Мы улыбаемся. Это - ошибка. Комментировать науку строевого командира категорически не рекомендуется. Взводный на мгновение задумывается, словно решает сложнейшую воспитательную задачу, и внезапно взор его просветляется.
- На-пра-вo! Шагом - ар-ррш!
И снова, выкатив глаза, мы испытываем крепость солдатских сапог.
Я украдкой оглядываю товарищей: Прокоп Акуленко, Паша Путивко, Андрей Брагин, Миша Штыркин, Сережа Черных, Саша Семенов, Борис Смирнов, Миша Салаутин, Николай Петрухин - все старательно тянут ножку. Никто не пытается философствовать. Взводный доволен.
Набор тридцатого года в Сталинградской летной школе чрезвычайно пестрый по составу. Тут ребята из города, из деревни, из армии, с разными специальностями, с разным уровнем знаний. Но перед началом полетов на испытание нашей пригодности к летной работе все мы равны, никто ни перед кем не имеет никаких преимуществ, никто не гарантирован от отсева, отчисления.
Полеты на испытание начинаются поздней осенью. Летное поле уже припорошено первым снежком. Нашу группу предстоит проверить инструктору Климову.
Молодцеватый, с рыжей гусарской бородкой, сдержанный и немногословный, летчик-инструктор Климов в воздухе чрезвычайно зорок. Он умеет быстро почувствовать состояние курсанта. Ему достаточно совершить с вами два-три полета, и он уже хладнокровно готов доверить машину для управления в воздухе. Я ни разу не видел, чтобы Климов нервничал, хотя сам, например, поначалу чувствовал себя совсем не безмятежно. Теперь я понимаю, что наш инструктор был очень хорошим летчиком.
А тогда, в первом полете, мне некогда было следить за своими ощущениями. Пока самолет поднимал Климов, все казалось простым, ясным. Но стоило взять ручку управления самому, послушный У-2 моментально превратился у меня в тупого и дикого осла. То, задрав нос, он лезет в гору, то вдруг клюет вниз. Я вижу, как близка земля, которая сразу стала чужой и враждебной, и потому на всякий случай стараюсь держаться от нее подальше.
- Спокойнее! Отпусти ручку, - раздается голос Климова и тогда я вспоминаю, что в самолете не один. Машинально отдаю ручку от себя -самолет на секунду выравнивается. Но уже в следующий миг что-то начинает притягивать его к земле, и тогда я снова рву ручку на себя. Так он в летит у меня - то вверх, то вниз, словно вынюхивая что-то. Добиться от машины ровного полета невозможно, и, почувствовав это, я уже чисто механически выполняю все команды невозмутимого инструктора.
Мой первый полет затянулся и порядком утомил меня. Хотя воздух был морозный, а кабина открытая, холода я не чувствовал. Когда приземлились, казалось, будто совершил дальний перелет. Но Климов ошарашил: весь полет длился только шесть минут!..
Группа Климова одна из немногих первый этап проверки прошла без потерь.
Мы учимся по уплотненной программе. Большую часть времени на старших курсах занимают полеты, так что весь теоретический курс осваивается в основном в первый и частично во второй год обучения. Много времени проводим в классах, на тренажерах. Два дня в неделю - субботу и воскресенье - работаем на строительстве Сталинградского тракторного завода. Пожалуй, в городе нет организации или предприятия, которые бы в той или иной мере не участвовали в этом строительстве. И мы, курсанты авиашколы, - не исключение. Когда же первый трактор сходит с конвейера - в городе праздник. Законно гордимся со всеми трудящимися успехами пятилетки.
А казарму облетает еще одна новость: нам предстоит своими силами построить здание авиашколы, клуб, несколько служебных помещений - в общем, целый авиагородок. Для этого первым делом необходимо проложить узкоколейку от карьера.
И вот уже через несколько дней к месту будущего авиагородка "кукушка" подтащила первые вагоны со стройматериалами. Курсант нашей группы Миша Штыркин - бывший машинист. Он высунулся из паровозной будки и энергично командует:
- Поживей, ребятки, поживей!
