- И тут мне повезло, - припоминал Алексей. - "Мессершмитты" замыкающей пары заметили, что я у них на хвосте, и шарахнулись в сторону. Центральная пара в это время как раз начала расхождение. Я сверху и нырнул сквозь строй. Дальше все произошло в считанные секунды. Выскочил прямо под брюхо ведущего и всадил ему пушечную очередь в центроплан. Ну, а потом началось...
В общем, дело было сделано: ведущий сбит, строй рассыпался, бомбежка сорвалась.
Алексей Алелюхин был летчиком 9-го гвардейского истребительного авиаполка. За годы войны в 9-м гвардейском полку служили 26 Героев Советского Союза. Четверо летчиков стали дважды Героями - Алексей Васильевич Алелюхин, Амет-Хан Султан, Павел Яковлевич Головачев, Владимир Дмитриевич Лавриненков. Из самолетов, которые были сбиты этими четырьмя летчиками, по нормам военного времени можно было бы сформировать пять полноценных авиаполков.
9-й гвардейский воевал под Сталинградом, участвовал в воздушных боях над Донбассом в 1943 году, в наступательных операциях сорок четвертого года. В ноябре полк был переброшен на восточнопрусское направление, в 1-ю воздушную армию, и полгода воевал в составе вашей истребительной авиадивизии. После взятия Кенигсберга 9-й гвардейский перебросили на берлинское направление,
Впрочем, я опережаю события, но такова, видно, непредсказуемая нить поиска: отправляясь в Минск за материалами сорок первого года, я неожиданно встретил Алексея Алелюхина, и наши воспоминания перенесли нас в сорок четвертый год, в Восточную Пруссию...
Из бесконечной череды воздушных боев, проведенных нашими летчиками в дни рейда танкового корпуса тацинцев, в моей памяти остались лишь некоторые.
18 января. В 16.00 над нами патрулировала пятерка "лавочкиных". Время их патрулирования истекало, когда появилась группа "фокке-вульфов". Немцы использовали эти машины как штурмовики, и с осени сорок четвертого года они ходили довольно большими группами. "Фокке-вульфов" было пятнадцать. Бомбы, которые они несли под плоскостями, предназначались для нас. Пятерка "лавочкиных" вынуждена была уходить, я это видел по времени, а другого патруля в воздухе не было. И вдруг пара наших истребителей устремилась на "фоккеров" в атаку.
Бой был очень коротким: я увидел, как ведущий пары сбил одного, как шарахнулись в стороны все остальные и как из них, брошенные наугад, посыпались вниз бомбы - теперь немцы хотели только унести ноги... К общему удовлетворению танкистов, которые видели этот бой, ведущий пары сбил еще один "фокке-вульф", а его ведомый в это же время - третий самолет. Разогнав вражеские штурмовики, сбив три, пара взяла курс на свой аэродром, но прежде, чем летчики ушли, я связался с ними по радио и поблагодарил за отличную работу. Старшим группы оказался тот ведущий пары, который сбил два "фокке-вульфа", - Герой Советского Союза капитан Головачев, летчик 9-го гвардейского полка. Ведомым у него был лейтенант Черник.
Незадолго до начала наступления, в последних числах декабря 1944 года, капитан Головачев таранил вражеский самолет Ю-88. Это был дальний разведчик, представлявший усовершенствованный вариант Ю-88. Он был хорошо защищен, наиболее уязвимые узлы самолета были бронированы. Летали эти машины на больших высотах-до 12000 метров. За таким разведчиком и погнался капитан Головачев со своим ведомым Черником. Они настигли Ю-88 на высоте 9000 метров. Головачев сделал несколько заходов, израсходовал боезапас, но этот "юнкерс" был очень живуч и продолжал полет. Разведчик мог уйти, и тогда Головачев пошел на таран. Он рассчитал все с ювелирной точностью и рубанул винтом своего "Лавочкина" по хвосту Ю-88. Вражеский разведчик круто пошел к земле. А Головачев посадил свой истребитель без особых осложнений - у "лавочкина" после тарана был только погнут винт...
