Я смутился.
— Шибко не испугался, а где-то внутри будто дрожало, особенно поначалу. В Завидове под самолетами и утром, когда видел немецкие танки, не замечал этого. А тут заметил.
— Понятно, — сказал Анатолий. — Увидел врага в лицо. Живого.
У Ямуги, в лесу, несколько наших танков расположились в засаде. За мостиком, вблизи могилы Мальцева, установили орудия. «Значит, все-таки зацепились. Готовятся к обороне», — мелькнуло в голове.
К Прудникову на мотоцикле подлетел Хосе Гросс — худой, черный. Не заглушая мотора, крикнул:
— В Покровку! Без остановок!
Мотоцикл, развернувшись, помчался, лихо лавируя между повозками и орудиями.
Путь в Покровку — через Клин. Войдя в город, мы заметили, что на улицах стало просторнее. Танки и артиллерия передвинулись на окраины, а из подвалов и с чердаков зданий угрожающе торчали стволы пулеметов. Во дворе госпиталя стихло, носилок возле крыльца не было. Начальнику удалось добыть порожняк, разгрузиться и подготовиться к приему новых партий раненых.
В Клину отыскали свои машины и выехали в Покровку. Там узнали, что спустя четверть часа после нашего ухода противник занял Ямугу. Ничего не было известно лишь об отделениях, оставшихся в Вельмогово возле минного поля. Знали только, что их отрезали от нас немецкие танки. [82]
По настроению людей я понял, что хотя они и беспокоятся за судьбу товарищей, но не сомневаются в них. Все оставшиеся в окружении были бойцы что надо: и Виктор Кувшинников, и Василий Лапинский, и сержант Олег Черний, и замполитрука из второго взвода Новиков — один из отважных разведчиков батальона... Такие ребята не пропадут.
...Близ Покровки красноармейцы принялись долбить асфальт, закладывать мины и фугасы. Работали под бомбежками, отбивая наскоки просочившихся автоматчиков противника. Быстро закончили установки минного поля и подготовили для взрыва участок шоссе в районе Починок.
Работа подходила к концу, когда мы получили приказ перейти в Мотовилово. Это уже к югу от Рогачево. В то же время завязывались бои за Солнечногорск. Комбат и начальник штаба вновь и вновь склонялись над картой. Карандашные пометки на ней подходили все ближе к нижнему обрезу, за которым начиналась Москва.
Снова марш-бросок на тридцать пять километров. Мы уже потеряли представление о нормальном темпе движения. Шли по проселкам, по лесу и прямо по снежной целине. В лесной деревне Мотовилово, на которую мы наконец набрели, войсковых частей не оказалось. Появилась возможность обогреться и домах. Неведомо какими путями сюда пробралась долгожданная походная кухня. Поели — и снова минировать.
Прибытие кухни вызвало энтузиазм. По этому поводу старшину Соколова даже подбросили на руках.
Но короткое торжество омрачилось. В избу вошел мальчишка, иззябший, в изодранном ватнике. Точно испуганный зверек, он прижался к двери, исподлобья оглядывая бойцов. Ему положили в котелок каши, дали хлеба. Он был доволен. Но недавно пережитый ужас все еще держался в его глазах. Спросили, откуда он идет. Куда идет — никто не спрашивал, было ясно: к Москве. Мальчик показал на север:
— С Калининской... Гады они!
— А родители?
— Я один пробирался. Их, немых-то, по всем деревням что тебе тараканов.
В избе стало слышно, как дышат бойцы. И словно громче и ближе стала греметь канонада. Я невольно перевел [83] взгляд на окно, край которого светился от близкого зарева. Гудзенко сказал:
— Уничтожать! Уничтожать тараканов! Мстить!
Бойцы принялись за минирование с еще большим ожесточением. Шоссе в районе деревень Давыдково и Покровки стало участком саперных работ. Закладывались большие фугасы, к которым подтягивался бикфордов шнур. Над ними на время, до взрыва, устанавливались елочки. Вскоре на асфальте выросла длинная цепочка елового «молодняка». Вражеская авиация то и дело налетала, пытаясь спасти дорогу от взрыва, но работа не прекращалась.
Такую же опасную работу выполняли другие подразделения бригады. От военкома мы узнали, что некоторые из них ушли под Тулу — там тоже закрывали дороги на Москву. А на одном из маршей, где-то между Мотовиловым и Яхромой, мы встретили однополчан. Капитан Молчановский и военком Петряков вели свой батальон на новый участок. Бойцы и ротные — Краснов, Озмитель, Горбачев, Придеин — держались по-боевому. Как и наши, они были уже обстреляны и теперь, обмениваясь рукопожатиями, желали друг другу успехов и скорой победы.
Шумная встреча произошла у медиков. Виктор Стрельников неожиданно заключил меня в объятия. Коллега обладал хорошей силой, я это сразу почувствовал. Мы повалились в снег. Подбежали девушки — тоненькая, затянутая ремнями Зина Чернышева, немного взбалмошная однофамилица нашего начальника штаба — Клава Шестакова. Они стали бросать в нас снежками. Сдержанная и строгая Александра Ценина снисходительно улыбалась. Несмотря на сложную обстановку, молодость брала свое.
Отряхивая с шинели снег, я увидел Асена Драганова. Он заметно возмужал. Мне стало неловко за нашу возню: Асен относился ко мне с чувством младшего брата.
— А Вера? — сразу спросил Асен. — Если она в Болгарии, то завидую. — И тут же поправился: — Завидую счастью сражаться на родине. Но я тоже сражаюсь за родину здесь. Только сделал я очень мало, мне надо вдвойне: за Россию и за Болгарию!
