Все, что касается этого всадника, вы знаете лучше меня: ведь это были вы.
— Отнюдь нет, сударыня, — ответил Бюсси, который по тону молодой женщины надеялся угадать тайну ее сердца, — отнюдь нет, я помню только стычку, потому что сразу же после нее потерял сознание.
— Нет смысла объяснять вам, — продолжала Диана, слегка покраснев, — на чьей стороне были наши симпатии в этом сражении, в котором вы так доблестно бились, несмотря на неравенство сил. При каждом ударе шпаги мы то вздрагивали от испуга, то вскрикивали от радости, то шептали молитву. Мы видели, как у вашей лошади подкосились ноги и как она упала. Казалось, с вами все кончено; но нет, отважный Бюсси вполне заслужил славу. Вы успели соскочить с коня и тут же бросились на врагов. Наконец, когда вас окружили со всех сторон, когда отовсюду вам грозила неминуемая гибель, вы отступили, как лев, лицом к противникам, и мы видели, что вы прислонились к нашей двери. Тут нам с Гертрудой пришла в голову одна и та же мысль — впустить вас в дом. Гертруда взглянула на меня. “Да”,— сказала я, и мы бросились к лестнице. Но, как я вам я уже говорила, мы забаррикадировались изнутри, и нам потребовалось некоторое время, чтобы отодвинуть мебель, загораживающую дверь в коридор; когда мы выбежали на лестничную площадку, снизу до нас донесся стук захлопнувшейся двери.
Мы замерли в неподвижности. Кто этот человек, который только что вошел к нам, и как сумел он войти?
Я оперлась на плечо Гертруды, и мы молча стояли и ждали, что будет дальше.
Вскоре в прихожей послышались шаги, они приближались к лестнице, наконец внизу показался человек; шатаясь, он добрел до лестницы, вытянул руки вперед и с глухим стоном упал на нижние ступеньки.
Мы догадались, что его не преследуют, так как ему удалось закрыть дверь, которую, на его счастье, оставил незапертой герцог Анжуйский, и, таким образом, преградить путь своим противникам, но мы подумали, что он свалился на лестницу тяжело и, может быть, даже смертельно раненный. Во всяком случае, нам нечего было опасаться, напротив того — у наших ног лежал человек, нуждавшийся в помощи.
— Посвети мне, — сказала я Гертруде.
Она убежала и вернулась со светильником. Мы не обманулись: вы были в глубоком обмороке. Мы узнали в вас того отважного дворянина, который столь доблестно оборонялся, и, не колеблясь, решили оказать вам помощь.
Мы перенесли вас в мою спальню и уложили в постель. Вы все еще не приходили в сознание; по всей видимости, нужна была помощь хирурга. Гертруда вспомнила, что ей рассказывали о каком-то молодом лекаре с улицы… с улицы Ботрейи, который несколько дней назад чудесным образом исцелил тяжелобольного. Она вызвалась сходить за ним.
— Однако, — сказала я, — ведь молодой лекарь может нас выдать.
— Будьте покойны, — ответила Гертруда, — об этом я позабочусь.
— Гертруда— девушка одновременно и смелая, и осторожная, — продолжала Диана. — Я положилась на нее. Она взяла деньги, ключ и мой кинжал, а я осталась одна возле вас…и молилась за вас.
— Увы, — сказал Бюсси, — а я и не подозревал, сударыня, что мне выпало такое счастье.
— Четверть часа спустя Гертруда вернулась. Она привела молодого лекаря, который согласился на наши условия и проделал весь путь с завязанными глазами.
Я удалилась в гостиную, а его ввели в мою комнату. Там ему позволили снять с глаз повязку.
— Да, — сказал Бюсси, — именно в эту минуту я пришел в себя, и мои глаза остановились на вашем портрете, а потом мне показалось, что вошли вы сами.
— Так и было, я вошла: тревога за вас возобладала над осторожностью. Я задала молодому хирургу несколько вопросов, он осмотрел рану, сказал, что отвечает за вашу жизнь, и у меня словно камень с души свалился.
