Рычагов не сразу согласился с этой смелой идеей. Выслушав инженера, он показал пальцем на высокий дуб и задумчиво сказал:
- За подобную новацию мы оба с тобой будем висеть на этом дереве.
По 6ылo видно, что мысль о незащищенности летчика тоже не дает ему покоя. И через несколько дней он дал "добро" на доработку.
Получив разрешение, Леонид Кальченко со своим помощником - деловым и расторопным испанцем Кастро - принялись искать на заводах и в мастерских подходящую для этой цели сталь. На броню рассчитывать не приходилось, поэтому решили попробовать стальной лист. Кастро в течение дня нашел восемь листов толщиной 12 миллиметров и четыре листа толщиной 8 миллиметров. Взяли по одному листу на пробу и вырубили по выкройке спинки сиденья две первые бронеспинки. Та, которая была толще, весила 28 килограммов, следовательно, вполне заменяла по весу аккумулятор. Рычагов поручил Артемьеву, Агафонову в мне испытать эти спинки, и мы принялись стрелять в них с расстояния ста метров бронебойными пулями. Результаты были превосходными. На стали толщиной 12 миллиметров остались только вмятины. Восьмимиллиметровая спинка потрескалась, но и в ней не было сквозных пробоин.
Первую самодельную спинку, по приказу Рычагова, установили на самолете испанского летчика Эргидо, который в бою всегда находился в самой гуще свалки и больше всех привозил пробоин. Уже на следующий же день Эргидо вернулся из неравного боя и привез в бронеспинке только несколько пулевых отметин (в сражении под Гвадалахарой этот храбрый, любимый всеми летчик погиб).
6 ноября несколько летчиков нашей группы были приглашены на аэродром Алькала де Энарес на торжественный, вечер, посвященный девятнадцатой годовщине Октября. На вечере присутствовали члены республиканского правительства и видные деятели Компартии Испании, наши советники и военачальники, журналисты и летчики. В числе делегатов от летчиков первой группы в Алькалу попал и я.
Мы, летчики из группы Рычагова, поехали в Алькалу еще и для передачи боевого опыта. Мы знали, что туда прибыла ожидаемая нами вторая группа советских летчиков-добровольцев и что эта группа будет воевать вместе с нами в мадридском секторе на истребителях И-16. Известие о прибытии И-16 несколько сгладило тяжелые впечатления последних боев: теперь мы уже представляли солидную силу и у нас появились шансы стать хозяевами в мадридском небе. Ведь до сих пор мы только сдерживали авиацию противника, теперь же нам были по плечу и более сложные задачи. Понимая, что каждая крупица боевого опыта бесценна для наших товарищей, приехав в Алькаду, мы первым делом пошли знакомиться с ними. И тут я увидел... Сергея Черных!
От радости и неожиданности задаю нелепый вопрос:
- Какими судьбами?! Сергей расхохотался:
- Будто сам не знаешь! Нет, ты подумай, он нас спрашивает, как мы сюда попали!
- Это все Путивко виноват, - слышу из-за спины Черных знакомый голос.
Поворачиваюсь - и глазам своим не верю. Прокоп Акуленко! Вот это да! Ровно три года прошло, как мы расстались...
- А ты думал, ты один такой? - усмехается Прокоп.
- Так, может быть, и Паша Путивко здесь?
- Здесь, здесь, - бурчит Прокоп, - где ж ему еще быть. Ты лучше давай рассказывай...
Ребята теребят меня, но я все никак не могу прийти в себя от неожиданности; вот где судьба свела!
Подходят еще летчики, Паша Путивко появляется. Он ничуть не изменился все такой же спокойный, все та же застенчивая улыбка...
- Давай, - торопит Прокоп, - выкладывай все как на духу...
И я "выкладываю как на духу".
Много всего набралось за три недели боев, а ребята задают десятки вопросов; какие у фашистов машины? чем отличаются от наших? какие излюбленные приемы? как дерутся? какое вооружение? чего боятся? каков ритм боев? режим жизни? как разработана сигнализация? И - до бесконечности, до самых мелких деталей здешнего аэродромного быта. Я рассказываю и рассказываю и, кажется, готов говорить до утра.
Это вечером 6 ноября. А 7 ноября- первый совместный бой силами двух авиационных групп. Большой бой. И первые потери у И-16. За один вечер от всего разве предостережешь...
Школа войны...
Как-то позвонил Ивану Лакееву (ныне он генерал, Герой Советского Союза). Мне понадобилось что-то уточнить из биографии Паши Путивко. А Иван Лакеев был в той группе, и Алькале. Виделись, мы в ту пору раз в месяц, а то и реже. Хотя два соседних аэродрома, но между ними - километры военного времени. А сейчас вот куда как просто; набрал номер телефона - и готово. Только Паше уже не позвонишь. И Сергею. И многим другим.
