— А что же мы поделать могли? Налетели партизаны и все забрали до ниточки!
На самом же деле медперсонал, выполняя распоряжение райисполкома, в течение одной ночи «спрятал» госпиталь. А теперь вот укрытое имущество пригодилось. Буквально в течение нескольких часов больница была приведена в полную готовность.
Лейтенанта Андрея Чупеева и его бойцов мы привезли в поселок утром 1 мая. Там не было почти ни одного человека, который бы не нуждался в какой-либо хирургической операции и другой медицинской помощи. После осмотра и перевязки Чупеев и начальник штаба Михаил [168] Шульгин отправились к Шестакову. Порывался ехать и комиссар, но я задержал: у него уже начиналась гангрена стопы, требовалась срочная операция.
Это был один из самых напряженных дней в моей хирургической практике. Больше мне никогда не довелось делать так много операций. Хорошо, что помог Миша Тарасов — военфельдшер чупеевского отряда. Он и сам во время операции держался мужественно и все время подбадривал бойцов. Такая моральная поддержка была очень нужна: у нас не хватало обезболивающих средств.
Несмотря на трудную обстановку в операционной, я не мог удержаться, чтобы не узнать, при каких обстоятельствах обморозились почти все люди отряда. И вот что выяснилось из разговоров с лейтенантом Оборотовым, Тарасовым и некоторыми бойцами.
Когда отряд собрался переходить линию фронта, началась оттепель. Командир принял решение всем идти в сапогах. Он не предвидел, что через два дня вновь ударят морозы. Сразу после перехода линии фронта отряд был обнаружен и, преследуемый вражескими лыжниками, стал уходить все глубже в лес. Наконец ему удалось оторваться от противника, но он далеко уклонился от намеченного маршрута. Путь преградили топкие болота. Вскоре кончилось продовольствие. Морозы усилились...
— Могли погибнуть, если бы случайно не встретились с отрядами Ромашина и Дуки, — рассказывал мне потом лейтенант Оборотов. — Они поделились с нами продуктами и медикаментами...
Михаил Оборотов сообщил мне фамилии двух бойцов, умерших в лесу от гангрены и дистрофии. Я чуть не вскрикнул от боли в сердце, когда узнал, что одним из них был Володя Утевский. Перед моим мысленным взором снова возник образ этого спокойного, тихого юноши с огромными умными глазами. Вспомнилась и его мать, Мария Утевская, врач-хирург и секретарь парткома института. Как она просила присматривать за Володей!
Второй погибший — боец Давлетшин. У борца-богатыря бурно развивалась гангрена, его знобило. Заботливый Игорь Экгольм пытался согреть товарища своим телом и на: рассвете обнаружил, что обнимает труп. У самого Игоря были обморожены обе ноги. Сильно пострадал и мой московский знакомый Глеб Щелкунов... [169]
Поздно вечером 1 мая я закончил последнюю операцию. Саша Зевелев, для которого у меня совсем не осталось новокаина, держался хорошо. У него даже хватило воли пошутить, когда его увозили из операционной.
— А помните, доктор, — сказал он, — как мы ночью лес прочесывали под Москвой? Я тогда лицо веткой оцарапал... По-моему, в тот раз вы волновались больше, чем теперь.
— Возможно, — ответил я рассеянно, поразившись силе духа этого человека.
Спустя двадцать лет, в 1962 году, на встрече однополчан ко мне подошел, прихрамывая, солидный человек и стиснул меня в своих объятиях. Это был тот самый Саша, а теперь доктор исторических наук, профессор Зевелев.
Несколько ночей подряд я с помощниками провел около оперированных бойцов. Но дежурили мы уже не в больнице, а на партизанском аэродроме, расположенном близ Дятьково. Обстановка вокруг советского района резко ухудшилась. Гитлеровцы стали вторгаться в партизанскую зону. Было решено эвакуировать самолетами всех раненых на Большую землю.
В небе творилось что-то невообразимое. Наша авиация бомбила Брянский железнодорожный узел, на который прибывали вражеские эшелоны со свежими войсками, а также наносила удары по гарнизонам, где концентрировались каратели.
Самолеты пролетали над партизанским аэродромом. Их то и дело атаковали ночные истребители противника. Здесь же кружили и сбрасывали на нас бомбы самолеты противника, а их атаковали наши истребители: партизанский район, в том числе и наш аэродром, систематически бомбила вражеская авиация. Ночное небо гудело от пулеметных очередей, земля содрогалась от взрывов.
