— Андрюха! Ох, нихера ж себе, кто к нам пожаловал! — заорал на все отделение милиции Вовка Ямщиков, стоило мне появиться на пороге его кабинета. — Вот это ты раскабанел-раскачался на вольных харчах. Ментом пока по земле бегал, поскромнее харька была!
Смеясь, он полез обниматься, фигача меня по-дружески по спине своими лопатами-ладонями, чуть дух не вышибая.
— На себя то глянь, ты и в ментовке оставшись наел хлебальник — за неделю не обосрешь, — ответил я в тон ему, обнимая.
— А ты к нам чего? Дело какое? Не к морю же в январе. Или хатенку подыскать? Что, тоже задолбало на наших северах обретаться?
Выяснить, что в родном городе Шаповалова поселился наш с Яром бывший сослуживец, показалось мне удачей. Ямщиков раньше был мужик нормальный, не гондон какой, и надеюсь, до сих пор не скурвился. Может, и напрямую ему все выложить рискнуть? Но сначала все же нюхнуть для пристрелки.
— Да мне тут инфа по одному парню нужна. Он родом из этих мест. Что за семья узнать бы и все такое. Общую картинку составить.
— Ты ж теперь частник, — прикрыв поплотнее дверь кабинета, хитро прищурился Вован.
— Частник, но очень надо. В бизнес общий с парнем лезем, надо проверить, кто и откуда, — немного прибрехнул я, да простит меня Колька. — Проставлюсь честь по чести. Главное, чтобы по-тихому, по-свойски, без огласки.
— Ну давай попробуем. Фамилия у твоего парня какая?
Ямщиков ушел, оставив меня одного, а когда вернулся, выглядел разозленным. Схватив меня за грудки, приложил лопатками в стену и зашипел в лицо:
— Значит так, Боев, кончай мне пиздеть и выкладывай все, как есть.
— Ты это о чем?
— Фамилия матери твоего Шаповалова — Сомова. И последнее время эта фамилия у меня не то, что на слуху. В печени, блядь, застряла!
— По поводу?
— Хер тебе, а не ответы, пока сам все не выложишь, понятно?
— Понятно. Говорить здесь будем?
— Не-не, пошли пивка хряпнем тут неподалеку.
— Выходит, мать Шаповалова все еще жива, — уточнил, хлебнув из высокого бокала.
Мы устроились в дальнем углу большого зала пивбара, что в такой час практически пустовал.
— Угу, еще как жива, — ответил приятель, дождавшись, когда официанточка в кожаных шортиках отошла достаточно далеко. Я зацепился взглядом на мгновение за ее сочную задницу, но внезапно внутри как заныло, что ли. Так к карамели моей под теплый бочок захотелось, хоть вой. — Она у нас тут дама широко известная в узких кругах, как и дочка ее. Точнее, именно благодаря дочке этой, будь она неладна.
— А что с дочкой? — навострил я уши.
— Зубы мне не заговаривай. Говори, зачем явился.
— Да, собственно, за этим. Вызнать мне надо все про эту самую дочку.
— Чё-то не понял. Старый мудачина тебя девку искать нанял? Ближе никого не нашел? И так-то я о тебе лучше думал, Андрюха. — Вован прищурился на меня с отчетливо читаемым презрением.
— А ты не спеши обо мне хреново сразу думать. Лучше колись, кого в виду имеешь.
— Бля, это не разговор, Боев. Давай в открытую, жопой не виляй, — решительно поставил он бокал, расплескав пиво.
— Вован, кабы это только меня касалось, вывалил бы как на духу. Но не могу, прости меня. И, как ни крути, ты все еще при погонах и под присягой. Знать тебе все, учитывая возможные последствия, — практически подстава. Поэтому давай моей легенды придерживаться. Что там за родня у моего Шаповалова, и чем она так примечательна.
Ямщиков скривился, посмотрел на меня с минуту пристально, а я глаз не отвел, пусть видит, что не брешу.
— Да уж примечательна. В первую очередь сестричка прославилась. Отец города наш, Вознесенский Дмитрий Алексеевич на этой девке крепко так умишком повредился. Настолько крепко, что всем ментам в городе сейчас спущено негласное, но пиздец какое строжайшее распоряжение эту самую Екатерину Олеговну Сомову найти хоть под землей и вернуть под ясные очи градоначальника.
Ну вот я и знаю, кто ты такой, мразодмитрий. Давай, начинай там уже икать, скоро приду по твою шкуру блядскую.
— Девок ему, что ли, мало, — процедил я сквозь зубы.
— Ну, видать, мало. Сам я эту Сомову вживую не видел, но слыхал от коллег частенько, что девка реально красивая. — Не врут твои коллеги. Катька у меня такая, что сердце на хрен от взгляда останавливается. И прямо сейчас я тут сижу, а на нее пялятся наверняка всякие олени непуганые. — Она не в первый раз от Вознесенского сбегает, а этот козлина не стесняется ментов как личных ищеек использовать, да еще и ебет мозги нещадно за задержку. Сейчас вон, говорят, лютует по-жесткому. Вынь ему девку эту и положь.
— Не от хорошей жизни, небось, убежала, — скрипнул я зубами.
— Угу. Он ее, ходили слухи, считай, купил, прям с выпускного в приюте местном особом выхватил. И вряд ли по доброй воле все у них было. Вознесенский — еще та жаба старая и страшная. Хотя… бабы сейчас не на рожу смотрят, а в карман.
Но не моя Катюха, не моя.
— Погоди, какой такой приют, мать же живая?