18 января, когда я наблюдал бой пяти "лавочкиных" с пятнадцатью "фокке-вульфами", это был уже второй в тот день бой Головачева. Первый он провел утром в составе шестерки, которую вел майор Амет-Хан Султан. В утреннем бою Головачев тоже сбил два ФВ-190. А еще три "фокке-вульфа" сбили майор Амет-Хан Султан, старший лейтенант Мальков и младший лейтенант Маклахов. Всего 18 января летчики 303-й дивизии сбили 37 самолетов противника, из которых 23 гвардейцы 9-го полка.
Между тем на земле рейд танкистов-тацинцев начался сильными боями, и вскоре корпус прорвал гумбинненский оборонительный рубеж.
Вот как пишет о боевых действиях тацинцев в те дни Эйхенбаум: "На рассвете 24 января танки вышли на открытую местность, к дороге от Инстербурга на Кенигсберг. В этом месте танкисты должны были сдерживать натиск немцев всего района: немцы были сжаты фронтами с трех сторон и устремлялись только к одной отдушине, находившейся в десяти километрах к западу от Инстербурга. Танкистам была поставлена задача отрезать им путь к отступлению.
В предместьях Инстербурга мы наткнулись на огромное скопление гитлеровцев, которые намеревались отходить к Кенигсбергу. Танки шли по нескольку машин в ряд, напролом, через живую массу вражеских солдат.
Вечером 25 января мы получили приказ свернуть на дорогу, идущую вдоль реки Прегель до самого Кенигсберга. Периодически над нами появлялись "фокке-вульфы", но "яки" их прогоняли.
Дважды за эти дни передовой отряд танков и штаб корпуса были окружены немцами, поскольку мы вырывались слишком далеко вперед от своих. Первый раз мы были освобождены только благодаря авиации, и я никогда не забуду, как мы обнимали друг друга".
То была, пожалуй, самая тревожная ночь за время наступления Тацинского танкового корпуса. Десятки тысяч вражеских солдат и офицеров, отступая под ударами наших армий, стремились отойти под защиту стен Кенигсберга раньше, чем они окажутся в замкнутом кольце окружения. Танкисты 2-го гвардейского Тацинского танкового корпуса двигались безостановочно. Части 5-й армии, идущие вслед корпусу, не успевали за танками. Коридор сзади нас сомкнулся.
Ночь мы простояли в каком-то хуторе. Несколько каменных домов с прочными стенами и глубокими подвалами были нам надежным укрытием. Танки заняли круговую оборону. Если бы не эта привычка немцев строиться на хуторах так же основательно, как в городах, неизвестно, как бы мы продержались в ту ночь: со всех сторон по хутору били немецкие пушки. Они стреляли в упор - между нами и немцами всего-то было метров четыреста - пятьсот, а в иных направлениях и того меньше. Танки время от времени отстреливались, но интенсивного огня не открывали. Никто не мог знать, что уготовано нам с рассветом, поэтому танкисты экономили боеприпасы. Я думаю, ночь спасла нас. При свете дня немцы, вероятно, пожгли бы все танки или большую их часть, а танков оставалось уже не так много.
Перед рассветом командир корпуса созвал совещание. Мы собрались в полуподвальном помещении какой-то усадьбы и каждый раз непроизвольно пригибались, когда над крышей или рядом с домом взрывались снаряды. Этот хуторской дом, в котором жил какой-то прусский помещик, по прочности не уступал доту.
Генерал Бурдейный ходил не пригибаясь и посмеивался: -Кланяетесь? Недаром говорят: артиллерия-бог войны! Ну, а что авиация? - внезапно спросил командир корпyca.
Вопрос адресовался мне и присутствующему здесь полковнику Пруткову.
Что авиация? Авиации, как известно, нужна погода. Если с рассветом будет погода, будет и авиация. А если будет туман?..
Что будет, если утром туман закроет землю, было ясно и так. Нам придется принимать бой в крайне невыгодных условиях. Держать оборону мы долго не сможем, потому что днем артиллерия бьет куда точнее. Значит, надо будет прорываться - иными словами, идти в лоб на вражеские орудия, которых тут было, кажется, больше чем предостаточно. Словно в довершение к этим малоприятным размышлениям над нами раздался сильный взрыв - снаряд крупного калибра угодил в верхнюю часть дома. Удовлетворительного решения мы так н не нашли. Оставалось надеяться на то, что погода нас не подведет. Или на то, что идущие за нами другие танковые и пехотные части успеют нас деблокировать. На последнее, правда, надежд было меньше; до рассвета оставалось слишком мало времени...
