой информации просочилась новость, что Саландер связана с группой молодых женщин, заигрывавших с сатанизмом, под названием «Персты дьявола». Это побудило одного журналиста в возрасте, пишущего по вопросам культуры, опубликовать статью о беспринципности молодежи и об опасностях, кроющихся повсюду, от культуры бритоголовых до хип-хопа.
К этому времени общественность уже пресытилась Лисбет Саландер. Если сделать краткую выжимку из всего, что публиковалось, то выходило, что полиция разыскивает психопатку, примкнувшую к группе сатанисток, рекламирующих садомазохистский секс, ненавидящих общество в целом и мужчин в частности. Проведя прошлый год за границей, Лисбет Саландер, возможно, установила и международные связи.
Из всей этой журналистской трескотни лишь одна публикация чувствительно задела Лисбет. Ее заинтересовал заголовок.
Эти слова принадлежали бывшей учительнице, а ныне художнице по ткани Биргитте Миоос, опубликовавшей заметку о том, как Лисбет Саландер угрожала одноклассникам и как ее боялись даже учителя.
Лисбет в самом деле встречала Миоос, но это была не слишком отрадная встреча.
Закусив губу, она припомнила тот самый случай, когда ей было одиннадцать лет. Лисбет помнила, как Миоос замещала учительницу математики и как она добивалась от Лисбет правильного ответа на вопрос, который та уже дала. Ответ Лисбет не совпадал с тем, что был в задачнике, – и на самом деле, в него затесалась ошибка. Самой Лисбет казалось, что это и дураку ясно, но Миоос никак не могла отвязаться, а Лисбет все меньше хотелось продолжать дискуссию. Наконец она села, плотно сжав губы, а раздраженная Миоос схватила ее за плечо и встряхнула, чтобы привлечь ее внимание. Тогда Лисбет швырнула ей в голову учебник, и в классе начался кавардак. Лисбет плевалась, шипела и отбивалась от одноклассников, пытавшихся ее скрутить.
Статья была помещена на развороте одной из вечерних газет. Рядом, по краям, приводились еще несколько цитат, а один из бывших одноклассников позировал перед входом в их старую школу. Парня звали Давид Густафссон, и теперь он представлялся экономистом-ассистентом. Он утверждал, что ученики боялись Лисбет Саландер, потому что «однажды она грозилась их убить». Лисбет помнила Давида Густафссона как одного из своих самых мерзких обидчиков, здоровяка с IQ как у щуки, не упускавшего случая напакостить ей или надавать пинков в школьном коридоре. Однажды он напал на нее у поворота в спортивный зал, во время перерыва на обед, и она, не задумываясь, дала сдачи. Чисто физически она была ему не соперник, но ее позицией было: лучше смерть, чем капитуляция. Именно этот случай стал поворотным моментом. Вокруг столпились одноклассники, наблюдавшие, как Давид Густафссон снова и снова швыряет на пол Лисбет Саландер. Он явно получал удовольствие, но эта дуреха не соображала, что надо перестать сопротивляться; она даже не заревела и не заныла о пощаде.
Наконец даже одноклассники заскучали. Давид был очевидно сильнее, а Лисбет – очевидно беспомощнее, так что славы ему это уже не прибавляло, а как закончить драку, которую он затеял, было неясно. Под конец он пару раз врезал ей как следует кулаком, так что разбил ей губу и чуть не вышиб из нее дух. Одноклассники бросили ее, сломанную, скорчившуюся, в углу за спортзалом и, смеясь, убежали.
Лисбет Саландер пошла домой зализывать раны, а через два дня вернулась с битой для игры в лапту. Прямо посреди школьного двора она засадила Давиду по уху. Ошеломленный, он лежал на земле, а она прижала биту к его горлу и прошептала ему в ухо, что убьет его, если он к ней еще раз прикоснется. Когда школьный персонал узнал о происшедшем, Давида проводили к школьной медсестре, а Лисбет – к директору. Затем последовало наказание, запись в журнал и разбирательство социальной службы.
О существовании Миоос и Густафссона Лисбет не вспоминала уже пятнадцать лет, но теперь взяла в уме на заметку: при случае, когда будет время, посмотреть, чем они теперь занимаются.
Суммарный эффект всего написанного в СМИ состоял в том, что Лисбет Саландер стала известна – точнее, печально известна – всему шведскому народу. Вся ее подноготная была запротоколирована, изучена и освещена в прессе до мельчайшей детали, от дерзостей в начальной школе до лечения в детской психиатрической клинике Святого Стефана в Уппсале, где она провела больше двух лет.
Лисбет внимательно послушала телевизионное интервью с главным врачом Петером Телеборьяном. Последний раз она видела его в суде, когда решался вопрос о ее недееспособности. С тех пор прошло восемь лет. На лбу у психиатра пролегли глубокие морщины, и он почесывал поредевшую бородку, озабоченно поглядывая на репортера в студии и объясняя, что он связан врачебной тайной и потому не может обсуждать конкретного пациента. Все, что он мог сказать, это что Лисбет Саландер – сложный случай в психиатрической практике, потребовавший квалифицированной помощи, и что суд вопреки его рекомендациям принял решение учредить над ней опеку, вместо того чтобы обеспечить ее лечением в стационаре. «Позорное решение», – утверждал Телеборьян. Он сокрушался о том, что три человека поплатились жизнью в результате ошибочного решения, и воспользовался возможностью сделать пару укоров в адрес правительства из-за сокращений финансирования психиатрии в последние десятилетия.
Лисбет заметила: ни одна из газет не упомянула, что наиболее часто применяемым методом общения с пациентами закрытого психиатрического отделения, возглавляемого доктором Телеборьяном, было помещение «неспокойных и неуправляемых пациентов» в комнату, называемую «свободной от возбудителей». Вся обстановка в этой комнате состояла из кровати с ремнями для пристегивания. Научным оправданием этому служил тезис, что беспокойные дети должны быть изолированы от «возбудителей», способных вызвать приступ.
Повзрослев, Лисбет узнала, что у этого метода есть другое название – «sensory deprivation», то есть «лишение ощущений». Подвергать заключенных в тюрьме «лишению ощущений» признано негуманным Женевской конвенцией. Это был довольно часто применяемый метод в экспериментах по промыванию мозгов, к которому прибегали диктаторские режимы. Документы подтверждают, что политические заключенные, признавшиеся во всех мыслимых и немыслимых преступлениях на московских процессах в 30-е годы, подвергались такой процедуре.
Наблюдая за Петером Телеборьяном, вещавшим с экрана телевизора, Лисбет Саландер чувствовала, как ее сердце сжимается в ледышку. «Интересно, он пользуется тем же лосьоном для бритья?» – подумала она. Это его теоретическая база была подведена под курс ее лечения. Лисбет никак не могла понять, чего еще от нее ожидали сверх того, чтобы она прошла курс лечения и осознала свои проступки. Лисбет Саландер очень быстро поняла, что «неспокойный и неуправляемый пациент» – это тот, кто сомневается в правоте и опытности Телеборьяна.
Итак, Лисбет Саландер обнаружила, что методы лечения в психиатрии в XVI веке ничем не отличаются от тех, что использовались на пороге XXI века в больнице Святого Стефана.
Примерно половина ее пребывания там пришлась на «свободную от возбудителей» комнату в положении привязанной к кровати пациентки. Возможно, она поставила своеобразный рекорд.
Телеборьян никогда не домогался ее в сексуальном плане. Он вообще к ней никак не прикасался, разве что по самым нейтральным поводам. Однажды он предупреждающим жестом положил руку ей на плечо, когда она была закреплена ремнями в изоляторе.
Интересно, остались ли до сих пор следы ее зубов над его мизинцем?
Все это превратилось в своего рода поединок, причем у Телеборьяна в руках были все козыри, а ее контрмера состояла в том, чтобы полностью отгородиться от него, игнорируя его присутствие.
В двенадцать лет Лисбет доставили в больницу Святого Стефана две женщины-полицейские. Это произошло через несколько недель после того, как случилась «Вся Та Жуть». Она помнила происшедшее до мельчайших деталей. Сначала она думала, что все как-то обойдется, пыталась разъяснить свою версию события полицейским, социальным работникам, персоналу больницы, медсестрам, врачам, психологу и даже священнику, предложившему помолиться вместе с ним. Когда они сидели на заднем сиденье полицейского автомобиля и проезжали мимо центра Веннер-Грена на север в сторону Уппсалы, она все еще не знала, куда они едут. Ей никто ничего не объяснил. Тут-то она и начала догадываться, что ничего вообще не обойдется.
Она попыталась объяснить все Петеру Телеборьяну.
Результатом всех ее усилий стала ночь на кровати с ремнями, когда ей исполнилось тринадцать лет.
Из всех, с кем Лисбет Саландер сталкивала жизнь, Телеборьян был садистом, ни с кем не сравнимым по мерзости и отвратительности. Бьюрману он дал бы сто очков вперед. Но Петер Телеборьян скрывался за занавесом из бумаг, заключений, академических званий и психиатрического многословия. Ни один из его поступков невозможно было оспорить или опротестовать.
«Привязывать непослушных девочек ремнями к кровати было его государственным заданием», – подумала Лисбет.
Каждый раз, когда она лежала на спине, затянутая ремнями, а он их слегка подправлял, она читала возбуждение в его глазах. Она все видела, и он знал, что она знает, так что сигнал достигал цели.
В ночь, когда ей исполнилось тринадцать, Лисбет решила никогда больше не говорить ни слова – ни Петеру Телеборьяну, ни какому-нибудь другому психиатру или врачу по мозгам. Это был ее подарок самой себе. И она сдержала обещание. Она знала, что это взбесило Петера Телеборьяна и больше, чем что-либо другое, отразилось на решении еженощно привязывать ее ремнями. Такова была цена, которую она заплатила.
Лисбет научилась полностью владеть собой. С приступами ярости было покончено, и она не швырялась тем, что попадется под руку, когда ее выпускали из изолятора.
Но с врачами она не разговаривала.
Зато вежливо и совершенно открыто говорила с медсестрами, персоналом столовой и уборщицами. Это было замечено. Одна дружелюбная медсестра по имени Каролина, которой Лисбет в какой-то степени доверилась, спросила ее однажды, почему она так себя ведет. Лисбет удивленно на нее взглянула.
– Почему ты не разговариваешь с врачами?
– Потому что они не слушают, что я говорю.
Ответ отнюдь не был спонтанным. Это и было ее единственным способом общаться с врачами. Лисбет знала: все подобные высказывания собираются в ее журнале, и таким образом ее продуманное решение будет задокументировано.
В свой последний год в больнице Святого Стефана Лисбет все реже попадала в изолятор. Теперь это происходило исключительно в тех случаях, когда она досаждала Петеру Телеборьяну, причем считалось, что она делает это всякий раз, когда пересекается с ним. Он неутомимо пытался побороть ее упрямое молчание и тем самым заставить ее признать его существование.
В какой-то момент Телеборьян решил, что Лисбет должна принимать некое психотропное средство, которое затрудняло ее дыхание и мышление, что, в свою очередь, порождало страх. Она отказывалась принимать лекарство, что повлекло решение о принудительном приеме ежедневно по три таблетки.
Ее сопротивление было столь решительным, что персоналу приходилось держать ее силой, принудительно открывать ей рот и заставлять глотать таблетки. Уже в первый раз Лисбет засунула пальцы в рот, и ее вырвало всем обедом на ближайшую санитарку. Тогда прием таблеток стали осуществлять, когда она лежала пристегнутая. Результатом стало то, что Лисбет научилась вызывать рвоту, не засовывая пальцы в рот. Ее энергичный отказ принимать таблетки и перенапряжение персонала в связи с этим привели к тому, что попытки заставить ее были прекращены.
Едва ей исполнилось пятнадцать лет, как ее неожиданно перевезли обратно в Стокгольм и поселили в приемной семье. Переезд стал полной неожиданностью для нее. В это время Телеборьян перестал быть главврачом в больнице Святого Стефана, и Лисбет Саландер считала это единственной причиной ее внезапной выписки. Если бы все решал Телеборьян, лежать бы ей и дальше в изоляторе, пристегнутой ремнями.
А теперь она видела его по телевизору. Интересно, он все еще мечтает заполучить ее к себе в клинику или она стала слишком взрослой, чтобы будить его фантазию? Его нападки на суд, отказавший в ее госпитализации, были эффектны и пробудили негодование у женщины-репортера, берущей интервью, но она уже, очевидно, исчерпала свои вопросы. Против Петера Телеборьяна никто не мог бы выступить. Главного врача больницы Святого Стефана уже не было в живых, а судья, вынесший решение по делу Саландер и теперь ставший чем-то вроде козла отпущения, вышел на пенсию и отказался высказываться перед журналистами.
Но самую вопиющую публикацию Лисбет нашла в Сети – из местной газеты одного из городов в середине Швеции. Она трижды перечитала текст, прежде чем выключить компьютер и зажечь сигарету. Сев на подушку из ИКЕА в оконной нише, Лисбет растерянно скользила взглядом по ночному освещению.
Двадцатишестилетняя женщина, разыскиваемая по подозрению в трех убийствах, описывается как человек замкнутый, со странностями и трудностями еще в школе. Несмотря на многие попытки привлечь ее в коллектив, она стояла в стороне.
– У нее явно были проблемы с выбором сексуальной ориентации, – вспоминает Юханна, одна из ее немногих школьных подруг. – Довольно рано стало ясно, что она не как все, что она бисексуалка. Мы за нее беспокоились.
Дальше текст воспроизводил несколько эпизодов, которые припомнила Юханна. Лисбет нахмурилась. Сама она не могла вспомнить ни самих эпизодов, ни подружки по имени Юханна. Она вообще не могла припомнить кого-либо, кто мог считаться ее подругой и кто пытался влить ее в школьный коллектив.
Из текста было невозможно понять, когда имели место эти эпизоды, но в школу Лисбет практически перестала ходить с двенадцати лет. Это означало, что ее озабоченная подруга вскрыла ее бисексуальность совсем уж рано.
Каким бы ни был чудовищный поток идиотских текстов, появившихся за прошедшую неделю, интервью с Юханной ранило ее больше всего. Текст был явно сфабрикован. Либо репортер напоролся на патологическую нимфоманку, либо сам все выдумал. Лисбет запомнила фамилию журналиста и мысленно занесла его в список будущих объектов исследования.
Даже самые мягкие по тону и критические по отношению к обществу репортажи с заголовками типа «Общество проявило несостоятельность» или «Она никогда не получала необходимой помощи» не могли смягчить ее образ законченной преступницы – серийной убийцы, в припадке безумия уничтожившей трех уважаемых людей.
Лисбет читала разные интерпретации собственной жизни не без некоторого любопытства, но заметила, что в публичной осведомленности присутствует очевидный пробел. При всем, казалось бы, неограниченном доступе к самым засекреченным и интимным деталям ее жизни средства массовой информации полностью пропустили то, что связано со «Всей Той Жутью», случившейся с ней незадолго до того, как ей исполнилось тринадцать. Информация о ней покрывала годы от начальной школы до одиннадцатилетия, а затем начиная с пятнадцатилетия, когда ее выпустили из детской психиатрической больницы и поместили в приемную семью.
Похоже, что кто-то, имеющий отношение к полицейскому расследованию, снабжал журналистов информацией, но по какой-то причине, неясной Лисбет Саландер, решил замаскировать период, связанный со «Всей Той Жутью». Это было поразительно. Если бы полиция хотела усилить впечатление от ее склонности к применению грубого насилия, то факты того самого расследования внесли бы самый весомый вклад в ее характеристику, намного превосходя всякие детские шалости на школьном дворе. Ведь именно те факты стали непосредственной причиной ее госпитализации в больницу Святого Стефана в Уппсале.
В пасхальное воскресенье Лисбет решила, что пора разложить по полочкам полицейское расследование. Публикуемая информация помогла ей составить картину участников следственной группы. Она записала, что прокурор Экстрём возглавляет предварительное следствие и обычно ведет пресс-конференции. Но практическое руководство осуществляет инспектор криминальной полиции Ян Бублански – слегка располневший мужчина в мешковатом костюме, обычно сидящий рядом с Экстрёмом на пресс-конференциях.
Через несколько дней она услышала про Соню Мудиг, единственную в группе женщину, обнаружившую труп адвоката Бьюрмана. Еще Лисбет наткнулась на имена Ханса Фасте и Курта Свенссона, но пропустила Еркера Хольмберга, потому что он не фигурировал в репортажах. Для каждого из них она завела свой файл и стала постепенно пополнять их информацией.
Материалы, относящиеся к ходу полицейского расследования, хранились, конечно, в компьютерах участников следственной группы, а их базы данных складывались на сервере полиции. Лисбет знала, что проникновение во внутреннюю сеть полиции сопряжено с феноменальными трудностями, но все же не является невозможным. Она уже делала это раньше. Работая над одним заданием Драгана Арманского четыре года назад, Лисбет изучила структуру полицейской сети и продумала возможности проникновения в уголовный регистр, чтобы самой туда вторгаться. Но она потерпела полную неудачу при попытке проникновения извне. К тому же полицейская система защиты от хакеров была очень продвинутой, начиненной разными ловушками, которые могли закончиться для взломщика нежелательными хлопотами.
Внутренняя полицейская сеть была создана по всем правилам искусства с собственной подводкой кабелей и с экранированием от внешних подключений и Интернета. Другими словами, здесь требовалось либо задействовать реального полицейского с правом доступа в их сеть, который стал бы выполнять ее поручения, либо действовать так, чтобы внутренняя полицейская сеть считала ее человеком с правом доступа в нее. И вот здесь у полицейских экспертов безопасности зияла огромная дыра. Большое количество участков по всей стране было подключено к полицейской сети, причем некоторые из них, очень маленькие, ночью пустовали и к тому же не были оснащены сигнализацией или охраной. Один из таких участков имелся в Лонгвике под Вестеросом. Он занимал помещение в сто тридцать квадратных метров в здании, где также размещалась библиотека и местное отделение страхования. В дневное время там служат трое полицейских.
Когда Лисбет Саландер занималась поручением Арманского четыре года назад, ей не удалось проникнуть в полицейскую сеть, но она решила на всякий случай потратить немного времени и сил, чтобы заручиться доступом для нужд будущего. Обдумав свои дела, она нанялась уборщицей в Лонгвикскую библиотеку на лето. Кроме орудования швабрами и ведрами, Лисбет успела заскочить в бюро городского планирования и за десять минут ознакомиться с планом помещения во всех деталях. У нее были ключи от здания, но не от полицейского участка. Зато оказалось, что она без труда может влезть туда через окно ванной комнаты на втором этаже, а оно в летнюю жару оставалось на ночь приоткрытым. Полицейский участок охранялся только фирмой «Секьюритас», работник которой объезжал свои объекты на машине несколько раз за ночь. Просто курам на смех.
Понадобилось минут пять, чтобы обнаружить имя пользователя и пароль под оргстеклом, покрывающим письменный стол начальника. Затем почти всю ночь отняло экспериментирование в поисках понимания структуры полицейской сети, выяснения, каким доступом обладал лично начальник и что было недоступно для местной полиции. В награду ей достались имена пользователей и пароли двух остальных полицейских участка. Одним из них оказалась тридцатидвухлетняя женщина Мария Оттоссон. В ее компьютере обнаружилась информация о том, что она подавала заявление и получила место следователя в отделе по борьбе с мошенничеством в стокгольмской полиции. Об Оттоссон Лисбет получила исчерпывающую информацию, поскольку та оставила свой лэптоп в незапертом ящике письменного стола. В общем, Мария Оттоссон принадлежала к числу полицейских, использующих свой личный компьютер в рабочих целях. Вот повезло-то. Лисбет инсталлировала на него «Асфиксию 1.0» – самую первую версию своей шпионской программы. Она разместила ее в двух местах: в качестве основной, активно интегрированной в «Эксплорер», и в качестве запасной в адресной книге Оттоссон. Расчет Лисбет был таков: даже если Оттоссон купит новый компьютер, она перенесет на него адресную книгу. К тому же есть шанс, что она перенесет ее в тот компьютер, который будет у нее на новом рабочем месте в Стокгольме, куда ей предстояло перебраться через несколько недель.
Лисбет также снабдила своим программным обеспечением стационарные компьютеры полицейских, что позволяло ей, получив их идентификационные данные, проникать и в полицейский регистр. Тут требовалось соблюдать чрезвычайную осторожность, чтобы ее вторжение прошло незамеченным. Например, отдел обеспечения безопасности полиции получал автоматический сигнал тревоги, если кто-то из местных полицейских заходил в сеть в нерабочее время или если число поисковых запросов резко возрастало. Сигнал тревоги также прозвучал бы, если бы Лисбет пыталась получить информацию о расследованиях, к которым местная полиция вряд ли имела отношение.
Весь следующий год Лисбет и ее коллега по хакерству Чума работали над тем, чтобы иметь возможность заходить в полицейскую сеть. Это оказалось сопряжено с такими огромными трудностями, что через некоторое время они отказались от этой деятельности; но за время работы обзавелись почти сотней полицейских идентификаций, которыми могли при случае воспользоваться.
Настоящий прорыв произошел, когда Чуме удалось «хакнуть» домашний компьютер начальника отдела полиции по обеспечению компьютерной безопасности. Оказалось, что это гражданское лицо, экономист по специальности, без особо глубоких знаний компьютеров, но с кучей информации в своем лэптопе. У Лисбет и Чумы таким образом появилась возможность если и не «хакнуть» полицейскую сеть, то полностью разрушить ее, заразив разными вирусами. Но к такой деятельности у них не было ни малейшего интереса. Они были хакерами, а не подрывниками и хотели получить доступ к действующей сети, а не разрушить ее.
Лисбет Саландер проверила свой список и увидела, что из тех, чью идентификацию она позаимствовала, никто не причастен к расследованию тройного убийства. На слишком многое не приходится рассчитывать. Однако теперь она могла без особых проблем заходить и читать подробности всешведского розыска, включая самые свежие данные о себе. Она обнаружила, что ее видели и пытались схватить в Уппсале, Норрчёпинге, Гётеборге, Мальмё, Хеслехольме и Кальмаре и что ее изображение, сделанное с помощью компьютерной графики и дававшее гораздо лучшее представление о ее внешности, было секретно разослано повсюду.
К счастью, при том повышенном внимании, какое ей уделяли средства массовой информации, существовало всего несколько фотографий Лисбет. Помимо паспортной фотографии четырехлетней давности, использованной и на ее водительских правах, а также фотографии в полицейском регистре, когда ей было восемнадцать (где она была абсолютно не похожа на себя), существовало лишь несколько снимков, взятых из старых школьных альбомов, да еще фотографии, сделанные учительницей во время школьной экскурсии в заповедник Накка, когда ей было двенадцать. На экскурсионных снимках можно было видеть лишь мутноватое пятно фигуры, сидящей в стороне ото всех.
К несчастью, на паспортной фотографии у нее был насупленный взгляд, плотно сжатые губы и голова, чуть выдвинутая вперед. Это подтверждало представление о ней как об умственно отсталой, асоциальной личности, способной на убийство, а средства массовой информации активно мусолили это представление. Хорошо еще, что на этой фотографии она была так не похожа на себя, что узнать ее живьем не смог бы никто.
Лисбет с интересом следила за описаниями личности убитых. Во вторник средствам массовой информации оставалось лишь толочь воду в ступе, и тогда, при дефиците драматических разоблачений об охоте на Лисбет Саландер, они стали сосредотачивать внимание на жертвах. В одной из вечерних газет Даг Свенссон, Миа Бергман и Нильс Бьюрман описывались в длинной статье, основным лейтмотивом которой было, что три достойных члена общества зверски убиты безо всякой цели.
Нильс Бьюрман вырисовывался как уважаемый, социально ангажированный адвокат, член Гринписа и общества поддержки молодежи. Целая полоса была отдана для высказываний близкого друга и коллеги Бьюрмана по имени Ян Хоканссон, контора которого находилась в том же здании, что и контора Бьюрмана. Хоканссон характеризовал Бьюрмана как защитника прав простого человека, а один служащий опекунского совета свидетельствовал о том, что Бьюрман с искренней преданностью отстаивал интересы Лисбет Саландер.
Кривая улыбка впервые за день появилась на губах Лисбет.
Много внимания уделялось Миа Бергман, женщине-жертве. Ее описывали как милую и чрезвычайно умную молодую женщину, с весьма впечатляющим списком достигнутого и блестящей карьерой впереди. Приводились высказывания о ней друзей, однокурсников, научного руководителя. Обычным вопросом было «Почему?». Публиковались фотографии, сделанные у подъезда ее дома в Эншеде, с цветами и зажженными свечами.
По сравнению с ней Дагу Свенссону отводилось немного места. Его характеризовали как острого и бесстрашного репортера, но главное внимание уделялось его подруге.
К некоторому удивлению Лисбет, до самого Пасхального воскресенья никто, похоже, не прознал, что Даг Свенссон работал над большим репортажем для журнала «Миллениум». И еще более удивительным было то, что в статье ни слова не было о том, над чем же работал Свенссон.
Цитата из Микаэля Блумквиста, появившаяся в интернет-выпуске газеты «Афтонбладет», ей так и не попалась. Только во вторник вечером она прозвучала в телевизионных новостях, и Лисбет обратила внимание на то, что Блумквист дал сбивающую с толка информацию. Он утверждал, что Даг Свенссон работал над репортажем об «информационной безопасности и незаконных вторжениях в компьютеры».
Лисбет Саландер нахмурилась. Она знала, что это неправда, и недоумевала, какую игру в действительности ведет «Миллениум». Затем она поняла, что это было послание ей, и улыбнулась второй за день кривой улыбкой. Подключившись к серверу в Голландии, дважды щелкнула мышкой по иконке, названной «МикБлум/лэптоп», нашла папку «Лисбет Саландер» и документ «Для Салли», лежащий прямо посередине рабочего стола. Кликнув два раза, начала читать.
Она долго сидела, застыв перед письмом Микаэля, раздираемая противоречивыми чувствами. До этого момента Лисбет была одна против всей Швеции; соотношение, красивое в своей простоте. Теперь неожиданно у нее появился союзник, пишущий, что уверен в ее невиновности. И как назло, это единственный мужчина в Швеции, с которым она ни за что не хотела бы встречаться. Лисбет вздохнула. Микаэль Блумквист был, как всегда, чертовски наивным энтузиастом «добрых дел». Сама-то Лисбет Саландер рассталась с наивностью уже лет в десять.
«Невинных вообще нет. Есть лишь разные степени ответственности», – считала она.
Нильс Бьюрман умер, потому что предпочел не играть по тем правилам, которые установила она. Лисбет дала ему шанс, но он все же нанял какого-то гнусного альфа-самца для расправы с ней. Тут ее вины не было.
Но если на сцену вышел Калле Блумквист, это нельзя недооценивать. Он может сгодиться. Микаэль хорошо разгадывал загадки и обладал беспримерным упорством – это она поняла в Хедестаде. Если он во что-нибудь вгрызался, то продолжал свое дело до изнеможения. И он был по-настоящему наивен. В то же время Микаэль мог вращаться в тех кругах, куда ей путь был заказан, – она не могла позволить себе засветиться. Его можно использовать до той поры, когда она тихо-спокойно сможет покинуть страну, что, как ей казалось, она вскоре будет вынуждена сделать.
К сожалению, управлять Микаэлем Блумквистом было невозможно. Он должен сам захотеть что-то сделать и нуждался в моральном оправдании своих действий. Другими словами, он был весьма предсказуем.
Подумав, она создала новый документ под именем «Мику Блуму» и написали всего одно слово:
Зала.
Это заставит его задуматься.
Лисбет по-прежнему сидела, размышляя, когда заметила, что компьютер Микаэля Блумквиста ожил. Ответа долго ждать не пришлось.
Лисбет!
Будь ты неладна. Кто этот Зала, черт возьми? Он связующее звено? Ты знаешь, кто убил Дага и Мию? Если «да», скажи мне, и мы сможем освободиться от этого проклятья и вернуться к нормальной жизни.
Ладно. А теперь пора подцепить его на крючок.
Лисбет создала еще один документ, назвав его «Калле Блумквист». Она знала, что это его разозлит. Потом написала короткое послание:
Ты – журналист. Ищи.
Как и ожидалось, его ответ пришел немедленно. Он просил ее прибегнуть к здравому смыслу и пытался сыграть на ее чувствах. Лисбет улыбнулась и отключилась от его жесткого диска.
Раз уж она втянулась в подглядывания, то решила зайти и на жесткий диск Драгана Арманского. Лисбет вдумчиво прочитала отчет о ней, который он составил на следующий день после Пасхи. Из текста было неясно, для кого он предназначен, но она исходила из единственно разумного предположения, что Арманский сотрудничает с полицией для того, чтобы схватить ее как можно скорее.
Просмотрев его почту, Лисбет не нашла ничего интересного. Она уже была готова отключиться от его жесткого диска, как вдруг наткнулась на электронное письмо от начальника технического отдела «Милтон секьюрити». Арманский оставил ему инструкции по установке камеры скрытого наблюдения в своем кабинете.
– Ух ты!
Проверив дату, она увидела, что письмо Арманского было отправлено в конце января, час спустя после ее визита доброй воли.
Значит, ей придется кое-что отрегулировать в системе скрытого наблюдения, прежде чем она снова окажется в кабинете Арманского.
Вторник, 29 марта – воскресенье, 3 апреля
Во вторник утром Лисбет Саландер зашла в общий регистр всех преступников, составленный Управлением криминальной полиции, и запросила имя Александра Залаченко. В регистре он не числился, что ее не удивило, потому что, по ее сведениям, в Швеции он никогда не привлекался к суду и даже никогда не регистрировался переписью населения.
Она заходила в регистр криминальной полиции, используя идентификацию комиссара Дугласа Шёльда, пятидесяти пяти лет, служащего в полицейском округе Мальмё. От неожиданности вздрогнула, когда ее компьютер вдруг пискнул и одна из иконок в меню замигала, сигнализируя, что ее разыскивают в чат-программе ICQ[31].
Секунду Лисбет колебалась: первым ее побуждением было вырвать провод из штепселя и отсоединиться. Затем она передумала. У Шёльда в компьютере вообще не было программы ICQ. Редко кто из пожилых людей закачивал ICQ себе в компьютер, потому что ее чаще всего использовала молодежь, привычная использовать компьютеры для общения. Значит, кто-то искал ее, а тут выбор был небольшим. Она включила ICQ и написала:
«Чума, чего тебе надо?»
«Оса, тебя нелегко застать. Ты свою почту вообще проверяешь?»
«А ты как на меня вышел?»
«Шёльд, у меня тот же самый список. Я так и подумал, что ты воспользуешься лицом с самой высокой категорией разрешенного доступа».
«Что тебе надо?»
«Кто этот Залаченко, которого ты запрашивала?»
«Не суй свой нос…»
«А что?»
«Отвяжись, Чума».
«Я думал, что это я – социально неполноценный, как ты выражаешься. Но, судя по газетам, я – самый что ни на есть нормальный по сравнению с тобой».
«‘l».
«Палец сама себе показывай. Помощь нужна?»
Лисбет на секунду задумалась. Сначала Блумквист, теперь Чума… Прямо удержу нет от всех, кто бросился ей на выручку. Особенностями Чумы было то, что он весил сто шестьдесят килограммов, жил как отшельник, общался с окружающими исключительно через Интернет; по сравнению с ним Лисбет Саландер была образцом втянутости в социум. Она не ответила, и тогда Чума отстучал следующую строку.
«Ты еще на месте? Тебе нужна помощь, чтобы выбраться за границу?»
«Нет».
«Почему ты стреляла?»
«Отвяжись».
«Ты собираешься еще кого-нибудь застрелить и надо ли мне самому за себя беспокоиться? Я ведь единственный, кто знает, как тебя застукать».
«Занимайся своим делом, тогда можешь не беспокоиться».
«Я и не беспокоюсь. Найдешь меня в «Хотмейле», если что-то надо. Может, оружие? Или новый паспорт?
«Социопат».
«Кто как обзывается, тот так и называется».
Лисбет отключила ICQ, села на диван и сосредоточилась. Через десять минут она снова открыла компьютер и написала Чуме на «Хотмейл»:
Прокурор Рихард Экстрём, руководитель предварительного следствия в моем деле, живет в Тебю. Он женат, имеет двоих детей и подключен дома к Интернету через общественную сеть. Мне бы хотелось получить доступ к его лэптопу или домашнему компьютеру. Мне нужно читать его в реальном времени. В общем, недружелюбное вторжение с копированием жесткого диска.
Она знала, что Чума редко покидает свою квартиру в Сундбюберге, и надеялась, что он уже взрастил молодую поросль и какой-нибудь прыщавый подросток сможет выполнить «оперативную работу». Письмо она не подписала – это было излишне. Ответ уже пришел, когда она через пятнадцать минут снова включила программу ICQ:
«Сколько ты платишь?»
«Десять тысяч на твой счет плюс расходы плюс пять тысяч твоему помощнику».
«Я дам тебе знать».
Ответ от Чумы пришел утром в четверг. Электронное письмо содержало лишь ftp-адрес. Лисбет рот открыла от удивления. Осуществить «вторжение извне», даже при помощи гениальной программы Чумы и специально разработанной дополнительной аппаратуры, было делом кропотливым, означавшим, что малые порции информации закачивались в компьютер килобайт за килобайтом, пока не создавалось новое программное обеспечение. Скорость процесса зависела от того, насколько часто Экстрём пользуется компьютером, а затем требовалось еще несколько дней на то, чтобы скачать всю информацию на дубликат жесткого диска. Сорок восемь часов – это не только ни с чем не сравнимо, но и просто теоретически невозможно. Лисбет была потрясена и подключилась к его ICQ.
«Как тебе удалось?»
«Четверо в семье имеют компьютеры, и, можешь себе представить, у них нет брандмауэра, защита просто на нуле. Достаточно лишь подсоединиться к кабелю и загружать. Мои расходы – шесть тысяч крон. Потянешь столько?»
«Ага. Плюс бонус за скорость».
Поколебавшись, Лисбет перевела на счет Чумы тридцать тысяч через Интернет – она не хотела пугать его завышенными суммами – и, усевшись на стул из ИКЕА модели «рабочий», открыла лэптоп начальника следственной группы Экстрёма. За час она прочитала все рапорты, которые были присланы инспектором Яном Бублански. Лисбет допускала, что рапорты такого рода, согласно уставу, не должны были бы покидать полицейского управления, но Экстрём плевал на эти правила и брал работу домой, подключив компьютер к Интернету, не имея программы защиты от хакеров.
Это вновь подтверждало тот факт, что ни одна система безопасности не способна конкурировать с глупостью пользователей. С помощью компьютера Экстрёма Лисбет получила важную дополнительную информацию.
Сначала она узнала, что Драган Арманский выделил двух своих сотрудников в качестве бесплатной помощи следственной группе Бублански, что практически означало, что «Милтон секьюрити» оказывает финансовую поддержку в охоте за ней. Их задачей было всеми возможными способами способствовать ее поимке. «Ну, Армански, спасибо. Этого я тебе не забуду», – думала Лисбет. Она помрачнела, увидев, кто были эти сотрудники. Бомана Лисбет воспринимала как мужика без нюансов, но к ней относившегося вполне терпимо. Никлас Эрикссон был продажным ничтожеством, использовавшим свою должность в «Милтон секьюрити» для того, чтобы надувать клиентов.
Лисбет Саландер не была высокоморальным человеком. Она и сама не погнушалась бы обмануть клиентов фирмы, если бы те того заслуживали, но никогда не сделала бы того, что считалось недопустимым при выполнении работы с подпиской о неразглашении.
Вскоре Лисбет обнаружила, что лицом, сливающим информацию в прессу, был сам начальник следственного отдела Экстрём. Это стало очевидно из его электронных писем, в которых он отвечал на вопросы, относящиеся к судебно-медицинскому заключению о Лисбет Саландер, а также о ее отношениях с Мириам Ву.
Третье важное наблюдение Лисбет состояло в том, что группа Бублански не имела никакого понятия о том, где ее искать. Она с интересом ознакомилась с рапортом о принятых мерах и адресах, взятых под нерегулярное наблюдение. Список был коротким. Нечего и говорить, что там был адрес на Лундагатан, но также и адрес Микаэля Блумквиста, старый адрес Мириам Ву на площади Санкт-Эриксплан и адрес «Мельницы», где ее видели. «Черт, как же это я обратила на себя внимание в паре с Мимми? Вот идиотизм», – подумала она.
В пятницу детективы Экстрёма вышли на след группы «Персты дьявола». Тут, конечно, не обойдется без посещений еще ряда адресов. Лисбет нахмурилась. Так, значит, из круга ее знакомых, вероятно, исчезнут и девушки этой группы, хотя она ни разу не виделась с ними по возвращении в Швецию.
Чем больше Лисбет размышляла над всем этим делом, тем больше недоумевала. Прокурор Экстрём снабжал прессу всевозможной информацией, не брезгуя даже низкопробной. Ясно, какую цель он тем самым преследовал: во-первых, так он становился известным, а во-вторых, готовил фундамент к тому дню, когда придет время выдвинуть против нее обвинение.
Но почему он не проболтался о полицейском расследовании 1991 года? Ведь именно оно стало непосредственной причиной ее принудительной отправки в больницу Святого Стефана. Почему эта история осталась покрыта мраком?
Лисбет зашла в компьютер Экстрёма и битый час просматривала все его документы. Покончив с этим, она закурила. Никаких ссылок на события 1991 года она не обнаружила, что давало повод к странному выводу: он ничего не знал о том расследовании.
Посидев в нерешительности, Лисбет покосилась на свой лэптоп. Вот загадка как раз для «чертова Калле Блумквиста». Она вновь включила компьютер, зашла на его жесткий диск и создала документ «MB2».
Прокурор Э. сливает информацию журналистам. Спроси его, почему он ничего не говорит о старом расследовании.
Этого будет достаточно, чтобы Блумквист завелся.
Лисбет терпеливо просидела пару часов, пока Микаэль не включил компьютер. Сначала он занимался своей электронной почтой, а через пятнадцать минут заметил ее документ и пять минут спустя создал документ «Шифровка». На крючок он не клюнул, а вместо этого затянул старую песню на тему, как он хочет узнать, кто убил его друзей.
Конечно, это было вполне естественно. Лисбет чуть оттаяла и ответила «Шифровка 2»:
Что ты будешь делать, если это я?
Это уже был явно личный вопрос. Он ответил документом «Шифровка 3», ставшим для нее потрясением:
Лисбет, если у тебя совсем крыша потекла, помочь тебе, наверное, сможет только Петер Телеборьян. Но я не верю, что это ты убила Дага и Мию. Надеюсь и молюсь о том, чтобы мое предчувствие оказалось верным.
Даг и Миа собирались разоблачить мафию в торговле сексом. Моя гипотеза в том, что это каким-то образом послужило мотивом их убийства. Но у меня нет доказательств.
Не знаю, с чего ты встала на дыбы против меня, но я помню, как мы как-то раз говорили о дружбе. Я сказал тогда, что дружба основывается на двух принципах: уважении и доверии. Даже если я тебе противен, ты можешь доверять мне и полагаться на меня. Я твоих секретов никогда не выдавал, даже того, что произошло с миллиардами Веннерстрёма. Верь мне – я тебе не враг.
Ссылка на Петера Телеборьяна возмутила Лисбет. Потом она поняла, что Микаэль вовсе не собирался сделать ей больно. Он просто понятия не имел, кто такой Петер Телеборьян, и, возможно, видел его только по телевизору, где тот производил впечатление высококлассного специалиста в области детской психологии с международной репутацией.
Но что реально потрясло ее, так это упоминание о миллиардах Веннерстрёма. Как он о них узнал, она не понимала. Лисбет казалось, что она не сделала ни малейшей ошибки и что ни одна живая душа не знает, что она тогда сделала.
Она перечитала письмо несколько раз. Упоминание о дружбе смутило ее. Она не знала, что ей на это ответить.
Наконец она создала документ «Шифровка 4»:
Я подумаю.
Она отключила компьютер и села в оконной нише.
Лисбет вышла из своей квартиры в квартале Мосебакке на девятый день после убийства. Была пятница, одиннадцать вечера. Уже несколько дней как у нее истощился запас пиццы, как и других продуктов; не было ни крошки хлеба, ни кусочка сыра. Последние три дня она пробавлялась овсяными хлопьями, пакет которых купила под влиянием импульса, сказав себе, что пора начинать питаться более полезной пищей. Она обнаружила, что стакан овсянки вместе с горстью изюма и двумя стаканами воды может за одну минуту в микроволновке стать вполне съедобной кашей.
Но потребность в передвижении возникла у нее не только в связи с дефицитом еды. Ей нужно было кое-кого навестить, а это, к сожалению, невозможно сделать, сидя у себя в квартире. Из гардероба Лисбет достала парик блондинки и вооружилась норвежским паспортом на имя Ирене Нессер.
Ирене Нессер реально существовала и внешне была очень похожа на Лисбет Саландер. Три года назад она потеряла паспорт, и тот, стараниями Чумы, попал к Лисбет, а она при необходимости подменяла Ирене Нессер вот уже восемнадцать месяцев.
Лисбет вынула колечки из бровей и ноздрей, а потом нанесла перед зеркалом косметику. Оделась она в темные джинсы, теплую коричневую кофту с золотой вышивкой и повседневные сапожки на каблуке. Еще она прихватила баллончик со слезоточивым газом – у нее их была припасена целая коробка. Достав электрошокер, которым не пользовалась уже год, Лисбет поставила его на зарядку. В нейлоновую сумку она положила смену одежды и поздно вечером вышла из дома. Сначала пошла в «Макдоналдс» на Хорсгатан. Его она выбрала потому, что у нее было меньше шансов наткнуться на бывших коллег из «Милтон секьюрити», ходивших в основном в «Макдоналдсы» поблизости от Шлюза или на площади Медборьярплатс. Она съела бигмак и запила его большим стаканом колы.
Утолив голод, Лисбет села на автобус номер четыре и через мост Вестербрун доехала до площади Санкт-Эриксплан. Затем дошла до площади Уденплан и к полуночи стояла у подъезда адвоката Бьюрмана на Уппландсгатан. Она ожидала, что квартира не находится под наблюдением, но, заметив, что в соседнем окне на том же этаже горит свет, решила пройтись до Ванидисплан.
Часом позже Лисбет вернулась и увидела, что в соседней квартире свет погашен.
К квартире Бьюрмана на четвертом этаже Лисбет поднялась, ступая с мягкостью кошки и не зажигая свет на лестнице. Предусмотрительно прихваченным ножичком срезала липкую ленту, наклеенную полицией, и бесшумно открыла дверь.
Она зажгла свет в прихожей – снаружи он все равно не был виден, – а потом включила крошечный карманный фонарик и стала продвигаться к спальне. Жалюзи были опущены. Проведя лучом света от фонарика по постели, она увидела на ней массу крови и вспомнила, что сама едва не умерла на этой кровати, ощутив вдруг облегчение от того, что Бьюрман наконец-то находится за пределами ее жизни.
На место преступления она явилась, чтобы найти ответы на два вопроса. Во-первых: какова связь между Бьюрманом и Залой. Лисбет была уверена, что такая связь существует, но не могла ее нащупать, изучив компьютер Бьюрмана.
Второй вопрос все время крутился у нее в голове. Во время ночного посещения несколько недель назад Лисбет заметила, что Бьюрман удалил часть материала, относящегося к ней, из папки, где он хранил все материалы о Лисбет Саландер. Недостающие страницы были частью поручения, данного ему управлением опекунского совета, где приводилась в высшей степени краткая характеристика психического состояния Лисбет Саландер. Вообще говоря, Бьюрман не нуждался в этих страницах, и поэтому вполне возможно, что он просто почистил папку, выбросив ненужное. Но это предположение шло вразрез с тем правилом, что адвокаты не выбрасывают никаких бумаг, относящихся к незаконченному делу. Какой бы ненужной ни была бумага, выбрасывать ее совершенно недопустимо. И тем не менее те страницы отсутствовали в папке – и не попадались ни в каком другом месте на его письменном столе или поблизости.
Она обратила внимание на то, что полиция забрала все папки, касающиеся Лисбет Саландер, и некоторые другие материалы. Потратив примерно два часа на то, чтобы метр за метром обыскать всю квартиру в поисках чего-нибудь незамеченного полицией, она наконец поняла, что ничего такого не осталось.
На кухне Лисбет нашла ящик, где были свалены разные ключи: ключ от машины, парная связка ключа от квартиры и от навесного замка. Она бесшумно поднялась на чердак и попробовала, к какому замку подойдет найденный ключ. Наконец нашла тот отсек на чердаке, который был кладовкой Бьюрмана. Там стояла старая мебель, гардероб с ненужной одеждой, лыжи, аккумулятор от машины, коробка с книгами и другим хламом. Ничего заслуживающего внимания она не нашла, спустилась вниз и с помощью одного из ключей попала в гараж. Отыскала его «Мерседес» и вскоре поняла, что ничего интересного в нем нет.
В его контору Лисбет решила не ходить – там она уже была несколько недель назад в связи с последним ночным визитом в его квартиру и хорошо знала, что он не пользовался конторой уже два года. Ничего, кроме пыли, там не было.
Вернувшись в квартиру, Лисбет села на диван в гостиной и задумалась. Вскоре встала и снова подошла к ящику с ключами на кухне. Теперь она осмотрела все ключи, один за другим. На одной связке болтались ключ от английского замка, от французского замка и еще какой-то ржавый, допотопный. Лисбет сосредоточенно сдвинула брови, потом перевела взгляд на полку рядом с раковиной, где Бьюрман оставил штук двадцать пакетиков с семенами. Вынув один из них, она прочла, что это семена для посадки огородной зелени.
«Значит, у него есть дача или домик в садовом кооперативе. Как же я это упустила?» – подумала она.
Ей хватило трех минут, чтобы найти квитанцию шестилетней давности среди бумаг о всех выплатах Бьюрмана, где указывалось, что он заплатил строительной фирме за работу, произведенную по прокладыванию подъездной дороги, а еще через минуту нашлись бумаги, относящиеся к страхованию жилого помещения неподалеку от Сталлархольма под Мариефредом.
В пять утра Лисбет остановилась у круглосуточного открытого магазина системы «Севен-илевен» на углу Хантверкаргатан у площади Фридхемсплан. Она накупила порядочное количество упаковок пиццы «Билли Пон», молока, хлеба, сыра и других основных продуктов. Еще она купила утреннюю газету с заголовком, который ее насмешил:
По совершенно непонятной для Лисбет причине газета решила не упоминать ее имя. О ней говорили как о «двадцатишестилетней женщине». В статье сообщалось: источник в полиции предполагает, что она, возможно, сбежала за границу и, вероятно, сейчас находится в Берлине. Почему именно в Берлине, оставалось неясно, но, согласно полученным сведениям, ее видели в одном «анархофеминистском клубе» в Крейцберге. Этот клуб описывался как прибежище молодежи, помешанной на всем подряд – от политического терроризма до антиглобализма и сатанизма.
Сев на четвертый автобус, шедший обратно на Сёдермальм, Лисбет вышла на Роченлундсгатан и прогулялась до Мосебакке. Сварив кофе и сделав бутерброды, она улеглась в постель.
Лисбет проснулась, когда время было уже за полдень, с подозрением принюхалась к простыне и поняла, что давно пора поменять постельное белье. Весь субботний вечер она посвятила уборке квартиры: вынесла мусор, собрала старые газеты в два пластиковых мешка и поставила все в кладовке в прихожей. Отправила в стиральную машину сначала белье и майки, а вторым заходом – джинсы. Рассортировав грязную посуду, запустила посудомоечную машину, а под конец протерла полы мокрой шваброй.
К девяти вечера Лисбет вся вспотела. Набрав воды в ванну и не пожалев пены, она вытянулась в ней, закрыла глаза и стала думать. В полночь очнулась, поняв, что заснула, а вода тем временем остыла. Недовольная собой, Лисбет вылезла, вытерлась и легла в постель. Заснула она мгновенно.
Включив ноутбук воскресным утром, Лисбет пришла в бешенство, обнаружив, сколько глупостей написано о Мириам Ву. Как неприятно, как стыдно… Лисбет и думать не могла, что с Мимми так жестоко обойдутся, а ведь вся ее вина заключалась в том, что она была Лисбет… кем? Знакомой? Подругой? Любовницей?
Она и сама не знала, каким словом лучше всего описать свои отношения с Мимми, но, какими бы они ни были, теперь им, по-видимому, пришел конец. Придется ей, видно, вычеркнуть имя Мимми из достаточно короткого списка своих знакомых. После всех этих гадостей в прессе она, должно быть, не захочет больше иметь дело с патологической психопаткой Лисбет Саландер.
Эта мысль привела ее в ярость.
Лисбет взяла на заметку имя Тони Скалы, того журналиста, который запустил весь этот бред. Кроме того, она решила отыскать того пачкуна в полосатом пиджаке, что глумливо потешался в своей статейке в одной вечерней газете, настойчиво употребляя выражение «садомазо-лесбиянка».
Список лиц, которыми Лисбет собиралась при случае заняться, все удлинялся.
Но прежде всего ей нужно найти Залу. Что она будет делать, когда найдет его, Лисбет не знала.
В воскресенье утром, в половине восьмого, Микаэля разбудил телефонный звонок. Сонный, он протянул руку, поднял трубку и услышал голос Эрики Бергер:
– Доброе утро.
– М-м-м, – пробормотал Микаэль.
– Ты один?
– Увы.
– Тогда я советую тебе встать, принять душ и включить кофеварку. Через пятнадцать минут принимай гостя.
– Кого еще?
– Паоло Роберто.
– Боксера? Короля ринга?
– Того самого. Он позвонил мне, и мы с полчаса проболтали.
– С какой стати?
– С какой стати он позвонил именно мне? Ну, мы, в общем, знакомы, здороваемся, когда пересекаемся. Я с ним общалась, когда брала у него длинное интервью в связи с его участием в фильме Хильдебранда, а потом мы еще несколько раз сталкивались.
– А я и не знал. Но, интересно, зачем ему понадобилось приезжать ко мне?
– Затем, что… черт, пусть лучше сам расскажет.
Микаэль только-только принял душ и натянул брюки, а Паоло Роберто уже звонил в дверной звонок. Открыв дверь, Блумквист предложил гостю присесть у обеденного стола, а сам пошел за свежей рубашкой. Затем появились два двойных экспрессо с чайной ложкой молока, и Паоло Роберто отдал должное качеству напитка.
– Вы хотели со мной поговорить?
– Это была идея Эрики Бергер.
– Ну, хорошо. Слушаю вас.
– Я знаком с Лисбет Саландер.
Микаэль поднял брови.
– Вот как?
– Я тоже немного удивился, когда Эрика Бергер рассказала, что вы с ней знакомы.
– Лучше всего, если вы расскажете по порядку.
– Ладно. Тут вот какое дело. Позавчера я вернулся из Нью-Йорка. Меня не было месяц, и тут я вижу физиономию Лисбет на первых полосах каждого чертова таблоида. В этих чертовых газетенках журналисты просто смешивают ее с дерьмом и ни один черт не сказал о ней ни единого доброго слова.
– В вашем потоке слов поместилось три черта.
Паоло рассмеялся.
– Извините, но меня это все достало. Я позвонил Эрике, чтобы хоть с кем-то поговорить, ведь я вообще не знал, куда толкнуться. А раз уж тот журналист из Эншеде работал на «Миллениум», а я знал Эрику Бергер, то и позвонил ей.
– Так.
– Даже если Саландер слетела с катушек и сделала все то, что утверждает полиция, она заслуживает справедливого обращения. Мы все же живем в правовом государстве, и нельзя судить о человеке, не выслушав его.
– Я с вами согласен, – сказал Микаэль.
– Это я понял со слов Эрики. Когда я позвонил в «Миллениум», то опасался, что вы там тоже охотитесь за ее скальпом, раз журналист Даг Свенссон работал у вас. Но Эрика сказала, что вы считаете ее невиновной.
– Я знаю Лисбет Саландер, и мне трудно поверить в то, что она – повредившаяся умом убийца.
Паоло неожиданно засмеялся.
– Она чертовски странная девица… но человек хороший. Мне она нравится.
– А вы откуда ее знаете?
– Я боксировал с Саландер еще с тех пор, когда ей было семнадцать.
Микаэль Блумквист несколько секунд моргал глазами, прежде чем вновь поднял взгляд на Паоло Роберто. С Лисбет не обойдешься без сюрпризов.
– Ну, как же. Лисбет Саландер боксирует с Паоло Роберто. Вы ведь с ней в одной весовой категории.
– Я не шучу.
– Я вам верю. Лисбет когда-то говорила мне, что ходит на спарринги с парнями в какой-то клуб.
– Я вам хочу рассказать, как это было. Лет десять назад мне довелось стать одним из тренеров юниоров, которые хотели заниматься боксом у кого-то, имеющего имя, и председатель секции юниоров считал, что я буду хорошей приманкой, так что я начал ходить туда по вечерам и спарринговать с парнями.
– Ясно.
– В общем, я проработал там все лето и часть осени. Они рекламировали клуб, где могли, и пытались завлечь молодежь в бокс. К ним тогда пришло много парней лет пятнадцати-шестнадцати, а иногда и постарше. Немало детей иммигрантов. Вместо того чтобы шататься по городу и валять дурака, лучше уж заниматься боксом. Уж я-то знаю это на своем опыте.
– Ясно.
– Так вот однажды, посреди лета, откуда ни возьмись появляется эта тощая девчонка. Вы же знаете, как она выглядит?.. Пришла в клуб и сказала, что хочет научиться боксу.
– Могу себе представить, как это выглядело.
– С полдюжины парней, раза в два больше весом и намного ее крупнее, просто заржали. Да и я тоже гоготал. Ну, не злобно, а просто веселясь. У нас есть и группа для девушек, и я сказал что-то дурацкое, типа того, что коротышки у нас приходят бодаться по четвергам, или как-то так.
– Ну, она-то уже не смеялась.
– Нет. Не смеялась. Только взглянула на меня своими черными глазами, а потом подвинула к себе кем-то забытые боксерские перчатки. Они были не зашнурованы и слишком велики для нее. Тут мы с парнями опять подняли хохот. Представляете себе?
– Не очень-то приятно.
Паоло Роберто снова засмеялся.
– Раз уж я был тренером, то вышел вперед и сделал вид, что немного побоксирую против нее.
– Ой!
– Вот именно ой, потому что она вдруг как следует заехала мне чуть выше губы.
Он снова улыбнулся.
– Я настраивался немного подурачиться и поэтому был совершенно не готов, а она влепила мне еще два-три раза, прежде чем я успел закрыться. В общем, мускульная сила у нее была на нуле, а удар – вроде касания перышком. Но когда я начал парировать, Лисбет поняла тактику. Боксируя импульсивно, она нанесла мне еще несколько ударов. Тогда я начал отражать удары всерьез и заметил, что быстрота реакции у нее как у ящерицы. Ей бы рост да силу, и у нас получился бы настоящий матч. Понимаете, что я имею в виду?
– Понимаю.
– Тут она снова изменила тактику и засадила мне в пах. Чертовски чувствительный удар.
Микаэль кивнул.
– Тогда я влепил ей в лицо. Ну, то есть не влепил со всей силой, а так только, пихнул. А она возьми да и тресни меня ногой по колену. В общем, цирк, да и только. Я втрое выше и шире ее, так что шансов у нее вообще никаких не было, но она наносила удары, будто это был вопрос жизни и смерти.
– Вы ее раззадорили.
– Это я потом понял, и мне было неловко. Я имею в виду, что мы рекламировали наш клуб, пытались привлечь в него подростков, а когда пришла она и совершенно серьезно попросилась в секцию, ее встретила когорта гогочущих парней. Я бы и сам на стенку полез, если бы со мной так обошлись.
Микаэль снова кивнул.
– На все это ушло лишь несколько минут. Под конец я обхватил ее, уложил на пол и крепко припер, пока она не прекратила брыкаться. У нее, черт возьми, в глазах стояли слезы, и она смотрела на меня с такой злобой, что…
– И тогда вы начали заниматься с ней боксом.
– Когда она остыла, я помог ей подняться и спросил, серьезно ли она решила научиться боксу. Она швырнула в меня перчатки и пошла на выход. Я догнал ее и загородил дорогу, попросил прощения и сказал, что если она всерьез, то я согласен ее учить, пусть приходит завтра к пяти часам.
Он помолчал, глядя куда-то в сторону.
