Я ответила на эти слова вздохом. Все, что говорил граф, было вполне разумно и походило на правду.
Господин де Монсоро задержался на минуту, словно хотел предоставить мне полную возможность ему ответить, но у меня не было сил говорить. Он ждал стоя, готовый уйти. Наконец горькая улыбка скользнула по его губам. Он поклонился и вышел. Мне послышалось, что на лестнице он сквозь зубы процедил проклятие.
Я кликнула Гертруду, и она сразу же появилась. Обычно, когда приходил граф, она находилась поблизости — в туалетной комнате или в спальне.
Я встала у окна, укрывшись за занавеской. Таким образом, я могла видеть все, что делается на улице, сама оставаясь незамеченной.
Около часа мы внимательно наблюдали за улицей, но она была пуста.
Ночь прошла спокойно. На другой день с Гертрудой на улице заговорил молодой человек, в котором она узнала вчерашнего спутника принца; Гертруда не стала вступать с ним в беседу и на все его вопросы отвечала молчанием. В конце концов молодому человеку наскучило, и он удалился.
Когда я узнала об этой встрече, меня охватил глубокий ужас; несомненно, принц начал розыски и будет продолжать их. Я испугалась, что господин де Монсоро нынче вечером не придет к нам, и именно этой ночью я могу подвергнуться нападению. Я послала за ним Гертруду, и он тотчас же явился.
Я все рассказала ему и со слов Гертруды описала наружность незнакомца.
— Это Орильи, — сказал граф. — А что ему ответила Гертруда?
— Гертруда ничего не отвечала.
Господин де Монсоро задумался:
— Она поступила неверно.
— Почему?
— Да потому, что нам нужно выиграть время.
— Время?
— Сегодня я еще завишу от герцога Анжуйского; но пройдут две недели, десять дней, может быть, неделя — и герцог Анжуйский будет зависеть от меня. Сейчас нужно его обмануть и оттянуть время.
— Боже мой!
— Именно так. Надежда придаст ему терпения. Решительный отказ может толкнуть на отчаянный поступок.
— Сударь, напишите моему отцу! — воскликнула я. — Батюшка тотчас же прискачет в Париж и бросится к ногам короля. Король пожалеет старика.
— Это зависит от расположения духа, в котором окажется король, и от того, что будет в тот день ему выгодно: иметь герцога своим другом или своим врагом. Кроме того, гонец раньше чем через шесть суток не доскачет до вашего отца, и барону потребуется еще шесть суток, чтобы добраться до Парижа. За двенадцать дней герцог Анжуйский, если мы его не остановим, сделает все, что в его силах.
— А как его остановить?
Господин де Монсоро не ответил. Я угадала его мысль и опустила глаза.
— Сударь, — сказала я после непродолжительного молчания. — Прикажите Гертруде, она выполнит все ваши распоряжения.
Неуловимая улыбка тенью прошла по губам господина де Монсоро: ведь я впервые обращалась к нему за покровительством.
Несколько минут он говорил с Гертрудой.
— Сударыня, — сказал он мне, — меня могут увидеть выходящим из вашего дома; до темноты остается всего два или три часа; не позволите ли вы мне провести эти два-три часа в вашем обществе?
Господин де Монсоро ограничился просьбой, хотя имел право требовать; знаком я пригласила его садиться.
И тогда я поняла, как прекрасно граф владел собою; в один миг он преодолел натянутость, порожденную неловким положением, в котором мы оказались, и проявил себя любезным и занимательным собеседником. Резкость тона, о которой я уже говорила, придававшая его словам мрачную властность, исчезла. Граф много путешествовал, много видел, много думал, и за два часа беседы с ним я поняла, каким образом этот необычный человек смог приобрести столь большое влияние на моего отца.
Бюсси вздохнул.
— Когда стемнело, граф встал, сделав вид, что он вполне удовлетворен достигнутым, отвесил поклон и вышел.
После его ухода мы с Гертрудой снова подошли к окну. На этот раз мы ясно видели двух человек, разглядывающих наш дом. Несколько раз они подходили к двери. Нас они увидеть не могли: все огни в доме были погашены.
Около одиннадцати подозрительные пришельцы удалились.
Назавтра Гертруда, выйдя на улицу, снова повстречала того же молодого человека. Он опять, как и накануне, начал приставать к ней с вопросами. На сей раз Гертруда оказалась менее неприступной и перебросилась с ним несколькими словами.
На следующий день Гертруда была еще более словоохотливой, она рассказала, что я вдова советника и, оставшись после смерти мужа без состояния, веду очень уединенный образ жизни. Орильи пытался разузнать больше, но ему пришлось удовлетвориться этими сведениями.
Еще через день Орильи, по-видимому, возымел какие-то подозрения относительно достоверности сведений, полученных накануне. Он завел речь о графстве Анжу, о замке Боже и произнес слово “Меридор”.
Гертруда ответила, что все эти названия ей совершенно незнакомы.
Тогда Орильи признался, что он человек герцога Анжуйского и что герцог увидел меня и влюбился. Сделав это признание, он стал сулить золотые горы и мне и Гертруде: ей — если она впустит принца в дом, мне — если я соглашусь его принять.
Каждый вечер господин де Монсоро навещал нас, и каждый вечер я рассказывала ему все наши новости. Он оставался в нашем доме с восьми часов вечера до полуночи, и по всему было видно, что он сильно встревожен.
В субботу вечером он пришел более бледный и возбужденный, чем обычно.
— Слушайте, — сказал он, — пообещайте свидеться с герцогом во вторник или в среду.
— Обещать свидание, а почему? — воскликнула я.
— Потому что герцог Анжуйский готов на все, сейчас он в прекрасных отношениях с королем, и, следовательно, помощи от короля ждать нечего.
— Но разве до среды положение может измениться в нашу пользу?
— Возможно. Я со дня на день жду одного события, которое должно поставить принца в зависимость от меня; я тороплю это событие, как могу, и не только молитвами, но и делами. Завтра мне придется вас покинуть, я еду в Монтеро.
— Так надо? — спросила я со страхом, к которому примешивалось чувство некоторого облегчения.
— Да, у меня там встреча, совершенно необходимая для того, чтобы ускорить то событие, о котором я вам говорил.
— А если герцог возобновит свои домогательства, что тогда делать? Боже мой!
— Что я могу против принца, сударыня? Ведь у меня нет никаких прав защищать вас. Придется уступить злой судьбе.
— Ах, батюшка, мой батюшка! — воскликнула я.