Правда, встретив по дороге герцога Анжуйского, он отвернулся, ибо почувствовал, что ему всех душевных сил недостанет, чтобы улыбнуться или хотя бы поклониться этому человеку, который называл его своим другом и так подло предал.
Проходя мимо, принц окликнул его по имени, но Бюсси даже не повернул головы.
Он возвратился к себе, положил на стол шляпу, вынул из ножен кинжал и отцепил ножны, расстегнул плащ и камзол и упал в большое кресло, откинув голову на украшавший спинку щит с родовым гербом.
Слуги, заметив отрешенный вид господина, подумали, что он хочет вздремнуть, и удалились.
Бюсси не спал — он грезил.
Он просидел так несколько часов, не замечая, что в другом конце комнаты сидит еще один человек и пристально за ним наблюдает, не двигаясь, не произнося ни звука и, по всей вероятности ожидая удобного момента, чтобы словом или знаком обратить на себя внимание.
Ледяная дрожь пробежала по спине Бюсси, и веки его затрепетали. Наблюдатель не шевельнулся. Вскоре зубы графа начали выбивать дрожь, пальцы скрючились, голова, внезапно налившаяся тяжестью, скользнула по спинке кресла и упала на плечо.
В это мгновение человек, следивший за Бюсси, со вздохом поднялся со своего стула и подошел к нему.
— Господин граф, — сказал он, — вас лихорадит.
Граф поднял красное от жара лицо.
— А, это ты, Реми, — пробормотал он.
— Да, граф, я вас ждал здесь.
— Почему?
— Потому, что там, где страдают, долго не задерживаются.
— Благодарю вас, мой друг, — сказал Бюсси, протягивая Одуэну руку.
Реми стиснул в своих ладонях эту грозную руку, ставшую теперь слабее детской ручонки, и с нежностью и уважением прижал к своей груди.
— Послушайте, граф, надо решить, что вам больше по душе: хотите, чтобы лихорадка взяла над вами верх и убила вас — оставайтесь на ногах; хотите перебороть ее — ложитесь в постель и прикажите почитать вам какую-нибудь замечательную книгу, в которой можно почерпнуть хороший пример и новые силы.
Графу ничего другого не оставалось, как повиноваться.
Друзья, явившиеся навестить Бюсси, застали его уже в постели.
Весь следующий день Реми провел у изголовья больного. Он выступал в двух качествах — врачевателя тела и целителя души. Для тела у него были освежающие напитки, для души — слова сердечного участия.
13*
Но через сутки, в тот самый день, когда господин де Гиз явился в Лувр, Бюсси увидел, что Реми возле него нет.
“Он устал, — подумал Бюсси, — это вполне естественно. Бедный мальчик! Ему так нужны воздух, солнце, весна. К тому же его, несомненно, ожидает Гертруда. Правда, Гертруда всего лишь служанка, но она его любит… Служанка, которая любит, стоит больше королевы, которая не любит”.
Так прошел весь день. Реми все не возвращался, но именно поэтому Бюсси особенно хотелось его видеть. В нем поднималось раздражение против бедного лекаря.
— Эх, — в который раз вздохнул он, — а я-то верил, что еще существуют признательность и дружба! Нет, больше я ни во что не хочу верить!
К вечеру, коща улицы стали наполняться шумной толпой народа, когда наступившие сумерки уже мешали ясно различать предметы в комнате, Бюсси услышал многочисленные и очень громкие голоса в прихожей.
Вбежал насмерть перепуганный слуга:
— Ваше сиятельство, там герцог Анжуйский.
— Пусть войдет, — ответил Бюсси, нахмурившись при мысли, что его господин проявляет о нем заботу, в то время как ему противна даже любезность.
Герцог вошел. В комнате Бюсси не было света: больному сердцу милы потемки, ибо они населяют его призраками.
— Тут слишком темно, Бюсси, — сказал герцог. — Это должно наводить на тебя тоску.
Бюсси молчал, отвращение сковывало ему уста.
— Ты так серьезно болен, — продолжал герцог, — что не можешь мне ответить?
— Я действительно очень болен, ваше высочество, — пробормотал Бюсси.
— Значит, поэтому ты не был у меня эти два дня? — сказал герцог.
— Да, ваше высочество, — подтвердил Бюсси.
Герцог, задетый краткостью ответов, сделал несколько кругов по комнате, разглядывая выступавшие из мрака скульптуры и щупая обивку.
— Ты неплохо устроился, Бюсси, по крайней мере, на мой взгляд, — заметил он.
Бюсси не отвечал.
— Господа, — обратился герцог к своей свите, — обождите меня в соседней комнате. Решительно, мой бедный Бюсси серьезно болен. Почему же не позвали Мирона? Лекарь короля не может быть слишком хорош для Бюсси.
Один из слуг Бюсси покачал головой, герцог заметил это движение.
— Послушай, Бюсси, у тебя какое-нибудь горе? — спросил он почти заискивающим тоном.
— Не знаю, — ответил граф.
Герцог приблизился к нему, подобный тем отвергаемым влюбленным, которые, по мере того как их отталкивают, становятся все мягче и нежнее.
— Ну что же это такое? Поговори же со мной, наконец, Бюсси! — воскликнул он.
— О чем я могу с вами говорить, ваше высочество?
— Ты сердишься на меня, да? — герцог понизил голос.
— Сержусь? За что? К тому же на принцев не сердятся — какой в этом прок?
Герцог замолчал.