На следующий день у нас занимались девочки, и она пришла. Я поставил ее на ринг с одной девицей, восемнадцатилетней Йенни Карлссон, которая занималась боксом больше года. Проблема заключалась в том, что нам трудно было найти партнершу для Лисбет в той же весовой категории возрастом старше двенадцати лет. Поэтому я дал Йенни инструкции действовать с осторожностью и лишь делать вид, что наносит удары, потому что Саландер еще совсем зеленая.
– Ну и как это получилось?
– Ну, если начистоту… У Йенни оказалась разбита губа уже через десять секунд. Весь раунд Саландер наносила удар за ударом и уходила от ударов Йенни. А ведь это была девчонка, никогда не ступавшая на ринг. Во втором раунде Йенни так завелась, что стала лупить в полную силу, но ни один из ее ударов не достиг цели. Я прямо оцепенел. Мне никогда еще не доводилось видеть даже опытного боксера, который мог бы так быстро двигаться. Я был бы счастлив передвигаться по рингу и со скоростью вдвое ниже.
Микаэль кивнул.
– Проблема с Саландер была в том, что ее удар ни к черту не годился. Я начал ее тренировать в девичьей секции. Она проиграла все матчи, потому что рано или поздно пропускала удар противницы, тогда приходилось прерывать бой и уносить ее в раздевалку, ведь она так злилась, что начинала пинаться ногами, кусаться и рукоприкладствовать.
– Точно, вылитая Лисбет!
– Она никогда не сдавалась. Под конец она уже так достала большинство девчонок, что тренер выгнал ее.
– Вот даже как?
– Да, с ней было невозможно боксировать. У нее была только одна задача, мы называли это «Задание: уничтожить», и состояла она только в одном – растереть противника в пыль, причем ей было безразлично, шла ли речь о матче-разминке или дружеском спарринге. А девчонки часто уходили из клуба со ссадинами от ударов ногами. Тогда-то мне и пришла в голову идея. У меня было как-то непросто с семнадцатилетним парнишкой по имени Самир, родом из Сирии. Он был спокойный боксер, физически крепкий и с мощным ударом. Чего он не мог, так это двигаться. Стоял как столб все время.
– Ну.
– Я попросил Саландер прийти в клуб в тот вечер, когда я тренировал его. Когда она переоделась, я нацепил на нее шлем, вставил капу и вывел на ринг против него. Сначала Самир отказывался от спарринга с ней, ведь «она же просто девчонка» и тому подобное в мачо-стиле. Тогда я сказал достаточно громко и четко, чтобы все слышали, что никакой это не спарринг и что она, держу пари на 500 крон, побьет его. В свою очередь ей я сказал, что это никакая не тренировка и что Самир будет драться с нею безжалостно. Она посмотрела на меня своим обычным недоверчивым взглядом. Самир все еще стоял разинув рот, когда прозвучал гонг, а Лисбет рванула в атаку и двинула ему по физиономии так, что он сел прямо на задницу. Я ведь тренировал ее уже все лето, и она теперь немного обросла мускулами, да и удар стал покрепче.
– Ну, Самир, конечно, обрадовался…
– Да уж. Об этой тренировке вспоминали потом месяцами – так Лисбет отлупила Самира. Она выиграла по очкам, а будь физически покрепче, могла бы вывести его за рамки. Спустя какое-то время раззадоренный Самир начал боксировать в полную силу. Я страшно боялся, что один из его ударов ее достанет и тогда надо будет вызывать «Скорую». Она наполучала синяков, потому что несколько раз подставила плечо, и он несколько раз смог отбросить ее на канаты, ведь она не могла противостоять силе его удара. Он ни разу даже близко не был к тому, чтобы его прямой удар достиг цели.
– Вот здорово. Жаль, что я не видел.
– После того случая парни в клубе ее зауважали, особенно Самир. Я же начал ставить ее в спарринги с более крупными парнями и бóльшего веса. Она стала моим секретным оружием, и у меня получались отличные тренировки. Я давал им задания, чтобы Лисбет добилась попадания в пять разных точек тела: челюсть, лоб, живот и так далее, а парни должны были защищать эти точки. Боксировать с Лисбет Саландер стало чуть ли не престижно – все равно что драться с шершнем. Мы даже прозвали ее Осой, и она стала для клуба вроде талисмана. Наверное, ей это нравилось, потому что в один прекрасный день Лисбет явилась в клуб с татуировкой осы на шее.
Микаэль улыбнулся. Эту осу он хорошо помнил. Татушка вошла и в перечень ее примет, распространенных полицией.
– И долго это продолжалось?
– Раз в неделю на протяжении трех лет. Я только летом тренировал там полный рабочий день, а потом появлялся урывками. Она ходила на тренировки к Путте Карлссону, нашему тренеру юниоров. Потом Саландер пошла на работу и уже не могла приходить так же часто, как раньше, но до прошлого года появлялась пару раз в месяц и тренировалась. Сам я проводил спарринг с нею по нескольку раз в год. Хорошие были тренировки, попотеть приходилось как следует. Она почти ни с кем никогда не разговаривала. Если она не была занята в спарринге, то могла пару часов прыгать у груши, молотя ее так, будто перед ней смертельный враг.
Воскресенье, 3 апреля – понедельник, 4 апреля
Приготовив два свежих эспрессо, Микаэль, извинившись, закурил сигарету. Паоло Роберто пожал плечами. Блумквист задумчиво рассматривал собеседника.
Паоло Роберто производил впечатление человека прямодушного и охотно говорящего в глаза все, что он думает. Микаэль понял, что он не только прямолинейный, но еще и умный и скромный человек. Ему вспомнилось, что Паоло Роберто пытался сделать и политическую карьеру, став депутатом парламента от социал-демократической партии. Он все больше производил на Микаэля впечатление человека, у которого голова неплохо варит, и журналист поймал себя на мысли, что этот парень ему симпатичен.
– А почему вы решили обратиться ко мне?
– Саландер попала как кур в ощип. Не знаю, чем ей можно помочь, но друг ей был бы нужен.
Микаэль кивнул.
– А почему вы думаете, что она невиновна? – спросил Паоло Роберто.
– Трудно сказать. Лисбет может быть беспощадной, но я просто-напросто не могу поверить в то, что она могла убить Дага и Миа, в особенности Миа. Во-первых, у нее не было мотива…
– Не было известного нам мотива.
– Ладно. Лисбет не задумываясь применила бы силу против того, кто этого заслуживает. Но я не знаю… Я вроде как бросил вызов Бублански, инспектору полиции, ведущему следствие. Мое твердое убеждение состоит в том, что для убийства Дага и Миа существует какая-то причина и что она как-то связана с публикацией, над которой работал Даг.
– Если это так, то Саландер нужен не просто кто-то, дружески к ней расположенный, когда ее схватят. Ей нужна помощь совсем другого типа.
– Я знаю.
Глаза Паоло Роберто блеснули недобрым блеском.
– Если она действительно невиновна, значит, угодила в гущу самого мерзкого юридического скандала в нашей истории. В нее тычут пальцем, как в убийцу, – полиция, средства массовой информации; да и вся остальная грязь, которую в нее кидают…
– Я знаю.
– Так что же делать? Могу я хоть как-то помочь?
Микаэль задумался.
– Наилучшей помощью было бы, если бы мы смогли найти настоящего преступника, и я работаю над этим. Другая важная помощь – найти Лисбет самим, пока кто-нибудь из полицейских не пристрелил ее. Вы ведь знаете, что Лисбет не из тех, кто сдается добровольно.
Паоло Роберто кивнул.
– А как нам ее найти?
– Не знаю. Правда, есть одна вещь, которую вы могли бы сделать, если у вас есть время и желание.
– Моя уехала на всю следующую неделю, а время и желание у меня есть.
– Правда? Я подумал, что раз уж вы боксер, то…
– Ну?
– У Лисбет есть подруга, Мириам Ву, вы про нее, наверное, читали.
– Известная как садомазо-лесбиянка… Да уж, читал.
– У меня есть номер ее мобильника, я пробовал ей дозвониться. Она отключается, как только слышит, что звонит журналист.
– Да, это вполне понятно.
– У меня самого нет времени гоняться за Мириам Ву, но я читал, что она занимается кикбоксингом. И подумал: может быть, если известный боксер ищет контакта с ней, то…
– Понятно. Вы надеетесь, что она выведет нас на Саландер.
– Полицейским она сказала, что не знает, где находится Лисбет, но попробовать сто́ит.
– Давайте ее номер. Я попробую ее найти.
Микаэль снабдил Паоло Роберто номером мобильника и адресом на Лундагатан.
Выходные Гуннар Бьёрк провел, пытаясь проанализировать свою ситуацию. Будущее его висело на волоске, и он должен был продумать, как сыграть теми плохими картами, что были у него на руках.
Во-первых, эта чертова сволочь Микаэль Блумквист. Нужно решить, стóит ли пытаться уговорить его помалкивать о… в общем, о том, что Бьёрк нанимал для определенных услуг тех девок. Подобное осуждалось законом, и он не сомневался, что в два счета вылетит с работы, если это откроется. Газеты просто растерзают его на куски. Сотрудник полицейской службы безопасности пользовался услугами несовершеннолетних проституток… Хоть бы эти чертовы шлюхи были не такими молодыми…
Но сидеть сложа руки означало предрешить свою печальную судьбу. У Бьёрка достало ума ничего не сказать Микаэлю Блумквисту. Он все читал по его лицу, следил за его реакцией. Блумквист колебался. Ему необходима информация, но ему пришлось бы за нее заплатить. А ценой будет молчание – это единственный выход.
Зала принес в расследование убийств совершенно новое уравнение.
Даг Свенссон охотился за Залой.
Бьюрман искал Залу.
А комиссар Гуннар Бьёрк был единственным, кто знал о связи Залы с Бьюрманом. Значит, от Залы тянулись нити как к Эншеде, так и к площади Уденплан.
Это создавало еще одну серьезную проблему для благополучия Гуннара Бьёрка. Именно он снабдил Бьюрмана информацией о Залаченко, и сделал это по дружбе, не задумываясь о том, что переданные сведения все еще имеют гриф секретности. Такой пустяк, а может квалифицироваться как служебный проступок.
Мало того, с тех пор, как в пятницу его посетил Микаэль Блумквист, он стал виновен еще в одном проступке. Будучи полицейским, он, получив информацию, имеющую отношение к расследованию убийств, был обязан немедленно передать ее инспектору Бублански или прокурору Экстрёму. Но тем самым он разоблачил бы самого себя. Это стало бы известно общественности – не баловство со шлюхами, а история с Залаченко.
В субботу Бьёрк ненадолго заскочил к себе в кабинет в отделе безопасности полиции в Кунгсхольме. Достав все старые бумаги, касающиеся Залаченко, перечитал весь материал. Все эти рапорты написал он сам, но это было много лет назад. Самая старая из бумаг имела уже почти тридцатилетнюю давность, а последний документ – десятилетнюю.
Залаченко.
Ушлый черт.
Зала.
В своих заметках Гуннар Бьёрк сам ввел это прозвище, но не помнил, чтобы когда-либо пользовался им.
А связь была не подлежащая сомнению: с Эншеде, с Бьюрманом и с Саландер.
Гуннар Бьёрк продолжал размышлять. Он еще не разобрался, как все кусочки головоломки складываются вместе, но вроде понял, зачем Лисбет Саландер поехала в Эншеде. Он мог легко себе представить, что вспышка ярости привела ее к убийству Дага Свенссона и Миа Бергман – либо из-за того, что они отказались с ней сотрудничать, либо потому, что чем-то ее спровоцировали. У нее был мотив, о котором, возможно, знали только Гуннар Бьёрк да еще два-три человека во всей стране.
«Она же совершенно чокнутая. Вот бы повезло, если бы какой-нибудь полицейский пристрелил ее при задержании. Она-то знает, и если заговорит, раскроется вся история», – думал Гуннар Бьёрк.
Но как тут ни обдумывать, незыблемым оставался один факт: Микаэль Блумквист для него лично был единственным выходом из положения, а это в нынешних обстоятельствах оставалось важнее всего. Бьёрк чувствовал нарастающее отчаяние. Блумквиста надо заставить обращаться с ним как с анонимным источником и помалкивать о его… легкомысленных заблуждениях с теми чертовыми шлюхами. «Ох, вот если бы Саландер прострелила кумпол этому Блумквисту», – мелькнуло у него.
Микаэль взял себе за правило методично подводить итоги своих поисков. Именно этим он занимался примерно с час, после того как ушел Паоло Роберто. У него получался фактически журнал, почти что дневник, где он фиксировал свободно текущие мысли и в то же время воспроизводил все разговоры, встречи и результаты поиска материалов. Микаэль зашифровывал это в компьютере с помощью программы PGP, а копии отсылал Эрике Бергер и Малин Эрикссон, чтобы его коллеги все время были в курсе дела.
Последние недели перед смертью Даг Свенссон сосредоточился на Зале. Это имя прозвучало и в его последнем разговоре с Микаэлем по телефону всего за два часа до убийства. Гуннар Бьёрк утверждал, что кое-что знает о Зале.
Потратив минут пятнадцать, Микаэль подвел итог тому, что раскопал о Бьёрке, и этого оказалось совсем немного.
Шестидесятилетний Бьёрк был не женат, родился в Фалуне, в полиции с двадцати одного года. Начав как патрульный полицейский и получив затем юридическое образование, он попал в тайную полицию лет в двадцать шесть или двадцать семь. Дело было в 1969 или 1970 году, как раз в конце периода, когда службу безопасности возглавлял Пер-Гуннар Винге.
Винге пришлось покинуть свой пост после того, как он в разговоре с губернатором Норрботтена Рагнаром Лассинанти предположил, что премьер-министр Улоф Пальме является русским шпионом. Затем последовало дело Информационного бюро ТВ и другие скандалы, а потом и убийство Пальме. Микаэль Блумквист понятия не имел, какую роль играл Гуннар Бьёрк – если у него вообще была роль в событиях, произошедших на протяжении последних тридцати лет истории тайной полиции.
Карьера Бьёрка между 1970 и 1985 годом оставалась за семью печатями, что и неудивительно для тайной полиции, деятельность которой всегда была засекречена: может, он точил карандаши для своего начальника, а может, был тайным агентом в Китае. Но последнее было маловероятно.
В октябре 1985 года Бьёрк оказался в Вашингтоне и проработал в шведском посольстве два года. С 1988 года он снова служил в тайной полиции в Стокгольме. В 1996 году он приобрел публичный статус, став заместителем начальника отдела по делам иностранцев. Чем именно он там занимался, Микаэль не смог узнать. Однако начиная с 1996 года Бьёрк несколько раз высказывался в средствах массовой информации в связи с высылкой то одного, то другого сомнительного араба. В 1998 году он замелькал всюду в связи с высылкой нескольких иракских дипломатов.
«Какое отношение может все это иметь к Лисбет Саландер и убийству Дага с Миа? Возможно, никакого», – думал Микаэль.
Но Гуннар Бьёрк что-то знал о Зале.
Значит, здесь есть какая-то связь.
Эрика Бергер не рассказывала никому, включая собственного мужа, от которого у нее в принципе не было тайн, что собирается переметнуться к Большому Дракону – «Свенска моргонпостен». В «Миллениуме» у нее оставался один месяц. Эрику переполняла тревога. Ведь оставшиеся дни промелькнут быстро, и она неожиданно подойдет к своему последнему дню на посту главного редактора.
Эрика чувствовала гнетущую тревогу за Микаэля. Сердце ее сжималось, когда она читала его последнее электронное письмо. Она узнавала эти предвестники. Появилось то же упрямство, которое два года назад подстегнуло его к тому, чтобы вцепиться в Хедестад, и та же одержимость, с которой он взял за горло Веннерстрёма. После Великого четверга для него не существовало уже ничего, кроме задачи выяснить, кто убил Дага и Мию, и так или иначе отвести подозрения от Лисбет Саландер.
При всей симпатии к его цели – ведь Даг и Миа были также и ее друзьями – Эрику отталкивала одна черта характера Микаэля. Почуяв кровь, он срывался с цепи.
Уже в тот момент, когда он позвонил ей вчера и рассказал, что бросил вызов Бублански и вступил с ним в поединок, как какой-то одержимый ковбой, она поняла, что охота за Лисбет Саландер полностью поглотит его на все ближайшее время. По опыту она знала, что с ним будет невозможно иметь дело, пока Микаэль не справится с поставленной задачей. Он будет то упиваться своими успехами, то впадать в депрессию. И брать на себя совершенно неоправданный риск.
А еще – Лисбет Саландер… Эрика видела ее всего один раз и слишком мало знала об этой необычной девушке, чтобы разделить веру Микаэля в то, что она невиновна. А если прав Бублански? А если она виновна? А если Микаэлю удастся ее отыскать и он окажется перед сумасшедшей, вооруженной огнестрельным оружием?
Ее ничуть не успокоил и разговор с неожиданно появившимся Паоло Роберто. Хорошо, конечно, что Микаэль будет не единственным на стороне Саландер, но этот мачо-боксер не внушал доверия.
А главное, ей нужно подыскать себе преемника, который будет способен возглавить «Миллениум». Теперь это нужно было делать срочно. Эрика подумала, не позвонить ли Кристеру Мальму и не посоветоваться ли с ним, но поняла, что не сможет сказать ему о своем решении, не поговорив сначала с Микаэлем.
Блумквист был первоклассный репортер, но совершенно не подходил на роль главного редактора. В этом отношении Кристер гораздо лучше отвечал требованиям, но Эрика не была уверена, что тот примет предложение. Малин была слишком молода и неуверенна. Моника Нильссон слишком занята своей особой. Хенри Кортес – хороший репортер, но слишком молод и неопытен в руководстве. Лотта Карим отличалась мягкостью характера. Что же касается приглашения человека со стороны, то тут Эрика не была уверена, что Кристер и Микаэль этому обрадуются.
Вот такие заморочки.
Не так ей хотелось бы закончить годы, проработанные в «Миллениуме».
Вечером в воскресенье Лисбет Саландер снова открыла «Асфиксию 1.3» и зашла на зеркальный жесткий диск «МикБум/лэптоп». Убедившись, что в данный момент сам Микаэль не в Сети, она потратила некоторое время на то, чтобы прочитать все новое, что у него появилось за последние два дня.
Просматривая его журнал расследования, Лисбет задумалась, уж не ради нее ли он писал столь подробно, и если это так, что бы это значило. Зная, что она заходит в его компьютер, он, может быть, хотел, чтобы она читала, что он пишет? Интересно, а чего же тогда он не пишет? Исходя из того, что Лисбет бывает в его компьютере, он мог манипулировать приводимыми сведениями. Попутно она отметила, что он не слишком далеко продвинулся, бросив вызов Бублански в вопросе ее невиновности. Уже это вызывало только досаду – Микаэль Блумквист делал заключения, основываясь на эмоциях, а не на фактах. Наивный недотепа.
Однако он нацелился на Залу. «Правильно смекаешь, Калле Блумквист!» – похвалила она. Интересно, стал бы он заниматься Залой, если бы она не подкинула ему это имя?
Затем Лисбет с некоторым удивлением обнаружила, что в дело внезапно вмешался Паоло Роберто. Это была приятная новость, и она улыбнулась. Ей нравился этот задавака – вот уж мачо до кончиков ногтей. Он не стеснялся вмазать ей как следует на ринге – точнее, вмазать, когда вообще попадал в нее.
Прочитав последнее дешифрованное письмо Микаэля Блумквиста Эрике Бергер, она так и подскочила на месте.
Гуннар Бьёрк из полицейской службы безопасности располагает информацией о Зале.
Гуннар Бьёрк был знаком с Бьюрманом.
Взгляд Лисбет стал рассеянным, когда она мысленно представила себе треугольник: Зала, Бьюрман, Бьёрк. Да, в этом есть смысл. Раньше она не смотрела на проблему под этим углом зрения. Голова у Микаэля Блумквиста вроде варит. Но, конечно, он не понимает взаимосвязи. Она и сама ее не понимала, хотя знала о случившемся намного больше. Задумавшись о Бьюрмане, Лисбет поняла, что факт его знакомства с Бьёрком делает его гораздо более значительным игроком, чем она думала раньше.
Лисбет решила, что ей стóит наведаться на его дачу в Смодалире.
Затем она зашла на жесткий диск Микаэля и создала новый документ в папке «Лисбет Саландер», назвав его «Угол ринга». Он должен увидеть его, когда в следующий раз подключится к ноутбуку.
1. Держись подальше от Телеборьяна. Это злобное существо.
2. Мириам Ву не имеет к делу ни малейшего отношения.
3. Правильно делаешь, что сосредотачиваешься на Зале. Это ключевая фигура. Но ты не найдешь его ни в одном регистре.
4. Существует какая-то связь между Бьюрманом и Залой. Пока не знаю какая. Я этим занимаюсь. Может быть, Бьёрк.
5. Важное обстоятельство. Существует малоприятное расследование, касающееся меня, датированное февралем 1991 года. Я не знаю его регистрационного номера и не могу его найти. Почему Экстрём не разболтал о нем журналистам? Ответ: его нет у него в компьютере. Вывод: он о нем ничего не знает. Как такое могло случиться?
Немного подумав, она сделала приписку:
PS. Я не могу считать себя невиновной, но я не стреляла в Дага и Мию и никакого отношения к их убийству не имею. Я виделась с ними в тот вечер, когда произошло убийство, но ушла до того, как все произошло. Спасибо, что ты веришь в меня. Передавай привет Паоло, скажи, что я под впечатлением от его левого хука.
Потом она подумала, что такую информационную наркоманку, как она, до смерти одолевает любопытство. И написала еще одну строку.
PS2. А как ты узнал насчет Веннерстрёма?
Микаэль Блумквист наткнулся на документ Лисбет часа через три. Он раз пять перечитал письмо, строчку за строчкой. Впервые она отчетливо заявила, что не убивала Дага и Мию. Он верил ей – и испытал огромное облегчение. И теперь наконец-то она говорила с ним, хотя, как и всегда, загадками.
Микаэль обратил внимание на то, что она заявляла лишь о непричастности к убийству Дага и Миа, но ничего не сказала о Бьюрмане. «Возможно, – подумал он, – это объясняется тем, что я упомянул лишь имена Дага и Миа в своем письме». Обдумав текст, он создал документ «Угол ринга 2».
Привет, Салли!
Хорошо, что ты наконец сказала, что невиновна.
Я в тебя верил, но трескотня в прессе действовала даже на меня, и меня одолевали сомнения. Я виноват перед тобой – прости. До чего приятно получить это прямо с твоей клавиатуры. Остается только разоблачить настоящего убийцу. Это нам с тобой уже доводилось делать. Все стало бы намного легче, если бы ты не говорила загадками. Ты наверняка читаешь мой дневник расследований, так что примерно знаешь, что я делаю и о чем размышляю. Мне кажется, что Бьёрк что-то знает, и я собираюсь снова поговорить с ним на днях. Может быть, поиски клиентов проституток – неверный след?
То, что ты написала про полицейское расследование, меня просто поразило. Я поручу моей коллеге Малин поискать его. Тебе ведь было тогда 12–13 лет? О чем там шла речь?
Твое мнение о Телеборьяне я принял во внимание.
PS. В налете на деньги Веннерстрёма ты допустила одну ошибку. Я знал о том, что ты сделала, еще в Сандхамне, во время рождественских праздников, но ни о чем не спрашивал, потому что ты ничего мне не рассказала. Я не хочу писать тебе, в чем была твоя ошибка, пока мы не встретимся за чашкой кофе.
Ответ поступил через три часа.
Про клиентов можешь забыть. Важен только Зала. И еще один верзила-блондин. Но полицейское расследование представляет интерес, потому что кто-то, похоже, хочет его скрыть. Это не может быть случайностью.
Прокурор Экстрём, собравший группу Бублански на утреннее совещание в понедельник утром, был в отвратительном настроении. Уже больше недели они занимались поисками вполне определенной подозреваемой с приметной внешностью, а результатов все еще не было. Настроение Экстрёма не стало лучше, когда Курт Свенссон, дежуривший на выходных, сообщил о последних событиях.
– Вторжение? – с неподдельным изумлением спросил Экстрём.
– В воскресенье вечером поступил звонок от соседа, который случайно обратил внимание на то, что заградительная лента на двери Бьюрмана порвана. Я съездил туда и проверил.
– И что оказалось?
– Ленту разрезали в трех местах либо бритвой, либо перочинным ножиком. Разрезы аккуратные, и их нелегко заметить.
– Ограбление? Есть такие воры, что специализируются на покойниках…
– Ограбления не было. Я всю квартиру проверил. Все ценное на месте: видео и тому подобное. Но ключ от машины Бьюрмана лежал на кухонном столе, на видном месте.
– Ключ от машины? – удивился Экстрём.
– Еркер Хольмберг был в квартире в среду, проверял, не упустили ли мы чего-нибудь. В частности, он посмотрел машину и клянется, что на кухонном столе никакого ключа не было, когда он уходил из квартиры, и что квартиру он снова опечатал лентой.
– А может быть, все-таки забыл ключ на столе? С кем не бывает.
– Тем ключом Хольмберг вообще не пользовался. Он прибегнул к связке ключей Бьюрмана, которую мы изъяли. На ней был дубликат ключей от машины.
Бублански почесал подбородок.
– Значит, это не обычное ограбление?
– Проникновение. Кто-то вторгся в квартиру Бьюрмана и шарил по ней. Произошло это между вечером среды и воскресным вечером, когда сосед заметил, что лента повреждена.
– Иными словами, кто-то что-то искал. Так, Еркер?
– Там ничего не осталось, мы все изъяли.
– Ничего известного нам. И мотив убийства остается все еще неясным. Мы исходили из того, что Саландер психопатка, но даже у психопата должен быть мотив.
– И что же вы предлагаете?
– Не знаю. Кто-то не поленился обыскать квартиру Бьюрмана. Возникают два вопроса. Первый: кто? И второй: зачем? Значит, мы что-то упустили?
На секунду воцарилось молчание.
– Еркер…
Хольмбер тяжко вздохнул.
– Ладно. Я съезжу на квартиру Бьюрмана и прочешу ее снова. С пинцетом.
Лисбет Саландер проснулась в понедельник утром в одиннадцать. Она полежала, нежась еще с полчаса, потом встала, включила кофеварку и приняла душ. Приведя себя в порядок и приготовив пару больших бутербродов, села за компьютер посмотреть, что нового появилось у прокурора Экстрёма, и проглядеть выпуски разных утренних газет в Интернете. Интерес к убийству в Эншеде ощутимо упал. Потом она открыла папку Дага Свенссона с расследованием и внимательно ознакомилась с записями его разговоров с Пером-Оке Сандстрёмом, тем самым потребителем услуг проституток, который бегал на цырлах перед секс-мафией и что-то знал о Зале. Покончив с чтением, Лисбет налила еще кофе, села в оконной нише и задумалась.
Часам к четырем план созрел.
Ей понадобятся деньги. Всего у нее было три кредитки. Одна – на имя Лисбет Саландер, а значит, практически бесполезная, вторая – на имя Ирене Нессер, но Лисбет избегала ею пользоваться, потому что могли потребовать предъявить паспорт Ирене Нессер, а это было рискованно. Третья была зарегистрирована на «Уосп Энтерпрайс» и обслуживалась счетом, на котором лежало около десяти миллионов крон. По ней можно было делать интернет-переводы. Ею мог пользоваться кто угодно, но личная идентификация при этом все равно требовалась.
Пройдя на кухню, Лисбет открыла коробку из-под печенья и вынула пачку банкнот. У нее было 950 крон наличными – м-да, немного. Но еще там хранилось 1800 американских долларов, лежавших еще с тех пор, как она вернулась в Швецию, и которые можно поменять в любом обменнике «Форекс». Это было уже кое-что.
Нацепив парик Ирене Нессер и одевшись поприличнее, Лисбет взяла с собой смену одежды, косметику и коробку с театральным гримом – и уложила все это в рюкзак. Теперь можно было уходить с Мосебакке и начинать вторую вылазку. Прогулявшись до Фолькунггатан, а затем дальше к Эрстагатан, она заскочила в магазин «Ватски» перед самым его закрытием, купила изоляционную ленту для электропроводов, механический блок с веревкой и якорную веревку восьмиметровой длины.
Обратно она поехала на шестьдесят шестом автобусе. На остановке Медборгарплатс увидела женщину, ожидавшую автобус. Сначала Лисбет не узнала ее, но где-то затылком почуяла сигнал тревоги и, бросив на женщину еще один взгляд, вспомнила, что это Ирен Флемстрем, кассирша из «Милтон секьюрити». У нее была новая, более броская прическа. Лисбет тихо и спокойно вышла из автобуса, пока Флемстрем садилась в него. Она внимательно огляделась, скользя по лицам и проверяя, нет ли знакомых. Затем дошла до станции метро «Сёдра» и села на поезд, идущий в северном направлении.
Инспектор криминальной полиции Соня Мудиг и Эрика Бергер пожали друг другу руки. В буфетной нише, куда они сразу направились за кофе, Соня заметила, что все кружки непарные и снабжены рекламой различных политических партий, профсоюзных организаций и предприятий.
– Кружки с разных предвыборных кампаний и в связи с интервью, – пояснила Эрика, протягивая кружку с логотипом LUF – Либерального молодежного союза.
Соня Мудиг провела три часа у письменного стола Дага Свенссона. Малин Эрикссон, секретарь редакции, помогала ей ориентироваться в книге и статьях Дага Свенссона, а также в материалах его исследования. Размах работы поразил Соню. Следственная группа считала пропажу компьютера Дага Свенссона невосполнимой утратой, а оказалось, что почти весь материал спокойно лежал все это время в «Миллениуме».
Микаэля Блумквиста не было в редакции, но Эрика дала Соне список бумаг, которые он взял со стола Дага Свенссона. Они относились исключительно к личности источников информации. Под конец Мудиг позвонила Бублански и описала положение дел. В итоге они решили изъять весь материал с письменного стола Дага, включая компьютер, выданный ему «Миллениумом», поскольку все это представляет интерес для следствия. Кроме того, руководитель следственного отдела сможет вернуться к вопросу об изъятии также и материала, отобранного Микаэлем Блумквистом. Соня Мудиг составила протокол изъятия, а Хенри Кортес помог ей отнести все в машину.
В понедельник к вечеру Микаэль совсем пал духом. За всю прошлую неделю он проверил десять имен из всего списка, который Даг Свенссон собирался предать гласности. Всякий раз он встречал обеспокоенного, взволнованного и перепуганного мужчину. Среднегодовой доход каждого составлял около четырех сотен тысяч крон в год. Теперь это была жалкая кучка напуганных мужчин.
Но ни в одном из случаев у Блумквиста не зародилось подозрение, что от него скрывают что-то связанное с убийством Дага Свенссона и Миа Бергман. Напротив, многие из тех, с кем он говорил, считали, что их положение сильно ухудшится в обстановке охоты на ведьм, которая развернется, когда журналисты узнают, что их имена как-то связаны с убийствами.
Микаэль открыл свой ноутбук и посмотрел, нет ли чего-нибудь нового от Лисбет. Нет, ничего. В предыдущем письме она утверждала, что клиенты проституток не представляют интереса и что он попусту тратит время. Микаэль выматерился выражением, которое Эрика Бергер определила бы как «сексистское и новоязовское одновременно». Он проголодался, но готовить еду не хотелось. К тому же Микаэль уже две недели не покупал продукты, если не считать мелкую ерунду из соседнего магазинчика. Надев пиджак, он спустился в греческий ресторанчик на Хорнсгатан и заказал баранину, жаренную на гриле.
Лисбет Саландер сделала пару неприметных кругов вокруг ближайших зданий, а затем зашла в нужный подъезд. Это были низкие панельные дома, вероятно, с плохой изоляцией и вряд ли подходящие для ее целей. Журналист Пер-Оке Сандстрём жил в угловой квартире на третьем, последнем этаже. Лестница шла выше, на чердак, что было вполне приемлемо. Света не было во всех окнах квартиры, что, по-видимому, означало отсутствие ее хозяина.
Прогулявшись несколько кварталов до пиццерии, Лисбет заказала гавайскую пиццу, села в углу и раскрыла вечернюю газету. Было почти девять, когда она купила кофе с молоком в киоске «Пресс-бюро» и вернулась к нужному зданию. Окна в квартире были по-прежнему темными. Лисбет зашла в подъезд, поднялась и села неподалеку от чердака, откуда был виден вход в квартиру Пера-Оке Сандстрёма. Она пила кофе и ждала.
Инспектору криминальной полиции Хансу Фасте повезло: он наконец напал на след двадцативосьмилетней Силлы Нурен, лидера сатанинской группы «Персты дьявола». Этот след отыскался в студии «Рисент трэш рекордс», расположенной в промышленном здании в районе Эльвше, пригороде Стокгольма. Шок, который он испытывал, по своим масштабам был сравним разве что с тем, который пережили португальцы, впервые наткнувшись на индейцев Карибского бассейна.
После нескольких безуспешных попыток узнать что-то у родителей Силлы Нурен Фасте больше повезло с ее студией звукозаписи, где она, по словам сестры, «помогала» в записи альбома группы «Колд вакс» из Борлэнге. Про эту группу Фасте никогда ничего не слышал и почему-то думал, что ее члены – двадцатилетние парни. Уже в коридоре возле студии его накрыла такая волна звука, что у него дух занялся. Понаблюдав за «Колд вакс» через стеклянную стену, он подождал, пока в звуковой волне не наступил просвет.
У Силлы Нурен были длинные, черные как смоль волосы с красными и зелеными прядями и черный как сажа макияж. Это была низкорослая пышка, одетая в короткую кофточку, обнажавшую живот с пирсингом в пупке, и с ремнем с заклепками вокруг бедер. Смотрелась она как героиня какого-нибудь французского фильма ужасов.
Фасте протянул свое удостоверение и попросил разрешения поговорить с нею. Жуя резинку, Силла оглядела его подозрительным взглядом. Наконец она ткнула пальцем в какую-то дверь и повела его в комнату типа буфетной. При входе Ханс чуть не споткнулся о мешок с мусором, оставленным прямо на дороге. Силла Нурен налила из-под крана воды в пустую бутылку, выпила примерно половину, села за стол и закурила сигарету. На Фасте уставились ярко-голубые глаза. Он вдруг забыл, с чего надо начать.
– Что значит «Рисент трэш рекордс»? – спросил он.
Она недовольно поморщилась.
– Это звукозаписывающая фирма, выпускающая диски новых молодых групп.
– А в чем тут ваша роль?
– Я – техник звукозаписи.
Фасте посмотрел на нее.
– Получили специальное образование?
– Не-а. Сама научилась.
– И с этого можно прожить?
– А почему это вас интересует?
– Да просто спросил. Я думаю, вы читали про Лисбет Саландер последние дни?
Она кивнула.
– У нас есть сведения, что вы с ней знакомы. Это правда?
– Возможно.
– Так правда или нет?
– Зависит от того, что вам надо.
– Мне надо найти объявленную в розыск психичку, совершившую тройное убийство. Я ищу информацию о Лисбет Саландер.
– Я ее не видела с прошлого года.
– Когда вы с ней встретились в последний раз?
– Осенью почти два года назад, в «Мельнице». Она там появлялась, а потом перестала.
– А вы пробовали с ней связаться?
– Звонила ей на мобильник несколько раз, потом телефонный номер отключили.
– А вы не знаете, как ее найти?
– Нет.
– Что такое «Персты дьявола»?
Силла Нурен ухмыльнулась.
– А вы что, газет не читаете?
– Почему это?
– В них ведь написано, что мы – группа сатанисток.
– А это так и есть?
– Как думаете, я похожа на сатанистку?
– А как она выглядит?
– Да уж… Не знаю, где больше кретинов – в полиции или прессе.
– Слушайте, милочка, речь ведь идет о серьезных делах.
– Сатанистки ли мы?
– Хватит трепаться, отвечайте на мои вопросы.
– А какие у вас вопросы?
Зажмурившись, Ханс Фасте вспомнил, как несколько лет назад, в рамках сотрудничества и обмена опытом, он ездил в Грецию. Тамошние полицейские, имея много собственных проблем, обладали большими преимуществами. Начни Силла Нурен валять дурака в Греции, он пригнул бы ее и врезал раза три дубинкой. А Ханс стоял и смотрел на нее.
– Состояла ли Лисбет Саландер в «Перстах дьявола»?
– Не думаю.
– Что вы имеете в виду?
– Лисбет слон на ухо наступил больше, чем кому-либо. Слух у нее был никудышний.
– Слух?
– Ну, трубу от барабана по звуку она еще могла отличить, но дальше этого ее музыкальные способности не шли.
– Но я спросил, состоял ли она в группе «Персты дьявола»?
– Я и ответила на этот вопрос. Чем же еще, черт возьми, занимались «Персты дьявола»?
– Чем же?
– Вы же ведете следствие, читая идиотские газеты.
– Отвечайте на вопрос.
– «Персты дьявола» были рок-группой. В середине девяностых годов у нас была компания девушек, любительниц тяжелого рока, и мы поигрывали для собственного удовольствия. Нам хотелось, чтобы нас заметили, и мы использовали знак пентаграммы и немного симпатии к дьяволу. А потом наша группа распалась, и теперь я – единственная из всех нас, оставшаяся в мире музыки.
– И Саландер не входила в группу?
– Я же сказала.
– Почему же наши источники утверждают, что Саландер была членом группы?
– Потому что ваши источники – такие же мудаки, как журналисты.
– Объясните.
– Нас было пять девушек в ансамбле, и мы потом продолжали иногда встречаться. Раньше собирались раз в неделю в «Мельнице», а теперь – примерно раз в месяц. Но мы в контакте друг с другом.
– А что вы делаете, когда встречаетесь?
– А что люди вообще делают в «Мельнице», как думаете?
Фасте вздохнул.
– Значит, встречаетесь, чтобы тяпнуть?
– Мы обычно пьем пиво, треплемся. А что вы делаете, когда встречаетесь с приятелями?
– А Лисбет Саландер тут с какого боку-припеку?
– Я познакомилась с ней в вечерней школе, когда мне было восемнадцать. Иногда она заглядывала в «Мельницу» и пила с нами пиво.
– Значит, «Персты дьявола» – это не организация?
Силла Нурен посмотрела на него так, будто он с Луны свалился.
– Вы лесбиянки?
– А по морде не дать?
– Отвечайте на вопрос.
– Не ваше дело, кто мы.
– Остыньте и не провоцируйте меня.
– Ну, как же. Полиция заявляет, что Лисбет Саландер убила троих, а ко мне пристает с вопросами о моей сексуальной ориентации… Шли бы вы куда подальше.
– Эй, я ведь и задержать вас могу!
– Интересно, за что? Между прочим, забыла вам сказать, что учусь на юридическом уже три года и что мой отец – Ульф Нурен из адвокатской конторы «Нурен и Кнаппе». Так что увидимся в суде.
– Я думал, вы работаете в музыкальном бизнесе.
– Работаю, для собственного удовольствия. Уж не думаете ли вы, что на это можно прожить?
– Понятия не имею, на что вы живете.
– Сатанизмом и лесбийством я не зарабатываю, если это то, что вы подумали. Но если вы исходите из этого в охоте на Лисбет Саландер, тогда мне ясно, почему вы до сих пор ее не нашли.
– А вы знаете, где она?
Силла Нурен начала крутить верхней частью туловища и водить руками в воздухе перед собой.
– Я чувствую, что она близко… подождите, я настрою телепатическую связь…
– Хватит уже!
– Слушайте, я же сказала, что не слышала о ней уже почти два года. Не имею ни малейшего понятия, где она. Еще чего вам надо?
Соня Мудиг включила компьютер Дага Свенссона и весь вечер просидела, составляя каталог того, что было на жестком диске и на дискетах. Книгой Дага она зачитывалась до одиннадцати вечера.
Соня сделала два заключения. Во-первых, обнаружила, что Даг Свенссон был отличным писателем, к тому же прекрасно знавшим механизм секс-торговли. Вот было бы здорово, если бы он мог прочитать несколько лекций на эту тему в Высшей школе полиции! Его знания были бы отличным подспорьем. Хансу Фасте, например, очень пригодились бы познания Свенссона.
Во-вторых, Соня теперь поняла точку зрения Микаэля Блумквиста, что исследования Дага могли породить мотив его убийства. Обнародование информации о секс-покупателях, которое планировал Свенссон, не просто повредило бы репутации нескольких людей. Это было безжалостное разоблачение. Несколько известных особ, выступавших судьями на процессах по сексуальным правонарушениям или принимавших участие в общественных дебатах, были бы полностью уничтожены. Микаэль Блумквист прав: в книге есть мотив убийства.
И все же, даже если кто-то из секс-покупателей, рисковавших разоблачением, решил убить Дага Свенссона, это никак не было связано с адвокатом Нильсом Бьюрманом. Он вообще не фигурировал в материалах Дага, а это не только решительно ослабляло доводы Микаэля Блумквиста, но и серьезно говорило в пользу гипотезы единственной подозреваемой – Лисбет Саландер.
При всей неясности мотивации убийства Дага Свенссона и Миа Бергман Лисбет имела привязку к месту преступления и орудию убийства. Такие отчетливые технические доказательства было трудно интерпретировать иначе, и они указывали именно на Саландер как на человека, произведшего смертельные выстрелы в квартире в Эншеде.
А тут еще и оружие, непосредственно связанное с убийством адвоката Бьюрмана… В этом деле существовала несомненная личная связь, а возможно, и мотив. Если принять во внимание художество на животе Бьюрмана, можно думать о какой-то форме сексуального насилия или садомазохистских отношений между ним и Лисбет. Сомнительно, чтобы Бьюрман мог добровольно подставить свое тело для такой странной татуировки. Это предполагало либо его наслаждение от такого рода унижения, либо – если это была сама Саландер – что он был поставлен в беспомощное положение. О том, как все это реально происходило, Мудиг и гадать не хотелось.
Любопытно, что Петер Телеборьян утверждал, что насилие со стороны Лисбет Саландер было всегда направлено против тех, кого она по какой-то причине считала представляющими угрозу, или тех, кто ее обидел.
Соне Мудиг припомнилось сказанное о Лисбет Саландер Телеборьяном. Казалось, что ему искренне хотелось защитить ее; что ему было бы неприятно, если бы его бывшая пациентка пострадала. В то же время расследование существенным образом опиралось на его анализ личности Саландер как социопатки на грани психоза.
Не в рациональном, а в эмоциональном плане теория Микаэля Блумквиста была привлекательнее.
Чуть прикусив губу, Мудиг попыталась представить себе какой-нибудь вариант, отличный от сценария «Лисбет Саландер – единственная убийца». Наконец она взяла авторучку и нерешительно написала строку в блокноте перед собой:
«Два абсолютно разных мотива? Двое убийц? Одно орудие убийства!»
В голове у нее промелькнула какая-то ускользающая мысль, которую ей так и не удалось сформулировать, но записанные вопросы Соня хотела поднять завтра на утреннем заседании Бублански. Необъяснимым образом она вдруг почувствовала, что роль Саландер в качестве единственного убийцы потеряла для нее всякую привлекательность.
Затем Мудиг решила, что на сегодня хватит, выключила компьютер и заперла диски в письменном столе. Надев куртку и погасив настольную лампу, она собиралась запереть дверь своего кабинета, как вдруг услышала звук в конце коридора. Брови ее сдвинулись. Она-то считала, что осталась единственной из всего отдела на работе. Дойдя по коридору до комнаты Ханса Фасте, Соня увидела, что дверь приоткрыта, и услышала, что он разговаривает по телефону.
– Это, конечно, сводит концы с концами, – услышала она его голос.
Постояв в нерешительности, Мудиг собралась с духом и постучала по дверному косяку. Ханс Фасте удивленно уставился на нее. Она приветственно помахал ему рукой.
– Мудиг все еще на работе, – сообщил Фасте по телефону. Он слушал, но не спускал глаз с Сони. – Ладно, я ей передам, – произнес Ханс и положил трубку. – Бубла, – пояснил он. – А ты чего хочешь?
– А что там сводит концы с концами? – спросила она.
Он изучающе взглянул на нее.
– Подслушиваешь за дверью?
– Нет. Твоя дверь была открыта, и ты произнес эти слова, когда я постучала.
Фасте пожал плечами.
– Я позвонил Бубле рассказать, что государственная криминалистическая лаборатория выдала наконец кое-что пригодное.
– Вот оно что.
– У Дага Свенссона был мобильник с симкой компании «Комвик», и они наконец-то составили список его разговоров. Разговор с Микаэлем Блумквистом в двадцать часов двенадцать минут подтверждается. Так что Блумквист действительно был на ужине у своей сестры.
– Хорошо, но не думаю, чтобы Блумквист имел какое-то отношение к убийству.
– Я тоже. Но Даг Свенссон в тот вечер сделал еще один звонок, в двадцать один тридцать четыре. Разговор длился три минуты.
– Ну и что?
– Он звонил адвокату Нильсу Бьюрману, домой. Так что между двумя этими убийствами есть какая-то связь.
Соня Мудиг медленно опустилась в кресло для посетителей.
– Давай, присаживайся, пожалуйста.
Она не отреагировала на эту реплику.
– Так. Как выглядит роспись по времени? Вскоре после восьми Даг Свенссон звонит Микаэлю Блумквисту и договаривается о встрече позже вечером. В половине десятого Свенссон звонит Бьюрману. Под самое закрытие табачного магазинчика Саландер покупает сигареты в Эншеде. В начале двенадцатого Микаэль Блумквист с сестрой приезжают в Эншеде и в двадцать три одиннадцать звонят в городскую дежурную службу.
– Вроде все так, мисс Марпл!
– Но ведь ничего не сходится. По заключению патологоанатома, Бьюрман был застрелен между десятью и одиннадцатью вечера. Саландер в это время находится уже в Эншеде. Мы же исходили из того, что Саландер сначала убила Бьюрмана, а потом – пару в Эншеде.
– Ничего это не значит. Я снова говорил с патологоанатомом. Тело Бьюрмана было обнаружено только на следующий день вечером, почти сутки спустя. Патологоанатом считает, что временной интервал его смерти может сдвигаться на час.
– Но Бьюрман – безусловно, первая жертва, потому что орудие убийства было обнаружено в Эншеде. Это означало бы, что Саландер убила Бьюрмана где-то сразу после двадцати одного часа тридцати четырех минут – и тут же помчалась в Эншеде, чтобы купить сигареты в табачном магазине. Разве этого времени хватило бы, чтобы доехать от площади Уденплан до Эншеде?
– Ну да, хватило бы. Она ведь не общественным транспортом пользовалась, как мы думали раньше. У нее была машина. Мы с Сонни Боманом недавно проехали тот самый отрезок пути, и нам вполне хватило времени.
– Но затем проходит час, прежде чем она стреляет в Дага Свенссона и Мию Бергман. Что она делала все это время?
– Пила с ними кофе. У нас есть ее отпечатки пальцев на кофейных чашках.
Фасте с триумфальным видом посмотрел на Соню. Она вздохнула и помолчала.
– Ханс, для тебя все это лишь вопрос престижа. Иногда ты ведешь себя как скотина и можешь довести человека до ручки, но я постучалась к тебе попросить прощения за пощечину. Я не имела права.
Он не отрываясь смотрел на нее.
– Если ты считаешь меня скотиной, то я думаю, что ты абсолютно непрофессиональна и что в полиции тебе не место. Во всяком случае, на этом уровне.
У Сони Мудиг на языке крутились разные ответы, но она лишь пожала плечами и поднялась.
– Ладно. Теперь мы знаем, какого мнения придерживаемся друг о друге, – сказала она.
– Да, выяснили. И поверь, тебе тут недолго осталось шататься.
Соня Мудиг закрыла за собой дверь громче, чем собиралась. «Не давай этому ослу разозлить себя», – думала она, спускаясь в гараж за своей машиной. Ханс Фасте самодовольно улыбнулся в сторону закрытой двери.
Только Михаил Блумквист зашел в свою квартиру, как зазвонил его мобильник.
– Привет, это Малин. Говорить можешь?
– Конечно.
– Вчера меня вдруг осенило.
– Давай, рассказывай.
– Я снова перечитала подборку газетных вырезок об охоте на Саландер, которую мы собирали в редакции, и нашла большой разворот, относящийся к истории ее болезни и обстоятельствам жизни в связи с психиатрическим лечением.
– Ну?
– Может быть, это и несущественно, но я удивилась, потому что в ее биографии есть пробел.
– Пробел?
– Ну да. Там приводят массу деталей обо всех неурядицах, в которых она была замешана в школе, – столкновения с учителями, одноклассниками и все в таком роде…
– Помню-помню. Была какая-то учительница, утверждавшая, что боялась Лисбет, когда та училась в средней школе.
– Биргитта Миоос.
– Она самая.
– Есть масса деталей о том периоде, когда Лисбет лежала в детской психиатрической больнице, а потом полно деталей о ее жизни в приемных семьях, о случае в метро и о прочем.
– Ясно. Ну и?..
– Ее забрали в больницу как раз накануне ее тринадцатого дня рождения.
– Да.
– Но ни слова не говорится о том, почему.
Микаэль помолчал.
– Ты хочешь сказать, что…
– Я хочу сказать, что если двенадцатилетнюю девочку госпитализируют в психушку, то этому должно предшествовать что-то вызвавшее эту госпитализацию. А в случае с Лисбет это должна была быть какая-то особенно мощная вспышка, и это не могло не отразиться в ее биографии. А между тем ничего подобного нет.
Микаэль нахмурился.
– Малин, у меня есть сведения из надежного источника, что существует полицейское расследование, касающееся Лисбет, датированное февралем 1991 года, когда ей было двенадцать лет. Это расследование не имеет регистрационного номера. Я как раз хотел попросить тебя разыскать его.
– Если было расследование, то у него, естественно, должен быть регистрационный номер. Иначе это нарушение закона. А ты точно это знаешь?
– Нет, но мой источник утверждает, что расследование не зарегистрировано.
Малин помолчала.
– А у тебя надежный источник?
– Очень даже.
Малин еще помолчала. Оба, она и Микаэль, думали в одном направлении.
– Полицейская служба безопасности, – сказала Малин.
– Бьёрк, – присовокупил Блумквист.
Вторник, 5 апреля
Пер-Оке Сандстрём, внештатный журналист сорока семи лет, вернулся в свою квартиру в Солне после полуночи. Он немного выпил и теперь чувствовал, как у него все время сосет под ложечкой. Весь день прошел в пустом времяпровождении. Он не находил себе места от страха.
Прошло уже две недели с тех пор, как Даг Свенссон был застрелен в Эншеде. Ошалело слушая новости по телевизору в тот вечер, Сандстрём почувствовал облегчение и надежду: Свенссон был мертв, а значит, публикации книги о трафике проституток, в которой тот собирался выставить напоказ Сандстрёма, скорее всего, не будет. «Вот черт, одной лишней шлюхи оказалось достаточно, чтобы попасть в историю», – подумал он.
Его переполняла жгучая ненависть к Дагу Свенссону. Как он упрашивал, умолял, на коленях ползал перед этой скотиной…
На следующее утро после убийства Сандстрём был слишком возбужден от радости, чтобы мыслить здраво. Размышлять всерьез он начал только на следующий день. Поскольку Даг Свенссон работал над книгой, где он, Пер-Оке, характеризовался как насильник с педофильским уклоном, то, возможно, и полиция начнет раскапывать его прегрешения. Господи… Да его же могут заподозрить в убийстве!
Тревога слегка улеглась, когда физиономия Лисбет Саландер стала появляться на первой странице чуть ли не в каждой газете. «Кто, черт побери, эта Лисбет Саландер?» – крутилось у него в голове. Он никогда о ней не слышал. Полиция же определенно считала ее главной подозреваемой, а прокурор уже уверенно высказался о том, что расследование приближается к завершению. По собственному опыту Сандстрём все же знал, что журналисты обычно не выбрасывают собранные материалы и сделанные записи. «Миллениум», этот дерьмовый журнальчик с неоправданной репутацией серьезного… Все они одним миром мазаны: подкапываются под людей, вопят и гадят.
Он не знал, как далеко продвинулась работа над книгой. Он не знал, что им известно, а спросить было некого. Такое чувство, что он находился в вакууме.
Всю прошлую неделю его бросало то в панику, то в эйфорию. Полиция с ним не связывалась. Может быть, все обойдется? Говорят же, что дуракам везет. Но если облом, то жизнь его кончена.
Вставив ключ в замок и повернув его, он открыл дверь – и тут же услышал шорох за спиной, а затем почувствовал парализующую боль в пояснице.
Гуннар Бьёрк еще не спал, когда раздался телефонный звонок. Одетый в пижаму и халат, он сидел на кухне, не зажигая свет, и думал над своей дилеммой. Никогда раньше за всю свою многолетнюю карьеру у него не было ничего похожего на нынешнюю тяжелую ситуацию.
Сначала Бьёрк не собирался брать трубку. Бросив взгляд на часы, он увидел, что уже половина двенадцатого. Но телефон продолжал звонить, и после десятого сигнала он не устоял. Вдруг что-то важное?
– Это Микаэль Блумквист, – произнес голос на другом конце.
«Какого черта?» – подумал Бьёрк.
– Уже за полночь, и я спал.
– Извините. Просто я подумал, что вам будет интересно то, что я могу вам сказать.
– Что вам нужно?
– Завтра утром в десять я даю пресс-конференцию в связи с убийством Дага Свенссона и Миа Бергман.
У Гуннара Бьёрка перехватило в горле.
– Я собираюсь сообщить о деталях секс-торговли из книги Дага Свенссона, которую он почти закончил. Единственным клиентом, которого я собираюсь назвать по имени, будете вы.
– Вы же обещали дать мне время…
Услышав страх в своем голосе, он осекся.
– Прошло несколько дней, а вы обещали перезвонить мне после выходных. Завтра у нас вторник. Так что либо вы мне все выкладываете, либо я завтра провожу пресс-конференцию.
– Если вы созовете пресс-конференцию, то никогда ничего не узнаете о Зале.
– Возможно. Но тогда это не будет меня касаться. Вам придется вместо меня иметь дело с полицейскими, ведущими расследование, – ну, и, конечно, со всеми журналистами страны.
Возможностей для сделки на условиях Бьёрка не оставалось.
Он согласился встретиться с Микаэлем Блумквистом и сумел сдвинуть день встречи на четверг – еще одна небольшая передышка. Но он был готов.
Итак, пан или пропал.
Сандстрём не знал, сколько времени провел без сознания. Очнувшись, он понял, что лежит на полу в гостиной. Болело все тело, и он не мог пошевелиться. Постепенно он осознал, что руки у него связаны за спиной чем-то вроде изоляционной ленты и ноги перевязаны. Рот тоже был заклеен липкой лентой. В комнате горел свет, а жалюзи были опущены. Было неясно, что произошло.
Пер-Оке расслышал звук, доносившийся вроде из его кабинета. Он замер и прислушался: кто-то выдвигал и задвигал ящики письменного стола. «Неужели ограбление?» – подумал он, слыша, как кто-то роется в его ящиках, как шуршит бумага.
Целую вечность спустя он услышал шаги, попытался повернуть голову, но не смог никого увидеть. Он постарался хранить спокойствие.
Вдруг Пер-Оке почувствовал, как через его голову перекинули веревочную петлю и затянули на шее. С перепугу он чуть не обделался. Подняв взгляд, увидел, как веревка, идущая от петли, поднимается к блоку, закрепленному на крюке, где когда-то висела люстра. Злоумышленник обошел вокруг него и попал в поле зрения. Первой стала видна пара черных сапожек маленького размера.
Кого ожидал увидеть Сандстрём, он и сам не знал, но, подняв глаза, пережил что-то вроде шока. Сначала он не узнал в ней ту психопатку, чья фотография пялилась на вас с первых страниц всех газет, выставленных на витрины, со времени прошедшей Пасхи. Она не была похожа на свою фотографию – теперь коротко стриглась. Одета она была во все черное: черные джинсы, короткую открытую хэбэшную куртку, черную майку и черные перчатки.
Но самым пугающим было ее лицо, покрытое гримом: черная помада на губах, подведенные черным глаза, драматически выделенные черно-зеленым тени на веках и под глазами. Все остальное на лице было закрашено белилами. Кроме того, от левого виска к подбородку все лицо пересекла широкая красная полоса.
Эта гротескная маска придавала ей совершенно безумный вид.
Его мозг отказывался воспринимать увиденное, настолько все было невероятным.
Лисбет Саландер держала в руках конец веревки, за который дернула. Сандстрём почувствовал, как веревка врезалась в горло и на несколько секунд прервала его дыхание. Он старался подтянуть ноги. Ей же, благодаря блоку и талям, почти не приходилось прилагать усилий, чтобы поставить его на ноги. Когда Пер-Оке поднялся перед ней во весь рост, она перестала тянуть за веревку и намотала ее на трубку, подводящую к батарее отопления, а затем завязала двойным морским узлом.
