Моя. От макушки солнечной до самых пяток.
Обожаемая. Нежная. Растерянная. Целиком и полностью моя.
Целую Тори все яростнее, не могу остановиться, стоп-краны сорвало давно. Она отзывчивая очень, отвечает мне осторожно, но чувствую, как Вика в моих руках плавится. Это запредельный уровень, возбуждение взвинчивается вмиг, и я сжимаю ее сильнее. Не хочу отпускать, от себя отрывать, без нее оставаться. Прикусываю нижнюю губу, оттягивая. Тори шипит и тихо стонет, не веря в собственную капитуляцию. А я до сих пор с трудом осознаю, что здесь и сейчас она полностью моя.
Грудь сжимаю через одежду – идеальная, как всегда. Трогать везде ее хочется, и я позволяю себе наглость: глажу, мну, целую, пробую. Вика отвечает мне, изредка шипит: я для нее немного грубоват. Но это из-за желания обладать. Торможу себя и волосы ее сквозь пальцы пропускаю. Но малышка удивляет: сама за плечи мои цепляется и к губам тянется. Не мне одному наша близость нужна.
Тори пуговицы на рубашке моей расстегивает – пальцы дрожат, так что приходится ей помогать. Спешит, будто передумать боится, но не отступает, упрямая. Снимаю майку, ладони Вики ее вверх по телу сопровождают, заодно меня исследуя. Она не говорит – сосредотачивается на мне, но взгляд уже рассеянный, а в голове перекати-поле.
– До спальни дойдем? – улыбаюсь, большим пальцем по припухшим от поцелуев губам веду. Тори прихватывает кончик зубами и усмехается. Обхватываю ладонью шею и к себе невыносимую Осу притягиваю. Она уже не сопротивляется. Сталкиваемся ртами, Вика тут же поддается, уступая мне лидерство.
– Нет, – качает головой, не переставая меня целовать. – Пока дойдем, передумаю. Давай здесь.
Три широких шага с Тори на руках – и мы у подоконника. Рывком платье с нее стягиваю, оставляю в одном черном белье. Любуюсь и как кот на сметану облизываюсь. Тори всегда огненной была, но сейчас… пожаром во мне отзывается. Она улыбается, верно считывая мою реакцию, и упирается бедрами в белый пластик, грудь вперед выставляет, и я целую каждый сантиметр совершенного тела, слизывая мурашки с груди и кожу губами втягивая.
– Охренительная, Вик. – Думать нам некогда. Разворачиваю Тори к себе спиной, языком веду вдоль позвоночника. Она выгибается, грудью в холодное стекло упираясь, и стонет довольно. Целую ямочки на пояснице, белье ее медленно по ногам спускаю.
– Егор! – возмущается, но все же стонет, когда я кусаю ее за ягодицу. Вижу, как нравится, и продолжаю пытку. Поцелуями возвращаюсь к ее шее. Волосы ладонью сгребаю и на кулак наматываю, заставляя голову запрокинуть.
– Ты очень красивая, малышка, – жарко шепчу и прикусываю мочку. Тори дергается – я слишком хорошо знаю ее эрогенные зоны, но отстраниться не может. Только ерзает, пытаясь выбраться, и трется об меня, обоих до предела возбуждая. – Расслабься, сладкая, – развожу ее ноги в стороны коленом и головкой скольжу по половым губам. Вхожу медленно – Тори всхлипывает и упирается ладонью в стекло.
– Боже, Егор… – стонами с ума меня сводит.
В ней хорошо, и я стремлюсь продлить агонию, так же неторопливо выходя и толкаясь обратно. Мы привыкаем друг к другу, вспоминаем, принимаем. Рука скользит по ее спине, Тори подается мне навстречу, отталкиваясь от подоконника, и я срываюсь. Не могу терпеть, не получается медлить, когда мы оба нереально этого хотим. Беру ее, как мне нравится, резко, на грани грубости, со шлепками. Впиваюсь в шею губами и зубами, Вика имя мое тянет и просит не останавливаться. А я видеть ее хочу. Смотреть, как в агонии сгорает и имя мое шепчет.
Разворачиваю Тори и усаживаю на подоконник. Целую глубоко и жадно: некогда церемониться, нами управляет дикое желание, которое мы гоняем друг между другом. Она шипит, лопатками в холодное стекло упираясь, и, ногами обхватив торс, к себе тянет, едва не моля продолжать.
И я не могу отказать.
