Через некоторое время нас вывели в резерв.
Об Октябрьской социалистической революции нам стало известно 27 октября. Полк в это время находился около города Лимбажи. Наш эскадрон размещался примерно в двадцати километрах северо-западнее Лимбажи, в Салацгрива. Я тотчас же сорвал с себя погоны и явился к командиру эскадрона корнету Гехелю. Гехель, сын служащего, и раньше выражал недовольство Временным правительством. Часто жалуясь на неудачи по службе, он говорил и о непопулярности войны в целом. Мое предложение снять погоны он принял с готовностью. Вместе с ним мы поехали по взводам.
Солдаты ликовали. С великой радостью приветствовали они свершившуюся революцию. Отовсюду слышались возгласы:
- Конец проклятой войне!
- Скоро по домам!
Иначе встретило в нашем полку весть о социалистическом перевороте большинство офицеров. Когда полковой комитет предложил им снять погоны, командир части и начальник штаба наотрез отказались. Комитет вынужден был арестовать их.
На общих собраниях состоялись выборы командиров эскадронов и взводов. Мне доверили командовать первым взводом.
В ноябре мы с корнетом Гехелем создали красногвардейский отряд. В его состав вошли 1-й и 2-й сабельные эскадроны, пулеметная команда. Отправились на подмогу петроградцам. В Пярну к нам присоединилось прибывшее пополнение, которое я когда-то обучал. Отряд численностью в 300 человек в конце декабря прибыл в Нарву, влился в Нарвский гарнизон, состоявший из красногвардейских отрядов, и участвовал в боях с немцами вплоть до заключения Брестского мира. Когда была создана Красная Армия, многие из нас остались служить в ней до конца своей жизни.
В одном из боев с немцами меня контузило, и я был направлен в петроградский госпиталь. После лечения получил четырехмесячный отпуск и уехал в родное село Комарове.
Большие перемены произошли тогда в Ярославской губернии. Деревенская беднота брала власть в свои руки. Бедняки часто обращались к нам, солдатам, с просьбой помочь отобрать хлеб у кулаков-мироедов, которые зарывали его в землю, лишь бы не отдать голодающим.
Во время эсеровского восстания в Ярославле в Покровское, что на реке Соть, эсеры подвезли вагон оружия. Оно хранилось у кулаков и попов. В этот район прибыл красногвардейский отряд, которым командовал военком из нашей Леонтьевской волости.
В отряде встретил старого друга Павла Шилкина. Мы приняли участие в ликвидации восстания.
И в нашем краю Советская власть прочно встала на ноги.
В октябре 1918 года окончился мой отпуск. За время, проведенное в деревне, я окончательно поправился, окреп, от былой контузии не осталось и следа. Мне захотелось как можно скорее вернуться к друзьям, окунуться в самую гущу событий, полностью отдаться напряженной боевой жизни.
В один из прохладных октябрьских дней явился в военкомат и получил назначение на Восточный фронт.
Собрав свой нехитрый багаж, я распрощался с родными, знакомыми и зашагал по дороге на Ярославль. До деревни Кетово меня провожали с гармошкой ребята и девчата. Дальше пошел один. На попутных подводах добрался до Ярославля. В военкомате встретил товарища из Петрограда Павла Скуратова. Он решил помочь мне сесть на пермский поезд. Эшелоны, двигавшиеся на Восточный фронт, были переполнены. Прошел один, второй, третий... устроиться все не удавалось. Наконец, когда надежда была уже потеряна, к вокзалу подошел эшелон с кавалеристами. Выскочив на перрон, я спросил у сгрудившихся в тамбуре солдат, куда они следуют. Молчат - военная тайна.
Направился к начальнику эшелона. К удивлению и радости, в одном из вагонов встретил своего бывшего сослуживца по 9-му запасному кавалерийскому полку Николая Гусева. Он сообщил мне, что с ним едет и другой наш однополчанин командир взвода Дозоров. С помощью Гусева пристроился к конникам. Через несколько суток прибыли на станцию Глазов. Отсюда я отправился в штаб 3-й армии. Меня определили в 3-й маршевый эскадрон. Состав его был пестрый. В нем служили бывшие артисты, учителя, бухгалтеры, рабочие и крестьяне. Командир эскадрона в кавалерии никогда прежде не служил и мало что в ней понимал.
В течение недели ко мне присматривались. Наконец выдали обмундирование и как бывшему коннику вручили лошадь, самую норовистую, которая не давала себя седлать и с которой никто в эскадроне не мог справиться.
Однажды во время занятий по конной подготовке я заметил, что комэск неправильно подает команду, и подсказал, как надо это делать. Тогда он предложил мне командовать сначала сменой, а потом и эскадроном.