После этого Саландер исчезла из вида, оставив его одного минут на пятнадцать. Вернувшись, придвинула стул и села напротив него. Он старался избегать ее взгляда с разрисованного лица, но у него это плохо получалось. На стол она положила пистолет. Его пистолет. Она обнаружила его в обувной коробке в гардеробе. «Кольт М1911». Этот не вполне легальный пистолет хранился у него несколько лет. Он как-то купил его по случаю у знакомого, просто ради хохмы, и даже ни разу не попробовал выстрелить. Прямо у него на глазах Саландер вынула магазин, вставила патроны, затем загнала магазин на место и отправила патрон в ствол. Пер-Оке Сандстрём был готов вот-вот лишиться чувств, но заставил себя выдержать ее взгляд.
– Не понимаю, почему мужчины так любят запечатлевать свои извращения, – сказала она.
Это было произнесено спокойным, ледяным тоном. Саландер говорила тихо, но отчетливо, протягивая фотографию, отпечатанную с его жесткого диска.
– Это, вероятно, эстонка Инес Хаммуярви, семнадцати лет, из поселка Риепалу неподалеку от Нарвы. Неплохо развлекся?
Вопрос был чисто риторический – Пер-Оке Сандстрём не мог ответить, его рот был заклеен лентой, а мозг был не в состоянии построить ответ. Фотография изображала… «Господи, зачем я только сохранил фотографии», – мелькнуло в мозгу.
– Ты знаешь, кто я? Кивни.
Пер-Оке кивнул.
– Ты – садистская свинья, подонок и насильник.
Он не шевелился.
– Кивни.
Он кивнул. На глаза его вдруг навернулись слезы.
– Сейчас я тебе объясню правила, – начала она. – На мой взгляд, тебя следовало бы прикончить немедленно. Переживешь ли ты эту ночь, мне безразлично. Тебе ясно?
Он кивнул.
– В нынешней ситуации от тебя вряд ли ускользнуло, что я сумасшедшая, привыкшая убивать людей, в особенности мужчин.
Саландер показала пальцем в сторону вечерних газет, которые он сложил на столе в гостиной.
– Я собираюсь снять клейкую ленту с твоего рта. Если ты закричишь или даже повысишь голос, я отключу тебя вот этим.
И она подняла электрошокер.
– Эта фурия выстреливает зарядом семьдесят пять тысяч вольт. В следующий раз там будет примерно шестьдесят, потому что один раз я ее использовала и не перезарядила. Тебе ясно?
Он удивленно смотрел на нее.
– Это означает, что твои мышцы перестанут действовать. Через это ты уже прошел у дверей при входе.
Она улыбнулась ему.
– А это значит, что ноги не смогут держать тебя и ты сам себя повесишь. Отключив тебя, я просто встану и уйду отсюда.
Сандстрём кивнул. «Господи, да это же чокнутая убийца!» – подумал он и почувствовал, как слезы снова безудержно полились из его глаз. Он зашмыгал носом.
Она поднялась и сорвала ленту с его рта. Ее мерзкое размалеванное лицо оказалось в сантиметре от него.
– Молчи, – приказал она. – Ни слова. Заговоришь без разрешения – отключу тебя.
Саландер подождала, пока он перестанет шмыгать носом и встретится с ней взглядом.
– У тебя есть только одна возможность пережить эту ночь, – обещала она. – Только одна, двух уже не будет. Я задам тебе несколько вопросов. Если ты на них ответишь, я сохраню тебе жизнь. Кивни, если ты все понял.
Он кивнул.
– Если откажешься отвечать хоть на один вопрос, отключу тебя. Тебе ясно?
Он кивнул.
– Если обманешь или будешь увиливать, отвечая, отключу тебя.
Он кивнул.
– Я с тобой торговаться не собираюсь. Второго шанса у тебя не будет. Либо ты сразу ответишь на мои вопросы, либо умрешь. Ответишь приемлемо, останешься в живых. Проще некуда.
Пер-Оке кивнул. Он ей верил, и выбора у него не было.
– Пожалуйста, – пробормотал он. – Я не хочу умирать.
Саландер строго взглянула на него.
– Только от тебя зависит, жить тебе или умереть. Но ты только что нарушил мое первое правило: не говорить без моего разрешения.
Сандстрём сжал губы и подумал: «Господи, она же совершенно сумасшедшая».
Микаэль Блумквист чувствовал такое напряжение и беспокойство, что просто не знал, куда деваться. В конце концов он надел куртку, шарф и пошел бродить. Без всякой цели прошел сначала мимо станции «Сёдра», затем мимо полукруга здания «Бофилс Боге» и, наконец, оказался в своей редакции на Гетгатан. В рабочем помещении было темно и тихо. Микаэль решил не зажигать свет, но включил кофеварку, сел на подоконник и стал смотреть на Гетгатан, ожидая, пока вода пройдет через фильтр. Ему хотелось разложить свои мысли по полочкам. Расследование убийств Дага Свенссона и Миа Бергман казалось ему разбитым мозаичным панно, где некоторые куски хорошо различимы, а некоторые вообще утрачены. В этом панно был сюжет, едва угадываемый, но неясный для глаза. Слишком много кусков недоставало.
Сомнения мучили его. «Она вовсе не убийца-псих», – напомнил он себе. Она написала, что не убивала Дага и Мию, и он ей верил. Но каким-то непонятным образом Лисбет все же была внутренне связана с тайной убийства.
Микаэль начал немного критически пересматривать свою теорию, на которой настаивал с того момента, как побывал в квартире в Эншеде. Он исходил из казавшейся ему очередной предпосылки, что репортаж Дага Свенссона о трафикинге был единственным мыслимым мотивом убийства Дага и Миа. Теперь Микаэль склонялся к признанию разумности аргументов Бублански, что это не объясняет убийства Бьюрмана.
Саландер писала, что на клиентов проституток можно наплевать, а сосредоточиться надо на Зале. Как это сделать? Что она имела в виду? Что за непростой человек? Неужели нельзя сказать ясно и определенно?
Вернувшись в буфетную, Микаэль налил кофе в кружку с эмблемой «Молодых левых», а потом сел на диван в центре комнаты, положил ноги на кофейный столик и закурил непозволительную сигарету.
Бьёрк – это список клиентов, а Бьюрман – это Саландер. Не случайно и то, что оба – и Бьюрман, и Бьёрк – работали на полицейскую службу безопасности. А тут еще пропавшее дело, относящееся к Лисбет Саландер…
Может быть, существует не один мотив?
Микаэль замер и пытался подхватить эту мысль, посмотреть с другого угла зрения.
Не могла ли сама Лисбет Саландер быть мотивом?
У него крутилась мысль, которую он пока не мог облечь в слова. Это было еще что-то непродуманное; Микаэль даже самому себе не мог пока объяснить, что имел в виду, предполагая, что сама Лисбет Саландер могла послужить мотивом убийства. У него появилось смутное ощущение, что он что-то нащупал.
Теперь Микаэль понял, что слишком устал, вылил кофе, пошел домой и лег спать. В постели, лежа в темноте, он снова пытался нащупать ту ниточку и пролежал пару часов, пытаясь добраться до того, что же он имел в виду.
Лисбет Саландер зажгла сигарету и удобно откинулась на спинку стула перед ним. Сев нога на ногу, она сосредоточила на нем пристальный взгляд. Такого пронзительного взгляда Пер-Оке Сандстрём еще не встречал. Когда она заговорила, голос ее был по-прежнему негромким.
– В январе 2003 года ты в первый раз был в квартире Инес Хаммуярви в Норсборге. Тогда ей только что исполнилось шестнадцать лет. Зачем ты к ней явился?
Пер-Оке Сандстрём не знал, что ответить. Он не мог объяснить, как все началось и почему он…
Саландер подняла руку с электрошокером.
– Я… не знаю. Я хотел ее – она была такая красивая.
– Красивая? И ты решил, что можешь трахать ее, связав.
– Она не возражала. Клянусь. Она была согласна.
– Ты заплатил ей?
Пер-Оке Сандстрём прикусил язык.
– Нет.
– Почему? Это же была шлюха. А шлюхам обычно платят.
– Она… она была подарком.
– Подарком? – переспросила Саландер голосом, в котором появились угрожающие нотки.
– Предложив ее, со мной расплатились за услугу, которую я оказал одному человеку.
– Пер-Оке, – нравоучительным тоном произнесла Лисбет, – ты ведь не собираешься увильнуть от ответа на вопрос?
– Клянусь. Я отвечу на все вопросы. Я не буду врать.
– Хорошо. Какую услугу и какому человеку?
– Я привез в Швецию анаболические стероиды. Я делал в Эстонии репортаж, поехал с несколькими знакомыми и взял таблетки в машину. Я был вместе с парнем по имени Харри Ранта, хотя его в машине не было.
– Как ты познакомился с Харри Рантой?
– Мы давно знакомы, еще с восьмидесятых годов. Он просто приятель, с которым можно сходить в пивную.
– И этот Харри Ранта отдал тебе Инес Хаммуярви в… подарок?
– Да… то есть нет. Это было уже позже, здесь, в Стокгольме. Это сделал его брат Атхо Ранта.
– Ты что же, хочешь сказать, что Атхо Ранта постучал к тебе в дверь и спросил, не хочешь ли ты прокатиться в Носборг и потрахаться с Инес?
– Нет… я был… у нас была… вечеринка в… Вот черт, не помню, где она была…
Его вдруг проняла дрожь, и он почувствовал, как подкашиваются колени. Ему пришлось приложить усилие к тому, чтобы удержаться на ногах.
– Отвечай спокойно и продуманно, – сказала Лисбет Саландер. – Я не собираюсь тебя вешать, если тебе нужно собраться с мыслями. Но как только я почувствую, что ты юлишь, тебе сразу конец…
Она подняла брови, и ее лицо вдруг приняло ангельское выражение, если ангельским может быть лицо, скрытое гротескной маской.
Пер-Оке Сандстрём кивнул и сглотнул слюну. Ему хотелось пить, во рту пересохло, и он чувствовал на шее натянутую веревку.
– Не важно, где ты пьянствовал. Как получилось, что Атхо Ранта предложил тебе Инес?
– Мы болтали о… мы… я рассказал, что мне хочется… – и он начал плакать.
– Ты сказал, что хочешь получить одну из его шлюх.
Он кивнул.
– Я был пьян, а он сказал, что ее нужно… нужно…
– Что нужно?
– Атхо сказал, что ее нужно наказать. Что она стала своенравной – не желала делать то, что он хотел.
– А что он от нее хотел?
– Чтобы она зарабатывала для него телом. Он предложил мне, чтобы я… Я был пьян и не соображал, что делаю. Я не хотел… Прости меня.
Она фыркнула.
– Просить прощение нужно не у меня. Значит, ты предложил Атхо помощь в том, чтобы проучить ее, и вы поехали к ней домой.
– Нет, это было не так.
– Расскажи как. Зачем ты поехал с Атхо домой к Инес?
– Поехал, потому что хотел ее, а она была продажная. Инес жила у знакомой Харри Ранты. Не помню, как ее звали. Атхо привязал Инес к кровати, а я… я занимался с ней сексом, пока Атхо смотрел.
– Нет, ты… не сексом занимался, а насилием.
Пер-Оке промолчал.
– А что сказала Инес?
– Ничего.
– Она сопротивлялась?
Он покачал головой.
– Значит, ей нравилось, как пятидесятилетний ублюдок привязал и трахает ее.
– Она была пьяная. Ей было наплевать.
Лисбет мрачно вздохнула.
– Ну, и с тех пор ты продолжал к ней наведываться.
– Она была… Она хотела меня.
– Вранье.
Сандстрём подавленно взглянул на Лисбет Саландер и кивнул.
– Я… я изнасиловал ее, а Харри и Атхо разрешили. Они хотели… хотели ее проучить.
– Ты им заплатил?
Он кивнул.
– Сколько?
– Немного, по дружбе – я ведь помогал с контрабандой.
– Сколько?
– Несколько тысяч за все в целом.
– На одной из фотографий Инес снята здесь, в твоей квартире.
– Харри ее привез. – Он снова зашмыгал носом.
– Значит, за несколько тысяч ты получил в свое распоряжение девушку, с которой мог делать все, что хотел. Сколько раз ты ее насиловал?
– Не помню… несколько.
– Ладно. Кто у них главарь банды?
– Они убьют меня, если я выдам их.
– Это меня не касается. Сейчас я для тебя бо́льшая головная боль, чем братья Ранта.
Саландер подняла руку с электрошокером.
– Атхо, он старший, а Харри – исполнитель.
– А кто еще в банде?
– Я знаю только Харри и Атхо. Подруга Атхо тоже в деле. Есть еще один парень, его зовут… не помню, Пелле какой-то, швед. Кто он такой – не знаю. Он наркоман, и ему дают поручения.
– А подруга Атхо?
– Сильвия, она проститутка.
Лисбет посидела, задумавшись, потом подняла взгляд.
– Кто такой Зала?
Пер-Оке побледнел. «Тот же вопрос, с которым лез Даг Свенссон», – промелькнуло у него. Он молчал так долго, что заметил, как взгляд этой ненормальной стал раздраженным.
– Не знаю, – ответил он. – Я не знаю, кто это.
Лисбет Саландер помрачнела.
– До сих пор ты вел себя прилично. Не напортачь теперь, – сказала она.
– Честное слово. Я не знаю, кто это. Журналист, которого ты убила…
Он замолчал, внезапно решив, что говорить с нею о кровавой оргии в Эншеде, наверное, не стоило.
– Ну?
– Он задавал тот же вопрос. Но я не знаю. Я бы сказал, если знал. Честное слово. Его знает Атхо.
– Ты с ним разговаривал?
– Всего минуту по телефону. Я говорил с кем-то, кого, по его словам, зовут Зала. Точнее, это он со мной говорил.
– О чем?
Пер-Оке заморгал. Капли пота со лба затекали ему в глаза, а сопли свисали до подбородка.
– Я… они опять хотели, чтобы я что-то сделал для них.
– По-моему, ты просто воду в ступе толчешь, – предупредила Лисбет Саландер.
– Они хотели, чтобы я опять поехал в Таллинн и вернулся оттуда на заранее приготовленной машине. С амфетамином. Я не хотел.
– Почему не хотел?
– Я решил, что с меня хватит. Они же гангстеры. Я хотел от них отвязаться. У меня же есть работа, обязанности.
– Хочешь сказать, что был только гангстером-любителем?
– Я вообще не такой, – жалобно промямлил он.
– Неужели? – Голос Саландер был полон такого презрения, что Сандстрём закрыл глаза. – Давай дальше. При чем тут Зала?
– Это был просто ужас.
Пер-Оке умолк, и слезы снова потекли у него по щекам. Он закусил губу так сильно, что из нее пошла кровь.
– Опять толчешь воду в ступе, – холодно напомнила Лисбет.
– Атхо несколько раз убеждал меня. Харри предупреждал, что Атхо начинает злиться на меня, и теперь неизвестно, что мне за это будет. В конце концов я согласился встретиться с Атхо. Это было в августе, в прошлом году. Мы с Харри поехали в Норсборг…
Он продолжал открывать рот, но голос его пропал. Глаза Лисбет Саландер строго сузились, и Пер-Оке снова обрел голос.
– Атхо был как невменяемый. Он жестокий человек, ты даже не можешь представить себе, какой жестокий. Он сказал, что мне уже поздно соскакивать и что, если я не сделаю то, что он поручит, мне не жить. И еще он собирался мне что-то сказать.
– Да?
– Они заставили меня ехать с ними. Поехали мы в Сёдертелье. Атхо сказал, что мне нужно нацепить на голову капюшон. Это оказался пакет, который он завязал на тесемки. Я был напуган до смерти.
– Значит, ты ехал с пакетом на голове. Что дальше?
– Машина остановилась. Где мы находимся – я не знал.
– Где они нацепили на тебя пакет?
– Подъезжая к Сёдертелье.
– Сколько времени вы после этого ехали?
– Похоже… похоже, минут тридцать. Они сказали мне выходить из машины. Это был какой-то склад.
– И что дальше?
– Харри и Атхо повели меня внутрь, там было светло. Первое, что я увидел, было тело человека на цементном полу. Он был связан и чудовищно избит.
– Кто это был?
– Кеннет Густафссон. Но имя я узнал уже позже, мне они его не называли.
– И что дальше?
– Там был еще один мужчина, такой громила, каких я никогда еще не видел. Непомерного роста и весь из сплошных мускулов.
– А лицо какое?
– Помню – блондин и с виду просто дьявол.
– А имя?
– Имя он не назвал.
– Ладно. Верзила-блондин. Еще кто-нибудь был?
– Да, еще один мужчина, какой-то истрепанный, с конским хвостом.
«Магге Лундин», – решила Лисбет.
– А еще кто?
– Только я, Харри и Атхо.
– Дальше.
– Блондин… тот громила придвинул мне стул, не сказав ни слова. Вообще, говорил только Атхо. Он объяснил, что парень на полу – болтун. Он хотел, чтобы я увидел, что бывает с теми, кто надумал дергаться.
Слезы неудержимо полились из глаз Сандстрёма.
– Опять буксуешь, – напомнила Лисбет.
– Верзила-блондин поднял парня с пола и усадил на другой стул напротив меня, примерно в метре от моего. Я посмотрел ему в глаза. Верзила встал за спиной у того, обхватил руками его шею… и… он…
– Задушил? – пришла на помощь Лисбет.
– Да… то есть нет… он сдавил его. Мне кажется, он сломал ему шею голыми руками. Я слышал, как шея сломалась, и он умер прямо перед моими глазами.
Пер-Оке Сандстрём закачался вместе с веревкой. Слезы лились неудержимо. Никогда раньше он об этом не рассказывал. Лисбет дала ему время прийти в себя.
– А что потом?
– Другой мужчина, тот, что с конским хвостом, врубил бензопилу и отпилил ему голову и кисти рук. Когда с этим было покончено, верзила подошел ко мне и обхватил ладонями мою шею. Я попробовал их оторвать, напрягся изо всех сил, но не мог пошевелить их ни на миллиметр. Он меня не душил… только долго держал руки на моей шее. Тем временем Атхо достал свой мобильник и позвонил. Он говорил по-русски. Потом вдруг сказал, что со мной хочет поговорить Зала, и приблизил трубку к моему уху.
– И что сказал Зала?
– Сказал только, что ожидает от меня исполнения поручения, о котором говорил Атхо. Он спросил, хочу ли я все еще порвать с ними. Я пообещал ему съездить в Таллинн и забрать машину с амфетамином. Что мне еще оставалось делать?
Лисбет молчала, только сумрачно смотрела на обмазанного соплями журналиста с веревкой на шее и что-то обдумывала.
– Опиши его голос.
– Не… не знаю. Обычный такой.
– Низкий или высокий?
– Низкий. Обыденный. Грубый.
– На каком языке вы говорили?
– На шведском.
– Акцент?
– Да… небольшой, но по-шведски говорил хорошо. С Атхо он разговаривал по-русски.
– Ты понимаешь по-русски?
– Немного. Но не всё. Так, чуть-чуть.
– Что сказал ему Атхо?
– Только то, что наглядный показ завершился. Больше ничего.
– Ты кому-нибудь об этом рассказывал?
– Нет.
– Дагу Свенссону?
– Нет… нет.
– Даг Свенссон был у тебя.
Сандстрём кивнул.
– Не слышу.
– Был.
– Зачем?
– Он знал, что у меня… были проститутки.
– О чем он спрашивал?
– Он хотел знать…
– Ну?
– Про Залу. Он спрашивал о нем. Это было во время его второго прихода.
– Второго?
– Он нашел меня за две недели до своей смерти. Это была наша первая встреча. А потом он опять появился за два дня до того, как ты… как он…
– До того, как я в него стреляла?
– Ну, да.
– И именно тогда он спросил про Залу?
– Да.
– Что же ты ему рассказал?
– Ничего. Я ничего не мог ему рассказать. Только признался, что разговаривал с тем однажды по телефону. Вот и всё. Я ничего не сказал ни о верзиле-блондине, ни о том, что они сделали с Густафссоном.
– Ладно. Повтори буквально, о чем тебя спросил Даг Свенссон.
– Я… он хотел что-нибудь узнать о Зале. Вот и всё.
– И ты ничего не рассказал?
– Ничего важного. Я же ничего не знаю.
Лисбет Саландер помолчала: «Он чего-то недоговаривает, – крутилось у нее в голове. В задумчивости она кусала губу. – Ну, ясное дело».
– Кому ты рассказывал о том, что у тебя был Даг Свенссон?
Сандстрём побледнел.
Лисбет покачала электрошокером.
– Я позвонил Харри Ранте.
– Когда?
Он сглотнул слюну.
– В тот же вечер, когда Даг Свенссон был у меня дома в первый раз.
Саландер еще с полчаса поспрашивала его, но он только повторялся и смог припомнить лишь несколько мелких деталей. Наконец она поднялась и положила руку на веревку.
– Ты, похоже, самое мерзкое ничтожество, какое мне только приходилось видеть. За то, что ты сделал с Инес, тебе полагается смертная казнь. Но я обещала сохранить тебе жизнь, если ты ответишь на мои вопросы, а я всегда держу свое слово.
Она нагнулась и развязала узел. Пер-Оке свалился на пол как подкошенный. Испытанное им облегчение было близко к эйфории. С пола он видел, как Саландер поставила табуретку на его журнальный столик, взобралась на нее и сняла блок. Веревку она смотала и положила в рюкзак. Минут десять пропадала в ванной. Затем послышался звук стекавшей воды. Когда она вернулась, грима на лице не было. Лицо ее было чисто вымыто и выглядело открытым.
– Развяжешься сам.
Она бросила кухонный нож на пол.
Сандстрём слышал, как Саландер долго возится в прихожей. Похоже, она переодевалась. Затем он услышал, как наружную дверь открыли и захлопнули.
Лишь через полчаса ему удалось срезать липкую ленту. Уже сев на диван в гостиной, Пер-Оке заметил, что она прихватила его «Кольт М1911».
К себе на Мосебакке Лисбет Саландер вернулась уже в пять часов утра. Сняв парик Ирене Нессер, легла спать, даже не включив компьютер и не проверив, решил ли Микаэль Блумквист загадку об исчезнувшем полицейском деле.
В девять утра она уже снова была на ногах и затем весь день во вторник разыскивала информацию о братьях Атхо и Харри Ранта.
Немало всякого числилось за Атхо Рантой, из-за чего он попал в криминальный регистр. Он был финский гражданин с эстонскими корнями, приехавший в Швецию в 1971 году. С 1972 по 1978 год работал плотником в строительной фирме «Сконска сементютериет». Его уволили после того, как он был пойман на краже, на стройке, и получил шесть месяцев заключения. С 1980 по 1982 год работал уже в значительно меньшей строительной фирме. Оттуда его выставили за неоднократное появление на рабочем месте в нетрезвом виде. До конца 80-х годов он занимался тем, что работал швейцаром, техником на предприятии, обслуживающем работу котельных, посудомойщиком и охранником в школе. Отовсюду его увольняли либо за пьянство, либо за драки и потасовки. Работа в качестве школьного охранника завершилась через несколько месяцев после начала, когда одна из учительниц заявила на него, обвиняя в грубых сексуальных преследованиях и запугиваниях.
В 1987 году его приговорили к штрафу и нескольким месяцам тюрьмы за угон машины, вождение в пьяном виде и торговлю краденым. Уже на следующий год он получил штраф за нелегальное владение оружием. В 1990 году его осудили за преступление против нравственности, но в чем оно состояло, в регистре не указывалось. В 1991 году он был обвинен в противозаконных угрозах, но был оправдан. Уже в том же году его присудили к штрафу и условному сроку за контрабанду спиртного. В 1992 году он просидел три месяца за избиение приятельницы, а также за незаконные угрозы сестре этой приятельницы. Несколько лет он сдерживался, а в 1997 году его осудили за торговлю краденым и нанесение грубых побоев. Тогда он получил десять месяцев тюрьмы.
Его младший брат Харри Ранта последовал в Швецию за старшим в 1982 году. В 80-е годы он продолжительное время работал на складе. Данные на него в криминальном регистре показывали три судебных приговора. В 1990 году его осудили за жульничество со страховкой. За этим, в 1992 году, последовали два года тюрьмы за избиение, за сбыт краденого, за воровство, за воровство с отягчающими обстоятельствами и за изнасилование. Приговор был обжалован, и Верховный суд счел возможным снять обвинение в изнасиловании. Но приговор за избиение был оставлен в силе, и Харри Ранта провел в тюрьме шесть месяцев. В 2000-м его снова привлекли к суду по обвинению в незаконных угрозах и изнасиловании. Однако заявление было отозвано, а дело – прекращено.
Лисбет выяснила адреса, по которым значились братья, и обнаружила, что Атхо Ранта живет в Норсборге, а Харри Ранта – в Альбю.
Паоло Роберто был в отчаянии, набирая номер Мириам Ву в пятидесятый раз и снова слыша: «Абонент в данный момент недоступен». Квартиру на Лундагатан он посетил несколько раз, ведь он взял на себя обязательство отыскать ее. Но на звонок в дверь никто не отвечал.
Взглянув на часы, он увидел, что уже девятый час вечера вторника. Должна же она когда-то явиться домой! Паоло Роберто вполне понимал скрывающуюся Мириам Ву, но ведь пик натиска журналистов уже позади. Он решил побыть какое-то время у ее подъезда на случай, если она появится, – например, чтобы переодеться или за какой-нибудь мелочью, – вместо того чтобы крутиться туда-сюда, как юла. Паоло Роберто наполнил термос кофе и приготовил бутерброды. Прежде чем выйти из дома, он перекрестился перед Мадонной и распятием.
Припарковавшись метров за тридцать от подъезда на Лундагатан, Паоло Роберто подвинул назад кресло водителя и поудобнее устроил ноги. Радио у него было включено на малой громкости, а фотография Мириам Ву, вырезанная из вечерней газеты, была закреплена перед лицом клейкой лентой. Он отметил, что выглядела она отлично. Безразличным взглядом он провожал немногих прохожих. Мириам Ву среди них не было.
Паоло Роберто пробовал звонить ей каждые десять минут, но в девять вечера его мобильник запищал, извещая, что батарейки хватит ненадолго.
Пер-Оке Сандстрём провел вторник в состоянии, близком к апатии. Ночь он провел на диване в гостиной, не в силах встать и перелечь в кровать, неспособный справиться с припадками рыданий, сотрясавших его время от времени. Во вторник утром он дошел до винного отдела в торговом центре Сольны, купил четвертушку сконской водки, вернулся домой на диван и выпил примерно половину.
Лишь после полудня он как-то уяснил себе свое положение и начал продумывать, что ему делать. Век бы их не знать, проклятых братьев Атхо и Харри Ранта вместе с их шлюхами. Он сам удивлялся, каким же нужно было быть дураком, чтобы дать заманить себя в квартиру в Норсборге, где Атхо связал семнадцатилетнюю, напичканную наркотиками Инес Хаммуярви с раздвинутыми ногами и предложил проверить, кто из них двоих более крепкий мужик. Они чередовались, и он, Пер-Оке, оказался победителем, за вечер и ночь оказавшись на высоте в большем числе случаев.
В какой-то момент Инес Хаммуярви пришла в себя и стала протестовать. Это побудило Атхо минут тридцать то избивать ее, то спаивать водкой, отчего она успокоилась, а он предложил Перу-Оке продолжить свои подвиги.
«Шлюха проклятая», – прошептал Сандстрём.
Ну и дурак же он был.
«Миллениум» его не пощадит. Они только и живут такими скандалами.
Эта полоумная Саландер нагнала на него страху.
А что уж тут говорить о блондине-живодере…
В полицию идти он не мог.
Своими силами ему не справиться. Нечего тешить себя иллюзией, что проблема рассосется сама собой.
Оставалась лишь слабая надежда на выход, где можно надеяться заручиться крохами симпатии, а возможно, и каким-то решением. Это и было соломинкой, за которую он ухватится.
Но это единственный способ.
Вечером Сандстрём взял себя в руки и позвонил Харри Ранте на мобильник. Никто не отвечал. Он продолжал попытки дозвониться вплоть до десяти вечера, а потом прекратил. Подумав еще и подбодрившись остатками водки, он позвонил Атхо Ранте. Трубку взяла Сильвия, подруга Атхо, и сказала, что братья уехали отдыхать в Таллинн. Нет, Сильвия не знала, как с ними связаться. Нет, она понятия не имела, когда они собираются вернуться – в Эстонию они уехали на неопределенное время.
По голосу Сильвии чувствовалось, что она этим довольна.
Пер-Оке Сандстрём опустился на диван. Он сам не знал, огорчен он или обрадован тем, что Атхо Ранты не оказалось дома и, значит, он лишен возможности с ним объясниться. Но подспудный смысл этой новости был ему ясен. Братья Ранта по какой-то причине прижали хвосты и решили отдохнуть в Таллинне неопределенное время. Но это не принесло спокойствия Перу-Оке Сандстрёму.
Вторник, 5 апреля – среда, 6 апреля
Сна у Паоло Роберто не было ни в одном глазу, но он так глубоко задумался, что не сразу заметил женщину, появившуюся около одиннадцати часов вечера со стороны Хегалидской церкви. Он уловил ее силуэт в зеркало заднего вида. Когда она проходила мимо уличного фонаря метрах в семидесяти позади его машины, он резко повернул голову и сразу узнал Мириам Ву.
Он подобрался всем телом и подумал, не выскочить ли из машины, но потом решил, что так он может ее напугать. Лучше подождать, когда она подойдет к подъезду.
И только эта мысль промелькнула у него в голове, он увидел, как небольшой темный фургон медленно подъехал со спины Мириам Ву и, поравнявшись с нею, затормозил. Обескураженный Паоло Роберто увидел, как из раздвижной двери фургона выскочил светло-русый, ужасающего вида громила и схватил Мириам Ву. Для девушки это случилось как гром среди ясного неба. Она попыталась вырваться, попятившись, но громила цепко держал ее за запястья.
Изумленный Паоло Роберто видел, как правая нога Мириам Ву описала дугу. «Она же кикбоксер», – промелькнуло у него в мозгу. Затем она лягнула блондина-верзилу в голову. Пинок, похоже, оказался совершенно безрезультатен, а сам верзила поднял здоровенную лапищу и отвесил Мириам Ву пощечину. Звук пощечины был слышен даже Паоло Роберто, хотя он находился в шестидесяти метрах от них. Мириам Ву свалилась как подкошенная. Громила нагнулся, подхватил ее одной рукой и буквально зашвырнул в фургон. Только теперь Паоло Роберто пришел в себя и закрыл рот, раскрывшийся от изумления. Распахнув дверцу машины, он бросился к фургону.
Уже через несколько шагов Паоло Роберто понял бесполезность своего порыва. Он еще не успел разогнаться, а машина, в которую Мириам Ву закинули, как мешок картошки, уже спокойно развернулась в обратном направлении и двинулась в сторону Хёгалидской церкви. Паоло Роберто решительно остановился, бросился назад к машине и вскочил за руль. Он рванул с места, в свою очередь сделал полный разворот и выехал на перекресток. Фургона не было видно. Притормозив, он сначала посмотрел в сторону Хёгалидсгатан, но все же решил попытать счастье, свернув налево к Хорнсгатан. Туда он подъехал, когда на светофоре был красный свет, но так как движения не было, Паоло Роберто выехал на перекресток и огляделся во всех направлениях. Он увидел лишь свет от задних фонарей машины, свернувшей налево, в сторону Лонгхольмсгатан по направлению к Лильехольмскому мосту.
Неясно, был ли это тот самый фургон, но других машин он не видел и потому до упора нажал на педаль газа. Красный свет на перекрестке у Лонгхольмсгатан остановил его. Шли секунда за секундой, а он был вынужден пропускать машины, шедшие из Кунгсхольмена. Путь впереди освободился, но светофор еще не переключился, а он уже дал полный газ, надеясь, что полиция в этот момент его не видит.
По Лильехольмскому мосту Паоло Роберто пронесся, превышая скорость, и еще быстрее припустил, проезжая через Лильхольм. Он так и не знал, была ли мелькнувшая машина фургоном и не свернула ли она уже на Грендаль или Оршту. Он делал ставку на удачу и только жал на газ. Несясь со скоростью около ста пятидесяти километров в час, обгонял редких, следовавших правилам водителей, подозревая, что один-другой из них записал его регистрационный номер.
С высоты небольшого склона у Бредэнга Паоло Роберто снова увидел фургон, поднажал на газ и с расстояния метров пятидесяти убедился, что это вроде тот самый. Теперь он сбросил скорость до девяноста километров в час и оставался позади метрах в двухстах. Только теперь его дыхание успокоилось.
Оказавшись на полу фургона, Мириам Ву почувствовала, как по шее у нее течет кровь. Она шла из носа. Он разбил ей в кровь нижнюю губу и, возможно, сломал переносицу. Все происшедшее было так неожиданно, словно она получила обухом по голове, да и ее сопротивление было пресечено меньше чем за секунду. Она почувствовала, как машина тронулась с места, прежде чем набросившийся на нее громила успел закрыть раздвижную дверь. При резком повороте машины он чуть не потерял равновесие.
Мириам Ву повернулась на спину и уперлась бедром в пол. Когда верзила-блондин оказался к ней лицом, она ударила его ногой в голову, оставив след от каблука. Такой удар он не мог не почувствовать.
Но он лишь удивленно взглянул на нее и усмехнулся.
«Господи, да это же просто чудовище», – подумала Мириам.
Она снова сделала замах ногой, но он перехватил ее и так сильно вывернул стопу, что она завопила от боли и была вынуждена повернуться на живот.
Потом он наклонился и шлепнул ее ладонью сбоку по голове. Из глаз у нее посыпались искры. Ощущение было такое, словно по ней треснули кувалдой. Когда блондин сел ей на спину, Мириам попыталась стряхнуть его с себя, но он был такой тяжелый, что ей не удалось пошевелить его ни на миллиметр. Заломив ей руки за спину, он надел на них наручники. Мириам была совершенно беспомощна, и ее вдруг пронзил парализующий страх.
По дороге домой из Тюресё Микаэль Блумквист проезжал «Глобен-арену». Всю вторую половину дня, включая вечер, он убил на встречи с тремя мужчинами из своего списка секс-покупателей. Это не дало никаких результатов. Он общался с панически испуганными людьми, которых уже расспрашивал Даг Свенссон и которые лишь ждали, когда развергнутся небеса. Они упрашивали, умоляли его о пощаде. Всех их он вычеркнул из своего списка подозреваемых в убийстве.
Проезжая по мосту Сканстуль, Микаэль позвонил Эрике Бергер. Она не отвечала. Он попробовал позвонить Малин Эрикссон, но и она не брала трубку. Вот черт, уже поздно, а ему так надо поговорить с кем-нибудь.
Микаэль подумал о Паоло Роберто и набрал его номер спросить, нет ли чего нового относительно Мириам Ву. После пятого гудка ему ответили.
– Паоло у телефона.
– Привет. Это Блумквист. Хотел узнать, как у тебя дела…
– Блумквист, я еду за фррр-нмм с Мириам.
– Не понимаю.
– Фрр-грр-мм.
– Звук пропадает. Тебя не слышно.
Разговор прервался.
Паоло Роберто выругался. Батарейка мобильника выдохлась, а он тем временем проезжал Фитью. Нажав кнопку включения, восстановил телефонную связь и набрал номер службы СОС, но в тот момент, когда ему ответили, мобильник снова вырубился.
«Вот проклятье», – ругнулся он.
У него была заряжалка для мобильника, и ее можно было подключать к розетке на приборной панели автомобиля, но она осталась дома, на комоде в прихожей. Швырнув мобильник на пассажирское сиденье, Паоло Роберто сосредоточился на том, чтобы держать в поле зрения габаритные огни фургона впереди. Ему не хотелось привлекать к себе внимание, и он увеличил расстояние между ними до нескольких сотен метров.
«Чертов отморозок, напичканный стероидами, схватил девушку прямо у меня под носом, но я до него доберусь», – решил он.
Будь рядом Эрика Бергер, она обозвали бы его мачо-ковбоем. Сам себе он сказал бы: «Ни дна тебе, ни покрышки».
На всякий случай Микаэль Блумвист решил проехать мимо квартиры на Лундагатан. Света в окнах Мириам Ву не было. Он снова попытался дозвониться до Паоло Роберто, но услышал сообщение, что абонент недоступен. Блумквист что-то пробурчал себе под нос и поехал домой. Перекусить он мог только бутербродами и кофе.
Паоло Роберто не ожидал, что дорога займет столько времени. Они проехали Сёдертелье, а затем выехали на шоссе Е20 в сторону Стренгнеса. Сразу за Нюкварном фургон взял налево и продолжал ехать по дорогам сельской местности Сермланда.
Риск привлечь к себе внимание тем самым возрос. Паоло Роберто сбавил скорость, увеличив расстояние до фургона.
В этой местности Паоло не слишком хорошо ориентировался, но его географических познаний хватило на то, чтобы понять – они находятся у западного берега озера Ингерн. Он потерял из виду фургон и прибавил скорости. Выйдя на длинный участок прямой дороги, затормозил.
Фургон пропал. Паоло Роберто проезжал многочисленные ответвления с той дороги, по которой следовал, и упустил фургон.
У Мириам Ву ломило в затылке и жгло лицо от ссадин, но она поборола приступ паники и страха от своей беспомощности. Больше ее не били. Ей удалось сесть, прислонившись спиной к сиденью водителя. Руки, заломленные за спину, были в наручниках, рот заклеен липкой лентой. Одну из ноздрей забила засохшая кровь, и ей было трудно дышать.
Она окинула взглядом верзилу-блондина. Заклеив ей рот, тот не произнес ни слова и полностью игнорировал ее. От ее удара ногой на его лице остался след. Таким ударом можно отправить в нокаут любого, а этот едва обратил внимание. В этом было что-то противоестественное.
Это был крупный мужчина мощного телосложения. Мускулы у него свидетельствовали о многих часах систематических занятий в спортивном зале, но они казались естественными, а не накачанными, как у культуристов. Ладони у него были размером со сковородку – неудивительно, что его пощечина чувствовалась как удар кувалдой.
Фургон подпрыгивал на неровной дороге.
Мириам не представляла себе, куда ее везут. Ей казалось, что они долго ехали по шоссе Е4 в южном направлении, а потом свернули на проселочные дороги.
Мириам поняла, что даже имей она свободные руки, ее противодействие верзиле обречено на неудачу. Она ощущали себя полностью беспомощной.
Малин Эрикссон позвонила Микаэлю Блумквисту в начале двенадцатого, едва тот зашел в квартиру, поставил кофеварку и начал делать бутерброды.
– Извини, что поздно звоню. Я пытаюсь дозвониться тебе на мобильник уже несколько часов, но ты не отвечаешь.
– Прошу прощения, но я его отключил, пока разговаривал с несколькими клиентами проституток.
– Я нашла кое-что интересное, – начала Малин.
– Рассказывай.
– О Бьюрмане. Мы ведь договорились, что я покопаюсь в его прошлом.
– Ну.
– Он пятидесятого года рождения, начал учиться на юридическом в семидесятом году. Защитил диплом в семьдесят шестом году, начал работать в адвокатском бюро «Кланг и Рейне» в семьдесят восьмом и открыл свое собственное в восемьдесят девятом.
– Дальше.
– Всего несколько недель в семьдесят шестом он исполнял обязанности нотариуса в гражданском суде, а сразу после защиты диплома в том же году проработал два года, с семьдесят шестого по семьдесят восьмой, юристом в Главном полицейском управлении.
– Вот оно что.
– Мне удалось выяснить, какие у него были обязанности. Не так-то просто это было сделать. Он занимался делопроизводством юридических дел Службы безопасности Главного полицейского управления, относящихся к иностранцам.
– Да что ты говоришь!
– Другими словами, он, вероятно, работал там одновременно с Бьёрком.
– Проклятый Бьёрк… А ведь ни слова не сказал, что работал вместе с Бьюрманом.
Фургон наверняка где-то поблизости. Паоло Роберто держался от него подальше и потому терял его из виду время от времени. Последний раз он выхватил его из темноты всего за несколько минут до того, как понял, что упустил его. Паоло дал задний ход, заехав на обочину, и развернулся обратно, на север. Он ехал медленно, вглядываясь в ответвления с дороги.
Буквально в ста пятидесяти метрах он вдруг увидел просвет в сплошной стене леса. Это была небольшая лесная дорога, уходящая с противоположной стороны шоссе. Паоло Роберто свернул и проехал по ней метров десять, пока не остановился. Не став даже запирать дверцу, пересек дорогу и перепрыгнул через канаву. Как бы ему сейчас пригодился фонарик! Он продирался сквозь деревья.
Оказалось, что вдоль дороги шла лишь узкая полоса леса, и он быстро вышел на усыпанную мелким гравием площадку. Различил несколько низких темных построек и пошел в их сторону. Внезапно зажглась лампа над воротами для грузовиков в одном из зданий.
Паоло присел на корточки и замер. Секундой позже свет зажегся где-то в глубине здания. Оно напоминало длинное складское помещение с рядом узких, высоко расположенных вдоль фасада окошек. Во дворе громоздилась масса контейнеров, справа виднелся желтый самосвал, а рядом – белый «Вольво». Свет наружной лампы выхватил из темноты очертания фургона, припаркованного метрах в двадцати пяти впереди.
В грузовых воротах, перед которыми он оказался, открылась входная дверь для персонала; из нее вышел блондин с пивным животом, на ходу зажигая сигарету. Вот он повернул голову, и в свете дверного проема Паоло увидел его прическу «конский хвост».
Упираясь одним коленом в землю, Паоло полностью замер. Он был на расстоянии двадцати метров от мужчины, полностью на виду, но огонь от зажигалки лишил того возможности видеть в темноте. Тут оба – и Паоло, и мужчина с «конским хвостом» – услышали звук приглушенных голосов из фургона. Когда «конский хвост» направился к фургону, Паоло медленно лег пластом на землю.
Он услышал шум отодвигаемой двери в фургоне и увидел, как верзила-блондин выпрыгнул наружу, затем нагнулся и вытащил из машины Мириам Ву. Он подхватил ее под мышки и непринужденно удерживал, хотя она брыкалась. Мужчины обменялись парой слов, но Паоло их не слышал. Затем «конский хвост» открыл дверь водителя, сел в кабину, завел мотор и описал короткую дугу во дворе. Свет фар скользнул лучом всего в нескольких метрах от того места, где лежал Паоло. Вскоре фургон исчез на лесной дороге; Паоло слышал лишь затихающий звук мотора.
Верзила занес Мириам Ву на склад. Вскоре Паоло увидел тень, мелькнувшую в окнах наверху и двигавшуюся в глубь здания.
Он осторожно поднялся, одежда его была влажной. Он испытывал смешанные чувства облегчения и тревоги. Облегчения от того, что Мириам Ву была теперь поблизости; и в то же время его переполняла тревога – ведь верзила с такой легкостью подхватил ее, будто нес сумку с продуктами из супермаркета. Это не могло не вызывать и какого-то уважения. Этот человек был огромного роста и непомерной силы.
Здравый смысл подсказывал Паоло Роберто, что не стоит соваться самому, а лучше вызвать полицию, но его мобильник сдох. К тому же у него было очень смутное представление о том, где он сейчас находится, и Паоло не был уверен, что смог бы дать описание пути сюда. Он также понятия не имел, что происходит с Мириам Ву внутри склада.
Медленно обойдя здание, Паоло Роберто удостоверился, что вход в здание только один. Через пару минут он снова стоял перед воротами, принимая решение. Паоло не сомневался, что верзила-блондин – настоящий бандюга. Он избил Мириам Ву и похитил ее. Но Паоло это не слишком испугало: он верил в свои силы и знал, что может как следует врезать кому угодно, если придется драться. Проблема только в том, что неизвестно, вооружен ли громила и есть ли в здании кто-нибудь еще. В последнем Паоло Роберто сомневался. Видимо, там только Мириам Ву и верзила.
Ворота были такие большие, что в них без труда мог въехать самосвал, но была там и обычная дверь для персонала. Открыв ее, Паоло попал в большое складское помещение. Горел свет, и он увидел массу валявшегося старья, старых коробок и просто хлама.
Слезы текли по щекам Мириам Ву. Она плакала не столько от боли, сколько от беспомощности. В дороге верзила полностью ее игнорировал, а когда фургон остановился, содрал с ее рта липкую ленту, подхватил под мышки и без всякого труда отнес в помещение. Там он сбросил ее на цементный пол, не обращая ни малейшего внимания ни на мольбы, ни протесты. Взгляд, которым он ее смерил, был холоден и безжалостен.
До Мириам Ву вдруг дошло, что на этом складе ее ожидает смерть.
Повернувшись к ней спиной, блондин подошел к столу, открыл бутылку минеральной воды и начал пить большими глотками. Он не связывал ей ног, и она стала понемногу подниматься с пола.
Верзила обернулся и усмехнулся. К двери он был ближе, чем она, так что шансов выскочить он ей не оставил. Мириам обреченно опустилась на колени, но тут же ее взяло зло на саму себя. «Без боя ни за что не сдамся. Только подойди, чертова скотина», – думала она, снова поднимаясь на ноги и стискивая зубы.
Руки у нее по-прежнему были связаны за спиной, и Мириам чувствовала себя неуклюжей и нетвердо стоящей на ногах. Когда он подошел к ней, она развернулась, наметила уязвимое место и нанесла ему молниеносный удар под ребра. Потом, сделав полный оборот, снова ударила, на этот раз метя в пах, но попала в бедро. Тогда, отскочив назад на метр, она поменяла ногу, готовясь к следующему удару. Со связанными руками Мириам не хватало замаха для удара в лицо, но ей удалось нанести ему сильный удар в грудь.
Вытянутой рукой верзила схватил ее за плечо и как следует крутанул, но с такой легкостью, будто она была сделана из бумаги. Всего один раз он ударил ее кулаком – несильно, по почкам. Тем не менее Мириам Ву издала безумный крик, когда парализующая боль дошла до самой диафрагмы. Она вновь свалилась на колени. Блондин залепил ей пощечину, и она рухнула на пол. Подняв ногу, он пнул ее в бок. У нее прервалось дыхание, и она почувствовала, что ребро сломано.
Избиения Паоло Роберто не видел, но услышал, как Мириам Ву вопит от боли. Это был душераздирающий крик, сменившийся полной тишиной. Он повернул голову в ту сторону и стиснул зубы. За стеной была еще одна комната. Паоло бесшумно подошел и, соблюдая осторожность, заглянул в дверной проем. Он увидел, как громила перевернул Мириам Ву на спину и исчез из поля зрения на несколько секунд. Вернулся он с бензопилой, которую поставил на пол рядом с девушкой. Паоло Роберто поднял брови.
– Мне нужен ответ на простой вопрос.
Голос блондина прозвучал неожиданно высоко, как будто он еще не достиг возраста, когда голос ломается. В его речи был слышен какой-то акцент.
– Где Лисбет Саландер?
– Не знаю, – пробормотала Мириам Ву.
– Ответ неправильный. Даю тебе последний шанс, а потом включаю ее.
Он присел на корточки и похлопал по бензопиле.
– Где прячется Лисбет Саландер?
Мириам Ву покачала головой.
Паоло все еще колебался, но когда громила протянул руку к пиле, он решился: сделав три энергичных шага, оказался в комнате и жестким правым хуком нанес ему удар по почкам.
Если бы Паоло Роберто трусил в ринге, не стать бы ему всемирно известным боксером. За всю свою карьеру он провел тридцать три матча и выиграл в двадцати восьми из них. Нанеся удар, Паоло ожидал увидеть какую-то реакцию. Бывает, что противник валится на пол или хватается за ушибленное место. Но сейчас у него было такое чувство, будто он со всей силы двинул кулаком по бетонной стене. Такого ощущения ему не доводилось испытать за всю свою карьеру на ринге, и он изумленно уставился на стоявшего перед ним колосса.
Тот обернулся и столь же недоуменно воззрился на боксера.
– Может, лучше иметь дело с противником в твоей весовой категории? – спросил Паоло Роберто.
Он напряг мускулы и провел серию ударов правой-левой-правой, целясь в диафрагму противника. Удары были тяжелые, но опять у него появилось чувство, что он барабанит в стену. Единственный эффект заключался в том, что громила отошел на шаг назад, скорее от удивления, чем из-за удара, и вдруг улыбнулся.
– Ты же Паоло Роберто, – произнес он.
Паоло растерянно онемел. Он только что нанес четыре удара, которые, по всем правилам, должны были повлечь ситуацию, когда громила оказывается на полу, а сам он отправляется в свой угол ринга, в то время как рефери начинает счет. Но оказалось, что ни один из его ударов не имел ни малейшего эффекта.
«Господи, это же нереально», – подумал он.
Затем все следовало как в замедленной съемке: он видел, как правый хук блондина летит на него по воздуху. Тот был медлителен, и его удар можно было предвидеть заранее. Паоло уклонился и частично нейтрализовал удар плечом. Но ощущение было такое, будто по нему заехали металлическим прутом.
Паоло Роберто отпрыгнул назад на пару шагов, испытав что-то вроде уважения к противнику.
«Это какая-то аномалия. Никому же не под силу так ударить», – промелькнуло у него в голове.
Паоло чисто автоматически парировал левый хук, подставив предплечье, и вдруг почувствовал сильнейшую боль. Он не успел отразить правый хук, взявшийся неизвестно откуда и угодивший ему в лоб.
Паоло Роберто, как тряпку, выбросило спиной в раскрытую дверь. Он с грохотом свалился на гору деревянных поддонов и стукнулся головой. Тут же почувствовал, как лицо заливает кровь. «Он рассек мне бровь. Придется зашивать, в который раз», – пришло ему в голову.
В следующее мгновение громила опять возник перед глазами, и Паоло Роберто откатился в сторону. Он был на волосок от нового удара огромного кулака, разящего как кувалда. Быстро отскочил на три-четыре шага и приготовил руки к защите. Он был потрясен.
Громила бросил на него взгляд, полный любопытства, почти удовольствия. Затем тоже принял защитную стойку. «Значит, он боксер», – подумалось Паоло. Они начали медленно описывать круги вокруг друг друга.
В следующие сто восемьдесят секунд между ними состоялся самый странный матч, в каком Паоло Роберто доводилось участвовать. Ни канатов, ни перчаток. Ни судей, ни секундантов. Никакого гонга, который отправлял бы участников по своим углам ринга, никаких пауз, ни воды, ни нюхательной соли, ни полотенца, чтобы утереть кровь, заливающую глаза.
Паоло Роберто вдруг понял, что это матч не на жизнь, а на смерть. Все тренировки, все годы колотьбы по мешку с песком, все спарринги, опыт всех матчей собрались воедино в той энергии, которая зародилась в нем сейчас, а адреналин подскочил так, как никогда раньше в жизни.
Теперь он наносил удары без промедления. Они сыпались градом, и в каждый из них Паоло вкладывал всю свою силу и напрягал все мускулы. Левой, правой, снова левой, а потом неожиданно правой в лицо, уклониться от удара слева, отпрянуть на шаг, сделать выпад правой. Каждый удар Паоло Роберто попадал в цель.
Это был самый важный бой в его жизни, соревнование не кулаков, но и мозгами.
Паоло Роберто смог уклониться от всех ударов, предназначенных ему. Он провел такой четкий правый хук в челюсть противника, что у него возникло подозрение, не сломал ли он одну из фаланг своих пальцев. От такого удара противнику полагалось свалиться как подкошенному. Паоло увидел, что костяшки его пальцев в крови и что на лице громилы появились красные пятна и отеки, но тот, казалось, ничего не замечал.
Паоло отскочил назад и дал себе секундную передышку, оценивая соперника. «Он явно не боксер. Хоть и двигается правильно, его навыки не стоят и гроша. Он только делает вид, что боксирует. Защищаться не умеет. Каждый его удар можно предвидеть. Медлителен во всех движениях», – думал Паоло.
Но в следующий момент громила провел левый хук и попал в бок Паоло. Вот уже второй раз он ударил как следует. Паоло почувствовал резкую боль во всем теле – его ребро треснуло. Пытаясь попятиться, он споткнулся о какой-то хлам на полу и упал на спину. Громила метнулся к нему, но Паоло Роберто успел откатиться в сторону и, качаясь, встал на ноги.
Снова отступив, он пытался собраться с силами.
Громила уже бросился к нему, и Паоло пришлось защищаться. Он уклонялся, отступал и опять уклонялся. Каждый раз, когда он подставлял плечо под удар, его пронзала боль.
Наступил момент, который каждый боксер с ужасом пережил хоть раз в жизни; чувство, которое может появиться уже в середине матча. Это чувство, что ему не сдюжить, интуиция, которая нашептывает: «Черт возьми, а ведь я проигрываю».
Это решающий момент почти в каждом матче – когда силы внезапно покидают тебя, адреналин впрыскивается с такой силой, что парализует, а призрак добровольной капитуляции бродит вокруг ринга. Это тот самый решительный момент, когда становится ясно, кто любитель, а кто профессионал, кто победитель, а кто побежденный. Мало кто из боксеров, очутившись у края этой пропасти, находит в себе силы повернуть ход матча и обратить неизбежное поражение в победу.
Именно такой момент и наступил сейчас у Паоло Роберто. В голове шумело, в ногах чувствовалась слабость, и он словно наблюдал за сценой со стороны, видя громилу, словно в объектив фотокамеры. В этот момент решалось, пан или пропал.
Паоло Роберто, пятясь, двигался по полукругу – ему требовалось собрать силы и выиграть время. Громила следовал за ним целенаправленно, но медленно, как будто знал, что борьба завершена, просто конец раунда еще не наступил. «Он вроде как боксирует, а в то же время и не боксирует, – думал Паоло. – Он знает, кто я, и хочет доказать, что не хуже. Но сила удара у него просто нечеловеческая, а к моим ударам он вообще нечувствителен».
Мысли мелькали в голове Паоло, пока он пытался оценить ситуацию и решить, какую тактику избрать.
Внезапно всплыл вечер в Мариехамне два года назад. Его карьера профессионального боксера внезапно оборвалась самым грубым образом, когда он встретился – вернее, столкнулся – с аргентинцем Себастьяном Луханом. Паоло нарвался на свой первый в жизни нокаут и провел без сознания пятнадцать секунд.
Он часто потом перебирал в мыслях, в чем тогда просчитался. Ведь он был в то время в отличной форме, абсолютно собравшийся, а Себастьян Лухан не превосходил его профессионально. Но аргентинец нанес точнейший удар, и весь раунд превратился в штормовую круговерть.
Позднее Паоло видел на видеозаписи, как беспомощно он мялся на ринге, будто неуклюжий утенок Дональд Дак. Нокаут последовал через двадцать три секунды.
Ни сильнее, ни тренированнее, чем он, Себастьян Лухан не был. Разница между ними была столь незначительна, что матч мог бы закончиться и с противоположным результатом.
Позднее Паоло понял, что вся разница между ними была в том, что Себастьян Лухан был более заводной. Когда Паоло вышел на ринг в Мариехамне, он был настроен на победу, но в бой отчаянно не рвался. Вопросом жизни и смерти это для него не было, даже проигрыш он не воспринимал как катастрофу.
Полтора года спустя Паоло Роберто все еще боксировал, но уже не как профессионал. Он участвовал лишь в товарищеских спаррингах. По-прежнему тренировался, не набрал веса и не раздобрел в талии. Он, конечно, уже не был точно настроенным инструментом, как когда-то перед матчем за чемпионский титул, когда тело нарабатывалось месяцами, но он был Паоло Роберто, а не кто угодно. А теперь, в отличие от Мариехамна, нынешний матч на складе значил в буквальном смысле жизнь или смерть.
Паоло Роберто принял решение. Он резко остановился и подпустил громилу вплотную. Сделав обманный финт левой, вложил всю свою силу в правый хук. Удар был мощный и поразил нос и рот противника. Атака оказалась для блондина полной неожиданностью, ведь перед этим Паоло долго отступал. Наконец-то он почувствовал, что его удар не остался без последствий. Затем последовали левый-правый-левый, все три в лицо.
Громила, действуя как в замедленной съемке, сделал выпад правой. Подготовка к удару была заметна заранее, и Паоло уклонился от гигантского кулака. Видя, как громила переносит тяжесть с ноги на ногу, он понял, что готовится удар левой. Но вместо того, чтобы парировать его, Паоло отклонился назад и позволил левому хуку промелькнуть перед своим носом. Его ответом был ошеломляющий удар снизу под ребра.
