Многие современные военные историки, рассматривая различные оперативно-тактические и военно-технические особенности Второй мировой войны, приходят к выводу, что их первопричины находятся в боевых действиях Первой мировой войны.
Оценивая эти причины некоторые из нынешних военных историков до сих пор повторяют стереотипы отечественной и западной историографии о том, что главной закономерностью Первой мировой войны был так называемый «окопный тупик», то есть превосходство обороны над наступлением, и поиски противоборствующими сторонами путей для его преодоления.
На самом деле простейшее изучение хода боевых действий на всех фронтах Первой мировой войны, особенно в период 1915–1917 гг., показывает, что «окопный тупик» был далеко не общей закономерностью Первой мировой войны. Протяженность её фронтов составляла около 5 тысяч километров, а «окопный тупик» был только на Западном фронте на территории Франции и Бельгии длиной чуть более 700 км.
При этом можно отметить, что протяженность русских фронтов против немцев, австро-венгров и турок в 1914–1918 годах в три раза превышала протяженность фронтов союзников как в Европе, так и на других участках боевых действий: Солоникский фронт в Греции, Палестина, Месопотамия.
Миф о всеобщности окопного тупика в Первой мировой войне рассыпается при рассмотрении конкретных периодов и эпизодов боевых действий.
Итак, боевые действия немецкой армии. В 1915 году на своём Западном фронте немцы наступательных действии не предпринимали, поскольку их основные силы были переброшены на Восточный фронт, где они с апреля по сентябрь 1915 года вели непрерывное наступление против русских войск, продвинувшись за эти шесть месяцев на глубину от 200 до 700 км. В 1916 году немцы вновь перемещают свои наступательные операции на Западный фронт. Но их наступление потерпело неудачу, но не из-за пресловутого «окопного тупика», а из-за неправильного выбора направления главного удара. Немецкие войска начинают наступление в Верденском укрепленном районе, который на небольшом участке имел несколько десятков крепостных сооружений, построенных в период с ХVII до начала ХХ века, усиленных густой сетью траншей и других полевых укреплений.
Здесь для немцев действительно получилась мясорубка. Зря они, конечно, полезли в Верден, тем более, что у них за год до этого в 1915 г. был уже негативный опыт штурмов русской крепости Осовец (по сути, небольшого укрепрайона) на территории нынешней Белоруссии. Эту русскую крепость, которая была во много раз слабее Вердена, немцы так и не смогли взять штурмом, даже применив химическое оружие, хотя у её гарнизона тогда не было противогазов. Гарнизон Осовца оставил крепость только по приказу после шести месяцев боев из-за угрозы её полного окружения.
Вообще Первая мировая война показала, что штурмы укрепрайонов и крепостей — это очень слабое место немецкой армии, несмотря на её превосходство в тяжелой и сверхтяжелой артиллерии. Тот успех, который имела немецкая армия в начале Первой мировой войны в Бельгии, когда она быстро преодолела систему бельгийских крепостей, объясняется тем, что эти крепости были по существу бетонированными артиллерийскими батареями и не имели оборонительных сооружений для пехоты и вообще пехотного прикрытия.
Этот же недостаток немецкой армии проявился и в годы Великой Отечественной войны. Немецкие армии не смогли прорвать ни одного из тех советских укрепленных районов, которые были своевременно подготовлены к обороне и заняты войсками. Это Киевский, Новгород-Волынский и Тираспольский укрепленные районы.
Все эти укрепрайоны были оставлены только после того, как немецкое командование, убедившись в бессмысленности попыток их лобового штурма, совершало их глубокие обходы с флангов. Там, где возможности таких глубоких обходов не было, как, например, под Севастополем, приходилось возиться более восьми месяцев. И опять-таки окончательно решить дело в свою пользу немцам удалось только с помощью воздушной блокады морских коммуникаций, что заставило замолчать артиллерию обороняющихся.
Но вернемся к немецкой армии на Западном фронте Первой мировой войны. Учтя уроки Вердена, немцы в марте-июне 1918 года нанесли серию ударов там, где не было крепостных сооружений. И, несмотря на абсолютное превосходство союзников в таком новом в то время виде оружия, как танки, немецкая пехота при поддержке артиллерии успешно продвинулась в глубь обороны французов на 200 км. Это продвижение происходило по территории, которая представляла собой сплошную паутину траншей. В результате немцы оказались в 120–150 км от Парижа.
Об ожесточенности летних боев 1918 года на Западном фронте говорит тот факт, что миллионная группировка американских войск в этих боях потеряла только убитыми 100 тысяч человек.
