— И объявляю, что главой Лиги будет Генрих де Валуа, король Франции и Польши.
Произнося эти слова, Генрих несколько театрально повысил голос, чтобы подчеркнуть свою победу и подогреть энтузиазм своих друзей, которые готовились разразиться ликующими криками, а также чтобы окончательно добить лигистов, чей глухой ропот выдавал их удивление, недовольство, испуг.
Что же касается герцога де Гиза, то он был просто изничтожен. Со лба его катились крупные капли пота. Он переглянулся с герцогом Майенским и своим братом, кардиналом, которые стояли в центре двух групп лигистских главарей: один справа от него, другой — слева.
Монсоро, все более удивляясь отсутствию герцога Анжуйского, начал тем не менее успокаиваться, вспомнив, что сказал Генрих III.
Ведь в самом деле — герцог мог исчезнуть, никуда и не уезжая.
Кардинал, не торопясь, отошел от группы, в которой он находился, и пробрался поближе к герцогу Майенскому.
— Послушайте, — шепнул он ему на ухо, — или я очень ошибаюсь, или мы не можем больше рассчитывать здесь на безопасность. Поспешим с уходом. Кто его знает, этот народ! Вчера он ненавидел короля, а сегодня может на несколько дней сделать его своим кумиром.
— Будь по-вашему, — сказал герцог Майенский, — уйдем. Подождите здесь брата, а я подготовлю отступление.
— Идите.
Тем временем король первым подписал акт, который лежал на столе и был составлен заранее господином де Морвилье — единственным человеком, кроме королевы-матери, посвященным в тайну, — после чего Генрих обратился к герцогу де Гизу, гнусавя и тем издевательским тоном, какой он так хорошо умел принимать при случае.
— Что ж, подпишите и вы, мой дорогой кузен.
И передал ему перо.
Затем сказал, указывая пальцем место подписи:
— Тут, тут, подо мной. А теперь передайте господину кардиналу и господину герцогу Майенскому.
Но герцог Майенский был уже внизу лестницы, а кардинал в другой комнате.
Король заметил их отсутствие.
— Тогда передайте главному ловчему, — сказал он.
Герцог подписал, передал перо главному ловчему и собрался было уйти.
— Погодите, — остановил его король.
И в то время как Келюс с насмешливым видом брал перо из рук графа де Монсоро и не только присутствующая знать, но и все главы цехов, созванные для этого важного события, спешили подписаться ниже короля или на отдельных листах, продолжением которых должны были стать книга, где накануне всякий — великий ли, малый ли, знатный или простолюдин — смог подписать свое имя, все полностью, — в это самое время король сказал герцогу де Гизу:
— Дорогой кузен, насколько припоминаю, это вы считали, что для защиты нашей столицы следует создать хорошую армию из всех сил Лига? Армия создана надлежащим образом, ибо естественный полководец парижан — король.
— Разумеется, государь, — ответил герцог, не очень понимая, куда клонит Генрих.
— Но я не забываю, — продолжал король, — что у меня есть и другая армия, которой нужен командующий, и что этот пост принадлежит по праву первому воину королевства. Пока я тут буду командовать Лигой, вы отправляйтесь командовать армией, кузен.
— Когда я должен отбыть? — спросил герцог.
— Тотчас же, — сказал король.
— Генрих, Генрих! — воскликнул Шико, которому лишь этикет помешал ороситься к королю и прервать его на полуслове, как ему хотелось.
Но так как король не услышал восклицания Шико, а если и услышал, то не понял его, гасконец с почтительным видом, держа в руке огромное перо, стал пробираться через толпу, пока не оказался возле короля.
— Да замолчишь ты, наконец, простофиля! — шепнул он Генриху.
Но было поздно.
Король, как мы видели, уже объявил герцогу де Гизу о его назначении и теперь, не обращая внимания на знаки и гримасы гасконца, вручил герцогу заранее подписанный патент.
Герцог де Гиз взял патент и вышел.
Кардинал ждал его у дверей залы, герцог Майенский ждал их обоих у ворот Лувра.
Они тотчас же вскочили на коней, и не прошло и десяти минут, как все трое были уже вне пределов Парижа.
Остальные участники церемонии тоже постепенно разошлись. Одни кричали: “Да здравствует король!”, другие — “Да здравствует Лига!”
— Как бы там ни было, — сказал, смеясь, Генрих, — я решил трудную задачу.
— О, конечно, — пробормотал Шико, — ты отличный математик, что и говорить!
— Вне всякого сомнения, — продолжал король. — Заставив этих мошенников кричать противоположное, я, в сущности, достиг того, что они кричат одно и то же.
— Sta bene[33],— сказала Генриху королева-мать, пожимая ему руку.
— Верь-то верь, да на крюк запирай дверь, — сказал гасконец. — Она в бешенстве: ее Гизы чуть не в лепешку расплющены этим ударом.
— О! Государь, государь, — закричали фавориты, толпой бросаясь к королю, — как вы замечательно это придумали!
— Они воображают, что золото посыплется на них как манна небесная, — шепнул Шико королю.
Генриха торжественно проводили в его покои. В сопровождавшем короля кортеже Шико исполнял роль античного хулителя, преследуя своего господина сетованиями и попреками.
Настойчивость, с которой Шико старался напомнить полубогу этого дня, что он всего лишь человек, до такой степени удивила короля, что он отпустил всех и остался наедине с шутом.
— Да будет вам известно, мэтр Шико, — сказал Генрих, оборачиваясь к гасконцу, — что вы никогда не бываете довольны и что это становится просто невыносимым! Черт возьми! Я не сочувствия от вас требую, я требую от вас здравого смысла.
— Ты прав, Генрих, — ответил Шико, — ведь тебе его больше всего не хватает.
— Согласись, по крайней мере, что удар был нанесен мастерски.
— Как раз с этим я и не хочу соглашаться.
— А! Ты завидуешь, господин французский король!