— Ой, брось, какая там мать! Алкашка конченная. Это еще Катерине этой повезло, что ее в приют наш элитный пристроили да мэр на нее повелся. С этой мамаши сталось бы начать девчонку смазливую за бухло под желающих подкладывать. Видал такое и не раз. Да что я тебе рассказываю, сам ты ж мент бывший.
Это верно, навидался я, в том числе и такого похабства.
— Да что за приют еще такой?
— О, интересное такое заведеньице у нас. Все о нем знают, но там так крышуют, что сунуться разъебать этот паскудный гадюшник не вариант, Андрюха. Вообще. Тамошняя директриса, сука прожженная, таскается по другим детдомам периодически, присматривает подростков посмазливее и переводит потом к себе. Мелких не берет, лет по шестнадцать минимум. Одевают их получше, чем обычных сирот, учат, питание опять же, ну прям для всех образцово-показательное заведение. Но ключевое тут, Андрюха, именно показательное. Туда постоянно типа спонсоры или комиссии из чинуш катаются и, само собой, выбирают себе свежее мясцо. Правда, ни разу никто не пикнул, чтобы с ребятами что до восемнадцати делали, но вот после почти всех их «пристраивают».
Я шумно втянул воздух, закипая моментально. Вот, значит, через что ты прошла, девочка моя. У матери-пьяницы забрали в приют, а оттуда мразодмитрию вручили, только совершеннолетняя стала.
— Не может быть того, чтобы никак не достать этих тварей, Вован. Они же людьми, считай торгуют. Детьми!
— Никак, — помрачнел приятель. — Не за что схватиться даже, никто ни разу даже с заявой не пришел. Нет потерпевших, понимаешь? Но и хер бы с ним, только сунулся у нас опер один в этот гадюшник — и больше он не опер, а просто инвалид неходячий, в кресле катается и ни черта не помнит. Ясно выражаюсь?
— Ясно. Все ясно, но для меня это нихера не довод.
— Не дури, Боев, — понизил голос Ямщиков. — Думаешь, я не просек ничего? Девка у тебя, небось? Не отвечай, знать не хочу. Просто ты поворачивай лыжи, мужик, и вали домой. Спрячь ее получше, береги, а про вот это вот наше все забудь.
— Вован, если бы твою женщину еще девчонкой невинной кто, как товар какой-то, продал, насиловал, бил, запугал насмерть, ты бы забыл? — прошипел я, наклонившись к нему через стол. — Смог бы, а?
— Если любил бы ее, то забыл. Знаешь почему? Потому что мертвый или из тюрьмы я ее не смогу защитить. Значит, выходит, брошу опять со всем дерьмом мира один на один. Ты этого хочешь, Боев? Я тебе в лоб говорю: полезешь в этот гадюшник или к Вознесенскому — и закончишь в гробу или на зоне. Кому тогда твою Сомову прикрывать? Возвращайся с богом.
— Нет, — упрямо покачал я головой. — Мужик я или чмо последнее.
— Неправильно вопрос ставишь, дурило. Мужик холодной башкой думает, он тот, за кем укрыться можно, так бережет, что его опекаемые, может, никогда и знать об этом не будут. А мальчишка придурковатый в грудь себя бьет, шум, что то ведро пустое создает. Себя палит с потрохами, и один вред от него. Тебе мальчишкой уже позорно быть, Боев. Возвращайся к ней, береги, сдохнет этот гад, не бессмертный чай, с приютом тоже разберутся без тебя, всему свое время, Андрюха.
Все верно ты поешь, дружище, но какая же песня целиком выходит гнилая. Сидят два бугая здоровых глаз в глаза и расписываются в полном бессилии.
— Я подумаю над этим.
Не лох ведь, открыто на амбразуру идти не собираюсь. С приютом гадским с наскоку не разобраться, если крышуют по-серьезному, но вот конкретно с этим мэром-ублюдком разобраться же можно. Походить за ним, выбрать момент и удавить гада. Чтобы Катька моя дышала уже свободно. Но херово, что Вован меня так легко прочитал.
— Подумай, хорошенько прикинь. Герой и мститель, оно круто, конечно. Думаешь я бы не… — он осекся и сжал огромные кулаки. — Жить и знать, что под носом моим, считай, такое творится за положняк… но у меня жена, дочь, Боев, а времена сейчас такие… Сдохнуть геройски или сесть — много ума не надо, а их без защиты оставить? Спроси себя, ты девчонке нужен героем или живым?
Живым. Трусом. Тем, кто забьет на все, но будет рядом и прикрывать. Ладно, можно же и повременить, так? Грех на душу очередной всегда повесить успею. Отбой. Пока.
— А нет у меня никакой девчонки, — ухмыльнулся я и допил залпом. — И домой мне пора внезапно.
— Конечно нет, — подмигнул бывший сослуживец. — Рад был повидаться, Андрюха.