— Доказательство — вот оно, — сказал граф, — возьмите это письмо и на первом же постоялом дворе, где мы остановимся, прочтите его. Повторяю, если, прочитав письмо, вы пожелаете вернуться в замок, клянусь честью, вы вольны будете это сделать. Но, если вы хоть сколько-нибудь уважаете барона, вы так не поступите, я уверен.
— Тогда вперед, сударь, и поскорее доберемся до этого самого постоялого двора, ибо я горю желанием убедиться в правдивости ваших слов.
— Не забывайте, — вы последовали за мной добровольно.
— Да, добровольно, если только можно говорить о доброй воле, оказавшись в моем положении. Разве можно говорить о доброй воле молодой девушки, которая может выбирать между смертью отца, бесчестьем и полным доверием к человеку почти незнакомому? Впрочем, пусть будет по-вашему: я следую за вами добровольно, и вы сами в этом убедитесь, если соблаговолите дать мне коня.
Граф сделал знак одному из своих людей, и тот спешился. Через мгновение я уже сидела в седле.
— Иноходец не мог убежать далеко, — сказал граф слуге, уступившему мне лошадь, — поищите его в лесу, покличьте его; он знает свое имя и, как собака, прибежит на голос или на свист. Вы присоединитесь к нам в Ла-Шатре.
Я невольно вздрогнула. Ла-Шатр находился в добрых десяти лье от Меридорского замка по дороге в Париж.
— Сударь, — сказала я графу, — я еду с вами. Но в Ла-Шатре мы поговорим.
— Это значит, сударыня, — ответил граф, — что и в Ла-Шатре вы соблаговолите отдать мне распоряжения.
Его притворная покорность меня ничуть не успокоила, и все же, поскольку у меня не было выбора, не было иного средства спастись от герцога Анжуйского, я молча продолжала путь. К рассвету мы добрались до Ла-Шатра. Но вместо того чтобы въехать в деревню, граф за сотню шагов от ее первых садов свернул с дороги и полем направился к одиноко стоящему домику.
Я придержала лошадь.
— Куда мы едем?
— Послушайте, сударыня, — сказал граф, — я уже имел возможность заметить, что вы мыслите чрезвычайно логично, и поэтому позволю себе обратиться к вашему рассудку. Можем ли мы, убегая от принца, самой могущественной особы в государстве после короля, — можем ли мы остановиться на обычном постоялом дворе посреди деревни, где первый же крестьянин, который нас увидит, не преминет нас выдать? Можно подкупить одного человека, но целую деревню не подкупишь.
Все ответы графа были весьма продуманны и убедительны, и это меня подавляло.
— Хорошо, — сказал я. — Поедемте.
И мы снова поскакали.
Нас ждали; один из всадников, незаметно от меня, отделился от нашей кавалькады, опередил нас и все подготовил. В камине более или менее чистой комнаты пылал огонь, постель была подготовлена.
— Вот ваша спальня, — сказал граф, — я буду ждать ваших приказаний.
Он поклонился и вышел, оставив меня одну.
Первое, что я сделала, это подошла к светильнику и достала из-за корсажа письмо отца… Вот оно, господин де Бюсси. Будьте моим судьей, прочтите его.
Бюсси взял письмо и прочел:
“Моя нежно любимая Диана, если, как я в этом не сомневаюсь, ты уступила моим мольбам и последовала за графом де Монсоро, то граф должен был тебе сказать, что ты имела несчастье понравиться герцогу Анжуйскому и принц приказал тебя похитить и привезти в замок Боже, по этим его делам суди сама, на что он еще может быть способен и какой позор тебе грозит. Избежать бесчестья, коего я не переживу, ты можешь только одним путем, а именно — если ты выйдешь замуж за нашего благородного друга. Когда ты станешь графиней де Монсоро, граф вправе будет защищать тебя как свою законную супругу; он поклялся мне, что ничего для этого не пожалеет. Итак, я желаю, возлюбленная моя дочь, чтобы это бракосочетание состоялось как можно скорее, и если ты меня послушаешься, то к моему родительскому согласию на брак я присовокупляю мое отеческое благословение и молю Бога даровать тебе всю полноту счастья, которое он хранит для чистых сердец, подобных твоему. Твой отец, который не приказывает тебе, а умоляет тебя,
барон де Меридор”.
— Увы, — сказал Бюсси, — если это действительно письмо вашего отца, его желание выражено совершенно недвусмысленно.
— Письмо написано отцом, в этом нет никаких сомнений, и все же я трижды перечитала его, прежде чем принять решение. Наконец я пригласила графа.
Граф появился тотчас же: очевидно, он ждал за дверью.
Я держала письмо 6 руке.
— Вы прочли письмо? — спросил он.
— Да, — ответила я.
— Вы все еще сомневаетесь в моей преданности и моем почтении?
— Если бы я и сомневалась, сударь, письмо батюшки придало бы мне веру, которой мне недоставало. Теперь скажите, сударь, предположим, я последую советам отца, как вы намерены поступить в этом случае?
— Я намерен отвезти вас в Париж, сударыня. Именно там вас легче всего спрятать.
— А мой отец?
— В любом месте, где бы вы ни были, и вы это хорошо знаете, барон присоединится к нам, как только минует опасность.
— Ну хорошо, сударь, я готова принять ваше покровительство на ваших условиях.
— Я не ставлю никаких условий, сударыня, — ответил граф, — я предлагаю вам путь к спасению, вот и все.
— Будь по-вашему: я готова принять предлагаемый вами путь к спасению при трех условиях.
— Каких же, сударыня?
— Первое — пусть мне вернут Гертруду.
— Она уже здесь, — сказал граф.
— Второе — мы должны ехать в Париж порознь.
— Я и сам хотел предложить вам разделиться, чтобы успокоить вашу подозрительность.
— И третье — наше бракосочетание, которое я отнюдь не считаю чем-то безотлагательным, состоится только в присутствии моего отца.
— Это мое самое горячее желание, и я рассчитываю, что благословение вашего батюшки призовет на нас благословение Небес.
Я была поражена. Мне казалось, что граф должен найти какие-то возражения против этого тройного изъявления моей воли, а получилось совсем наоборот — он во всем был со мной согласен.
— Ну, а сейчас, сударыня, — сказал господин де Монсоро, — не позволите ли вы мне, в свою очередь, предложить вам несколько советов?
— Я слушаю, сударь.
— Путешествуйте только по ночам.
— Я так и решила.