- А, значит, мы в районе Рима, - заключает Атоманюк под общий хохот центрального поста. Хорош мастер военного дела, который не знает места своего корабля...
Матрос Шурмистров, парикмахер из электриков, стриг меня в первом отсеке, прямо перед крышками торпедных аппаратов.
- Товарищ капитан-лейтенант, да у вас все виски седые!
Взял щепоть состриженных волос - точно, седые...
После обеда старпом заглянул ко мне.
- Дай что-нибудь почитать, Андреич. Серею, как штаны пожарного.
Кроме штатной библиотечки, я взял с собой чемодан самых любимых книг. Выбирая их, приходилось учитывать, что каждый томик вытесняет из лодочной атмосферы глоток воздуха. Стоит ли иная книжка этого глотка?
Свой платяной шкафчик я перегородил полками и туго набил книгами.
- У тебя тут вроде аккумуляторной батареи, - одобрительно хмыкает старпом, - подключайся и заряжай мозгу...
Широкоплечий, он роется в шкафчике, как медведь в улье.
К концу похода у нас в большом ходу Толстой, Чехов, Бунин и Солоухин. На подводной лодке читаешь медленно - спешить некуда - и потому открываешь для себя во сто крат больше, чем живоглотствуя дома.
На пределе душевных сил всех потянуло к реалистической живописной прозе. "Черные доски" и "Траву" Солоухина зачитали до того, что пришлось обернуть их в плотную штурманскую кальку, дабы не пачкать обложки других книг. Страницы промаслились и стали прозрачными - это от соляра, читали мотористы. Кое-где дыры от серной кислоты - это читали электрики в аккумуляторных ямах. Разбухшая обложка в кристалликах морской соли, сразу видно - побывала в лапах у трюмных.
Потом, после похода, в Москве, когда счастливый случай свел меня с автором "Владимирских проселков" и "Черных досок", я пожалел, что при мне не оказалось того зачитанного, обезображенного подводной жизнью экземпляра. Я рассказал писателю, как читали "Траву".
- Оно и понятно, - усмехнулся Солоухин, - травы-то у вас нет...
Есть трава, Владимир Алексеевич! На новейших атомных подводных кораблях устроены так называемые "зоны отдыха". Там поют птицы, но они в клетках, там витают хвойные ароматы, но источают их озонаторы; там ласкает глаз зеленая трава, но она из полихлорвинила... А впрочем, есть и настоящая. Говорят на Северодвинском судостроительном заводе есть питомничек, где выращивают хомяков и белых мышей для подводных лодок...
В полдень лейтенант Васильчиков засек время по хронометру и отдал штурманскому электрику пущенный секундомер. Матрос пошел проверять отсечные часы. Это чем-то похоже на возжигание лампад свечой, воспламененной от главного священного огня. Служба времени. На кораблях она вверена штурманской боевой части.
Море скрадывает расстояние и время. Подводные дни, монотонные, сливаются в один прозрачный кристалл, в котором границы недель и месяцев ничуть не заметны и сквозь который последние события береговой жизни видятся ярко и отчетливо, почти ничем не заслоненные. Любое сколько-нибудь значительное происшествие застывает в этом слитке, как мошка в янтаре. А в остальном монолитная глыба времени входит в память и изымается из неё единым блоком - "автономка".
Капитан медслужбы Андреев в лейтенантские годы был неплохим эскулапом - три полостных операции под водой, шесть автономных походов, орденская ленточка на тужурке. В отсеках, кроме снятия пробы на камбузе, начальнику медицинской службы - так официально именуется должность Андреева - всегда найдется дело: как-никак главный принцип медицины "легче предупредить, чем вылечить". Но наш лекарь предпочитает операцию ВПЛ "выпрямления позвоночника лежа" - всем иным.
Безрассудно ссориться с человеком, под скальпель которого ты можешь угодить. Но я ссорюсь и требую, чтобы доктор каждый день, как это и положено, ходил по отсекам и раздавал морякам спиртовые тампоны для протирки рук и лица. Андреев "печется" о безопасности корабля: "использованные тампоны бросают в банки из-под регенерации; может воспламениться". "Собирайте в свою тару!" - "У меня нет штатной емкости для сбора использованных тампонов". - "Я вам её сделаю!.." и т. д. Но когда к концу дня доктор стучится в мою каюту и с ледяным молчанием протягивает спиртовой тампон, я испытываю двойное облегчение - от освеженной кожи и маленькой победы...
Прикладываюсь к щели в переборке: ночной завтрак в разгаре. В кают-компанию вваливается мрачный Федя-пом, опухший после сна; ему сейчас заступать на вахту.
- Федя, - ласково встречает его старпом, - говорят, на чай ты со своей шоколадкой приходишь?
- Со своей шоколадиной! - уточняет механик, и все смеются.
- Ладно, ладно, - слабо отбивается помощник. - Хорошо смеется тот, кто стреляет последним...
Операция
В кают-компании доктор распаковывает дорожный микроскоп "Билам", напевая себе под нос:
Ах, куда же ты, Анвар,
Ах, куда ты?
Не ходил бы ты, Анвар, во Садаты!..
Микроскоп новенький, с заводской смазкой. Андреев протирает его спиртом.
Я не перестаю удивляться: какой только техники не набито в наш прочный корпус: от швейной машинки до пишущей, от микроскопа до перископа. Кстати, пишущую машинку и перископ изобрел один и тот же человек - бывший лесничий Баденского княжества Карл Дрезен. Перископ мог бы запросто называться "дрезина", но это имя получила железнодорожная тележка, изобретенная, как и велосипед, все тем же неутомимым лесничим...
Пока я размышляю о неисповедимых путях технического прогресса, в кают-компанию заглядывает старпом:
- Абортарий, доктор, разводишь?
- Кровь буду смотреть. У матроса Данилова - аппендицит.
Вот это новость!
- Командиру доложил?
- Доложил. Дал "добро" на операцию... Николай Андреевич, вам придется ассистировать.
Я и раньше знал, что ассистирование хирургу - одна из моих многочисленных внештатных обязанностей. Но у нас на лодке есть специально подготовленный старшина-химик. В напоминании доктора сквозит некий вызов: дескать, посмотрим, каков ты будешь, когда увидишь живую кровь...
- Где Данилов?
- В мичманской кают-компании.
Я перебираюсь в отсек, где Данилов лежит на койке кока, отгороженный простыней.
- Ну что, земляк? Прихватило?
Лицо Данилова в бисеринках пота. Каждое слово дается ему с трудом:
- Скрутило, товарищ капитан-лейтенант.
- Ну ничего. Доктор у нас бывалый. Вырежет аппендикс в два счета. Будешь потом на него акул ловить. Они, говорят, на человечинку хорошо клюют.
Данилов слабо улыбается.
- Да вы меня не утешайте... Меня уже раз резали. Грыжу ушивали.
- Ну тем более.
Возвращаюсь в отсек, где должна проходить операция, и не узнаю кают-компанию: диванчики вынесены, переборки обвешены чистыми простынями, над узеньким столом сияют хирургические светильники. Шура Дуняшин домывает палубу, а доктор ловит невесть как залетевшую в отсек муху. Муха увертывается, и доктор призывает на помощь электрика Тодора.
По случаю операции механик пустил в душевую пресную воду, и мы доктор, старшина 2-й статьи Ищенко, я - поочередно смываем с себя грязь и морскую соль в тесной кабинке, столь же удобной, как телефонная будка, в которую затащили велосипед.