— Это сомнительно.
— Значит… — сказал Келюс, жестом показывая королю, что остается только действовать.
— Значит, дадим ему спокойно улечься спать, — сказал Генрих.
— Кто с ним?
1 Аминь! {лат.)
— Господин де Монсоро и его всегдашние дворяне.
— А господин де Бюсси?
— Господина де Бюсси с ним нет.
— Отлично, — сказал король, для которого было большим облегчением узнать, что его брат лишен своей лучшей шпаги.
— Какова будет воля короля? — спросил Келюс.
— Скажите д’Эпернону и Шомбергу, чтобы они поторопились, а господину де Монсоро, что я желаю с ним говорить.
Келюс поклонился и выполнил поручение со всей быстротой, которую сообщают действиям человека чувство ненависти и жажда мщения.
Через пять минут вошли д’Эпернон и Шомберг: один — заново одетый, другой — добела отмытый, только в морщинках на лице сохранился еще голубоватый оттенок; по мнению банщика, исчезнуть совсем он мог лишь после нескольких паровых ванн.
Вслед за двумя миньонами появился господин де Монсоро.
— Господин капитан гвардии вашего величества уведомил меня, что ваше величество оказали мне честь призвать меня к себе, — сказал главный ловчий, кланяясь.
— Да, сударь, — ответил Генрих, — да. Прогуливаясь нынче вечером, я увидел сверкающие звезды и великолепную луну и невольно подумал, что при столь замечательной погоде мы могли бы завтра отменно поохотиться. Сейчас всего лишь полночь, господин граф, отправляйтесь тотчас же в Венсен и распорядитесь выставить для меня лань, а завтра мы ее затравим.
— Но, государь, — сказал Монсоро, — я полагал, что завтра ваше величество удостоит аудиенции его высочество герцога Анжуйского и господина де Гиза, чтобы назначить главу Лиги.
— Ну и что из этого, сударь? — сказал король тем высокомерным тоном, который делал ответ затруднительным.
— Вам… вам может недостать времени.
— Тот, кто умеет правильно распорядиться временем, никогда не ощущает в нем недостатка; именно поэтому я и говорю вам: у вас есть время выехать сегодня ночью, при условии, что вы выедете тотчас же. У вас есть время выставить этой ночью лань, и у вас будет время подготовить команды к завтрашнему дню, к десяти утра. Итак, отправляйтесь, и немедленно! Келюс, Шомберг, прикажите отворить господину де Монсоро ворота Лувра — от моего имени, от имени короля! И от имени короля прикажите запереть их, когда он уедет.
В полном удивлении главный ловчий вышел из комнаты.
— Что это — прихоть короля? — спросил он в передней у миньонов.
— Да, — лаконично ответили они.
Господин де Монсоро понял, что здесь ему ничего не добиться, и умолк.
“Ну и ну! — сказал он себе, бросив взгляд в сторону покоев герцога Анжуйского. — Мне кажется, это не сулит ничего доброго его королевскому высочеству”.
Но у главного ловчего не было никакой возможности предостеречь принца. Справа от него шел Келюс, слева — Шомберг. На мгновение у Монсоро мелькнула мысль, что миньоны получили тайный приказ арестовать его, и, лишь очутившись за пределами Лувра и услышав, как за ним закрылись ворота, он понял неосновательность своих подозрений.
Через десять минут Шомберг и Келюс возвратились к королю.
— А теперь, — сказал Генрих, — ни звука, и отправляйтесь все четверо за мной.
— Куда мы идем, государь? — Спросил, как всегда, осторожный д’Эпернон.
— Тот, кто дойдет, увидит, — ответил король.
— Пошли, — сказали в один голос четверо молодых людей.
Миньоны вооружились шпагами, пристегнули плащи и последовали за королем, а он с фонарем в руке повел их известным нам потайным коридором, по которому ходили, как мы с вами не раз видели, королева-мать и король Карл IX, направляясь к их дочери и сестре, к милой Марго, чьи покои — мы об этом также уже говорили — занимал теперь герцог Анжуйский.
В коридоре дежурил один из камердинеров герцога, но, прежде чем он успел отступить к двери, чтобы предупредить своего господина, Генрих схватил его и, приказав молчать, передал своим спутникам, а те затолкали растерявшегося слугу в одну из комнат и там заперли.
Таким образом, ручку на дверях опочивальни герцога Анжуйского повернул сам король.
Герцог только что лег в постель, весь во власти честолюбивых мечтаний, пробужденных в нем событиями этого вечера. Он слышал, как превозносили его имя и даже не поминали имени короля. Он видел, как парижане расступались перед ним, шествовавшим в сопровождении герцога де Гиза, перед ним и его дворянами, а дворян короля встречали улюлюканьем, насмешками, оскорблениями. Ни разу еще с начала его жизненного пути, отмеченного тайными происками, трусливыми заговорами и скрытыми подкопами, не выпадали ему на долю такая популярность и как ее следствие — такие надеждь.
Он положил на стол переданное ему господином де Монсоро письмо герцога де Гиза, где ему советовали обязательно присутствовать завтра при утреннем туалете короля.
Герцог Анжуйский не нуждался в подобных советах — уж он-то не собирался упускать час своего торжества.
Но каково же было изумление Франсуа, когда он увидел, что дверь из потайного коридора распахнулась, и в какой ужас он пришел, обнаружив, что ее открыла рука короля!
Генрих сделал своим спутникам знак остаться на пороге и, серьезный, нахмуренный, подошел к кровати брата, не произнося ни слова.
— Государь, — залепетал герцог, — честь, которой вы удостаиваете меня, столь неожиданна…
…что она пугает вас, не правда ли? — сказал король. — Понимаю. Нет, нет, брат мой, не вставайте, останьтесь в постели.
— Но, государь, все же… позвольте мне, — сказал герцог Анжуйский, весь дрожа и придвигая к себе письмо герцога де Гиза, которое он только что кончил читать.
— Вы читали? — спросил король.
— Да, ваше величество.
— Очевидно, то, что вы читали, весьма увлекательно, раз вы еще не спите в столь поздний час.
— О государь, — ответил герцог с вымученной улыбкой, — ничего заслуживающего внимания: вечерняя корреспонденция.
— Разумеется, — сказал Генрих, — понятно: вечерняя корреспонденция — корреспонденция Венеры. Впрочем, нет, я ошибся, письма, которые посылают с Иридой или с Меркурием, не запечатывают такой большой печатью.
Герцог спрятал письмо.
— А он скромник, наш милый Франсуа, — сказал король со смехом, который слишком напоминал скрежет зубов, чтобы не испугать его брата.