Мы разгружаем вагоны. Энтузиазма нам не занимать...
Авиагородок рос быстрее, чем мы стали выпускниками. Как-то осенью тридцать второго года в школу прибыл Климент Ефремович Ворошилов и в сопровождении большой группы командиров внимательно осмотрел наше строительство. Состоялся митинг. К. Е. Ворошилов благодарил весь летный состав, руками которого была построена новая школа, рассказал нам о перспективах развития отечественной авиации. Потом присутствовал на полетах.
В то время мы уже много летали. Инструктор Климов, допустив нас к учебе после двух десятков пробных полетов, нами больше не занимался. Работать с группой стал инструктор Николай Домнин. Это уже он выпустил нас летать самостоятельно, и вскоре мы отрабатывали маршрутные полеты "по треугольнику". Хотя местность в радиусе трехсот километров все знали назубок, сдали даже специальный экзамен по ведению ориентировки с помощью карт, все это, как оказалось, еще не гарантировало спокойных маршрутов - в воздухе систему ориентиров приходилось познавать заново.
В самом деле, человек привык ходить по земле. Для летчика-истребителя возможность перемещения в пространстве многократно увеличивается, и к этому надо привыкнуть. Меняется положение тела в пространстве, способ перемещения, одни лишь ориентиры остаются прежними. А ориентиры эти - все та же плоскость, земля, и только точка наблюдения выносится за привычные пределы. Этого, однако, достаточно, чтобы земля поначалу изменилась до неузнаваемости, а тезис о том, что Волга впадает в Каспийское море, уже не казался бесспорной истиной.
Тревожное это время для наставников, незабываемое - для курсантов.
В роте у нас появились свои лидеры. С. Черных, П. Акуленко, П. Путивко, некоторые другие ребята летали так же уверенно, как старшекурсники. Впрочем, и вся наша группа шла ровно. Закончив полеты на У-2, мы принялись осваивать боевой самолет Р-1. Машина эта мне очень понравилась, и незаметно из середняков я стал выбиваться на "призовые" места.
А Р-1 машина была строгая. Своим поведением в воздухе она как бы отвергала все излишества, но при этом оставалась послушной летчику, У нас говорили: кто хорошо освоит Р-1, тот долго будет летать.
Запомнился мне с той поры один контрольный полет в зону. Лететь предстояло с командиром звена Ширяевым. Летчик этот нам нравился своей общительностью, веселым нравом. И вот, помню, занимаем с ним пилотажную зону, набираем там высоту тысяча восемьсот метров, и первые две фигуры - правый и левый штопор выполняю с помощью командира звена. Точнее, он выполняет, а я - дублирую. Машина откручивает четыре-пять витков - и снова набираем высоту.
Но вот слышу команду Ширяева ввести машину в штопор еще раз. Убавляю обороты, теряю скорость и сваливаю самолет в беспорядочное падение. Откручиваем витки. "Четыре, пять, шесть... Однако, кажется, пора и выводить машину, - прикидываю про себя. -Семь, восемь, девять... Почему же Ширяев тянет? Или так надо? Командиру видней!.. - решаю про себя. - Десять, одиннадцать..."
- Ты что же не выводишь? - кричит мне Ширяев. - Скоро начнем ковырять землю!
Об атом я и сам догадываюсь. Но вот почему решил, что выводить машину из штопора будет Ширяев, - на этот вопрос времени отвечать у меня уже не оставалось. На двенадцатом или тринадцатом витке вывожу Р-1 из штопора и делаю это, к слову сказать, очень своевременно...
На земле наш показательный штопор был расценен, как беспрецедентный вызов всем существующим нормам. Объяснять, однако, что мы понадеялись друг на друга, было бессмысленно - это мы поняли сразу. И уж не знаю, что сказал тогда Ширяеву командир отряда, но дидактическое наставление веселого нравом командира звена мне запомнилось надолго...
Наконец мы заканчиваем летную школу. Нас пьянит легкий ветерок уходящего лета. Бредем всей группой по вечерним улицам, и - странное ощущение - кажется, будто город стал тесноват для нас. Над степью, над Волгой густеет сумеречное небо. Теперь оно доступно мне. Может, поэтому и город кажется тесноватым?
