Заслышав стрельбу, командир нашего отряда Шестаков подал команду «В ружье!». Бойцов «Славного» торопить не пришлось.
Спустя полчаса мы подошли к Мамаевке. Там уже орудовали фашистские факельщики. Наши соседи из отряда «За Родину» пытались вернуть населенный пункт, но их атаки были пока безуспешными.
— Надо предупредить Глебова, чтобы он организовал засаду на главной просеке и перекрыл ее, — сказал Шестаков Понасенкову. — Скорее всего, противник именно по ней пришел сюда из Клетни. Надо полагать, что этим путем он будет и отходить назад. [184]
Едва гонцы, посланные Шестаковым в клетнянский отряд, скрылись в лесных зарослях, по противнику ударили наши орудия. После нескольких выстрелов, вызвавших замешательство среди оккупантов, мы поднялись в атаку. На этот раз они не выдержали удара двух хорошо вооруженных партизанских отрядов и стали поспешно покидать Мамаевку. Но факельщики все же успели поджечь несколько изб.
Пленный немецкий ефрейтор на допросе показал, что их карательный батальон, усиленный отрядом полиции, насчитывал около 500 человек. Он имел задачу дотла сжечь Мамаевку и уничтожить ее гарнизон.
Внезапное вторжение оккупантов в глубь лесного массива насторожило нас. Обычно они не отваживались малыми силами так далеко заходить в партизанский лес.
...Вечером я подошел к небольшому костру, чтобы доложить командиру о делах медицинской службы. У нас кончались медикаменты и перевязочные средства.
Возле костра кроме командира находились комиссар и начальник разведки. Шестаков лежал, подперев голову рукой, и молча смотрел на огонь. Его лицо было хмурым, казалось нездоровым. Выслушав мой доклад, Петрович вдруг вспылил. Быстро достал из планшета листок бумаги, подал мне его и недовольно сказал:
— Читай!
Это была радиограмма, полученная из Центра. Прочитав ее, я сразу понял, почему у командира такое плохое настроение. Пришел ответ на радиограмму, которую мы передали несколько дней тому назад. Шестаков тогда не хотел ее посылать. Настояли мы с комиссаром. В радиограмме говорилось о наших нуждах и деликатно напоминалось об обещании Центра вывести отряд на Большую землю по прошествии четырех месяцев. А с момента перехода нами линии фронта прошло уже значительно больше времени. В результате активных боевых действий отряд понес значительные потери, а за Десной оторвался от основной базы. Жаркие схватки с фашистами в Жирятинском районе окончательно истощили запасы продовольствия, оружия, боеприпасов и медикаментов. Личный состав нуждался в отдыхе...
И вот пришел ответ. Центр разъяснял, что положение на фронтах очень тяжелое. Присутствие «Славного» в тылу врага сейчас просто необходимо. Нам обещали доставить [185] самолетом оружие, боеприпасы, медикаменты и оказать другую помощь. Самолюбивый и мнительный по натуре Шестаков воспринял этот ответ, как выговор.
Я почувствовал себя виноватым и перед командиром, и перед бойцами. В самом деле, что могли подумать о нас в Центре, получив из отряда, который имел уже немалый список побед, «жалобную» депешу. «Славный» успешно осуществил десятки засад, разгромил не один вражеский гарнизон. Его бойцы вели активную разведывательную и диверсионно-боевую работу. Еще в начале мая группа Николая Садовникова подорвала близ станции Батагово крупный вражеский эшелон с танками и автомашинами. Сержант Кондратий Мадей, Михаил Семенов и Тихон Мортиков, действуя близ Тросны, пустили под откос эшелон с живой силой и воинским грузом.
