грядущих по небу планет
вытащат небрежно
для опознания примет
скелет пятидесяти лет,
покрытый пылью снежной.
Склепают ребра кое-как
и пальцы мне согнут в кулак,
и на ноги поставят.
Расскажут, как на пустыре
я рылся в русском словаре,
перебирал алфавит.
Как тряс овсяным колоском
и жизнь анютиным глазком
разглядывал с поляны,
как ненавидел ложь и грязь,
как кровь на лед моя лилась
из незажившей раны.
Как выговаривал слова,
какие знают дерева
животные и птицы.
А человеческую речь
всегда старался приберечь
на лучшие страницы.
И пусть на свете не жилец,
я - челобитчик и истец
невылазного горя.
Я там, где боль, я там, где стон
в извечной тяжбе двух сторон,
в старинном этом споре.
Варлам Шаламов, попавший в лагеря атеистом, поверил в Бога, ибо ничего другого ему практически не оставалось... Об этом есть и его стихи, но сейчас я приведу другой, более развернутый, пример лагерной религиозной поэзии.
Братья Солодовниковы - купцы, на деньги которых, в основном, была построена Боткинская больница. Естественно, что были они люди православные, и когда А. Солодовников оказался в лагерях, то ему удалось восприятие того жуткого мира сквозь религиозную стойкость ниспосланному страданию. Стихотворение называется "Решетка".
Решетка ржавая, спасибо!
Спасибо, старая тюрьма:
такую волю дать могли бы
мне только посох, да сума.
Я не владею больше вещью,
все затемняя и глуша.
Но солнце, солнце, солнце блещет,
и тихо говорит душа.
Спасибо, свет коптилки слабый.
Спасибо, жесткая постель:
такую волю дать могла бы
мне только детства колыбель.
Запоры, крепкие спасибо.
Спасибо, лезвие штыка:
такую мудрость дать могли бы
мне б только долгие века.
Не напрягая больше слуха,
чтоб уцелеть в тревоге дня,