Военный комиссар бригадный комиссар Клоков.
Начальник штаба ВВС Западного фронта полковник Худяков"{4}.
...А бои нарастали. В одной схватке с гитлеровцами в ночном небе над Смоленском погиб командир 160-го истребительного авиаполка Анатолий Аникеевич Костромин. Прекрасный воздушный боец, он научил своих летчиков умело использовать все достоинства "Чайки", и они успешно дрались над Минском, Могилевом и Смоленском с превосходящими силами противника. Ночное дежурство тоже легло на полк Костромина.
И вот в ночь на 4 июля командир полка уже вторично поднялся в воздух. Он атаковал гитлеровский бомбардировщик, но и сам попал под огонь стрелка. Этот бой был виден, потому что бомбардировщик был пойман лучами прожекторов. Командир полка не пытался выпрыгивать с парашютом - Анатолий Аникеекич, вероятно, был убит в кабине боевой машины.
Под Смоленском измотанным отходящим войскам Западного фронта совместно с войсками Резервного фронта удалось создать сплошную линию обороны достаточной протяженности и закрепиться. Начались изнурительные оборонительные бои. Многократные попытки немецкой армии с ходу прорвать оборону фронта не увенчались успехом. На Западном направлении впервые с начала войны немцы сами вынуждены были перейти к обороне, заняться пополнением и перегруппировкой сил.
В беспрерывных боях двухмесячного Смоленского сражения 160-й истребительный авиаполк остался без материальной части и был выведен из состава 43-й авиадивизии для переформирования. Полку предстояло получить новые самолеты ЛаГГ-3. После переформирования этот полк ужа не вернулся в дивизию, а был направлен под Ленинград.
Несколько лет назад, перечитывая мемуары Маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова, я невольно обратил внимание на одну незначительную на общем фоне повествования деталь. Речь вдет о том месте, в книге, где маршал рассказывает, при каких обстоятельствах он был послан Верховным Главнокомандующим в Ленинград и как протекал перелет. "Приказ Ставки о вашем назначении (это было сказано Г. К. Жукову И. В. Сталиным.- Г. З.) будет отдан, когда прибудете в Ленинград.
Я понял, что за этими словами скрывается опасение за успех нашего перелета..." И дальше, рассказывая о ходе перелета, маршал заметил, что на его завершающей стадии военно-транспортный самолет, на котором он летел, преследовали "мессершмитты". Полет, однако, завершился благополучно. А Жуков, немедленно приступив к организации надежной обороны города, как он замечает, не стал интересоваться тем, почему наши истребители прикрытия не отогнали "мессершмиттов".
Я сразу обратил на это внимание потому, что, посвятив свою жизнь истребительной авиации, прекрасно знаю, какую легкую и заманчивую цель представляет для истребителя военно-транспортный самолет типа Ли-2. Именно на таком самолете летел Жуков. Одной пулеметно-пушечной очереди "мессершмитта" было бы достаточно, чтобы прервать полет тихоходного Ли-2. Для этого стоило только подойти на дистанцию метров 400-500. А уж если этого не произошло, то только потому, что истребители сопровождения прекрасно выполнили свою задачу.
Вместе с тем реакция Георгия Константиновича Жукова вполне понятна: у человека, через иллюминатор наблюдающего воздушный бой, протекающий на дистанции километр-полтора от самолета, в котором он находится, должно сложиться впечатление, что ему угрожает непосредственная опасность. С подобной реакцией мне не раз приходилось сталкиваться даже при беседах с летчиками-бомбардировщиками, которых прикрывали истребители. Как правило, неопытные бомбардировщики считали, что, чем ближе к нему держится истребитель, тем он надежнее прикрыт. Они жаловались иногда на то, что истребители идут сзади и выше на 500-600 метров или на такой же дистанции находятся по обеим сторонам... Между тем истребитель, который в буквальном смысле идет крыло в крыло с бомбардировщиком, лишает себя маневра и не только не охраняет его, но и сам становится мишенью. Молодым летчикам мы всегда это объясняли, а в боевой обстановке за подобные ошибки строго наказывали. Ибо главная задача прикрытия - не допустить вражеские истребители на рабочую дистанцию, с которой может быть поражена цель. А 500- 700 метров как раз и составляют ту оптимальную дистанцию безопасности, которая дает истребителю прикрытия полную свободу маневра в воздушном бою и вместе с тем гарантирует безопасность охраняемого самолета.