Русская армия в годы Первой Мировой войны также не имела проблемы «окопного тупика». В марте 1915 года она после шестимесячной осады овладела австрийской крепостью (укрепрайоном) Перемышль, пленив её гарнизон в количестве 120 тысяч человек, то есть практически целую армию.
Отступление русских войск по всему фронту в 1915 году имело причины главным образом не связанные со сферой военного искусства, а вследствие нехватки артиллерийского боеприпаса, за что несли ответственность политическое руководство страны и частный промышленный капитал.
Преодолев к началу 1916 года «снарядный кризис», русская армия провела крупномасштабные наступательные операции по всей линии Юго-западного и Кавказского (Турецкого) фронта. Юго-западный фронт под командованием генерала Брусилова летом-осенью 1916 г. прорвал оборону австро-венгерских войск, которая ничем не уступала германской обороне во Франции, и продвинулся от 120 до 400 км, взяв 500 тысяч пленных. Войска Кавказского фронта, ведя зимой-весной 1916 года наступление по заснеженной горной местности Восточной Турции, продвинулись от 300 до 600 км и, разгромив две турецкие армии, овладели крупными провинциальными центрами Трабзон (Трапезунд) и Эрзерум.
А у французов и англичан «окопный тупик» распространялся и на значительно более слабые, по сравнению с немцами, турецкие войска. В 1915 году англо-французская десантная армия с большими потерями в кораблях и людях захватила Галиполийский полуостров у входа в Дарданелльский пролив, создав тем самым оперативный плацдарм для захвата в дальнейшем всей зоны проливов и тогдашней столицы Турции — Стамбула. Но все дальнейшие попытки союзников развить с этого плацдарма наступление терпели крах, и они в конце концов были вынуждены покинуть Галиполи. То же самое происходило между союзниками и турками и на ближневосточных фронтах. В Палестине линия фронта оставалась практически неизменной вплоть до 1918 года. Аналогичная ситуация имела место в Месопотамии (Ираке). Там английские войска всю войну не только не имели значительных продвижений, но и периодически терпели поражения от турецких войск.
Такая тенденция, проявляющаяся на различных участках боевых действий с различными противниками, свидетельствует о том, что у неё есть какие-то причины общего характера. Эти причины лежат именно в области национального менталитета, который определяет способность военачальников того или иного народа к оперативно-тактическому искусству, а их подчиненных соответственно к претворению своими действиями этих оперативных планов в жизнь.
Каков же был менталитет, к примеру, у основы вооруженных сил Антанты в 1914–1918 годах, которой была французская армия? Для того чтобы узнать, надо прочитать роман, а на самом деле цикл публицистических очерков «Огонь», написанных в 1915–1916 годах Анри Барбюсом, который в дальнейшем не раз переиздавался в СССР.
Автор этого цикла своей военной биографией демонстрирует общий процесс разложения и вырождения французской нации, который начал стремительно развиваться после окончания в 1856 году Крымской войны и который привел к тому, что у Франции в настоящее время практически не осталось сухопутных войск. Формально они, конечно, существуют, но их единственной более менее боеспособной частью является 12 тысяч разношерстного наемного сброда из «Иностранного легиона», который и ведет в настоящее время войны за рубежом по приказу французских властей.
Итак, после начала Первой мировой войны один из представителей парижской интеллектуальной богемы Анри Барбюс добровольно отправился на фронт рядовым пехотинцем. Но этого всплеска патриотизма ему хватило ненадолго. И спустя год с помощью влиятельных парижских знакомых он покидает сначала фронт, а затем и армию.
В его романе «Огонь» красной линией следует сплошное нытье по поводу ужасов окопной жизни. Эти повседневные бытовые тяготы и лишения окопного существования, по его мнению, превосходят даже постоянный страх смерти на фронте.
Но то, что Барбюс считает непереносимым ужасом, для русского солдата-окопника как в Первую, так и во Вторую мировые войны было обыденной повседневностью, и он не позволял себе опускаться до такой степени даже внешнего вида, которую описывает Барбюс у себя и своих товарищей по окопной жизни на Западном фронте.