Потихоньку, как бы между прочим, дотрагиваюсь до нарукавной эмблемы. Прикосновение мгновенное, но я успеваю ощутить шероховатость крыльев. "Курица"... Эмблема командира военно-воздушных сил.
- Боишься, что улетит? - внимательный Петя Ледяев подмечает мой жест и хохочет.
Я тоже начинаю смеяться: хочется откровенно пощупать и "курицу", и кубики на петлицах, хочется посмотреть на себя со стороны. Но мы удовлетворяемся тем, что нескрываемо счастливо смотрим друг на друга.
Я - истребитель!.. Мы все получили квалификацию летчиков-истребителей. Вся группа. Это - своеобразный рекорд школы;
Зачетные полеты стоили нам немало труда. Любая неточность, небрежность, нерасчетливость-и путь в истребительную авиацию заказан. Чтобы получить квалификацию истребителя, надо было летать едва ли не лучше самих инструкторов. Но все уже позади. Нам выдали командирскую форму, ремни, оружие. Зачитали приказ. Пятеро из нашей группы - Петр Ледяев, Яков Марков, Николай Петрухин, Вениамин Андреев и я - направляются на полугодичные курсы командиров звеньев. Путивко, Штыркин, Черных, Салаутин, Акуленко едут служить в строевые части. Я им завидую: они получат машины и сразу же начнут летать, а мне еще полгода учиться.
Грустно расставаться с друзьями. Кто знает, когда встретимся, где? Никто ничего не знает...
Мы кружим и кружим не городу. Завтра нам отбывать.
Лучший в бригаде
Полгода на курсах командиров звеньев прошли очень быстро. У меня появились новые друзья - летчики-истребители Николай Артемьев, Николай Руденко, Леонид Иванов, Костя Ковтун, Николай Мирошниченко. В петлицах у нас добавилось кубиков - теперь мы стали командирами звеньев. Всем, понятно, не терпится попасть в летные части, и на прощание Мирошниченко произносит тост, суть которого в том, "чтоб нам теперь побольше бы летать и поменьше бы сидеть в учебных классах". К этому пожеланию все мы присоединяемся с великой радостью.
Артемьев, Иванов, Ковтун, Руденко и я получаем назначение в киевскую бригаду, в 109-ю истребительную авиационную эскадрилью.
- Спасибо, удружил...
- Это не я удружил...
- Конечно, не ты. Ты-то здесь при чем? Он сам перелетел через изгородь...
Наш новый командир отряда Павел Рычагов кивает в сторону моего самолета. Вид у самолета оскорбительный для глаз летчика. Вроде бы самой малости не хватает, а вот, поди ж ты, смотреть на него просто невозможно...
И, глянув на машину, Рычагов распаляется с новой силой. Как не понять командира: происшествие грозит отряду потерей первого места в эскадрилье. Но я, честное слово, здесь ни при чем. Был бы винт где-то поблизости - сразу бы это доказал. Однако Павел Рычагов ничего не желает слушать. Когда дело касается репутации отряда, он неукротим. - Ты это Астахову объясняй! - наконец заключает он.
А комбриг Астахов уже приехал - о происшествии доложили.
Как объясняться с Астаховым?.. "Своеобразен наш комбриг - лучшим педагогическим воздействием считает сутки ареста. Мне, исходя из опыта, в сложившейся ситуации надо рассчитывать суток на десять, не меньше...
Во дворе ремонтных мастерских собрались ремонтники, летчики, командир эскадрильи. Тут же и сам комбриг. Начальник мастерских что-то объясняет Астахову, и лицо его меняет оттенки от малинового до серого. Гамма богатая. Я тоже собираюсь докладывать, хочу выразить мысль обстоятельно и по-деловому, но неожиданно для себя говорю коротко:
- Все произошло, товарищ комдив, потому, что в мастерских на самолет поставили гнилой винт. И больше мне сказать совершенно нечего.
- Вы видели, куда упал винт?
- Так точно, видел.