- Иван, - спрашиваю Лакеева, - ты можешь вспомнить в деталях какой-нибудь бой над Мадридом, в котором участвовал Путивко?
Мы-то почти в каждом бою встречались. Только у нас не было времени выяснять, кто в каком самолете.
Ничуть не удивясь внезапности звонка и внезапности вопроса, Иван ответил так, будто заранее знал, что я позвоню и спрошу об этом. Странное дело: звонишь иногда раз в три года, но время словно не движется, когда речь касается прошлого.
- Если бы не Путивко, - говорит Иван, - у нас с тобой не было бы сейчас возможности перезваниваться. Могу рассказать...
История эта была точно такая же, как та, что произошла с Мирошниченко. Только выручил Лакеева летчик Путивко. Десятки таких эпизодов я вспоминаю в разные времена. Но для Ивана Лакеева эта история - единственная. Да оно и понятно: кто хоть раз ощутил себя на краю гибели - запомнит на всю жизнь...
А Паша Путивко, надо сказать, был прекрасный воздушный боец. Его отправили на родину после тяжелого ранения. Он пытался взлететь под бомбами - Алькалу часто и сильно бомбили, - но истребитель был перевернут взрывной волной. Ранение было серьезным. Некоторое время Паша лежал в мадридском госпитале и, как только немного окреп, был вывезен на родину. Он воевал меньше, чем многие из нас, но успел сбить много фашистов. За победы, одержанные в Испании, мужественный летчик был награжден орденом Ленина. Великую Отечественную войну Путивко встретил командиром полка. И так же, как в Испании, с молчаливым мужеством выходил он победителем в самые трудные дни начального периода Великой Отечественной войны. Командуя полком в сорок первом году, он воспитывал из молодых летчиков стойких и умелых бойцов, методично увеличивал свой собственный счет обитых гитлеровцев. И снова был тяжело ранен.
Последняя встреча с Павлом Путивко у меня произошла случайно.
Я тогда ехал из Восточной Сибири на совещание в Москву. В ту пору я командовал летной школой. Вместе со мной в Москву ехали несколько офицеров из этой же школы, Поезд тащился медленно, подолгу простаивал на крупных станциях. И вот в Новосибирске я вышел на перрон. Вокруг была обычная вокзальная сутолока, особенно свойственная вокзалам глубоких тыловых городов. И среди этой бестолковой суеты мне бросилась в глаза фигура солдата с вещмешком. Он стоял ко мне спиной в отрешенной, спокойной позе. Это спокойствие создавало контраст с общей обстановкой и привлекло мое внимание. Я прошел немного вперед, повернулся, посмотрел солдату в лицо и замер: передо мной был Паша Путивко!..
Мы обнялись. Паша, оказывается, только что выписался из госпиталя и пытался достать билет на какой-нибудь поезд, но это ему никак не удавалось. В ту пору он уже был полковником, только вот его шинель со знаками различий осталась где-то в прифронтовом госпитале, из которого его вместе с другими ранеными поспешно эвакуировали в глубокий тыл. За много недель, которые летчик провел по разным госпиталям, он довольствовался тем, что выдавали раненым госпитальные интенданты. А когда стал выписываться, то нужной ему шинели не нашлось. Задерживаться же из-за этого в тылу Паша не захотел. И так - в солдатской шинели - он оставил госпиталь, полагая, что доберется до фронта и рядовым. Все документы были при нем, только показывать их Павел не решался. Вот и размышлял, что же предпринять, чтобы ехать на запад.
Я потащил его в свое купе. Вопрос с проездом сразу же был решен.
А Паша Путивко, продолжавший командовать полком, через полгода после той нашей встречи погиб. Это произошло осенью сорок второго. Он взлетел на своем истребителе под бомбами, как взлетал не раз, и тут же, над собственным аэродромом, вступил в неравный бой. В этом последнем своем бою, как рассказывали мне товарищи, отважный летчик успел сбить еще одного фашиста...
Однако все это еще впереди, еще будет. А тогда, после неожиданной встречи с друзьями курсантских лет накануне девятнадцатой годовщины Октября, я вернулся в Сото. Снова началась боевая работа. Теперь над Мадридом у нас произошло "разделение обязанностей": маневренные "Чайки" связывали боем истребителей противника, а скоростные И-16 разделывались с бомбардировщиками. Это произошло само собой и стало обычной тактикой воздушного боя.
В один из ненастных дней, когда погода была нелетной и я уже собрался было съездить в Мадрид, Рычагов внезапно отменил поездку. Я получил необычное задание: отыскать в воздухе одиночный самолет И-15 и сбить его!
- Я думаю, что все это слухи про И-15, - сказал Рычагов, - но и слухи мы должны пресечь.