Вскоре наши соседи попросили помочь им вывести из строя железнодорожную ветку Клетня — Жуковка, чтобы воспрепятствовать оккупантам вывозить по ней строевой лес в Германию. Эту задачу выполнили сержант Мадей и Александр Максимец из отряда «За Родину». Они почти одновременно взорвали два состава с лесоматериалом и сильно повредили железнодорожное полотно. А спустя немного времени Кондратий Мадей с четырьмя минерами отправился на выполнение нового опасного задания. Вернулись они через несколько дней, усталые, но радостные, и после их доклада командир отправил в Москву радиодонесение: «9 июля на дороге Брянск — Рославль подорван эшелон противника. Разбито 7 платформ с танками и автомашинами. Движение приостановлено на 12 часов...»
Редкую по дерзости диверсию на перегоне Почеп — Красный Рог совершила группа, состоявшая из трех мастеров спорта — Николая Шатова, Григория Ермолаева и Сергея Коржуева. Железная дорога здесь усиленно охранялась, и нашим бойцам никак не удавалось установить фугасы. Выход из положения нашел Коржуев. Он предложил привязать две небольшие, но мощные мины к концу палки и в момент прохождения поезда бросить под колеса паровоза.
— Ну что ж, попробуем сыграть в городки, — согласился Шатов.
Ермолаеву тоже понравилась выдумка товарища. Бойцам долго пришлось лежать у полотна железной дороги. [186]
Составы, не представляющие военной ценности, они пропускали. Наконец средь бела дня показался паровоз, который тащил длинную вереницу платформ с танками и другими военными грузами. Не ожидая опасности, машинист вел состав на большой скорости. Сергей Коржуев приподнялся и изо всей силы метнул палку с минами прямо под колеса локомотива.
В этот же период усиленное движение противника началось у на шоссейной дороге Рославль — Брянск. Туда немедленно направились не только наши диверсионные группы, но и несколько подразделений. И гитлеровцы сразу почувствовали наш приход. Только 11 июля 1942 года на минах, установленных старшим лейтенантом Григорием Головиным, лейтенантом Иваном Егорычевым и ефрейтором Эдуардом Бухманом подорвалось пять вражеских автомашин с военными грузами. На другой день в воздух взлетели шесть машин, одна из которых с орудием на прицепе. В последующие сутки на участке между Леденево и Брезготкой подорвалось восемь автомобилей с прицепами и живой силой. Все они направлялись к фронту.
На этой же дороге действовал и отряд «За Родину». Совместными усилиями нам удалось парализовать движение на шоссейной магистрали Рославль — Брянск.
Стояли тихие, теплые дни. Они были своеобразной платой природы за минувшую суровую зиму. Но в эту летнюю благодать не утихали взрывы и выстрелы.
Придя в Жирятинский район, «Славный», взаимодействуя с отрядом «За Родину», разгромил несколько мелких гарнизонов и нацелился на большой немецко-полицейский куст в Мужиново. К этой операции мы готовились особенно тщательно. Находившаяся в селе группировка карателей была многочисленной, хорошо вооруженной и немало досаждала партизанам. Приходилось учитывать и хорошую связь мужиновского куста с вражескими гарнизонами Клетни и Акулич, которые могли прийти на подкрепление.
Несмотря на многочисленность мужиновского куста (наша разведка не ошиблась), мы почему-то не встретили здесь ожидавшегося сопротивления. Бой, правда, был жарким, но продолжался он не более пятнадцати минут. [187]
Затем гитлеровцы вдруг прекратили огонь и попрятались. Отыскать их в таком большом селе было нелегко...
Меня, как врача, беспокоили свои заботы. Хотелось найти местный медпункт и хоть немного пополнить медицинскую сумку. И как только огонь противника стал ослабевать, мы с ординарцем — юным казахом Вахидовым направились к дому, который мне указал один из крестьян, но вместо медпункта мы попали в хоромы священника. И не пожалели, что ошиблись. В сарае духовного отца оказался целый склад с продовольствием. Пришлось часть его (правда, не насильно, а с согласия хозяина) конфисковать для нужд отряда. У нас даже раненые получали очень скудное питание.