— Все это сохранилось в моем сознании, — сказал Бюсси, — но лишь в виде воспоминания о каком-то сне, который я почему-то не забыл, и, однако, вот здесь, — добавил он, положив руку на сердце, — что-то говорило мне: “Это был не сон”.
Доктор перевязал вашу рану, потом достал флакон с какой-то красной жидкостью и капнул несколько капель вам в рот. По его словам, этот эликсир должен был усыпить вас и прогнать лихорадку.
Действительно, через несколько секунд после того, как он дал вам лекарство, вы снова закрыли глаза и, казалось, опять впали в тот глубокий обморок, от которого очнулись несколько минут назад.
Я испугалась, но доктор заверил меня, что все идет как нельзя лучше. Сон восстановит ваши силы, нужно лишь не тревожить вас.
Гертруда снова завязала лекарю глаза платком и проводила его на улицу Ботрейи. Вернувшись, она рассказала, что он, как ей показалось, считал шаги.
— Ей не показалось, сударыня, — подтвердил Бюсси, — он и на самом деле их сосчитал.
— Это предположение нас напугало. Молодой человек мог нас выдать. Мы решили уничтожить всякий след гостеприимства, которое мы вам оказали, но прежде всего надо было унести вас.
Я собрала все свое мужество. Было два часа пополуночи, в это время улицы обычно пустынны. Гертруда попробовала вас поднять, с моей помощью ей это удалось, и мы отнесли вас ко рву у Тампля и положили на откос. Затем пошли обратно, до смерти перепуганные собственной смелостью: подумать только, мы, две слабые женщины, решились выйти из дому в такой час, когда и мужчины не выходят без провожатых!
Бог нас хранил. Мы никого не встретили и благополучно вернулись никем не замеченные.
Войдя в комнаты, я не вынесла тяжести всех треволнений и упала в обморок.
— Сударыня, ах, сударыня! — воскликнул Бюсси, молитвенно сложив руки. — Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас за то, что вы сделали для меня?
Наступило короткое молчание, во время которого Бюсси не сводил с Дианы глаз. Молодая женщина сидела, опершись локтем на стол и уронив голову на руку.
Тишину нарушил бой часов на колокольне церкви святой Екатерины.
— Два часа! — вздрогнула Диана. — Два часа, а вы еще здесь.
— О сударыня, — взмолился Бюсси, — не прогоняйте меня, покуда не расскажете все до конца. Не отвергайте меня, не сказав, чем я могу быть вам полезен. Вообразите, что Господь Бог ниспослал вам брата, и скажите этому брату, что он сможет сделать для своей сестры.
— Увы, уже ничего, — сказала молодая женщина. — Слишком поздно.
— Что случилось на другой день? — спросил Бюсси. — Что вы делали в тот день, когда я думал только о вас, не будучи еще уверен, что вы не мечта, порожденная бредом?
— В тот день, — продолжала Диана, — Гертруда снова встретила Орильи. Посланец герцога вел себя настойчивее, чем когда-либо; он ни словом не обмолвился о том, что произошло накануне, но от имени своего господина потребовал свидания.
Гертруда притворно согласилась ему помочь, но просила обождать до среды, то есть до нынешнего дня, сказав, что за это время сумеет меня уговорить.
Орильи пообещал, что герцог потерпит до среды.
Таким образом, в нашем распоряжении было еще три дня.
Вечером вернулся господин де Монсоро. Мы рассказали ему все, умолчав только о вас.
Мы сказали, что накануне герцог отпер нашу дверь поддельным ключом, но в ту самую минуту, когда он собирался войти, на него напали пятеро дворян, среди которых были господа д’Эпернон и де Келюс. Я запомнила эти имена и повторила их графу.
— Да, да, — сказал граф, — разговоры об этом я уже слышал. Значит, у него есть поддельный ключ. Я так и думал.
— Может быть, сменить замок? — спросила я.
— Он прикажет изготовить другой ключ, — ответил граф.
— Приделать к дверям засовы?
— Он приведет с собой десять человек челяди и взломает и дверь, и засовы.
— Ну, а то событие, которое, как вы говорили, должно было дать вам неограниченную власть над герцогом?..
— Оно задерживается на неопределенное время.