Когда громила развернулся отразить атаку, Паоло провел левый хук снизу вверх и снова нанес удар в нос.
Он чувствовал, что сейчас делает все верно и полностью контролирует бой. Противник начал пасовать. У него текла кровь из носа, и он уже не ухмылялся.
Но тут громила вдруг замахнулся ногой. Ступня его взлетела и нанесла удар, полностью неожиданный для Паоло Роберто. Сам он следовал правилам бокса и не ожидал, что его пнут. Казалось, что он получил удар кувалдой по бедру чуть выше колена. «Нет», – пронеслось в его голове. Он отступил, и тут его правая нога подогнулась и снова уткнулась в какой-то хлам.
Громила смотрел на него сверху вниз. Глаза их на секунду встретились. Смысл взгляда сверху не допускал двух толкований: «Матч окончен».
И тут глаза громилы расширились от боли – Мириам Ву ударила его в пах, зайдя сзади.
В теле Мириам Ву болел каждый мускул, но ей все же удалось протащить скованные руки понизу и продернуть их под ногами, так что теперь они были впереди. В ее нынешнем состоянии это был акробатический номер высшего класса.
Боль ощущалась в ребрах, шее, спине, почках; ей было трудно встать на ноги. Все же она доковыляла до двери и не поверила своим глазам: Паоло Роберто – откуда он только взялся – залепил верзиле правым хуком, а затем, после серии ударов в лицо, пинком ноги был свален на пол.
Откуда и как здесь появился Паоло Роберто, не время было думать. Главное, что он был из хороших парней. Первый раз в жизни у нее возникло беспощадное желание изувечить другого человека. Сделав несколько быстрых шагов, Мириам мобилизовала всю свою энергию и напрягла те мускулы, которые еще не были повреждены. Оказавшись сзади верзилы, она засадила ему ногой в пах. На изящный тайский бокс это мало походило, но удар возымел действие.
Мириам Ву одобрительно кивнула сама себе. Мужики могут быть громадными как дом и крепкими как гранит, но яйца у всех на одном и том же месте. И удар был нанесен так метко, что заслуживал занесения в Книгу рекордов Гиннесса.
Впервые верзила был огорошен. Из груди его послышался стон, он схватился руками за пах и упал на колени.
Всего секунду простояв в нерешительности, Мириам поняла, что необходимо продолжение и, если удастся, завершение. Она собиралась засадить ему ногой в лицо, но, к ее удивлению, он поднял руку. Вот уж чего она не ожидала, так это что он очухается так быстро. У нее было такое чувство, будто она пнула ногой ствол дерева. Неожиданно блондин крепко схватил ее за стопу, свалил с ног и начал подтягивать к себе. Мириам видела, как поднимается его сжатый кулак, и стала остервенело вырываться и брыкаться свободной ногой. Она задела его по уху и в ту же секунду ощутила удар в висок. Казалось, что она со всей силы въехала головой в стену. Из глаз посыпались искры, а потом наступала тьма.
И тут Паоло Роберто стукнул его по затылку той самой доской, о которую споткнулся. Верзила повалился вперед и с грохотом рухнул.
Паоло Роберто огляделся с чувством нереальности происходящего. Верзила-блондин едва шевелился на полу. Мириам Ву, похоже, вышла из игры, на лице ее застыл остекленелый взгляд. Совместными усилиями они выиграли короткую передышку.
Паоло мог едва ступать поврежденной ногой и подозревал, что мышца над коленом порвана. Припадая на ногу, он добрался до Мириам и поставил ее на ноги. Она уже была способна двигаться, но взгляд ее был затуманен. Не говоря ни слова, Паоло закинул ее на плечо и, хромая, пошел к выходу. Правое колено пронзила такая острая боль, что иногда он прыгал на одной ноге.
Каким избавлением дохнуло на него из холодной тьмы! Но времени останавливаться не было. Паоло Роберто пересек двор и вступил в лесную чащу, следуя по тому же пути, каким пришел сюда. Очутившись среди деревьев, он споткнулся о выступ корня и свалился. Мириам Ву застонала, а он услышал, как с грохотом открылась дверь склада.
Исполинский силуэт верзилы-блондина вырисовывался в светлом прямоугольнике дверного проема. Паоло прикрыл ладонью рот Мириам Ву и, нагнувшись, прошептал ей на ухо: «Тихо, молчи».
Среди выступов корней он поискал и нащупал камень размером больше своего кулака. Перекрестился. В первые за всю свою небезгрешную жизнь он был готов, если надо, убить человека. Измотанный и избитый, он знал, что еще одного раунда ему не выдержать. Но никто, даже это чудовище, оплошность природы, не сможет драться с проломленным черепом. Пощупав камень, Паоло почувствовал, что у него овальная форма и острый край.
Верзила-блондин дошел до угла дома, потом описал большую дугу по двору. Остановился он в десяти шагах от того места, где затаил дыхание Паоло. Громила прислушивался, но он не знал, где именно их поглотила ночь. Через несколько минут он, видимо, понял, что эти высматривания ничего не дадут, решительно развернулся и вернулся в здание. Спустя несколько минут он погасил всюду свет, вышел с сумкой и, сев в белый «Вольво», рванул с места и скрылся на лесной дороге. Паоло слушал, пока шум мотора окончательно не исчез вдали. Опустив взгляд, он увидел, как блестят в темноте глаза девушки.
– Привет, Мириам, – сказал он. – Меня зовут Паоло. Можешь меня не бояться.
– Я знаю, – ответила она слабым голосом.
Паоло обессиленно прислонился к корням дерева, чувствуя, что адреналин в крови упал до нуля.
– Сил нет встать, – сказал он. – А надо. По другую сторону дороги стоит машина, до нее отсюда метров сто пятьдесят.
Верзила-блондин притормозил и остановился на площадке для отдыха чуть восточнее Нюкварна. Он чувствовал себя совершенно разбитым и сбитым с толку, голова была как чужая.
Никогда в жизни до сегодняшнего дня он не выходил из драки побежденным. И отделал его Паоло Роберто… боксер. Похоже на кошмарный сон, какие случаются беспокойными ночами. Он не мог взять в толк, откуда взялся Паоло Роберто. Тот ни с того ни с сего вдруг очутился на складе…
Просто бред какой-то.
Удары Роберто были нечувствительны, что и неудивительно. Но пинок в пах был очень даже ощутим. А от чудовищного удара по голове у него в глазах померкло. Он провел пальцами по затылку и нащупал огромную шишку. Если надавить пальцами, то боль не чувствовалась, но голова кружилась и все ощущалось как в тумане. К немалому удивлению, проведя языком, он почувствовал, что лишился зуба в левой половине верхней челюсти, а во рту был привкус крови. Зажав нос между большим и указательным пальцами и осторожно потянув его вверх, он расслышал какой-то треск в голове и понял, что нос сломан.
Правильно сделал, что взял сумку и покинул склад, пока не приехала полиция. Но допустил серьезную ошибку. По каналу «Дискавери» он видел, как при расследовании полицейские собирали массу улик и следов, анализируя кровь, волоски, ДНК… Не хотелось ему возвращаться на склад, но делать нечего. Придется прибраться. Он развернул машину и отправился назад. На въезде в Нюкварн ему повстречалась машина, но он не придал этому значения.
Поездка обратно в Стокгольм оказалась сущим кошмаром. Кровь заливала глаза, все тело болело, Паоло был изможден. Он вел машину как пьяный, виляя из стороны в сторону. Отерев глаза, осторожно потрогал нос; это причинило сильную боль. Дышать Паоло мог только ртом. Он не переставал всматриваться, не видно ли белого «Вольво»; ему даже показалось, что оно промелькнуло около Нюкварна.
Когда Паоло выехал на шоссе Е20, вести машину стало легче. Он подумал, не остаться ли в Сёдертелье, но не знал, куда ему следует ехать. Он бросил взгляд на Мириам Ву, лежавшую, как тюфяк, все еще в наручниках и без ремня безопасности на заднем сиденье. Ему пришлось тащить ее до машины, и она заснула сразу, едва оказавшись на сиденье. Паоло не знал, была ли она без чувств из-за травм, или просто отключилась в изнеможении. Поколебавшись, он свернул на шоссе Е4 в сторону Стокгольма.
Микаэль Блумквист проспал не больше часа, когда зазвонил телефон. Скосив глаза на будильник, он увидел, что сейчас начало пятого, и сонно протянул руку к трубке. Звонила Эрика Бергер, и он не сразу понял, что она говорит.
– Паоло Роберто?.. Где он?
– В больнице Сёдера, и там же Мириам Ву. Он пытался тебе дозвониться на мобильник, но ты не отвечал, а домашнего номера у него не было.
– Мобильник я отключил. А что он делает в больнице?
Голос Эрики Бергер звучал терпеливо, но безапелляционно.
– Микаэль, поезжай туда на такси и все выясни. Он совершенно не в себе; говорит про бензопилу, дом в лесу и какого-то верзилу, который не умеет толком боксировать…
Микаэль хлопал глазами и ничего не понимал. Наконец, покачав головой, он потянулся за брюками.
Паоло Роберто лежал на каталке в одних трусах, вид у него был жалкий. Микаэлю пришлось прождать целый час, пока его впустили к пациенту. Нос Паоло был скрыт под фиксирующей повязкой, левый глаз заплыл, а бровь над ним заклеена хирургическим пластырем после того, как ее зашили, наложив пять швов. На ребра был наложен бандаж, по всему телу красовались кровоподтеки и ссадины. На левом колене тоже был бандаж.
Микаэль Блумквист принес Паоло Роберто кофе в бумажном стаканчике, которое он нацедил в автомате в коридоре, и критически оглядел его лицо.
– Выглядите как после автомобильной катастрофы, – сказал он. – Ну, рассказывайте.
Боксер покачал головой.
– Чертов зверюга, – пробормотал он.
– Да что случилось-то?
Паоло Роберто снова покачал головой и посмотрел на свои руки. Костяшки были так разбиты, что он едва мог держать кофейный стаканчик. Их обмотали пластырем. Его жена прохладно относилась к боксу, а теперь и вовсе придет в ярость.
– Я же боксер, – начал он. – Ну, в смысле, когда я был действующим боксером, то не боялся выходить на ринг против кого угодно. Бывало, и мне доставалось, но я мог и врезать, и защититься. Когда я атакую, то стараюсь сделать так, чтобы противник рухнул и почувствовал боль.
– А с тем мужиком было не так?
Паоло Роберто в третий раз покачал головой и начал спокойно и подробно рассказывать, что с ним случилось прошлой ночью.
– Я нанес ему не меньше тридцати ударов, раз четырнадцать-пятнадцать – в голову. Я заехал ему в челюсть четыре раза. Вначале бил несильно – я же не собирался его избивать, а просто думал защищаться. Но под конец я дрался уже изо всех сил. Одним из таких ударов я, должно быть, сломал ему челюсть. Но этот чертов зверюга только отряхнулся и продолжал лезть. Это же, черт возьми, не бывает с нормальными людьми!
– А как он выглядел?
– Как бронированный робот – без преувеличения. Ростом выше двух метров, весит где-то сто тридцать – сто сорок килограммов. Кроме шуток, у него одни мускулы да армированный каркас. Чертов верзила-блондин, даже не чувствующий боли…
– Вы никогда его раньше не видели?
– Никогда. И он не боксер. Хотя, как ни странно, отчасти боксер.
– Что вы хотите этим сказать?
– Он понятия не имел, как надо боксировать. Я провел все свои финты, без труда пробивая его защиту, а он даже понятия не имел, как надо двигаться, чтобы избежать удара. В этом он был ни бельмеса. Но в то же время пытался двигаться как боксер, правильно держал руки и правильно вставал в стойку. Он вроде как ходил на тренировки по боксу, но пропускал мимо ушей все, что говорил тренер.
– Ну, дальше.
– Мне и девушке повезло, что он так медленно двигался. Это и спасло нам жизнь. Он о каждом своем свинге за месяц сигнал подавал, и я мог уклониться или парировать. Но два раза он в меня попал: первый раз в лицо – и вы видите результат его удара, – а второй раз по корпусу, и сломал мне ребро. Но оба удара были нечеткие. Если бы первый удар был сделан чисто, он бы пробил мне череп.
Паоло Роберто внезапно рассмеялся. Этот смех был выражением триумфа.
– Ты что?
– Я победил. Этот придурок пытался меня убить, но я победил. Мне удалось уложить его. Правда, понадобилась чертова доска, чтобы отправить его в нокаут.
Он посерьезнел.
– Не поддай ему Мириам Ву в пах в нужный момент, еще не известно, как бы это все закончилось.
– Паоло, я страшно рад, что вы победили. Мириам Ву наверняка скажет вам то же самое, когда очнется. Вы не знаете, как у нее дела?
– Выглядит она почти как я. У нее сотрясение мозга, несколько сломанных ребер, перебита переносица и отбиты почки.
Микаэль наклонился и положил руку на колено Паоло Роберто.
– Если вам когда-нибудь понадобится помощь… – начал он.
Тот кивнул и тепло улыбнулся.
– Блумквист, если вам когда-нибудь понадобится помощь…
– Ну?
– …позовите лучше Себастьяна Лухана.
Среда, 6 апреля
Заезжая на парковку больницы Сёдера в семь утра, инспектор полиции Ян Бублански увидел Соню Мудиг. Он был в отвратительном настроении – его разбудил звонок Микаэля Блумквиста. Постепенно он уяснил, что ночью произошло что-то серьезное, и, в свою очередь, поднял с постели Мудиг. Блумквист встретил их в вестибюле и проводил в палату к Паоло Роберто.
Сначала Бублански было трудно сориентироваться во всех деталях, но постепенно он понял, что Мириам Ву похитили, а Паоло Роберто настиг похитителя. Вообще-то, судя по лицу профессионального боксера, было не очень-то понятно, кто кого настиг. Что касается самого Бублански, то ночные происшествия выводили расследование, касавшееся Лисбет Саландер, на совершенно новый уровень сложности. «В этом чертовом деле ничто не идет гладко», – подумал он.
Соня Мудиг первой задала самый естественный вопрос Паоло Роберто:
– Как вы оказались во все это замешаны?
– Мы с Лисбет Саландер друзья.
Бублански и Мудиг недоуменно переглянулись.
– А откуда вы с ней знакомы?
– Мы с ней иногда проводим спарринги на тренировках.
Бублански отвел глаза в сторону, а Соня Мудиг неожиданно и не к месту издала смешок. Да, в этом деле, кажется, все не как у людей, все непросто и накручено. Лишь постепенно они разобрались в основных фактах, имеющих отношение к делу.
– Я хочу кое-что добавить, – сухо заметил Микаэль Блумквист.
Все взгляды обратились на него.
– Первое. Приметы водителя фургона, на котором была похищена Мириам Ву, совпадают с приметами человека, напавшего на Лисбет Саландер в том же месте на Лундагатан. Это крупный блондин с «конским хвостом» и пивным животом. Ясно?
Бублански кивнул.
– Второе. Похищение имело целью заставить Мириам Ву раскрыть, где прячется Лисбет Саландер. Значит, два блондина охотились за Саландер по крайней мере за неделю до убийства. Согласны?
Мудиг кивнула.
– Третье. Если в этой истории замечены еще несколько лиц, то Лисбет Саландер не годится на роль «сумасшедшей одиночки», какой ее изображали.
На эти ни Бублански, ни Мудиг ничего не сказали.
– Трудно поверить в то, что мужик с «конским хвостом» – член группы лесбиянок-сатанисток.
Мудиг скривила рот.
– Наконец, четвертое. Я думаю, что эта история каким-то образом связана с человеком по имени Зала. Именно на нем сосредоточился Даг Свенссон в последние две недели перед смертью. Сведения об этом есть в его компьютере. Даг Свенссон как-то связывал его с убийством в Сёдертелье проститутки по имени Ирина Петрова. Вскрытие обнаружило, что ей были нанесены тяжелые увечья, причем такие жестокие, что каждое из трех было смертельным. Протокол вскрытия не говорит ничего определенного об орудии убийства. Но характер повреждений очень напоминает те, что получили Мириам Ву и Паоло Роберто. Она могла быть искалечена руками того верзилы-блондина.
– А как же Бьюрман? – спросил Бублански. – Предположим, что у кого-то была причина заткнуть рот Дагу Свенссону. Но у кого возникла необходимость убивать опекуна Лисбет Саландер?
– Не знаю. Не все куски головоломки нашли свое место, но где-то должна быть связь между Бьюрманом и Залой. Это было бы резонно. Может быть, стоит начать поиски в других направлениях? Если убийца не Лисбет Саландер, значит, это кто-то другой. Мне кажется, эти преступления так или иначе связаны с торговлей сексом. А Саландер скорее умрет, чем сунется во что-то подобное. Я вам уже говорил, что у нее есть свои принципы.
– А в чем же тогда ее роль?
– Не знаю. Может быть, свидетельница. Может быть, враг. А что, если она отправилась в Эншеде предупредить Дага и Мию об опасности? Не забывайте, она мастер собирать и анализировать информацию.
Бублански запустил все свои ресурсы. Позвонив в полицию Сёдертелье, он дал описание дороги, которым снабдил его Паоло Роберто, и попросил как следует поискать заброшенное складское помещение к юго-востоку от озера Ингерн. Потом позвонил инспектору полиции Еркеру Хольмбергу; тот жил в районе Флемингсберг и потому был ближе всего к Сёдертелье. Его Бублански попросил немедленно подключиться к работе полиции Сёдертелье и оказать помощь в досмотре места преступления.
Звонок от Еркера Хольмберга поступил уже через час – он только что приехал на место преступления. Полиция Сёдертелье легко нашла то самое складское помещение. Оно и два примыкающих к нему склада поменьше сгорели, и пожарные теперь заканчивали расчищать последствия пожара. О том, что это был поджог, свидетельствовали две брошенные канистры из-под бензина.
Разочарование привело Бублански в неистовство.
«Что это, черт возьми, происходит? Кто этот верзила-блондин? Кто на самом деле Лисбет Саландер? Почему ее никак не найти?» – проносилось у него в голове.
Ситуация не улучшилась, когда на девятичасовое совещание явился прокурор Рихард Экстрём. Бублански доложил об утренних драматических событиях и внес предложение изменить основное направление расследования, поскольку происшедшие необъяснимые события внесли разлад в ход расследования и прежнюю рабочую гипотезу.
Приключения Паоло Роберто бесспорно подтверждали историю, рассказанную Микаэлем Блумквистом о нападении на Лисбет Саландер на Лундагатан. Существенно упала вера в состоятельность гипотезы о том, что убийства были совершены одной психически больной женщиной. Это не означало, что можно было снять подозрения с Лисбет Саландер – сначала нужно найти разумное объяснение ее отпечаткам пальцев на орудии убийств. И все же нужно серьезно продумать возможное наличие других подозреваемых. В таком случае есть только одна гипотеза – высказанное Микаэлем Блумквистом мнение, что убийство имело отношение к намечавшемуся Дагом Свенссоном разоблачению секс-торговли. Затем Бублански сформировал три основные задачи.
На данный момент важнейшей из них становится установление личности рослого блондина и его подельника с «конским хвостом», которые похитили и избили Мириам Ву. У рослого блондина такая приметная внешность, что найти его будет несложно.
Курт Свенссон резонно заметил, что у Лисбет Саландер тоже приметная внешность, но вот уже три недели полиция так и не смогла установить, где же она находится.
Второй задачей следствия станет создание группы, которая сосредоточится на списке клиентов проституток из компьютера Дага Свенссона. Тут предстояло решить сначала чисто технические проблемы. Полиция располагала компьютером Дага Свенссона, выданным ему в «Миллениуме», и компакт-дисками с записями файлов из исчезнувшего лэптона. Все вместе это составляло материал, собранный за несколько лет и насчитывающий тысячи страниц, на разбор и каталогизацию которых уйдет уйма времени. Группе требовались дополнительные силы. Ее руководителем Бублански сразу назначил Соню Мудиг.
Третья задача состояла в том, чтобы сфокусировать внимание на неизвестном по имени Зала. С этой целью группа должна подать запрос в Особый следственный отдел по борьбе с организованной преступностью, который уже несколько раз сталкивался с этим именем. Это задание получил Ханс Фасте.
Наконец, Курту Свенссону поручалось координировать дальнейшие поиски Лисбет Саландер.
Выступление Бублански заняло шесть минут, зато его обсуждение продолжалось час. Ханс Фасте твердо стоял на позиции неприятия плана Бублански и не пытался это скрыть. Инспектора это удивило. Сам он никогда не симпатизировал Фасте, но считал его толковым работником.
Ханс выразил мнение, что главной целью расследования, независимо от всякой поступающей информации, должна быть Лисбет Саландер. Он считал, что улики против нее столь убедительны, что заниматься поисками других возможных убийц ни к чему.
– Чепуха все это. Мы имеем дело со случаем склонного к насилию, психически больного человека, чье состояние ухудшалось из года в год. Уж не думаете ли вы, что все заключения психиатров и судебно-медицинской экспертизы просто болтовня? Установлена ее связь с местом преступления. Есть данные о том, что она продажная женщина и что на ее банковском счету лежит большая, неизвестно откуда взявшаяся сумма.
– Все это мне известно.
– Она последовательница какого-то лесбийско-сатанинского культа. А эта чертова лесбиянка Силла Нурен знает явно больше, чем говорит.
– Хватит, Фасте, – повысил голос Бублански. – Ты совсем уж зациклился на гомосексуальной теме. Это непрофессионально.
Он сразу пожалел, что высказался так резко перед всей группой, надо было поговорить с Фасте наедине.
Прокурор Экстрём оборвал возмущенный шум голосов. Сначала казалось, что он колебался, но в конце концов принял предложения Бублански, иначе ему пришлось бы отстранить его от руководства расследованием.
– Будем делать так, как задумал Бублански.
Тот покосился в сторону Сонни Бомана и Никласа Эрикссона из «Милтон секьюрити».
– Похоже, вы у нас последние три дня. Надо сделать все возможное. Боман, вы будете помогать Курту Свенссону в поисках Саландера, а вы, Эрикссон, продолжайте работать с Мудиг.
Экстрём подумал секунду и поднял руку в тот момент, когда все начали подниматься со своих мест.
– Хочу сказать напоследок: про Паоло Роберто не распространяться. Журналисты от радости запрыгают, если в расследовании появится имя еще одной знаменитости. В общем, ни слова о нем за пределами этих стен.
Соня Мудиг поймала Бублански сразу после совещания.
– У меня терпение лопнуло с Фасте. Не выдержал, – пожалел тот.
– Знаю, как это, – улыбнулась она. – С компьютером Свенссона я начала работать уже в понедельник.
– Знаю. И что успела?
– У него с дюжину вариантов рукописи, огромный подготовительный материал, и решить, что важно, а что нет, очень трудно. Открыть каждую папку и просмотреть все документы в ней уже займет несколько дней.
– А как же Никлас Эрикссон?
Соня Мудиг замялась, потом повернулась и закрыла дверь в кабинет Бублански.
– Честно говоря… не хотелось бы о нем плохо отзываться, но… толку от него немного.
Бублански нахмурился.
– Давай, выкладывай.
– Не знаю. С Боманом он ни в какое сравнение не идет. Несет всякую чушь, воспринимает Мириам Ву примерно так же, как Ханс Фасте, и вообще не интересуется работой. Точно не поручусь, но с Лисбет Саландер у него как-то непросто.
– А что там?
– Похоже, между ними какая-то кошка пробежала.
Бублански задумчиво кивнул.
– Жалко, что так. Боман нормальный парень, но я вообще не люблю, когда в расследовании принимают участие посторонние.
Соня Мудиг кивнула.
– Что же делать?
– Придется тебе потерпеть его до конца недели. Армански сказал, что отзовет своих сотрудников, если не будет результатов. Принимайся за работу, копай поглубже и рассчитывай лишь на свои собственные силы.
«Раскопки» Сони Мудиг закончились, не начавшись, через сорок пять минут, потому что она была отстранена от расследования. Неожиданно ее вызвали в кабинет прокурора Экстрёма, где уже сидел Бублански. Лица обоих покрывали красные пятна. Тони Скала, независимый корреспондент, только что сделал достоянием гласности сенсационную новость, что Паоло Роберто спас от похитителя Мириам Ву, лесбиянку со склонностью к мазохистским играм. Текст содержал детали, которые могли быть известны только занятым в расследовании. Было туманно сказано, что полиция обдумывает возможность возбуждения дела против Роберто за нанесение грубых телесных повреждений.
Экстрёму уже пришлось отвечать на несколько телефонных звонков журналистов, пытавшихся уяснить себе роль в этой истории известного боксера. Он был в состоянии крайнего возбуждения и обвинил Соню Мудиг в утечке информации. Та категорически отвергла обвинения, но это было впустую. Экстрём пожелал, чтобы ее немедленно отстранили от следствия. Бублански возмутился и без колебаний принял ее сторону.
– Соня сказала, что не сливала информацию. Мне этого достаточно. Было бы безумием отстранять опытного следователя, уже много проработавшего над делом.
Экстрём заявил о своем открытом недоверии Сони Мудиг. Он уселся за свой стол и замолчал с упрямым выражением лица. Его решение было неоспоримым.
– Мудиг, – наконец сказал он. – Доказать, что вы сливаете информацию, я не могу, но в этом расследовании я не питаю к вам доверия. Вы отстраняетесь, и мое решение вступает в силу с данной минуты. До конца недели вы свободны. В понедельник получите новое задание.
Выбора не оставалось. Мудиг кивнула и пошла к двери. Бублански остановил ее.
– Соня, для протокола. Я ни в грош не ставлю эти обвинения и полностью тебе доверяю, но здесь не я решаю. Зайди ко мне в кабинет, когда соберешься домой.
Мудиг кивнула. Экстрём был явно зол. Лицо Бублански пошло яркими пятнами.
Когда Соня Мудиг вернулась в свой офис, где они с Никласом Эрикссоном занимались компьютером Дага Свенссона, ей хотелось плакать от злости. Эрикссон покосился на нее и заметил, что она расстроена, но ничего не сказал, и она тоже. Сев за свой письменный стол, Соня вперилась взглядом в стенку. В комнате стояла гнетущая тишина.
Наконец Эрикссон извинился и сказал, что ему надо выйти, а потом спросил, не хочет ли она кофе. Она покачала головой.
Едва он вышел, Мудиг поднялась, надела кутку, взяла сумку и пошла к кабинету Бублански. Он предложил ей сесть.
– Соня, я этого так не оставлю, иначе пусть Экстрём и меня отстраняет от расследования. Я не потерплю подобного и найду виновного. А пока ты продолжишь оставаться в следственной группе по моему личному приказу. Ясно?
Она кивнула.
– Ты не пойдешь домой и возьмешь отгул до конца недели, как сказал Экстрём. Я поручаю тебе съездить в редакцию «Миллениума» и снова поговорить с Микаэлем Блумквистом. Попроси его помочь тебе разобраться с материалами на жестком диске Дага Свенссона, у них в «Миллениуме» есть копия. Если нам поможет кто-то уже работавший с материалом, мы сможем сэкономить массу времени на сортировки важного и неважного.
Соня Мудиг почувствовала, что ей легче дышится.
– Я ничего не сказала Никласу Эрикссону, просто ушла.
– Ничего. Я скажу ему, чтобы он присоединился к работе Курта Свенссона. Ты не видела Ханса Фасте?
– Нет, он ушел сразу после нашего заседания.
Бублански вздохнул.
Из больницы Сёдера Микаэль Блумквист вернулся домой около восьми утра. Он чувствовал, как сильно не выспался, а ведь на встречу с Гуннаром Бьёрком после обеда в Смодаларё ему нужно прийти со свежей головой. Он разделся, поставил будильник на половину одиннадцатого и проспал почти два часа. Потом принял душ, побрился и надел свежую рубашку. Когда он вышел на площадь Гулльмарсплан, раздался звонок мобильника. Это была Соня Мудиг, она хотела поговорить. Микаэль объяснил, что направляется по делу и встретиться не может. Когда она объяснила, о чем идет речь, он посоветовал ей связаться с Эрикой Бергер.
Соня Мудиг поехала в редакцию «Миллениума». Застав Эрику Бергер на работе, она подумала, что ей нравится эта уверенная в себе женщина, немного властная, с симпатичными ямочками на щеках и короткой светлой челкой. Чем-то она напоминала постаревшую Лору Палмер из сериала «Твин Пикс». Ей даже пришла в голову вздорная мысль, не лесбиянка ли Бергер, ведь если верить Хансу Фасте, все женщины в этом расследовании имели такого рода сексуальные предпочтения. Но тут она вспомнила, что где-то читала о ее муже, художнике Грегере Бекмане. Эрика выслушала ее просьбу о помощи при разборе материалов на жестком диске Дага Свенссона.
– В этом я вижу некоторую проблему, – озабоченно произнесла она.
– Объясните, пожалуйста.
– Не подумайте, что мы не хотим найти разгадку убийства или помочь полиции. Тем более что у вас есть весь материал из компьютера Дага Свенссона. Проблема скорее этического плана: журналисты и полиция не слишком удачно сотрудничают.
– Поверьте мне, я почувствовала это на себе сегодня утром, – улыбнулась Соня Мудиг.
– А в чем дело?
– Да ничего особенного. Это мои личные проблемы.
– Ладно. Чтобы средствам массовой информации доверяли, нужно соблюдать четкую дистанцию по отношению к органам власти. Журналисты, которые бегают по полицейским участкам и сотрудничают со следствием, со временем становятся мальчиками на побегушках у полиции.
– Мне доводилось встречаться с такими, – заметила Мудиг. – Но, насколько я знаю, бывает и наоборот: полицейские оказываются на побегушках у газет.
Эрика Бергер рассмеялась.
– Верно. Должна признаться, мы в «Миллениуме» просто не располагаем средствами, чтобы платить подобным журналистам на побегушках. Речь ведь не о том, что вы хотите допросить кого-то из наших сотрудников – на это мы бы пошли без разговоров. Сейчас у нас с вами идет речь о формальной просьбе оказать вам активную помощь в расследовании, предоставить наш журналистский материал в ваше распоряжение.
Соня Мудиг кивнула.
– Здесь существуют две точки зрения. С одной стороны, дело касается убийства одного сотрудника журнала. С этой точки зрения мы поможем вам всем, чем можем. Но с другой стороны, есть кое-что в наших материалах, что мы не можем выдать полиции. Это относится к нашим источникам.
– Здесь я готова проявить гибкость. Я могу обещать вам защиту ваших источников. Они вне моих интересов.
– Дело не в том, искренне ли ваши намерения и доверяем ли мы вам лично. Все дело в том, что мы никогда не выдаем наших источников, ни при каких обстоятельствах.
– Ясно.
– Кроме того, мы в «Миллениуме» ведем свое собственное расследование, что является частью нашей журналистской работы. И в этом отношении я готова передать полиции собранную информацию, когда она будет пригодна для публикации, – но не раньше.
Эрика Бергер наморщила лоб, задумавшись, и наконец кивнула сама себе.
– Я занята своими делами, а мы сделаем вот так… Вы можете работать с нашей сотрудницей Малин Эрикссон. Она хорошо ориентируется в материале и достаточно опытна, чтобы знать, где проходит граница. Я поручу ей быть вашим провожатым в книге Дага Свенссона, копия которой у вас есть. Задача в том, чтобы составить список лиц, которые могли бы попасть в потенциальные подозреваемые.
Ирене Нессер ни сном ни духом не подозревала о напряженных событиях прошедшей ночи, когда садилась на электричку на станции Сёдер, направляясь в Сёдертелье. На ней была удлиненная кожаная куртка, черные брюки и опрятная вышитая тужурка. Очки она сдвинула на лоб.
В Сёдертелье Нессер нашла автобус, идущий на Стрегнес, и купила билет до Сталлархольмена. Из автобуса она вышла к югу, не доезжая до Сталлархольмена, около одиннадцати. От остановки, где она сошла, не было видно ни одного строения. Мысленно она представляла себе карту места. Озеро Меларен лежало в нескольких километрах на северо-восток, а вокруг располагались как летние домики, так и немногие дома для жилья круглый год. Собственность Нильса Бьюрмана находилась в районе летних дач, километрах в трех от автобусной остановки. Глотнув воды из пластиковой бутылки, Ирене Нессер двинулась в путь. Минут через сорок пять она была на месте.
Она начала с обхода территории и обследования соседей. До ближайшего справа домика было метров сто пятьдесят. Дома никого не было. Слева была ложбина. Она прошла мимо двух дач и постепенно вышла к поселочку. Присутствие людей было заметно по открытому окну и доносившемуся звуку радио. Но это было метрах в трехстах от домика Бьюрмана. Значит, она могла заниматься делом в относительной безопасности.
Ключи от жилища у нее были с собой, и она без труда открыла дверь. Первое, что она сделала, это отворила окно на задней стороне дома, чтобы обеспечить себе ход отступления, если что-нибудь непредвиденное возникнет уже на крыльце. Непредвиденным могло оказаться, если какому-нибудь полицейскому вздумалось бы появиться у входа.
Дачка Бьюрмана, старенькая и довольно маленькая, состояла из большой комнаты, спальни и кухоньки. Водопровод был, но нужник с выгребной ямой стоял во дворе. Минут двадцать она потратила на осмотр чулана, гардероба и комодов. Ни клочка бумаги, имеющей отношение к Лисбет Саландер или Зале, ей не попалось.
Затем она вышла во двор и осмотрела туалет и дровяной сарай. Ничего примечательного и никаких документов она не нашла. Значит, поездка оказалась бесполезной.
Сев на крыльце, она выпила воды и съела яблоко.
Оставалось закрыть окно. Задержавшись на минуту в прихожей, она заметила алюминиевую стремянку с метр высотой. Зайдя в большую комнату, она внимательно присмотрелась к обшитому досками потолку. Люк на чердак был едва виден между двумя балками. Взяв стремянку и открыв люк, она тут же увидела пять папок формата А4.
Верзила-блондин лишился покоя. Все пошло вкривь и вкось, неприятности следовали одна за другой.
Сандстрём, до смерти перепуганный, позвонил братьям Ранта. Он рассказал, что Даг Свенссон собирается публиковать репортаж, уличающий его в покупке проституток, а заодно и братьев Ранта. В этом ничего страшного не было: что Сандстрёма выставят за ушко да на солнышко, верзилу-блондина никак не волновало, а братья Ранта могли бы просто на некоторое время залечь на дно. Вот почему последние сели на паром «Балтик стар» и отправились на каникулы. Маловероятно, что вся эта болтовня журналиста могла закончиться в суде, но даже в худшем случае им это было не впервой – так сказать, входило в условия работы.
Но то, что Лисбер Саландер сбежала от Магге Лундина, было уму непостижимо. Ведь Саландер просто фитюлька в сравнении с Лундиным, и всех делов-то ему было запихать ее в машину и привезти на склад к югу от Нюкварна.
Потом вдруг Даг Свенссон вторично пришел к Сандстрёму и на этот раз выспрашивал про Залу. Это все сильно меняло. Бьюрман паниковал, Даг Свенссон продолжал копать, и это порождало потенциально опасную ситуацию.
Гангстер, не способный отвечать за последствия, – дилетант. Бьюрман оказался махровым дилетантом. Верзила-блондин не советовал Зале иметь дело с Бьюрманом. Но для Залы имя Лисбет Саландер было просто фатальным. Он ненавидел Саландер и при упоминании о ней терял разум. Назвать ее имя было все равно что нажать в нем на какую-то кнопку.
Надо же было случиться такому совпадению, что верзила-блондин оказался дома у Бьюрмана в тот вечер, когда позвонил Даг Свенссон. Этот чертов журналист уже заварил кашу с Сандстрёмом и братьями Ранта. Верзила приехал в связи с неудавшимся похищением Лисбет Саландер. Но разговор со Свенссоном спровоцировал у Бьюрмана чудовищную панику. Он совершенно потерял голову и вдруг заявил, что выходит из игры.
Вдобавок ко всему Бьюрман вытащил свой ковбойский пугач и начал ему угрожать. Верзила недоуменно взглянул на Бьюрмана и отобрал револьвер. Он уже надел перчатки перед уходом, поэтому с отпечатками проблем не возникло. У него вообще не оставалось выхода, раз Бьюрман дошел до ручки. Адвокат, конечно, знал Залу и потому был просто балластом.
Блондин и сам толком не знал, зачем заставил Бьюрмана раздеться. Может, просто обозлился на того и хотел эту злость на нем выместить. Едва веря своим глазам, он увидел на животе Бьюрмана татуировку: Я – САДИСТСКАЯ СВИНЬЯ, ПОДОНОК И НАСИЛЬНИК.
Он чуть было не сжалился над Бьюрманом. Это же просто законченный идиот. Но в том деле, где он подвизался, подобные непрошеные чувства исключались из сугубо практических соображений. Он отвел его в спальню, заставил встать на колени и использовал подушку в качестве глушителя.
Минут пять он потратил на то, чтобы обыскать квартиру Бьюрмана в поисках малейшего намека на связь с Залой. Все, что он нашел, был клочок бумажки с телефонным номером его собственного мобильника. Взяв его, он прихватил на всякий случай мобильник Бьюрмана.
Следующей проблемой был Даг Свенссон. Как только станет известно, что Бьюрман убит, журналист, естественно, свяжется с полицией. И тогда выяснится, что Бьюрман был убит через несколько минут после того, как ему позвонил Свенссон и задавал вопросы о Зале. Тут не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что тогда вокруг Залы начнут строить далеко идущие гипотезы.
Верзила-блондин считал себя человеком с умом, но редкий стратегический талант Залы вызывал у него колоссальное уважение.
Вместе они работали уже почти двенадцать лет. Это десятилетие было таким плодотворным, что блондин относился к Зале с почтением, почти как учитель. Он мог часами сидеть и слушать, как тот рассуждал о человеческой натуре, ее слабостях и о том, как использовать их с выгодой для себя.
А теперь их тандем вдруг стал разлаживаться. То там, то сям происходили срывы.
От Бьюрмана блондин прямым ходом поехал в Эншеде и припарковал белый «Вольво» за два квартала до дома Дага Свенссона. К счастью, дверь в подъезд не закрывалась до конца. Он поднялся и позвонил в дверь квартиры, на которой стояла надпись «Свенссон – Бергман».
Времени на обыск квартиры и поиск бумаг у него не было. Он сделал два выстрела – в квартире была еще женщина. Забрав компьютер Дага Свенссона, стоявший в гостиной на столе, вышел из квартиры, сбежал по лестнице, сел в машину и уехал. Единственной его оплошностью было то, что он выронил оружие, когда спешил по лестнице, зажимая под мышкой компьютер и нашаривая ключи от машины, чтобы сэкономить время. На секунду он замер, но, увидев, что револьвер упал вниз, на лестницу, ведущую в подвал, решил, что у него займет слишком много времени спускаться и подбирать его. Он понимал, что внешность у него заметная и ему важнее всего скрыться, пока его никто не увидел.
Зала отругал его за потерю револьвера, опасаясь возможных последствий. Каково же было их удивление, когда полиция вдруг начала охоту за Лисбет Саландер, и выроненное оружие тем самым обернулось для них редкостной удачей.
Однако это породило совершенно другую проблему. Саландер представляла собой единственное слабое звено. Она знала как Бьюрмана, так и Залу и была в состоянии сложить два и два. Посоветовавшись, они с Залой договорились: Саландер надо отыскать и где-нибудь зарыть. Лучше всего, если бы ее никогда не нашли. И тогда, со временем, расследование положат на полку в архив, где оно будет собирать пыль.
Они рассчитывали, что Мириам Ву выведет их на Саландер. Но тут тоже все пошло вкривь и вкось. Паоло Роберто – вот уж кого они не ждали. Свалился на них, как снег на голову. Журналисты раскопали, что он, оказывается, приятель Лисбет Саландер.
Верзила-блондин терял почву под ногами.
После Нюкварна он направился к дому Магге Лундина в Свавельшё, стоявшему в нескольких сотнях метров от помещения мотоклуба. Не самое лучшее место, чтобы укрыться, но выбора, в сущности, не было. Ему требовалось залечь на дно до той поры, пока не пройдут синяки на лице, а тогда он сможет незаметно исчезнуть из стокгольмской округи. Блондин потрогал сломанную переносицу и пощупал шишку на затылке. Отек уже начал спадать.
Хорошо, что он догадался вернуться и поджечь склад. Прибраться за собой никогда не бывает лишним.
И тут от одной мысли он похолодел.
Бьюрман. Всего один раз они второпях навестили его в начале февраля на его даче в окрестности Сталлархольмена. У Бьюрмана была папка с бумагами, относящимися к Саландер, которые он тогда перебирал.
«Как, черт возьми, у меня выскочило это из головы? – подумал блондин. – Это ведь может вывести на след Залы».
Он пошел на кухню к Магге Лундину и объяснил, почему тот должен бросить все, мчаться в Сталлархольмен и развести там еще один костер.
Инспектор криминальной полиции Бублански потратил время ланча на то, чтобы привести в порядок свои мысли о расследовании, которое, судя по всему, топталось на месте. Он провел много времени с Куртом Свенссоном и Сонни Боманом, обсуждая шаги по розыску Лисбет Саландер. Поступили новые известия, в частности, из Гётеборга и Норрчёпинга. Сигнал из Гётеборга отмели почти сразу, но норрчёпингский еще давал слабую надежду. Они были в контакте с тамошними коллегами, и те организовали осторожное наблюдение за местом жительства девушки, якобы похожей на Лисбет Саландер.
Инспектор собирался провести дипломатический разговор с Хансом Фасте, но того не было на рабочем месте, а мобильник его не отвечал. Как только закончилось бурное утреннее заседание, Фасте исчез, мрачный как туча.
Затем Бублански предпринял попытку решить проблему Сони Мудиг с начальником следственного отдела Рихардом Экстрёмом. Он детально объяснил свои соображения, по которым считал неразумным отстранять Соню Мудиг от расследования. Экстрём не желал с этим считаться, и Бублански решил подождать до понедельника, а потом вплотную заняться этой идиотской ситуацией. Отношения между руководителем следственной группы и начальником следственного отдела начали расстраиваться.
В самом начале четвертого Бублански вышел в коридор и увидел, как из кабинета Сони Мудиг выходит Никлас Эрикссон. Тот все еще занимался изучением материалов на жестком диске Дага Свенссона, что, по мнению Бублански, было бессмысленным занятием, потому что проходило без участия профессионального полицейского, который мог бы контролировать, не упущено ли что-то важное. Он решил откомандировать Никласа Эрикссона под начало Курта Свенссона до конца рабочей недели.
Не успел Бублански его позвать, как Эрикссон уже исчез в туалете в конце коридора. Ковыряя в ухе, инспектор ступил на порог кабинета Сони Мудиг. Затем взгляд его упал на мобильник Никласа Эрикссона, лежавший на полке рядом с его стулом.
Бублански нерешительно взглянул в конец коридора на закрытую туалетную дверь. Повинуясь импульсу, он шагнул в комнату, схватил мобильник Эрикссона, сунул его в карман и быстрым шагом вернулся в свой кабинет, плотно прикрыв дверь. Нажав на кнопку, он получил список разговоров.
В 9.57, спустя пять минут после окончания бурного совещания, Никлас Эрикссон позвонил на мобильник, начинавшийся на 070. Бублански снял трубку своего служебного телефона и набрал весь номер. Ответил журналист Тони Скала.
Бублански положил трубку и уставился на мобильник Эрикссона. Затем поднялся со стула с потемневшим от гнева лицом. Он уже направился к двери, когда зазвонил телефон у него на столе. Вернувшись, он рявкнул в трубку:
– Бублански слушает.
– Это Еркер. Я все еще на складе у Нюкварна.
– Ну?
– Пожар потушен, и мы последние два часа занимаемся осмотром места происшествия. Полиция Сёдертелье привезла сюда собаку-ищейку, натасканную на поиск трупов – посмотреть, нет ли под развалинами и головешками трупов.
– И что оказалось?
– Ничего. Но мы сделали перерыв, чтобы собачий нос получил передышку. Проводник собаки говорит, что это нужно делать, потому что на пожарище слишком сильные запахи.
– Ближе к делу не можешь?
– Так вот, собаку отвели от склада и выпустили побегать. Пес навел на труп метрах в семидесяти пяти, в лесу за складом. Мы раскопали это место. Десять минут назад отрыли ногу в мужском ботинке. Останки залегали не слишком глубоко.
– Вот черт. Еркер, ты должен…
– Знаю. Я уже взял на себя руководство по деятельности на месте находки и прекратил дальнейшие раскопки. Мне нужны здесь представители судебной медицины и техники, прежде чем мы продолжим.
– Отлично работаешь, Еркер.
– Но это еще не все. Пять минут назад пес опять подал знак, метрах в восьмидесяти от первого места.
Лисбет сварила кофе на плите Бьюрмана, съела еще одно яблоко и просидела два часа за тщательным, постраничным изучением материалов, собранных Бьюрманом о ней. Они не могли не произвести впечатление. Он вложил уйму труда в поставленную задачу – систематизировать всю информацию о Лисбет Саландер. Это стало его страстным хобби. Он отыскал материал, о существовании которого даже она понятия не имела.
Дневник Хольгера Пальмгрена Лисбет читала со смешанными чувствами. Это были две тетрадки в черных переплетах. Он начал делать записи, когда ей было пятнадцать лет и она сбежала от своей второй приемной семьи, пожилой пары из Сигтуны. Муж по профессии был социолог, а жена – детская писательница. Лисбет прожила у них двенадцать дней и сразу почувствовала, что они страшно гордятся тем вкладом на благо общество, которое внесли, сжалившись над ней, и что ожидают от нее знаков благодарности. Лисбет решила, что с нее хватит, услышав, как ее непрошеная приемная мамаша громко хвастается перед соседкой и произносит тираду о том, как важно, чтобы кто-нибудь брал на себя заботу о трудных подростках. «Я вам не полигон для работы на благо общества», – хотелось ей крикнуть каждый раз, когда ее приемная мать показывала ее знакомым. На двенадцатый день Лисбет украла сто крон из денег на питание и уехала на автобусе в Уппландс-Весбю, а там пересела на электричку в Стокгольм. Шесть недель спустя полиция нашла ее в Ханинге, у шестидесятилетнего дядечки.
У него было вполне куда ни шло: пища и крыша над головой. И за это он не требовал слишком много – просто любил подглядывать, когда она раздевалась, но никогда к ней не приставал. Лисбет догадывалась, что он подходил под определение «педофил», но с его стороны не было никаких поползновений. Это был замкнутый и некоммуникабельный человек. Позднее, вспоминая о нем, Лисбет испытывала к нему что-то вроде родственных чувств – оба изведали, каково в жизни приходится отщепенцам.
Наконец кто-то из соседей приметил ее и сообщил в полицию. Работница социальной службы потратила немало сил, пытаясь уговорить Лисбет подать на него заявление, обвиняя в сексуальных домогательствах. Лисбет же категорически отрицала за ним что-либо подобное. К тому же ей уже пятнадцать лет, и по закону она сексуально самостоятельна. «К черту вас всех», – думала она. Тут появился Хольгер Пальмгрен и забрал ее под расписку. Похоже, опекун начал записи о ней в дневнике, пытаясь навести порядок в своих собственных сомнениях. Первые размышления были изложены в декабре 1993 года.
Л. все больше и больше кажется мне самым непокладистым подростком из всех, с кем я имел дело. Проблема в том, правильно ли я делаю, противясь ее возвращению в больницу Святого Стефана. В течение трех месяцев она отвергла две приемные семьи и подвергает себя очевидному риску во время побегов. Мне нужно поскорее решить, не следует ли мне отказаться от этого поручения и потребовать ее передачи в руки настоящих специалистов. Не знаю, как поступить правильно. Сегодня у меня был с ней серьезный разговор.
Лисбет помнила каждое слово во время этого разговора. Дело было накануне сочельника. Хольгер Пальмгрен забрал ее к себе домой и поселил в комнате для гостей. На ужин он приготовил спагетти с мясным соусом, а потом, усадив ее на диване в гостиной, сел в кресло напротив. У Лисбет мелькнула мысль, уж не хочет ли Пальмгрен посмотреть на нее голую, но дело было совсем не в этом – он начал говорить с ней, как со взрослой.
Говорил он, наверное, не меньше двух часов, она же почти все время молчала. Пальмгрен объяснил ей, как обстоят дела. Ей нужно выбирать между возвращением в больницу Святого Стефана и жизнью в приемной семье. Он пообещал, что постарается найти ей по возможности подходящую семью, а от нее потребовал, чтобы она доверилась его выбору. Он принял решение оставить ее у себя на Рождество, чтобы у нее было время подумать о будущем. Выбор целиком и полностью остается за ней, но самое позднее послезавтра он хочет получить от нее определенный ответ. Она должна дать обещание связаться с ним, а не пускаться наутек, если у нее будут проблемы. Затем он отвел ее к кровати, а сам, похоже, сел вносить первые записи в свой дневник, посвященный Лисбет Саландер.
Угроза снова оказаться в больнице Святого Стефана напугала ее больше, чем мог подумать Хольгер Пальмгрен. Рождество прошло хуже некуда. Она подозрительно следила за каждым шагом Пальмгрена. На следующей день после Рождества он даже не начинал приставать к ней и не проявлял желания подсматривать. И даже хуже того: пришел в ярость, когда она, провоцируя его, прошлась голой из комнаты, где спала, в ванную. Он с грохотом захлопнул за ней дверь ванной. Наконец Лисбет дала ему требуемое обещание. Свое слово она сдержала. Ну, более или менее.
Каждая встреча с ней методически фиксировалась Пальмгреном в журнале. Иногда он записывал две-три строчки, иногда заполнял несколько страниц своими размышлениями. Местами она просто поражалась. Пальмгрен был проницательнее, чем она подозревала, и иногда комментировал мелкие детали в связи с ее попытками обмануть его, которые он видел насквозь.
Следующим Лисбет открыла полицейское расследование 1991 года.
Постепенно все части головоломки вставали на свои места. Казалось, земля уходит у нее из-под ног.
Она прочла судебно-медицинское заключение, подписанное неким доктором Еспером Х. Лидерманом, часто ссылавшимся на доктора Петера Телеборьяна. Лидермановская писанина стала козырной картой прокурора, пытавшегося принудительно поместить ее в психбольницу, когда обсуждалась ее ситуация в восемнадцать лет.
Потом она обнаружила конверт, содержащий переписку между Петером Телеборьяном и Гуннаром Бьёрком. Письма датировались 1991 годом, вскоре после того, как случилась «Вся Та Жуть». Напрямую в письмах ничего не говорилось, но Лисбет вдруг ощутила под собою пропасть. Ей понадобилось несколько минут для того, чтобы осознать последствия прочитанного. Гуннар Бьёрк ссылался на что-то сказанное, очевидно, в устной беседе. Его формулировки были безупречны, но между строк прочитывалось, что было бы просто прекрасно, если бы Лисбет Саландер засадили в психбольницу до конца ее дней.
Важно, чтобы девочку держали подальше от нынешних обстоятельств. Я не могу судить о ее психическом состоянии и какого рода лечение ей необходимо, но чем дольше она будет содержаться в условиях принудительной госпитализации, тем меньше риск, что она станет невольным источником проблем в данном вопросе.
В данном вопросе. Лисбет повторила про себя это выражение.
Петер Телеборьян был ее лечащим врачом в больнице Святого Стефана. Эта переписка не могла быть случайной. Ее тон был личным, а значит, письма не предназначались для посторонних глаз.
Петер Телеборьян был знаком с Гуннаром Бьёрком.
Лисбет Саландер думала, покусывая губы. Она никогда не собирала информацию о психиатре, но знала, что он начинал как судебный медик, а Служба безопасности полиции иногда прибегает к помощи судебных медиков или психиатров в своих расследованиях. Лисбет вдруг поняла, что, начни она копать, связь между этими двумя непременно обнаружилась бы. Где-то в начале карьеры путь Телеборьяна пересекся с путем Бьёрка. А когда последнему понадобилось убрать Лисбет Саландер, он прибегнул к помощи Телеборьяна.
Вот как это было. То, что раньше казалось случайностью, теперь вдруг получило другой смысл.
Лисбет долго сидела, глядя перед собой невидящим взглядом. Невиновных не бывает. Бывают разные степени ответственности. И кто-то нес ответственность за то, что произошло с Лисбет Саландер. Ей определенно придется съездить в Смодаларе. Никто в государственных правоохранительных органах, скорее всего, не имеет ни малейшего желания обсуждать с ней ту тему. Значит, за неимением других сойдет Гуннар Бьёрк.
Лисбет предвкушала этот разговор.
Забирать с собой все папки не было нужды: прочитав раз, она запомнила их содержание на всю жизнь. Однако взяла с собой две тетради с дневниками Хольгера Пальмгрена, полицейское расследование Бьёрка от 1991 года, судебно-медицинское заключение от 1996 года, когда ее признали недееспособной, и переписку Петера Телеборьяна с Гуннаром Бьёрком. Уже этим ее рюкзак был забит под завязку.
Лисбет затворила дверь, но не успела ее запереть, как услыхала звук мотоцикла у себя за спиной. Она обернулась. Прятаться было поздно, и она отдавала себе отчет в том, что у нее нет ни малейшего шанса убежать от двух парней на мотоциклах «Харли-Дэвидсон». Девушка настороженно спустилась с крыльца и встретила их во дворе.
Пройдя по коридору решительным шагом и обнаружив, что Эрикссон до сих пор не вернулся в комнату Сони Мудиг, Бублански заглянул в туалет. Там было пусто. Пойдя дальше, он увидел Эрикссона с пластиковым стаканчиком из кофейного автомата, стоящего в комнате Курта Свенссона и Сонни Бомана.
Никем не замеченный, Бублански ушел, направившись в кабинет Экстрёма этажом выше. Он распахнул дверь, не постучав, и застал Экстрёма посреди телефонного разговора.
– Пошли, – скомандовал он.
– В чем дело? – удивился прокурор.
– Клади трубку и пошли.
У Бублански было такое выражение лица, что Экстрём сделал так, как ему было сказано. В этот момент было легко понять, почему коллеги прозвали инспектора Констебль Бубла. Лицо его выглядело как ярко-красный надувной шарик. Они спустились в комнату Курта Свенссона, где сотрудники группы предавались безмятежному распитию кофе. Бублански подошел к Эрикссону, крепко схватил его за вихор и с силой повернул лицом к Экстрёму.
– Что вы делаете? С ума сошли?
– Бублански! – испуганно вскричал Экстрём. Вид у него был растерянный.
Курт Свенссон и Сонни Боман вытаращили глаза.
– Это твой? – спросил Бублански, вытаскивая мобильник Эрикссона.
– Отпустите!
– Мобильник твой? – рявкнул Бублански.
– Да, черт возьми. Отпустите!
– Нет уж. Ты задержан.
– Чего?
– Задержан за разглашение секретной информации и за противодействие полицейскому расследованию. – Он развернул Эрикссона лицом к себе. – Или ты можешь дать другое разумное объяснение, почему ты, согласно списку сделанных звонков, звонил журналисту по имени Тони Скала в девять пятьдесят семь утра, сразу после нашего утреннего заседания? А Скала тут же опубликовал информацию, которую мы решили сохранить в секрете.
Магге Лундин глазам своим не поверил, увидев Лисбет Саландер посреди двора у дачи Бьюрмана. Он изучил карту и получил исчерпывающее описание дороги в разговоре с верзилой-блондином. Ему было дано задание ехать в Сталлархольмен и развести там костерок. Он пошел в здание мотоклуба, размещавшееся в заброшенной типографии на окраине Свавельшё, и прихватил с собой Сонни Ниеминена. В воздухе было тепло, стояла прекрасная погода для первого после зимы выезда. Они достали кожаную одежду для мотоциклистов и проделали путь от Свавельшё до района Сталлархольмена в спокойном темпе.
А там стоит Саландер и дожидается их.
Такой подарочек должен огорошить белокурого черта.
Они подкатили мотоциклы и остановились, каждый у своего, в паре метров от Лисбет. Когда моторы остановились, стало совершенно тихо. Магге Лундин не знал, что и сказать. Наконец он снова обрел дар речи.
– Вот и ты, Саландер. А мы-то тебя искали…
Он вдруг улыбнулся. Глаза Лисбет Саландер смотрели на Лундина без всякого выражения. Она заметила, что на челюсти у него еще остался ярко-красный, не до конца заживший шрам в том месте, куда она засадила ему связкой ключей. Она посмотрела на кроны деревьев позади него. Затем опустила взгляд угрожающе потемневших глаз.