Погода подвела. Танкисты еще посматривали на нас, летчиков, с надеждой, но нам уже было все ясно. Нас наглухо закрыли плотные низкие облака. О прорыве тоже нечего было думать. Едва рассвело, немцы открыли бешеный огонь из зениток, пушек, пулеметов. Все стреляло вокруг, из-за укрытия голову нельзя было высунуть, и наши танки выходили из строя.
Я связался с КП воздушной армии. Доложил обстановку. Терять нам, как говорится, было нечего, поэтому с согласия всех присутствующих командиров я попросил нашего командарма прислать бомбардировщики.
- Хорошо, - ответил командующий. - Высылаю "петляковых". Руководи ими сам.
Бомбардировщикам был дан мой позывной.
Мы понимали, на что идем. "Петляковы" должны были бомбить вслепую, и возможность оказаться под своими же бомбами была более чем реальна.
Прошло минут тридцать. Все ждали самолеты с большой тревогой - вдруг по какой-нибудь причине вылет сорвется?..
Но все произошло так, как обещал командующий.
Бомбить пришло три или четыре девятки. Я связался с командиром. Договорились, что поочередно буду работать с ведущим каждой девятки. Бомбить они собирались с горизонтального полета.
Я быстро произвел необходимые расчеты и дал команду. Важно было, чтобы первая девятка отбомбилась точно.
Летчики не подвели. Это были ювелиры - ни одна бомба не упала на нас! И танкисты повеселели: после бомбардировки огонь со стороны противника заметно поубавился...
Игорь Эйхенбаум вспоминает последние январские бои.
"26 января двинулись прямо на Кенигсберг. Из 300 танков корпуса вечером 29 января в Викбольд, расположенный в семи километрах от Кенигсберга, дошли 10 танков. Еще 50 танков подошли к следующему утру. Остальные завязли. Танкисты заливали в пустые канистры захваченное вино и говорили, что теперь горючего хватит до Берлина.
30 января после полудня я видел, как генерал Бурдейный руководил атакой, однако наступление было приостановлено".
Дорогой ценой 2-й гвардейский Тацинский танковый корпус завоевал одну из самых блестящих своих побед. Он прошел всю Восточную Пруссию до самого Кенигсберга. И тот бой, о котором в конце упомянул Эйхенбаум, был отчаянной попыткой ворваться в город с ходу. Но на это уже не хватило сил. А противнику удалось стянуть в Кенигсберг остатки многих разбитых дивизий и полков с территории всей Восточной Пруссии, особенно с северной ее части. Этим был значительно усилен кенигсбергский гарнизон. Так что понадобилось еще два месяца подготовки, чтобы довершить разгром группировки гитлеровцев взятием Кенигсберга.
Вернувшись в штаб родной дивизии, среди разных документов я обнаружил телеграмму. Она сохранилась в архивах: "Для 303 иад. Генерал-майору авиации Захарову, подполковнику Голубову, полковнику Аристову.
Тацинцы-танкисты глубоко признательны за отличное прикрытие и поздравляют славных летчиков-смоленцев, блестяще обеспечивших действия корпуса, с боевыми успехами.
Командир 2 гвардейского Тацинского танкового корпуса генерал-лейтенант танковых войск Бурдейный, начальник политотдела корпуса полковник Чернышев, начальник штаба корпуса полковник Караван". В тот период пять раз отмечались успешные действия нашей дивизии в в приказах Верховного Главнокомандующего. Многих благодарностей командования были удостоены и летчики трех гвардейских истребительных полков-9, 18 и 139-го, 523-го разведывательного, полка "Нормандия-Неман". В течение января в воздушных боях наша дивизия сбила 134 самолета противника.
В те дни, когда танки генерала Бурдейного прорывались к Кенигсбергу, главной задачей 303-й истребительной авиадивизии было надежное прикрытие их с воздуха.
