— Что до меня, то я немец, пусть грубый, тупой, но прямой. Я говорю во весь голос, чтобы все, кто меня слушает, слышали, что я сказал. Но когда мои слова, которые я пытаюсь сделать как можно более понятными, не доходят до того, к кому они обращены, потому что он глух, или не поняты им, потому что он не хочет понимать, в таком случае я…
— Вы? — сказал Бюсси, устремляя на молодого человека, чья нетерпеливая рука уже угрожающе поднималась, один из тех взглядов, которые могут вырваться только из ни с чем не сравнимых зрачков тигра, взглядов, которые словно извергаются из глубины пропасти и так и мечут пламя. — Вы?
Рука Шомберга опустилась.
Бюсси пожал плечами, сделал оборот на каблуках и повернулся к нему спиной.
Теперь он оказался лицом к лицу с д‘Эперноном.
Д‘Эпернон уже бросился в бой, и пути к отступлению у него не было.
— Поглядите, господа, — сказал он, — каким провинциалом стал господин де Бюсси после бегства с его высочеством герцогом Анжуйским: он отпустил бороду и не носит на шпаге банта; на нем черные сапоги и серая шляпа.
— Как раз об этом я сейчас и сам размышлял, дорогой господин д‘Эпернон. Видя вас таким щеголем, я подумал: “До чего могут довести человека несколько дней отсутствия при дворе! Я, Луи де Бюсси, сеньор де Клермон, вынужден равняться на вкус мелкого гасконского дворянчика!” Но разрешите мне пройти, прошу вас. Вы подошли так близко, что наступили мне на ногу, и господин де Келюс тоже. Я это почувствовал, хотя на мне и сапоги, — добавил он с чарующей улыбкой.
И, пройдя между д‘Эперноном и К ел юсом, Бюсси протянул руку Сен-Люку, который как раз вошел в залу.
Сен-Люк заметил, что рука эта вся в поту.
Он понял: происходит что-то необычное, и, увлекая за собой Бюсси, сначала вывел его из кольца миньонов, а затем и из залы.
Ропот удивления поднялся среди миньонов и распространился на другие группы придворных.
— Невероятно! — говорил Келюс. — Я его оскорбил, а он мне не ответил.
— Я, — сказал Можирон, — я бросил ему вызов, и он не ответил.
— Я, — подхватил Шомберг, — поднес руку к самому его лицу, и он не ответил мне.
— Я наступил ему на ногу, — кричал д‘Эпернон, — наступил на ногу, и он остался спокоен!
Д‘Эпернон словно бы даже вырос на высоту ступни Бюсси.
— Совершенно ясно: он делает вид, что ничего не понимает, — сказал Келюс. — Тут что-то есть.
— Я знаю, что! — воскликнул Шомберг.
— Что же?
— А вот что. Он прекрасно видит, что вчетвером мы убьем его, и не хочет быть убитым.
В это время к молодым людям подошел король. Шико шептал ему что-то на ухо.
— Ну, — произнес король, — что же вам говорил господин де Бюсси? Мне послышалось, разговор у вас был серьезный.
— Вы желаете знать, что говорил господин де Бюсси, государь? — спросил д‘Эпернон.
— Да, вам же известно, что я любопытен, — ответил с улыбкой Генрих.
— По чести, ничего хорошего, государь, — сказал Келюс, — он больше не парижанин.
— Так кто же он тогда?
— Деревенщина. Он уступает дорогу.
— О! — сказал король. — Что это значит?
— Это значит, что я собираюсь обучить свою собаку хватать его за икры, — сказал Келюс, — и, кто знает, может быть, даже и тогда он ничего не заметит из-за своих сапог.
— А у меня, — сказал Шомберг, — есть чучело для упражнений в ударах шпагой, так вот я назову его Бюсси.
— А я, — заявил д‘Эпернон, — буду действовать прямо и пойду дальше. Сегодня я наступил ему на ногу, завтра дам ему пощечину. Храбрость у него напускная, она держится на самолюбии. Кажется, я так и слышу, как он говорит себе: “Довольно я сражался за свою честь, теперь надо поберечь свою жизнь”.
— Как, господа, — воскликнул Генрих, прикидываясь рассерженным, — вы осмелились дурно обращаться у меня в Лувре с дворянином из свиты моего брата?
— Увы, да, — сказал Можирон, отвечая на притворный гнев короля притворным же смирением, — и хотя мы обращались с ним весьма дурно, он ничем нам не ответил.
Король с улыбкой поглядел на Шико и шепнул ему:
— Ты все еще считаешь, что они мекают, Шико? Мне кажется, они уже зарычали, а?
— Э! — сказал Шико. — А может, замяукали. Я знал людей, которым кошачье мяуканье ужасно действовало на нервы. Может быть, господин Бюсси относится к таким людям. Вот почему он и вышел, не ответив.
— Ты так думаешь? — сказал король.
— Поживем — увидим, — ответил наставительно Шико.
— Вздор, — сказал Генрих, — каков господин, таков и слуга.
— Не хотите ли вы этим сказать, государь, что Бюсси — слуга вашего брата? В таком случае, вы изрядно ошибаетесь.
— Господа, — сказал Генрих, — я сегодня обедаю у королевы. Скоро Желози разыграют перед нами фарс; приглашаю вас на представление.
Присутствующие почтительно поклонились, и король удалился через главную дверь.
Как раз в эту минуту господин де Сен-Люк входил через боковую.
Он знаком остановил четырех миньонов, собиравшихся уйти.
— Прошу прощения, господин де Келюс, — сказал он, поклонившись, — вы все еще живете на улице Сент-Оноре?
— Да, дорогой друг, а почему вы спрашиваете? — спросил Келюс.
— Я хотел бы сказать вам пару слов.
— О!