Екатерина потерпела поражение на всех направлениях и мечтала уже только о достойном отступлении, когда небольшое происшествие, почти такое же неожиданное, как упорство герцога Анжуйского, выручило ее.
Внезапно, в самый разгар беседы матери с сыном, в момент наиболее ожесточенного сопротивления герцога Анжуйского, Бюсси почувствовал, что кто-то дергает его за край плаща.
Не желая упустить ни слова из разговора, он не обернулся, а протянул руку назад и почувствовал прикосновение чьих-то пальцев. Передвигаясь по ним, он ощупал всю руку, за рукой — плечо, а за плечом — человека.
Тогда, сообразив, что дело стоит того, он обернулся.
Этим человеком был Реми.
Бюсси хотел заговорить, но Реми приложил палец к губам, после чего тихонько увлек своего господина в соседнюю комнату.
— Что случилось, Реми? — спросил граф в сильном нетерпении. — Почему ты меня беспокоишь в такую минуту?
— Письмо, — шепнул Реми.
— Черт бы тебя побрал! Из-за какого-то письма ты отрываешь меня от важнейшего разговора, который я вел с его высочеством герцогом Анжуйским.
Эта вспышка гнева, по всей видимости, отнюдь не обескуражила Реми.
— Есть письма и письма, — сказал он.
“Он прав”,— подумал Бюсси.
— Откуда это письмо?
— Из Меридора.
— О! — живо воскликнул Бюсси. — Из Меридора! Благодарю, мой милый Реми, благодарю!
— Значит, вы больше не считаете, что я допустил ошибку?
— Разве ты когда-нибудь можешь ошибиться? Где письмо?
— Оно потому и показалось мне особо важным, что посланец желает передать его вам в собственные руки.
— И правильно. Он здесь?
— Да.
— Приведи его.
Реми отворил одну из дверей и сделал знак человеку, по виду конюху, войти.
— Вот господин де Бюсси, — сказал он, указывая на графа.
— Давай письмо. Я тот, кого ты искал, — сказал Бюсси.
И вручил посланцу полупистоль.
— О! Я вас хорошо знаю, — ответил конюх, протягивая ему письмо.
— Это она его тебе дала?
— Не она — он.
— Кто он? — с живостью спросил Бюсси, разглядывая почерк.
— Господин де Сен-Люк.
— А!
Бюсси слегка побледнел, потому что при слове “он” решил, что речь идет не о жене, а о муже, а господин де Монсоро имел это свойство — заставлять Бюсси бледнеть всякий раз, когда он о нем вспоминал.
Молодой человек отвернулся, чтобы прочесть письмо и скрыть то волнение, которое боится выдать каждый, кто получает важное известие, если он не Цезарь Борджа, не Макиавелли, не Екатерина Медичи и не дьявол.
И бедняга Бюсси поступил правильно, потому что, едва он пробежал глазами известное нам письмо, как кровь прихлынула к его мозгу, прилила к глазам, словно разбушевавшееся море. Из бледного он сделался пурпурно-красным, постоял мгновение как оглушенный и, чувствуя, что вот-вот упадет, был вынужден опуститься в кресло возле окна.
— Ступай! — сказал Реми конюху, удивленному действием, которое оказало принесенное им письмо. И подтолкнул его в спину. Конюх поспешил удалиться. Он решил, что принес плохую новость, и испугался, как бы у него не отобрали назад полупистоль.
Реми подошел к графу и потряс его за руку.
— Черт подери! — воскликнул он. — Отвечайте мне немедленно, иначе, клянусь святым Эскулапом, я пущу вам кровь из всех четырех конечностей.
Бюсси встал. Он больше не был ни красным, ни оглушенным — он был мрачным.
— Погляди, — сказал он, — что сделал ради меня Сен-Люк.
И протянул Реми письмо.
Реми жадно прочел его.
— Что же, — заметил он, — мне кажется, все прекрасно и господин де Сен-Люк — галантный человек. Да здравствуют умные люди, умеющие отправить душу в чистилище! Оттуда ей уже нет возврата!
— Невероятно! — пробормотал Бюсси.
— Конечно, невероятно, но это ничего не меняет. Наши дела теперь обстоят так: через девять месяцев моей пациенткой будет некая графиня де Бюсси. Разрази меня гром! Не беспокойтесь, я принимаю роды, как Амбруаз Парэ.
— Да, — сказал Бюсси. — Она будет моей женой.
— Мне кажется, — отвечал Реми, — что для этого не так уж много придется сделать, ибо она уже больше ваша жена, чем жена своего мужа.
— Монсоро мертв!
— Мертв! — повторил Одуэн. — Так написано.
— О! Мне кажется, что я сплю, Реми. Как! Я не увижу больше этого подобия привидения, всегда готового встать между мною и счастьем? Реми, мы бредим!