Джон стал заходить каждую свободную минуту. И вскоре был вознагражден. Лиз, сидевшая на руках у матери, улыбнулась, обнажив четыре маленьких зубика, и потянулась к отцу. Он подхватил ее, захлестнутый волной счастья, и мгновенно обмер — вдруг дочка испугается его порыва. Но она что-то проворковала и прижалась к нему.
— Что ж, поздравляю, — медленно, с какой-то странной усмешкой сказала Прис. — Она признала в тебе отца. Ты и ее приручил.
Ревность? Глупо. С того дня Прис не упускала случая уколоть мужа. Чаще всего дочерью. Джон понимал — ей нелегко. Он весь в работе. Мало времени проводит с ней. Устает. И решил не сердиться. Однажды, правда, попытался поговорить;
— Прис, девочка, что происходит? Может быть, я чем-то обидел тебя? Скажи мне. Ты знаешь, я иногда на ходу выпадаю в осадок. Плохо себя чувствую. Я понимал — не всегда есть оправдание моему поведению. Но, дорогая, я не хотел бы, что бы ты что-то затаила на сердце.
— Есть, сэр! — отшутилась жена.
— Да нет. Погоди. Я, правда, был скотиной по отношению к тебе. Но если ты сейчас живешь с этим, стоило ли выходить за меня? Замыкаться на мне? Я могу сказать только — ты дорога мне. Я не знаю, что было бы, если бы ты вдруг ушла от меня.
— Благодарю. По-моему, ты впервые говоришь мне такие слова. Раньше ты просто хорошо ко мне относился. Теперь — это из-за Лиз?
— Нет, родная. Я и вправду люблю тебя. Только я нескладный — не умею говорить про это.
— Жаль, — снова усмехнувшись, сказала Прис. Джон недоуменно посмотрел на нее. Но и сейчас не обиделся — не имел права. Слишком долго она ждала его.
Ну вот, пора идти. Заглянул Полковник.
— Мальчик, пора! Через пять минут начинаем.
— 0'кей, Полковник. Я готов. Идемте?
— Тебе дадут сюда сигнал на выход. Ну, ни пуха…
— Ко всем чертям!
Джон снова посмотрел на себя в зеркало. Ужасно. Лицо дергается. Да и руки дрожат. Сколько он бился, чтобы сегодня выступить. Как ни странно, больше всего палки в колеса ставил Полковник. Ему хотелось, чтобы питомец пел тихие добренькие рождественские песни. Наиболее верный, по мнению Полковника, путь к успеху. Но питомец случайно напал на песню. Удивительную. Невероятную. Никогда раньше ему не позволили бы петь подобное. Полковник, как норовистая лошадь, встал на дыбы.
— Только через мой труп ты будешь петь это! — орал наставник. — Ты хочешь загубить всю мою столь тщательно подготовленную операцию «возвращение». Минутный успех, а потом тобой займутся сам знаешь где… Нет, нет и нет!!!
Полковник не знал, что Джон уже дал согласие на исполнение. Не знал и того, что продюсеры сидят за тонкой перегородкой и слышат его, полковничьи, вопли. Когда запал иссяк и наставник ловил ртом воздух, питомец поднялся и тихо сказал:
— И все-таки я спою это. Что бы ни случилось потом.
И ушел.
Полковник решил уведомить фирму, но неожиданно фирмачи согласились с желанием его питомца. Согласие было подтверждено в присутствии обеих сторон. Полковник мрачно кивнул и посмотрел на своего мальчугана: глаза его были хитры ми и насмешливыми. В глазах Полковника появилось обещание расплаты.
Для Джона это была чуть ли не самая большая победа над своим демоном-хранителем. Надо будет почаще обнаруживать характер, но и не терять эту сверхпробивную машину — Полковника.
Над зеркалом загорелась красная надпись «На выход». Он резко поднялся и вдруг заметил следы на зеркале. Взял полотенце. Стер.
— Господи, благослови!
И на негнущихся ногах пошел к двери.
Секунда в дверях. Очень хотелось увидеть свою публику. Где там! Просто пят на лиц. Голос Полковника: «Кто из вас любит нашего нынешнего певца, садитесь ближе к сцене. Смелее, смелее, девушки», — вернул Джона к действительности.