– Неделя у меня была муторная, да и сейчас у меня чертовски дрянное настроение. И знаешь, что еще хуже? Только то, что стоит мне оглянуться, как на пути у меня оказывается толстобрюхая куча дерьма и начинает выпендриваться. Я собираюсь уходить. Подвинься-ка.
Магге Лундин раскрыл рот от изумления. Сначала он подумал, что не расслышал, потом невольно расхохотался. Потешная была ситуация: перед ним стояла тощая девчонка, которая поместилась бы в его нагрудном кармане, и тявкала на двух крепких мужиков в куртках с эмблемой «Свавельшё МК», то есть на опаснейших из опасных, тех, кто скоро станет полноправным членом знаменитого байк-клуба «Ангелы ада»[32]. Да они могли бы порвать ее, как тузик грелку, а она еще дерзит.
Но даже если девчонка совсем сбрендила – что, видимо, так и есть согласно газетным статьям и тому, что он только что слышал во дворе, – то должны же хотя бы их куртки произвести впечатление. А они, похоже, не вызвали в ней никакого уважения. Это было уже непростительно, какой бы благоприятной ни была ситуация. Магге покосился на Сонни Ниеминена.
– Мне кажется, эту шлюху надо отодрать, – сказал он, ставя свой «Харли-Дэвидсон» на опору.
Сделав два медленных шага к Лисбет Саландер, Лундин посмотрел на нее сверху вниз. Она даже не двинулась. Магге покачал головой и мрачно вздохнул, а затем ударил ее наотмашь с той же силой, с какой залепил Микаэлю Блумквисту в ту ночь на Лундагатан.
Он лишь рассек воздух. В тот самый миг, когда его рука должна была садануть ей по лицу, Саландер отступила и оказалась за пределами его досягаемости.
Наклонившись к рулю своего «харлея», Сонни Ниеминен с интересом наблюдал за своим одноклубником. Лундин покраснел и сделал еще два быстрых шага в ее направлении. Саландер опять отступила. Лундин прибавил темпа.
Лисбет резко остановилась и направила ему в лицо струю слезоточивого газа, наполовину опорожнив свой баллончик. Глаза байкера словно ожгло огнем. Носок ее крепкого ботинка с силой взлетел вверх и вдарил ему в пах, преобразовав силу замаха в кинетическую энергию примерно 120 килограммов на квадратный сантиметр. Дыхание Магге Лундина перехватило, и он свалился на колени, оказавшись на высоте, устраивавшей Лисбет несколько больше. Она размахнулась и засадила ему ногой в лицо, как если бы пробивала угловой удар на футбольном поле. Послышался дикий хруст, и Магге Лундин, не издав ни звука, свалился на землю, как куль с картошкой.
Прошло несколько секунд, прежде чем Сонни Ниеминен сообразил, что на его глазах произошло что-то непостижимое. Он начал опускать подножку своего мотоцикла, промахнулся и вынужден был опустить глаза вниз. Решив не рисковать, начал шарить во внутреннем кармане куртки в поисках пистолета. Уже собираясь расстегнуть молнию, он краем глаза уловил какое-то движение.
Подняв глаза, Сонни увидел Лисбет Саландер, метнувшуюся в его сторону. Она подпрыгнула и со всей силы заехала ему в бедро. Этого было недостаточно, чтобы вывести Ниеминена из игры, но сгодилось, чтобы свалить его вместе с мотоциклом на землю. Его нога чуть было не застряла под падающим байком, и он, спотыкаясь, отпрянул назад, пока не обрел равновесие.
Когда Саландер снова попала в его поле зрения, он увидел, как размахнулась ее рука и в воздухе просвистел камень размером с кулак. Сонни инстинктивно уклонился, и камень пролетел в нескольких сантиметрах от его головы.
Наконец он вытащил пистолет и собирался снять его с предохранителя. Но, подняв взгляд в третий раз, увидел Лисбет Саландер прямо перед собой. В глазах ее читалась такая злоба, что ему впервые стало действительно страшно.
– Спокойной ночи, – сказала Лисбет Саландер, направляя ему в пах электрошокер и выпуская разряд семьдесят пять тысяч вольт. После двадцати секунд действия прижатых к телу электродов Сонни Ниеминен превратился в безвольный овощ.
Раздавшиеся позади звуки заставили Лисбет обернуться и посмотреть на Лундина. Ему удалось с трудом подняться на колени, и он собирался встать на ноги. Она удивленно наблюдала за ним. Магге пытался справиться на ощупь – слезоточивый газ жег глаза, застилая все туманом.
– Убью! – рявкнул вдруг байкер.
Он что-то бормотал и двигался на ощупь, пытаясь поймать Лисбет Саландер. Она задумчиво глядела на него, склонив набок голову.
– Чертова шлюха! – вдруг снова проревел он.
Лисбет Саландер нагнулась и подняла пистолет Сонни Ниеминена. Это был польский Р-83 «Ванад». Открыв магазин, она увидела, что пистолет заряжен патронами типа тех, что в девятимиллиметровом «макарове», как она и предвидела. Дослав патрон в ствол и переступив через Сонни Ниеминена, она подошла к Магге Лундину, прицелилась, держа оружие двумя руками, и выстрелила ему в ступню. Он завыл от боли и снова повалился на землю.
Лисбет посмотрела на Магге Лундина, раздумывая, не заняться ли ей расспросами о личности того верзилы-блондина, с которым она видела его в кондитерской «Блумберг» и с которым, по словам журналиста Пера-Оке Сандстрёма, они на пару кого-то убили где-то на складе. Да… Лучше бы она подождала пускать в ход пистолет, а сначала задала вопросы.
Вообще говоря, Магге Лундин не производил впечатления человека, способного толково отвечать на вопросы в его нынешнем состоянии. Кроме того, кто-нибудь поблизости мог слышать звук выстрела. Лучше всего ей немедля уматывать отсюда. Как-нибудь позже она сможет разыскать Магге Лундина и расспросить, когда он придет в более спокойное состоянии. Поставив оружие на предохранитель, Лисбет засунула его в карман куртки и подняла рюкзак.
Пройдя метров десять по дороге, ведущей от дачи Нильса Бьюрмана, она остановилась и повернула назад. Медленно обойдя вокруг мотоцикла Магге Лундина, внимательно осмотрела его.
– «Харли-Дэвидсон», – сказала она. – Это же супер.
Среда, 6 апреля
Стояла чудесная весенняя погода, когда Микаэль, сидя за рулем машины Эрики Бергер, ехал по Нюнесвеген на юг. Уже сейчас на черных полях угадывалась зеленоватая поросль. Погода была идеальной для того, чтобы забыть все проблемы, на несколько дней уехать и отдохнуть на даче в Сандхамне.
С Гуннаром Бьёрком он договорился о встрече в час дня, но сейчас было еще слишком рано, и Микаэль остановился в Даларё выпить кофе и посмотреть газеты. Он не готовился к встрече. Бьёрк собирался ему что-то сообщить, и Микаэль был полон решимости покинуть Смодаларё, лишь узнав что-то новое о Зале, что-нибудь способное продвинуть расследование дальше.
Бьёрк встретил его уже во дворе. Держался он бодрее и увереннее, чем два дня назад. «Какой ход он запланировал?» – подумал Микаэль и не стал здороваться с ним за руку.
– Я могу вам дать информацию о Зале, – начал Гуннар Бьёрк, – на определенных условиях.
– Слушаю вас.
– Мое имя не будет упомянуто в репортаже «Миллениума».
– Ладно.
Бьёрк опешил. Блумквист с такой легкостью, без обсуждений, согласился на условие, к долгому торгу вокруг которого Бьёрк уже приготовился. Это был его единственный козырь: информация об убийстве в обмен на анонимность. А Блумквист без рассуждений согласился вычеркнуть то, что готовилось стать сенсацией в газетных статьях.
– Дело серьезное, – недоверчиво произнес Бьёрк, – и я хочу, чтобы это было оформлено письменно.
– Если хотите, можно и письменно, но подобной бумаге грош цена. Вы совершили преступление. Я о нем знаю и в принципе обязан заявить в полицию. Вы располагаете нужными мне сведениями и пользуетесь своим положением, чтобы купить мое молчание. Я обдумал и решил согласиться на сделку. Я готов пойти вам навстречу и дать обещание не упоминать вашего имени в публикации «Миллениума». Либо вы мне доверяете, либо нет.
Бьёрк задумался.
– У меня тоже есть условие, – добавил Микаэль. – Цена моего молчания – ваш всеобъемлющий рассказ о том, что вы знаете. Узнай я, что вы что-то утаили, все наши договоренности аннулируются. Тогда я позабочусь о том, чтобы ваше имя появилось на первой странице каждой шведской газеты, в точности как я сделал в деле Веннерстрёма.
При мысли об этом Бьёрка пробрала дрожь.
– Ладно, – согласился он. – Выбора у меня нет. Вы обещаете, что мое имя не появится в публикации «Миллениума», а я расскажу вам о Зале. И в связи с этим мне необходима защита как источнику информации.
Он протянул руку, и Микаэль пожал ее. Он только что пообещал пособничать в сокрытии преступления, и это было ему отнюдь не по нутру. Но его обещание не писать о Бьёрке касалось только его самого и журнала «Миллениум». Даг Свенссон уже описал всю историю, включая Бьёрка, в своей книге, и книга эта будет опубликована. Микаэль был полон решительности способствовать этому.
Сигнал тревоги поступил в полицейское отделение Стренгнеса в 15.18. Звонок был сделан на коммутатор отделения и шел не из центральной диспетчерской. Владелец дачи по фамилии Эберг, живущий чуть восточнее Сталлархольмена, сообщил, что слышал выстрел и пошел узнать, в чем дело. Он обнаружил двоих мужчин с серьезными повреждениями. Ну, один из них вроде не то чтобы избит, но сильно мучается. Дача принадлежала Нильсу Бьюрману. Да, да – тому самому покойному адвокату Нильсу Бьюрману, о котором так много писалось в газетах.
Загрузка у полицейских Стренгнеса в то утро была очень значительной: они проводили давно запланированную масштабную проверку дорожного движения в коммуне. Не успела эта работа закончиться во второй половине дня, как поступило экстренное сообщение об убийстве пятидесятисемилетней женщины ее сожителем в местечке Финнинге. Почти одновременно с этим в квартире в Стургерде начался пожар, приведший к человеческой жертве. А затем, как будто этого мало, в районе Варьхольмена, по дороге на Енчёпинг, произошло лобовое столкновение двух автомобилей. Сообщение о выстреле поступило через несколько минут после этого, так что бóльшая часть полицейских ресурсов уже была задействована на других заданиях.
По полицейским каналам дежурная знала о событиях, происшедших утром в Нюкварне, и сообразила, что это может иметь отношение к следствию по делу Саландер. Поскольку расследование касалось и Нильса Бьюрмана, она пораскинула мозгами и приняла меры сразу по трем направлениям. Она откомандировала один из полицейских микроавтобусов – единственный доступный в этот сумасшедший день в Стренгнесе – в Сталлархольмен. Потом позвонила коллегам в Сёдертелье и попросила о помощи. Но там полиция испытывала не меньшее напряжение, так как много сотрудников было занято на раскопках вокруг сгоревшего склада к югу от Нюкварна. Но вполне допустимая взаимосвязь между событиями в Нюкварне и Сталлархольмене заставили дежурную в Сёдертелье направить две полицейские машины в Сталлархольмен, на подмогу патрульным Стренгнеса. И наконец, в-третьих, дежурная в Стренгнесе решила позвонить инспектору криминальной полиции Яну Бублански в Стокгольм. Ей удалось дозвониться ему на мобильник.
В этот момент Бублански был в «Милтон секьюрити». У него был важный разговор с директором Драганом Арманским и двумя сотрудниками: Фрэклундом и Боманом. Никлас Эрикссон отсутствовал.
Реакцией Бублански на звонок был приказ Курту Свенссону срочно отправиться на дачу к Бьюрману, прихватив Ханса Фасте, если того удастся найти. Секунду подумав, Бублански позвонил также Еркеру Хольмбергу. Тот был по-прежнему возле Нюкварна и, следовательно, существенно ближе к месту нового происшествия. У Хольмберга были дополнительные новости.
– Я как раз собирался вам звонить. Мы опознали зарытый труп.
– Не может быть. Так быстро?
– Очень даже может, если покойник сохранил при себе бумажник и пластиковую карточку, удостоверяющую личность.
– И кто же это?
– Личность известная – Кеннет Густафссон, сорока четырех лет, из Эскильстуны. Также известен как Бродяга. Ну как, вспоминаете?
– А как же. Так, значит, Бродяга зарыт под Нюкварном… Давненько я не присматривался, что там сейчас за публика, но в девяностые годы он был там заметной фигурой среди торговцев наркотиками, мелких воришек и наркоманов.
– Он самый. Во всяком случае, если верить удостоверению в бумажнике. Окончательная идентификация трупа будет произведена в ходе судебно-медицинского исследования. Правда, придется собирать пазл – Бродягу расчленили на пять-шесть кусков.
– Хм-м. Паоло Роберто говорил, что блондин, с которым он дрался, угрожал Мириам Ву бензопилой.
– Расчленение, вполне возможно, сделано бензопилой, но это надо уточнить. Сейчас мы начали заниматься раскопками второго захоронения. Там сейчас ставят палатку.
– Хорошо. Еркер, я знаю, что у тебя был длинный рабочий день, но ты не мог бы поработать и вечером?
– Ладно. Сначала смотаюсь в Сталлархольмен.
Бублански закончил разговор и потер веки.
Микроавтобус с пикетом появился у дачи Бьюрмана в 15.44. На въезде полицейские в прямом смысле слова столкнулись с мужчиной, неловко пытавшимся скрыться с места на «Харли-Дэвидсоне» и с грохотом ткнувшимся прямо в капот полицейских. Столкновение было пустяковым. Выскочив из автобуса, полицейские выяснили, что это Сонни Ниеминен, тридцати семи лет, хорошо им известный, судимый за убийство в середине 90-х годов. Ниеминен был явно не в лучшей форме, и наручники на него надели без труда. При этом оказалось, что задняя сторона его куртки сильно порвана – со спины был вырван большой кусок размером двадцать на двадцать сантиметров. Выглядело это странно, но Сонни Ниеминен отказался объяснить происхождение дыры.
Еще через двести метров они оказались у дачи. Там уже находился пенсионер, бывший рабочий порта по имени Эберг. Тот был занят наложением шины Карлу-Магнусу Лундину, тридцати шести лет, председателю пресловутого лихого мотоклуба «Свавельшё МК».
Начальник пикета, инспектор полиции Нильс-Хенрик Юханссон, вышел из машины, поправил ремень и поглядел на беспомощное создание, валявшееся на земле. Прозвучал классический вопрос полицейского:
– Что здесь произошло?
Бывший портовый рабочий прервал перевязку ноги Лундина и бегло взглянул на Юханссона.
– Это я звонил, – ответил он.
– Вы сообщили о выстреле?
– Я сообщил о выстреле, пошел посмотреть, в чем дело, и нашел этих парней. Вот этого ранили в ногу и как следует отделали. Я думаю, ему нужно вызвать «Скорую». – Эберг покосился в сторону полицейского микроавтобуса. – А, значит, второго вы уже взяли… Когда я пришел, он лежал как тюфяк, но вроде без увечий. Потом все же собрался с силами и надумал смыться.
Еркер Хольмберг, вместе с полицейскими из Сёдертелье, появился у дачи, когда «Скорая» уже уезжала. Ему кратко доложили обстановку. Оба – и Лундин, и Ниеминен – отказались объяснить, зачем они сюда приехали, а Лундин был вообще не в состоянии говорить.
– Итак, два байкера в полном снаряжении, один мотоцикл «Харли-Дэвидсон», огнестрельная рана и никакого оружия. Я правильно понял? – уточнил Хольмберг.
Начальник пикета кивнул. Хольмберг минуту помолчал.
– Надо думать, никто из парней не приехал сюда за спиной другого пассажиром.
– Кажется, у них это считается недостойным мужчины, – заметил Юханссон.
– Тогда тут не хватает еще одного мотоцикла. А раз отсутствует и оружие, можно сделать вывод, что кто-то третий, причастный к делу, скрылся с места происшествия.
– Звучит разумно.
– Тогда тут нарушена логика. Если эти ребята из Свавельшё приехали каждый на своем мотоцикле, то было еще одно средство передвижения, на котором сюда заявился третий участник событий. Но ведь третий не мог отсюда уехать и на своей машине, и на мотоцикле одновременно. А ведь расстояние отсюда до дороги на Стренгнес немалое.
– Если только третий участник не жил на этой даче.
– Хм-м, – промычал Еркер Хольмберг. – Хозяином дома был покойный адвокат Бьюрман, теперь он здесь точно не живет.
– Значит, мог быть и четвертый участник. Он-то, может быть, и уехал в машине.
– Но почему бы не уехать на ней вместе? Ведь не ради же кражи «Харли-Дэвидсона», сколь бы дорогим он ни был, здесь произошла заваруха.
Немного поразмыслив, он попросил начальника пикета выделить двух сотрудников проверить, нет ли где-нибудь на близлежащих лесных дорогах брошенного средства передвижения, а также расспросить соседей, не было ли замечено чего-нибудь необычного.
– Народу здесь немного в это время года, – заметил начальник пикета и обещал сделать все возможное.
Потом Хольмберг открыл так и не запертую дверь в дом. Сразу бросились в глаза оставленные на кухонном столе папки с материалами Бьюрмана, касающимися Лисбет Саландер. Он сел и начал читать.
Еркеру Хольмбергу повезло. Минут через тридцать после того, как он начал обходить соседей в редконаселенных домиках, полицейские натолкнулись на семидесятидвухлетнюю Анну Викторию Ханссон, занимавшуюся в этот славный весенний денек уборкой мусора в саду у своего дома возле дороги, отходящей в глубь поселка.
– А как же, – подтвердила она, – зрение у меня еще в порядке. Видела невысокого роста девчушку в черной куртке, прошедшую мимо примерно во время ланча. А в три часа проехали двое мотоциклистов – трещали немилосердно. Вскоре мелькнула девчушка, проехав на мотоцикле в обратном направлении. А потом появились полицейские.
Пока Еркер Хольмберг слушал монолог, подъехал Курт Свенссон.
– Что тут произошло? – спросил он.
Хольмберг понуро взглянул на коллегу.
– Даже не знаю, как это все передать, – ответил он.
– Еркер, что ты плетешь? Что Лисбет Саландер появилась у дачи Бьюрмана и в одиночку накостыляла двум главным парням из «Свавельшё МК»? – возмутился Бублански в телефонную трубку.
– Ну, все-таки она тренировалась у Паоло Роберто…
– Чушь, Еркер.
– Тут вот что – у Магнуса Лундина прострелена ступня. Он рискует остаться хромым на всю жизнь. Пуля вышла через пятку.
– Хорошо еще, что не через голову.
– Возможно, этого не понадобилось бы. Участники пикета сообщили, что у Лундина серьезные травмы лица – сломана челюсть и выбиты два зуба. Врач «Скорой помощи» также подозревает сотрясение мозга. Помимо раны в ступне, он жаловался на сильные боли в паху.
– А как там Ниеминен?
– Вроде без повреждений. Но мужчина, сообщивший в полицию, рассказал, что нашел его без сознания. Тот не мог ничего сказать, но быстро очухался и попытался скрыться, как раз когда подъехал местный пикет.
Уже давно Бублански не чувствовал себя таким растерянным.
– Есть еще одна странная деталь… – продолжил Еркер Хольмберг.
– Что еще?
– Даже не знаю, как описать. На кожаной куртке Ниеминена… той, в которой он приехал сюда на мотоцикле…
– Ну?
– Она порвана.
– Ну и что с того, что порвана?
– Из нее выдран кусок. Размером примерно двадцать на двадцать сантиметров. Квадрат на спине. Словно бы вырезан. Как раз там, где изображена эмблема мотоклуба «Свавельшё».
Бублански удивленно поднял брови.
– Зачем это Лисбет Саландер понадобилось вырезать кусок его куртки? В качестве сувенира?
– Понятия не имею. Но я вот подумал… – сказал Еркер Хольмберг.
– Что?
– Магге Лундин – обладатель пивного живота и «конского хвоста», а один из парней, похитивших Мириам Ву, приятельницу Саландер, был блондином с «конским хвостом» и заметным брюшком.
Такого потрясающего чувства Лисбет Саландер не испытывала с тех пор, как несколько лет назад посетила «Грёна Лунд»[33] и не побывала на аттракционе «Свободное падение». Она воспользовалась им три раза и сделала бы это еще раза три, если бы не кончились деньги.
Лисбет обнаружила, что одно дело управлять легким «Кавасаки» с движком в 125 кубиков, который, в сущности, был усиленной версией мопеда, и совершенно другое – держать под контролем «харлей» с двигателем 1450 кубов. Первые триста метров по отвратительной бьюрмановской лесной дороге были хуже американских горок. Пару раз ее чуть не выбросило вперед, как из катапульты, и она лишь в последнюю секунду ухитрялась справиться с мотоциклом. Такое чувство, будто она неслась на обезумевшем лосе.
К тому же шлем то и дело норовил сползти ей на глаза, хотя она и подложила для уплотнения кусок кожи на подкладке, вырезанной из куртки Сонни Ниеминена.
Остановиться и поправить шлем она не решалась – боялась не удержать тяжелый мотоцикл в равновесии. Ноги у нее были коротковаты и не доставали до земли, так что она боялась, что мотоцикл рухнет. А тогда ей уж ни за что его не поднять.
Легче стало, когда пошла гравийная дорога, ведущая в глубь дачного поселка. А свернув чуть позже на дорогу на Стреннес, Лисбет даже осмелилась убрать одну руку с руля и поправить шлем. Затем она поддала газу. Остаток пути до Сёдертелье она преодолела за рекордное время, и довольная улыбка не сходила с ее лица. У въезда в Сёдертелье ей встретились два автомобиля с включенными сиренами.
Разумнее всего, конечно, было кинуть «Харли-Дэвидсон» уже в Сёдертелье и дать Ирене Нессер возможность вернуться в Стокгольм на электричке. Но искушение для Лисбет Саландер было слишком большим. Она выехала на шоссе Е4 и нажала на газ. Девушка старалась не превышать допустимую скорость – ну, хотя бы не сильно превышать, – и все равно у нее было такое чувство, будто она находится в свободном полете. Только уже в районе Эльшё она съехала с шоссе, добралась до известной ярмарки и умудрилась припарковаться, не повалив своего зверюгу. С грустью бросив мотоцикл, шлем и кусок кожи, вырезанной из куртки Сонни Ниеминена, Лисбет пошла к станции электрички. В пути она сильно замерзла. Проехав одну остановку до станции Сёдра, пошла домой на Мосебакке и улеглась в горячую ванну.
– Его зовут Александр Залаченко, – начал Гуннар Бьёрк, – но на самом деле он не существует. Вы не найдете его в переписи населения.
«Зала. Александр Залаченко. Наконец-то есть имя», – мелькнуло в голове у Микаэля.
– Кто он и как мне его найти?
– Этого человека вы не захотите найти.
– Поверьте, я очень хочу с ним встретиться.
– Сведения, которые я вам сейчас сообщу, имеют гриф секретности. Если обнаружится, что это я вам рассказал, я попаду под трибунал. Это один из самых больших секретов шведской государственной безопасности. Вы должны осознать, как важна для меня, поставщика информации, гарантия анонимности.
– Я вам это обещал.
– Вы достаточно зрелого возраста, чтобы помнить времена холодной войны.
Микаэль кивнул, подумав: «Когда же он наконец перейдет к делу?»
– Александр Залаченко родился в 1940 году в Сталинграде, в тогдашнем Советском Союзе. Ему исполнился год, когда началась операция «Барбаросса» – наступление немцев на Восточном фронте. Родители Залаченко погибли в войну – во всяком случае, Зала так считает. Сам он не знает, что случилось во время войны, и он помнит себя начиная лишь с той поры, когда жил в детском доме на Урале.
Микаэль кивнул, подтверждая, что внимательно слушает.
– Детский дом располагался в гарнизонном городке и опекался военными. Можно сказать, Залаченко приобщился к военному делу очень рано. Детство его пришлось на страшные годы сталинизма. Когда Советы развалились, всплыло много документов, свидетельствовавших о попытках создать кадры специально подготовленных элитных военнослужащих из числа сирот, бывших на воспитании у государства. Одним из таких детей и был Залаченко.
Микаэль снова кивнул.
– Короче говоря, уже в пять лет его отдали в армейскую школу. Он оказался очень способным. В 1955 году, когда ему было пятнадцать лет, его перевели в военную школу в Новосибирске. Там, вместе с двумя тысячами других подростков, он в течение трех лет проходил спецназовскую подготовку, то есть подготовку в элитном формировании.
– Итак, храбрый солдат-ребенок.
– В 1958 году, когда ему исполнилось восемнадцать лет, его направили в Минск, в спецучилище ГРУ. Вы знаете, что такое ГРУ?
– Да.
– Расшифровывается как Главное разведывательное управление. Это военная разведка, подчиняющаяся непосредственно верховному военному командованию. Не следует путать ГРУ с КГБ, гражданской тайной полицией.
– Я знаю.
– В фильмах про Джеймса Бонда КГБ часто изображают как поставщика самых важных шпионов за границей. На самом деле КГБ в основном занимается вопросами внутренней безопасности, лагерями заключенных в Сибири, оппозицией, которую расстреливали в затылок в подвалах Лубянки. Шпионажем и оперативной работой за границей в основном занималось ГРУ.
– Напоминает лекцию по истории. Продолжайте.
– Александру Залаченко было двадцать лет, когда его впервые направили за границу. Его послали на Кубу. Это был его период практики, и он находился в звании, соответствующем нашему прапорщику. Но он был оставлен там на два года и застал Кубинский кризис и высадку десанта в заливе Свиней.
– Ясно.
– В 1963 году он вернулся в Минск и продолжил обучение. Позднее его направляли сначала в Болгарию, потом в Венгрию. В 1965 году он получил звание лейтенанта и свое первое назначение в Западную Европу, в Рим, где оставался двенадцать месяцев. Он впервые работал под прикрытием, то есть как гражданское лицо с фальшивым паспортом и без всяких контактов с посольством.
Микаэль кивнул. Помимо воли, его все больше увлекал рассказ.
– В 1967 году его направили в Лондон, где он организовал ликвидацию перебежчика – сотрудника КГБ. Следующие десять лет сделали его одним из лучших агентов ГРУ. Он принадлежал к подлинной элите преданных политических бойцов. Тренировался с младых ногтей, свободно говорит по крайней мере на шести иностранных языках. Работал под прикрытием в качестве журналиста, фотографа, специалиста по рекламе, моряка… да кем он только не был. Владел искусством выживания, был экспертом по маскировке и отвлекающим маневрам. Руководил другими агентами, сам организовывал и проводил различные операции. Некоторые из этих операций были заданиями по ликвидации и часто выполнялись в странах третьего мира. Но были также и поручения начальства, связанные с шантажом и запугиванием. В 1969 году ему было присвоено звание капитана, в 1972 году – майора, а в 1975 году – подполковника.
– А как он попал в Швецию?
– Я уже подхожу к этому. С годами в нем развилась расчетливость, он стал время от времени прикарманивать денежки. Много пил, имел много женщин. Все это фиксировалось его начальством, но он оставался на хорошем счету, и такие мелочи ему прощались. В 1976 году он уехал по заданию в Испанию. Не буду входить в детали, но там его застукали, а он смог удрать. Это был провал. Внезапно он впал в немилость, и ему приказали вернуться в Советский Союз. Он не желал подчиниться приказу, чем только усугубил ситуацию. Тогда ГРУ поручило военному атташе в Мадриде встретиться с ним и попытаться его вразумить. Но что-то пошло вкривь и вкось во время этой беседы, и Залаченко убил сотрудника посольства. Теперь у него не было выбора. Он сжег за собой все мосты и решил поспешно скрыться.
– Так.
– Он сбежал из Испании и имитировал след, ведущий в Португалию и закончившийся несчастным случаем с катером. Он также имитировал след, указывающий якобы на бегство в США. На самом деле он выбрал наиболее неправдоподобную страну Европы. Он приехал в Швецию, установил контакт со Службой безопасности и попросил политического убежища. Это было здравомыслящее решение, так как вероятность того, что его будут искать здесь подосланные убийцы из КГБ или ГРУ, ничтожна.
Гуннар Бьёрк замолчал.
– Ну, а дальше?
– А что было делать правительству, если один из лучших советских шпионов вдруг становится перебежчиком и просит политического убежища в Швеции? Это было как раз в то время, когда к власти пришло буржуазное правительство, и это стало самой первой проблемой, которую нам с новоиспеченным премьер-министром надо было как-то решать. Трусливые политики попытались, конечно, поскорее избавиться от Залаченко, но выслать его в Советский Союз было чревато грандиозным скандалом. Его пытались отослать в США или Англию, но Залаченко отказался. Он не любил США, а Англию считал одной из стран, где советские агенты занимают самые крупные посты в разведывательной службе. В Израиль он ехать не хотел, так как не любил евреев. Вот так он и решил остаться в Швеции.
Все это звучало столь неправдоподобно, что Микаэль подумал, уж не морочит ли ему голову Гуннар Бьёрк.
– Значит, он остался в Швеции.
– Вот именно.
– И об этом так никто и не узнал?
– Много лет это было одной из наиболее строго хранимых государственных тайн нашей страны. Дело в том, что Залаченко приносил нам огромную пользу. С конца семидесятых и до начала восьмидесятых он считался «бриллиантом в короне» среди перебежчиков на международном уровне. Никогда еще ни один оперативный шеф элитного подразделения ГРУ не оказывался перебежчиком.
– Стало быть, он мог продавать информацию?
– Конечно. Он умело сыграл своими картами, дозируя информацию наилучшим для себя образом. Сначала достаточно показаний, чтобы раскрыть советского агента-нелегала в Риме, следующим – связного шпионской сети в Берлине. Сообщил имена наемных убийц, оплаченных им в Анкаре и Афинах. О Швеции у Залаченко было мало сведений, но у него были данные об операциях за границей, которые мы могли выдавать по частям в ответ на соответствующие услуги. Это было просто золотое дно.
– Итак, вы начали с ним работать.
– Мы сделали из него «человека с нуля». Все, что было нужно, это снабдить его новым паспортом и деньгами для начала, дальше он справлялся сам. Именно на это он был натренирован.
Микаэль помолчал, переваривая информацию, потом взглянул на Бьёрка.
– Вы мне солгали в прошлом разговоре.
– Вот как?
– Вы сказали, что впервые встретили Бьюрмана в полицейском стрелковом клубе в восьмидесятые годы. На самом деле ваше знакомство состоялось намного раньше.
Гуннар Бьёрк кивнул.
– Я утаил машинально. Это касается засекреченных сведений, и у меня не было никаких оснований излагать, как я и Бьюрман познакомились. Когда вы спросили о Зале, я связал то и другое.
– Расскажите, как это было.
– Мне было тридцать три, и я работал в Службе безопасности уже три года. Двадцатишестилетний Бьюрман только что окончил университет и поступил к нам в безопасность делопроизводителем по юридическим вопросам. Это было место практиканта. Родом Бьюрман из Карлскруны, и его отец служил в военной разведке.
– Ну и что?
– Мы оба, Бьюрман и я, были совершенно не подготовлены к тому, чтобы заниматься такими личностями, как Залаченко, но тот сам с нами связался в день выборов семьдесят шестого года. В тот самый день в полицейском управлении вообще не было ни души – в воскресный день народ был либо выходной, либо занят на обеспечении безопасности и тому подобном. И Залаченко выбрал тот самый день для того, чтобы явиться в полицейское отделение Нормальма и заявить, что просит политическое убежище и хочет поговорить с кем-нибудь из Службы безопасности. Своего имени он не назвал. Я был дежурным и решил, что речь идет об обычном беженце. Взяв с собой Бьюрмана как юриста-делопроизводителя, я отправился в полицейское отделение Нормальма.
Бьёрк потер веки.
– Он спокойно и деловито рассказал нам, как его зовут, кто он, чем занимается. Бьюрман вел протокол. Вскоре я понял, кто находится передо мной и какая бомба готова взорваться. Я прервал наш разговор, взял с собой Залаченко с Бьюрманом и ушел из полицейского участка от непрошеных глаз и ушей. Не зная, что делать дальше, я снял номер в отеле «Континенталь» напротив Центрального вокзала и поместил его туда. Бьюрману я велел сторожить его, а сам пошел вниз к администратору и от него позвонил своему начальнику… – Бьёрк вдруг засмеялся. – Я часто думал, как глупо мы себя вели, просто как дилетанты. Но так уж получилось.
– А кто был ваш начальник?
– Не имеет значения. Я не стану называть лишних имен.
Микаэль пожал плечами, решив не спорить попусту.
– Мы с моим шефом сразу поняли, что нам выпало секретнейшее дело и что в него должно быть замешано как можно меньше народу. В частности, Бьюрман не должен был иметь к нему хоть какое-то касательство, это дело не соответствовало его уровню. Но поскольку он уже знал эту тайну, то было лучше сохранить его, чем привлекать кого-то другого. Возможно, те же соображения касались и такого молокососа, как я. Всего в Службе безопасности о существовании Залаченко знали семь человек.
– А сколько всего народу знает об этой истории?
– С семьдесят шестого и до начала девяностых всего примерно двадцать человек в правительстве, высшем военном руководстве и Службе безопасности.
– А после начала девяностых?
Бьёрк пожал плечами.
– Как только Советский Союз распался, Залаченко полностью потерял для нас интерес.
– А что было после того, как он попал в Швецию?
Бьёрк молчал так долго, что Микаэль заволновался.
– Ну, если честно… С Залаченко нам подфартило – все, кто был связан с этим делом, сделали на нем карьеру. Только не думайте, что мы занимались пустяками. Мы работали круглые сутки. Я был назначен его наставником в Швеции, и первые десять лет мы виделись если не каждый день, то по крайней мере пару раз в неделю. Это были самые важные годы, Зала был кладезем свежей информации. Но это также означало присматривать за ним.
– Что вы имеете в виду?
– Залаченко был, видно, в ладу с нечистой силой. Порой он излучал невероятное обаяние, но иногда можно было подумать, что он псих и параноик. Периодически у него случались запои, и он становился агрессивным. Не раз приходилось мне посреди ночи спешить на выручку и вытаскивать его из историй, в которые он влипал.
– К примеру?
– К примеру, он мог пойти в пивную, повздорить там с кем-нибудь и накостылять паре охранников, пытавшихся его успокоить. Невысокого роста, щуплый, он прошел потрясающую подготовку по рукопашному бою и, к сожалению, мог продемонстрировать свои навыки при неподходящих обстоятельствах. Однажды мне пришлось забирать его из полиции под расписку.
– Звучит, как будто он ненормальный. Ведь он тем самым рисковал привлечь к себе внимание. Не слишком-то это профессионально.
– Ну, такой уж он был. Все же в Швеции он не совершил никакого преступления, ни разу не был задержан или арестован. Мы оснастили его шведским паспортом, идентификационной карточкой и шведской фамилией. В пригороде Стокгольма ему предоставили квартиру. Служба безопасности оплачивала его жилье и выдавала зарплату, а он был обязан являться в ее распоряжение по первому требованию. Но мы не могли запретить ему ходить по пивным или заводить связи с женщинами. Только наводить за ним порядок. Это и было моей служебной обязанностью до 1985 года, когда меня перевели на другую работу, а Залаченко перешел к другому сотруднику.
– А какова роль Бьюрмана?
– Честно говоря, в этом деле он был просто балластом. Звезд с неба он не хватал и оказался, что называется, не тем человеком не в том месте. Бьюрман ведь совершенно случайно попал в историю с Залаченко. Он имел с ним дело лишь на первых порах и потом еще несколько раз, когда возникла надобность в соблюдении определенных юридических формальностей. Мой начальник решил проблему с Бьюрманом.
– Каким образом?
– Самым простым способом. Ему дали работу вне полиции, в адвокатском бюро, занимавшемся, так сказать, смежными вопросами…
– В бюро «Кланг и Рейнс».
Гуннар Бьёрк пристально взглянул на Микаэля и кивнул.
– Хоть Бьюрман и не был семи пядей во лбу, с работой он справлялся хорошо. Многие годы время от времени выполнял задания Службы безопасности, касающиеся незначительных расследований и тому подобного. Выходит, что так или иначе он тоже продвинулся в карьере за счет Залаченко.
– А где сейчас находится Зала?
Бьёрк секунду поколебался.
– Не знаю. После восемьдесят пятого года мои контакты с ним пошли на убыль, и я его вообще не встречал вот уже двенадцать лет. Последнее, что я слышал о нем, это что он покинул Швецию в 1992 году.
– Он, очевидно, вернулся. Его имя всплывало на поверхность в связи с торговлей оружием, наркотиками и трафикингом.
– Я бы ничуть не удивился, – вздохнул Бьёрк. – Но вы же не знаете наверняка, тот ли это Зала, которого вы ищете, или кто-то другой.
– Вероятность того, что могли появиться два Залы, ничтожно мала. Какое у него шведское имя?
Бьёрк пристально взглянул на Микаэля.
– Этого я не собираюсь разглашать.
– Лучше бы вам не хитрить со мной.
– Вы хотели знать, кто такой Зала, и я рассказал вам. Но я не собираюсь снабжать вас последним кусочком в пазле, пока не удостоверюсь, что вы соблюдаете свою часть договоренности.
– Вполне вероятно, что Зала совершил три убийства и что полиция ищет не того человека. Вы ошибаетесь, если думаете, что я обойдусь без имени Залы.
– Откуда вы знаете, что убийца не Саландер?
– Знаю.
Гуннар Бьёрк иронически улыбнулся, внезапно почувствовав себя намного увереннее.
– Я думаю, что убийца – Зала, – сказал Микаэль.
– Грубая ошибка. Зала ни в кого не стрелял.
– Откуда вы знаете?
– Зале сейчас шестьдесят пять лет, и он инвалид. У него ампутирована ступня, и ему трудно передвигаться. Бегать от квартиры на Уденплан в Эншеде и стрелять в кого-то – задача не для него. Чтобы кого-нибудь убить, ему понадобилось бы вызвать инвалидный транспорт.
Малин Эрикссон вежливо улыбнулась Соне Мудиг.
– Об этом вы должны спросить Микаэля.
– Хорошо.
– Я не могу обсуждать с вами его расследование.
– Но если человек по имени Зала – потенциально подозреваемый в убийстве…
– Об этом надо поговорить с Микаэлем, – повторила Малин. – Я могу помочь вам информацией, касающейся работы Дага Свенссона, но не могу ознакомить вас с материалами нашего расследования.
Сона Мудиг вздохнула.
– Я понимаю вашу позицию. А что вы могли бы рассказать мне о лицах из этого списка?
– Только то, что написал Даг Свенссон, но ничего – об источниках. Однако я могу приоткрыть вам, что Микаэль уже встречался примерно с дюжиной лиц из списка и отверг их. Вероятно, это вам поможет.
Соня Мудиг неуверенно кивнула. «Нет, это не поможет, – рассуждала она про себя. – Полиция все равно должна встретиться с каждым и формально допросить. Один судья, три адвоката, несколько политиков и журналистов… а также коллег-полицейских. Вот завертелась бы карусель! Надо было полиции заняться этим списком сразу после убийства».
Взгляд ее упал на одно имя в списке. Гуннар Бьёрк.
– Против этого имени нет адреса.
– Да.
– А почему?
– Он сотрудник Службы безопасности, и его адрес засекречен. Но сейчас он на больничном. Дагу Свенссону не удалось его найти.
– А вам удалось? – улыбнулась Мудиг.
– Спросите Микаэля.
Соня размышляла, глядя куда-то поверх стола Дага Свенссона.
– Можно задать вам личный вопрос?
– Пожалуйста.
– Как вы думаете, кто убил ваших друзей и адвоката Бьюрмана?
Малин Эрикссон молчала. Хорошо бы, если Микаэль Блумквист был рядом и отвечал на все эти вопросы. Как-то неприятно беседовать с полицией, даже будучи невиновной. А еще неприятнее было то, что она не имела права рассказать, чего уже добились в своем расследовании сотрудники «Миллениума». Но тут она услышала голос Эрики Бергер у себя за спиной:
– Мы кладем в основу предположение, что убийства произошли с целью предотвратить разоблачения, над которыми работал Даг Свенссон. Но мы не знаем, кто стрелял. Микаэль сконцентрировал внимание на человеке по имени Зала.
Соня обернулась и увидела главного редактора «Миллениума». Эрика Бергер протянула чашки с кофе Малин и Соне. На одной стоял логотип одного из профсоюзов, а на другой – партии христианских демократов. Эрика Бергер приветливо улыбнулась и ушла в свой кабинет.
Она вернулась минуты через три.
– Мудиг, вам только что звонил ваш шеф. У вас выключен мобильник. Свяжитесь с ним.
События возле дачи Бьюрмана повлекли лихорадочную активность ближе к вечеру. По Стокгольму и прилегающим к столице областям было разослано срочное оповещение о том, что Лисбет Саландер наконец-то всплыла на поверхность и что ездит на «Харли-Дэвидсоне», принадлежащем Магге Лундину. Сообщалось также, что необходимо соблюдать осторожность, так как Саландер вооружена и стреляла в человека рядом с дачей в окрестностях Сталлархольмена.
Полиция выставила посты на въезде в Стренгнес и Мариефред, а также на всех подъездах в Сёдертелье. В течение нескольких часов производилась проверка на всех электричках между Сёдертелье и Стокгольмом. Ни одной подходящей низкорослой девушки с «Харли-Дэвидсоном» или без него не обнаружили.
Только ближе к семи вечера полицейский патруль обнаружил искомый мотоцикл неподалеку от «Стокгольмской ярмарки» в Эльвшё, и это перенесло центр тяжести поисков из Сёдертелье в Стокгольм. Из Эльвшё также сообщалось о находке куска кожаной куртки с логотипом мотоклуба «Свавельшё». Находка заставила инспектора Бублански сдвинуть очки на лоб и угрюмо уставиться в темноту за окном его служебного кабинета в Кунгсхольмене.
Весь день был цепью чего-то невиданного: похищение подруги Саландер, вмешательство Паоло Роберто, затем поджог, закопанные трупы в окрестностях Сёдертелье… И, наконец, полная неразбериха в Сталлархольмене.
Бублански зашел в большую комнату и стал рассматривать карту Стокгольма с окрестностями. Он по порядку переводил взгляд со Сталлархольмена на Нюкван, затем на Свавельшё и, наконец, на Эльвшё – четыре места, по разным причинам ставшие актуальными. Затем посмотрел на Енигеде и вздохнул. У него было безотрадное чувство, что полиция безнадежно отстает от развития событий. Он ровным счетом ничего не понимал. С чем бы ни было связано убийство в Енигеде, оно оказалось намного сложнее, чем думалось вначале.
О событиях в Сталлархольмене Микаэль Блумквист не имел никакого понятия. Он уехал из Смодаларё около трех часов пополудни и по дороге остановился на заправке. Хотелось выпить кофе и как-то подытожить услышанное.
Его переполняло разочарование. Он узнал от Бьёрка массу поразительных деталей, но тот категорически отказался снабдить его последним кусочком пазла – дать шведское имя Залаченко. Такое чувство, что его обманули: история пришла к концу, а разгадки от Бьёрка он не узнал.
– У нас же с вами договор, – настаивал Микаэль.
– И я свою часть договора выполнил – рассказал, кто такой Залаченко. Если вам нужна еще информация, надо заключить новый договор. Я нуждаюсь в гарантиях, что мое имя полностью останется в стороне и меня не коснутся никакие последствия.
– Как я могу вам дать такие гарантии? Я не руковожу полицейским расследованием, а они рано или поздно выйдут на вас.
– Полицейское расследование меня не волнует. Мне нужны гарантии того, что вы никогда не разоблачите меня в связи с проститутками.
Микаэль обратил внимание, что Бьёрк больше озабочен сокрытием своей связи с секс-торговлей, чем выдачей важной государственной тайны. Это в определенном смысле характеризовало его личность.
– Я уже обещал вам, что не напишу ни слова о вас в этой связи.
– Но мне также нужны гарантии, что вы не упомянете меня и в связи с Залаченко.
Таких гарантий Микаэль не собирался давать. Он мог использовать Бьёрка как анонимный источник, когда речь шла о предыстории Залаченко, но не собирался гарантировать ему стопроцентной анонимности. Наконец они договорились обдумать все еще раз, прежде чем вернуться к этому разговору.
Микаэль сидел на бензозаправке и пил кофе из бумажного стаканчика и тут вдруг почувствовал, что, не отдавая отчета, пропускает нечто лежащее у него прямо перед носом, но словно в тумане. Тут его вдруг осенило, что существует еще один человек, который, возможно, мог бы пролить свет на темные места этой истории. Микаэль находился довольно близко от реабилитационного центра в Ерште. Посмотрев на часы, он быстро встал и уехал навестить Хольгера Пальмгрена.
Гуннар Бьёрк чувствовал себя беспокойно. Он был полностью выжат после встречи с Микаэлем Блумквистом. Спина болела, как никогда раньше. Приняв три обезболивающие таблетки, он прилег на диван в гостиной. В голове продолжали вертеться мысли. Поднявшись через час и вскипятив воду, он достал пакетик чая «Липтон», сел за кухонный стол и задумался.
Может ли он полагаться на Микаэля Блумквиста? Все его карты теперь вышли, и он целиком в руках Блумквиста. Но самую важную информацию он придержал: шведское имя Залы и его истинную роль в произошедшем. Это был козырь, который он припрятал у себя в рукаве.
Как его угораздило попасть в переплет? Подумаешь, преступление… Все, что он сделал, так это заплатил нескольким проституткам. Он же холостяк. А та шестнадцатилетняя паршивка даже не думала притворяться, что он ей приятен. Просто смотрела на него с отвращением.
Шлюха чертова. Если бы она не была такой молоденькой… Будь ей хотя бы чуть больше двадцати, ничего страшного не было бы. Журналисты не оставят от него и мокрого места, если что-нибудь просочится. Блумквист тоже испытывает к нему омерзение и даже не пытается это скрыть.
Залаченко.
Обыкновенный сутенер. Что за ирония судьбы… Он трахался с проститутками, нанятыми Залаченко. Хотя сам Залаченко был достаточно умен, чтобы держаться в тени.
Бьюрман и Саландер.
И Блумквист.
Нужен какой-то выход.
Спустя несколько часов размышлений Гуннар пошел в свой кабинет и разыскал лоскут бумаги с телефоном, который откопал во время недавнего визита на работу. Он скрыл от Блумквиста не только это. От отлично знал, где находится Залаченко, хотя не встречался с ним двенадцать лет. Никакого желания делать это снова у него не было.
Но Залаченко – скользкий как угорь и хитрый как бес. Он-то поймет, в чем проблема. Ему бы надо исчезнуть с лица земли, уехать за границу и выйти на пенсию. Настоящий катастрофой был бы его арест. Тогда рухнет все.
Подумав еще, Бьёрк поднял трубку и набрал номер телефона.
– Привет. Это Свен Янссон, – сказал он.
Этим именем для прикрытия Бьёрк уже давным-давно не пользовался, но Залаченко сразу его вспомнил.
Среда, 6 апреля – четверг, 7 апреля
Бублански и Соня Мудиг встретились в кафе «У Вэйна» на Васагатан в восемь вечера и взяли по кофе и бутерброду. Таким мрачным своего шефа Соня никогда еще не видела. Он рассказал обо всем, что произошло за день. Мудиг долго молчала, потом протянула руку и положила на сжатый кулак Бублански. Раньше она никогда до него не дотрагивалась, но жест был чисто дружеским. Он грустно улыбнулся и похлопал ее руку столь же приветливо.
– Должно быть, мне пора на пенсию.
Она сочувственно улыбнулась.
– Это расследование расползается по швам, – продолжил Бублански. – Я рапортовал Экстрёму обо всем, что произошло за день, а он лишь отреагировал репликой: «Действуй на свое усмотрение». Похоже, что он вообще ни на что не способен.
– Не хотелось бы плохо отзываться о начальстве, но, по-моему, мы и без него перебьемся.
Бублански кивнул.
– Теперь ты официально возвращена в следственную группу. Не думаю, чтобы он стал перед тобой извиняться.
Соня пожала плечами.
– У меня такое чувство, что теперь вся следственная группа состоит только из нас с тобой, – сказал Бублански. – Фасте с утра разозлился и как сорвался с работы до ланча, так и не дает о себе знать, даже мобильник отключил. Если он и завтра не появится, придется объявить его в розыск.
– Вот и пусть держится подальше от расследования. А что теперь будет с Никласом Эрикссоном?
– Ничего. Я хотел формально задержать его и предъявить обвинение, но Экстрём решил, что не стóит. Мы его вышвырнули, а я съездил и серьезно поговорил с Драганом Арманским. Сотрудничество с «Милтоном» прекращено, а это, к сожалению, означает, что мы потеряли Сонни Бомана. Жаль – он был отличный полицейский.
– А как это все воспринял Арманский?
– Он был ошарашен. Интересно, что…
– Ну?
– Арманский сказал, что Лисбет Саландер всегда терпеть не могла Эрикссона. Он припомнил, что пару лет назад она сказала, что того надо гнать с работы, даже заявила, что он мерзавец, но отказалась объяснять почему. Арманский, естественно, ее не послушал.
– Ясно.
– Курт до сих пор в Сёдертелье. Они вот-вот будут делать обыск в доме Карла-Магнуса Лундина. А Еркер по уши занят эксгумацией рецидивиста Кеннета Густафссона по кличке Бродяга, собирает его по кусочкам в окрестностях Нюкварна. Как раз перед тем, как я сюда пришел, он позвонил и доложил, что и во второй могиле кто-то есть, судя по одежде – женщина. Видимо, она пролежала еще дольше.
– Прямо-таки лесное кладбище… Похоже, Ян, что эта история пострашнее, чем мы думали вначале. Надеюсь, что в убийствах под Нюкварном мы Саландер не подозревали?
Впервые за последнее время Бублански улыбнулся.
– Ладно. В той истории ей можно дать отвод. Но сейчас она точно вооружена, и именно она стреляла в Лундина.
– Обрати внимание, что она стреляла ему в ступню, а не в голову, хотя в случае Магге Лундина разница между одним и другим небольшая. Но в расследовании убийств в Эншеде мы исходили из того, что убийца – отличный стрелок.
– Соня… тут какая-то несуразица. Магге Лундин и Сонни Ниеминен – два здоровых бугая с длинным списком уголовных преступлений. Лундин, конечно, нагулял жир и сейчас не в лучшей форме, но он опасен. А Ниеминен – грубый зверюга, которого боятся даже здоровые крепкие парни. До меня не доходит, как Саландер, такая маленькая щупленькая девчонка, смогла вытрясти из них душу. У Лундина серьезные повреждения.
– М-м-да.
– Не то чтобы он не заслуживал, чтобы ему всыпали. Просто я не понимаю, как это произошло.
– Спросим у нее, когда найдем. У нас ведь есть формальные заключения, что она склонна к насилию.
– Не могу даже представить себе, что там произошло возле дачи Бьюрмана. Даже Курт Свенссон не отважился бы драться ни с кем из них один на один. А Свенссон вовсе не какой-нибудь размазня.
– Может быть, у нее была какая-то причина всыпать Лундину и Ниеминену?
– Одинокая девчонка рядом с пустующей дачей, а тут двое психопатов и законченных идиотов… Я очень легко могу себе представить такую причину.
– А может быть, ей кто-то помог? Может, еще кто-то там был?
– Наши криминалисты-техники не нашли никаких следов, подтверждающих это. Саландер заходила на дачу, там есть кофейная чашка с ее отпечатками. А кроме того, существует семидесятидвухлетняя Анна Виктория Ханссон, местная привратница, которая фиксирует всех и вся, кто движется в округе. Она клянется, что мимо промелькнули только Саландер и двое красавцев из «Свавельшё МК».
– А как Саландер попала в дом?
– Открыла ключом. Скорее всего, прихватила из квартиры Бьюрмана. Помнишь…
– …надрезанную ленту на запечатанной двери? Да, наш пострел везде поспел.
Соня Мудиг несколько секунд постучала кончиками пальцев по столу и затем свернула на другую тему:
– А у нас точно установлено, что именно Лундин участвовал в похищении Мириам Ву?
Бублански кивнул.
– Паоло Роберто предложили посмотреть альбом с фотографиями мотоциклистов. Их там было не меньше трех дюжин. Он показал на Лундина сразу, без колебаний. Просто сказал, что именно этого парня видел на складе возле Нюкварна.
– А что сказал Микаэль Блумквист?
– Мне не удалось с ним связаться, он не отвечает на звонки.
– Ясно. Значит, приметы Лундина сходятся с описанием человека, напавшего на Саландер на Лундагатан. Стало быть, мы можем исходить из того, что мотоклуб «Свавельшё» какое-то время охотился за ней. Но почему?
Бублански только руками развел.
– А может быть, Саландер жила на даче у Бьюрмана, пока была в розыске? – задумалась Соня Мудиг.
– Я тоже сначала об этом подумал. Но Еркер сомневается. Он говорит, что в доме, похоже, никто последнее время не жил, и есть свидетельница, видевшая ее поблизости только сегодня.
– Зачем она туда поехала? Не с Лундином же у нее была назначена встреча?
– Вряд ли. Должно быть, она появилась там, чтобы поискать что-то. А единственное, что мы там нашли, – это папки с материалами о Лисбет Саландер, собранными самим Бьюрманом. Это самые разные бумаги, начиная со старых школьных записей и кончая заключениями из социальной службы и опекунского совета. Но некоторых папок не хватает: они пронумерованы на корешках, и у нас есть только номера 1, 4 и 5.
– Значит, вторая и третья отсутствуют.
– А может быть, были папки и с последующими номерами?
– Возникает вопрос: зачем Саландер искала там информацию о себе самой?
– Тут возможны два ответа. Либо ей хотелось скрыть что-то, о чем Бьюрман знал и скрывал это, либо ей хотелось до чего-то докопаться. Но есть еще один вопрос.
– Ну?
– Зачем Бьюрману понадобилось комплектовать подробное личное дело Саландер и прятать его у себя на даче? Он был ее опекуном, и его обязанностью было следить за ее финансами и тому подобным. Но материал в папках создает впечатление, что он был одержим идеей составить опись ее жизни.
– Бьюрман все больше и больше кажется мне скользким типом. Я подумала о нем, когда просматривала сегодня список секс-клиентов в «Миллениуме». Я даже ждала, уж не наткнусь ли там на его имя.
– Мысль недурна. Ты сама обнаружила у Бьюрмана в компьютере большую коллекцию жесткой порнографии. Об этом надо подумать. Нашла что-нибудь в «Миллениуме»?
– Толком непонятно. Микаэль Блумквист продолжает работать со списком, но, по словам Малин Эрикссон, сотрудницы «Миллениума», ничего интересного не обнаружил. Ян, я должна тебе что-то сказать…
– Что?
– Я уже не верю, что это сделала Саландер. Я имею в виду убийства в Эншеде и возле Уденплана. Когда мы начинали, я, как и все остальные, была в этом полностью убеждена, но теперь я так больше не думаю, хотя и не могу объяснить почему.
Бублански кивнул – он был согласен с Мудиг.
Верзила-блондин неприкаянно ходил взад-вперед в доме Магге Лундина в Свавельшё. Остановившись у кухонного окна, он посмотрел на дорогу. Пора бы им уже вернуться. Его не отпускало тревожное чувство. Что-то не ладилось.
Кроме того, ему не нравилось торчать одному в доме Магге Лундина. Здесь все было чужое. Холодный воздух ощущался везде, вплоть до его комнаты наверху, и во всем доме все время слышались какие-то неприятные шорохи. Он попытался стряхнуть с себя мерзкое ощущение. Верзила-блондин знал, что это глупо, но не любил оставаться в одиночестве. Людей из плоти и крови он ничуть не боялся, но в пустых деревенских домах ему чудилась какая-то невыразимая жуть. Бесчисленные звуки возбуждали его фантазию. Он не мог избавиться от ощущения, будто что-то темное и злобное подсматривает за ним в дверную щель. Временами ему мерещилось даже чье-то дыхание.
В юности его дразнили за боязнь темноты. Вернее, дразнили, пока он самым решительным образом не всыпал по первое число одногодкам, да и тем приятелям постарше, что развлекались, насмехаясь над ним. Уж навести шорох он хорошо умел.
Но все равно это раздражало – темнота и одиночество. Он ненавидел те живые существа, что обитали во тьме и в одиночестве. Хорошо бы Лундин поскорее вернулся домой. Его присутствие восстановило бы душевное равновесие, даже если бы они ни словом не обмолвились или сидели по разным комнатам. Ему нужны были реальные звуки и движения; он хотел знать, что поблизости есть люди.
