Спустя три месяца после аварии в Авачинском заливе пришел приказ министра обороны: командира К-429 отдать под суд. Подобные приказы во времена Андропова были равносильны приговору. Снова началось следствие. Велось оно весьма целенаправленно: прежние следственные тома расшивались и сшивались заново, но уже без "неугодных" документов, которые вдруг "терялись". Допросы матросов и мичманов велись в таком тоне и с таким нажимом, что прокурор флота трижды был вынужден одергивать ретивого следователя.
Суд вынес приговор: десять лет исправительных работ в спецпоселении. При этом - уникальный казус в советском праве! - капитан 1-го ранга Суворов не был лишен ни своего офицерского звания, ни ордена с медалями. Так и поехал орденоносный зек в столыпинском вагоне через всю Россию: с берегов Тихого океана под Новгород, в Старую Руссу.
Николай Суворов: "Если бы я знал, что меня будут судить, я не стал бы покидать лодку..."
Спецпоезд тащился к месту назначения почти два месяца.
Тем временем Зина, жена, обивала пороги больших чиновных домов в Москве и Ленинграде: перебегала из приемной в приемную. Дошла до главного военного прокурора. Тот честно вник в суть морской трагедии, но с горечью признался, что это дело находится под контролем неподвластных ему государственных лиц.
"Я рассказал то, что они не могли знать"
Николай Михайлович умер в 1999 году. Под обращением в суд о посмертной реабилитации капитана 1-го ранга Суворова подписались двенадцать адмиралов... Вдова командира Зинаида Николаевна Суворова, несмотря на угрозы со стороны тех, кто отправил подводную лодку в гибельный поход, ведет борьбу за восстановление доброго имени своего мужа. Десятки его бывших сослуживцев написали в Санкт-Петербургский городской суд свои пояснительные записки, свои свидетельства: Суворов не виноват. Из Владивостока прислал обстоятельнейшее письма Герой Советского Союза капитан 1-го ранга в отставке Алексей Гусев, тот самый, что был старшим на борту К-429. К сожалению, его исповедь оказалась предсмертной. Через несколько месяцев после этого письма он престранным образом погиб на рыбалке в Амурском заливе. Вот что успел он сообщить:
"...Я впервые за 17 лет после катастрофы написал правду о правде. Пусть кому-то будет горько и не по душе, но у Правды нет названия (Московская или Новосибирская), и она неотвратима.
...Июнь 1983 года. Экипаж Н. Суворова готовится к убытию в очередной отпуск после длительного и сложного похода. Многим выданы отпускные билеты, проездные документы...
Я, в должности начальника штаба дивизии, находился в госпитале с воспалением легких и был отозван оттуда для исполнения своих прямых обязанностей, по причине убытия командира дивизии и штаба во Владивосток.
В этот же период командир соседней дивизии ПЛ контр-адмирал Гордеев готовился убыть в свой очередной отпуск, но у него оказалась задолженность по боевой подготовке. Он не выполнил обязательную для себя торпедную атаку по ПЛ в дуэльной ситуации. Для этого нужна была мнимая ПЛ противника. Штаб флотилии назначил и включил в план боевой подготовки АПЛ К-429.
На момент включения К-429 в план боевой подготовки лодка находилась под командованием кап. 2 ранга Белоцерковского, проходя доковый ремонт, а сам экипаж потерял линейность и выйти в море не мог. Командир дивизии принял решение передать ПЛ экипажу Н. Суворова и придержать им отпуск. Н. Суворов выразил свое несогласие с решением командира дивизии, так как ПЛ к выходу в море в данный момент была не готова, но тот ему коротко сказал: "Сделай дело и гуляй смело".
Следующий разговор на повышенных тонах состоялся между мной и командиром дивизии. Мне было сказано:
- Я ухожу во Владивосток, и если тебе удастся убедить командование флотилии отменить выход в море К-429, то это будет правильно, но лично мне это не удалось.
За двое суток до выхода в штабе флотилии в присутствии офицеров штаба объединения состоялось утверждение плана боевой подготовки. Я заявил о своем несогласии с выходом в море К-429 с экипажем Н.Суворова. Однако вечером того же дня узнал, что план подписан, т.е. утвержден начальником штаба флотилии, и К-429 в плане.
Я прибыл к начальнику штаба и попробовал его убедить отменить свое решение, но получил ответ: "Ты что же, Герой, струсил?" После этого я прибыл в штаб дивизии, написал официальный рапорт на имя начальника штаба флотилии, который закрыл в сейф в своем кабинете. Этот рапорт мог быть одним из оправдательных документов для меня и Н.Суворова на случай возможной беды.
После моего выхода из затонувшей ПЛ и трехсуточной оксигенобаротерапии в барокамере спасательного судна я был доставлен в дивизию. Первым делом я ворвался в свой кабинет и обнаружил свой взломанный сейф и отсутствие всякого содержимого в нем. Я понял, что пропала единственная надежда на возможность что-то объяснить - мой рапорт.