За окном абсолютная темнота, но мне плевать, если даже кто-то выйдет поглазеть на озабоченных соседей. Момент воссоединения слишком вкусный, и я впервые готов сожрать столько сладостей, лишь бы между нами больше не было горечи. Резче, чаще, отчаяннее. Я вбиваюсь в нее под аккомпанемент стонов, рычу, талию тонкую с силой сжимаю, чтобы не выпорхнула из рук.
Вика жмется ко мне, в плечи ногтями впивается и дрожит в оргазме, а я держу нужный ей ритм и думаю, что видеть ее такой хочу всегда. Растрепанной, разрумянившейся и ошалело счастливой, как в тот самый момент, когда она расслабляется и снова опору в оконном стекле находит. Ладонями по груди моей ведет и улыбается. Мне хватает еще нескольких размашистых движений, пары стонов и Викиных рук, к себе меня прижимающих. Кончаю на ее бедро и утыкаюсь влажным лбом в ключицы, переводя дыхание и рецепторы забивая нежно-персиковым запахом.
– В душ пойдем? – глажу ее живот и целую грудь.
– По отдельности, – заявляет женщина, с которой у меня был лучший секс в жизни, и моментально из той нежной и податливой Тори, которую я самым наглым образом имел на подоконнике в кухне, превращается в злую колючку.
– Тебе не кажется, что уже поздно сопротивляться? – наваливаюсь на нее телом, но Вика напрягается и струной вытягивается.
– Никогда не поздно, – все же сползает с подоконника и уходит в сторону ванной.
Да какого хрена? Только что довольная была, а теперь опять в режим мегеры переходит. Поднимаю одежду с пола, бросаю ее на стул и иду следом за Тори. Она стоит под водой в душевой кабинке и не обращает на меня внимания. Так дерзко меня еще не отшивали. И мне бы в причинах разобраться, но сначала хочется в ее рыжую голову вдолбить, что теперь никуда она от меня не денется, потому что нельзя так красиво кончать в моих руках, а потом трусливо сбегать с видом ледяной королевы.
Открываю дверцу – Вика оборачивается, испуганно округляет глаза и прикрывается ладонями.
– Уйди, Дымов! – кричит, взглядом испепелить готова, но меня так легко с настроя не собьешь, потому шагаю внутрь. Становится тесно, от брызг морщусь и щурюсь. Тори вжимается в стену, а я все напираю. Не собираюсь останавливаться и выслушивать глупые отмазки, а правду она сейчас не скажет. – Все, Егор, секс закончился, дальше в моем личном пространстве оставаться необязательно.
– Ага, еще скажи, что секс был так себе, – киваю и замираю в сантиметрах, чтобы не касаться. Хотя коснуться очень хочется. Надавать бы ей по заднице, потому что глупости выдумывает и в них потом верит. Я еще до секса понял, что мы идеально совпадаем, а вот Тори, кажется, одного оргазма мало, чтобы осознать.
– Так и было, поэтому уходи, пожалуйста. Не стоило тебя вообще впускать в квартиру. Егор!
Возмущаться больше не получается, потому что я целую Тори. Невыносимо слушать весь бред, а иначе она не замолчит. Отпирается она недолго: пару секунд колотит для приличия, но злость ее быстро теплой водой смывается и заменяется возбуждением. Вот так пару минут назад ненавидела меня, а теперь опять противостоять не может. Жадно, снова на грани грубости – но я сейчас вытрясти всю дурь из Тори готов – сжимаю ее грудь, давлю большим пальцем на сосок. Вика стонет мне в рот, пошло, развязно, и мне снова крышу сносит.
– Что же с тобой происходит, а? – опускаю руку ниже и толкаюсь внутрь двумя пальцами. Тори прикрывает глаза и подается навстречу пальцам. Жестко, быстро, так, чтобы сгорала от страсти, чтобы от желания плавилась.
И это работает.
Вика вцепляется в мое предплечье и шепчет что-то, но за шумом воды я не могу разобрать. Мне нравится видеть то, что я делаю с ней. Тори очень красивая, как картинка, на которую я пялиться готов круглосуточно. С ней ярко. А еще с ней рядом жить хочется. И землю зубами грызть, чтобы только улыбку ее видеть. Любуюсь ее блаженством, ускоряюсь, дразню, надавливая на клитор, и своим лбом к ее прижимаюсь. С Викой как на американских горках: никогда не знаешь, как скоро начнется новый вираж, но, словно адреналиновый наркоман, ждешь, чувствуя, как пальцы колет в предвкушении и сердце грохочет быстрее.