Что касается причин такого морально-интеллектуального распада, а попросту деморализации и дебилизации французской и английской наций, проявившихся в Первую мировую войну, которые и привели их тогда к «окопному тупику», то их достаточно много, включая и фундаментально-цивилизационные. Назову одну только из этих причин — серьезная алкоголизация населения на протяжении нескольких столетий в Англии и более двух тысячелетий во Франции. А систематическая алкоголизация среди прочего приводит к исчезновению способности к абстрактному (отвлеченному) диалектическому мышлению. Такой способ мышления необходим не только в гражданской научной деятельности, но и является основой военного управления и планирования, в том числе и разработки конкретных боевых операций.
Чтобы было более понятным, что такое отсутствие абстрактного (отвлеченного) мышления, приведу конкретный пример в виде одного из старых советских анекдотов про молдаван, которые, кстати, подобно французам пьют вино, как русские, к примеру, чай. Итак: «Объявление по громкоговорящей связи на одесском вокзале: «Внимание! Поезд Одесса — Кишинев отходит с третьего пути. Специально для молдаван повторяем: поезд Одесса — Кишинев отходит с пятой и шестой рельсы».
Прочитав вышеизложенное, русский читатель, наверное, сильно удивится, поскольку то ли мы сами, то ли с помощью извне создали миф о себе, как чуть ли не о главных алкоголиках планеты. Но стоит, например, почитать романы Диккенса, рисующие Англию первой половины ХIХ века, то высказывание капитана Максима Максимовича из «Героя нашего времени» Лермонтова об англичанах как закоренелых пьяницах, вовсе не выглядит неудачной шуткой или притчей о соломинке в чужом глазу и бревне — в своем.
Впрочем, вот вам конкретный пример степени поражения английской нации в ХIХ веке алкогольным недугом. Английская армия, участвовавшая в осаде Севастополя 1854–1855 годах, в отличие от своих противников — русских, союзников — французов, вначале практически не имела никакой военно-медицинской службы и терпела от этого жестокий урон. Сведения об этом вскоре проникли в Англию и вызвали громкий скандал.
Под влиянием этого скандала великосветская дама — общественница Флоренс Найтингейл, с большими связями в правящих кругах, по собственной инициативе прибыла в лагерь английских войск под Севастополем и начала развертывать там систему госпиталей.
В этой деятельности среди прочих серьезных трудностей она столкнулась с тем, что женский персонал, привезенный из Англии, в условиях лагерной жизни начал стремительно спиваться. В результате Флоренс пришлось сменить пять составов медсестер и санитарок, пока, наконец, шестой состав оказался непьющим. Так что даже нынешней Российской Федерации по части женского пьянства еще очень далеко до Англии ХIХ века.
В отличие от англичан, французы как-то не заработали репутацию алкоголиков. Но это потому, что пьянство у них культурное. Пьют они в основном вино. Но пьют они его словно воду. В результате уже очень давно потребление алкоголя в переводе на чистый спирт во Франции такое же, как у англичан.
Такие вот причины «окопного тупика» на Западном фронте Первой мировой войны в 1914–1918 годах.
К. КОЛОНТАЕВ
Тридцатые годы XIX столетия. Россия. Высший свет поражен новой книгой генерал-лейтенанта Дениса Васильевича Давыдова «Дневник партизанских действий 1812 года». Прославленный поэт и военачальник решил поспорить с самим Наполеоном Бонапартом и его многочисленными поклонниками, так как был возмущен тем, что большинство историков, восхищаясь гением императора, намеренно принижали роль русской армии в разгроме многонациональных полчищ, которые вторглись в Россию.
Хорошо известна версия, что Наполеона погубил «генерал Мороз». Многие узнали об этом еще в школе и с тех пор, неизменно приводя в пример Наполеона, покорившего всю Европу и потерявшего армию в студеной России, любят со знанием дела доказывать, что завоевателям к нам соваться не надо, ведь стужа и дороги погубят любого гения. Откуда взялась эта идея, никто не знает, но многие поколения наших соотечественников повторяют ее как великую истину. Именно этим еще в 1834 году и был возмущен Давыдов. Одну из глав своей книги он назвал «Мороз ли истребил французскую армию в 1812 году?», приводя свидетельства очевидцев и опровергая утверждения французского императора, который, правда, к тому времени уже 13 лет как покоился в могиле на острове Св. Елены. Наполеон придумал подобное объяснение своего поражения еще в 1812 году, объявив о причинах разгрома в двадцать девятом бюллетене. Согласно этому пропагандистскому документу (а по-другому бюллетени Наполеона назвать нельзя), внезапно выпавший снег и мороз в шесть дней расстроили дух его армии и отняли мужество у солдат, хотя русские мало тому способствовали.