И сквозь этот кромешный ад самоотверженно пробивались маленькие По-2 и садились на наш аэродром. А поскольку каждый из них мог забрать не более двух раненых, самолетов требовалось много.
В одну из ночей на аэродроме появился капитан Шестаков. Он возвращался из Дятьково с совещания командиров отрядов, созванного райкомом партии в связи с [170] начавшимся наступлением оккупантов на партизанскую зону.
— Быстрее управляйся, — сказал мне командир. — Ты в отряде нужен.
Он, конечно, знал, что прилет самолетов зависел не от меня. К счастью, все самолеты пробились, и я благополучно закончил эвакуацию оперированных бойцов.
Вернувшись в отряд, я сразу заметил, что народу там стало значительно меньше. Дороги подсохли, и Шестаков разослал бойцов для выполнения диверсий и на разведку. За Десну, в Жирятинский район, для подготовки новой базы ушел с группой начальник разведки Рыкин. Отправились на задание разведгруппы Шемякина и Кочуевского...
Группа в составе лейтенантов Чупеева и Оборотова, Николая Садовникова, Янки Писарева и Михаила Егорова пустила под откос вражеский воинский эшелон с танками и автомашинами. Это произошло близ станции Батагова, на железнодорожной линии Брянск — Москва. Возвращаясь в отряд, группа Чупеева близ станции Стеклянная Радица повредила около трех километров телефонной линии противника и уничтожила десять немецких солдат-связистов.
Лейтенант Егорычев с Мадеем и Семеновым взорвали железнодорожный мост и более двух километров полотна на Урицкой железной дороге. Наши бойцы успешно осуществили ряд налетов на полицейские гарнизоны: группа старшины Элердова — в деревне Коконово, лейтенанта Головина — в нескольких деревнях Рогнединского района, Рыкин со своими разведчиками — в Санниках и Недельке. В общей сложности было уничтожено около трехсот вражеских солдат и полицейских.
С хорошими результатами возвратился из Сещи лейтенант Григорий Софонов. Он окончательно оформил связи с подпольной разведывательной группой на вражеском аэродроме и помог ей связаться с нашей разведкой. По дороге в отряд Софонов «прихватил» переводчика Сещенского аэродрома, которого в одной из деревень задержала юная разведчица Зина Маркина. Пленного ефрейтора немедленно отправили самолетом на Большую землю...
«Славный» по распоряжению из Москвы перебирался в другой район. Но мы переходили, как говорится, не на [171] пустое место. Отправившийся туда первым Рыкин установил связь с местными партизанскими отрядами — Глебова, Понасенкова, Силыча и майора Рощина. Их базы находились в клетнянском лесу, недалеко от Рославля.
В конце мая 1942 года на новую базу, расположенную в деревне Упрусы Жирятинекого района, прибыла вторая группа нашего отряда. Ее возглавлял комиссар Василий Сергеевич Пегов. Капитан Шестаков с остатками отряда покинул Дятьковский район последним, когда в партизанской зоне уже развернулись тяжелые бои с карателями. Обстановка была напряженной. Если партизаны Золотухина все еще сдерживали натиск гитлеровцев, наступавших со стороны Людиново, то П. Г. Дробышев со своими бойцами вынужден был оставить населенные пункты Сельцо и Бытошь и отходить к Дятьково. Отряды Орлова, Орешина, Емлютина, Ромашина и Дуки, оборонявшиеся на Болве, вели бои с противником, который во много раз превосходил их по численности и вооружению. Не лучше было положение и на Десне. В районе тринадцатого километра с трудом отбивали атаки отряды Михалыча (Ефима Михайловича Воробьева) и Виноградова. Два наших отряда — Шемякина и Кочуевского, входившего в бригаду П. Л. Червинского «Смерть фашизму», — взаимодействовали с Михалычем. После тяжелого боя в районе Старое Лавшино, Умысличи, Годуновка они погрузились на бронепоезд и отошли сначала в Дятьково, а затем в Придеснянский лес.
Партизанский бронепоезд был, разумеется, примитивный: маленький паровозик, несколько теплушек, защищенных мешками с песком, и две платформы с легкими пушками. Тем не менее с его помощью наши бойцы отбили несколько крупных атак противника.
Итак, наша группа, возглавляемая Шестаковым, уходила последней. Тяжело нам было расставаться с жителями Ивота. В отряде насчитывалось более двадцати местных юношей и девушек, которые пришли к нам в самые первые дни. Теперь они покидали родной поселок, а их родственники оставались — и Таисия Садовникова, сестра Николая и Ильки, и мать молодой учительницы Лиды Кузовковой, и родители Ани Польгуевой и ее юного брата. Не уезжали из поселка семьи Шурупова, Башкирова, Холопова, Дворецкого, Баранова и многих других. [172] Трудно было предугадать, как сложится их дальнейшая судьба.
