— Нет! Нет! Клянусь вам, нет.
— Но что же тогда смущает ваше высочество? Она моя жена, а разве в моих жилах течет не благородная кровь? И кто посмеет совать нос в мои семейные тайны?
— Но она вас не любит.
— Кому какое дело?
— Сделайте это ради меня, Монсоро.
— Не могу.
— Тоща… — сказал принц в страшной нерешительности. — Тогда…
— Подумайте хорошенько, государь.
Услышав этот титул, герцог вытер пот, тотчас выступивший у него на лбу.
— Вы меня выдадите?
— Королю, отвергнутому ради вас? Да, ваше величество. Ибо, если мой новый государь посягнет на мою честь, на мое счастье, я возвращусь к старому.
— Это бесчестно.
— Верно, государь, но я люблю так сильно, что не остановлюсь перед бесчестьем.
— Это подло.
— Да, ваше величество, но я люблю так сильно, что не остановлюсь перед подлостью.
Герцог сделал движение к Монсоро, но граф удержал его одним взглядом, одной улыбкой.
— Ваше высочество, убив меня, вы ничего не добьетесь, — сказал он. — Есть тайны, которые всплывают вместе с трупами! Останемся же каждый на своем месте: вы — королем, исполненным милосердия, а я — самым смиренным из ваших подданных.
Герцог ломал себе пальцы, вонзая ногти в ладони.
— Полноте, полноте, мой добрый сеньор, сделайте что-нибудь для человека, служившего вам верой и правдой.
Франсуа встал.
— Чего вы просите? — спросил он.
— Ваше величество…
— Несчастный! Ты хочешь, чтобы я тебя умолял?
— О! Ваше высочество!.. — Монсоро поклонился.
— Говорите, — пробормотал Франсуа.
— Ваше высочество, вы даруете мне прощение?
— Да.
— Вы помирите меня с бароном де Меридором?
— Да, — сказал герцог, задыхаясь.
— И вы почтите мою супругу улыбкой в тот день, когда она появится при дворе королевы, куда я хочу иметь честь ее представить?
— Да, — сказал Франсуа. — Это все?
— Больше ничего, ваше высочество.
— Идите. Я даю вам слово.
— А вы, — шепнул Монсоро в самое ухо герцога, — вы сохраните трон, на который я вас возвел! Прощайте, государь.
На этот раз он говорил так тихо, что его слова прозвучали в ушах принца сладчайшей музыкой.
“Мне остается только выяснить, — подумал Монсоро, — от кого герцог все узнал”.
XXXVI
О ТОМ, КАК ПРОХОДИЛ БОЛЬШОЙ КОРОЛЕВСКИЙ СОВЕТ
Желание графа де Монсоро, высказанное им герцогу Анжуйскому, исполнилось в тот же день: граф представил молодую супругу ко двору королевы-матери и ко двору королевы.
Генрих лег спать в дурном настроении, так как господин де Морвилье предупредил его о том, что на следующий день следовало бы собрать Большой королевский совет.
Король ни о чем не спросил хранителя печати. Час был уже поздний, и его величество клонило ко сну. Для Совета выбрали самое удобное время, с тем чтобы не помешать ни сну, ни отдыху короля.
Почтенный государственный муж в совершенстве изучил своего повелителя и знал, что, в отличие от Филиппа Македонского, Генрих III, когда он не выспался или проголодался, слушает доклады недостаточно внимательно.
Он знал также, что Генрих, страдающий бессонницей, — не спать самому, таков уж удел человека, который должен следить за сном других, — среди ночи непременно проснется, будет думать о предстоящем заседании Совета и отнесется ко всему с должным вниманием и полной серьезностью.
Все произошло так, как предвидел господин де Морвилье.
После первого сна, продолжавшегося около четырех часов, Генрих проснулся. Вспомнив о просьбе хранителя печати, он уселся на постели и принялся размышлять. Вскоре ему надоело размышлять в одиночестве, и, соскользнув со своих пуховиков, он натянул шелковые панталоны, сунул ноги в туфли и во всем своем ночном облачении, придававшем ему сходство с привидением, направился при свете светильника, который с тех пор как Сен-Люк увез с собой в Анжу дуновение Всевышнего, больше не угасал, направился в комнату Шико, ту самую, где так счастливо провела свою первую брачную ночь Жанна де Бриссак.
Гасконец спал непробудным сном и храпел, как кузнечные мехи.
Король трижды потряс его за плечо, но Шико не проснулся.
Однако, когда на третий раз король не только потряс спящего, но и громко окликнул его, тот открыл один глаз.
— Шико! — повторил король.