— Как это я не располагаю временем? — воскликнул больной, голос которого все более и более набирал силу. — Ведь я вам сказал, что мне полегчало, ведь я вам говорю, что уверен в своем выздоровлении.
Горанфло в третий раз покачал головой.
— А я, — сказал он все так же невозмутимо, — я, со своей стороны, утверждаю, сын мой, что вам следует приготовиться к худшему. Вы приговорены и врачами, и божественным Провидением. Жестоко это говорить вам, я знаю, но в конце концов мы все там будем, одни раньше, другие позже. Всё будет брошено на чашу весов — весов правосудия, к тому же утешительно умереть в сей жизни, зная, что ты воскреснешь в другой, так, сын мой, говорил даже Пифагор, а он был всего лишь язычник. Не тяните, возлюбленное мое чадо, исповедайтесь мне в грехах своих.
— Но, заверяю вас, отец мой, я уже окреп, вероятно, на меня благотворно подействовало ваше святое присутствие.
— Заблуждение, сын мой, заблуждение, — не отступал Горанфло, — в предсмертный миг жизненные силы как бы обновляются. Лампада вспыхивает перед тем, как угаснуть навсегда! Ну-ну, давайте, — продолжал монах, усаживаясь возле кровати, — расскажите мне о ваших интригах, о ваших заговорах, о ваших кознях.
— О моих интригах, моих заговорах, моих кознях! — проговорил Никола Давид, отодвигаясь от этого странного духовника, которого он не знал, но который, по-видимому, хорошо знал его.
— Да, — сказал Горанфло, наклоняясь к больному и соединив большие пальцы своих сложенных рук, — а потом, когда вы мне всё расскажете, вы отдадите мне бумаги, и, быть может, Господь Бог смилостивится и позволит мне отпустить вам грехи.
— Какие бумаги?! — закричал больной, да так громко, словно совсем здоровый человек.
— Бумаги, — которые тот, кого вы называете священником, привез вам из Авиньона.
— А кто вам сказал, что тот человек привез мне бумаги? — спросил адвокат, высовывая одну ногу из-под одеяла. Его голос прозвучал неожиданно резко, и это вывело Горанфло из привычного состояния благостной полудремоты, в которое он начал было погружаться, сидя в кресле.
Монах подумал, что настало время применить силу.
— Тот, кто мне это сказал, знал, что говорил! — прикрикнул он на больного. — Давай бумаги, бумаги давай, или не будет тебе отпущения!
— Плевал я на твое отпущение, каналья! — воскликнул Давид, выскакивая из постели и хватая Горанфло за горло.
— Однако, — забормотал тот, — у вас что, припадок горячки начался? Вы что, не хотите исповедаться? Вы…
Проворные и сильные пальцы адвоката впились в горло монаха и прервали фразу Горанфло; вместо слов послышался свист, очень похожий на хрип.
— Нет, это я займусь твоими грехами, бесово отродье! — вскричал Никола Давид. — А что до горячки, то увидишь, помешает ли она мне задушить тебя!
Брат Горанфло был силен, но, к несчастью, находился в состоянии похмелья, когда выпитое вино воздействует на нервную систему, парализуя ее. Это расслабляющее воздействие обычно сталкивается с противоположной реакцией, выражающейся в том, что человек после опьянения вновь обретает свои способности.
Поэтому, только собрав все свои силы, монах смог приподняться в кресле и, упершись обеими руками в грудь адвоката, отшвырнуть его от себя.
Справедливости ради заметим, что, как бы ни был расслаблен организм брата Горанфло, все же монах отбросил Давида с такой силой, что тот отлетел на середину комнаты. Но тут же яростно вскочил и одним прыжком оказался у стены, где под черной адвокатской мантией висела длинная шпага, замеченная мэтром Бернуйе. Адвокат выхватил шпагу из ножен и приставил острие к горлу монаха, который, будучи истощен своим сверхчеловеческим усилием, снова упал в кресло.
— Пришла твоя очередь исповедаться, — глухим голосом сказал Никола Давид, — или ты умрешь.
Почувствовав прикосновение холодной стали к горлу, Горанфло разом протрезвел и уяснил себе всю серьезность создавшегося положения.
— О! — сказал он. — Так вы вовсе не больны! Значит, ваша агония — чистое притворство?
— Ты забываешь, что ты должен не спрашивать, а отвечать.
— Отвечать?
— На мои вопросы.
— Спрашивайте.
— Кто ты такой?
— Вы сами видите, — сказал Горанфло.
— Это не ответ, — возразил адвокат, чуть сильнее прижимая острие шпаги к горлу монаха.
— Какого дьявола! Будьте поосторожней! Ведь если вы меня убьете прежде, чем я вам отвечу, вы вообще ничего не узнаете.
— Ты прав, как твое имя?
— Брат Горанфло.
— Так ты настоящий монах?
— А какой же еще? Само собой, настоящий.
— Почему ты оказался в Лионе?
— Потому что меня выгнали из монастыря.
— Как ты попал в эту гостиницу?
— Случайно.
— И давно ты здесь?
— Шестнадцать дней.
— Почему ты за мной шпионил?
— Я не шпионил.
— Откуда ты знаешь, что я получил бумаги?
— Мне об этом сообщили.
— Кто сообщил?
— Тот, кто послал меня к вам.
— А кто тебя послал?
— Вот этого я сказать не могу.
— И все же ты скажешь.