Он попытался как-то рассеяться, послушав диски на стереопроигрывателе, а потом стал искать что-нибудь почитать на полках у Лундина. Но интеллектуальные интересы байкера не выдерживали критики, и блондину пришлось удовлетвориться подборками журналов о мотоциклах, мужскими журналами и дешевыми детективами карманного формата такого сорта, какими сам он никогда не увлекался. Одиночество стало переходить в клаустрофобию. Какое-то время он убил на то, чтобы почистить и смазать пистолеты, хранившиеся у него в сумке, и это дело на время успокоило его.
Наконец он понял, что не может больше оставаться в доме. Он походил во дворе, просто чтобы подышать свежим воздухом. Он держался в стороне от соседних домов, но так, чтобы видеть свет из окон, за которыми жили люди. Полностью замерев, он мог слышать далекие звуки музыки.
Решив вернуться в халупу Лундина, он вновь почувствовал страшную тревогу и постоял на ступенях подольше, чтобы унять сердцебиение, затем взял себя в руки и открыл дверь.
В семь вечера он спустился и включил телевизор посмотреть новости по четвертому каналу. Он изумленно слушал сначала заголовки, а потом описание событий у дачи в Сталлархольмене, включая стрельбу. Это было главной новостью дня.
Он помчался наверх в гостевую комнату и затолкал в сумку свои вещи. Двумя минутами позже он уже вышел из дома, сел в белый «Вольво» и нажал на газ.
Он исчез буквально в последнюю секунду. Всего в паре километров от Свавельшё ему встретились две полицейские машины с включенными мигалками; они ехали в деревню.
С большим трудом Микаэлю Блумквисту удалось наконец встретиться с Хольгером Пальмгреном в шесть вечера в среду. Основная трудность заключалась в том, чтобы уговорить персонал впустить его. Он был так настойчив, что дежурной медсестре пришлось позвонить доктору А. Сиварнандану, жившему, по-видимому, поблизости от больницы. Сиварнандан появился минут через пятнадцать и сам занялся переговорами с настойчивым журналистом. Сначала он категорически возражал. Последние две недели уже несколько журналистов искали возможность повстречаться с Хольгером Пальмгреном и предпринимали невероятные усилия для того, чтобы получить от него комментарии. Сам Хольгер категорически отказывался принимать таких посетителей, и персоналу было дано беспрекословное указание никого не пропускать.
Сиварнандан тоже следил за развитием событий с большим беспокойством. Он был напуган газетными заголовками, посвященными Лисбет Саландер, и обратил внимание на то, что его пациент впал в глубокую депрессию, которая, по мнению Сиварнандана, была вызвана неспособностью Пальмгрена что-либо предпринять. Больной забросил свою реабилитационную программу и целые дни читал газеты и следил за телевизионными репортажами о поисках Лисбет Саландер. А в промежутках сидел у себя в палате и размышлял.
Микаэль упрямо стоял у стола Сиварнандана и объяснял, что ни в коем случае не причинит Хольгеру Пальмгрену никаких неприятностей и что его целью вовсе не являются комментарии для прессы. Он пояснил, что является старым другом разыскиваемой Лисбет Саландер, что не верит в ее виновность и что отчаянно нуждается в информации, которая может пролить свет на некоторые обстоятельства ее прошлого.
Переубедить доктора Сиварнандана было нелегким делом. Микаэлю пришлось сесть и в деталях объяснить свою роль в этой драме. Лишь после получасового разговора Сиварнандан уступил. Он попросил Микаэля подождать, а сам пошел к Хольгеру Пальмгрену спросить, согласен ли тот принять посетителя.
Сиварнандан вернулся спустя десять минут.
– Он согласился принять вас. Если вы ему не понравитесь, он выставит вас вон. Он запрещает брать у него интервью или публиковать что-нибудь касательно вашей встречи.
– Обещаю не писать ничего о своем посещении.
Хольгер Пальмгрен занимал маленькую комнату, вмещавшую кровать, комод, стол и несколько стульев. Это было седое, тощее огородное пугало с очевидными проблемами координации движений, но он все же поднялся со стула, когда Микаэля впустили в комнату. Руки он не протянул, но указал на один из стульев у небольшого столика. Блумквист сел. Доктор Сиварнандан остался в комнате. Поначалу Микаэлю было трудно понимать бормотание Хольгера Пальмгрена.
– Кто вы такой, чтобы называть себя другом Лисбет Саландер, и что вам надо?
Микаэль откинулся назад и на секунду задумался.
– Хольгер, вы не обязаны мне что-либо говорить, но я прошу вас выслушать меня, прежде чем вышвырнуть меня из комнаты.
Пальмгрен кивнул и поплелся к стулу, чтобы сесть напротив Микаэля.
– Я встретился с Лисбет Саландер примерно два года назад. Я нанял ее для сбора и анализа информации по делу, о котором не могу распространяться. Она приехала ко мне в то место, где я тогда жил, и мы вместе проработали несколько недель.
Он раздумывал, насколько подробно ему надо рассказывать об этом Пальмгрену, и решил держаться как можно ближе к правде.
– За это время произошли два важных события. Во-первых, Лисбет спасла мне жизнь, а во-вторых, мы стали хорошими друзьями. Я ближе узнал ее, и мне она очень понравилась.
Не входя в детали, Микаэль рассказал о своих отношениях с нею и как неожиданно они прервались сразу после Рождества год назад, когда Лисбет уехала за границу.
Затем он рассказал о своей работе в «Миллениуме», о том, как Даг Свенссон и Миа Бергман были убиты, а он сам невольно оказался вовлечен в поиски убийцы.
– Я узнал, что последнее время вам надоедали журналисты и что газеты печатали всякую чушь. Сам я могу заверить вас, что приехал отнюдь не для того, чтобы собирать материал на очередную публикацию. Я здесь ради Лисбет, как ее друг. Я, может быть, один из тех немногих во всей стране, кто целиком и полностью стоит на ее стороне. Я уверен, что она невиновна. Я думаю, что за убийствами стоит человек по имени Залаченко.
Микаэль сделал паузу. Что-то промелькнуло в глазах Пальмгрена при упоминании Залаченко.
– Если вы можете пролить хоть какой-то свет на ее прошлое, то сейчас самый подходящий момент. Если вы не хотите помочь ей, значит, я попусту трачу время – и тогда я знаю вашу позицию.
Во время этой тирады Хольгер Пальмгрен не издал ни звука. При последних словах что-то опять блеснуло у него в глазах. Но вот он улыбнулся и начал говорить медленно и по возможности отчетливо.
– Вы действительно хотите помочь ей?
Микаэль кивнул.
Хольгер Пальмгрен подался вперед.
– Опишите диван у нее в гостиной.
Микаэль улыбнулся в ответ.
– Когда я бывал у нее, он был старый, потертый и продавленный – в общем, хлам, а не диван, сделанный, наверное, в начале пятидесятых годов. Две диванные подушки с обивкой из коричневого материала с желтым узором потеряли форму; обивка кое-где порвалась, и начинка торчала наружу.
Хольгер Пальмгрен вдруг засмеялся; смех его звучал как кашель. Потом он взглянул на доктора Сиварнандана.
– В квартире он, во всяком случае, был. Доктор, нельзя ли устроить, чтобы я мог угостить гостя кофе?
– Конечно. – Доктор Сиварнандан поднялся и вышел из комнаты. На пороге комнаты он обернулся и кивнул Микаэлю.
– Александр Залаченко, – произнес Хольгер Пальмгрен довольно ясно, как только закрылась дверь.
Глаза Микаэля раскрылись.
– Вы знаете это имя?
Пальмгрен кивнул.
– Лисбет сказала мне, как его зовут. Мне кажется, эту историю пора рассказать… прежде чем я вдруг умру, что не так уж невероятно.
– А как же Лисбет? Откуда она вообще знала о его существовании?
– Он ее отец.
Микаэль не сразу понял, что сказал Хольгер Пальмгрен. Затем до него дошло.
– Да что вы говорите?
– Залаченко приехал сюда в семидесятые годы. Он искал политического убежища. Вся эта история так и осталась для меня неясной. Лисбет всегда была немногословной, а об этом она вообще не хотела говорить.
«В ее свидетельстве о рождении написано, что отец неизвестен», – вспомнил Микаэль.
– Залаченко – отец Лисбет, – повторил он.
– Только раз за все время, пока я ее знал, она рассказала, что произошло. Это было примерно за месяц до удара, который меня хватил. Я помню ее рассказ: Залаченко приехал сюда в середине семидесятых годов, встретил мать Лисбет в семьдесят седьмом, у них была связь, и на свет родились двое детей.
– Двое?
– Лисбет и ее сестра-близняшка Камилла.
– Господи, так, значит, она существует в двух копиях?
– Они совсем разные. Но это другая история. Мать Лисбет звали Агнета София Шёландер. Она встретила Залаченко, когда ей было семнадцать. Не знаю ничего о том, как они познакомились, но, насколько я себе представляю, она была довольно несамостоятельной девушкой, легкой добычей для старшего и более опытного мужчины. Он произвел на нее невероятное впечатление, и она, вероятно, по уши влюбилась в него.
– Могу себе представить.
– Залаченко оказался кем угодно, только не славным парнем. Он был существенно старше ее. Полагаю, что он искал уживчивую женщину, и ничего сверх того.
– Наверное, вы правы.
– Она, конечно, в мечтах рисовала себе надежное будущее с ним, но он ничуть не интересовался женитьбой. Они остались неженатыми, но в семьдесят девятом она поменяла фамилию с Шёландер на Саландер. Возможно, так она хотела отметить, что они единое целое.
– Что вы имеете в виду?
– Зала. Заландер.
– Господи, – произнес Микаэль.
– Я сопоставил все это как раз перед тем, как заболел. Она имела право на эту фамилию, так как ее мать, бабушка Лисбет, действительно была Саландер. Последующие события обнаружили, что Залаченко был неслыханный психопат. Он жутко пил и избивал Агнету. Как мне представляется, рукоприкладство происходило постоянно, пока росли дети. Насколько Лисбет себя помнила, Залаченко появлялся регулярно. Иногда он надолго пропадал, потом вдруг снова появлялся на Лундагатан. И каждый раз было одно и то же. Залаченко заявлялся за сексом и алкоголем, и все заканчивалось разного рода издевательствами над Агнетой Саландер. Лисбет приводила детали, которые показывают, что издевательства были не только физическими. Он был вооружен, озлоблен и демонстрировал склонность к садизму и психическому запугиванию. Насколько я могу судить об этом, с годами становилось все хуже и хуже. В восьмидесятые годы мать Лисбет жила в постоянном страхе.
– Детей он тоже бил?
– Нет. Дочки его совершенно не интересовали. Он их едва замечал. Мать обычно отправляла их в маленькую комнату, когда приходил Залаченко, и без разрешения они не должны были выходить. Раз-другой он давал тумака Лисбет или ее сестре, в основном когда они мешали или вертелись под ногами. Все его раздражение было обращено против матери.
– Кошмар какой. Бедная Лисбет…
Хольгер Пальмгрен кивнул.
– Все это Лисбет поведала мне примерно за месяц до того, как я пережил удар. Впервые тогда она говорила открыто о том, что произошло. А я как раз решил положить конец всем этим бредням насчет признания ее недееспособной и прочего. Лисбет не глупее нас с вами, и я стал готовиться к подаче заявления в гражданский суд о новом рассмотрении ее дела. А тут вдруг удар у меня… и когда я пришел в себя, то оказался здесь.
Он развел руками. В дверь постучала медсестра и подала кофе. Пальмгрен молчал, пока она не вышла, потом продолжил:
– Есть в этом деле неясные для меня моменты. Агнета Саландер десятки раз была вынуждена обращаться в больницу. Я читал ее медицинский журнал. Было абсолютно ясно, что она стала жертвой грубого физического насилия, и социальные службы должны были бы обратить на нее внимание. Но этого ни разу не произошло. Лисбет и Камилла находились под присмотром дежурных социальной службы в то время, когда их матери оказывали медицинскую помощь. Но как только ее выписывали и она возвращалась домой, все повторялось вновь. Единственным объяснением может быть только то, что вся система социального обеспечения была недееспособной, а Агнета оказалась столь запугана, что могла только и делать, что ждать своего мучителя. Затем что-то произошло. Лисбет называет это «Вся Та Жуть».
– А что случилось?
– Залаченко не появлялся несколько месяцев. Лисбет исполнилось двенадцать лет. Она уже стала тешить себя надеждой, что он исчез навсегда. Куда там! Однажды он вернулся. Сначала Агнета заперла обеих девочек в маленькой комнате, затем занялась сексом с Залаченко. Потом он начал ее избивать. Для него было удовольствием мучить ее. Но на этот раз взаперти были уже не маленькие детки… Реагировали они по-разному. Камилла панически боялась, что кто-нибудь может узнать, что происходит у них дома. Она отторгала из себя то, что знала, и делала вид, что не замечает, как маму избивают. Когда побои заканчивались, Камилла подходила и обнимала папу, делая вид, что все хорошо.
– Таким способом она защищалась.
– Конечно. Но Лисбет была другого склада. На этот раз она прекратила истязания. Зайдя на кухню, она взяла нож и засадила ему в плечо. Она успела вонзить лезвие пять раз, прежде чем он смог отобрать нож и двинуть ей кулаком. Хоть раны и не были глубокие, кровь из него текла, как из зарезанной свиньи, и он еле унес ноги.
– Очень в духе Лисбет.
Пальмгрен вдруг рассмеялся.
– Еще бы: не задевай Лисбет Саландер за живое! Ее позиция по отношению к окружающему миру была такой: если ей грозят оружием, она возьмет оружие еще мощнее. Вот почему я так страшно боюсь за нее – при всем том, что сейчас происходит.
– Это и была «Вся Та Жуть»?
– Нет-нет. Затем последовало нечто, чему у меня просто нет объяснений. Порезы у Залаченко были такие серьезные, что он должен был обратиться к врачам, а это повлекло бы полицейское расследование.
– Но?
– Но, насколько мне известно, ничего подобного не произошло. Лисбет рассказала, что приходил какой-то мужчина и разговаривал с Агнетой. О чем был разговор, она не знает. А потом мама сказала Лисбет, что папа все простил.
– Простил?
– Да, так она выразилась.
Тут Микаэль понял: «Это был Бьёрк или кто-нибудь из его сотрудников. Речь шла о том, чтобы «прибрать» за Залаченко. Вот скотина», – подумал он и поморщился.
– Что? – спросил Пальмгрен.
– Думаю, я знаю, что произошло. И кое-кто понесет за это ответственность. Продолжайте, пожалуйста.
– Залаченко не появлялся несколько месяцев. Лисбет ждала и готовилась к его приходу. Она время от времени прогуливала уроки в школе и охраняла маму – страшно боялась, что Залаченко изуродует ее. Лисбет было двенадцать лет, а она чувствовала ответственность за мать, которая не осмеливалась обращаться в полицию и не могла порвать с Залаченко, а может быть, просто не понимала, насколько все серьезно. В тот день, когда он появился снова, Лисбет была в школе. Она пришла домой, как раз когда он выходил из квартиры. Он ничего не сказал, только расхохотался ей в лицо. Зайдя, она обнаружила мать лежащей на полу в кухне без сознания.
– Но Залаченко не притрагивался к Лисбет?
– Нет. Она бросилась за ним и догнала, когда он уже сел в машину и опустил стекло, вероятно собираясь что-то сказать. Лисбет приготовилась заблаговременно. Она бросила в машину пакет из-под молока, наполненный бензином, а затем и зажженную спичку.
– Боже мой…
– Эта была уже вторая попытка убить своего отца. На этот раз дело не осталось без последствий. Машина на Лундагатан, а в ней человек, горящий как факел, не могли не привлечь внимания.
– Все же он остался в живых.
– Досталось ему как следует, в особенности тяжелыми были ожоги – следы от них остались у него на лице и других местах. Кроме того, ему пришлось ампутировать ступню. А Лисбет забрали в детское отделение психиатрии больницы Святого Стефана.
Хотя Лисбет Саландер знала весь материал, найденный на даче у Бьюрмана, от корки до корки, она снова все перечитала. Потом села на подоконник, открыла портсигар, подаренный Мириам Ву, закурила сигарету и устремила взгляд в сторону Юргордена. Она узнала некоторые подробности своей жизни, о которых раньше не подозревала.
Многие кусочки головоломки легли на нужные места, и она внутренне похолодела. Больше всего ее интерес возбудило полицейское расследование, о котором составил рапорт Гуннар Бьёрк в феврале 1991 года. Лисбет не могла бы с уверенностью сказать, кто из череды взрослых, задававших ей вопросы, был Бьёрк, но сейчас ей казалось, что он всплыл в ее памяти. Тогда он представился, назвавшись Свеном Янссоном. Она хорошо помнила каждую черту его лица, каждое сказанное им слово, каждый жест во время тех трех встреч, что у них были.
Тогда началась такая суматоха…
Залаченко в машине загорелся, как факел. Ему удалось распахнуть дверцу и вывалиться на землю, но одной ногой он застрял в ремне безопасности среди треска пламени. Примчалась пожарная машина и погасила огонь. Появилась машина «Скорой помощи», и Лисбет пыталась уговорить их оказать помощь маме, бросив Залаченко. Но они лишь оттолкнули ее. Прибыла полиция, и отыскались свидетели, указавшие на нее. Лисбет пыталась объяснить, что произошло, но никто не собирался ее слушать, потом она вдруг оказалась на заднем сиденье полицейской машины, а в это время тянулись минута за минутой, и прошел почти час, пока полиция наконец зашла в их квартиру и нашла ее маму.
Агнета София Саландер была без сознания. У нее были черепно-мозговые травмы. В результате побоев у нее произошло первое из длинной серии последующих кровоизлияний в мозг. Здоровой она уже никогда не будет.
Теперь вдруг Лисбет поняла, почему никто не читал рапорт о полицейском расследовании: ни Хольгер Пальмгрен, которому не удалось его получить, ни адвокат Рихард Экстрём, который сейчас охотился за ней. Этот рапорт не был составлен обычной полицией. Он был составлен скотиной из Службы безопасности и проштампован печатями, уведомлявшими, что расследование является секретом государственной важности.
Александр Залаченко работал на Службу безопасности.
Это было не расследование, а укрывательство. Залаченко был важнее Агнеты Саландер. Его нельзя было дезавуировать и обличить. Залаченко просто не существовал.
«Проблему создавал не Залаченко, их создавала Лисбет Саландер – сумасбродная девчонка, грозившая раскрыть одну из важнейших государственных тайн», – пронеслось у нее в голове.
Об этой тайне она даже не подозревала. Как же все тогда было? Залаченко встретил ее мать вскоре по приезде в Швецию и назвался своим настоящим именем. Тогда у него еще не было ни имени для прикрытия, ни шведских документов. Это объясняло, почему все эти годы Лисбет никогда не удавалось найти его ни в одном из официальных регистров. Она знала его настоящее имя, а не то, которым его снабдило шведское государство.
Теперь Лисбет многое поняла. Если бы Залаченко привлекли к суду за нанесение увечий, адвокат Агнеты Саландер мог бы начать копаться в его данных: «Где вы работаете, господин Залаченко? Как вас на самом деле зовут?»
Если бы вместо больницы Лисбет оказалась под надзором социальных служб, те, возможно, начали бы разбираться в происшествии. Для уголовного преследования она была слишком молода, но если бы поджогом занялись как следует, во всех деталях, возникли бы те же вопросы о Залаченко. Лисбет так и видела перед собой огромные заголовки в газетах. Поэтому расследование поручили доверенному лицу. А потом снабдили рапорт грифом секретности и похоронили так глубоко, чтобы никто не мог докопаться. Значит, и Лисбет Саландер надо было похоронить так основательно, чтобы ее никто не нашел.
Гуннар Бьёрк.
Больница Святого Стефана.
Петер Телеборьян.
То, что теперь прояснилось, привело ее в ярость.
«Дорогое государство… мне есть что тебе сказать, если, конечно, я когда-нибудь найду, с кем поговорить».
Она мимоходом подумала, как бы весело было министру социального обеспечения, если бы ему в служебный кабинет засадили бутылку с коктейлем Молотова. Но при дефиците наличия лиц, несших ответственность за эту историю, хватило бы и Петера Телеборьяна. Она сделала в памяти зарубку: всерьез разобраться с ним, когда покончит с делами.
Однако еще не все концы сходились с концами. Залаченко вдруг снова, после стольких лет, выплыл на поверхность. Был риск, что его разоблачит Даг Свенссон. «Два выстрела. Даг Свенссон и Миа Бергман, – крутилось у нее в голове, – да еще оружие с моими отпечатками».
Залаченко – или тот, кого он послал для устранения Дага и Миа, – не мог, конечно, знать, что она нашла револьвер в коробке в столе у Бьюрмана и держала его в руках. Это была просто игра случая. Но ей с самого начала казалось очевидным существование связи между Бьюрманом и Залой.
И все-таки что-то пока не сходилось. Лисбет размышляла, пытаясь сложить кусочки головоломки то так, то эдак.
Напрашивался один разумный вывод.
Бьюрман.
Бьюрман занимался расследованием о ней. Он понял связь между ней и Залаченко, и он обратился к нему.
У нее была пленка с записью насилия Бьюрмана над ней. Это был дамоклов меч, нависший над Бьюрманом. Он, может быть, рассчитывал, что Залаченко вынудит Лисбет открыть, где находится пленка.
Она спрыгнула с подоконника, выдвинула ящик письменного стола и вытащила компакт-диск, помеченный ею «Бьюрман». Она даже не засунула его в футляр и ни разу не посмотрела после премьерного показа Бьюрману два года назад. Подержала его в руке, словно взвешивая, и убрала назад в ящик.
Дурак набитый этот Бьюрман. Сидел бы и не рыпался, и она оставила бы его в покое, если бы он добился отмены ее недееспособности. Вот Залаченко никогда не оставил бы его в покое, и Бьюрман до конца своих дней оставался бы собачонкой при нем. Чего он, между прочим, вполне заслуживал.
У Залаченко есть определенная сеть. Некоторые ее нити тянутся к мотоклубу «Свавельшё».
Верзила-блондин.
Вот кто ключевая фигура.
Она должна найти его и заставить раскрыть, где находится Залаченко.
Лисбет закурила следующую сигарету и посмотрела на крепость у Шеппсхольмена, затем перевела взгляд на американские горки, возвышавшиеся в «Грёна Лунд». Вдруг она заговорила вслух, имитируя голос, услышанный в фильме ужасов, который некогда показывали по телевизору:
– Па-аа-поч-ка-а-а, я пришла за тобо-о-ой.
Если бы ее сейчас кто-нибудь услышал, то решил бы, что она совсем спятила.
В половине восьмого она включила телевизор – послушать, что новенького в охоте на Лисбет Саландер. То, что она услышала, потрясло ее, как никогда.
Бублански дозвонился Фасте по мобильнику в начале девятого вечера. Никакого обмена любезностями не последовало. Бублански решил не спрашивать, где тот был все это время, а лишь холодно проинформировал его о происшедшем за день.
Фасте был ошеломлен.
Ему так все опротивело, что он сделал то, чего никогда себе раньше не позволял в служебное время. С досады он ушел с работы, вскоре выключил мобильник и уселся в пивной на Центральном вокзале. Обе кружки пива он выпил, кипя от злости. Потом поехал домой, принял душ и лег спать. Ему было необходимо выспаться.
Проснулся он как раз к выпуску новостей «Раппорт» в семь тридцать. От перечня главных событий дня у него глаза на лоб полезли. В Нюкварне обнаружено захоронение. Лисбет Саландер стреляла в председателя «Свавельшё МК». Рейды полиции в южных предместьях Стокгольма. Петля затягивалась.
Он включил мобильник. И тут почти сразу позвонил этот паразит Бублански и проинформировал, что следственная группа уже официально ищет другого возможного преступника и что Фасте должен сменить Еркера Хольмберга для обследования места преступления близ Нюкварна. Дело Саландер завершается, а Фасте посылают подбирать окурки в лесу. Саландер будут ловить другие.
«С какого тут бока-припека «Свавельшё МК»? – подумал он. – И не было ли в рассуждениях этой чертовой Мудиг чего-то здравого?»
Нет, просто невозможно.
Наверняка это Саландер.
Как он хотел бы ее арестовать! Ханс так сильно этого хотел, что сжал мобильник до боли в пальцах.
Хольгер Пальмгрен спокойно наблюдал, как Микаэль Блумквист ходит туда-сюда вдоль окна его маленькой палаты. Время близилось к половине восьмого вечера, и они проговорили, не прерываясь, почти час. Наконец Пальмгрен постучал по столу, чтобы привлечь внимание Микаэля.
– Садитесь, а то подметки скоро протрете, – сказал он.
Микаэль сел.
– Все эти тайны, – начал он. – Я никак не мог связать концы с концами, пока вы не рассказали мне про Залаченко. Все, что я знал о Лисбет раньше, это разные заключения, где было написано, что она психически неполноценная.
– Петер Телеборьян. Вероятно, у него был какой-то договор с Бьёрком, и они сотрудничали.
Микаэль задумчиво кивнул. Как бы то ни было, Петер Телеборьян должен стать объектом журналистского расследования.
– Лисбет сказала, что мне надо держаться от него подальше, что он воплощенное зло.
Хольгер Пальмгрен пристально взглянул на него.
– Когда она это сказала?
Микаэль помедлил, затем улыбнулся и посмотрел на Пальмгрена.
– Секреты… К черту их. Я с нею в контакте, пока она скрывается. Через компьютер. Она лишь кидала мне короткие малопонятные послания, но все время направляла в нужную сторону.
Хольгер Пальмгрен вздохнул.
– И вы, разумеется, не рассказали об этом полиции?
– Нет. В целом.
– Будем считать, что вы и мне ничего не говорили. Да, с компьютерами она в ладах.
«Вы даже не представляете себе насколько», – подумал Блумквист.
– Я сильно доверяю ее способности приземляться на все четыре лапы. Ей бывает нелегко, но она выкарабкивается.
«Не то чтобы совсем нелегко. Украв почти три миллиарда крон, она вряд ли голодает. У нее, как у Пеппи Длинныйчулок, есть сундук с золотом», – подумал Микаэль.
– Мне только не совсем понятно, – продолжил он, – почему все эти годы вы никак не реагировали?
Хольгер Пальмгрен снова вздохнул и помрачнел.
– Я потерпел неудачу. Став ее опекуном, я получил еще одного трудного подростка в ряду других, у которых также были проблемы. Я получил это поручение от Стефана Броденшё, тогдашнего главы социального ведомства. Лисбет содержалась в больнице Святого Стефана, и в первый год я ее вообще не видел. Пару раз я говорил с Телеборьяном, и он рассказал мне, что она психически больна и получает наилучший уход и лечение. Я ему, естественно, поверил. Но я еще встречался с Юнасом Берингером, возглавлявшим клинику в то время. Не думаю, что он имел какое-то отношение к этой истории. По моей просьбе он написал о ней заключение, и мы с ним договорились сделать попытку вернуть ее в общество с помощью приемной семьи. Ей было тогда пятнадцать лет.
– И вы оказывали ей поддержку многие годы.
– Недостаточную. Я грудью за нее стоял после эпизода в метро. К тому времени я уже хорошо знал ее, и мне нравился этот подросток. У нее был стержень. Я воспротивился ее принудительной госпитализации, но не обошлось без компромисса – ее признали недееспособной, а меня назначили ее опекуном.
– Не думаю, что Бьёрн бегал и нажимал на судей в принятии решения. Это привлекло бы излишнее внимание. Он хотел изолировать ее, рассчитывал на ее очернение через психиатрические заключения, в частности, подписанные Телеборьяном. Он надеялся, что суд примет решение, продиктованное логикой. Но победила ваша линия.
– Я вообще не считал, что она нуждается в опеке. Но положа руку на сердце должен признать, что не лез из кожи вон, чтобы отменить это решение суда. Мне следовало действовать настойчивее и не затягивая. Но я так привязался к Лисбет… что все время откладывал. Да и других дел было много. А потом я заболел.
Микаэль кивнул.
– Не думаю, что вам приходится себя винить. Вы были одним из немногих, кто все эти годы стоял на ее стороне.
– К сожалению, все это время я не знал, что надо действовать не откладывая. Лисбет была под моей опекой, но она ни слова не сказала мне о Залаченко. Прошло несколько лет после ее выхода из больницы Святого Стефана, прежде чем Лисбет дала знать, что доверяет мне. Только после суда я почувствовал, что она постепенно начинает общаться со мной больше, чем требовали формальности.
– А как получилось, что она начала рассказывать о Залаченко?
– Мне кажется, несмотря ни на что, она действительно доверяла мне. К тому же я несколько раз начинал поднимать вопрос об отмене постановления о ее недееспособности. Лисбет долго думала, а через несколько месяцев позвонила мне и попросила встретиться. Она тогда приняла решение – и, кроме того, рассказала историю про Залаченко и выложила свою точку зрения на все это.
– Ясно.
– Тогда вы, наверное, понимаете, что мне потребовалось время на то, чтобы все это переварить. Я занялся раскопками, но имени Залаченко ни в одном регистре Швеции не нашел. Временами мне казалось, уж не сочинила ли она все это.
– Когда у вас случился удар, ее опекуном стал Бьюрман. Скорее всего, это не случайно.
– Конечно, нет. Не знаю, сможем ли мы когда-нибудь это доказать, но думаю, что если копнем поглубже, то найдем… того, кто занял место Бьёрка и теперь прибирает за Залаченко.
– Я прекрасно понимаю, почему Лисбет решительно отказывалась говорить с психологами или представителями органов власти, – заметил Микаэль. – Каждый раз после контакта с ними ее положение становилось только хуже. Она пыталась объяснить, что с ней произошло, дюжине взрослых, и никто не захотел слушать. Она в одиночку пыталась спасти свою мать, ее жизнь, защитить от психопата. Наконец она сделала единственное, что могла. А вместо того, чтобы услышать «правильно сделала», «молодец», она оказалась в психбольнице.
– Тут не все так просто. Надеюсь, вы понимаете, что с Лисбет не все в порядке, – резко заметил Пальмгрен.
– Что вы имеете в виду?
– Вы ведь знаете, что у нее не все было гладко в детстве, в школе.
– Конечно, знаю, об этом писали во всех газетах. Если бы я рос в таких условиях, как она, у меня бы тоже не было гладко в школе.
– Ее проблемы выходят далеко за пределы тех, что связаны с ее семьей. Я прочел все заключения психиатров о ней и не нашел ни в одном из них диагноза. Но, думаю, вы не будете возражать, что Лисбет Саландер не такая, как обычные люди. Вы с нею в шахматы не играли?
– Нет.
– У нее фотографическая память.
– Это я знаю; заметил, когда мы работали вместе.
– Ладно. Она любит загадки. Однажды она была у меня в гостях на Рождество, и я попросил ее решить несколько заданий на интеллект, определяющих IQ. Это были тесты такого рода, когда показывают, скажем, пять похожих фигур и надо решить, как должна выглядеть шестая.
– Ну и что?
– Я сам тоже пробовал пройти этот тест и одолел примерно половину заданий. Корпел над этим пару вечеров. А она только взглянула на лист бумаги и тут же дала правильные ответы на все вопросы.
– Ладно, согласен, – сказал Микаэль. – Лисбет – необычная девушка.
– Ей страшно трудно строить отношения с другими людьми. Может быть, тут какая-то форма синдрома Аспергера или чего-то в этом роде. Если почитать описание клинической картины у пациентов с диагнозом «синдром Аспергера», то сразу заметно большое сходство с Лисбет. Но в то же время есть и много отличий.
Он помолчал.
– Для тех, кто ее не задевает и относится к ней с уважением, она совершенно не опасна.
Микаэль кивнул.
– Но она, безусловно, способна к насилию, – тихим голосом добавил Пальмгрен. – Если ее спровоцировать или чем-то угрожать, она может ответить, применив грубую силу.
Микаэль вновь кивнул.
– Что же нам делать теперь – вот вопрос, – сказал Хольгер Пальмгрен.
– Искать Залаченко, – ответил Микаэль.
В этот момент в дверь постучали. Это был доктор Сиварнандан.
– Надеюсь, не помешал? Если вас интересует Лисбет Саландер, можете включить телевизор и посмотреть программу новостей «Раппорт».
Среда, 6 апреля – четверг, 7 апреля
Лисбет Саландер трясло от негодования. Утром она тихо-спокойно съездила на дачу Бьюрмана. Компьютер она не включала со вчерашнего вечера, а весь день была слишком занята, чтобы послушать новости. При всей готовности к тому, что заваруха в Сталлархольмене вызовет крупные заголовки в печати, она совершенно не ожидала урагана, обрушившегося на нее в новостях по телевизору.
Мириам Ву лежала в больнице Сёдера, истерзанная верзилой-блондином, похитившим ее у дома на Лундагатан. Врачи находили ее состояние серьезным.
Ее спас Паоло Роберто. Как он оказался на складе у Ньюкварна – уму непостижимо. При выходе из больницы на него накинулись журналисты, но он отказался отвечать на вопросы. Глядя на его лицо, можно было подумать, что он провел десять раундов со связанными за спиной руками.
Обнаружены останки двух человек, зарытых в лесу близ того места, куда отвезли Мириам Ву. Вечером поступило сообщение о третьем месте, которое полиция наметила к раскопкам. Возможно, в округе есть еще захоронения.
Потом – об охоте на Лисбет Саландер.
Сеть вокруг нее затягивается. Сегодня днем она попала в оцепление полиции в дачном поселке неподалеку от Сталлархольмена. Она была вооружена и опасна. Она стреляла в одного из «Ангелов ада», а может быть, и в двух. Перестрелка имела место около дачи Нильса Бьюрмана. Ближе к вечеру, по мнению полиции, ей удалось найти лазейку в сети и покинуть место происшествия.
Начальник следственного отдела Рихард Экстрём созвал пресс-конференцию. Ответы оказались уклончивыми. Нет, он не может ответить на вопрос, связана ли Лисбет Саландер с «Ангелами ада». Нет, он не может подтвердить сведения, что Лисбет Саландер видели у складского помещения возле Нюкварна. Нет, отсутствуют указания на то, что речь идет о разборках в преступной среде. Нет, не установлено, что Лисбет Саландер была убийцей-одиночкой в Эншеде. По словам Экстрёма, полиция никогда не утверждала, что она убийца, а лишь объявила ее в розыск, чтобы допросить в связи с убийствами.
Лисбет Саландер сдвинула брови. В полицейском расследовании явно произошли изменения.
Она подключилась к Сети и сначала почитала газетные публикации, а потом переключилась на жесткие диски прокурора Экстрёма, Драгана Арманского и Микаэля Блумквиста.
Электронная почта Экстрёма содержала ряд интересных поступлений, в частности, личное письмо от инспектора Яна Бублански, отосланное в 17.22. Письмо было коротким и содержало резкую критику методов ведения следствия, практикуемых Экстрёмом. Письмо заканчивалось своего рода ультиматумом, включавшим следующие пункты:
а) немедленно вернуть в состав группы криминального инспектора Соню Мудиг;
б) сосредоточить усилия расследования на поисках других подозреваемых в убийствах в Эншеде;
с) начать интенсивные расследования вокруг неизвестного лица по имени Зала.
Кроме того, Бублански писал:
Обвинения против Лисбет Саландер основываются на единственной весомой улике – отпечатках ее пальцев на орудии убийства. Как вы хорошо понимаете, это служит доказательством того, что она держала его в руках, но не того, что она из него стреляла вообще и убила в частности.
В настоящее время нам известно, что в этой драме есть и другие участники и что полиция Сёдертелье обнаружила два трупа, зарытые в лесу, а также отметила еще одно место, предназначенное для обследования. Складским помещением владеет двоюродный брат Карла-Магнуса Лундина. Совершенно очевидно, что Лисбет Саландер, как бы ни была она склонна к насилию и каков бы ни был ее психологический профиль, вряд ли в этом замешана.
В конце послания Бублански заявлял, что, если его требования не будут удовлетворены, он будет вынужден просить отстранить его от расследования, а это он не собирается делать по-тихому. Ответ Экстрёма предлагал Бублански действовать на свое усмотрение.
Совершенно поразительная информация обнаружилась на жестком диске Драгана Арманского. Короткий обмен электронными письмами между ним и отделом по зарплате «Милтона» выявил тот факт, что Никлас Эрикссон уволен без предупреждения. Бухгалтерии надлежало выплатить ему выходное пособие и трехмесячную зарплату в качестве возмещения за увольнение. Электронное письмо вахтерам содержало приказ при появлении Эрикссона препроводить его к его рабочему месту, чтобы он забрал свои личные вещи, а затем покинул помещение. В технический отдел было послано распоряжение аннулировать пропуск Эрикссона.
Но самым интересным был короткий обмен письмами между Драганом Арманским и адвокатом Франком Алениусом, работающим в «Милтон секьюрити». Арманский спрашивал, как лучше всего организовать юридическую защиту Лисбет Саландер, когда ее схватят. Алениус сначала ответил, что у «Милтона» нет оснований для того, чтобы участвовать в деле бывшей сотрудницы, совершившей убийство, – при таких обстоятельствах такое участие сказалось бы на фирме негативно. Арманский возмущенно возразил, что утверждение о Лисбет Саландер как об убийце до сих пор представляет собой открытый вопрос и что речь идет о бывшей сотруднице, в невиновности которой лично он убежден.
Лисбет открыла жесткий диск Микаэля Блумквиста и увидела, что он ничего не написал и последний раз пользовался компьютером вчера утром. Новостей не было.
Сонни Боман положил папку на столе для совещаний в кабинете Драгана Арманского и грузно опустился на стул. Фрэклунд взял папку, раскрыл ее и начал читать. Драган Арманский стоял у окна и смотрел на Старый город.
– Вот последние материалы, что я могу предоставить. С сегодняшнего дня я исключен из следственной группы, – сказал Боман.
– Это не твоя вина, – заверил его Фрэклунд.
– Да, не твоя, – подтвердил Арманский и тоже подсел к ним. Весь материал, накопленный Боманом за две недели, был сейчас сложен пачкой на столе для совещаний. – Ты, Сонни, хорошо поработал. Я говорил с Бублански. Он даже жалеет, что потерял тебя, но у него не было другого выхода из-за Эрикссона.
– Ладно. Я заметил, что в «Милтоне» мне гораздо лучше, чем в полиции на Кунгсхольмене.
– Можешь подытожить?
– Попытаюсь. Если считать, что нашей целью был поиск Лисбет Саландер, то тут мы потерпели полную неудачу. Расследование было довольно хаотичным, каждый в группе старался тянуть одеяло на себя, а Бублански был, вероятно, не способен держать все под контролем.
– Ханс Фасте?
– Мерзкий тип. Но проблема не только в Фасте и хаотичном расследовании. Бублански заботился о том, чтобы все запланированные мероприятия доводились до конца. Проблема в том, что Саландер сумела прекрасно замести за собой следы.
– Но твоя работа не сводилась только к тому, чтобы поймать Саландер, – перебил Арманский.
– Именно. И я рад, что мы не рассказали Никласу Эрикссону о моей второй задаче, поставленной, когда мы начали, – служить вашим шпионом, «кротом» в чужом лагере, и следить за тем, чтобы Саландер не оказалась невинно пострадавшей.
– И что ты об этом думаешь теперь?
– Когда мы начинали, я был безоговорочно уверен, что она виновна. Сегодня я уже не знаю, что и думать – так много новых противоречивых сообщений поступило…
– Ну, и?..
– Теперь я ее не считал бы главной подозреваемой. Я все больше и больше склоняюсь в сторону предположений, сделанных Микаэлем Блумквистом.
– То есть нужно искать других подозреваемых. Придется начать расследование заново, – подытожил Армански и разлил кофе по чашкам участников совещания.
До чего же противный вечер выдался сегодня у Лисбет Саландер! Она вдруг представила себе тот момент, когда бросила пакет с бензином в окно машины Залаченко. С того дня у нее прекратились ночные кошмары и ее как-то внутренне отпустило. С годами у нее возникали новые проблемы, но все они касались ее лично, и она оказалась в состоянии с ними разобраться. Теперь проблема касалась Мимми.
Та лежала в ужасном состоянии в больнице Сёдера. Мимми была совершенно ни в чем не виновата, не имела никакого отношения к делам Лисбет, и ее единственная вина состояла в том, что она знала Лисбет Саландер.
Лисбет проклинала себя – это была ее вина. Она сохранила в тайне свой собственный адрес и позаботилась о том, чтобы всесторонне обезопасить себя. А Мимми она заманила в квартиру, адрес которой знали все.
Все равно как если бы она сама ее избила.
Она так расстроилась, что на глазах ее показались слезы. Но ведь Лисбет Саландер никогда не плачет. И она вытерла слезы.
В половине одиннадцатого беспокойство достигло таких пределов, что Лисбет не могла оставаться в квартире. Надев верхнюю одежду, она вышла в ночной город, вдоль маленьких улочек дошла до Ринвеген и подошла ко входу в больницу Сёдер. Она хотела идти к Мимми в палату, разбудить ее и успокоить, что все будет хорошо. Но тут вдруг у Цинкена появился полицейский автомобиль с мигалкой, и Лисбет свернула в переулок, пока ее не заметили.
К полуночи она была уже дома на Мосебакке. Чувствуя, что промерзла, разделась и легла в свою икеевскую кровать, но заснуть не могла. В час ночи она вылезла из постели и не одеваясь пошла по неосвещенной квартире. Оказавшись в гостевой комнате, где она поставила кровать и комод и куда ни разу не заходила, села на пол, прислонившись к стенке, и уставилась в темноту.
«У Лисбет Саландер есть комната для гостей. Просто курам на смех», – подумала она.
Она просидела до двух часов ночи, пока не замерзла до дрожи, а потом заплакала. Она не могла припомнить, чтобы такое с нею раньше случалось.
К половине третьего утра Лисбет Саландер уже приняла душ и оделась. Включив кофеварку и приготовив бутерброды, она села за компьютер, зашла на жесткий диск Микаэля Блумквиста и опять удивилась, что в дневнике его расследований нет ничего нового, но решила, что в эту ночь не будет ломать над этим голову.
Тогда она открыла папку «Лисбет Саландер» и сразу нашла новый документ, названный «Лисбет – ВАЖНО». Информация о документе сообщала, что он был создан в 00.52. Кликнув дважды, она прочла послание.
Лисбет, немедленно свяжись со мной. Эта история намного хуже, чем я мог себе представить. Я знаю, кто такой Залаченко, и мне кажется, я знаю, что произошло. Я говорил с Хольгером Пальмгреном, понял роль Телеборьяна, а также причину, по которой им было важно засадить тебя в детскую психбольницу. Думаю, что знаю, кто убил Дага и Мию, и знаю почему. Но мне не хватает нескольких важных деталей. Роль Бьюрмана мне не ясна. ПОЗВОНИ МНЕ. СВЯЖИСЬ СО МНОЙ НЕМЕДЛЕННО. МЫ МОЖЕМ НАЙТИ ВЫХОД. Микаэль.
Лисбет дважды прочитала письмо. Прилежный Калле Блумквист. Братец Умник[34]. Треклятый умник. Он все еще думает, что можно НАЙТИ ВЫХОД.
Он хочет для нее хорошего. Хочет помочь.
Он еще не понял, что жизнь ее кончена, что бы там ни было.
Ее жизнь кончилась, когда ей не исполнилось и тринадцати лет.
Так что выход только один.
Лисбет создала новый документ и попробовала написать ответное письмо Микаэлю, но мысли метались в ее голове, и ей так много нужно было ему сказать.
Лисбет Саландер влюбилась. Какая глупая шутка.
Он никогда об этом не узнает. Она никогда не доставит ему удовольствия насладиться ее чувствами.
Она уничтожила документ и посмотрела на пустой экран. Все же ее полного молчания Микаэль не заслуживал. Он всегда преданно стоял в ее углу ринга, как стойкий оловянный солдатик. Создав новый документ, она написала лишь одну строку:
Спасибо за то, что ты был моим другом.
Сначала ей нужно было принять решение о транспортном средстве. Ей нужна была машина. Взять винно-красную «Хонду» на Лундагатан было заманчиво, но категорически исключено. В лэптопе прокурора Экстрёма не было сведений, что кто-то из следователей обратил внимание на покупку ею машины. Возможно, это объясняется тем, что она купила ее совсем недавно и не успела отправить бумаги о регистрации и страховке. Но был риск: Мимми могла проболтаться об автомобиле, когда ее допрашивали в полиции. Вдобавок Лисбет знала, что Лундагатан находится под эпизодическим наблюдением.
Полиция знала, что у нее есть мотоцикл, но извлекать его из подвала на Лундагатан было еще опаснее. К тому же после нынешней почти летней жары обещали переменную облачность, а разъезжать по скользким от дождя дорогам на байке не хотелось.
Был, конечно, вариант взять машину в прокат на имя Ирене Нессер, но это сопряжено с риском. Всегда есть опасность, что ее кто-нибудь узнает, и тогда имя Ирене Нессер нельзя будет использовать. Это было бы катастрофой, потому что данный вариант служил запасным выходом, чтобы покинуть страну.
Тут Лисбет криво усмехнулась. Была вообще-то еще одна возможность. Она открыла компьютер и зашла на сервер «Милтон секьюрити», а потом вышла на автопарк фирмы, которым ведала секретарша в приемной. Фирме принадлежали девяносто пять машин, большинство из которых использовались охраной и были выкрашены в цвета фирмы. Многие из них содержались в разных гаражах, разбросанных по всему городу. Но были и несколько обычных машин, используемых при надобности в служебных целях. Эти машины стояли в гараже главной конторы «Милтона» возле Шлюза, то есть практически за углом.
Лисбет просмотрела файлы персонала и выбрала сотрудника фирмы Маркуса Колландера, только что ушедшего в отпуск на две недели. Она оставил телефонный номер своей гостиницы на Канарских островах. Она поменяла название отеля и переставила цифры в телефонном номере, по которому с ним можно связаться. Затем вписала, что последним рабочим поручением Колландеру было сдать один из обычных автомобилей в ремонтную мастерскую с целью починить сцепление, которое заедало. Она выбрала «Тойоту Короллу» с автоматической коробкой передач, которой раньше уже пользовалась, и сделала запись, что машина будет возвращена через неделю.
Под конец Лисбет зашла в систему и внесла изменения в программы тех камер наблюдения, мимо которых ей предстояло проходить. Между 04.30 и 05.00 они должны были теперь показывать повтор записи предыдущего получаса, но с измененными показателями времени.
К четырем часам рюкзак был упакован. В нем лежали две смены одежды, два баллончика со слезоточивым газом и заряженный электрошокер. Посмотрев на оба пистолета, которые у нее теперь были, Лисбет отвергла «Кольт М1911», принадлежавший Сандстрёму, и выбрала польский Р-83 «Ванад» Сонни Ниеминена, в котором недоставало одного патрона. Он был меньше размером и удобнее ложился в руку. Его она положила в карман куртки.
Лисбет заперла свой ноутбук на штатный замок, но оставила его лежать на письменном столе. Содержимое жесткого диска она поместила в кодированном виде в Сеть, а затем стерла оригинал с помощью программы, которую написала сама и которая гарантировала, что никто, включая ее саму, не может восстановить его. Она решила, что ноутбук ей не понадобится и таскать его с собой было бы обременительно. Вместо этого она взяла с собой ручной «Палм Тангстен».
Лисбет обвела взглядом свой кабинет. У нее было чувство, что она больше не вернется в квартиру на Мосебакке, и она подумала, что оставляет после себя секреты, которые стоило бы уничтожить. Но, бросив взгляд на наручные часы, поняла, что время не ждет. Огляделась в последний раз и погасила настольную лампу.
Дойдя до «Милтон секьюрити», Лисбет прошла внутрь через гараж и поднялась на лифте к офисам административного персонала. В пустых коридорах не было ни души, и она без проблем достала ключ от автомобиля из незапертого настенного шкафчика.
Через полминуты она уже была в гараже. Отключила сигнализацию «короллы», швырнула рюкзак на пассажирское сиденье и отрегулировала сиденье водителя и зеркало заднего вида. Гаражная дверь открылась с помощью ее старой электронной карточки.
Было почти половина пятого, когда Лисбет выехала с Сёдер Мэларстранд у моста Вестербру. Начинало светать.
Микаэль Блумквист проснулся в половине седьмого утра. Он не ставил будильник, но проспал всего три часа. Встал, включил компьютер и открыл папку «Лисбет Саландер». Ее ответ тут же возник перед глазами.
Спасибо за то, что ты был моим другом.
По спине у него пробежал холодок – не на такой ответ он рассчитывал. Эти слова звучали как прощальные: «Лисбет Саландер наперекор всему свету». Микаэль зашел на кухню, включил кофеварку и пошел в ванную. Натягивая потертые джинсы, он подумал, что за последние недели не мог даже найти время постирать и теперь у него не оставалось ни одной чистой рубашки. Тогда Блумквист надел винно-красный студенческий свитер, а поверх – старый пиджак.
Он намазывал масло на хлеб в кухне, когда взгляд его отметил блеск металла на поверхности стола между микроволновкой и стеной. Он нахмурился и, взяв вилку, подтянул к себе связку ключей.
Это были ключи Лисбет Саландер. Он нашел их после нападения на нее на Лундагатан и положил на микроволновку вместе с ее сумочкой. И они, похоже, свалились вниз. Вот он и забыл передать их Соне Мудиг, когда та приходила забрать сумку.
Микаэль внимательно рассматривал ключи, три больших и три маленьких. Большие были от подъезда, квартиры и французского замка. Это явно ключи от ее квартиры. Но не от жилища на Лундагатан. Где же все-таки она живет?
Теперь Блумквист пригляделся к маленьким ключам. Один был от ее «Кавасаки». Другой напоминал стандартный ключ от ячейки в камере хранения. На третьем стоял вытравленный номер 24914. Тут до него дошло: «Это же от почтовой ячейки. У Лисбет Саландер есть почтовая ячейка».
Он открыл телефонный справочник посмотреть список почтовых контор Сёдермальма. Лисбет жила на Лундагатан. Ринген был далековат. Может быть, Хорнсгатан? Или же Росенлундсгатан?
Микаэль выключил кофеварку, решил плюнуть на завтрак и направил «БМВ» Эрики Бергер к Росенлундсгатан. Ключ не годился. Он поехал дальше, к почтовому отделению на Хорнсгатан. К ячейке 24914 ключ подошел прекрасно. Открыв ее, Микаэль обнаружил двадцать два почтовых отправления и запихал их все в наружный карман компьютерной сумки.
Проехав дальше по Хорнсгатан, он припарковался у местного кинотеатра и пошел завтракать в кафе «Копакабана» на набережной Берсунда. Пока ждал свой заказ – кофе с молоком, – начал просматривать все конверты один за другим. Оказалось, что они все посланы в компанию «Уосп Энтерпрайзис». При этом девять писем пришло из Швейцарии, восемь – с Каймановых островов, одно – с острова в Ла-Манше и четыре – из Гибралтара. Не мучаясь угрызениями совести, Микаэль стал вскрывать конверты. В двадцати одном из них находились банковские выписки и отчеты по разным счетам и фондам. Блумквест отметил, что у Лисбет Саландер денег куры не клюют.
Двадцать второй конверт оказался толще. Адрес был написан от руки, а конверт украшал логотип «Бучанан Хаус», размещавшегося на набережной Квинсуэй в Гибралтаре. Наверху письма имелась шапка, сообщавшая, что отправителем является Джереми С. Мак-Миллан, поверенный. У него был красивый почерк и хороший английский.
Джереми С. Мак-Миллан,
поверенный
Дорогая мисс Саландер,
Этим письмом уведомляю Вас, что окончательная выплата при покупке Вашей собственности произведена двадцатого января. Согласно договоренности, я посылаю Вам копии всех необходимых в этой связи документов и сохраню оригиналы у себя. Полагаю, это Вас удовлетворит.
Позвольте выразить надежду, что у Вас все благополучно. Мне доставил большое удовольствие Ваш неожиданный визит прошлым летом; должен признать, что Ваше появление произвело освежающее действие. Всегда буду рад при необходимости оказать Вам помощь.
Искренне Ваш
Письмо было отправлено двадцать четвертого января. Лисбет Саландер явно проверяла свою почту не слишком часто. Прилагаемой документацией оказался договор о покупке квартиры по адресу Фискаргатан, дом 9, в районе Мосебакке.
В следующий миг Микаэль чуть не захлебнулся глотком кофе. Стоимость покупки была двадцать пять миллионов крон. Оплата производилась двумя поступлениями с интервалом двенадцать месяцев.
Лисбет Саландер увидела, как темноволосый, крепкого телосложения мужчина открывает боковую дверь фирмы «Автоэкспорт» в Эскильстуне. Она объединяла гараж, ремонтную мастерскую и прокат автомобилей – типичная фирма, каких много. На часах было без десяти минут семь, и объявление на главном входе, написанное от руки, гласило, что они открываются в семь тридцать. Перейдя улицу, Лисбет открыла боковую дверь и вошла в салон. Мужчина услышал шаги и обернулся.
– Рефик Альба? – спросила она.
– Да. А кто вы? Мы еще не открылись.
Лисбет подняла «Ванад» Сонни Ниеминена и, держа двумя руками, направила ствол в лицо мужчины.
– У меня нет ни времени, ни желания для болтовни. Мне нужно посмотреть ваш список учета сданных в аренду автомобилей. Прямо сейчас. Даю десять секунд.
Сорокадвухлетний Рефик Альба был курдом из Дьярбакира и оружия повидал немало. Он стоял как парализованный, но быстро понял, что раз уж к нему в контору явилась какая-то психичка с пистолетом в руках, то обсуждать что-либо не приходится.
– В компьютере, – сказал он.
– Включите.
Он послушался.
– А что за той дверью? – спросила Лисбет, пока компьютер загружался.
– Просто раздевалка.
– Откройте дверь.
Там висело несколько комбинезонов.
– Хорошо. Зайдите в раздевалку, тогда я вам ничего плохого не сделаю.
Рефик подчинился без возражений.
– Теперь достаньте свой мобильник, положите на пол и подтолкните ко мне.
Он сделал все, как ему было сказано.
– Прекрасно. Закройте дверь.
Это был старый компьютер, с Windows 95 и жестким диском на двести восемьдесят мегабайт. Спустя целую вечность открылся документ, составленный в программе «Эксел», со списком машин, выданных в прокат. Лисбет обнаружила, что белый «Вольво», которым пользовался верзила-блондин, сдавался в прокат дважды: первый раз на две недели в январе и второй – с первого марта. Машина еще не была возвращена, но предоплата за неделю при долговременной аренде внесена.
Арендатора звали Рональд Нидерман.
Пробежав глазами папки на полке над компьютером, Лисбет увидела ту, на корешке которой стояла надпись «Удостоверения личности». Вынув папку с полки, она полистала ее и нашла Рональда Нидермана. Беря машину в прокат в январе, он предъявил паспорт, и Рефик Альба просто снял копию первой страницы. С фотографии смотрел верзила-блондин. Это был паспорт немца тридцати пяти лет, уроженца Гамбурга. Тот факт, что Рефик Альба снял копию с документа, говорил о том, что Рональд Нидерман был просто клиентом, а не знакомым, кому ненадолго дали машину.
На полях внизу были записаны номер мобильника и адрес почтового ящика в Гётеборге.
Лисбет поставила папку обратно и выключила компьютер. Оглядевшись, увидела резиновый клин на полу у входной двери. Подобрав, она подошла к раздевалке и постучала ручкой пистолета по двери.
– Вы меня слышите?
– Да.
– Вы знаете, кто я?
Молчание в ответ.
«Ну, не слепой же он, чтобы не узнать меня», – подумала она.
– Ясно. Вы меня узнали. Боитесь?
– Да.
– Не бойтесь, господин Альба. Я вас не трону. У меня почти все готово. Извините за беспокойство.
– Э-э… хорошо.
– Воздуху вам хватает?
– Да… А что вам вообще надо?
– Я хотела проверить, не брала ли здесь машину одна женщина два года назад, – соврала она. – Но я ее не нашла, хотя вы в этом не виноваты. Я сейчас уйду.
– Хорошо.
– Я засуну резиновый клин под дверь раздевалки. Дверь достаточно слабая, и вы сможете выбраться, просто это займет немного времени. В полицию звонить не стоит. Меня вы больше никогда не увидите. Сегодня можете открыть салон как обычно и даже считать, что ничего не произошло.