Асен произнес это просто, без рисовки. К сожалению, нам не удалось долго пробыть вместе. И я, кажется, немного разочаровал Асена: сказал, что Вера, по всей видимости, еще не в Болгарии. [84]
А к нашему участку работ все подвозили и подвозили взрывчатку и мины. Боевое охранение, выдвинутое на фланги и в тыл, зорко наблюдало за лесом и воздухом. Впрочем, это не спасало от частых воздушных налетов.
Спустя двое суток батальон, подготовив к взрыву несколько километров Ленинградского шоссе, получил приказ снова перейти в Мотовилово. Чтобы выиграть время, Прудников решил провести бойцов через лес, кратчайшим путем. Мне он приказал везти больных (они все-таки появились!) на санитарной машине другой дорогой. За нами пошли еще три машины с шанцевым инструментом. Колонну замыкала кухня.
Наш путь пролегал через Залесье, Тараканово и по скованной льдом Сестре. В зеркале шофера я видел прыгавшую на ухабах и сильно дымившую кухню. Возможно, дым и привлек внимание «мессершмитта». Когда мы выехали на большую поляну, он ринулся на нас с бреющего полета, прошивая снег пулеметными очередями.
В конце концов вражеский летчик выгнал нас из машины. Мы темными пятнами распластались в снегу. Больным с высокой температурой нельзя было выходить наружу, и мы сильно беспокоились за их судьбу. К счастью, пули не попали в машину. А немецкий летчик, видимо посчитав, что с нами покончено, повернул назад и скрылся за лесом. Морозов, забираясь в кабину, повторил привычную фразу:
— Горючего, видать, не хватило.
В Мотовилово бойцы давно ожидали кухню. Людей одолевал голод, К тому же хотелось отдохнуть. Но сон не шел: кругом гремела артиллерийская канонада, ухали взрывы бомб, в воздухе не утихало урчание самолетов. Может быть, потому и родилась горькая шутка:
— Не пришлось бы мотать из Мотовилово.
Но никто не знал, что шутка близка к истине.
Едва пулеметная рота лейтенанта Грачева выстроилась у кухни, как наблюдатели донесли:
— С севера приближается колонна немецких танков!
Меня это особенно удивило. Всего каких-нибудь двадцать минут назад по этой лесной дороге я проехал со своими машинами. Танки, очевидно, свернули на проселок с Рогачевского шоссе.
Вернувшийся из разведки лейтенант Бреусов подтвердил: [85]
— Девять танков. А что за ними — установить не удалось. Идут медленно. Видно, опасаются засад или мин.
Все вдруг вспомнили о бутылках с горючей смесью. До этого бойцы были недовольны ими. Болтаясь на поясах, они сковывали движение, мешали спать и закуривать. Бойцы проклинали также тяжелые и неуклюжие ампулометы. Но бутылки давно побились, и куда-то в обоз сдали ампулометы. Кроме гранат, никаких других средств борьбы с танками в батальоне не было. Вооружившись гранатами, Чихладзе, Лягушев, Худолеев и Дешин побежали к лесу. Прудников и Шестаков поставили перед командирами рот боевые задачи. Противник пока не показывался, лишь из лесу доносился однообразный, тягучий и неприятный гул моторов.
Рация опять не работала. Со стороны шоссе, от Колпино, влетел мотоцикл и подкатил к комбату. Мы узнали Эдуарда. Он передал приказ: при появлении противника в бой не вступать, а отходить на Мостки; устраивать лесные завалы, минировать просеки.
— Доложи: будет исполнено... Подходят танки! — прокричал комбат вслед удаляющемуся мотоциклисту. Мы подивились отважной работе наших связных мотоциклистов: Хосе Гросс, Эдуард Соломон, Саша Жмурко, Рауль Губайдуллин и чемпион страны по мотоспорту Юрий Король совершали на своих трескучих «конях» невероятные рейсы по разбитым шоссейным и лесным дорогам, под непрерывным обстрелом врага.
Небольшой населенный пункт Мостки находился рядом с Рогачевским шоссе. Через него шла дорога на Яхрому и на Москву. До столицы оставалось всего несколько населенных пунктов — Некрасовский, Озерецкая, Лобня. Перекрыть дорогу к Мосткам означало преградить путь к Москве!
Автомашин не оказалось. Да они не смогли бы провезти взрывчатку через лес. Бойцы торопливо вытряхивали из вещевых мешков белье и НЗ, а вместо них накладывали взрывчатые вещества. Взяли пилы, лопаты, топоры и поспешили к лесу. Морозов повел санитарную машину с больными в сторону Колпино. Я остался с батальоном.
Роты двигались по снежной целине тремя растянутыми цепочками. Бойцы волокли санки, нагруженные взрывчаткой, [86] не уместившейся в вещевые мешки. Пулеметчики Грачева образовали заслон. Цепочки приблизились уже к опушке, когда из лесу со стороны Мотовилово выползли танки. Остановились перед деревней. На фоне снега они казались огромными темными глыбами. Шестаков протянул мне бинокль:
— Погляди, земляк!
Расстояние, отделявшее нас от танков, было совсем небольшое. И невооруженным глазом можно было видеть, как откинулся люк передней машины и из него высунулась голова танкиста. Он смотрел в нашу сторону. Я прильнул к биноклю.
Мне показалось, что мы глядим друг другу в глаза.
— Шире шаг! — торопили бойцы впереди идущих.