— Ас кем все же вы их скрестили?
— С Антрагэ.
— Но хоть этого-то вы уложили?
— Как раз наоборот: Антрагэ убил лакея К ел юса.
— Значит, они были настороже? — спросил король.
— Черт возьми! Я думаю! — воскликнул Шико. — Вы вопите: “Смерть анжуйцам!”, перевозите пушки, трезвоните в колокола, потрясаете всем железным ломом, который имеется в Париже, и хотите, чтобы эти добрые люди так же ничего не слышали, как вы ничего не соображаете.
— Одним словом, — глухо пробормотал король, — гражданская война вспыхнула.
Услышав это, К ел юс вздрогнул:
— А ведь и правда, черт побери!
— О! Вы уже начинаете понимать, — сказал Шико, — какое счастье! А вот господа де Шомберг и де Можирон еще ни о чем не догадываются.
— Мы оставляем за собой защиту особы и короны его величества, — заявил Шомберг.
— Ба! Клянусь Богом, — сказал Шико, — для этого у нас есть господин де Клиссон, который кричит не так громко, как вы, а дело свое делает не хуже.
— Вот вы, господин Шико, — сказал Келюс, — распекаете нас тут на все корки, а два часа назад сами думали так же, как мы, или, во всяком случае, если и не думали, то кричали, как мы.
— Я?! — воскликнул Шико.
— Конечно, кричали: “Смерть анжуйцам!” — и при этом колотили по стенам шпагой.
— Да ведь я, — сказал Шико, — это совсем другое дело. Каждому известно, что я дурак. Но вы-то, вы ведь люди умные…
— Хватит, господа, — сказал Генрих, — мир. Скоро мы все навоюемся.
— Каковы будут распоряжения вашего величества? — спросил Келюс.
— Постарайтесь утихомирить народ с тем же рвением, с каким вы его взбудоражили; возвратите в Лувр швейцарцев, мою гвардию, моих слуг и прикажите запереть ворота, чтобы завтра горожане сочли все случившееся этой ночью простой потасовкой между пьяными.
Молодые люди ушли с видом побитых собак и стали передавать приказы короля офицерам сопровождающего их отряда.
Что касается Генриха, то он возвратился к своей матери, которая очень деятельно, но с обеспокоенным и мрачным видом отдавала распоряжения своим слугам.
— Ну, — сказала она, — что случилось?
— То самое, матушка, что вы и предвидели.
— Они бежали?
— Увы! Да.
— А! — сказала она. — Дальше?
— Дальше — все. Мне кажется, что и этого больше чем достаточно.
— А город?
— Город волнуется, но не он меня беспокоит, он-то в моих руках.
— Да, — сказала Екатерина, — дело в провинциях.
— Которые восстанут, поднимутся, — подхватил Генрих.
— Что вы собираетесь предпринять?
— Я вижу только одно средство.
— Какое
— Прямо посмотреть в лицо случившемуся.
— Как же это?
— Я даю приказ моим полковникам, моей гвардии, вооружаю ополчение, отзываю армию от Ла-Шарите и иду на Анжу.
— А герцог де Гиз?
— Э! Герцог де Гиз, герцог де Гиз! Я прикажу его арестовать, если в том будет нужда.
— Ну, конечно! Если только вам удастся осуществить все эти чрезвычайные меры.
— Что тогда же делать?
Екатерина склонила голову и задумалась.
— Все ваши планы невыполнимы, сын мой, — сказала она.
— А! — воскликнул глубоко раздосадованный Генрих. — Все у меня сегодня нескладно получается.
— Просто вы взволнованы. Возьмите себя в руки, а там посмотрим.
— Тогда думайте вы за меня, матушка, предпримем что-нибудь, будем действовать.
— Вы же видели, сын мой: я отдавала распоряжения.
— По поводу чего?
— По поводу отъезда посла.