Вероятность того, что он не позвонит в полицию, была мизерной, но ведь не мешало намекнуть ему и на другую возможность. Пусть подумает. Покинув салон, Лисбет пошла к «Тойоте Королле», стоявшей за углом, и быстро изменила внешность на Ирене Нессер.
Как жаль, что ей не удалось найти настоящий адрес верзилы-блондина, возможно, где-то в пределах большого Стокгольма. Вместо этого у нее был только почтовый ящик на другой стороне Швеции. Но это была единственная ниточка в ее распоряжении. «Так. Значит, в Гётеборг», – решила Лисбет.
Она добралась до съезда на шоссе Е20 и двинулась по нему на запад, в сторону Арбоги. Ткнула в кнопку радио, но новости только что закончились, и началась реклама. Потом она послушала Дэвида Боуи, певшего «…putting out fire with gasoline»[35]. Сама Лисбет не знала ни кто поет, ни что это за песня, но слова она восприняла как пророческие.
Четверг, 7 апреля
Микаэль Блумквист посмотрел на подъезд дома по Фискагатан, 9 в районе Мосебакке. Это был вход в один из самых престижных и с виду безыскусных домов Стокгольма. Он вставил ключ в замок, и тот идеально подошел. Доска объявлений в подъезде не содержала полезной информации. Похоже, что бóльшую часть дома занимали служебные квартиры различных учреждений, но были и обычные, частные квартиры. Имя Лисбет Саландер отсутствовало в списке жильцов подъезда на доске объявлений, что ничуть не удивило Блумквиста, но мысль о том, что здесь она устроила себе укромное местечко, казалась невероятной.
Он шел наверх, этаж за этажом, и читал таблички на дверях. Ни одна из них не привлекла его особого внимания, пока он не поднялся на последний этаж и не прочел на двери «В. Кюлла».
Микаэль хлопнул себя ладонью по лбу и непроизвольно улыбнулся. Скорее всего, имя на двери не было задумано как шутка лично над ним, а появилось просто как ироничная причуда. Ну где же, как не здесь, было искать ему, «суперсыщику Калле Блумквисту», герою Астрид Линдгрен, жилище «Вилла Вилекюлли», где обитала Пеппи Длинныйчулок?
Нажав на звонок, он подождал с минуту, потом достал ключи и открыл сначала французский замок, а потом обычный.
В тот момент, когда открылась дверь, завыла сирена сигнализации.
Мобильник Лисбет Саландер подал сигнал, когда она миновала Глансхаммар неподалеку от Эребру, проезжая по шоссе Е20. Она тут же притормозила и заехала в карман у обочины. Вынув свой «Палм» из куртки, подсоединила его к мобильнику.
Пятнадцать секунд назад кто-то открыл дверь ее квартиры. Сигнализация не была в ведении какой-либо охранной фирмы, а предназначалась для того, чтобы предупредить ее саму, если кто-то вломится к ней. Через тридцать секунд сирена должна замолчать, а непрошеный гость получит огорчительный сюрприз в виде красящей бомбы, установленной рядом с дверью и замаскированной под электросчетчиком. Мстительно улыбнувшись, она начала обратный счет секундам.
Микаэль озадаченно смотрел на дисплей сигнализации у двери. Как назло, он и не подумал, что в квартире может быть сигнализация. Он видел, как на дисплее секундомер вел отсчет времени. Сигнализация в «Миллениуме» отключалась через тридцать секунд, если в нее не ввести правильный код из четырех цифр, и тогда незамедлительно появлялась пара крепких парней из охранной фирмы.
Первой мыслью было закрыть дверь и быстро сбежать оттуда. Но Микаэль стоял как примерзший.
«Четыре цифры. Случайно правильный код не наберешь», – думал он.
25–24–23–22…
– Окаянная Пеппи Длинный…
19–18
– Каким же ты пользуешься кодом?
15–14–13…
Блумквист чувствовал растущую панику.
10–9–8…
Подняв руку, он с отчаянием набрал единственный номер, который пришел ему в голову: 9277. Это были цифры, соответствующие буквам WASP на кнопочной панели.
К несказанному удивлению Микаэля, отсчет остановился на шестой секунде. Сирена издала заключительный писк, дисплей обнулился, и зажглась зеленая лампочка.
У Лисбет Саландер глаза полезли на лоб. Она подумала, что ей все это померещилось. Потрясла карманный компьютер, что, конечно, было полной бессмыслицей. Обратный отсчет остановился за шесть секунд до взрыва красящей бомбы, и в следующий момент дисплей обнулился.
«Как же так?» – подумала Лисбет.
Неужели это возможно? Кто же это? Полиция? Нет. Зала? Отпадает.
Она набрала соответствующий номер на мобильнике и стала ждать, когда подключится камера наблюдения и начнет посылать ей на мобильник изображение низкого разрешения. Камера была спрятана в коробочку, выглядевшую как те, что используют для пожарной сигнализации, и размещенную на потолке в прихожей. Каждую секунду она делала снимки. Лисбет открутила последовательность обратно, до нуля, то есть до того момента, когда открылась дверь и сработала сигнализация. Ее лицо медленно расплывалось в лукавой улыбке, пока она наблюдала, как Микаэль Блумквист в течение почти полминуты дрыгался в безмолвной пантомиме, как, наконец, не набрал код и затем не привалился к дверному косяку с таким выражением лица, будто только что избежал инфаркта.
«Чертов Калле Блумквист выследил меня», – поняла Лисбет.
Он подобрал ключи, которые она выронила на Лундагатан. «Хитрюга, он помнил, что WASP был моим псевдонимом в Сети», – подумала она. Раз он нашел квартиру, значит, знает и то, что ее владельцем является предприятие «Уосп энтерпрайзис».
Пока она наблюдала за Микаэлем, он уже успел уйти из прихожей и исчезнуть из поля зрения объектива камеры.
«Вот черт. Как же я так опростоволосилась и оказалась предсказуемой? И зачем же я оставила все… Теперь Блумквист сунет свой нос во все мои тайны», – подумала Лисбет.
Но, подумав еще немного, она решила, что теперь это уже не имеет значения. Главное – она стерла всё с жесткого диска. Может быть, это даже к лучшему, что именно Микаэль Блумквист нашел ее укрытие. В конце концов, он и так уже знал о ней больше тайн, чем кто-либо другой. Братец Умник сделает все как надо. Ее он не выдаст – она ему доверяла. Лисбет завела двигатель и в задумчивости продолжила двигаться к Гётеборгу.
Приехав на работу в половине девятого, Малин Эрикссон нагнала Паоло Роберто, поднимавшегося по лестнице в редакцию «Миллениума». Она его сразу узнала, представилась и впустила в редакцию. Он заметно хромал. По запаху кофе можно было догадаться, что Эрика Бергер уже на рабочем месте.
– Здравствуйте. Спасибо, что сразу согласились меня принять, – обратился Паоло к Эрике.
Она окинула взглядом его лицо, разукрашенное немалым количеством синяков и шишек, затем приблизилась, поцеловала в щеку и посочувствовала:
– Выглядите хуже некуда.
– Ничего, нос ломать мне не впервой. А где у вас Блумквист?
– Бегает где-то, изображает сыщика, ищет связующие звенья… Как обычно, пообщаться с ним, когда надо, почти невозможно. Если не считать странного письма, присланного ночью по электронной почте, от него ни слова не слышно со вчерашнего утра. Спасибо огромное, что вы… Словом, спасибо. – Эрика кивком указала на его лицо.
Паоло Роберто засмеялся.
– Может быть, кофе? Вы сказали, что у вас есть что рассказать. Малин, подсаживайся.
Они устроились в удобных креслах в кабинете Эрики.
– Рассказать я хотел про того блондина, с которым дрался. Микаэлю я уже говорил, что боксер из того верзилы, как из меня балерина. Но, странное дело, в защитную стойку он вставал правильно, да и кружил так, словно двигается на ринге. В общем, чувствовалось, что какую-то подготовку он имеет.
– Микаэль упомянул об этом вчера по телефону, – сказала Малин.
– Я никак не мог отделаться от этого ощущения и вчера, придя к вечеру домой, сел за компьютер и послал письма в боксерские клубы чуть не по всей Европе. Я описал, что произошло, и обрисовал этого парня как можно подробнее.
– Ну и как?
– Кажется, подфартило.
Паоло положил на стол перед Эрикой и Малин снимок, присланный по факсу. Похоже, он был сделан в боксерском зале во время тренировки. Двое боксеров слушали инструкции немолодого располневшего мужчины в кожаном шлеме и тренировочном костюме. Еще с полдюжины мужчин сгрудились вокруг ринга. На заднем плане можно было различить крупного мужчину с коробкой в руках. Бритая голова делала его похожим на скинхеда. Именно он был обведен кружочком.
– Этому снимку семнадцать лет. Парень на заднем плане – Рональд Нидерман. Там ему восемнадцать лет, значит, сейчас ему около тридцати пяти. Все это согласуется с описанием верзилы, похитившего Мириам Ву. На сто процентов не могу гарантировать, что это он, ведь снимок старый и качество ужасное. Но мне кажется, сходство огромное.
– А откуда вам прислали снимок?
– Из клуба «Динамик» в Гамбурге. Тренер – ветеран по имени Ханс Мюнстер.
– Вот оно что.
– Рональд Нидерман выступал за этот клуб всего один год в конце восьмидесятых годов. Точнее, пытался выступать за клуб. Письмо я получил сегодня утром, а потом позвонил и поговорил с Мюнстером, прежде чем идти к вам. Короче говоря… Мюнстер рассказал, что Рональд Нидерман родом из Гамбурга, в восьмидесятых годах связался с бандой скинхедов. Его брат, на несколько лет старше, – очень способный боксер. Он-то и привел его в клуб. У Нидермана-великана жуткая сила, и физически он чуть ли не уникален. Мюнстер сказал, что никогда раньше не сталкивался с кем-либо, у кого бы был такой мощный удар, даже среди элиты боксеров. Они как-то раз замерили силу его удара, и им не хватило шкалы.
– Значит, он мог бы сделать карьеру боксера? – спросила Эрика.
Паоло Роберто покачал головой.
– Мюнстер рассказал, что тот совершенно не годился для ринга. Тому было несколько причин. Во-первых, он был просто необучаем: стоял как вкопанный и махал руками как попало. Во-вторых, он был фантастически неуклюж; то же самое можно сказать о парне, с которым я дрался в Нюкварне. Но самая большая проблема состояла в том, что он не умел соизмерять свою собственную силу. Время от времени он наносил своим противникам страшные травмы, даже во время обычных тренировочных боев. Результатом были сломанные носы, разбитые челюсти и масса всякого другого, совершенно необязательного. Они просто не могли держать его в клубе.
– Хоть и мог боксировать, а все же не получалось, – сказала Малин.
– Именно. Но непосредственная причина его удаления была чисто медицинская.
– Что же это такое?
– Этому парню было невозможно причинить боль. Сколько бы ему ни доставалось в ринге, он только отряхивался и снова лез в бой. Оказалось, что у него редчайшая болезнь, называется congenital analgesia.
– Congenital… что?
– Analgesia. Я уточнил. Это наследственное генетическое отклонение, при котором передающая субстанция в нервных синапсах не функционирует как надо. Он не чувствует боли.
– Господи. Так для боксера это баснословная удача!
– Ничего подобного. Это, можно сказать, смертельно опасно. Большинство людей, страдающих нечувствительностью к боли, умирают сравнительно рано, в двадцать – двадцать пять лет. Боль – это сигнализация организма, сообщающая нам о том, что с нами что-то неладно. Если вы положите ладонь на раскаленную плиту, то почувствуете боль и быстро уберете руку. А при этой болезни вы ничего не заметите, пока не запахнет жареным.
Малин и Эрика переглянулись.
– Так это кроме шуток?
– Абсолютно. Рональд Нидерман не способен ничего чувствовать, как будто находится круглые сутки под местным наркозом. Он выживает потому, что этот недостаток компенсируется другим генетическим даром. У него поразительные физические данные и чрезвычайно крепкий костяк, что делает его практически неуязвимым. Его природная сила чуть ли не уникальна. И у него отличная заживляемость ран.
– Как я погляжу, матч у вас был интересный…
– Еще бы. Не хотелось бы такое повторить. Единственное, что возымело хоть какое-то действие, был удар в пах, который ему нанесла Мириам Ву. На секунду Нидерман даже свалился на колени… Может быть, это произошло потому, что с ударом в такую область связана определенная моторика. Боли он наверняка и тут не почувствовал. Уверяю вас, если бы она мне так засадила, я бы упал замертво.
– Но как вам все же удалось его победить?
– Люди с такой болезнью, как у него, получают травмы наравне со всеми остальными. Пусть этот Нидерман сделан хоть из бетона, но когда я саданул его доской по голове, он упал на пол. Возможно, получил сотрясение мозга.
Эрика бросила взгляд на Малин.
– Пойду позвоню Микаэлю, – сказала та.
Блумквист услышал звонок мобильника, но был так возбужден, что взял трубку лишь на пятый сигнал.
– Это Малин. Похоже, что Паоло Роберто узнал, кто этот верзила-блондин.
– Хорошо, – рассеянно ответил Микаэль.
– Ты сейчас где?
– Трудно объяснить.
– Голос у тебя немного странный.
– Извини, что ты сказала?
Малин коротко пересказала информацию, полученную от Паоло Роберто.
– Отлично. Попробуй теперь поискать его в разных регистрах. Мне кажется, дело не терпит отлагательств. Звони мне на мобильник.
И Блумквист закончил разговор не попрощавшись, что несколько озадачило Малин.
В этот момент Микаэль стоял у окна и поражался виду, открывавшемуся на Старый город и дальше на Сальтшё. Он был ошеломлен, почти растерян. Начав осмотр квартиры Лисбет Саландер, Блумквист увидел сначала кухню, вход в которую располагался справа. Затем шли гостиная, кабинет, спальня и небольшая комната для гостей. Похоже, ее еще ни разу не использовали: матрас так и лежал в пластиковой упаковке, простыни не постелены. Вся мебель была новой, прямо из магазина «ИКЕА».
Но не это поражало.
Микаэля потрясло то, что Лисбет Саландер купила бывшую квартиру известного промышленника Перси Барневика стоимостью двадцать пять миллионов и площадью триста пятьдесят квадратных метров.
Он бродил по пустынным коридорам и залам, словно предназначенным для того, чтобы их населили привидения, с наборным паркетом из разных сортов дерева и обоями «Триша Гильд», такими, о которых Эрика Бергер говорила, восторженно закатывая глаза. В центре квартиры была великолепная светлая гостиная с камином, по-видимому ни разу не разжигавшимся Лисбет Саландер. С огромного балкона открывался ни с чем не сравнимый вид. В квартире имелись комната для стирки, сауна, гимнастический зал, кладовка и ванная комната с ванной королевских размеров. Был и винный погреб, но почти пустой, если не считать единственную – неоткупоренную – бутылку портвейна «Кинта до Наваль» урожая 1976 года. Лисбет Саландер с бокалом портвейна в руке – такое Микаэлю было трудно себе представить. Приложенная к бутылке карточка объясняла, что это подарок маклера в связи с новосельем.
Кухня была напичкана всеми мыслимыми приспособлениями, включая блестевшую чистотой газовую плиту с духовкой, марки «Корради Шато 120», о которой Микаэль никогда не слыхал и на которой Лисбет Саландер, скорее всего, кипятила чайник.
Зато на кофеварку для приготовления эспрессо, стоявшую отдельно, он посмотрел с особым уважением. Это была кофемашина марки «Jura Impressa X7» в комплекте с охладителем молока. Похоже, что кофеваркой тоже не пользовались и она стояла на кухне с момента въезда Лисбет в квартиру. Микаэль знал, что для любителей эспрессо «Jura» все равно что «Роллс-Ройс» для автомобилистов: аппарат профессионалов для дома ценой почти семьдесят тысяч крон. Его собственная кофемашина, намного скромнее, была куплена за три с половиной тысячи крон в магазине «Джон Волл». Ее он считал одной из своих самых экстравагантных покупок для дома.
В холодильнике хранились открытый пакет молока, сыр, сливочное масло, икра и полбанки соленых огурцов. В кухонном шкафу Микаэль обнаружил четыре полупустые баночки с витаминами, чай в пакетиках, кофе для обычной второсортной кофеварки, стоявшей поблизости, два батона и пакет сухарей. На кухонном столе Блумквист увидел корзину с яблоками. В морозилке лежали полуфабрикатные рыбная запеканка и пирог с ветчиной. Вот и все продукты, что Микаэль нашел в квартире. В мусорном ведре под раковиной рядом с плитой для гурманов он увидел несколько картонок из-под пиццы «Билли Пен».
Сплошные противоречия. Украв несколько миллиардов, Лисбет обзавелась квартирой, в которой хватило бы места королевскому двору, но она обставила и использовала лишь три комнаты, а остальные восемнадцать пустовали.
Микаэль закончил обход квартиры в кабинете. Он не увидел в квартире ни цветка, ни картин или постеров на стенах, ни ковров, ни безделушек. Во всей квартире не нашлось ни вазочки, ни подсвечника, ни еще какой-нибудь ерундовины, купленной, чтобы создать в доме уют или просто из сентиментальных соображений.
Сердце у Микаэля сжалось. Как бы хотелось ему сейчас найти Лисбет Саландер и прижать к себе!
Но, если бы он попробовал так сделать, она, возможно, укусила бы его в ответ.
«Проклятый Залаченко», – подумал Микаэль.
Он сел за ее письменный стол и открыл папку с расследованием Бьёрка, сделанным в 1991 году. Все подряд не читал, многое пробежал глазами и попытался подвести итог прочитанному.
Затем Блумквист открыл ее ноутбук с семнадцатидюймовым экраном, жестким диском на двести гигабайт и оперативной памятью на один гигабайт. Компьютер был пуст. Лисбет все вычистила, и это было не к добру.
Выдвигая ящики ее письменного стола, Микаэль тут же нашел девятимиллиметровый «Кольт М1911» и полный магазин с семью патронами. Это был пистолет, позаимствованный Лисбет Саландер у журналиста Пера-Оке Сандстрёма. Микаэль ничего об этом не знал, он еще не дошел до буквы С в списке клиентов проституток.
Вслед за тем он обнаружил компакт-диск, надписанный «Бьюрман».
Засунув его в свой ноутбук, Микаэль с ужасом увидел содержимое записи. Каким шоком для него было видеть, что Лисбет Саландер избивают, насилуют, чуть не убивают! Фильм, безусловно, снимали скрытой камерой. Блумквист не стал смотреть его от начала до конца, а перескакивал от куска к куску, и каждый следующий был не лучше предыдущего.
Бьюрман.
Опекун Лисбет Саландер насиловал ее, и она зафиксировала это до мельчайших подробностей. Электронная датировка на видеозаписи показывала, что дело происходило два года назад, то есть еще до того, как Микаэль познакомился с нею. Несколько кусочков пазла легли на место.
Знакомство Бьёрка и Бьюрмана с Залаченко – 70-е годы.
Залаченко и Лисбер Саландер с ее коктейлем Молотова в пакете из-под молока – начало 90-х годов.
Потом снова Бьюрман, ее опекун после Хольгера Пальмгрена. Круг замкнулся. Адвокат набросился на опекаемую, думая, что она – психически больная и беззащитная девушка, но Лисбет Саландер отнюдь не была беззащитной. Это была та самая девушка, что в двенадцать лет бросила вызов профессиональному убийце, бежавшему от ГРУ, и сделала его инвалидом на всю жизнь.
Лисбет Саландер была женщиной, ненавидевшей мужчин, которые ненавидят женщин.
Микаэль вернулся мыслями к тому времени, когда познакомился с нею в Хедестаде. Должно быть, это произошло несколько месяцев спустя после того, как она была изнасилована. Он не мог припомнить ни одного слова, которое служило бы намеком на случившееся. Лисбет вообще очень мало раскрывалась. Микаэль даже представить себе не мог, что она сделала с Бьюрманом, но она не убивала его, это точно. «Поразительно», – подумал он. А то быть бы Бьюрману убитым уже два года назад. Так или иначе, она его контролировала, но с какой целью, Микаэль не понимал. И тут до него дошло, что же было инструментом ее контроля: то самое, что лежало сейчас перед ним на столе, – компакт-диск. Пока запись была у Лисбет, Бьюрман оставался ее беспомощным рабом. И потому он обратился к тому, кого числил своим союзником, – Залаченко. К ее злейшему врагу. Ее отцу.
Последовала цепь событий: сначала был застрелен Бьюрман, а потом – Даг Свенсон и Миа Бергман.
Но почему? Что превратило Дага Свенссона в источник угрозы?
И тут вдруг Микаэль понял, что, должно быть, произошло в Эншеде.
Случайно он увидел клочок бумаги на полу под подоконником. Лисбет распечатала одну страницу, потом скомкала ее и метнула в окно. Расправив бумагу, Микаэль увидел, что это страница из интернет-выпуска газеты «Афтонбладет» о похищении Мириам Ву.
Микаэль не знал, какую роль сыграла Мириам в ключевых событиях, если сыграла ее вообще, но она была одной из немногих друзей Лисбет. А может, и единственный. Лисбет отдала ей свою старую квартиру, а та теперь лежит с травмами в больнице.
Нидерман и Залаченко.
Лисбет, наверное, с ума сходит от ненависти к ним: сначала мать, теперь Мириам Ву.
Ей бросили вызов.
Теперь она начала преследование.
Во время ланча Драгану Арманскому позвонили из реабилитационного центра в Ерште. Он ожидал, что Хольгер Пальмгрен позвонит намного раньше, и сам не хотел звонить ему первым: боялся говорить, что Лисбет Саландер, без сомнения, виновна. Теперь он уже, во всяком случае, мог бы сказать, что есть серьезные сомнения в ее виновности.
– Далеко вы продвинулись? – спросил Пальмгрен, не утруждая себя вводными любезностями.
– В чем? – спросил Арманский.
– В вашем расследовании относительно Саландер.
– А с чего вы решили, что я веду такое расследование?
– Не тратьте попусту мое время.
Арманский вздохнул.
– Будь по-вашему.
– Я хочу, чтобы вы ко мне приехали, – попросил Хольгер Пальмгрен.
– Хорошо. Я могу заехать на выходных.
– Это не годится. Я хочу, чтобы вы приехали сегодня вечером. Нам нужно о многом поговорить.
На кухне у Лисбет Микаэль сварил кофе и сделал бутерброды. В нем еще теплилась надежда, что он вдруг услышит, как бренчат ее ключи, открывая дверь. Но надежда эта была призрачной. Стертый жесткий диск в ее компьютере свидетельствовал о том, что она покинула свое прибежище навсегда. Слишком поздно он нашел ее адрес.
Было уже половина третьего, а Микаэль все еще сидел за письменным столом Лисбет. Псевдозаключение Бьёрка о расследовании он прочел уже три раза. По форме оно выглядело как личный отчет непоименованному начальнику. Бьёрк давал простые рекомендации: найти прирученного психиатра, который мог бы на пару лет засадить Саландер в детскую психушку. Девчонка, как ни крути, психически ненормальная, о чем свидетельствует все ее поведение.
В ближайшем будущем Бьёрку и Телеборьяну надо будет уделить пристальное внимание. У Микаэля руки чесались заняться ими. Но тут запищал мобильник, прервав ход его мыслей.
– Привет. Это опять я, Малин. Я, кажется, что-то нашла.
– Что?
– В переписи населения Швеции Рональда Нидермана нет. Его также нет в телефонном каталоге, налоговом регистре, регистре водителей автомобилей и тому подобном.
– Ну?
– Слушай! В 1998 году в патентном бюро зарегистрировано акционерное общество, называется «КАБ импорт АО», у которого есть почтовый ящик в Гётеборге. Они занимаются импортом электроники. Председатель правления – Карл Аксель Бодин, то есть КАБ, он сорок первого года рождения.
– Ну и что?
– Слушай дальше. Правление состоит из ревизора, который сидит также еще в дюжине акционерных обществ, где тоже занимается бухгалтерией. Типа подставное лицо для работы с мелкими компаниями. Короче, оказывается, это предприятие практически ничем не занято с момента его регистрации.
– Так.
– А третий член правления – человек по имени Р. Нидерман. Есть его год рождения, но больше о нем – ничего. У него нет шведского номера идентификации. Он родился 18 февраля 1970 года и числится представителем фирмы на немецком рынке.
– Отлично, Малин. Просто здорово. А есть какой-нибудь адрес, кроме почтового ящика?
– Нет, но я проследила за Карлом Акселем Бодином. Как налогоплательщик, он зарегистрирован в Западной Швеции, и его адресом является почтовый ящик 612 в Госсеберге. Я проверила и выяснила, что это деревенская усадьба возле Носсебру к северо-востоку от Гётеборга.
– А что про него известно?
– Два года назад он задекларировал доход в двести шестьдесят тысяч крон. Наш друг в полиции посмотрел полицейский регистр. Его в нем нет. У него есть лицензия на оружие: крупнокалиберное охотничье ружье и дробовик. В его распоряжении две машины: «Форд» и «Сааб», обе старые. Долгов за ним не зарегистрировано, он не женат и квалифицируется как землевладелец.
– Ничем не примечательный человек, к которому у закона нет претензий…
Микаэль задумался. Ему нужно было на что-то решиться.
– Слушай, Микаэль, тебе несколько раз звонил Драган Арманский из «Милтон секьюрити».
– Ладно. Спасибо, Малин. Я тебе перезвоню.
– Микаэль… ты там в порядке?
– Нет, не в порядке. Позже позвоню.
Блумквист понимал, что в данном случае не прав. Как дисциплинированный член общества, он должен был бы позвонить сейчас инспектору Бублански. Но, поступив так, Микаэль должен был бы либо рассказать всю правду о Лисбет Саландер, либо застрять где-то между полуправдой и недомолвками. Однако это была не самая серьезная проблема.
Лисбет Саландер занялась охотой на Нидермана и Залаченко. Как далеко она в этом продвинулась, Микаэль не знал. Но если они с Малин уже вышли на информацию о почтовом ящике 612 в Госсеберге, то и Лисбет Саландер могла это сделать. Значит, велик шанс, что она по дороге в Госсебергу, – это наиболее естественно.
Если бы Микаэль позвонил в полицию и рассказал, где прячется Нидерман, он был бы вынужден также сообщить, что и Лисбет Саландер, вероятно, на пути туда. Ее разыскивали по подозрению в трех убийствах и в связи с выстрелом в Сталлархольмене. Это значит, что для того, чтобы схватить ее, будет задействован спецназ или что-то в этом роде.
А Лисбет Саландер без борьбы не сдается.
Микаэль достал бумагу, ручку и написал список того, что не мог или не хотел сообщать полиции.
Первым пунктом он написал «адрес».
Лисбет потратила много усилий на то, чтобы устроить себе тайное укрытие. Здесь была ее жизнь, ее тайны, и он не хотел ее выдавать.
Затем Микаэль написал «Бьюрман» со знаком вопроса.
Он бросил взгляд на компакт-диск перед собой. Бьюрман насиловал Лисбет, чуть не убил ее, по-свински злоупотребив своей ролью опекуна. В этом не было сомнения. Такую скотину, как он, нужно выводить на чистую воду. Но тут возникала этическая проблема. Лисбет не заявляла о нем в полицию. Захочет ли она, чтобы ее имя опять трепали журналисты в связи с расследованием, в котором самые интимные детали «сливаются» уже через несколько часов после их появления? Такого она ему никогда не простила бы. Компакт-диск был вещественным доказательством, и кадры из него великолепно подошли бы для таблоидов.
Подумав, Микаэль принял решение: Лисбет сама должна сделать выбор в отношении того, как ей поступить. Но если ему удалось докопаться до ее квартиры, то и полиция рано или поздно ее обнаружит. Поэтому Микаэль положил диск в футляр и убрал к себе в сумку.
Следующим он написал «рапорт о расследовании Бьёрка». Этот рапорт от 1991 года имел гриф секретности. Именно он проливал свет на все происшедшее. В нем фигурировал Залаченко, объяснялась роль Бьёрка. В дополнение к списку секс-клиентов из компьютера Дага Свенссона, это гарантировало Бьёрку несколько мучительных часов на допросах у Бублански. Благодаря его переписке с Петером Телеборьяном последний тоже оказывался весь в грязи.
Папка приведет в полицию в Госсебергу… но у него будет хотя бы несколько часов форы.
Наконец Микаэль запустил у себя в компьютере программу «Ворд» и записал по пунктам основные факты, почерпнутые за последние сутки из бесед с Бьёрком и Пальмгреном, а также из материала, найденного у Лисбет. Эта работа заняла у него почти час. Он скинул этот документ на тот же компакт-диск, на котором уже были результаты его собственного расследования.
Блумквист задумался, не позвонить ли Драгану Арманскому, но решил этого не делать. У него и так столько информации – только успевай ею пользоваться.
Микаэль заехал в редакцию «Миллениума» и закрылся с Эрикой Бергер в ее кабинете.
– Его зовут Залаченко, – начал он с порога. – Это бывший советский наемный убийца из их разведслужбы. В 1976 году он стал перебежчиком, получил право жительства в Швеции и зарплату от Службы безопасности. После развала Советского Союза он, как и многие другие, стал стопроцентным бандитом, занимаясь оружием, наркотиками и трафикингом.
Эрика Бергер положила ручку на стол.
– Ясно. Почему-то меня ничуть не удивляет, что здесь замешан КГБ.
– Не КГБ, а ГРУ – военная разведка.
– Да, это серьезно.
Микаэль кивнул.
– Ты хочешь сказать, что это он убил Дага и Мию?
– Не он лично. Он послал другого, Рональда Нидермана. Информацию о нем раскопала Малин.
– И ты можешь это доказать?
– Более или менее… да, кое-что… только догадки. Бьюрман был убит, потому что попросил Залаченко покончить с Лисбет.
Затем Микаэль рассказал, что нашел видеозапись в письменном столе Лисбет.
– Залаченко – ее отец. Бьюрман был в штате Службы безопасности в середине семидесятых годов и оказался одним из тех, кто опекал Залаченко, когда тот переметнулся. Затем он стал адвокатом и негодяем, каких мало. Кроме того, он оказывал услуги узкому кругу сотрудников Службы безопасности. Не удивлюсь, если у них существует узкая обособленная группа, время от времени встречающаяся где-нибудь в сауне, чтобы обсуждать, как править миром и держать в тайне существование Залаченко. Мне думается, остальные в Службе безопасности даже не слышали о таком парне. А Лисбет угрожала эту тайну выдать, и тогда ее засадили в детскую психушку.
– Это просто невозможно!
– Еще как возможно. Тут сыграли роль многие обстоятельства, а Лисбет не была слишком уживчивой – ни тогда, ни сейчас. С двенадцати лет она уже представляла угрозу для государственной безопасности.
Он кратко изложил ее историю.
– Во все эти детали еще надо вникнуть, – заметила Эрика. – А Даг и Миа…
– Убиты потому, что Даг обнаружил связь между Бьюрманом и Залаченко.
– Что же делать теперь? Это ведь надо рассказать полиции?
– Частично, но не все. На всякий случай я записал самую важную информацию на вот этот диск. Лисбет уже преследует Залаченко. Попробую ее найти. То, что на этом диске, никому не должно быть известно.
– Микаэль… мне это не по душе. Мы не должны утаивать информацию, важную для расследования убийств.
– Утаивать мы ничего не будем. Я собираюсь позвонить Бублански. Но думаю, что Лисбет уже на пути в Госсебергу. Она объявлена в розыск по подозрению в тройном убийстве, и если мы позвоним в полицию, они направят за ней спецназ, вооруженный и экипированный по полной программе. Велик риск, что она окажет сопротивление, и тогда жди наихудшего.
Он умолк и невесело ухмыльнулся.
– Так или иначе, полиция не должна ничего знать, чтобы спецназ не понес слишком больших потерь. Сначала я должен найти ее.
Казалось, Эрика колебалась.
– Я не собираюсь раскрывать полиции тайны Лисбет. Пусть Бублански сам до них доискивается. А к тебе у меня есть просьба. В этой папке лежит рапорт Бьёрка о расследовании 1991 года и часть переписки Бьёрка с Телеборьяном. Я хочу, чтобы ты скопировала их и передала Бублански или Мудиг. А сам я через двадцать минут отправляюсь в Гётеборг.
– Микаэль…
– Знаю. Но в этом поединке я хочу держать сторону Лисбет – от начала до конца.
Бергер поджала губы и промолчала, а затем кивнула. Микаэль пошел к двери.
– Будь осторожен! – крикнула ему вслед Эрика, но он уже исчез.
Она подумала, что надо бы ей было поехать с ним. Это был бы единственный достойный шаг для нее. Но она до сих пор так и не рассказала ему, что собирается покинуть «Миллениум» и все, что было, для нее уже в прошлом. Прихватив папку, Эрика пошла к копировальной машине.
Почтовый ящик находился в отделении связи, располагавшемся в торговом центре. Лисбет Гётеборг не знала, как и куда ехать, не представляла, но все же почтовое отделение нашла. Сама она расположилась в кафе, откуда почтовый ящик был виден ей в щель между оконным стеклом и рекламным щитом новой шведской почтовой системы: «Почтовые услуги через кассиршу в магазине».
Ирене Нессер обходилась меньшим количеством косметики, чем Лисбет Саландер. На шее у нее висели какие-то дурацкие бусы, и она читала том «Преступления и наказания», купленный в книжном магазинчике в соседнем квартале. Этому занятию она предавалась неспешно, время от времени переворачивая страницы. Она приступила к наблюдению во время ланча и не представляла себе, когда ящик обычно опустошают, происходит ли это ежедневно или раз в две недели, не забрали ли корреспонденцию уже сегодня утром, или за ней еще придут. Но в ее распоряжении это был единственный след. Теперь она пила кофе с молоком и ждала.
Лисбет чуть было не задремала с открытыми глазами, как вдруг заметила, что дверцу ящика открывают. Она покосилась на часы: без четверти два. Как говорится, «дуракам везет».
Она быстро встала и подошла к окну, сквозь которое увидела, как мужчина в черной кожаной куртке выходит из закутка с почтовыми ящиками. Она догнала его уже на улице. Это был худощавый молодой человек лет двадцати. Зайдя за угол, он открыл дверцу стоявшего там «Рено». Запомнив номер машины, Лисбет бросилась к «Королле», оставленной ею в сотне метров на той же улице. Она практически нагнала его, когда он свернул на улицу Линнегатан, и продолжала ехать за ним по главной улице города в сторону Нордстана.
Микаэль Блумквист успел на поезд Х2000, отправлявшийся в 17.10, в последний момент. Билет он купил уже в вагоне у кондуктора, заплатив кредитной карточкой, потом сел в пустом вагоне-ресторане и заказал поздний ланч.
Микаэль чувствовал, как от тревоги у него сосет под ложечкой: он беспокоился, что уже поздно. Он хотел бы надеяться, что Лисбет Саландер ему позвонит, но знал, что этого не произойдет.
Она попыталась убить Залаченко в 1991 году – и вот теперь, после стольких лет, он решил нанести ответный удар.
Хольгер Пальмгрен сделал правильный анализ ее характера. У Лисбет Саландер накопился немалый практический опыт, подсказывавший ей, что к властям нет смысла обращаться за помощью.
Микаэль бросил взгляд на свою компьютерную сумку. Он прихватил с собой «кольт», который нашел в письменном столе Лисбет. Он и сам не знал, зачем его взял, но чутье подсказывало ему, что оставлять оружие в ее квартире не стоит. Сейчас Микаэль подумал, что это решение не вполне логично.
Когда поезд въехал на мост Орштабру, Блумквист набрал телефон Бублански на мобильнике.
– Что вам нужно? – недовольно спросил инспектор.
– Положить конец, – ответил Микаэль.
– Чему?
– Всей этой истории. Хотите узнать, кто убил Дага с Миа и Бьюрмана?
– Если у вас есть информация, то хочу.
– Убийцу зовут Рональд Нидерман. Это тот самый верзила-блондин, что дрался с Паоло Роберто. Он немецкий гражданин тридцати пяти лет, подвизавшийся работать на мерзавца по имени Александр Залаченко, известного как Зала.
Бублански помолчал, а потом громко вздохнул. Микаэлю было слышно, как он перевернул лист бумаги и щелкнул шариковой ручкой.
– Вы в этом уверены?
– Да.
– Ладно. И где находятся Нидерман и этот Залаченко?
– Я еще не знаю. Но как только выясню, извещу. Вскоре к вам придет Эрика Бергер, принесет рапорт полицейского расследования 1991 года. Как только снимет копию. Там вы найдете важную информацию о Залаченко и Лисбет Саландер.
– Что вы имеете в виду?
– Залаченко – отец Лисбет. Он перебежчик, русский наемный убийца времен холодной войны.
– Русский наемный убийца? – вторил как эхо Бублански с сомнением в голосе.
– Некая группировка из Службы безопасности прикрывала его – и покрывала, когда он совершал преступления.
Микаэль слышал, как Бублански подвинул стул и уселся.
– Я думаю, будет лучше, если вы явитесь и дадите официальные показания.
– Извините. Мне некогда.
– Что?
– Я сейчас не в Стокгольме, но дам о себе знать, как только найду Залаченко.
– Блумквист… Не надо вам ничего мне доказывать. Я и сам сомневаюсь, что это всё совершила Саландер.
– Хотелось бы напомнить, что я всего лишь простой частный сыщик, ничего не смыслящий в полицейской работе.
Микаэль сознавал, что это ребячество, но оборвал разговор, не договорив, и позвонил Аннике Джаннини.
– Привет, сестренка.
– Привет. Что нового?
– Много чего. Мне завтра, вероятно, понадобится хороший адвокат.
Анника вздохнула.
– А что ты натворил?
– Пока – ничего особенного, но меня могут задержать в связи с противодействием полицейскому расследованию или чем-то похожим, противоправным. Но я звоню тебе не поэтому. Ты все равно не сможешь представлять мои интересы.
– Это почему же?
– Потому что я хочу, чтобы ты взяла на себя обязанности адвоката Лисбет Саландер, а ты не сможешь защищать и ее, и меня.
Микаэль кратко изложил, о чем идет речь. Анника хранила суровое молчание.
– И у тебя есть документы, подтверждающие?.. – спросила наконец она.
– Да, есть.
– Мне нужно подумать. Лисбет потребуется адвокат по уголовным делам…
– Ты превосходно подойдешь.
– Микаэль…
– Слушай, сестренка, это не ты недавно дулась как мышь на крупу, когда я нуждался в помощи и не позвал тебя?
Когда они закончили разговор, Микаэль задумался, потом снова взялся за мобильник и позвонил Хольгеру Пальмгрену. Особой причины для этого у него не было, но он считал, что старика на излечении все равно надо проинформировать, что он, Микаэль, идет по следу и надеется, что вся эта история сможет завершиться в ближайшие часы.
Однако была и еще одна проблема: Лисбет Саландер тоже шла по следу.
Лисбет протянула руку, чтобы вытащить яблоко из рюкзака, не отрывая взгляда от усадьбы. Она лежала плашмя на краю лесочка, подстелив под себя коврик из «Короллы». Девушка переоделась в зеленые непродуваемые брюки с карманами на бедрах, толстый свитер и непромокаемую куртку на утепленной подкладке.
Госсеберга лежала метрах в четырехстах от шоссе и состояла из двух строений. Главная усадьба стояла примерно в ста двадцати метрах от нее. Это был простой белый деревянный дом в два этажа с пристройкой. Вторым был скотный двор, метрах в семидесяти от жилья. Сквозь дверь скотного двора виднелся капот светлого автомобиля. Возможно, белый «Вольво», но расстояние не позволяло сказать наверняка.
По правую руку, между нею и домом, раскинулось глинистое поле, простиравшееся метров на двести и спускавшееся к небольшому озерцу. Подъездная дорога пересекала поле и исчезала в перелеске на пути к шоссе. На въезде стоял еще один дом, с виду необитаемый, окна его были плотно занавешены. К северу от этого домика виднелся лесок, полностью заслоняющий его от ближайших соседей – кучки домов, метрах в шестистах оттуда. Значит, усадьба перед ней относительно изолирована.
Лисбет находилась неподалеку от озера Антен. Местность была холмистая, пашни перемежались поселочками и небольшими перелесками. Выехав из Гётеборга по шоссе Е20, Лисбет следовала за черным «Рено», свернув сначала на запад, по направлению к Солленбрунну и Алингсосу. Проехав минут сорок, машина вдруг свернула на лесную дорогу с указателем на Госсебергу. Лисбет оставила машину в лесочке за каким-то сараем метрах в ста к северу от поворота и пошла дальше пешком.
Она никогда не слышала о Госсеберге, но, похоже, это название относилось к жилому дому и скотному двору перед нею. По дороге она прошла мимо почтового ящика. На нем стояло «ПЯ 192 – К.А. Бодин». Это имя ей ничего не говорило.
Обойдя дом по большому полукругу, Лисбет тщательно выбрала себе место для наблюдения. Вечернее солнце было у нее за спиной. С тех пор как она появилась здесь в половине четвертого, ничего не происходило. В четыре часа из дома вышел водитель «Рено». В дверях он обменялся парой слов с кем-то, кого она не могла видеть, затем уехал и больше не возвращался. В остальном никакого движения не наблюдалось. Лисбет терпеливо ждала, во все глаза наблюдая за домом через маленький бинокль «Минолта» с восьмикратным увеличением.
Микаэль Блумквист раздраженно барабанил пальцами по столику в вагоне-ресторане. Состав Х2000 стоял в Катринехольме уже почти час из-за какой-то таинственной поломки вагона, которую, согласно радио в поезде, должны были вот-вот исправить. Последовало извинение за задержку.
Микаэль нервно вздохнул и сходил за добавкой кофе. Лишь спустя пятнадцать минут поезд, дернувшись, тронулся. Он посмотрел на часы. Было восемь.
Лучше бы полетел самолетом или взял в аренду машину.
Ощущение, что он опоздал, все усиливалось.
Около шести вечера зажглась лампа в одной из комнат нижнего этажа, а вскоре – и наружный фонарь. Внутри дома, справа от входа – там, где, как казалось Лисбет, была кухня, – двигались тени, но лиц ей не удавалось раглядеть.
Вдруг открылась наружная дверь, и на пороге показался верзила-блондин по имени Рональд Нидерман. Он был в темных брюках и свитере, сидящем в обтяжку и подчеркивающем его мускулы. Лисбет кивнула сама себе, получив наконец подтверждение, что приехала в нужное место. В который раз она отметила, что Нидерман действительно здоров как буйвол. И все же, как и другие, он был из плоти и крови, как бы тяжело ни досталось от него Паоло Роберто и Мириам Ву. Нидерман прошелся вокруг дома и зашел на скотный двор, где стояла машина. Пробыв там несколько минут, он появился, держа в руках борсетку, и вернулся в дом.
Но уже через несколько минут Нидерман снова вышел. Вместе с ним был худощавый пожилой мужчина невысокого роста, прихрамывающий и опиравшийся на локтевой костыль. Было слишком темно, чтобы разглядеть черты его лица, но Лисбет почувствовала, как по спине пробежал холодок.
«Па-а-а-поч-ка-а, я зде-е-сь».
Она наблюдала, как Залаченко с Нидерманом прогуливались по подъездной дороге. Затем остановились у пристройки для дров, и Нидерман выбрал несколько поленьев. Затем они зашли обратно в дом и закрыли дверь.
После их ухода Лисбет полежала еще несколько минут, потом опустила бинокль, отползла метров десять и спряталась за деревьями. Открыла рюкзак, вынула термос, налила черный кофе, закинула в рот кусочек сахара и начала его сосать. Затем съела бутерброд с сыром, завернутый в пластиковую пленку, купленный сегодня на заправке по дороге из Гётеборга, и задумалась.
Покончив с едой, она достала из рюкзака польский Р-83 «Ванад», принадлежавший Сонни Ниеминену. Вынув магазин, проверила, не заблокировано ли спусковое устройство или затвор, и сделала холостой выстрел. В магазине было шесть патронов калибра 9 миллиметров. Должно хватить. Лисбет вставила магазин обратно и дослала патрон в ствол, затем поставила пистолет на предохранитель и убрала в правый карман куртки.
Лисбет начала подкрадываться к дому кружным путем со стороны леса. Пройдя примерно сто пятьдесят метров, она вдруг застыла.
На полях своего экземпляра «Арифметики» Пьер Ферма написал каракулями: «Я нашел поистине чудесное доказательство, но эти поля слишком узки, чтобы его вместить».
Место квадрата занял куб, х³ + у³ = z³, и математики потратили сотни лет, чтобы найти ответ на загадку Ферма. Эндрю Уайлс трудился над поисками решения этой загадки десять лет.
И тут Лисбет неожиданно поняла. Решение было ошеломляюще просто: игра цифр, становившихся в ряд и вдруг занявших место в простой формуле, наверняка воспринимавшейся как ребус.
У Ферма не было компьютера, а решение Эндрю Уайлса строилось на математике, которой не существовало во времена, когда Ферма сформулировал свою теорему. Ферма не мог бы предъявить такое доказательство, которое придумал Эндрю Уайлс. Решение Ферма, естественно, было совсем другим.
Лисбет была просто сражена и вынуждена была присесть на пень. Сосредоточив взгляд перед собой, она проверяла уравнение.
«Значит, вот что он имел в виду… А математики так мучились», – подумала Лисбет.
Потом она тихо прыснула от смеха: «У философа было бы больше шансов решить эту загадку».
Хотелось бы ей познакомиться с Ферма.
Вот уж дерзкая бестия.
Вскоре Лисбет поднялась и начала подбираться лесом. Подойдя поближе, она остановилась, когда от дома ее отделял только скотный двор.
Четверг, 7 апреля
Лисбет Саландер проникла в помещение скотного двора через дверь-заслонку от деревянного сточного желоба. Никакой скотины там не было. Осмотревшись, она не увидела ничего, кроме трех автомобилей: белого «Вольво» из салона «Автоэксперт», старого «Форда» и чуть более нового «Сааба». Потом в глубине она рассмотрела покрытую ржавчиной борону и другие орудия, когда-то использовавшиеся в хозяйстве.
Стоя в темном помещении сарая, Лисбет следила за домом. Снаружи было темно, а во всех комнатах первого этажа горел свет. Она не видела там какого-либо движения, но ей казалось, что она заметила отблески телеэкрана. Взглянув на часы, увидела: 19.30. Значит, идет программа новостей «Раппорт».
Ее озадачил тот факт, что Залаченко решил поселиться в столь безлюдном месте. Это было не похоже на человека, которого она знала много лет назад. Вот уж не думала, что найдет его в сельской местности на крестьянском дворе в маленьком белом домике, а не в какой-нибудь пригородной вилле или на курорте за границей… Видно, за свою жизнь он нажил себе больше врагов, чем Лисбет Саландер. Ей казалось странным, что это место выглядит столь незащищенным. Возможно, в доме есть оружие.
После долгих сомнений она выскользнула со скотного двора наружу, в сумерки, легкими прыжками перебежала через двор и остановилась, прислонясь спиной к фасаду дома. До нее донеслись приглушенные звуки музыки. Стараясь ступать бесшумно, Лисбет обошла вокруг дома, пытаясь заглянуть в окна, но они находились слишком высоко для ее роста.
Вообще-то, эта диспозиция ей интуитивно не нравилась. Все первую половину жизни Лисбет прожила в постоянном страхе перед человеком, находившимся сейчас в доме. Вторая половина ее жизни, после неудачной попытки убить этого человека, прошла в ожидании того, когда она снова пересечется с ним. На этот раз ошибиться было нельзя. Каким бы старым калекой ни выглядел Залаченко, он был профессиональным убийцей, пережившим не один поединок.
Да еще придется принять во внимание Рональда Нидермана.
Лучше всего было бы застигнуть Залаченко снаружи, где-нибудь на дворе, где он был бы беззащитен. Никакого желания разговаривать с ним у Лисбет не было, и вообще она отдала бы предпочтение винтовке с оптическим прицелом. Но винтовки не было, и Лисбет видела его только в течение тех коротких минут, когда Зала выходил к дровяному складу. Не похоже, чтобы он вдруг надумал выйти на вечернюю прогулку. Поэтому, если она хочет дождаться лучшего случая, придется ей ночевать в лесу. Спального мешка у нее с собой не было, а ведь, хотя вечер стоял теплый, ночь наверняка будет холодной. Теперь, когда он находился от нее в двух шагах, Лисбет боялась дать ему возможность снова ускользнуть. Она помнила о Мириам Ву и своей маме.
Лисбет закусила нижнюю губу. Надо как-то проникнуть в дом, хотя это худший из вариантов. Конечно, можно постучать в дверь и выстрелить в тот момент, когда ей откроет один из них, а потом уже войти в дом и отыскать второго. Но значит, тот уже будет предупрежден – и, скорее всего, вооружен. «Анализ последствий. Какие еще есть возможности?» – проносилось у нее в голове.
Вдруг Лисбет увидела силуэт профиля Нидермана, прошедшего мимо окна всего в нескольких метрах от нее. Он смотрел через плечо, разговаривая с кем-то в комнате.
Оба находились в комнате слева от входа.
Лисбет решилась. Вынув пистолет из кармана, сняла его с предохранителя и беззвучно поднялась на крыльцо. Она держала пистолет в левой руке, а правой не спеша нажимала на ручку входной двери. Та оказалась не заперта. Лисбет сдвинула брови и замешкалась. Странно: в двери было два замка – и оба открыты. Залаченко не должен был оставлять дверь незапертой. По ее шее побежали мурашки.
Тут что-то не так.
В прихожей царил полный мрак. Справа угадывалась лестница наверх. Можно было различить две двери: одна находилась прямо по курсу, другая – слева. Сквозь щель над дверью виднелась полоска света. Лисбет прислушивалась, неподвижно застыв. Вдруг из комнаты слева послышался голос и звук отодвигаемого стула.
Она сделала два решительных шага, рванула дверь и направила пистолет на… пустую комнату.
Лисбет различила шорох одежды у себя за спиной и мгновенно, как змея, обернулась. В тот самый момент, когда она попыталась прицелиться, громадная лапища Рональда Нидермана обхватила ее горло железным обручем; другой рукой он вцепился в ее руку, державшую оружие. Сомкнув пальцы на шее девушки, гигант приподнял ее вверх, как куклу.
Секунду Лисбет молотила ногами в воздухе, потом развернулась и нацелилась Нидерману в пах. Промахнувшись, она заехала ему по бедру. У нее было такое чувство, что она ударила ногой в ствол дерева. Он сдавил ей горло, в глазах у нее потемнело, и она выронила оружие.
«Черт возьми!» – пронеслось в ее голове.
Затем Рональд Нидерман отбросил ее в комнату. Лисбет с грохотом приземлилась на диван и скатилась на пол. Она чувствовала, как кровь приливает к голове, и, качаясь, поднялась на ноги. Заметив на столе тяжелую треугольную пепельницу из стекла, тут же схватила ее и размахнулась. Но Нидерману удалось перехватить ее замах. Сунув свободную руку в левый наружный карман брюк, Лисбет вытащила электрошокер, обернулась и направила его Нидерману в пах.
Лисбет почувствовала сильный удар тока, дошедший до нее через руку, которую все еще сжимал Нидерман. Она ожидала, что верзила упадет на пол от боли, а он лишь недоуменно посмотрел на нее сверху вниз. Глаза Лисбет Саландер удивленно округлились. Было ясно, что он испытал что-то неприятное, но полностью игнорировал боль. «Это какая-то патология», – подумала она.
Нидерман нагнулся, забрал у нее электрошокер и посмотрел на него все с тем же недоуменным выражением лица. Затем ударил ее ладонью по щеке. Было такое чувство, что ей врезали дубиной. Лисбет рухнула на пол перед диваном. Подняв голову, она встретилась взглядом с Рональдом Нидерманом. Тот с любопытством смотрел на нее, как будто прикидывал, что она теперь выкинет, – вроде кота, готовящегося поиграть со своей жертвой.
Уловив какое-то движение в проеме двери, ведущей в другую комнату, Лисбет повернула голову.
Он медленно вошел, опираясь на локтевой костыль, из-под штанины виднелся протез. Его левая рука заканчивалась искалеченным обрубком, на котором не хватало нескольких пальцев. Подняв взгляд, Лисбет рассмотрела его лицо. Вся левая половина, усеянная шрамами от ожогов, была словно сшита из лоскутов. От уха остался лишь небольшой огрызок, бровей не было. На голове лысина. Лисбет помнила его мужчиной атлетического сложения с темными вьющимися волосами. Теперь же он словно иссох, рост его был около 165 сантиметров.
– Здравствуй, папа, – еле слышно произнесла она.
Александр Залаченко безразлично взглянул на нее.
Рональд Нидерман зажег верхний свет. Он проверил, нет ли на ней больше оружия, похлопав по ее одежде, поставил на предохранитель ее Р-83 «Ванад» и вынул магазин. Залаченко, еле волоча ноги, прошел мимо, сел в кресло и включил телевизор пультом управления.
Взгляд Лисбет упал на телеэкран. Залаченко нажал на кнопку, и она вдруг увидела мерцающую зеленую картинку той части имения, что была за скотным двором, потом часть подъездной дороги. «Камера ночного наблюдения. Они знали, что я подъехала», – подумала она.
– Я уж думал, ты не решишься сунуть сюда свой нос, – произнес Залаченко. – Мы следили за тобой с четырех часов. Ты привела в действие почти все посты сигнализации в усадьбе.
– Детекторы движения, – сказала Лисбет.
– Два из них на подъездной дороге и четыре – на вырубке за лугом. Свой наблюдательный пункт ты устроила как раз там, где у нас установлена точка сигнализации. Ведь оттуда усадьба видна лучше всего. Чаще всего вблизи от нас оказывается лось, косуля, а иногда любители собирать ягоды. Но кто-то крадущийся с оружием в руках – большая редкость.
Он помолчал секунду.
– Уж не думала же ты, что Залаченко будет сидеть в сельской хибаре полностью беззащитным?
Лисбет потерла шею и сделала попытку встать.
– Сиди, где сидишь, – резко скомандовал Залаченко.
Нидерман покончил с изучением ее пистолета и теперь спокойно смотрел на нее. Затем приподнял одну бровь и осклабился. Лисбет пришло на память расколошмаченное лицо Паоло Роберто, которое она видела по телевизору, и девушка решила, что лучше ей остаться на полу. Она перевела дыхание и прислонилась к дивану.
Залаченко протянул в сторону Нидермана здоровую правую руку, и тот, вынув свое оружие из кармана и передернув затвор, передал его. Лисбет успела заметить, что это был «ЗИГ-Зауэр», штатное оружие полицейских. Залаченко кивнул. Не говоря ни слова, Нидерман повернулся, надел куртку и вышел. Лисбет слышала, как наружная дверь открылась и закрылась.
– Только без глупостей. Попробуешь встать – сразу получишь пулю.
Лисбет расслабила мышцы. Он успеет всадить в нее две, а может, и три пули, прежде чем она доберется до него. Боеприпасы у него, скорее всего, такого типа, что она умрет от потери крови за несколько минут.
– Ну и видок у тебя, – заметил Залаченко, тыча пальцем в колечко у нее в брови. – Как у записной шлюхи.
Лисбет пристально взглянула на него.
– Но глаза у тебя в меня, – сказал он.
– Больно? – спросила она, кивнув на протез.
Залаченко пристально посмотрел на нее.
– Нет. Уже не больно.
Лисбет кивнула.
– Ты ведь спишь и видишь, как бы убить меня.
Она ничего не ответила, а он вдруг засмеялся.
– Я о тебе много думал. Вспоминал почти столько раз, сколько видел себя в зеркале.
– Надо было оставить маму в покое.
Залаченко ухмыльнулся.
– Шлюхой она была, твоя мать.
Глаза Лисбет почернели.
– Никакая она не шлюха. Работала кассиршей в продуктовом магазине и пыталась свести концы с концами.
Залаченко вновь захохотал.
– Можешь думать о ней что хочешь, но я-то знаю, что она шлюха. Она позаботилась о том, чтобы поскорее забеременеть, а потом пыталась уговорить меня жениться на ней. Еще чего – жениться на шлюхе…
Лисбет ничего не сказала. Она следила за дулом пистолета и надеялась, что Зала хоть на секунду ослабит бдительность.
– Пакет с горючим – это ты хитро придумала. Я тебя возненавидел. Но постепенно это перестало иметь значение. Ты не стоила моей энергии. Если бы ты оставила все как есть, плевал бы я на прошлое.
– Глупости. Тебя нанял Бьюрман разделаться со мной.
– Ну, это другое дело. Это просто сделка. Ему нужен был видеофильм, хранящийся у тебя, а я немного подрабатываю подобными сделками.