А слухи действительно ходили. Рассказывали, будто порой под вечер в ненастную погоду появляется одиночный "чато" - так испанцы прозвали И-15 - и кружит над позициями республиканцев. Прямо как призрак из старинной баллады. Ну кружил бы себе на здоровье - республиканцы любят "чатос", - да только беда в том, что, покружившись, он разворачивался и уходил почему-то в сторону мятежников. Последнее и заставило Рычагова отнестись к легенде более внимательно. Призрачный "чато" бросал тень на славное семейство наших истребителей. Было высказано предположение, что франкисты в целях разведка используют один из двух наших самолетов, попавших им в руки в самом начале нашего пребывания в Испании. Поэтому, как только пришло новое сообщение о появлении подозрительного И-15, Рычагов решил разобраться с этим окончательно.
В общем, вылетел я в указанный район с твердой установкой атаковать истребитель, несмотря на его республиканские знаки отличия. Рычагов сказал, что все наши истребители оповещены и, кроме меня, в том районе никого из своих быть не может.
Прихожу в указанный район и начинаю патрулировать. Никого не вижу, в воздухе я один. Стараюсь прятаться, прижимаюсь к облакам. Время идет, горючее вырабатывается. За призраками, думаю, трудно охотиться. Но необычное задание разожгло во мне любопытство. Я непременно хочу дождаться таинственный "чато", хотя, судя по всему "призрак" явно отменил свой визит.
Разворачиваюсь после очередного круга, вылезаю из-под тучи и... вдруг сбоку пулеметная очередь! Вот так штука: караулил, караулил, а выходит, проглядел... Очередь выпущена под ракурсом почти девяносто градусов. Поторопился "призрак": если бы он немного пропустил меня вперед, худо мне было бы. Использую этот промах "нечистого" и кладу машину в вираж. Смотрю и глазам своим не верю: атакует действительно наш, но не И-15, а И-16! Мистика какая-то... Может быть, республиканцы напутали и подозрительный самолет не И-15, а И-16? Но это уже совсем невероятный факт: появление у мятежников И-15 еще поддается объяснению, но откуда у них И-16?
Раздумывать, однако, некогда. Кроме меня, ни одного республиканского летчика здесь быть не может. И все же сомнения не оставляют... Может, уклониться от боя?
Неожиданно свалившийся на меня шальной "ишак" отвергает все мои сомнения он готовится к повторной атаке. Значит, хочешь не хочешь - надо принимать бой, хотя воевать с И-16 - это совсем не то, что атаковать однотипную машину. Если на нем опытный летчик, то положение у меня незавидное: у И-16 скорость-то больше. Пока крутимся на виражах - я спокоен. Еще пару витков - и зайду ему в хвост. Но если он вздумает уйти на вертикаль - мне уж некуда деться от его сильнейшей атаки. Знает ли фашист особенности нашего И-16?..
Пока же он не полез вверх, я тороплюсь использовать преимущество И-15 в маневре и стараюсь зайти ему в хвост. Мне это почти удается, но мой противник интуитивно угадывает опасность. Я так думаю, что угадывает, потому что он едва не прозевал свой последний шанс для спасительного маневра. Летчик на "ишаке", видимо, опытный: когда я уже готов нажать на гашетки, он делает единственно правильный в этой ситуации маневр и уходит из-под атаки. Теперь обороняться мне.
С большим трудом удается вторично увернуться из-под удара. На какую-то долю секунды сходимся очень и очень близко. Одновременно поворачиваем головы друг к другу, и тут я чуть не выскакиваю из самолета: меня атакует Прокоп Акуленко!.. Чтоб ты пропал! Машу ему кулаком, защитные очки - на лоб, конечно, всякие слова произношу, понятные даже на расстоянии.
Смотрю - узнал! Подошел, скорость уравнял, руками разводит: дескать, извини, пожалуйста, но я здесь не при чем...
Вдвоем покружились, пока горючего хватало, и разошлись по своим аэродромам; он в Алькалу, я - в Сото. Докладываю о результатах вылета и узнаю, что Прокоп получил точно такое же задание. Оповещение, о котором мне говорил Рычагов, пришло в Алькалу в тот момент, когда Прокоп был уже в воздухе. Для него-то ситуация была вполне ясной: все подтверждалось - одиночный И-15 болтается над самой передовой, да еще и заходит со стороны мятежников (я патрулировал и над их территорией),
У Прокопа в тот день, конечно, была большая радость по случаю того, что он промазал с первой атаки. Редкая радость для истребителя. Я тоже не имел огорчений по поводу неудачной очереди Прокопа. А злополучный "чато" по каким-то причинам так и но появился. Слышать о нем нам больше не приходилось. Возможно, его и вовсе не было.
Войны без потерь не бывает, и погибают на войне по-разному. Для воюющего человека эта горькая истина не является откровением. Но есть потери, которые никак не укладываются в сознании, сколько бы лет ни прошло.