Расстояния в воздухе обманчивы. В начале войны, когда у многих наших молодых летчиков-истребителей еще не было надлежащего опыта, они нередко делали непредумышленные ошибки, открывая стрельбу чуть ли не с дистанции трех километров. Это тоже объяснимо: в ясную погоду на таком расстоянии отчетливо виден не только самолет противника, но даже детали машины. А когда контуры ее в прицеле, как не открыть огонь! Но это совершенно бессмысленная трата боезапаса. Большинство сбитых в ходе войны самолетов было уничтожено с дистанции 150- 100-50 метров... Тут надо доверять навыку. А пока такой навык не выработался, обычные, земные, ощущения подводят. Я об этом столь подробно говорю не только потому, что мне представляется это любопытным с точки зрения сопоставления профессионального (авиационного) восприятия и непрофессионального. Дело в том, что спустя некоторое время после выхода мемуаров Г. К. Жукова рассказ об этом же эпизоде мне довелось услышать, так сказать, из первых уст. И тут я узнал, что обеспечить охрану этого перелета было приказано летчикам 160-го истребительного авиаполка.
...В один из дней после того, как 160-й полк, получив ЛаГГ-3, уже воевал под Ленинградом, летчикам его была поставлена задача обеспечить перелет военно-транспортного самолета. В полку находился командир звена старший лейтенант А. П. Силантьев, ныне Герой Советского Союза, маршал авиации. По тому, как ставилась задача, и по тому, что на сопровождение одного транспортного самолета выделялась целая эскадрилья (по тем временам, когда каждый самолет был на счету, - дело неслыханное!), летчики поняли, что это задача чрезвычайной важности. Закончив официальный инструктаж, начальник штаба полка добавил: "Если с самолетом что-нибудь случится - в полк можете не возвращаться..." Летчики молча переглянулись, и вскоре эскадрилья перелетела на аэродром, куда должен был приземлиться самолет, который истребителям и предстояло сопровождать до Ленинграда. Кто летит на этом самолете, летчики так и не узнали. Когда же самолет приземлился, а из него вышел Г. К. Жуков в сопровождении группы генералов, истребителям стало понятно, какой важности задание им поручено. Лететь в опасной зове предстояло около часа.
После взлета одно звено ЛаГГ-3 заняло боевой порядок выше охраняемого самолета и несколько впереди. Другое- выше и несколько оттянувшись назад, чтобы иметь лучший обзор. Третье звено ходило змейкой непосредственно у охраняемого самолета. Прикрытие его осложнялось неважной погодой: надо было не потерять транспорт в низких облаках и вместе с тем не прижиматься к нему по причинам, о которых упоминалось выше.
Вскоре, однако, небо расчистилось, видимость стала, как говорят летчики, "миллион на миллион". Вот тут-то и появилась четверка "мессершмиттов", которая с ходу попыталась атаковать самолет Жукова. Головное звено "лагов" перехватило противника и немедленно связало четверку "мессеров" боем. Транспортный самолет продолжал путь под охраной двух оставшихся звеньев. Через некоторое время появилась еще одна четверка "мессершмиттов", и тогда в бой вступило второе звено, старшего лейтенанта Силантьева.
Завязав бой, командир звена видел, что все четыре гитлеровские машины скованы его "лагами", а Ли-2 продолжает лететь под охраной третьего звена. Силантьеву удалось оттянуть противника в сторону, и дальше наблюдать за транспортным самолетом он уже не мог - бой принял ожесточенный характер. В этом бою Силантьев сбил "мессершмитт", а оставшиеся не стали искушать судьбу и ушли восвояси,
Силантьев вернулся на аэродром, не зная о том, как сложился завершающий этап перелета. Уже в полку он узнал, что Георгий Константинович Жуков благополучно прибыл в Ленинград, хотя перед самым приземлением еще одна группа "мессершмиттов" пыталась атаковать Ли-2. С ними расправилось третье звено. При отражении атаки был сбит еще один "мессершмитт"...
Вот такими деталями я могу сегодня уточнить несколько строк из воспоминаний нашего полководца и в какой-то мере передать специфику боевой работы летчика-истребителя.
На подступах к Москве
Истребительный полк майора А. П. Жукова погрузился на железнодорожные платформы за несколько дней до начала войны. Погрузка прошла быстро. Майор любил умную точность приказа и в каждом приказе умел находить ту основу, которую без промедления следовало превратить в дело. С получением приказа всякие разговоры и домыслы по поводу предстоящих перемен в жизни полка стали лишними и обнажилось само действие. Майор полк свой воспитал в уважении к делу, поэтому его солидное хозяйство - около семидесяти боевых машин, штаб, подсобные и обеспечивающие службы и подразделения - снялось с места с такой легкостью, будто давно было готово к переброске с далеких восточных территорий на запад. Между тем приказ пришел неожиданно, и путь предстоял через всю страну. День 22 июня застал эшелон с разобранными И-16 в пути.