Через некоторое время бойцы уже знали боевые порядки, умели атаковать пехоту и конницу, одним словом, превратились в заправских кавалеристов. К концу ноября это было уже вполне обученное, боеспособное подразделение.
В последних числах ноября колчаковские войска большими силами развернули наступление в районе Кунгур, Пермь с целью захватить Пермь, Вятку и продвинуться дальше на север. Там соединиться с интервентами и белогвардейцами. Положение 3-й армии, державшей здесь оборону, оказалось тяжелым. Еще 30 октября командарм Берзин в донесениях Главкому и в Реввоенсовет республики писал: "Положение 3-й армии становится все опаснее... В одном пермском направлении сосредоточено 3 дивизии, из них однаЧехословацкая... всего 32 500 штыков, 800 кавалеристов, 33 орудия, 135 пулеметов..."
В ноябре положение армии еще более ухудшилось. На отдельных участках фронта противник создал двойное и даже тройное превосходство в силах. Наши войска ощущали острый недостаток в боеприпасах, продовольствии и обмундировании. Труднее всего приходилось 29-й дивизии и Особой бригаде, защищавшим Пермь.
25 декабря после длительных и кровопролитных боев наши части оставили Пермь. Колчаковцы, овладев городом, начали медленно продвигаться на север.
В эти дни на Восточном фронте стало широко известно имя молодого рабочего, талантливого военачальника командира южно-уральских партизан Василия Константиновича Блюхера. Вместе со своим партизанским отрядом он прошел полторы тысячи километров по тылам противника и в районе Кунгур, Красноуфимск соединился с регулярными советскими войсками. За этот подвиг Блюхер первым в стране получил орден Красного Знамени.
Во второй половине декабря наш эскадрон погрузили в эшелон и через станцию Яр направили в расположение 3-й армии. Выгрузившись на станции Раздельная, мы получили задание выйти в район города Гайны. Там должны были соединиться с эскадроном, прибывшим из Костромы, и занять оборону вдоль Камы на участке Гайны, Коса.
В условиях суровой и многоснежной северной зимы коннице было затруднительно действовать. Пришлось оставить лошадей с коноводами в Монастырской. Мобилизовав у местного населения подводы, погрузили на них боеприпасы и двинулись дальше уже на лыжах.
За несколько дней с боями вышли к Каме. В районе Косы соединились с Костромским эскадроном. Перед нами ставилась задача прикрыть левый фланг 3-й армии.
Справа, недалеко от нас, вела бои с противником кавалерийская бригада Акулова.
Сплошного фронта на нашем участке не было.
В последних числах декабря, продвигаясь вдоль Камы от города Гайны, в направлении реки Коса, мы натолкнулись на особенно упорное сопротивление в деревне Пятигоры. Противник превратил этот населенный пункт в крепость. Наши попытки выбить его отсюда терпели неудачу. Когда стемнело, мы вместе с Костромским эскадроном атаковали деревню со всех сторон и наконец прорвали вражескую оборону. Белогвардейский отряд был уничтожен, около 200 человек пленено.
После этого боя меня назначили командиром Пермского кавалерийского дивизиона, образованного из нашего и Костромского эскадронов. На мое же место прибыл бывший офицер Сергеев.
Дивизион занял оборону по Каме на участке от Гайны до села Усть-Коса. Немного позже к нам присоединили Ивановский пехотный отряд, и мы поступили в распоряжение Особой бригады.
В начале января под давлением превосходящих сил противника наши подразделения вынуждены были оставить свои позиции и начали отходить на юг в направлении Юсеево, Кочево, Кудымкары. По параллельному маршруту из района Косы уходила кавалерийская бригада Акулова, состоявшая из Путиловского и Акуловского полков.
Чтобы дать возможность Акулову оторваться от колчаковцев, я решил задержать неприятеля в районе села Зябловка.
Вместе с двумя акуловскими эскадронами мы заняли круговую оборону. Белогвардейские лыжники попытались атаковать нас с ходу, но, понеся потери, отошли в лес. Ночью, когда я находился в штабе, два эскадрона Акуловского полка без предупреждения снялись с позиций и ушли. Противник тотчас же воспользовался этим и ворвался в Зябловку. О случившемся мне стало известно, когда улица, на которой размещался штаб, была уже в руках колчаковцев. Я оказался отрезанным от своих подразделений. В этот трудный момент меня выручила местная жительница. Спрятав в санях под сеном и посадив сверху двух ребятишек, она благополучно выехала из села. За околицей я простился со своей спасительницей и направился в дивизион. Кавалеристы успели сделать завалы и занять оголенный участок. Бой был в самом разгаре.
Я приказал одному взводу встать на лыжи и зайти в тыл белогвардейцам. Зажатый со всех сторон вражеский отряд попытался вырваться из Зябловки, но тщетно. Видя безнадежность своего положения, колчаковцы сдались.