Тори и кончает так, что я залипаю. Губы кусает и голову запрокидывает. Расслабляется моментально, едва вниз по стене не сползая, так что приходится ее обнять. Вика не торопится в реальность возвращаться, мы мокнем под душем, оттаиваем, передышку берем перед новым раундом, в котором мне опять придется ее завоевывать. Отстраняюсь, чтобы снова ее поцеловать, но на ее щеках скупые слезы и глупая улыбка.
– Тори, все в порядке? Что с тобой? – одной рукой приподнимаю ее подбородок. Бля, неужели я увлекся и не заметил, как вместо удовольствия она… Даже думать страшно. Целую ее в кончик носа, в лоб, виски. Меня трясет от страха за малышку, не понимаю, что происходит. Козлом себя последним ощущаю. Никогда себе не прощу, если больно сделаю. – Милая, крошка, скажи, не молчи, – вытаскиваю ее из душевой и кутаю в полотенце, а она только шмыгает носом. Это невыносимо. – Больно было? Прости.
Мудак ты, Дымов. Девчонку единственную, что готова была за тебя до конца стоять, опять обидел. Ничему жизнь не учит.
Вика держится за меня. Она удивительно мягкая и расслабленная. Наконец головой качает и прячет лицо на моей груди. Пальцами по влажной коже скользит и ресницами длинными щекочет.
– Мне просто слишком хорошо было, и… – Она всхлипывает, замолкает, прочищает горло, и только потом продолжает: – В общем, оно само. Не обращай внимания, я сейчас успокоюсь.
– Ага, легко сказать. – С души камень падает и с грохотом где-то на первом этаже приземляется. Хорошо слишком, значит. Надо запомнить. Беру Вику на руки и несу в комнату. Она не сопротивляется – наоборот, притихла. В плечо мне утыкается и сопит по-родному. Сажусь вместе с ней на кровать, из объятий не выпускаю – баюкаю почти. – Ты меня боишься? – спрашиваю, не глядя на нее. Страшно отчего-то. В дуло направленного на меня пистолета не так боязно смотреть, как на Тори, которая ответит положительно.
– Нет, – шелестит тихо, вкладывая в короткое слово все свои переживания.
Не меня она боится, а боли, которая снова может появиться. Воспоминаний, что и мне всю душу исполосовали. Боится, что в этот раз все навсегда закончится. Я и сам обо всем этом думал. Считал, прикидывал, вычислял. Гадал, что у нас тогда не срослось. Батя ее, который карьеру мне загубить обещал, слабость моя, потому что отступил тогда от Тори, испугавшись, а может, у нее приоритеты сменились. Мы ведь так нормально и не поговорили: я расстаться предложил, она согласилась. Никаких выяснений отношений и скандалов: просто в какой-то момент «мы» перестали существовать, разделившись на «я» и «она».
А теперь срастаемся заново, подгоняя сточившиеся детали друг под друга.
– Это хорошо, – киваю со знанием дела. – Правильно, – целую ее в макушку, потому что больше ее не отпущу никуда. – Расскажешь, в чем тогда дело?
– Нет, – возвращает незамедлительно. Ясно, к откровениям мы пока не готовы.
– Тогда расскажи мне о своей работе.
– Что тебе рассказать? – хмурится малышка, и я щелкаю ее пальцем по носу.
– Да что угодно: хоть рецепты булочек, хоть про сорта кофе. Кстати, о нем. Посидишь здесь, а я пока за кружкой схожу? – Хозяйничаю в ее квартире, кофе в микроволновке подогреваю и возвращаюсь, попутно натянув штаны. Вика уже в пижаме, одеяло натягивает до ушей, но меня из кровати не выгоняет.
– Может, новый сварить? – спрашивает, морщась, когда я делаю глоток. Пойдет и такой, лучше, чем ничего.
– Ты с темы не сворачивай, – подмигиваю. – Нормальный кофе, спасибо, – тяну Тори к себе, прямо в коконе из одеяла усаживаю на ноги и целую в висок. Она не фыркает, не возмущается и не кричит. От этого даже настроение поднимается до запредельного уровня. Хорошо, когда мы рядом, спокойно. Глажу ее спину и плечи, Вика прикрывает глаза и голову мне на грудь опускает.
– Давай не будем ни о чем говорить сегодня. Лучше кино посмотрим.