Анатолий Павлович Жуков был не молод. Под сорок - возраст для многих летчиков-истребителей контрольный. К этом возрасте немало истребителей оставляют летную работу, но некоторые, перевалив рубеж сорокалетия, летают еще долго, словно для них возрастных пределов не существует, Такое бывает с прирожденными летчиками, для которых полет - уже не столько работа, требующая высоких профессиональных навыков, сколько душевное состояние, потребность самого летчика. Жуков принадлежал к этому высшему разряду истребителей. Человек немногословный, строгий, суховатый, он пользовался непререкаемым авторитетом у своих летчиков, которых сделал настоящими истребителями в суровых условиях Сибири. Несмотря на молодость - в полку в основном была молодежь, его летчики уверенно чувствовали себя в воздухе и были крайне непритязательны к бытовым условиям. Жуков никогда не выставлял напоказ свое личное отношение к подчиненным, но летчиков очень любил и жил в постоянном удовлетворении от сознания силы своего полка.
В начале июля полк достиг Борисоглебска и здесь, на железнодорожной станции в самом конце долгого маршрута, безнадежно застрял. Следовало приложить какое-то последнее усилие, чтобы вытащить платформы из проклятой пробки, но неизвестно было, куда это усилие направить. Впервые за много месяцев командир полка терял время из-за того, что попал в ситуацию, которая никак не зависела ни от него, ни от его людей.
Станция была забита составами. Встречное движение с запада поломало все графики. В этой стихии, захлестнувшей железную дорогу, были одинаково бессильны и начальник железнодорожного узла, и командиры движущихся к фронту воинских частей. С востока прибывали эшелоны с войсками, с запада - поезда с ранеными, эвакуированными, беженцами. Станция походила на бурлящий котел, в котором перемешались две людские волны. И те, кто двигался к западу, жадно впитывали многочисленные, разноречивые сведения о войне, которые несла людская волна, хлынувшая на восток.
Майор Жуков имел смутное представление о действительном положении дел на фронте, но чутьем воевавшего человека понимал, что при всей возможной сложности положения люди, вышедшие из-под огня, склонны к преувеличению значительно в большей мере, чем те, которые воюют. В этом проявлялась одна из психологических истин, известных тому, кто хоть раз побывал в сражении. Но в полку Жукова почти не было людей воевавших. Он верил в свой полк, чтобы опасаться серьезного влияния молвы на своих летчиков, верил, однако принимал все меры, чтобы вырваться из затора на станции раньше, чем его люди получат представление о войне, не дойдя до самой войны. Он старался ограничивать общение своих летчиков с теми, кто прибывал сюда с запада, понимая, что такое общение было вызвано случайной и временной ситуацией, в которой оказался его полк, а не делом, ради которого он так долго и без устали его готовил. Он знал, что не разговоры, а действие дает реальный опыт, даже если эта реальность оказывается во сто крат труднее, чем представлялось поначалу.
В те дни Жуков не думал об опасности налета вражеских бомбардировщиков. Он еще не знал, насколько близко или далеко война. Спустя неделю он уже мог оценить, как повезло полку - станция не была прикрыта с воздуха. А пока, полагая, что виной вынужденной задержки полка является элементарная нераспорядительность начальника станции, требовал навести порядок и в конце концов отправить его эшелон на запад.
Однако начальник станции и в самом деле ничем не мог помочь.
Тогда в штабном вагоне было проведено совещание, на котором не последнюю роль играл начпрод полка. Человек деловой, он пригласил на совещание пять или шесть рабочих, среди которых были машинисты, стрелочники и другие представители тех профессий, которые не составляют графиков движения поездов, но прекрасно знают, что надо делать, чтобы состав двигался. Через некоторое время рабочие растворились в людской массе, но какой-то скрытый механизм уже пришел и движение. Понять, как и что двигалось , было просто невозможно; понять, ничему двигалось то, а не это, тоже было невозможно; наконец, понять, по какой причине возникло движение, могло от силы человек пять, не больше. Но главное заключалось в том, что перед составом, который привез сюда разобранные истребители полка майора Жукова, внезапно открылся путь! Состав медленно тронулся...
С этого момента для командира полка восстановилась определенность каждого последующего действия.
Истребители были быстро собраны на территории Борисоглебской летной школы и облетаны. Находившийся там командующий ВВС П. Ф. Жигарев направил полк в Тулу, предварительно разделив его на две половины. И отныне каждой половине предстояло действовать самостоятельно.
Майор Жуков стал командовать тридцатью шестью экипажами, которые значились теперь как 32-й истребительный авиаполк. В Туле его полк пробыл недолго, дня два, и получил приказ перелетать на смоленский аэродром. На полевой площадке в Шайковке пилоты 32-го авиаполка сели на дозаправку. Там уже стояло несколько старых тихоходных бомбардировщиков ТБ-3. По случайному совпадению командиром бомбардировочного полка был тоже Жуков. Жуков-истребитель представился, Жуков-бомбардировщик невесело усмехнулся совпадению фамилий и спросил:
- Кой черт тебя сюда принес?