Он вдруг спружинился и легким шагом, который пресса окрестила «тигриным», двинулся по проходу.
В центре зала находилась похожая на ринг сцена. Ребята сидели рядом. Он видел отчетливо только их лица. Вот Лам подмаргивает сразу обоими глазами. А вот Скотти хитро прищурился — не дрейфь, старик!
— Добрый вечер, — сказал Джон, и голос его задрожал. Тень пробежала по лицу Скотти, и Джон понял — старый друг вспомнил былые времена и его страхи.
Пересилив себя, Джон снял микрофон, и руки тоже тряслись. Пока он пел первую песню, в голове кричало — провал!..
Но публика встречала его громом аплодисментов, а когда он спел свою выстраданную песню, овации потрясли зал. Первая битва за возвращение выиграна.
Джон пел песню за песней, и глаза его то грустили и тосковали, то зажигались веселым огнем, волосы отливали вороненой сталью, лицо блестело от пота. Он был похож на греческого юного бога.
Концерт он закончил попурри из своих старых хитов. Зал приветствовал его стоя. А ребята вынесли его на руках, словно игрока футбольной команды.
После передышки Джон подошел к продюсеру своего шоу и прямо спросил:
— Я смогу петь снова?
— Не знаю, дорогой. Вдруг тебе захочется сняться еще в двух десятках сказок о красивой жизни?
— Нет-нет, — испугался Джон. — Только не это. Я хочу только петь.
— Тогда о'кей! Ты — подтверждение библейской легенды о блудном сыне. С возвращением, мальчик.
Джон вернулся в гардеробную. Там было пусто. Ребята ушли в бар. И с ними
Полковник. Он отключил телефон.
Так… свершилось. Возвращение? Сможет ли он… что? Стать Королем?
Это забота Полковника. Что же тогда? Только обрести себя.
Он глянул в зеркало. Оттуда смотрело молодое лицо со счастливыми глазами.
Лицо принадлежало ему. И не ему. Это был другой человек. С другой жизнью.
Он блаженно закрыл глаза. Казалось, что смутная тревога, преследовавшая с утра, отпустила. Но ни с того, ни с сего сердце снова неприятно заплясало в груди, и липкая дурнота подступила так внезапно, что, еще не успев открыть глаза, Джон понял — вот оно!
Полежал, переводя дыхание… Видел бы его сейчас Полковник. Наконец, может, и поверил бы в давние предчувствия своего питомца. Но дела их, благодаря Полковнику, были так прекрасно налажены, что необходимость в еженедельных, а иногда и ежедневных встречах давно отпала. Билеты на концерты распродавались месяца за два. Пластинки продолжали выходить миллионными тиражами, и пятьдесят процентов от всего автоматически шло Полковнику. Деньги текли и текли. Да, Полковник сдержал слово — сделал их обоих сказочно богатыми.
Бедный южный мальчуган, двадцать пять лет назад вполне серьезно считавший богатство счастьем… Роскошь давно уже встала неприступной стеной между ним и людьми. Всеми. Кроме разве что Лиз, его маленькой принцессы, игравшей сейчас в своей комнате.
Мысль о дочери заставила снова прислушаться к себе. Дурнота схлынула, но тревога осталась. Он решил спуститься вниз — позвонить доку Джорджу. Из кабине та нельзя — могут услышать. Тогда заламывания рук и родственные причитания неизбежны. А Джон давно не верил в искренность излияний своей родни. И не хотел лишних сцен.
Медленно встав, он вышел из спальни, тихо прикрыв дверь. Отдохнул, отирая пот, и почти ощупью начал свой путь вниз. Преодолев первый пролет, только порадовался, что вроде бы пронесло, как вдруг тугая пульсирующая боль появилась в затылке, перед глазами поплыли круги, и почти животный страх, что назад уже не добрести, пронзил его.
Но в доме была такая полная, такая сказочная тишина, что Джон не посмел бы нарушить ее криком о помощи. Да и что кричать? Еще два дня назад в годовщину маминой смерти, сидя у ее могилы, он ощутил те же симптомы. Правда, приступ длился недолго, как и восемь лет назад. Джон быстренько достал тогда патрон с таблетками, высыпал на ладонь сразу несколько штук и до сегодняшнего дня чувствовал себя вполне сносно.