Передо мной стоял Пьер Кот. Давнее воспоминание шевельнулось во мне. Словно из бездонной глубины времен возникло раздосадованное лицо Павла Рычагова, хмурый взгляд комбрига Астахова, вспомнился маленький полуспортивный моноплан, на котором без труда уходил от нас министр авиации Франции, и собственная растерянность - растерянность командира звена, выделенного для почетного сопровождения высокого гостя...
То было в тридцать четвертом году, а сейчас - сорок четвертый. У меня возникло ощущение, что не десять лет - целая жизнь прошла с тех пор! Я, конечно, не стал напоминать Пьеру, что мы с ним в некотором роде уже знакомы, что я однажды имел честь сопровождать его... Но вдруг почувствовал, что судьбой мне дан шанс отыграться. Гости с восхищением рассматривали наши "яки", но никто из них, исключая ветеранов "Нормандии", еще не видел в полете "лавочкин". Между тем эта машина не только достойно представляла уровень современной по тому времени советской авиационной техники, но и - в сочетании с "яком" - достаточно наглядно могла бы продемонстрировать гостям преимущество наших истребителей над машинами аналогичного класса других воюющих стран.
Едва я сел в кабину, как почувствовал себя единственным на аэродроме советским летчиком-истребителем, который мог бы расширить программу импровизированного летного смотра. И потому по мере своих сил я эту программу без всякого предупреждения дополнил, отпилотировав на "лавочкине".
На моем истребителе стоял специальный мощный мотор (с непосредственным впрыскиванием горючего в каждый цилиндр), и потому я мог продемонстрировать ряд пилотажных фигур, которые были затруднительны или вовсе невозможны при пилотировании на "яке".
Мой "лавочкин" вёл себя превосходно. Закончив пилотаж, я покачал крыльями и в хорошем настроении отбыл в западном направлении.
Потом мне передали, что мое неожиданное выступление сверх программы с восторгом было встречено французами, в роли комментатора выступил Пуйяд. Но до этого отзыва я получил возможность побеседовать с командующим воздушной армией.
Едва, помню, приземлился, мне сообщают о вызове в штаб армии. Через некоторое время я уже докладывал командующему о прибытии. А Громов, прищурившись, посматривал на меня.
- Нам, пока ты над Тулой летал, телеграмма пришла. Тебя касается. Читай.
Я взял телеграмму.
Как ни быстро я летел из Тулы, телеграмма шла еще быстрее. Я понял, что французскую делегацию сопровождали люди, весьма далекие от летной работы. В общем, в телеграмме было сказано, чтобы в штабе армии разобрались со мной и приняли меры за недопустимое поведение в воздухе в присутствии иностранных гостей. Я положил телеграмму на стол, ожидая принятия соответствующих мер.
- Что ты там делал? - спросил командующий.
- Раза два прошелся над аэродромом на бреющем, товарищ командующий... На "спине"...
Михаил Михайлович Громов усмехнулся. Потом быстро поверх текста телеграммы, наискосок, наложил резолюцию.
- Читай! - сказал, пододвинув мне телеграмму. Я прочитал резолюцию. "Молодец! - стояло в верхнем углу бланка. - Поступил совершенно правильно. За успехи в овладении боевой техникой, за летное мастерство объявить тов. Захарову Г. Н. благодарность". И подпись.
Я в нерешительности держал телеграмму в руках. Командующий рассмеялся:
- Можешь идти!
К середине мая авиация противника заметно активизировалась. Чаще стали появляться группы бомбардировщиков в основном Ю-87, и, что в значительно большей мере нас насторожило, противник усиленно вел воздушную разведку. Ожидание крупного наступления советских войск держало немецкое командование в напряжении. Поэтому воздушная разведка в тот период приобрела исключительно важное значение для противника. Это прекрасно понимал командующий 1-й воздушной армией генерал-лейтенант авиации М. М. Громов, но еще большее значение борьбе с воздушными разведчиками противника придавал сменивший Громова летом сорок четвертого года генерал-полковник авиации Т. Т. Хрюкин. Ставя нашей дивизии задачи, новый командарм не раз приговаривал: "Голову сниму, если пропустите разведчика!"
В готовящейся наступательной операции, известной под кодовым наименованием "Багратион", войскам 3-го Белорусского фронта, развернутым в направлении Витебск, Орша, отводилась одна из главных ролей. И подготовка к операции, переброска войск - все это должно было оставаться для противника незамеченным. Поэтому борьба с воздушными разведчиками стала для нас боевой задачей номер один.
Воздушных боев до двадцатых чисел июня было немного. Но в конце мая два победных боя летчики 18-го гвардейского авиаполка все-таки провели.
