— Сударь, — сказала я, — герцог через своего наперсника обещал ничего не предпринимать до вечера среды; а я, я прошу вас подождать до вторника.
— Во вторник вечером, в это же время, сударыня, — ответил граф, — я буду у вас.
И, не прибавив ни слова, он поднялся и вышел.
Я следила за ним из окна; но он не ушел, а, в свой черед, спрятался в темном углу Турнельского дворца и, по-видимому, собирался охранять меня всю ночь. Каждое доказательство преданности со стороны этого человека поражало меня в самое сердце, как удар кинжала.
Два дня пронеслись словно миг, никто не потревожил нашего уединения. Сейчас я не в силах описать все, что выстрадала за эти два дня, с тоской следя за стремительным бегом часов.
Наступила ночь второго дня, я была в подавленном состоянии, казалось, все чувства меня покидают. Я сидела, холодная, немая, как статуя, только сердце мое еще билось, все остальное мое существо словно умерло.
Гертруда не отходила от окна. Я сидела в этом же кресле не двигаясь, и лишь время от времени отирала пот со лба. Вдруг Гертруда протянула ко мне руку, но этот предостерегающий жест, который раньше заставил бы меня вскочить с места, не произвел никакого впечатления.
— Сударыня! — позвала Гертруда.
— Что еще? — спросила я.
— Четыре человека… я вижу четырех мужчин… Они идут к нашему дому… открывают дверь… входят.
— Пусть входят, — сказала я, не шелохнувшись.
— Но ведь это наверняка герцог Анжуйский, Орильи и люди из свиты герцога!
Вместо ответа, я вынула свой кинжал и положила его перед собою на стол.
— О, дайте я хоть взгляну, кто это! — крикнула Гертруда и бросилась к двери.
— Взгляни, — ответила я.
Гертруда тут же вернулась.
— Барышня, — сказала она, это господин граф.
Не произнеся ни слова, я спрятала кинжал за корсаж.
Когда граф вошел, я лишь повернула к нему голову. Вне всяких сомнений, моя бледность напугала его.
— Что мне сказала Гертруда?! — воскликнул он. — Вы приняли меня за герцога и, если бы я действительно оказался герцогом, убили бы себя?
Впервые я видела его в таком волнении. Но кто скажет, было ли оно подлинным или притворным?
— Гертруда напрасно напугала вас, сударь, — ответила я, — раз это не герцог, то все хорошо.
Мы замолчали.
— Вы знаете, что я пришел сюда не один, — сказал граф.
— Гертруда видела четырех человек.
— Вы догадываетесь, кто они, эти люди?
— Предполагаю, один из них священник, а двое остальных — свидетели.
— Стало быть, вы готовы стать моей женой?
— Но ведь мы договорились об этом? Однако я хочу напомнить условия нашего договора; если я сама не посчитаю нужным отступить от своего намерения, то я сочетаюсь браком только в присутствии моего отца.
— Я прекрасно помню это условие, но разве вы не считаете, что дело не терпит отлагательства?
— Пожалуй, да.
— Ну и?
— Ну и я согласна сочетаться с вами браком, сударь. Но запомните одно: по-настоящему я стану вашей женой только после того, как встречусь с отцом.
Граф нахмурился и закусил губу.
— Сударыня, — сказал он, — я не намерен принуждать вас. Если вы считаете себя связанной словом, я возвращаю вам ваше слово; вы свободны, только…
Он подошел к окну и выглянул на улицу.
— …только посмотрите сюда.
Я поднялась, охваченная той неодолимой силой, которая влечет нас собственными глазами удостовериться в своей беде, и внизу под окном я увидела закутанного в плащ человека, который, казалось, пытался проникнуть в наш дом.
— Боже мой! — воскликнул Бюсси. — Вы говорите, что это было вчера?
— Да, граф, вчера, около десяти часов вечера.
— Продолжайте, — сказал Бюсси.
— Спустя некоторое время к незнакомцу подошел другой человек, с фонарем в руке.
— Как по-вашему, кто эти люди? — спросил меня господин де Монсоро.
— По-моему, это принц и его лазутчик, — ответила я.
Бюсси застонал.
— Ну, а теперь, продолжал граф, — приказывайте, как мне поступить — уйти или остаться?
Я все еще колебалась; да, несмотря на письмо отца, несмотря на свое клятвенное обещание, несмотря на опасность, близкую, осязаемую, грозную опасность, да, я все еще колебалась! И не будь там, под окном, этих двух людей…
— О, я злосчастный! — воскликнул Бюсси. — Ведь это я, я был человеком в плаще, а другой, с фонарем, — Реми ле Одуэн, тот молодой лекарь, за которым вы посылали.
— Так это были вы! — вскричала, словно громом пораженная, Диана.