На его рев стали выглядывать из окон на всех этажах, а Яр топотал ногами и чуть в стену кулаками не лупил, исходясь гневом в беспокойстве, пока его жена не подчинилась. Да и потом полдороги, подвозя меня к Боеву, не мог угомониться. Бурчал под нос, что кое-кто у него допросится, ишь удумала, врач сказал не больше двух килограмм за раз, а там… и хмурился.
Проводил меня до дверей, велел запереться и даже проверил, подергав за ручку и только после этого ушел.
А я, сняв верхнюю одежду и разувшись, побрела обходить пустую квартиру. Опять потянуло разныться. Везде тут пахло моим саблезубым, но его самого не было. И мне от этого так тоскливо стало. Будто я очутилась одна на каком-нибудь полюсе недоступности, и вокруг на сотни километров ни души. По крайней мере той души и тела, что мне так хотелось ощутить рядом. Выпила пустого чаю, в рот ничего не лезло, и, стащив из спальни одеяло, улеглась перед телеком. Задремала незаметно для себя, бездумно пялясь в экран. И даже взвизгнула с перепугу, почувствовав чье-то прикосновение к своей лодыжке.
— Тш-ш-ш, Катюха, я это, — почему-то шепотом пробормотал Андрей, на которого я, офигев, лупала глазами в полумраке.
Наклонился, поцеловав коротко, но жадно, огладив холоднющими ладонями мои щеки. Отстранился и взялся быстро раздеваться.
— Ты же… пару дней же сказал, — чуть заикаясь от испуга и удивления, так же шепотом ответила ему, наблюдая, как он торопливо стягивает свитер сразу с рубашкой, а следом и штаны.
— Не рада? — ухмыльнулся, ныряя ко мне под одеяло, и узкий неразложенный диван заскрипел под нами. Уткнулся лицом в изгиб моей шеи, награждая своим желанным весом повсюду. У меня дыхание перехватило от его аромата и облегчения, что принесло первое же прикосновение. Без него как болело все, болело. Господи, пропала ты, Сомова. — Мм-м-м, пахнешь как. Мягенькая, тепленькая вся. А я вот скучал, несся домой на перекладных с тремя пересадками, а моя карамелька-то и не ждала-а-а, — ворчал он, потираясь колючей щекой и нюхая меня, ну чисто дикий голодный зверюга. Мой саблезубый мурлыкающий зверюга.
— Еще как скучала, — возразила я, принимая его вес полностью, обвивая руками и ногами, куснула за мочку уха. — Мне без тебя тоскливо было, хоть плачь.
— Это хорошо, Катюха. Это правильно, — бурчал Боев, продолжая сопеть, тереться, но уже не так активно. — На работе приставал кто?
— Нет, только помогали, подсказывали.
— Ну… молодцы, чё… Прям отзывчивый коллектив, как погляжу.
— Боев!
— А? Я же в положительном смысле.
Ну да, а то я не слышу угрожающих ревнивых ноток.
— А еще я Ярославу помогла женщину одну успокоить, — продолжила я тараторить, хвастаясь, одновременно тиская его. — И мы к Роксане заезжали. Она нам в окошко детей показала, а Камнев ругался. Сильно.
— Угу, а давай поспим, малыш, — почти неразборчиво проворчал Боев, переворачиваясь и укладывая меня поверх себя. — Я тебя всю дорогу хотел, аж яйца синели, но дядя старенький и устал слегка. Сейчас чуток вздремну и устрою тебе фейерверк.
— Да плевала я на пиротехнику твою, главное, вернулся.
— Не-не, ты с этим не шути, Катюха, — он уже реально едва языком ворочал. — Никаких плевать. Буду мало или плохо трахать — уведут.
Никто меня у тебя не уведет, балда ты огромная.
— А покушать?
— Я уже и запахом сыт. Все. Спи.