Не соглашаясь с великим полководцем, Давыдов приводит следующие факты: во время кампаний 1795 и 1807 годов морозы были гораздо сильнее и длительнее, однако французы не потерпели такого сокрушительного поражения, а, наоборот, одержали ряд побед. Но самое главное то, что в 1812 году мороза как такового и не было, это просто нелепое заблуждение. Существует множество свидетельств того, что во время отступления «Великой армии» температура не опускалась ниже 10 градусов. В частности, согласно температурной таблице из отчета Виленской астрономической обсерватории за 1812 год самая низкая температура наблюдалась 13-го (-8 °C), 14-го (-9,2 °C) и 15-го (-6,5 °C) ноября. Во многом на общественное мнение оказала влияние народная память о сильнейших морозах зимы 1812/13 годов, но они разразились уже после того, как французы пересекли Неман.
Согласно спискам главного штаба Наполеона, перед тем как покинуть Москву французская армия состояла из 110 тысяч человек, когда же она достигла берегов Березины, в ее составе числилось всего 45 тысяч. Столь многочисленные по тем временам потери объясняются тем, что в нескольких сражениях французы, которые не смогли пробиться к продовольственным складам Юга России, были сломлены и сдавались в плен тысячами (в сражении под Красным 5 и 6 ноября в плен сдались 21 470 солдат и офицеров). Конечно, даже слабые морозы играли роль, но, как справедливо отметил Давыдов, «зима была только союзницею русских, а не, как тогда думали, единственною их защитницею».
Победа в Отечественной войне 1812 года была величайшим событием в истории России, да и, пожалуй, в истории всего человечества, и от этого еще больнее, что мы забываем о великом подвиге русской армии, искренне уверовав в слова честолюбивого полководца. Денис Давыдов — герой этой войны — был первым, кто во всеуслышание заявил о нашем заблуждении. Однако миф оказался живуч…
Бонапарт шел в Москву быстро, ни грязь, ни метели ему не мешали. Он захватил Москву в самом начале сентября. Стояла жара. Не было ни дождей, ни грязи, ни снега, ни мороза. Казалось бы, сиди и радуйся, грейся у огня пожаров, празднуй победу. Так нет же: случилось нечто такое, что заставило Бонапарта бежать из России до наступления холодов. Не зима его из Москвы выгнала! И Бонапарт до наступления зимы побежал из России. Потому что понял, что война только начинается!
Милорадович и Платов шли за французским арьегардом, постоянно его тревожа, казачьи отряды и партизаны рыскали по флангам отступающей французской армии, захватывали обозы, уничтожали французские отряды. Уже между Москвой и Смоленском отступающая французская армия жила впроголодь. «Почти вся кавалерия идет пешком, не наберется на пятый полк и одной сотни конных», — свидетельствует один из французов. Голод начал приобретать катастрофические масштабы. Уже в начале отступления французов на переходе от Вязьмы до Смоленска русский генерал Крейц, идя походом со своим полком, услышал какой-то шум в лесу, правее дороги. Въехав в лес, он с ужасом увидел, как французы поедали одного из своих мертвецов. Это показание Крейца подтверждается рядом других аналогичных. «…Кроме лошадиного мяса им есть нечего. По оставлении Москвы и Смоленска они едят человеческие тела…» А вот фрагмент из письма Кутузова жене от 28 октября: «Вчерась нашли в лесу двух французов, которые жарят и едят третьего своего товарища». Важно зафиксировать факт страшного голода именно в тот период, когда еще морозов не было, а стояла прекрасная солнечная осень. Именно голод, а не мороз быстро уничтожил французскую армию. «Французы погибли больше от голода, изнурения, беспорядка, грабительств и потери всякой дисциплины, а кавалерия — от тех же причин и от весьма дурной и безрассудной ковки лошадей», — свидетельствует тот же генерал Крейц.