Расставание еще более омрачилось гибелью самого юного партизана — Коли Курлапова, тоже местного жителя.
Как ни торопились мы с уходом, все же Шестаков решил задержаться и похоронить разведчика, со всеми почестями.
На кладбище состоялся траурный митинг. Анатолий Петрович произнес короткую речь. Прогремел троекратный залп.
Я всматривался в горестные лица людей,; и горло сжимали спазмы. Многие здесь были мне хорошо знакомы. Я часто бывал в поселке, оказывая жителям медицинскую помощь. Люди, казалось, забыли о себе, о том, что через день-два в их поселок нагрянут гитлеровцы. Они думали и беспокоились о тех, кто уходит. Нет, не только о своих близких, а о нас, москвичах, о нашем отряде. Мы уходили и боялись встретиться с вопрошающим взглядом Матрены Дмитриевны Кузовковой. Ее дочь, разведчица Лида, была на задании. Связь с ней оборвалась, и о судьбе командир пока ничего не знал.
А вскоре стало известно, что с Лидой стряслась беда Ее и Аню Польгуеву гитлеровцы схватили в селе Мужиново. После зверских пыток разведчиц перевезли в Акуличи и передали в руки гестапо. Но и изощренные гестаповцы не смогли заставить патриоток выдать тайну. Истерзанных, их расстреляли на кладбище.
Правда, Матрена Дмитриевна так и не узнала о гибели дочери. Через несколько дней после нашего ухода из поселка каратели сожгли ее в собственном доме...
...Доехав до Стари, мы оставили бронепоезд и пошли к Десне пешком. Путь предстоял неблизкий. К тому, же надо было пересечь сильно охраняемую железную дорогу Брянск — Рославль, а после форсирования реки преодолеть большой участок открытой местности.
Ночь была темная, но местные проводники ориентировались хорошо, особенно пожилой лесничий Тихон Герасимович Мортиков. Он безошибочно вывел нас к железнодорожной линии. Разведчики уползли вперед, а мы затаились в мокрой траве, в ста с лишним метрах от насыпи. Слышалось только тихое гудение проводов телефонной линии. [173]
Но вот вернулись наконец разведчики. Я услышал, как Семенов шепотом доложил командиру:
— В четырехстах метрах слева стоит бронепоезд. Мы установили мину... на случай, если двинется в нашу сторону.
Мы знали, что здесь курсирует вражеский бронепоезд, причем настоящий. Но то, что именно теперь он окажется на нашем пути, никто не предвидел.
Пауза затянулась. Мне показалось, что командир колеблется. Но нет, он просто выжидал удобный момент. Внезапно по железнодорожному полотну хлестнул мощный сноп света. Затем луч прожектора метнулся к лесу, и тотчас же бронепоезд открыл мощный артиллерийский и пулеметный огонь. Все вокруг загудело, над насыпью взвились осветительные ракеты. Стало светло как днем. Бойцы лежали не шелохнувшись, и, видимо, многие решили, что нас обнаружили.
— Спокойно, — раздался сильный и твердый голос Шестакова. — Он, холера, наугад стреляет!
И словно в подтверждение слов командира, вражеский бронепоезд перенес огонь на другую сторону дороги. А еще через две-три минуты стрельба и пляска прожектора оборвались так же внезапно, как и начались. Нас снова захлестнула кромешная тьма, вокруг опять воцарилась гнетущая тишина.
— Вперед! — прошелестела по цепи команда.
Развернутый по фронту отряд словно одним прыжком перескочил через насыпь и стремительно пошел к реке. А примерно через час бойцы, подымая над головами вещевые мешки и оружие, по горло погрузились в холодную Десну.
Над землей уже поднималось солнце. Река и прибрежные заливные луга были окутаны густым туманом.
Мы шли, увязая в раскисшей земле, падали, вставали и снова продвигались вперед...
Еще через день, 11 мая 1942 года, мы добрались до лесного поселка Витлус. Группы начальника разведки, комиссара и лейтенанта Чупеева находились уже там. Теперь «Славный» был в сборе, если не считать нескольких диверсионных групп, которые Рыкин отправил на боевые задания.
На какое-то время мы остановились в поселке Новая Эстония, расположенном неподалеку от Козелкина Хутора. [174]
Здесь же находились штаб и санитарная часть отряда «За Родину», которым командовал И. А. Понасенков.