— Но догадываешься? Она ведь пила. И много. А ей категорически нельзя. У нее хроническое обменное заболевание.
— Почему?
— От тяжкой работы, дружок. А вот почему она пила, ты знаешь? Молчание.
— Так знаешь или нет?
— Думаю — да. Из-за меня. Из-за того, что я стал знаменит. Стал не только ее. Всеобщий какой-то.
Врач мрачно посмотрел и кивнул.
— Да… Но не вини себя слишком. Так вот… Цирроз. Обычно в таких случаях начинается кровотечение. А у нее — нет.
— Наверное, это хорошо? — робко спросил Джон.
— Пока я не хочу тебя пугать. Отправляй ее к вашему лечащему врачу. К самолету маму несли на носилках. Она не плакала. Не смотрела на сына. У нее ни на что не было сил.
Потянулись дни ожидания. И он дождался. Голос отца без всяких вступлений сказал:
— Приезжай быстрее, маме хуже.
Прямо из аэропорта Джон помчался в госпиталь. Их врач встретил его страшными словами:
— Я не жду чуда. Ее положение крайне серьезно. Джон заткнул уши, мотая головой:
— Не верю. С ней ничего не может случиться. Ей только сорок шесть! О, Господи, нет!!!
— Подожди. Быть может все. Только твое присутствие способно сотворить чудо. Но надежды почти никакой.
В палату Джон вошел, улыбаясь из последних сил. Глубоко запавшие глаза оторвались от своего видения и медленно переместились в сторону вошедшего. Внезапно отечное лицо матери вздрогнуло. Она узнала. Заплакала.
— Мамочка! Ну что ты?! Я приехал. Ты была больна. Теперь поправляешься. Поправишься.
Она часто-часто закивала.
— И тогда ты и папа поедете со мной к месту моей службы, а потом все вместе поедем вокруг Европы.
Пока Джон говорил, лепетал, успокаивал, с лицом матери происходила видимая перемена. Отек спадал, не оставляя морщин, кожа разглаживалась. Появился румянец. Взгляд стал осмысленным. Она была просто красива сейчас.
Сын смотрел на нее и думал:
— Чудо! Чудо! С ней ничего не может произойти. Она поправится. Непременно. Когда она уснула, тихо дыша, Джон решил съездить домой. Но, едва он встал с кресла, мама открыла глаза:
— Сынок, не уезжай. Побудь со мной. Потом отдохнешь… — Запнулась, перевела дыхание.
Три дня и три ночи мать с сыном говорили без остановки. Вспоминали детство Джона, ее с отцом молодость. Смешные и грустные семейные истории. Не говорили только о музыке и о его будущем. Оба боялись.
К концу третьего дня мать вдруг, глядя на сына совсем прозрачными, небольными, глазами, сказала:
— Теперь поезжай домой. Тебе надо отдохнуть. Три ночи без сна. Она поцеловала его:
— Прощай, мой мальчик! До завтра. — Задержала голову сына в ладонях, всматриваясь долгим взглядом, погладила, как в детстве, по голове. — Иди. Позови папу.
Он вошел в дом. И вдруг спокойствие последних часов улетучилось. Он принял ванну. Постелил себе в кабинете. Перенес телефон поближе. Но перенапряжение не давало уснуть.
После взятой у бабушки таблетки снотворного Джон впал в странное состояние. Это не было сном. Ум его бодрствовал, тело же было словно опутано ватой. А внутри росла и ширилась боль.
Он почти не удивился, когда зазвонил телефон. В нем что-то кричало «Нет!», и это страшное «нет» вырвало его из ваты.
Тусклый голос отца произнес:
— Сын, мама только что умерла.
Комната сделала вираж перед глазами. Надо было что-то сказать отцу. Усилием воли задержав кружение, он уперся взглядом в часы. Четыре утра.
— Я еду, папа.
Дороги туда Джон не помнил. Его провели в палату. Мама лежала тихая и улыбающаяся. Лицо ее было юным.
Он упал рядом с кроватью. Страшный хрип рвался из его груди… А дальше — провал. Почти на сутки.
Он сидел дома в затемненной комнате. Глаза опухли от слез. Вдруг дверь тихо открылась, и он с трудом понял — Рэд. Откуда? Ведь он тоже в армии.
Голос Рэда: «Я узнал о смерти твоей мамы, а несколько часов назад умер мой отец», — дошел до Джона. Он встал и пошел навстречу другу. Они обнялись и, не стесняясь, заплакали.
День маминых похорон. Вдоль всей дороги от дома до кладбища в молчании стояли фэны. Он видел эту живую ограду, но сам еле двигался и ничего не воспринимал. Последние дни Джон провел на лекарствах и снотворном. Голова гудела и потрескивала от таблеток, но зато он видел сны, в которых мама жила. И в эти последние мгновения сны проходили перед глазами, не давая осознать случившееся. Отец и дядя держали Джона под руки.
— Мальчик мой, пора прощаться с мамой.
— Нет! — рванулся Джон. — Нет!! Нет!!
Забился в истерике около гроба. И вдруг затих. Бессмысленным взором посмотрел на гроб и, наконец, заплакал.
Он едва прикоснулся губами к ее, уже ставшему мраморным, лбу и Внезапно понял — ее никогда не будет.
Вечером, теряя сознание от усталости и боли, Джон закрыл глаза и тут же увидел маму. Она сидела на лужайке за их старым домом и перебирала цветы. Закончив, попросила: «Спой, сынок». И вдруг возникла мелодия маминого любимого госпела:
Во сне он не слышал голоса исполнявшего, но кто-то внутри сказал: «Это твоя мама. Она теперь будет песней».
Отец разбудил его уже ночью. На губах сына застыла детская улыбка, да и губы были по-детски пухлыми.
— Сынок, ложись в постель. Я раздену тебя.
Голова сына легла на отцовское плечо, и он прошептал:
— Папочка, ты не думай, мы поедем вместе, как хотела мама. Мы ведь с тобой теперь сироты.