— Ты не шибко разгуливай, — резковато, но с чувством заботы сказал Шестаков, когда я доложил ему о найденном продовольствии. — Могут из-за угла стукнуть. А в местном медпункте уже побывали Мельников и Маша. Там — хоть шаром покати. Фельдшер говорит, что немцы все под метелку забрали, даже гормональные препараты, срок действия которых давно истек.
Было уже светло, когда отряд покидал Мужиново. Справа от села, раскинувшегося по взгорью, лежало невспаханное поле, слева виднелся луг, густо поросший травой. Доносившиеся оттуда прелые запахи напоминали, что уже давно наступила пора сенокоса. Но выстрелы сразу оборвали мои лирические размышления и вернули к суровой военной действительности. Они послышались позади — в Мужиново ожили затаившиеся фашисты. А когда до леса осталось не более километра, стрельба открылась и из Алени. Это каратели из Акулического куста спешили на помощь мужиновскому гарнизону.
Мы ускорили продвижение. Устроившись на повозке на каком-то мешке, Вахидов безмятежно щурился на солнце и тихо напевал казахскую песню. Внезапно он дернулся и умолк. Кивнув на правую ногу, сказал:
— Наверно, немного попадал... Вот шайтан!
Я хотел разрезать голенище сапога, но он не позволил, сам осторожно снял сапог. При виде крови Вахидову стало дурно, пришлось дать ему понюхать нашатыря. Ординарцу повезло: пуля прошла навылет через икру, не задев кости. Я наклеил ему две маленькие заплатки, и он сразу схватил карабин, собираясь стрелять по Алени. Я остановил его: стрельба с такого расстояния бесполезна. [188]
Внезапно обстановка изменилась. Оказывается, предусмотрительный Шестаков заблаговременно выслал одно из подразделений для удара во фланг противнику. Увлеченные обстрелом обоза, гитлеровцы не заметили наших бойцов, подбиравшихся по лощине. И вот зарокотал наш станковый пулемет, в воздух взметнулось громогласное «ура!», и мы увидели, что ошеломленные оккупанты стали прыгать в кузова автомашин, чтобы поспешно покинуть деревню. Однако удрать безнаказанно им не удалось. Едва они подъехали к большаку, как попали под огонь отряда «За Родину». Обе немецко-полицейские группы потеряли сорок человек только убитыми.
В ту ночь, когда мы громили мужиновский гарнизон, группа Николая Шатова устроила на дороге Брянск — Гомель крушение вражеского эшелона с военной техникой, а «главный конструктор» партизанских мин — Михаил Коробицин со своими помощниками подорвал состав с лесоматериалами, направляемыми немцами к фронту для строительства укреплений. Снова отличился сержант Мадей. Он устроил крушение эшелона с танками и бронетранспортерами.
Радисты Толбузин и Поляков ежедневно передавали на Большую землю донесение о количестве и характере войск противника, направлявшихся в сторону Брянска. Эти донесения стали все чаще заканчиваться просьбой прислать боеприпасов. Активные действия с каждым днем истощали и без того скудные запасы тола и патронов, как отечественных, так и трофейных. Особенно много требовалось взрывчатки. Вскоре у центра появилась возможность выслать нам самолет.
Подготовка к приему груза проводилась в глубокой тайне. В назначенное время мы разместились возле пирамид из хвороста, облитых бензином, и стали ждать. Небо было звездным, спокойным. Но вот послышался гул и над нами, словно тень огромной летучей мыши, проскользнул «фоккер»: немецкий разведчик высматривал партизанские костры. А поскольку их не было, он больше не возвратился. В половине второго ночи снова послышался гул моторов. Но теперь он, нарастая, приближался с востока.
— Зажигайте костры! Живее! Чего спите?! — закричал начштаба старший лейтенант Медведченкр, хотя никто в эти минуты даже не собирался спать. [189]
Разом вспыхнули три костра, образовав треугольник. Но самолет словно пропал. Каждого из нас охватила тревога. А вдруг первый посланец Большой земли не заметил костров? Но самолет вскоре вернулся, шел он значительно ниже, то и дело включая посадочные фары. Потом от него начали отделяться белые парашюты. Самолет сделал несколько кругов, каждый раз сбрасывая по четыре контейнера. Наконец, он помигал аэронавигационными огнями и, погасив их, взял курс на восток. А мы стояли недвижно, прислушиваясь к удаляющемуся гулу моторов.