Командир 32-го полка посмотрел на своего однофамильца с недоумением.
- Если они сейчас налетят, от тебя ничего не останется - сказал бомбардировщик и как-то неопределенно повел рукой. Анатолий Павлович удивился: немцы налетят на Шайковку?
- Чего удивляешься? Вон они ходят!
Командир истребительного полка и сам уже заметил несколько бомбардировщиков, которые шли стороной на большой высоте. Но он и думать не мог, что это немцы. Что они вот так спокойно идут себе в чистом небе, и не где-нибудь у западных границ, а над самой глубинной, самой исконной и древней землей отечества. Конечно, он читал сводки в газетах, читал "смоленское направление", но чтобы так вот...
Жуков-бомбардировщик впервые внимательно посмотрел на командира истребительного полка и вдруг понял, что перед ним еще не осведомленный пилот. Значит, прибыл совершенно новый полк. Может быть, тот самый, которого его бомбардировщикам так не хватало в эти полмесяца. Командир бомбардировочного полка уже отвык видеть такое количество истребителей сразу.
Он уже привык к мысли, что их постоянно не хватает. Что их нет. И тогда неуверенно, но все же сказал, что фронт сейчас где-то к западу от Смоленска...
32-й полк заправился горючим. А. П. Жуков поблагодарил командира бомбардировщиков и направился к своей машине.
К Смоленску истребители шли четырьмя девятками на высоте полторы тысячи метров. В районе Ельни на встречном курсе пролетела большая группа самолетов, и Жуков понял - немцы. На глазок определил: не менее шестидесяти машин. Они прошли, не обратив на его полк никакого внимания.
Приземлившись на смоленском аэродроме, Жуков приказал двум звеньям быть в полной боевой готовности, остальные самолеты - рассредоточить по краям аэродрома, а сам пошел в штаб дивизии, которая, как он успел узнать, была истребительной и вела с этого аэродрома боевую работу.
Не успел командир полка вернуться из штаба, как волна вражеских бомбардировщиков накрыла аэродром. Бежать к самолетам было поздно. Жуков прыгнул в первую попавшуюся щель с тяжелым чувством: казалось, для полка все кончено. Земля вокруг ходила ходуном, и невозможно было надеяться, что после такого налета что-то еще может уцелеть.
Несколько раз он порывался выскочить из щели, но боец-связист, оказавшийся рядом, удерживал его , приговаривая:
- Все одно не поможете, товарищ командир. А вас сразу накроет. Он тут по нескольку раз в день бомбит. Ничего, обходится...
Командир полка скрепя сердце ждал.
Бомбежка кончилась внезапно. Жуков выскочил из щели и сразу понял, почему немцы прекратили бомбить. Одно дежурное звено все-таки успело взлететь. Оно ринулось к бомбардировщикам и не дало им прицельно ударить по самолетам. Но на трех летчиков сразу же навалилось двенадцать истребителей прикрытия. Звено приняло этот тяжелый бой.
Он происходил на глазах всех летчиков полка. Начав его в чрезвычайно невыгодных условиях, три истребителя сорвали налет бомбардировщиков. Когда немцы убрались ни с чем и звено пошло на посадку, Жуков был в душе благодарен этим трем пилотам - он знал, какое значение имеет победа в первом бою. Подтвердилось то, во что он сам давно и истово верил и чему всегда учил своих летчиков - если истребитель в совершенстве владеет машиной и грамотно дерется, сбить его в открытом бою очень трудно.
Так 12 июля сорок первого года в составе моей дивизии начал боевую работу 32-й истребительный полк - одни из самых боевых полков, на долю которого выпали тяжелейшие бои в небе над Смоленском, Ярцево, над Соловьевской переправой, над Ельней и Вязьмой...
В середине июля в район Смоленска из резерва Ставка прибыла 16-я армия, которой командовал генерал-лейтенант Михаил Федорович Лукин.
С Лукиным я сдружился еще в то время, когда, вернувшись из Китая, был назначен командовать авиацией Сибирского военного округа. В то время Лукин занимал пост начальника штаба округа. Как командир я многим был обязан Лукину. Наше сближение, которое впоследствии переросло в прочную дружбу, началось с пустяка, с курьеза. Правда, курьез весьма показательный для того времени.
В районе Красноярска на полевых аэродромах базировались бомбардировочные части округа. Я прилетел туда и после того, как все дела были закончены, решил немного поразмяться - попилотировать на "ишачке". Дело шло к вечеру. Погода стояла ясная, безветренная, с морозцем. И-16 кувыркался в чистом небе, воздух звенел от работы мощного мотора, а пилотаж, оказалось, наблюдали многие жители города, потому что истребители над Красноярском пилотировали не часто.