Итак, за сутки до выхода в море экипаж Вашего мужа (Н. Суворова. Н.Ч.) начал прием подводной лодки К-429 от экипажа кап. 2 ранга Белоцерковского. Передача ПЛ проводилась в полном соответствии с действующей на тот момент инструкцией о передаче лодки в так называемом "горячем" состоянии. Это означало, что передача производится с введенной на мощность ядерной установкой. Инструкция была утверждена главкомом ВМФ, а после катастрофы с ПЛ К-429 уничтожена на всех флотах СССР.
На тот день существовала другая инструкция по передаче АПЛ в течение семи суток. Думаю, она действует и сейчас. Так вот, при передаче АПЛ в "горячем" состоянии в течении одних суток Н.Суворов имел право взять на борт для выхода в море до 50% личного состава кап. 2 ранга Белоцерковского, что он и сделал.
Подводная лодка имела серьезную неисправность - негерметичность захлопок с двух бортов системы вентиляции четвертого отсека. Диаметр каждой захлопки 40 см. Об этой неисправности ни командиру, ни мне никто не доложил... Впоследствии именно через эти захлопки и был мгновенно затоплен 4-й отсек и погибли 14 подводников".
А тогда, перед выходом, матросы штатного экипажа К-429, передавая лодку экипажу резервному, "рекомендовали при погружении приоткрывать на мгновенье захлопки и быстро их закрывать, и в дальнейшем течи воды не будет. Вот почему при приготовлении ПЛ к бою и походу эти захлопки в 4-м отсеке не поставили на стопора и замки, хотя перевели систему вентиляции по замкнутому циклу. Они приоткрыли захлопки, а быстро закрыть не удалось... Аварийного сигнала из отсека не дали, так как надеялись захлопки закрыть. Закрыть не удалось - напор воды оказался сильнее давления гидравлики в магистрали.
После подъема лодки на поверхность, я и четверо со мной вошли в 4-й отсек для выноса погибших. Так вот, двое из них находились у захлопок, пальцы их рук были намертво сцеплены с манипуляторами, а сами захлопки открыты полностью...
...Если бы Суворов или я знали об этой серьезной неисправности, то ПЛ от пирса не отошла бы (даже под угрозой расстрела). ПЛ имела ещё ряд неисправностей, которые были обнаружены, но уже поздно (на дне).
Подводной лодке нужен был не выход в море, а всесторонняя проверка технических средств после дока и контрольный выход в море. Но этого нам сделать не дали. Вот почему мы с Н. Суворовым как могли сопротивлялись неверному (это мягко говоря) решению".
Таким образом, авария К-429 произошла не на командирском уровне, а на матросском. Одни матросы проинструктировали других, как надо действовать при погружении с учетом существовавших неисправностей. Уже по одному этому факту Суворова нельзя винить в аварийном погружении. Не только чужая душа, но и чужой корабль - потемки.
"Продолжаю рассказ. Подводная лодка следовала в район боевой подготовки К-021 с глубинами до 2000 метров. Перед районом БП мы должны были войти в бухту Саранная с глубиной 40 м и отдифферентовать ПЛ. В соответствии с действующей на тот момент инструкцией, мы с Николаем находились на мостике до выхода за пределы террвод (12 миль), а значит, до б. Саранная в нашем случае.
На траверзе б. Саранной слева по борту проходил торпедолов, с борта которого руководитель стрельбы предложил следовать мимо бухты сразу в район К-021. Н. Суворов отказался от рискованного предложения, как будто почувствовал недоброе (все же есть разница - 2000 м или 40). В центральном посту действиями л/с руководили старпом и командир БЧ-5.
Торпедолов и другая лодка с руководителем стрельбы перешли в район К-021, где должны были ждать нас, но не дождались...
К-429 взяла курс в точку дифферентовки. Командир дал команду: "Приготовиться к погружению". Получив доклад командира БЧ-5 капитана 2 ранга Лиховозова о готовности ПЛ к погружению, мы задраили верхний рубочный люк и спустились в центральный пост. Командир начал отдавать необходимые команды на погружение под перископ.
Сразу хочу сказать, что АПЛ проекта 670 (т.е. К-429) утопить трудно. Ее даже под перископ "загнать" не легко. Чтобы её утопить, надо постараться, и в 4-м отсеке постарались. Пусть простит меня Бог за резкие слова в отношении погибших.
Кроме того, кингстон глубиномера оказался закрытым. Глубиномер продолжал показывать глубину - ноль. Кингстон должен быть открыт в базе при приготовлении ПЛ к выходу в море.
И вот принят полностью балласт в цистерны, командир набирает ход для заглубления ПЛ (глубиномер показывает "ноль"). В перископ ничего не видно ночь, туман, а лодка фактически пошла на погружение. В четвертом отсеке выполнили "рекомендованный" прием с захлопками, и в отсек пошла вода...