— Шестнадцать мест сбросил! — зычно объявил старший лейтенант Медведченко и стал рассылать бойцов на поиски упаковок.
Костры сразу же погасили. Оставили один, небольшой, к которому бойцы подтаскивали подобранные грузы. На одной из упаковок стояла моя фамилия, написанная мелом. Шестаков, улыбнувшись, сказал:
— Персональная! Должно быть, Ткачук тебе всю полковую аптеку запаковал.
Конечно, каждый из нас горел нетерпением заглянуть в контейнеры. Там оказались оружие, ящики с патронами, обмундирование, соль и сахар, шоколад и табак, коробки с подарками. Большая земля не поскупилась! О том, что к нам в течение ночи сбрасывался парашютный «десант», быстро узнали во всех отрядах. Партизаны ликовали. Появление советского самолета над нашим расположением среди оккупантов вызвало настоящий переполох.
В полдень у Шестакова собрались командиры и комиссары всех ближайших партизанских отрядов. Командир отряда «За Родину» младший политрук Иван Александрович Понасенков выделялся своей статью, выправкой. Комиссаром у него был коренастый, невысокого роста Николай Макарович Сухоруков, бывший председатель Морочевского сельсовета. Но слово «бывший» к нему менее всего подходило. И после оккупации района Макарыч, как его любовно величали партизаны и жители, оставался настоящим хозяином своих мест. Люди тли к нему за советом и за помощью, выполняли только его указания. Когда организовался отряд «За Родину», Сухоруков получил возможность оказывать своим избирателям и вооруженную помощь. [190]
Под стать спокойному, неунывающему, с улыбкой на широком лице Николаю Макаровичу оказался энергичный и жизнерадостный парторг Захар Андреевич Лозицкий. Приехавший с ним политрук роты Иван Афанасьевич Ильиных отличался степенностью. В нем сразу же угадывался педагог. Он и в самом деле до войны работал преподавателем одного из московских вузов.
В поселок Новая Эстония, где стоял «Славный», приехали и наши старые друзья из Жуковского отряда — посланцы Воробьева и Мальцева, а также из брянского городского отряда Горбачева.
Наш рослый дискобол мастер спорта Леонид Митропольский не раз уже ходил на связь с партизанскими отрядами, базировавшимися под Рославлём. Он приводил к Шестакову Данченкова и Рощина, их фельдшера Григория Самотесова, с которым мне пришлось поделиться остатками медикаментов, а также десантников Николая Майдана. На этот раз Леонид привел секретаря подпольного райкома партии и комиссара клетнянского отряда А. Ф. Семенова. Встреча с ним вызывала оживленный разговор о наших однополчанах: Алексей Филиппович встречался здесь с отрядами Медведева, Курыленкова и Шемякина...
Обмен информацией о противнике и обсуждение плана согласованных действий затянулись до полуночи. А когда собрались разъезжаться «по домам», в небе послышался гул самолета. Вскоре в избу вошли начальник штаба, старшина и незнакомый лейтенант, одетый в новую военную форму. Вскинул ладонь к пилотке:
— Товарищ майор! Лейтенант Новиков с группой в шестнадцать бойцов приземлился благополучно!
— Груз с самолетов принят в полном порядке! — торжественно добавил старший лейтенант Медведченко.
Майор Шестаков был доволен. Пригласил партизанских командиров:
— Пойдем посмотрим, чем нас Большая земля порадовала.
Не менее довольными разъезжались по своим отрядам и наши соседи: Шестаков поделился с ними боеприпасами, парашютами и московским табаком. Его радушие и щедрость расположили к нему всех партизан. [191]