— Что там? — слабым голосом спросил лежавший на носилках Михайлов.
— До госпиталя недалеко, — подавив вздох, ответил я, — потерпите немного.
Близ Клина за нашей машиной увязался вражеский истребитель. С небольшой высоты он зло поливал пулеметными очередями. Морозов, негромко ворча, творил невероятное. Зорко следя за самолетом, он временами ехал на предельной скорости, потом резко тормозил и, выждав какой-то миг, снова пускал машину вперед. В те казавшиеся бесконечными минуты мы не перекинулись с Морозовым ни словом.
После одной из таких атак, когда «мессер» дал несколько длинных пулеметных очередей, с носилок послышался голос Михайлова:
— Остановитесь! Ложитесь в канаву! Зачем из-за нас?..
Я обернулся и шире распахнул дверцу, отделявшую кабину от кузова.
— Молчите! Бросьте в благородство играть! Как это «из-за нас»?!
Михайлов умолк. Морозов одобрительно кивнул головой.
Наконец истребитель прекратил атаки. Морозов на ходу открыл дверцу кабины и посмотрел ему вслед:
— Горючего, видать, не хватило. За новой порцией полетел.
Мне стало жалко Михайлова и неловко за свою резкость.
Въехали в Клин. Улицы небольшого городка были запружены войсками. На окраине артиллеристы поспешно оборудовали огневые позиции. Им помогало население. Быстро надвигалась темнота. В небе отчетливо слышался [74] гул: немецкие самолеты летели к Москве. А в Клин вливались все новые группы солдат, многие с повязками. Они шли от Ново-Петровского, с рубежей 16-й армии, и с севера — от 30-й...
Долго искали госпиталь. Наконец узнали, что он разместился в школе. Морозов с завидным упорством прокладывал дорогу.
Затемненный двор школы походил на гараж. Санитарные и грузовые машины стояли борт о борт.
Возле двери человек в сером халате поверх шинели хрипло командовал:
— Кладите здесь! Вестибюль переполнен!
Я спросил, где начальник госпиталя. Врач осветил меня фонариком, задержал взгляд на моих петлицах.
— Начальник на сортировке. Внутри.
Пол нижнего вестибюля заставлен носилками. Врачи и сестры перешагивают через них, склоняются к раненым, осматривают повязки. Начальник, занятый какими-то мыслями, не сразу понял, о чем я его прошу. Затем тяжело вздыхает:
— Коллега! К нам невозможно. Транспорта не хватает, чтобы разгрузиться, а сюда идут и везут. Сами видите!
— Вижу, разумеется, вижу! Но как же быть?
Он подумал, потом произнес:
— Понимаю. Что будешь делать? Давайте ваших сюда.
Стараясь не наступать на носилки, мы с Морозовым уложили раненых возле стены, потеснив немного соседей. Присев на корточки, военврач осмотрел шины и повязки. Ему подсвечивала фонариком девушка в халате. В слабом свете бледно выступало усталое лицо врача с глубоко запавшими глазами. Неожиданно он выпрямился и взял меня за рукав шинели. Из темных провалов пытливо блеснули глаза. Он прошептал:
— Скажите, коллега... Только мне одному, тихонько... Где они? Мне кажется, где-то рядом! Кажется, очень плохо...
— Не знаю... Утром мы были в Завидово.
Я умышленно не сказал о том, что немцы действительно рядом.
— Хорошо, если так, — с облегчением вздохнул военврач. — Может, транспорт добудем. Надо обязательно разгрузиться... [75] А ваших раненых присылайте прямо сюда. Я понимаю. У вас еще труднее.
Мы попрощались, не спросив друг у друга фамилии.
Затемненные фары почти не светили. Но мы очень спешили в Ямугу. Подтаявший снег снопами брызг вылетал из-под колес. Лишь на мостике, возле могилы Мальцева, Морозов убавил газ и грустно произнес:
— Хороший был командир!
У штабной избы увидели эмку, мотоциклы и спецмашину с радиостанцией. В избе собралось все командование бригады. Меня встретили командир полка Иванов и военком Стехов. Из нашего батальона присутствовал только военком Шаров.
Я доложил о возвращении.
— Наших лучше бы прямо в Москву, — заметил полковник Орлов. — Мы подумаем, как обеспечить. А сейчас... — Он посмотрел на командира полка.
Майор Иванов коротко приказал?
— Догоняйте с Шаровым батальон. Он пошел на Вельмогово.
Возле санитарной автомашины встретили радиста Полякова. Он попросил:
— Скажите вашему радисту, чтобы работал спокойнее. Все время теряю его в эфире.
Усаживаясь в кабину, я посмотрел сквозь ветровое стекло вперед, на север. Там Завидово и чуть левее — Вельмогово. Туда нам ехать. Там гудела канонада и в сгустившихся облаках отсвечивало багровое, размытое зарево.
...Свернув от Завидово, двинулись по проселку и вскоре достигли железной дороги. У насыпи встретили наш патруль — Худолеева и Лебедева.
— А мы вас сразу узнали, — сказал Худолеев.
— Где медпункт?
Худолеев показал куда-то вдоль улицы. Военком покинул машину и, путаясь в длиннополой шинели, пошел к насыпи, а я отправился разыскивать своих помощников. На пути встретил вереницу саней. Бойцы сгружали с них ящики и тяжелые крафт-мешки. Взрывчатку и мины привезли бойцы из девятой роты капитана Мирковского. Среди них нетрудно было узнать плечистого спортсмена [76] командира отделения Николая Никитина. Игрок сборной хоккейной команды профсоюзов Москвы и директор стадиона электрозавода имени Куйбышева, он вместе со своим секретарем парторганизации лыжником Михаилом Вагановым в первые же дни войны привел в нашу бригаду чуть ли не весь свой спортивный актив. Вместе с ним пришла чемпионка страны по лыжам Любовь Кулакова, боксер Геннадий Репнин, футболист Александр Сергеев. Сильно стиснув мою ладонь, Николай засмеялся:
— Топлива вам подбросили. А от него и в самом деле жарковато было в дороге. Пот прошибал! Не потому, что взрывчатку везли. С дорогами плохо. Спасибо вашему военкому. Мы прем прямо на Ново-Петровское, а тут — Стехов: «Куда? В Ново-Петровском немцы». Сменили маршрут. Через полчаса опять нагоняет Стехов. «Куда? Ведь на минное поле едете!» Удивляюсь, как он поспевает везде?!
Начальник инженерной службы полка старший лейтенант Марченко почти все время покрикивает:
— Запалы! Запалы в сторону! Запалы подальше!
Среди разгружавших мины узнаю своих фельдшеров. Девушки, положив на снег санитарные сумки, таскают ящики.
Павлюченкова, отерев лоб рукавом шинели, показала на новый рубленый дом:
— Под медпункт отвели. А там никого. На двери замок. Хозяева ночуют в лесу, в землянках. Мы оставили на крыльце дежурного Похваленко.