Воду мы почувствовали, кога она полилась нам на головы сверху - через систему вентиляции. И в тот же момент лодка качнулась с боку на бок (мы поняли, что на дне). Мгновенно сработала аварийная защита реактора. Пропало освещение и все остальное.
Из первого отсека без разрешения дали воздух в ЦГБ, не зная о том, что клапаны вентиляции и кингстоны не успели закрыть. В результате часть воздуха ушла пузырем наверх бесполезно... Все произошло мгновенно, так как глубина места была небольшая - всего 40 метров.
Я и сегодня убежден, что даже суперчеловек в той ситуации вряд ли что-то смог сделать. Я, как старший на борту, сделал запись в вахтенном журнале о том, что командование кораблем принял на себя. В-первых, я это должен был сделать, а во-вторых, я надеялся разделить ответственность за случившееся на двоих.
Не буду врать - я знал, что в Корабельном уставе есть большая статья об обязанностях командира корабля, где он отвечает за все на свете, и нет обязанностей старшего на борту, но я надеялся на благородство тех, от кого будет зависеть наша с ним судьба.
А в тот момент, оценив ситуацию, пришли единодушно к выводу: всплыть с грунта (песок, ил, недостаток ВВД) не удастся. Осталось эту возможность исключить и подумать о людях.
Последовали один за другим взрывы аккумуляторных батарей в первом отсеке, а затем в третьем (центральный пост). Обстановка ухудшалась, и быстро. Надо было видеть глаза людей, которые смотрели на нас с Николаем в них были и надежда, и испуг от случившегося, и жажда во что бы то ни стало выжить.
Наутро, когда по нашим расчетам рассеялся туман, мы отправили на поверхность двух добровольцев с полными данными о точном месте лодки и её состоянии. Их подобрали надводные корабли и прибыли в наш район.
Мы с Николаем Михайловичем перебрали в памяти все случаи из мировой практики спасения подводников. Получалось так, что никогда не удавалось спасти весь экипаж из затонувшей подводной лодки. Мы решили пойти на самый надежный, но и предельно рисковый шаг - метод свободного всплытия через торпедные аппараты. Наверху думали, решали, а мы начали действовать. За каждого выходящего переживали, как за собственного сына.
Зинаида Васильевна, нам это удалось сделать (без всякого хвастовства, но мы знали - впервые в мире весь экипаж спасен). Думаю, что это было моментом истины в нашей с Николаем жизни".
"Выйти наверх и рассказать правду!"
В своем письме Гусев сообщает ещё об одном эпизоде, который подтверждает заявление, сделанное в начале этого очерка: Николай Суворов не только спас весь экипаж от провала на запредельную глубину в полигоне, но обитателей седьмого (кормового) отсека спас дважды. Спас толковым советом по телефону аварийной связи.
"...В седьмом отсеке (кормовом) собрался личный состав шестого и седьмого отсеков. Среди них был мичман Баев. До прихода на флот он работал водолазом на реке. Его мы и назначили старшим по выходу людей через шахту кормового люка.
Баев создал воздушную подушку (4кг/см), но когда начали открывать нижний люк шахты, то сломали кремальерную ручку. Люди оказались в стальной ловушке, и Баев это понял первым. Надо было что-то решать, так как все они были включены в аппараты и азотно-гелиевая смесь в аппаратах на исходе.
В этой ситуации Ваш муж предложил снять ручку с переборочной двери между шестым и седьмым отсеками и поставить её на место сломанной. Это грозило многими неприятностями, да и мы не были уверены, подойдет ли она. Все же такую команду Баеву дали. Ждали долго, но с надеждой. И вдруг крик Баева в трубку аварийного телефона: "Ура, подошла! Начинаем выход". И они вышли все, без потерь.
Зинаида Васильевна, Ваш муж вышел из лодки раньше меня по моему приказанию. Столь деликатный вопрос, который надо было решить, не покидал нас с момента катастрофы. Последним должен был выходить я, так как с момента принятия командования кораблем автоматически перешел из разряда начальника штаба дивизии в разряд командира ПЛ. Он тоже это понимал, но отчаянно сопротивлялся. Спор был длительным, но я сумел его убедить и в присутствии Б. Лиховозова и замполита В.Пузика отдал ему приказ: "Выйти наверх и рассказать правду!"
Перед выходом на поверхность я передал ему ключ от моего сейфа на берегу, в котором хранился мой рапорт о неготовности лодки и экипажа к выходу в море. Но ключ, как Вы поняли, не потребовался, сейф был взломан.
Все остальное, что происходило в лодке, пусть расскажут те, кто будет присутствовать на пересмотре этого дела в качестве свидетелей - участников той страшной катастрофы. Я рассказал то, что они не могли знать.