139-й гвардейский полк, как всегда, обеспечивал действия "петляковых" и "илов". Когда над нами волнами шли бомбардировщики и штурмовики, возле которых находились "яки", можно было не сомневаться, что в большинстве случаев это были истребители 139-го полка. Кроме этой своей главной работы летчики полка в тот период много летали и на разведку.
14 января - уже после того, как танковый корпус вошел в прорыв - Иван Жидков со своим ведомым Александром Стуловым возвращались с разведки. Южнее Пилькаллена разведчики увидели восемь "фокке-вульфов". Шли они без прикрытия, и Жидков с ходу ринулся на них в атаку. "Фокке-вульфы" заметались, строй их распался. Тогда Жидков пристроился к одному и с первой же очереди подбил. "Фоккер" попытался уйти, но Иван преследовал немца до Инстербурга и все-таки добил. "Фокке-вульф" упал в черте города, наша пара снова взяла курс на аэродром. Но пересечь линию фронта им не удалось: в районе Гумбиннена истребители заметили еще одну группу - уже 12 "фокке-вульфов" с бомбами, которых прикрывали четыре "мессершмитта". Жидков стал набирать высоту, чтобы атаковать и эту группу. Задача внезапно была облегчена: появились "яки" другого полка и завязали бой с "мессершмиттами". Далее все повторилось: Жидков атаковал "фокке-вульфов", разбил их строй, стал одного преследовать, догнал и сбил - опять-таки над Инстербургом.
После этого боя разведчики в третий раз взяли курс на свой аэродром и благополучно совершили посадку.
К концу дня, незадолго до наступления темноты, Жидков вылетел на разведку в район Инстербурга. Там скапливались теснимые со всех сторон войска противника. Находясь над городом, разведчик подвергся внезапной атаке сверху. С большой высоты на него пикировали четыре истребителя ФВ-190. Жидков сначала уходил со снижением, а когда немцы оказались с ним на одной высоте, резко бросил машину в сторону и вверх. "Фокке-вульф" - машина тяжелая. И к тому же при пикировании немцы набрали большую скорость. Так что повторить за Жидковым его маневр они не смогли и проскочили вниз. Иван за ними. Заметив преследование, задняя пара "фоккеров" ушла в сторону. Жидков открыл огонь по передней паре. Тогда и она распалась- один из двух ФВ-190 тоже поспешил уйти в сторону. С дальней дистанции Иван дал очередь по последней машине. А стрелял Иван мастерски: "фокке-вульф" взорвался в воздухе.
В этот день летчик-истребитель Жидков увеличил свой боевой счет до двенадцати самолетов.
Вскоре 139-й полк вылетел на боевое задание полным составом. Возвращались на исходе дня - сгущались ранние зимние сумерки. Едва приземлились, новое задание - срочно провести разведку одного из тех районов, западнее Инстербурга, где накапливались отходящие немецкие войска.
Погода была скверная, да и возвращаться разведчику пришлось бы в полной темноте. Такое задание мог выполнить только опытный летчик. Поэтому выбор пал на пару Жидкова. Ставя задачу, командир полка и начальник штаба не скрывали, что полет опасный. Это каждому было ясно. Когда самолет Жидкова уже бежал по полосе, а ведомый молодой летчик Стулов только выруливал на взлет, ему приказали остаться. Командование полка опасалось, что в темноте молодой истребитель может потерять ведущего, потерять ориентировку, да ведь в темноте и посадить самолет для новичка непросто. Стулов остался.
А Жидков полетел один и с задания не вернулся. Ходили слухи, что он сел на одном из соседних аэродромов. Мы начали искать его. Выяснили, что на одном из аэродромов действительно произвел посадку истребитель, полк которого базировался в другом месте. Появилась надежда. Но то был не Жидков. Иван Жидков не вернулся, а среди его боевых товарищей по сей день ходит версия, будто он потерялся при перелете с одного аэродрома на другой. В этой версии, ставшей уже легендой, словно до сих пор живет надежда...
Еще несколько памятных эпизодов из боевой хроники моей дивизии, несколько судеб моих боевых друзей.