Мы нигде не находили пристанища. Не находили его и в тех компаниях, которые образуют как бы отдельные кланы. Не нашли себе места и в так называемых застольях среди так называемых друзей. Они менялись у нaс на глазах, когда их передвигали на полку выше. Ну, скажем, из "невыездных" в "выездные".
"Мы с Симочкой глубоко советские люди", - сказал Шкловский, став на старости лет "выездным". Впрочем, купили его еще раньше.
К счастью, купить можно было не всех. Никогда нельзя было купить Ахматову, Олешу, Зощенко.
Недавно один маститый поэт, палач и мерзавец, подошел к Володе и с восточной ласковостью спросил: "Ну, как ваши глаза, Владимир Александрович?.." А затем все так же ласково поведал, что получил письмо от какого-тo читателя с "Квадратами"20 и припиской: "Лифшиц - честный человек, а вы из тех, кто умеет убивать".
Вспомним войну, на которую Володя ушел добровольцем, участвовал в боях, и все это будучи уже инвалидом (зрение!). И уже тогда о нем сказали: "Довольно евреям воспевать славy русского оружия!"
А в наши дни член Союза советских писателей, член партии Валентин Солоухин закричит Володе публично, что евреи не воевали, а прятались в кущах алма-атинских садов, что им нужно убираться в Израиль, а затем ночью позвонит по телефону и, изменив голос, будет грозить нам с Володей "черным сентябрем" и поливать черносотенной бранью.
Но главное не в этом. Главное в том, что Союз писателей вот уже третий год никак не реагирует на Володино заявление об этих антисемитских выходках.
Не стану утверждать, что мы сами не делали ошибок в выборе знакомств, да и во многом другом; иной раз по неопытности, иной раз по слабости характера. Водились с мерзавцами, шли на компромиссы с собственной совестью. Время этому способствовало.
Мы так и не сумели отвоевать себе под старость кусок земли и неба. Теперь нам это уже не под силу.
А вот сейчас началась тихая, но неуклонная травля за Клиффорда. Из "Литературного обозрения", прямо из верстки, цензурой снята статья о книге избранных стихов, которая должна была появиться в кoи-тo вeки! Есть и другие признаки разворачивающейся травли.
Истинных друзей у нас почти что не осталось.
Осталась неутолимая боль и все время растущий страх друг за друга. Мы стараемся держаться, хотя это все трудней.
Я хочу верить, что ты будешь помнить об отце, напишешь о нем и сделаешь это хорошо.
Помнишь?
И невдали от той реки
Я тоже начал понемногу
Жечь письма, рвать черновики,
Сбираться в дальнюю дорогу...21
Ирина".
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
[На освобождение врачей] 22
Дорогой профессор Вовси, за тебя я рад,
Потому что, значит, вовсе ты не виноват.
Зря сидел ты, зря томился в камере сырой,
Подорвать ты не стремился наш советский строй.
Дорогой профессор Коган, знаменитый врач,
Ты оправдан, ты растроган, но теперь не плачь.
Вы лечили днем и ночью, не смыкая глаз,
А лягавая зараза капала на вас.
Ты себе расстроил нервы, кандидат наук,
Из-за этой самой стервы, подлой Тимашук.
Слух давно прошел в народе - это все мура.
Пребывайте на свободе, наши доктора!
[На смерть Хрущева]23
Не бил барабан перед смутным полком,
Когда мы Хруща хоронили.
Его закопали почти что тайком,
Он спит в неприметной могиле.
А мог бы Никита Сергеич вполне
Покоиться в урне, в кремлевской стене.
Хотя он, конечно, кой-где подзагнул,
Простится грехов ему тыща:
Невинных Никита из ссылки вернул,
Трудягам построил жилища.
Народ ему много за это прощал
И даже гордился не втуне,
Когда он в ООНе буржуев стращал,
Туфлею лупил по трибуне.
Не знаю, по чьей это вышло вине,