В хлеву, куда открывалась дверь из сеней, закудахтали куры. В избе было жарко. С натопленной печки двумя зелеными огоньками на нас уставилась кошка. Морозов принялся изучать хозяйство.
— Люди недавно ушли. На загнетке угли не погасли, — заключил он.
Пришли фельдшера. Плащ-накидками и одеялами замаскировали окна. Засветили керосиновую лампу над столом. Стекло и пламя вздрагивали от орудийных выстрелов. В углу чуть слышно дребезжали до блеска начищенные иконы, покачивалась тлеющая лампадка... [77]
Медпункт мы развернули быстро, и я отправился в роты. Бойцы Мирковского, оставив батальону взрывчатку и мины, уехали. Ящики и мешки были штабелями уложены вдоль дороги. Теперь наши бойцы готовили взрыватели к минам. В одном из домов за инструктора распоряжались Зевелев и его друг ифлиец Феликс Курлат; в другом — лейтенант Подоляк, политрук Суворов и его заместитель Юдичев.
В подразделении старшего лейтенанта Лазнюка, заменившего Мальцева, занимались таким же опасным делом. Пулеметчики Семен Гудзенко, Валерий Москаленко, Виктор Кувшинников, Василий Ладинский и все отделение сержанта Саховалера только что пришли из разведки. Но и они помогали товарищам.
Саперов не было. Взвод лейтенанта Бодрова находился где-то в районе Яхромы со вторым батальоном. Взвод Ковпака действовал у насыпи, где шла основная работа: установка минного поля. Лейтенант Авдеев находился где-то со взрывным отрядом капитана Манусова... Поэтому-то каждый боец и превратился в сапера. На сотни мин много потребовалось взрывателей.
Саховалер аккуратно уложил готовые взрыватели в шапку-ушанку и коротко сказал своим:
— Пошли!
На улице бойцы взяли из штабелей противотанковые мины и направились цепочкой к полотну железной дороги. Я последовал за ними, захватив четыре пятикилограммовые мины. Сержант шел впереди, нащупывая в темноте тропинку. Опять подморозило, и тропинка заледенела.
На железной дороге бойцы укладывали в котлованы мешки с ВВ, устанавливали противотанковые и противопехотные мины. Перед каждой приседали на корточки саперы. Так в госпитале склонялись над носилками доктора, осматривая повязки. Но у саперов в руках были взрыватели. Бойцы то и дело согревали дыханием пальцы. Невольно вспомнился наказ военкома Стехова: «Следите за саперами: они работают без перчаток».
К дороге несли все новые ящики с взрывателями, взрывчатку и мины. А неподалеку в снегу ежились боевые дозоры. Перед рассветом ко мне подошел Шестаков. Устало улыбнувшись, спросил:
— Воюем, доктор?
Мы прошли немного вдоль минированного участка. [78]
— Около четырех тысяч уже убухали, паря, — сказал начштаба. — Вот так-то, земляк... Теперь надо поставить охрану и «маяки» на проходах. Похоже, к утру наши опять отходить начнут.
Он взглянул на север, на темнеющий выступ леса. Верхушки деревьев четко выступали на фоне красноватого неба. Батальон предупредили, что в этом лесу находятся части прикрытия — несколько кавэскадронов и танки. Для них-то и были оставлены проходы в минном поле.
— Тесновато будет, когда начнут отходить, — проговорил Шестаков и предложил: — Хочешь, идем со мной? Надо предупредить, а не то — беда.
Мы направились к лесу, прямо по целине, ломая хрупкую снежную корку. Шагах в десяти — пятнадцати от опушки он придержал меня за рукав. Дозорный шепотом начал докладывать, что все в порядке. Шестаков остановил его, сделав знак рукой. Мы прислушались. С опушки донеслись негромкие голоса. Говорили по-немецки. Значит, там уже не было наших кавалеристов и танкистов? И значит, противник, оказавшийся перед нами, наблюдал за установкой минного поля? Чем больше мы прислушивались, тем меньше оставалось сомнений, что в лесу противник. Так мы и не увидели «линии» фронта с окопами и траншеями.
Стараясь ступать как можно тише, мы вернулись назад. Капитан Прудников, выслушав доклад Шестакова, приказал занять оборону за минным полем. Связные побежали в роты. Отправив их, комбат убавил фитиль керосиновой лампы, вызвал радиста и приказал связаться с командиром полка или майором Шперовым. Радист, раскрыв чемоданчик, забубнил в трубку:
— «Кама»! Я «Волга»!
Кухня все еще не приехала. Видно, даже Стехову не удалось ее протолкнуть.
Мы с Шаровым заглянули в медпункт. Там было тепло и уютно. Девушки хитровато поглядывали на стол. На нем лежал какой-то сверток. Павлюченкова открыла тайну: Морозов нашел в сенях большой кусок вареного мяса. Видно, хозяева в спешке забыли его. Вкусный запах искушал голодных людей. А хозяйская кошка с горящими глазами, выгибая спину, настойчиво мяукала. [79]
— Положите обратно, — проглатывая слюну, сказал военком.