...Четверка "яков" под командой капитана Василия Серегина по вызову с переднего края поднялась для отражения налета Ю-87. В указанном районе наши истребители обнаружили около 20 "юнкерсов" под прикрытием 10-12 ФВ-190. Серегин с ходу атаковал один Ю-87 в момент выхода бомбардировщика из пикирования. Бомбардировщик был сбит, но тут же паре Серегина пришлось вступить в бой с четырьмя "фокке-вульфами". Бой шел на виражах, наши действовали осмотрительно, и Серегину удалось длинной очередью сбить и один "фоккер". Израсходовав боеприпасы, наши летчики вернулись на аэродром. Потерь не было.
Другой бой провела восьмерка под командой капитана Владимира Запаскина. Летчики Запаскина дрались с 12 "мессершмиттами".
В разное время мне довелось летать на разных зарубежных машинах. В Испании я летал на "фиатах". В Китае - на японском И-96. Во время Великой Отечественной войны опробовал "Фокке-Вульф-190", бомбардировщик "Хейнкель-111". Бомбардировщик немцев в сорок третьем году вынужден был. приземлиться в расположении нашей дивизии. Такой самолет для летчиков-истребителей - ценное наглядное пособие: можно получше его изучить, увидеть уязвимые места, из кабины воздушного стрелка проверить зону обстрела. Словом, осмотрев самолет и убедившись, что он исправен, я решил проверить его моторы и немного порулить на полосе. "Хейнкель-111" оказался довольно простой машиной, и, находясь на полосе, я решил взлететь, сделать кружок, чтобы почувствовать этот самолет в воздухе. Но потом представил реакцию наших зенитчиков, которые вдруг увидели бы над головой Хе-111, и решил не рисковать.
Не приходилось мне летать только на "мессершмиттах". Уже в конце сорок четвертого года, когда фронт подошел к Восточной Пруссии, к нам однажды перелетели и сдались в плен три немецких летчика. Они прилетели на "мессершмиттах", и я смог поближе познакомиться с этой машиной. У меня сложилось впечатление, что в руках опытного летчика "мессер" был более опасен, чем "фоккер". Его преимуществом перед ФВ-190, который имел сильное вооружение и менее уязвимый мотор воздушного охлаждения, была высокая маневренность. Иван Заморин, который полетал на одном из этих "мессершмиттов", тоже пришел к выводу, что многие гитлеровские летчики просто не умели использовать все возможности этой машины. Так или иначе, но в сорок третьем году, когда немцы наладили массовый выпуск ФВ-190, мы чаще всего имели дело именно с этим истребителем. Но вот Владимир Запаскин со своими летчиками провел воздушный бой с большой группой "мессершмиттов". Наши сбили два самолета гитлеровцев, сами потерь не имели.
В начале июня в штабе дивизии раздался звонок, который сразу заставил отложить на время текущие дела. Звонили из штаба 18-го гвардейского авиационного полка.
- Что произошло? - спросил я, по голосу начальника штаба полка почувствовав что-то неладное.
- Только что, - ответил начальник штаба, - француз сбил Архипова.
- Это точна?
- Точно, товарищ генерал.
- Имя француза?
- Еще не знаем, товарищ генерал. Выясняем...
- Так может быть, ошибка? Может, не француз? Откуда известно, что сбил француз?
- Доложил ведомый Архипова, товарищ генерал.
- Как только уточните, немедленно доложить!.. Через несколько минут раздался звонок из полка "Нормандия". Ошибки не было. Я приказал командиру "Нормандии" прибыть для подробного доклада, и вскоре ситуация прояснилась полностью.
...Два "яка" 18-го гвардейского полка поднялись на перехват двух "фокке-вульфов", которые пересекли линию фронта и находились над нашей территорией. Это были или охотники; или разведчики. Скорее, второе: я уже упоминал о том, что немцы в тот период вели усиленную воздушную разведку.
Старший лейтенант Василий Архипов шел ведущим. Ветеран 18-го гвардейского полка, спокойный и опытный истребитель, еще весной сорок третьего года он был одним из тех, кто перехватывал "рамы" с аэродрома-засады. В ту пору от гитлеровских корректировщиков не было житья, и Архипов вместе со своим другом Соколовым менее чем за неделю сбил четыре "рамы"! Соколов погиб в летних боях сорок третьего года, а Архипов продолжал воевать в имел на своем счету уже около десяти сбитых. 8 июня он поднялся в воздух. Задача была привычная перехватить пару ФВ-190, которая вела разведку.
Немцы, однако, были начеку. Заметив устремившуюся к ним пару, они быстро развернулись и стали уходить на свою территорию. Архипов погнался за ними, но вскоре убедился, что преследование бесполезно. Тогда летчики развернулись над линией фронта и пошли в сторону своего аэродрома.