Бой в Зябловке на некоторое время задержал продвижение неприятеля. Нам удалось оторваться от него и уйти в направлении Кудымкар.
В районе Лопухина мы встретили Акуловский полк. По распоряжению штаба бригады приняли от него этот боевой участок. Противник не проявлял активности, собираясь с силами. Мы воспользовались этой передышкой для проведения дивизиона в порядок.
В конце января 1919 года в районе Кудымкар был сформирован 1-й Северный кавалерийский полк. В него вошли наш дивизион и дивизион, прибывший из Вышнего Волочка. Командиром нового полка назначили бывшего офицера Транзе, а я стал его заместителем.
В конце февраля, теснимые рвавшимися к Вятке белогвардейскими частями, мы откатились к Бисерово. Оставив в этой деревне заградительный отряд в составе двух пехотных и одного пулеметного взвода, я отвел свой дивизион в село Афанасьеве. Его жители встретили нас приветливо. С их помощью мы вырыли в снегу глубокие траншеи, брустверы залили водой, чтобы они стали ледяными. На дорогах устроили завалы.
В течение двух дней колчаковцы не появлялись. На третьи сутки из Бисерово примчался связной и сообщил, что наш заслон ведет бой с противником численностью до роты пехоты с пулеметами. Я приказал отряду держаться до ночи, а с наступлением темноты оторваться от неприятеля и присоединиться к основным силам.
Весь этот день мы укрепляли оборону. Вперед выслали боевое охранение, выкатили на позицию батарею, которую возили на подводах в разобранном виде. Южнее нас находился Ивановский пехотный отряд. Поэтому мы ожидали врага с севера, со стороны Бисерова. Однако как только стемнело, он обошел нас с северо-запада и ворвался в Афанасьеве со стороны Камы. Я в это время находился в маленьком домике в центре села. Вместе со мной были мой адъютант Лепешкин и связные. Взглянув в окно, я увидел, что колчаковцы движутся вдоль улицы, минуя нас. Неподалеку от избы, в которой мы располагались, они установили станковый пулемет. Покинув свое пристанище, мы внезапно напали на вражеского пулеметчика. Приколов его, открыли огонь по белогвардейцам. К нам присоединился оказавшийся поблизости резерв дивизиона. В короткой, но яростной схватке неприятель был смят и выброшен из Афанасьеве. Его потери убитыми и пленными составили больше ста человек. На следующий день подтянулись главные силы противника. Полдня прошло в перестрелке. Под вечер белогвардейцы перешли в атаку на участке расположения 4-го эскадрона, которым командовал бывший офицер Сергеев. Сергеев и один из взводных, тоже бывший офицер, дезертировали. Колчаковцы стали рваться к центру села. Пришлось снова бросить в бой резерв. Вместе с 1-м кавдивизионом восстановили положение.
Целую неделю продержались мы в Афанасьеве. Пополнялись за счет добровольцев из местных жителей.
В начале марта село это все же вынуждены были оставить. Отошли к Залазному. На новом рубеже заняли оборону фронтом на северо-запад.
На следующий день здесь появились и наши преследователи. Завязался бой. В это время к нам подоспело подкрепление - отряд в составе двух стрелковых и одной пулеметной роты под командой Иванова. Вместе с ним мы в течение двух недель успешно отбивали все попытки противника захватить село. Затем нас сменил батальон 1-го Московского стрелкового полка. Штаб Московской бригады и 1-й полк стояли в Омутинске. Наш дивизион и отряд Иванова вывели в резерв.
Командир сменившего нас батальона не имел боевого опыта. Он не сумел организовать надежной обороны, не вел разведки. Воспользовавшись этим, колчаковцы в одну из ночей совершили налет на Залазное, обезоружили пулеметную роту и захватили штаб. Большая часть бойцов вместе с командиром погибла.
В связи с этим наш полк получил приказ совместно с остатками отряда занять село. Встав на лыжи, двинулись к Залазному. Враг успел уже укрепиться и встретил нас сильным огнем.
Окружив населенный пункт, мы настойчиво дрались за него весь день. Лишь к вечеру противник был уничтожен. Мы с комиссаром понимали, что колчаковцы попытаются снова отбить у нас Залазное. Поэтому, как только смолк последний выстрел, сразу же начали заботиться об обороне. Из рабочих металлургического завода и крестьян организовали боевые дружины. Вместе с ними удерживали село вплоть до весеннего наступления Красной Армии.
В конце апреля нас сменили части Отдельной Московской бригады, и мы были выведены в Слободское. Бой в Залазном оказался последним боем 1-го Северного кавалерийского полка. В апреле он был расформирован и передан на пополнение конных разведок 3-й армии.