— Похоже на то, ваше высочество.
— Тогда какой им смысл иметь со мной дело, если я, как вы утверждаете, лишен всякого могущества?
— Я имел в виду, ваше высочество, что вы бессильны без господ Гизов, но вместе с ними всесильны.
— Я всесилен вместе с ними?
— Да. Скажите слово, ивы — король.
Герцог в страшном волнении поднялся и заходил по кабинету, комкая все, что попадалось ему под руку: занавеси, портьеры, скатерти. Наконец он остановился перед Монсоро.
— Ты был прав, граф, когда сказал, что у меня остались два друга: ты и Бюсси.
Он произнес эти слова с приветливой улыбкой, которой уже успел заменить выражение гнева на своем бледном лице.
— Итак? — спросил Монсоро. Глаза его горели радостью.
— Итак, мой верный слуга, — ответил принц, — говорите, я слушаю.
— Вы мне приказываете, ваше высочество?
— Да.
— Так вот, ваше высочество, в двух словах, весь план.
Герцог побледнел, но приготовился слушать.
Граф продолжал:
— Через неделю праздник Святых даров, не правда ли, ваше высочество?
— Да.
— Для этого святого дня король давно замыслил устроить торжественное шествие к главным монастырям Парижа.
— Да, у него в обычае устраивать каждый год такие шествия ради этого праздника.
— И, как ваше высочество помнит, при короле в этот день нет охраны, или, вернее, охрана остается за дверями монастыря. В каждом монастыре король останавливается возле алтаря, опускается на колени и читает по пять раз “Pater” и “Ave”, да еще сверх того семь покаянных псалмов.
— Все это мне известно.
— Среди прочих монастырей он посетит и аббатство святой Женевьевы.
— Бесспорно..
— Но поскольку перед монастырем накануне ночью случится нечто непредвиденное…
— Непредвиденное?
— Да. Лопнет сточная труба.
— И что?
— Алтарь нельзя будет поставить снаружи — под портиком, и его поместят внутри — во дворе.
— Ну и?
— Не спешите, ваше высочество. Король войдет, с ним вместе войдут четверо или пятеро из свиты. Но за королем и этими четырьмя или пятью двери закроются.
— И тогда?
— И тогда… — ответил Монсоро. — Вы, ваше высочество, уже знакомы с монахами, которые будут принимать его величество в аббатстве.
— Это будут те же самые?
— Вот именно. Те же самые, которые были там при миропомазании вашего высочества.
— И они осмелятся поднять руки на помазанника Божьего?
— О! Только для того, чтобы постричь его, вот и все. Вы же знаете это четверостишие:
Из трех корон ты сдуру Лишился уже одной.
Час близок — лишишься второй,
Вместо третьей получишь тонзуру.
— И они посмеют это сделать? — вскричал герцог с алчно горящим взором. — Они прикоснутся к голове короля?
— О! К тому времени он уже не будет королем.
— Каким образом?
— Вам не приходилось слышать о некоем брате из монастыря святой Женевьевы, святом человеке, который произносит речи в ожидании той поры, когда он начнет творить чудеса?
— О брате Горанфло?
— О нем самом.
— Это тот, который хотел проповедовать Лигу с аркебузой на плече?
— Тот самый.
— Ну и вот, короля отведут в его келью. Наш монах обещал, что, как только король окажется там, он заставит его подписать отречение. После того как король отречется, войдет госпожа де Монпансье с ножницами в руках. Ножницы уже куплены, и госпожа де Монпансье носит их на поясе. Это прелестные ножницы из чистого золота, с восхитительной резьбой: кесарю — кесарево.
Франсуа молчал. Зрачки его лживых глаз расширились, как у кошки, которая подстерегает в темноте свою добычу.