Примерно в то же время и с той же целью от "Нормандии" было поднято в воздух звено. Старший лейтенант Соваж с ведомым младшим лейтенантом Бейсадом и младший лейтенант Морис Шалль с ведомым младшим лейтенантом Микелем устремились в ту сторону, куда сначала ушли два ФВ-190, а затем два "яка" 18-го гвардейского полка.
Морис Шалль совершал второй или третий боевой вылет. Молодой летчик не скрывал своего нетерпения - он был на фронте, ему дали чудесный истребитель, а возможности помериться силами с фашистами все не представлялось. Ветераны "Нормандии", усмехаясь, обещали:
- Угомонись, Морис. На твою долю хватит...
И вот боевое задание - перехватить пару разведчиков.
Морис вышел в район, который указывала станция наведения. Напрягая зрение, летчик смотрел против солнца, наконец обнаружил приближающуюся пару, которая шла встречным курсом - с запада, и с ходу ринулся в лобовую атаку.
Попасть первой же очередью во встречный истребитель, да еще идущий со стороны солнца, очень сложно. Такое под силу даже не каждому хорошему летчику. Конечно, не исключена и случайность. Но в практике воздушного боя такое попадание - большая редкость.
Морис Шалль был хорошим летчиком - он попал... Ему бы после этого осмотреться,- обратить внимание на то, как ведет себя атакованный самолет. Архипов-то видел, что его атакует "нормандец"! Он передал об этом по радио ведомому, пытался покачиванием крыльев дать понять, что он - свой, но Морис Шалль вошел в азарт и тут же сделал второй заход...
Так по нелепому стечению обстоятельств погиб Василий Архипов.
Это был тяжелый день для всей дивизии и особенно для летчиков двух братских полков - 18-го гвардейского и "Нормандии".
Пьер Пуйяд никаких оправданий не искал. Доложив о происшествии, он негромко, но твердо сказал: "Мой генерал, как бы вы поступили в такой ситуации с советским летчиком?" Я ответил, что за подобные ошибки советского офицера судит трибунал и, как правило, дальнейший его удел - дисциплинарная часть. В условиях войны штрафной батальон - это чрезвычайная мера. Но тут я не мог не принять во внимание стечения обстоятельств и, конечно, не мог игнорировать тот факт, что ошибка совершена молодым летчиком, у которого нет боевого опыта. Однако слишком тяжела была потеря, и я сразу не мог объявить командиру "Нормандии" окончательное решение. "Только, - попросил Пьер Пуйяд, - не отправляйте пилота во Францию с этим позором"...
После некоторых размышлений мы решили оставить французского летчика в полку - дать ему возможность в боях искупить свою ошибку. Морис Шалль доказал, что он- один из лучших летчиков полка. Он сбил в боях десять вражеских самолетов. Ошибку свою искупил, но моральной вины с себя не снял. Эта первая и последняя его оплошность, стоившая жизни советскому летчику, очевидно, в конце концов, стоила жизни и самому Морису Шаллю. До самого последнего дня он выискивая наиболее горячие точки и как одержимый лез в гущу схватки. Он действительно был хорошим летчиком - среднего летчика при той постоянной одержимости, с какой он лез в пекло, сбили бы во втором-третьем бою. Но сбивал он. Его наградили орденом Отечественной войны II степени. Потом - орденом Отечественной войны I степени.
В боях над Восточной Пруссией Морис Шалль делал по четыре-пять боевых вылетов в день. Он жил как все и вместе с тем, внутренне, какой-то обособленной жизнью. Летчик уже давно заслужил уважение товарищей своей храбростью, хладнокровной решимостью. За достигнутые боевые успехи был награжден орденом Красного Знамени - одной из самых почитаемых и ценимых фронтовиками наград. И после каждого награждения Морис Шалль начинал воевать еще яростней. Он погиб незадолго до конца войны, когда мы уже редко несли потери. Никто не знает, как погиб летчик, - он не вернулся с боевого задания и числится пропавшим без вести. Его брат, Рене Шалль, сбил семь вражеских самолетов, зимой сорок пятого года был тяжело ранен и после излечения вернулся в освобожденную Францию. Судьба Мориса остается неизвестной до сих пор.
В июне сорок четвертого года 18-й гвардейский авиаполк находился близ селения Заольша. Полк, пожалуй, ближе, чем другие, был расположен к линии фронта. Неподалеку проходила железная дорога, и потому участок этот считался наиболее важным. Туда, в расположение 18-го гвардейского полка, мы и переместили передвижную станцию радиолокационного наблюдения РУС-2.