– И ты думал, что я отдам тебе диск?
– Да, деточка, уверен, что отдала бы. Ты и понятия не имеешь, какими покладистыми становятся люди, когда их о чем-то просит Рональд Нидерман. Тем более если он использует для своих целей бензопилу и отпилит одну из твоих ступней. В моем случае это было бы почти как «око за око», только «ступня за ступню».
Лисбет представила себе Мириам Ву в руках Рональда Нидермана на складе под Нюкварном.
Залаченко ложно истолковал выражение ее лица.
– Можешь не беспокоиться – мы тебя распиливать не собираемся. – Он посмотрел на нее. – Это правда, что Бьюрман тебя изнасиловал?
Она не ответила.
– Фу, ну и вкус же у него… Я читал где-то в газете, что ты вроде паршивая лесбиянка. Меня бы это не удивило. Подозреваю, что на тебя ни один парень не польстится.
Лисбет по-прежнему молчала.
– Надо бы попросить Нидермана трахнуть тебя. Похоже, ты в этом нуждаешься. – Залаченко подумал. – Хотя нет, Нидерман не трахается с бабами. Но не потому, что он гомик. Просто ему не нужен секс.
– Тогда придется тебе – со мной, – дерзко произнесла Лисбет.
«Ну, давай, подойди. Сделай ошибку», – стучало у нее в голове.
– Нет уж, я не извращенец.
Они помолчали.
– Мой напарник скоро вернется. Ему только нужно отвести подальше твою машину да еще кое-что сделать. А где твоя сестра?
Лисбет пожала плечами.
– Отвечай, когда я спрашиваю.
– Не знаю и, честно говоря, знать не хочу.
– Сестринская любовь? Камилла всегда головой думала, а ты – задницей.
Лисбет ничего не сказала.
– Все же, должен сказать, видеть тебя вблизи доставляет мне удовольствие.
– Слушай, Залаченко, ну и зануда же ты. Скажи лучше, это Нидерман застрелил Бьюрмана? – спросила она.
– Ну, ясное дело. Рональд Нидерман – образцовый солдат. Он не только исполняет приказы, но и действует по собственной инициативе, если дело того требует.
– Где ты его откопал?
Залаченко посмотрел на дочь, и лицо его приняло какое-то странное выражение. Он открыл рот, будто собирался что-то сказать, потом передумал, замолчал и, покосившись на дверь, неожиданно улыбнулся.
– Значит, до этого ты не дошла, – сказал он. – А Бьюрман говорил, что у тебя талант к поиску и анализу материала.
Потом Залаченко захохотал.
– Мы начали общаться в Испании в начале девяностых, когда я поправлялся после твоего зажигательного пакета. Ему было тогда двадцать два года, и он стал моими руками и ногами. Он не нанят… он мой партнер. У нас процветающий бизнес.
– Трафикинг.
Залаченко пожал плечами.
– Можно сказать, мы занимаемся всем понемногу. Реклама предприятия не выставлена на обозрение, она на заднем плане. Но неужели ты действительно не поняла, кто такой Рональд Нидерман?
Лисбет продолжала молчать. Она не понимала, к чему он клонит.
– Он твой сводный брат, – прояснил Залаченко.
– Нет, – едва выдохнув, произнесла Лисбет.
Он вновь захохотал. Но ствол пистолета по-прежнему был направлен на нее.
– Он – результат небольшой шалости, которую я себе позволил, выполняя задание в Германии в 1970 году.
– И ты сделал из своего сына убийцу?
– Нет, я просто помог ему воплотить в жизнь свой потенциал. У него были способности убивать задолго до того, как я занялся его образованием. И он продолжит семейный бизнес, когда меня не станет.
– А он знает, что я его сводная сестра?
– Конечно. Но если ты рассчитываешь воззвать к его родственным чувствам, то лучше забудь об этом. Я – его семья, а ты – просто силуэт на горизонте. Могу присовокупить, что он не единственный твой сводный родственник. У тебя есть еще четыре сводных брата и три сестры в разных странах. Один из этих братьев – законченный идиот, но у другого есть способности. Он возглавляет отделение нашего бизнеса в Таллинне. Но Рональд – единственный из моих отпрысков, кто унаследовал залаченковские гены.
– А сводным сестрицам, наверное, не нашлось места в семейном бизнесе?
Он недоуменно взглянул на нее.
– Залаченко… ты просто обыкновенный негодяй, ненавидящий женщин. Почему вы убили Бьюрмана?
– Потому, что он был идиотом. Он ушам своим не поверил, когда узнал, что ты моя дочь. К тому же Бьюрман был одним из немногих, кто знал мою предысторию. Должен сказать, что вначале заволновался, когда он неожиданно связался с нами, но потом все обошлось как нельзя лучше. Он умер, а вина пала на тебя.
– Но зачем вы его убили? – повторила вопрос Лисбет.
– Собственно говоря, это не планировалось. Я считал, что у нас с ним впереди многолетнее сотрудничество. Иметь открытую дверь в Службе безопасности всегда полезно, даже если эту дверь открывает идиот. Но тот журналист в Эншеде как-то узнал о его связи со мной и позвонил ему в тот самый момент, когда Рональд был у него в квартире. Бьюрман ударился в панику и стал совершенно неуправляем. Пришлось Рональду принимать решение прямо на месте. И он все правильно сделал.
Сердце Лисбет сжалось от боли, когда ее отец подтвердил то, что она и сама понимала разумом. «Даг Свенссон нащупал какую-то связь», – стучало у нее в голове. Тогда она говорила с Дагом и Миа больше часа. Бергман ей тут же понравилась, а Свенссон – так себе. Он слишком напоминал ей Микаэля Блумквиста – такой же неисправимый борец за улучшение мира, считавший, что книгами можно чего-то добиться. Но она верила в искренность его намерений.
В общем, визит к Дагу и Миа оказался пустой тратой времени. Они не могли сказать, в каком направлении стоит искать Залаченко. Даг Свенссон только напал на его имя и начал поиски, но не знал, кто это.
Сама Лисбет во время визита допустила роковую ошибку.
Она знала, что между Бьюрманом и Залаченко наверняка существует какая-то связь, поэтому стала задавать вопросы о Бьюрмане, пытаясь узнать, не приходилось ли Дагу Свенссону где-нибудь встречать это имя. Оказалось, что нет, но чутье у него было отменное. Он тут же перенес упор на имя Бьюрмана и забросал ее вопросами.
Хотя Лисбет сообщила Свенссону не слишком много нового, он почувствовал, что она играет какую-то роль в этой драме. В то же время Даг понял, что и у него есть информация, нужная ей. Они условились встретиться снова и продолжить обсуждение после праздников. Затем Лисбет Саландер поехала домой и легла спать, а когда проснулась наутро, то узнала из передачи новостей, что два человека были убиты в квартире в Эншеде.
Она сообщила Дагу лишь одну полезную вещь – довела до его сведения имя Нильса Бьюрмана. Должно быть, Даг Свенссон поднял трубку и позвонил адвокату, едва она вышла из квартиры.
Именно Лисбет была связующим звеном. Если бы она не явилась к Дагу Свенссону, они с Миа были бы до сих пор живы.
Залаченко рассмеялся.
– Ты и представить себе не можешь, как мы поразились, когда полиция начала охоту на тебя в связи с убийством.
Лисбет закусила нижнюю губу. Залаченко пристально взглянул на нее.
– Как ты нашла меня? – спросил он.
Она пожала плечами.
– Лисбет, Рональд скоро вернется. Я могу попросить его ломать тебе кости, пока ты не начнешь говорить. Избавь нас от этих хлопот.
– Через почтовый ящик. Я выяснила, в каком салоне Нидерман взял машину в аренду, а через это – почтовый ящик. А потом дождалась момента, когда тот прыщавый подонок явился забирать почту.
– А, так просто… Спасибо. Это мне надо запомнить.
Лисбет задумалась. Дуло пистолета было по-прежнему нацелено ей в грудь.
– Ты действительно веришь, что выкрутишься и на этот раз? – спросила Лисбет. – Ты допустил слишком много ошибок, полиция тебя раскроет.
– Я знаю. Вчера звонил Бьёрк и рассказал, что один журналист из «Миллениума» разнюхал всю мою историю, так что теперь это вопрос времени. Возможно, придется принять меры против этого журналиста.
– Список будет длинный, – возразила Лисбет. – Там, в одном только «Миллениуме», Микаэль Блумквист, потом главный редактор Эрика Бергер, секретарь редакции и несколько служащих. А еще Драган Арманский и несколько сотрудников «Милтон секьюрити». Не забудь Бублански и полицейских из следственной группы. Скольких же ты собираешься убить, чтобы выскользнуть? Тебя раскроют.
Залаченко опять рассмеялся.
– Ну и что? Я ни в кого не стрелял, против меня нет ни малейшей улики. Пусть раскрывают, кого хотят. Будь уверена, в этом доме они могут делать сколько угодно обысков, но не найдут ничегошеньки, что могло бы привязать меня к какой-либо преступной деятельности. Это ребята из Службы безопасности, а не я, засадили тебя в психушку, и они вряд ли пошевелятся, чтобы выложить все нужные бумаги.
– А Нидерман? – напомнила Лисбет.
– Уже завтра утром Рональд отправится в отпуск за границу, подождет, пока все не успокоится. – Залаченко злорадно посмотрел на Лисбет. – Ты так и останешься главной подозреваемой в убийстве. Если ты тихо исчезнешь, для всех будет только лучше.
Рональд Нидерман отсутствовал примерно пятьдесят минут. Когда он вернулся, на нем были сапоги.
Лисбет Саландер исподтишка пригляделась к человеку, бывшему, по словам отца, ее сводным братом. Какого-либо намека на сходство она вообще не заметила. Нидерман был ее полной противоположностью. К тому же у нее появилось явное ощущение, что с Рональдом что-то не в порядке. Телосложение, мягкие черты лица и голос, так и оставшийся подростковым до ломки, – все это свидетельствовало о каком-то генетическом недостатке. Он оказался совершенно нечувствителен к удару током от электрошокера, и ладони у него были невероятной величины. Ничто у Рональда Нидермана не казалось нормальным.
«Сколько же генетических сбоев наблюдается в роду Залаченко?» – подумала Лисбет.
– Готово? – спросил Зала.
Нидерман кивнул и протянул руку за своим «ЗИГ-Зауэром».
– Я тоже пойду, – сказал Залаченко.
Нидерман засомневался:
– Туда порядочно идти.
– Нет, я пойду. Принеси мою куртку.
Нидерман пожал плечами и сделал то, что его просили. Затем он проверил свой пистолет, пока Залаченко одевался, для чего ненадолго вышел в смежную комнату. Лисбет присматривалась к тому, как Нидерман навинчивал самодельный глушитель.
– Ну, пошли, – сказал Залаченко, стоя в дверях комнаты.
Нидерман нагнулся и поставил Лисбет на ноги. Она встретилась с ним взглядом и сказала:
– Тебя я тоже убью.
– Самоуверенности у тебя хватает, – заметил ее отец.
Нидерман мило улыбнулся ей и подтолкнул к входной двери, а затем и за порог. Он крепко держал девушку, обхватив ее пальцами за шею, которые без труда сомкнулись вокруг нее, и направлял Лисбет к лесу, к северу от скотного двора.
Шли они медленно, и Нидерман то и дело останавливался, поджидая Залаченко. У них были мощные фонарики. Когда они зашли в лес, Нидерман отпустил шею Лисбет и теперь шел за ней следом, держа дуло пистолета в метре от ее спины.
Они шли едва различимой тропинкой примерно четыреста метров. Лисбет пару раз споткнулась, и оба раза ее ставили на ноги.
– Здесь сверни направо, – сказал Нидерман.
Пройдя еще метров десять, они вышли на поляну. Лисбет увидела свежевыкопанную яму. Луч фонарика Нидермана осветил лопату, воткнутую в холм песка. Теперь до нее дошло, какое поручение выполнял великан. Он пихнул Лисбет к яме, от этого она покачнулась и упала на четвереньки, а пальцы ее ушли глубоко в песок. Она встала и безразлично посмотрела на него. Залаченко еще не подошел, и Нидерман спокойно ждал его, ни на секунду не отводя пистолета от Лисбет.
Залаченко запыхался. Прошло не меньше минуты, прежде чем он заговорил:
– Что-то надо бы сказать, но не думаю, что для тебя у меня остались какие-то слова.
– Ладно, – согласилась Лисбет. – Мне тоже, в общем-то, нечего сказать тебе.
Она криво ухмыльнулась.
– Тогда покончим с этим побыстрее, – сказал Залаченко.
– Я довольна, что моим последним делом в жизни стало накрыть тебя здесь, – сказала Лисбет. – Полиция постучится к тебе уже этой ночью.
– Чушь. Я так и знал, что ты станешь блефовать. Ты заявилась сюда, чтобы убить меня, вот и все. И ни с кем ты об этом не говорила.
Лисбет Саландер улыбнулась еще шире, и улыбка ее была полна злорадством.
– Я хочу кое-что показать тебе, папа.
Она медленно запустила руку в левый набедренный карман брюк и вынула какой-то четырехугольный предмет. Рональд Нидерман следил за всеми ее движениями.
– Каждое слово, сказанное тобой за последний час, ушло на интернет-радио.
Она держала в ладони свой наладонник «Палм Тангстен Т3».
На лбу Залаченко образовались морщины, особенно на том месте, где должны были быть брови.
– Дай-ка посмотреть, – попросил он и протянул здоровую руку.
Лисбет кинула ему маленький компьютер. Он поймал его в воздухе и сказал:
– Глупости. Это же обычный «Палмтоп».
Когда Рональд Нидерман нагнулся и приблизил лицо к ее компьютеру, Лисбет бросила ему горсть песка прямо в глаза. Песок его тут же ослепил, он машинально нажал на спусковой крючок; глухо прозвучал выстрел. Но Лисбет уже отпрыгнула в сторону на два шага, и пуля просвистела в воздухе, там, где она только что стояла.
Схватив лопату, девушка размахнулась и ударила ее острым краем по ладони, державшей пистолет. Сильный удар пришелся на костяшки пальцев блондина, он разжал их; «ЗИГ-Зауэр» отлетел куда-то далеко в сторону и упал в кустах. Лисбет видела, как из глубокой раны над суставом мизинца брызнула кровь.
«Он ведь должен вопить от боли», – мелькнуло у нее в голове.
Нидерман пытался что-то нащупать перед собой залитой кровью ладонью, а другой рукой обреченно тер глаза. Единственным шансом Лисбет выиграть этот поединок был молниеносный мощный удар. Но в физической силе она ему безнадежно проигрывала. Чтобы убежать в лес, ей требовалось по меньшей мере секунд пять. Тогда она снова сильно размахнулась лопатой, попытавшись повернуть рукоять так, чтобы угодить в него лезвием, но из-за неверной стойки плашмя врезала лопатой по его лицу.
Нидерман пробубнил что-то, когда его переносица треснула второй раз за последние несколько дней. Из-за песка он все еще почти не видел, но, махая правой рукой, сумел отпихнуть от себя Лисбет Саландер. Она опрокинулась назад и, зацепившись за корень, упала. Мгновенно оправившись, вскочила на ноги. Нидерман был пока обезврежен.
«Я выдержу», – решила Лисбет.
Она уже сделала два шага к зарослям, как вдруг краем глаза заметила, что Александр Залаченко поднимает руку.
«Старый хрыч тоже с пистолетом», – мелькнуло в ее голове, точно плетью ударило.
Она отскочила в сторону в тот самый момент, как прозвучал выстрел. Пуля попала во внешнюю сторону бедра, и Лисбет потеряла равновесие.
Боли она не почувствовала.
Вторая пуля вошла в спину, застряв под левой лопаткой. Острая парализующая боль пронзила все ее тело.
Лисбет упала на колени, на несколько секунд потеряв способность двигаться. Она знала, что Залаченко позади, метрах в шести от нее. Собрав все свои силы и упрямство, поднялась с земли и, качаясь, шагнула к спасительному укрытию кустов.
У Залаченко хватило времени прицелиться.
Третья пуля попала в голову, в двух сантиметрах от края левого уха. Она пробила черепную коробку, образовав сетку радиальных трещин в черепе. Свинцовый шарик проник ей в голову, застряв в массе серого вещества сантиметрах в четырех под корой больших полушарий.
Это описание местоположения пули, выраженное в медицинских терминах, было отвлеченной теорией для Лисбет Саландер. В практическом же отношении немедленным последствием стал обширный травматический эффект. Последним ощущением Лисбет стал огненно-красный шок, перешедший в белый свет.
Затем полная тьма.
Щелк.
Залаченко силился сделать еще один выстрел, но руки у него тряслись так сильно, что он не мог прицелиться. «Она чуть было не выкрутилась», – подумал он. Наконец Зала понял, что она уже мертва, и опустил оружие. Его пробирала дрожь от притока адреналина. Он посмотрел на свое оружие – а ведь он хотел оставить его дома, но потом все же сходил, забрал его и сунул в карман куртки, как будто это был его талисман. «Ну она и монстр, – решил он. – Два взрослых мужика, и один из них не кто-нибудь, а Рональд Нидерман со своим «Зауэром». А эта чертова девка чуть не смылась от нас», – размышлял он.
Бросив взгляд на тело дочери, Залаченко увидел в свете карманного фонаря, что она похожа на окровавленную тряпичную куклу. Он поставил пистолет на предохранитель и подошел к Рональду Нидерману, беспомощно стоявшему, пока глаза его заливали слезы, а из ладони и носа хлестала кровь. После матча за чемпионский титул с Паоло Роберто его нос еще не зажил, и теперь удар лопатой вызвал обширное повреждение.
– Наверное, у меня опять сломалась переносица, – заметил он.
– Идиот, – отреагировал Залаченко. – Она же чуть не удрала.
Нидерман без устали тер глаза. Боли не было, но слезы текли обильно, и он почти ничего не видел.
– Встань прямо, черт возьми! – рявкнул Залаченко, презрительно покачав головой. – Что бы ты делал без меня…
Нидерман обреченно моргал. Залаченко, хромая, подошел к телу дочери, схватил за шиворот, приподнял тело и поволок к могиле, которой служила выкопанная яма. Места было мало, чтобы Лисбет поместилась в рост. Зала поднял тело так, что ноги были над ямой, и сбросил его вниз как мешок картошки. Она свалилась вниз, оказавшись в позе зародыша с поджатыми ногами.
– Закапывай; пора уже домой, наконец, – скомандовал Залаченко.
Засыпать землю обратно отняло у полуслепого Рональда Нидермана некоторое время. Излишки оставшейся земли он энергично раскидал вокруг.
Наблюдая за работой Нидермана, Залаченко закурил сигарету. Его все еще била дрожь, но адреналин уже начал падать. Он вдруг почувствовал облегчение от того, что ее нет. Ему еще помнился ее взгляд, брошенный на него, когда она много лет назад метнула в него пакет с горючим.
Было уже девять вечера, когда Залаченко, оглядевшись вокруг, одобрительно кивнул. «ЗИГ-Зауэр» Нидермана им посчастливилось найти в кустах. Они вернулись домой. Залаченко ощущал глубокое удовлетворение. Он занялся ладонью Нидермана. Рана, нанесенная лопатой, оказалась глубокой, и Залаченко был вынужден достать иголку с ниткой, чтобы зашить ее. Этим искусством он овладел еще в военном училище в Новосибирске, когда был пятнадцатилетним мальчишкой. Вот чего не требовалось, так это обезболивания. Но рана могла оказаться столь серьезной, что Нидерману придется обращаться в больницу. Залаченко наложил на его палец шину и забинтовал.
Покончив со всем этим, он открыл бутылку пива, пока Нидерман лил воду, промывая в ванной глаза.
Четверг, 7 апреля
Микаэль Блумквист приехал на центральный вокзал Гётеборга в самом начале десятого. Поезд наверстал часть потерянного времени, но все же прибыл с опозданием. Последний час Микаэль занимался тем, что звонил в разные фирмы, сдающие машины в аренду. Сначала он думал взять машину в Алингсосе, сойдя там с поезда, но оказалось, что это невозможно столь поздно вечером. Тогда он плюнул на это и заказал «Фольксваген» через службу бронирования отеля в Гётеборге. Машину он сможет забрать на площади Ернторг. У Микаэля не было ни малейшего желания пользоваться гётеборгским общественным транспортом с такой сложной системой проездных билетов, что в ней можно разобраться, если ты по меньшей мере инженер в ракетостроении. Он взял такси.
Когда Блумквист наконец получил арендованную машину, оказалось, что в ней нет дорожной карты. Он заехал на заправку, работавшую по вечерам, и купил ее там. Прикинув, что ему нужно, купил также карманный фонарик, бутылку минеральной воды и стакан кофе, помещавшийся в подставку возле приборной панели. На часах было уже половина одиннадцатого, когда Микаэль проезжал Партилле на север от Гётеборга. Он держал курс на Алингсос.
В половине десятого мимо могилы Лисбет Саландер пробежал лис. Он остановился и настороженно осмотрелся по сторонам. Инстинкт подсказывал ему, что здесь что-то зарыто, но он посчитал, что до зарытого так трудно добраться, что не стоит и раскапывать. Можно поискать и другую, более доступную добычу.
Где-то поблизости неосторожно зашуршал какой-то ночной зверек. Лис прислушался, а затем сделал осторожный шаг. Но прежде чем продолжить охоту, он поднял заднюю лапу и пометил место, а затем заскулил.
Бублански обычно не звонил по служебным делам поздно вечером, но на этот раз не смог сдержаться. Он позвонил Соне Мудиг.
– Извини, что звоню так поздно. Еще не спала?
– Нет, ничего.
– Я только что дочитал рапорт о расследовании 1991 года.
– Я тебя вполне понимаю – от этого чтения трудно оторваться.
– Соня… как ты думаешь, что происходит?
– Мне кажется, что Гуннар Бьёрк, весьма приметное имя в списке клиентов проституток, засадил Лисбет Саландер в дурдом, когда та пыталась защитить себя и мать от чудовища-убийцы, работавшего на Службу безопасности. Ему помог в этом Петер Телеборьян, на экспертизу которого мы в значительной степени полагались при оценке ее психического здоровья.
– Но это же полностью меняет наше представление о ней.
– И многое объясняет.
– Соня, ты не можешь заехать за мной завтра в восемь утра?
– Могу, конечно.
– Мы поедем в Смодаларё и поговорим с Гуннаром Бьёрком. Я уточнил: он на больничном в связи с ревматизмом.
– Я от этой встречи многого ожидаю.
– Мне кажется, нам придется полностью пересмотреть наше представление о Лисбет Саландер.
Грегер Бекман покосился на жену. Эрика Бергер стояла у окна гостиной и смотрела вдаль, на воду, с мобильником в руках. Грегер знал, что она ждала звонка от Микаэля Блумквиста. Вид у нее был такой несчастный, что он подошел и обнял ее.
– Блумквист уже большой мальчик, – заметил он. – Если ты так беспокоишься, позвони лучше в полицию.
Эрика вздохнула.
– Это стоило сделать уже несколько часов назад. Но не это беспокоит меня больше всего.
– А мне можно об этом узнать? – спросил Грегер.
Она кивнула.
– Ну, так расскажи.
– Я от тебя скрывала. И от Микаэля. И ото всех остальных в редакции.
– Скрывала?
Эрика повернулась лицом к мужу и рассказала, что получила место главного редактора в «Свенска моргонпостен». Грегер удивленно поднял брови.
– Не понимаю, почему ты молчала, – сказал он. – Это же потрясающе. Поздравляю.
– Просто я чувствую себя предательницей, вот почему.
– Микаэль поймет. Всем нам приходится делать следующий шаг, когда настанет время. Теперь этот час пробил и для тебя!
– Я знаю.
– Так ты решила окончательно?
– Решила. Но у меня смелости не хватило рассказать об этом кому-либо. И вообще, у меня такое чувство, что я оставляю их посреди страшного хаоса.
Грегер обнял свою жену.
Драган Арманский потер глаза и взглянул в темноту за окнами реабилитационного центра в Эрште.
– Надо бы позвонить Бублански, – предложил он.
– Не надо, – возразил Хольгер Пальмгрен. – Ни Бублански, ни кто-либо другой, наделенный властью, никогда и пальцем для нее не пошевелили. Пусть сама справляется.
Арманский изучающе посмотрел на бывшего опекуна Лисбет Саландер. Очевидные улучшения в состоянии Пальмгрена, произошедшие со времени его последнего посещения в Рождество, поразили Драгана. Он все еще невнятно бормотал, но глаза его были полны жизни. Кроме того, он проявлял темперамент, которого раньше за ним не замечалось. Весь вечер Пальмгрен в деталях рассказывал Арманскому ту же историю, какую раньше изложил Блумквисту, и Арманский ужаснулся.
– Она опять попытается убить своего отца.
– Вполне возможно, – спокойно констатировал Пальмгрен.
– Или же Залаченко убьет ее.
– Это тоже возможно.
– А мы будем сидеть и ждать?
– Драган, вы прекрасный человек. Но вы не несете ответственности за то, что сделает или не сделает Лисбет Саландер, выживет она или умрет.
Пальмгрен развел руками. К нему вдруг вернулась способность координации движений, которую он давно утратил. Такое впечатление, что тягостные события последних недель укрепили его ослабевшие силы.
– Я никогда не испытывал симпатии к людям, для которых закон не писан. Но, с другой стороны, никогда не встречал человека, у которого было бы столько серьезных оснований брать судьбу в свои руки. Не хочу прослыть циником… но то, что произойдет сегодня, должно произойти, хотим мы этого или нет. Так распорядились небеса, уже с тех пор, как она родилась. А нам с вами остается лишь решать, как мы отнесемся к Лисбет, если она вернется живой.
Арманский недовольно вздохнул и покосился на старого адвоката.
– А если ближайшие десять лет она проведет за решеткой в Хинсеберге[36], значит, таков ее выбор. А я так и останусь ее другом.
– Вот уж не подозревал, что у вас такой либертарианский подход к людям[37].
– Я тоже не подозревал – раньше, – сказал Хольгер Пальмгрен.
Мириам Ву лежала, уставившись в потолок. Горел ночник, слышалась тихая музыка по радио. Исполняли «On a Slow Boat to China»[38]. Вчера она очнулась в больнице, впервые после того, как ее привез сюда Паоло Роберто. Она то спала, то просыпалась, исполненная тревоги, то снова засыпала – безо всякого распорядка. Врачи утверждали, что у нее сотрясение мозга. Как бы то ни было, она нуждалась в покое. Ведь, кроме того, у нее был сломаны нос и три ребра, а по всему телу болели раны. Левая бровь так распухла, что глаз мог видеть лишь в узкую щелочку. Боль чувствовалась каждый раз, когда Мириам пыталась повернуться. Даже сделать вдох, и то было больно. Из-за боли в шее ей на всякий случай надели ортопедический воротник. Но доктора заверили ее, что она полностью поправится.
Проснувшись ближе к вечеру, Мириам обнаружила сидящего у кровати Паоло Роберто. Он подмигнул ей и спросил, как она себя чувствует, а она внутренне ужаснулась: «Неужели я выгляжу так же кошмарно, как и он?»
У нее была масса вопросов, и Паоло все ей объяснил. Как ни странно, то, что он друг Лисбет Саландер, выглядело совершенно естественно. Парень был явно с гонором. Лисбет нравились такие, с гонором, но тщеславных она не выносила. Различие было микроскопическим, но Паоло Роберто относился к первому типу.
Теперь он объяснил, как вдруг очутился на складе под Нюкварном. Мириам просто поразилась, как он не раздумывая бросился преследовать черный фургон. Ей стало не по себе от известия, что полиция занимается раскопками трупов в окрестности склада.
– Спасибо, – сказала Мириам. – Ты спас мне жизнь.
Он покачал головой и помолчал какое-то время.
– Я пытался объяснить Блумквисту. Не думаю, что он понял. Ты, наверное, поймешь лучше, ведь ты сама занималась боксом.
Мириам поняла, что он имел в виду. Если ты не был тогда на складе около Нюкварна, то никогда не сможешь понять, что значит драться с чудовищем, не чувствующим боли. Она знала, сколь беспомощной была.
В конце Мириам просто держала его за забинтованную руку, не говоря ни слова. Что еще можно было сказать? Когда она снова проснулась, его уже не было. «Вот хорошо было бы, если бы Лисбет Саландер дала о себе знать», – подумала она.
Ведь это за ней охотился Нидерман.
Мириам Ву так боялась, что он ее настигнет.
«Нечем дышать», – чувствовала Лисбет Саландер. Сколько прошло времени – она не понимала, но знала, что застрелена, и понимала – скорее чувством, чем разумом, – что зарыта. Левая рука вообще не действовала. Если чуть шевельнуть каким-нибудь мускулом, в плечо сразу отдавались волны боли и она оказывалась в мутно-безвольном состоянии. «Мне необходим воздух», – мелькало в ее голове, раскалывавшейся от пульсирующей боли, какой ей раньше не приходилось испытывать.
Правой рукой, оказавшейся под лицом, Лисбет, не отдавая себе отчета, начала отгребать землю от носа и рта. Почва, полная песка, была очень рассыпчатая. Наконец ей удалось высвободить маленькую, величиной с крошечный кулачок, дырку перед лицом.
Кто знает, сколько она пролежала в могиле? Все же Лисбет понимала, что положение ее смертельно опасно. И тут у нее сложилась отчетливая мысль:
«Он похоронил меня заживо».
Сознание этого привело ее в панику. Ей было нечем дышать. Она не могла пошевельнуться. Тонна земли придавила ее, словно доисторическая порода.
Лисбет попробовала пошевелить ногой, но смогла лишь едва напрячь мускулы. Затем сделала ошибочную попытку – надавила головой, чтобы приподняться, – и сразу же была поражена болью, ударившей в виски, как электрический разряд. «Только бы не стошнило», – подумала она и вновь впала в забытье.
Снова придя в сознание, Лисбет начала проверять, какие части ее тела в рабочем состоянии. Единственной такой частью была правая рука, лежавшая перед лицом. «Мне необходим воздух», – думала Лисбет. Воздух был прямо над ней, но вне могилы.
Потом Саландер начала потихоньку рыть. Пошевелив локтем, высвободила немного места для движения. Надавливая внешней стороной ладони, она отодвигала землю, расширяя пространство перед лицом. «Я должна выкопаться», – решила она.
Наконец Лисбет поняла, что между животом и ногами есть немного пустого пространства. Это и был почти весь тот уже использованный воздух, что поддерживал в ней жизнь. Она начала изо всех своих сил крутить верхней частью тела из стороны в сторону и наконец почувствовала, как земля осыпается под ней. Давление на грудь немного ослабло. Лисбет уже могла двигать рукой на сантиметр туда-сюда.
Минута шла за минутой. А она не прекращала работу в полубессознательном состоянии. Отгребала песчаную почву с лица и горсть за горстью вдавливала ее в пустое пространство под животом. Постепенно она смогла настолько высвободить руку, что ей удалось счистить землю с макушки. Сантиметр за сантиметром Лисбет очистила всю голову. Наткнувшись на что-то твердое, она вдруг поняла, что у нее в руке оказался обломок корня или палочка. Она рыла все дальше и дальше вверх. Земля по-прежнему была рыхлой и не слишком плотной.
Времени было начало одиннадцатого, когда лис вновь пробегал мимо могилы Лисбет Саландер по дороге к себе в логово. Он уже съел полевую мышку и был вполне этим доволен, как вдруг учуял чье-то присутствие. Он застыл на месте и навострил уши. Его усы и нос чуть подрагивали.
Вдруг из-под земли высунулись пальцы Лисбет Саландер. Будь на месте лиса человек, которому довелось такое увидеть, он, вероятно, среагировал бы так же, как лис, то есть припустил оттуда со всех ног.
Лисбет почувствовала, как холодный воздух обдал ее руку. Она могла дышать.
У нее ушло еще не меньше получаса на то, чтобы высвободиться из могилы, но память не сохранила, как это получилось. Лисбет недоумевала, что ее левая рука совсем не работает, и продолжала машинально отгребать землю с песком правой рукой.
Ей так нужно было что-нибудь, чем можно копать, но с ходу она не сообразила, что у нее в нагрудном кармане лежит портсигар, подаренный Мириам Ву. Вспомнив о нем, Лисбет просунула руку в отверстие кармана, достала его и, открыв, начала загребать им, как совком. Горсть за горстью она зачерпывала рыхлую землю и откидывала ее, работая запястьем. Вдруг почувствовала, что правое плечо больше не зажато и его удается высвободить из-под земли. Продолжая отбрасывать песок и землю, Лисбет смогла поднять опущенную голову. Наконец правая рука и голова появились над поверхностью. Когда она высвободила верхнюю часть тела, то смогла начать выползать, сантиметр за сантиметром, пока земля наконец не отпустила и ее ноги.
Не открывая глаз, Лисбет поползла прочь от могилы и не останавливалась, пока ее плечо не уперлось в ствол дерева. Она медленно развернулась так, чтобы спиной упираться в дерево, и отерла глаза тыльной стороной ладони, прежде чем раздвинуть веки. Вокруг была беспросветная тьма. Несмотря на леденящий воздух, Лисбет вспотела. Тупая боль ощущалась в голове, левом плече и бедре, но у нее не было сил об этом думать. Минут десять она просто посидела, стараясь отдышаться. Затем ей стало ясно, что тут оставаться нельзя.
В результате мучительных усилий ей удалось встать на ноги, хотя голова кружилась.
Почувствовав подступающую тошноту, Лисбет нагнулась вперед, и ее вырвало.
Потом она стала брести, не имея понятия, в какую сторону идет. Левая нога плохо ее слушалась, Лисбет без конца спотыкалась и падала на колени. И каждый раз голову пронзала чудовищная боль.
Сколько времени она так шла, ей было неизвестно, но вдруг краем глаза Лисбет увидела свет. Она сменила направление и поплелась дальше. Только дойдя до пристройки на краю двора, поняла, что пришла прямо к дому Залаченко. Она остановилась, качаясь, как пьяная.
«Фотоэлементы размещены на подъездной дороге и на вырубке. А я пришла с другой стороны. Значит, они меня не засекли», – подумала она.
Но и от этой мысли Лисбет пришла в растерянность. Не в той она форме, чтобы затевать новый раунд битвы с Нидерманом и Залаченко. Она смотрела на белый дом перед нею.
«Дерево… Пожар…» Лисбет уже представляла себе канистру с бензином и спичку.
Развернувшись лицом к пристройке, она с трудом заковыляла к ней. Дверь оказалась закрыта на засов, и ей удалось открыть его, поднажав снизу правым плечом. Засов со стуком свалился на землю, и Лисбет открыла дверь. Она сделала шаг в темноту и огляделась. Это был деревянный сарай. Бензина там не было.
Звук упавшей задвижки на двери пристройки заставил Александра Залаченко приподнять брови. Он подошел к кухонному окну и, отодвинув занавеску, вгляделся в темноту. Глаза его смогли что-то различить лишь через несколько секунд. Ветер усилился, и прогноз погоды обещал шквальные ветры на выходных. Вдруг он заметил, что дверь в дровяной сарай открыта.
Вместе с Нидерманом они уже сходили в сарай и принесли дров. Да и это дело не имело другой цели, кроме как дать Лисбет Саландер что-то вроде подтверждения, что она явилась по правильному адресу, и выманить ее.
Неужели Нидерман забыл заложить засов? Каким непростительно небрежным он иногда бывает… Залаченко покосился на дверь гостиной – там, на диване, уснул Нидерман. Подумав сначала, не разбудить ли его, он все же решил дать ему поспать и сам поднялся со стула.
Придется Лисбет идти искать бензин на скотный двор, где стоят машины. Она привалилась к колоде для колки дров – ей нужно было отдышаться. Не прошло и минуты, как она услышала стук протеза Залаченко у двери в дровяной сарай.
К северу от Соллебрунна, возле Мельбю, из-за темноты Микаэль ошибся на дороге. Вместо того чтобы свернуть на Носсебру, он поехал дальше на север и заметил свою ошибку, лишь когда добрался до Трёчёрна. Он остановился и поглядел в дорожный атлас. Затем, выругавшись, развернулся и поехал на юг, в сторону Носсебру.
Лисбет Саландер схватила правой рукой топор с дровяной колоды за секунду до того, как Александр Залаченко зашел в дровяной сарай. Занести топор над головой у нее не было сил, но она, зажав его одной рукой, замахнулась по дуге снизу вверх, развернувшись при этом всем корпусом и перенеся упор на здоровую ногу.
В тот момент, когда Залаченко протянул руку к выключателю, лезвие топора ударило его с правой стороны лица, рассекло щеку и вонзилось на несколько миллиметров в лобную кость. Он не успел осознать, что произошло, как его мозг зафиксировал боль, и Зала издал безумный крик.
Рональд Нидерман проснулся, рывком приподнялся с дивана и сел, недоумевая. Верзила услышал вой, в первый момент показавшийся ему звериным. Он доносился со двора. Тут Нидерман понял, что вопит Залаченко, и мгновенно вскочил на ноги.
Лисбет Саландер разогнулась и снова замахнулась топором, но тело оказалось неподвластно ей. Она намечала размахнуться повыше и обрушить топор на голову отца, но силы ее были уже на исходе, и она попала совсем не туда, куда метила, а под коленку. Топор же был столь тяжелым, что его лезвие вонзилось очень глубоко; топор застрял, вырвавшись из рук Лисбет. Залаченко ничком упал на пол, непрерывно вопя.
Лисбет наклонилась, чтобы снова схватить топор, но голова ее пошла кругом, и ей пришлось сесть. Протянув руку, она ощупала карманы его куртки. В правом все еще лежал пистолет, и она попыталась сфокусировать на нем взгляд, хотя пол под ней словно качался.
Браунинг калибра .22.
Пустяковая детская игрушка.
Вот почему она еще жива. Будь это пуля из «ЗИГ-Зауэра» Нидермана или пистолета калибром покрупнее, лежать бы ей сейчас со здоровенной дырой в черепе.
В тот момент, как ее посетила эта мысль, Лисбет услышала шаги проснувшегося Нидермана. Заполнив телом весь дверной проем сарая, он застыл, уставившись на развернувшуюся перед ним сцену выпученными, ничего не понимающими глазами. Залаченко орал как резаный. Лицо его покрывала кровавая маска. Из-под колена торчал застрявший топор. Рядом, на полу, сидела окровавленная, покрытая грязью Лисбет Саландер. Вид у нее был как в фильмах ужасов, которых Нидерман с избытком насмотрелся за много лет.
Как бы нечувствителен к боли ни был Рональд Нидерман и как бы ни был он схож фигурой с бронированным роботом, одну вещь на свете он не выносил – темноту. Сколько он себя помнил, темнота всегда таила для него угрозу. В ней ему мерещились какие-то существа, и там его всегда подстерегал неописуемый ужас. И вот теперь этот ужас материализовался.
Девчонка на полу была покойницей. Сомнений в этом не было – он сам ее зарыл. Значит, существо на полу было не девчонкой, а исчадием потустороннего мира, которое не побороть ни человеческой силой, ни оружием. Превращение из человека в монстра уже началось. Ее кожа выглядела как чешуйчатый панцирь у ящерицы. Оскаленные зубы выглядели как острые клыки, готовые вонзиться в плоть жертвы. Тонкий змеиный язык высовывался, облизывая рот. На окровавленных ладонях виднелись длиннющие, острые как бритвы когти. Глаза ее горели словно угли. Рональду слышалось ее глухое урчание; ему виделось, как она напрягла мускулы, прежде чем броситься и вцепиться ему в глотку.
Он вдруг отчетливо разглядел позади нее хвост, извивавшийся и угрожающе забивший по полу.
Затем она подняла пистолет и выстрелила. Пуля просвистела так близко от уха Нидермана, что он почувствовал струю воздуха. Ему казалось, что из ее рта, навстречу ему, вырвался язык пламени.
Это было уже слишком.
С него хватит.
Нидерман развернулся и бросился прочь во весь дух. Она сделала следующий выстрел, но пуля прошла совсем мимо цели. Это, однако, прибавило верзиле скорости – у него словно выросли крылья. Он перемахнул, подобно лосю, через забор и исчез в темноте, убежав по полю в сторону шоссе. Он бежал, объятый безумным ужасом.
Лисбет Саландер пораженно смотрела ему вслед, пока он не исчез из виду.
Она добралась до двери и выглянула в темноту, но уже не видела его. Залаченко уже не орал, но по-прежнему лежал на полу, постанывая в шоке. Проверив пистолет, Лисбет увидела, что остался один патрон. Прикидывая, не выпустить ли его в башку Залаченко, она вспомнила, что где-то в темноте еще шастает Нидерман и поэтому последний патрон лучше сохранить. Напади он на ее, одной пули двадцать второго калибра для него будет недостаточно, но все же это лучше, чем ничего.
Лисбет с усилием встала, выбралась из сарая и прикрыла за собой дверь. Поставить на место засов отняло у нее минут пять. Она доплелась через двор до дома и нашла телефонный аппарат на кухне. Набрала номер, которым не пользовалась два года. Дома его не было. Включился автоответчик.
– Здравствуйте. Вы позвонили Микаэлю Блумквисту. К сожалению, сейчас я не могу ответить на ваш звонок. Оставьте ваше имя и телефонный номер. Я перезвоню вам, как только смогу. Пи-и-п…
– Ми-г-каль, – начала она и услышала, что ее голос звучит, как будто во рту у нее каша. Она сглотнула слюну. – Микаэль, это Саландер.
Дальше она не знала, что сказать, и медленно положила трубку.
«ЗИГ-Зауэр» Нидермана лежал разобранный для чистки на кухонном столе прямо перед ней, рядом с «Ванадом» Сонни Ниеминена. Лисбет бросила залаченковский браунинг на пол и, подойдя к столу, взяла в руки «Ванад», чтобы проверить его магазин. Тут же она нашла свой ручной компьютер и засунула его себе в карман. Подобравшись к мойке, налила в немытую кофейную чашку ледяной воды. После четвертой чашки подняла взгляд и вдруг увидела свое лицо в старом зеркале для бритья, закрепленном на стене. От испуга Лисбет чуть было не нажала на спусковой крючок.
Увиденное скорее напоминало зверя, чем человека. На нее смотрела сумасшедшая с искаженным лицом и перекошенным ртом. Ее полностью покрывала грязь. Лицо и шея были залеплены коростой из крови и глины. Теперь до нее дошло, кого Рональд Нидерман увидел в деревянном сарае.
Подойдя поближе к зеркалу, Лисбет вдруг осознала, что ее левая нога волочится по полу. Она чувствовала резкую боль в бедре, куда попала первая из пуль Залаченко. Вторая вошла в плечо и парализовала левую руку. Та очень болела.
Но хуже всего была боль в голове, от которой ее качало. Лисбет медленно подняла правую руку и пощупала затылок. Наконец пальцы нащупали кратер входного отверстия.
Потрогав дыру в черепе, Лисбет с ужасом вдруг осознала, что касается собственного мозга и что она столь серьезно ранена, что умирает или вот-вот должна была умереть. Чего Лисбет не могла понять, так это как она вообще еще стояла на ногах.
Тут ее одолела всепоглощающая усталость. Не зная толком, то ли с ней случится обморок, то ли на нее накатил сон, она добралась до кухонного диванчика и осторожно улеглась, положив на подушку правую, не задетую, сторону головы.
Ей нужно было полежать, собраться с силами, но заснуть было рискованно, потому что в ночи бродит Нидерман. Рано или поздно он должен вернуться. Рано или поздно Залаченко ухитрится выбраться из сарая и нагрянет в дом. Но у нее не было больше сил оставаться на ногах. Ее знобило. Последнее, что она сделала, это сняла пистолет с предохранителя.
Рональд Нидерман нерешительно стоял на шоссе между Соллебрунном и Носсебру. Вокруг была тьма, ни души. Он начал трезво обдумывать ситуацию, и ему стало стыдно за свое бегство. Как это случилось, гигант не мог понять, но он пришел к рациональному выводу, что Саландер, должно быть, выжила. «Как-то ей посчастливилось выкопаться из могилы», – решил он.
Залаченко нуждается в нем. Значит, надо вернуться в дом и свернуть ей шею.
В то же время у Рональда Нидермана было такое чувство, что игра проиграна. Это чувство зародилось у него уже давно. Все пошло вкривь и вкось с той минуты, как им позвонил Бьюрман. Залаченко будто подменили, едва он услышал имя Лисбет Саландер. Все принципы осторожности и умеренности, которые он столько лет проповедовал, вдруг прекратили действовать.
Нидерман колебался.
Залаченко требовалась медицинская помощь.
Если она еще не убила его.
Это создавало проблемы.
Он кусал нижнюю губу.
Они с отцом были партнерами много лет. И годы эти были успешными. У Рональда были отложены деньги, и он знал, где Залаченко прячет свои. У него были средства и опыт для того, чтобы продолжать бизнес дальше. Самым разумным сейчас было выйти из игры и залечь. Уж если что Залаченко и сумел вбить ему в голову, так это необходимость уходить без всяких сантиментов, если ситуация не поддается контролю. Это было основным правилом выживания: «Пальцем не пошевельну ради проигранного дела».
Ничего сверхъестественного в Саландер не было. Она была источником неприятностей, тем, что называют «bad news». И она была его сводной сестрой.
Он ее недооценил.
Рональд Нидерман разрывался между двумя желаниями. Одним было вернуться назад и свернуть ей шею. Другим – продолжить бегство отсюда.
Паспорт и кошелек лежали у него в заднем кармане брюк. Он не хотел возвращаться. Ничего он там, в усадьбе, не забыл.
Ну, разве что машину.
Нидерман все еще стоял в нерешительности, как увидел свет фар приближающегося автомобиля. Он повернул голову. Может быть, удастся раздобыть себе средство передвижения другим способом. Все, в чем он нуждался, была машина, чтобы добраться до Гётеборга.
Впервые в жизни – во всяком случае, с тех пор, как она вышла из раннего детства, – Лисбет Саландер была не в состоянии справиться с ситуацией. Сколько раз за свою жизнь ей приходилось ввязываться в драки, переносить побои, становиться объектом как государственной принудительной госпитализации, так и частного издевательства… На ее долю выпало больше пинков по телу и душевных издевательств, чем обычно доставалось другим.
Но каждый раз она могла взбунтоваться. Она отказалась отвечать на вопросы Телеборьяна, а когда подвергалась физическому насилию, могла выскользнуть и спрятаться.
Со сломанной переносицей можно жить.
Но как жить с дыркой в черепе?
На этот раз Лисбет не могла дотащиться до своей кровати дома, накрыться одеялом с головой и проспать два дня, а затем встать и вернуться к повседневности, будто ничего не произошло.
Сейчас она была столь серьезна ранена, что не могла своими силами выбраться. Ее поразила такая усталость, что она не могла управлять своим телом.
«Мне бы немного поспать», – подумала Лисбет. И тут она с уверенностью поняла, что стоит ей расслабиться и закрыть глаза, как она, скорее всего, никогда их больше не откроет. Даже придя к этому выводу, она решила, что ей уже все равно. Больше того, это показалось ей очень привлекательным: «Отдохнуть. И никогда не просыпаться».
Ее последняя мысль относилась к Мириам Ву: «Прости меня, Мимми!»
Закрывая глаза, она все еще держала в руке пистолет Сонни Ниеминена со снятым предохранителем.
Свет фар машины Микаэля Блумквиста высветил фигуру Рональда Нидермана издалека. Эту фигуру он узнал сразу. Да и как ее было не узнать: верзила-блондин был ростом двести пять сантиметров и сложен как робот. Нидерман размахивал руками. Микаэль притушил фары и затормозил. Сунув руку во внешний карман компьютерной сумки, он вынул «Кольт М1911», найденный на письменном столе у Лисбет Саландер, остановился метров за пять до Нидермана, заглушил мотор и открыл дверцу.
– Спасибо, что остановились, – сказал тот, задыхаясь после бега. – Я попал в… автомобильную аварию. Не подбросите меня до города?
Голос у него был до странности высокий.
– Конечно, я позабочусь, чтобы вы попали в город, – сказал Микаэль Блумквист, направляя оружие на Нидермана. – Лечь на землю!
«Неужели моим неприятностям этой ночью не будет конца?» – подумал Рональд Нидерман, недоуменно глядя на Микаэля.
Он ни на йоту не боялся ни пистолета, ни мужчины, державшего его. Уважение он питал только к самому оружию. Среди оружия и насилия он жил всю свою жизнь. Он исходил из того, что человек, направляющий на него пистолет, полон отчаянной решимости и готов его использовать. Сощурившись, он попытался разобраться, что за человек держит пистолет, но из-за света фар видел только темное существо. «Может, полицейский? Но он не говорил тоном полицейского. И к тому же полицейские обычно называют свое имя и звание. Во всяком случае, так обычно делают в кино», – думал Рональд.
Надо было трезво оценить свои возможности. Он знал, что если пойдет напролом, то захватит оружие. Но мужчина с пистолетом казался хладнокровным и находился в укрытии за дверью машины. В него всадят одну, а то и две пули. Если двигаться быстро, то мужчина может промахнуться или попасть в какой-нибудь маловажный орган. Но даже живому, но раненному, ему будет трудно, а может быть, и невозможно продолжать побег. Уж лучше подождать более удобного случая.
– Лежать! Немедленно! – гаркнул Микаэль, отвел дуло на несколько сантиметров в сторону и выстрелил в обочину. – Следующий выстрел будет в коленную чашечку! – громким и четким голосом командира произнес он.
Рональд Нидерман опустился на колени, ослепленный светом фар.
– Вы кто такой? – спросил он.
Микаэль протянул руку к дверному кармашку и достал карманный фонарик, купленный на заправке. Направив луч света в лицо Нидерману, он скомандовал:
– Руки за спину. Ноги врозь.
Он ждал, пока Нидерман нехотя последует приказаниям.
– Я знаю, кто ты. Начнешь делать глупости, выстрелю без предупреждения. Пистолет нацелен на легкое пониже лопатки. Ты, может, и одолел бы меня, но тебе это будет дорого стоить.
Положив фонарик на землю, он снял с себя ремень и сделал петлю таким способом, как его учили в стрелковой части в Кируне, когда он проходил обязательную военную службу двадцать лет назад. Встав между ног верзилы-блондина, накинул петлю на руки, которые тот держал за спиной, а затем затянул петлю повыше локтей. Так великан Нидерман оказался практически беспомощным.
А что же делать теперь? В темноте на местном шоссе они были совершенно одни. Паоло Роберто не преувеличивал, описывая Нидермана. Это была громадина, просто великан. Вопрос в том, почему этот великан несся откуда-то посреди ночи, как будто уносил ноги от самого дьявола…
– Я ищу Лисбет Саландер. Ты, я думаю, ее видел.
Нидерман хранил молчание.
– Где Лисбет Саландер? – снова спросил Микаэль.
Нидерман бросил на него недоуменный взгляд. Он не мог понять, что это за проклятая ночь, когда все идет насмарку.
Микаэль пожал плечами, вернулся к машине, открыл багажник и достал буксирный трос. Нельзя же было оставить связанного Нидермана посреди дороги. Он огляделся и метрах в тридцати заметил выхваченный светом фар дорожный знак на столбе: «Осторожно, лоси».
– Поднимайся.
Приставив дуло пистолета к затылку Нидермана, Микаэль направил его к дорожному указателю. Подойдя к обочине, приказал Нидерману сесть спиной к столбу. Тот замешкался.
– Тут все просто, – сказал Микаэль. – Ты убил Дага Свенссона и Миа Бергман, моих друзей. Отпускать тебя я не собираюсь. Теперь выбирай: либо будешь сидеть привязанным к столбу, либо я прострелю тебе коленную чашечку.
Нидерман опустился на землю. Микаэль закрепил буксирный трос, пропустив его вокруг шеи гиганта, и зафиксировал голову. Остальные восемнадцать метров ушли у него на то, чтобы обмотать верзилу вокруг груди и торса. Небольшой кусок он специально оставил, чтобы пропустить под мышками и завязать несколько настоящих морских узлов.
Закончив, Микаэль снова спросил о Лисбет Саландер и, не получив ответа, пожал плечами и оставил Нидермана. Только вернувшись к машине, он почувствовал, как подскочил адреналин от сознания того, что он только что сделал. Лицо Миа Бергман будто всплыло у него перед глазами.
Микаэль закурил сигарету и откупорил бутылку минеральной воды. Потом посмотрел на чуть видное в темноте существо у дорожного знака. Сев за руль и сверившись с картой, он увидел, что до поворота на подъездную дорогу к усадьбе Карла Акселя Бодина остался всего километр. Он включил зажигание и проехал мимо Нидермана.
Миновав поворот на подъездную дорогу, снабженную указателем «Госсеберга», Микаэль проехал еще метров сто на север и остановил машину у сарая на лесной дороге. Он взял с собой пистолет и включил фонарик. Обратив внимание на свежие следы колес, оставшихся в глинистой почве, понял, что недавно здесь стояла другая машина, но не стал углубляться в размышления об этом, вернулся к подъездной дороге на Госсебергу и посветил на почтовый ящик. Там стояло «ПЯ 192 – К. А. Бодин». Микаэль пошел к усадьбе.
Была уже почти полночь, когда Блумквист увидел свет в доме Бодина. Он остановился и прислушался. Простояв несколько минут, понял, что ничего, кроме обычных ночных звуков, не слышно. Вместо того чтобы продолжить идти до конца по подъездной дороге, он пошел краем луга и приблизился к жилищу со стороны скотного двора. На дворе остановился, когда до дома оставалось еще метров тридцать. Он был весь настороже. Бегство Нидермана до самого шоссе говорило о том, что здесь что-то произошло.
На полпути до дома Микаэль услышал какой-то звук, быстро развернулся и встал на колено, выставив вперед пистолет. Спустя несколько секунд он понял, что звук исходит из пристройки к дому. Звук напоминал стоны. Он быстро пересек двор, остановился у пристройки, затем заглянул за угол и увидел, что внутри горит лампа.
Микаэль прислушался. В пристройке кто-то двигался. Подняв засов и приоткрыв дверь, Блумквист увидел полные ужаса глаза на залитом кровью лице, а на полу – топор.
– Что же это такое? – пробормотал он.
И тут заметил протез.
Залаченко.
Здесь точно побывала Лисбет Саландер.
Что тут произошло, Микаэль не мог себе представить. Быстро закрыв дверь, он снова заложил засов.
Залаченко лежал в дровяном сарае, Нидерман был примотан к столбу у шоссе на Соллебрунн, а Микаэль бежал через двор к дому. Вполне возможно, что есть третий, неизвестный ему человек, представлявший опасность, но дом казался безлюдным, почти нежилым. Опустив дуло пистолета, Блумквист осторожно открыл наружную дверь. Из темной прихожей ему был виден прямоугольник света из кухни. Единственный звук, который он различал, был звук тикающих настенных часов. Подойдя к двери в кухню, Микаэль тут же заметил Лисбет Саландер, лежащую на диване.
На секунду он буквально окаменел, увидев ее истерзанное тело. В руке, свисавшей с края дивана, она держала пистолет. Микаэль медленно приблизился к ней и опустился на колени. Вспомнив, как он нашел Дага и Мию, Блумквист на секунду подумал, уж не мертва ли Лисбет. Затем он уловил еле заметное движение ее грудной клетки и различил слабое хриплое дыхание.
Протянув руку, он начал потихоньку высвобождать пистолет из ее ладони. Но вдруг ее пальцы напряглись и крепче сжали рукоять. Глаза ее открылись узкими щелками, и она несколько долгих секунд смотрела на него мутным взглядом. Затем он услышал, как она неразборчиво бормочет что-то тихим голосом, и он с трудом разобрал слова:
– Чертов Калле Блумквист.
Лисбет снова закрыла глаза и выпустила пистолет. Положив оружие на пол, Микаэль достал мобильник и набрал номер спасательной службы СОС.
Аббревиатура фразы «I seek you» – «Я ищу тебя».
«Ангелы ада» (англ. Hell’s Angels) – знаменитый мотоклуб, возникший в 1950-х гг. в Калифорнии, США, один из крупнейших в мире. Имеет множество филиалов по всему миру.
Парк развлечений в Стогкольме.
Братец Умник (шв. Bror Duktik) – первоначально имя одного из трех поросят диснеевского фильма. Братец Умник стало нарицательным названием всезнайки, который всех поучает.
Заливать огонь бензином (англ.).
Хинсеберг – женская тюрьма в Швеции.
Либертарианство – политическая философия, в основе которой лежит запрет на «агрессивное насилие».
Песня американского композитора Фрэнка Лессера.