Шура отрезала маленький кусочек и бросила кошке, затем аккуратно завернула находку в полотенце и вынесла в сени.
Вернулись к Прудникову. Дальнейшее произошло стремительно. Радист, волнуясь, протянул трубку комбату:
— Командир полка!
Прудников, пользуясь упрощенным кодом, доложил, что в лесу обнаружен противник.
На этот раз рация работала хорошо, даже нам был слышен голос майора:
— Следовать в Ямугу! На проходах оставить охрану и «маяки», пока не проследуют последние части!
— Перед нами противник! — повторил комбат.
— Вас понял, — отозвался майор Иванов. — Оставьте «маяки» на проходах! Там еще должны быть и наши части! Все!
— Есть! — коротко ответил Прудников и выключил рацию.
Холодное солнце тускло осветило дома. Роты быстро погрузились на автомашины и двинулись к Ленинградскому шоссе. Осталась только наша полуторка: застыл мотор. К избе подошла хозяйка с ребятишками. Увидев раскрытую дверь, всплеснула руками и запричитала:
— Да что же это творится?! Замок своротили!
Морозов слабо оправдывался, прокручивая мотор:
— Холодно было, мамаша...
Девочка-подросток смущенно тянула мать в избу.
На выезде из села нам помахали шапками сержанты Саховалер и Черний. Их отделения оставались для охраны проходов в минном поле.
Возле леса перед Ленинградским шоссе я приоткрыл дверцу кабины и посмотрел назад. Там, где мы ночью слышали немецкую речь, никого не было видно: вражеские танки быстро приближались к Вельмогово вовсе не оттуда, а с запада, со стороны Козлова. Открыв с ходу огонь из орудий и пулеметов, они отсекли от нас отделения Саховалера и Чернего. Справа и слева взметнулись разрывы снарядов.
Лесной дорогой батальон достиг шоссе, запруженное нашими войсками. Над ними висела вражеская авиация. Со стороны Завидово и Терехово по дороге била немецкая [80] артиллерия. На юго-западе — за Клином и в районе Солнечногорска — воздух содрогался от взрывов. Темными, густыми облаками вздымался дым. На мотоциклах и лошадях сновали делегаты связи 30-й армии. Сюда же отходили из Козлова и Городища части 16-й армии, чтобы сомкнуться с 30-й...
— Немцы расширяют прорыв, — сказал раненный в руку танкист, которого я посадил в машину. — Переправились через канал.
Это походило на правду, хотя верить услышанному не хотелось. И, словно отвечая моим горьким мыслям, танкист продолжал:
— Если в Клину не зацепимся — каюк. Солнечногорск не в счет: это, считай, Москва! Обязательно зацепиться надо!
Между тем слева за лесом и в Заболотье и еще ближе к шоссе — в Селевино и Борево все сильнее разгорался бой. И над Борщево, в котором мы ночевали первую ночь на фронте, поднималось зарево.
Прудников приказал оставить машины. Под бомбежкой двигаться на них стало невозможно. Роты пошли по обочине, держась ближе к лесу. А примерно через полчаса на нас неожиданно обрушились немцы. Пули зацокали об асфальт, отщипывали у деревьев кору, срезали ветки. Морозный воздух наполнился автоматным треском и удушливым запахом пороха.
Судя по всему, противник был где-то очень близко, но мы его не видели. Пришлось залечь. Сжав в руке маузер, я посмотрел на лежавших по соседству людей. Лица у них были напряжены и взволнованны. Шестаков и Лазнюк, немного приподнявшись, старались понять, откуда ведется огонь.
Обстрел продолжался несколько минут. Казалось, треск окружал нас со всех сторон. И вдруг впереди я отчетливо увидел фигуру в белом халате. Немец! Он был близко, стоял в полный рост, прислонившись к дереву, и строчил из автомата. Потом показались еще фигуры в белом. Все они вели огонь с упора, положив стволы автоматов на лыжные палки. Наши пока не отвечали. Оглушив нас трескучей пальбой, гитлеровцы заскользили к шоссе. И тогда послышался резкий голос комбата:
— За Родину! По фашистам — огонь!
Стрельба получилась густой, а главное, внезапной и [81] ошеломила противника. Немецкие солдаты, бросив лыжи, поползли назад. Наши бойцы с криком «ура!» ринулись за ними. Лес был очищен от вражеских лыжников.
Вкладывая в колодку маузер, я обнаружил, что обойма пуста. И когда роты снова двинулись вдоль опушки, я поинтересовался, почему комбат долго не подавал команду открыть огонь, а пулеметная рота лейтенанта Грачева совсем не стреляла.