— Боев! — шикнула я, не в состоянии прекратить это наше безбашенное веселье, и рванула вперед по проходу. Но разве от разошедшегося хищника сбежишь, особенно если не сильно-то стараешься.
— А что, неправда? — совсем не тихо «зашептал» Боев в мой затылок, мигом догнав. Бедную тележку он небрежно волочил за собой, громыхая ею обо все углы. — Там такое разнообразие вкусов — м-м-м. Сначала солененькое такое, дразнит распробовать хорошенько…
— Андрей!
— Потом все влажнее и слаще, острее. По языку течет, по губам, а пахнет как! Трепещет, вкусное, горячее, жрал бы и жрал.
— Ну Боев! — уже откровенно взмолилась я, чувствуя, что у меня и мышцы бедер задрожали, и внутри свело, сладко потянуло, будто он вытворял все сказанное наяву.
— Расплата, красавица моя! — фыркнул засранец довольно. — Кто дразнил меня в машине?
— Больше не буду, — пробурчала я, стараясь хоть чуть собраться с мыслями и заняться уже закупкой.
— Я тебе не буду.
Полки действительно сверкали пустотой почти везде, но Боев велел мне плюнуть и не расстраиваться. Нашей скудной добычей стали пара бутылок коньяка, шампанское, копченая колбаса, банка огурцов, майонез, здоровенный кусок сыра и гора конфет.
— Люблю я сладкое, — ухмыльнулся Андрей на мой вопросительный взгляд.
— А елка? — вспомнила я уже на кассе.
— Да блин! — закатил глаза Андрей.
— А вы гляньте за нашим зданием, там елочный базар, — посоветовала средних лет кассирша, смотревшая на нас почему-то с теплотой, хотя мы вели себя как пара дуркующих подростков. Стоило мне наклониться над тележкой, Боев мягко отпихивал меня бедром и выкладывал все на ленту сам, сопровождая это причитаниями об эксплуатации нещадной жестокой девицей.
Елочный базар, к сожалению, уже закрылся. Несколько страшненьких невезучих деревьев сиротливо привалились к стене за сетчатым ограждением, но свет не горел, и внутри ни души.
— Ну и ладно, — махнула я рукой.
— Да прям! — хмыкнул Андрей и, прежде чем я успела слово сказать, плюхнул пакеты на снег и перемахнул через заборчик.
— Боев, ты что творишь?
— Елку нам выбираю. — Он взял по одной в каждую руку. — Колючие, сучки! Эту или эту, Катьк?
— Вылезай, нас менты загребут! — зашипела я, тревожно озираясь.
— Да они уже давно бухают, сдались мы им, — беспечно отмахнулся чокнутый мужик. — Значит, эту. Спасибо, что доверяешь мне выбирать за нас, малыш.
Он перекинул выбранное деревце ко мне, придавил купюру стволом другого и повторил свой фокус с преодолением барьера.
— Ты такой выпендрежник! — засмеявшись, я повисла у него на шее. — У меня от тебя голова кругом, как у пьяной. Я тебя…
— Цыц! Вот сейчас тормознула, Катька, и бегом в машину, — прикрикнул на меня Боев.
— И то, как ты мной командуешь, мне тоже…
— Замолчи, женщина! Трахаться в сугробе — охереть как холодно! А ты в паре слов от этого.
По дороге домой мой саблезубый вел себя на удивление спокойно: ни шуточек похабных, ни лапанья. Но едва мы вошли в квартиру, я поняла, что это просто зверюга на время таилась в засаде.