Температурная таблица из отчета Виленской астрономической обсерватории за 1812 г.:
Октябрь 28
+3,7
Октябрь 29
+3,5
Октябрь 30
— 0,5
Октябрь 31
— 0,5
Ноябрь 1
— 2
Ноябрь 2
— 2
Ноябрь 3
— 4
Ноябрь 4
— 5,2
Ноябрь 5
0
Ноябрь 6
+2
Ноябрь 7
+1,5
Ноябрь 8
+1
Ноябрь 9
+1
Ноябрь 10
— 2
Ноябрь 11
+1
Ноябрь 12
+1
Ноябрь 13
+3,5
Ноябрь 14
— 8
Ноябрь 15
— 9,2
Ноябрь 16
— 6,5
Ноябрь 17
— 3
Ноябрь 18
— 2
Ноябрь 19
+1,5
Ноябрь 20
+1,5
Ноябрь 21
— 0,5
Ноябрь 22
— 2,5
Ноябрь 23
— 6,2
Ноябрь 24
— 5,5
Ноябрь 25
— 2
Ноябрь 26
— 2
Ноябрь 27
— 4
Ноябрь 28
— 4
При контрнаступлении роль партизан свелась вовсе не к тому, чтобы «беспокоить арьегарды» отступавшего противника. Своими постоянными нападениями (и вовсе не только на арьергарды) партизаны поддерживали в неприятельских рядах мысль и ощущение, что идет нескончаемая битва. Прошло Тарутино, а нападения продолжались и непрерывно поддерживали тревогу вплоть до Малоярослаца. Прошел Малоярославец, однако сражения — правда малые, но зато ежедневные — продолжались вплоть до Вязьмы, где французы в отместку партизанам прибегли к гнуснейшей и только случайно не удавшейся им попытке загнать население в городской собор, запереть его там и сжечь живьем (вот оно, лицо, а точнее, РОЖА истинных демократов, обожающих жареную человечину!!!). Прошла Вязьма — и опять ни одного дня вплоть до Смоленска не было у противника уверенности, что не произойдет очередного нападения. Наконец, от Смоленска до Березины партизаны уже в самом деле вели постоянные бои, а Кутузов продолжал свою малую войну, отряжая небольшие отряды со специальными заданиями против неимоверно растянувшейся в длину отступающей неприятельской армии.
Не пожар Москвы, не морозы, которых почти не было до самого Смоленска, а русские крестьяне, ожесточенно боровшиеся с врагом, нанесли страшный удар по отступающей «великой армии», окружили ее плотной стеной непримиримой ненависти и подготовили ее конечную гибель. Партизанская война, крестьянская активная борьба, казачьи налеты — все это при усиливающемся недоедании, при ежедневном падеже лошадей заставляло французов бросать по дороге пушки, бросать часть клади с возов, а главное, бросать больных и раненых на смерть. Изнуренные, полуголодные, ослабевшие французские войска шли по разоренной вконец дороге, обозначая свой путь трупами лошадей и людей.
Положение французской армии после Березины стало просто катастрофическим. Нестерпимый голод дошел в эти дни до последней крайности. Людоедство стало уже вещью обыденной. Многие свидетели утверждают, что часто встречали французов в каком-нибудь сарае, забравшихся туда от холода, «сидящих около огонька на телах умерших своих товарищей, из которых они вырезывали лучшие части, дабы тем утолить свой голод, потом, ослабевая час от часу, сами тут же падали мертвыми, чтобы быть в свою очередь съеденными новыми, едва до них дотащившимися товарищами». Но вот тут-то (именно после Березины, а не до!!! Свидетельство тому — Наполеон приказал наводить мосты через Березину — значит, река еще не замерзла) к голоду прибавилось новое страшное бедствие. Сразу после Березины ударили жуткие морозы. Попасть в плен к русским регулярным войскам было мечтой погибающих французских солдат. Через Березину с Наполеоном переправилось, считая больных, раненых и безоружных, около 60 000 человек, потом к ним присоединилось еще около 20 000 войск, из этой массы в 80 000 человек 40 000 погибли на пути от Березины до Вильны, и еще очень многим было суждено погибнуть на пути между Вильной и Неманом. Дорога на десятки километров была усеяна валявшимися трупами. Кое-где солдаты делали себе берлогу из трупов своих же сослуживцев, сложенных накрест. Русский поход кончился. В целом от «великой армии» из 635 000 человек осталось около 5 000.
Как стратег Наполеон был никто. Его армии даже в Европе, еще до встречи с противником теряли до четверти состава из-за болезней и голода! Он совершенно не интересовался судьбой своих солдат. Наполеон не имел ни малейшего представления о государственном устройстве и особенностях России. Вторгшаяся в Россию «Великая армия» не имела ни полевых кухонь, ни палаток, ни нормальных лазаретов — уже в Смоленске на перевязки использовали пергаменты из городского архива. Но если уж Наполеону удавалось вывести свою армию на генеральное сражение, сделать с ним ничего не удавалось — на поле боя он лучше всех управлял своими солдатами, и те его не подводили. Насколько отличен от него был Кутузов! Перед Бородиным Кутузов заготовил десять тысяч подвод для раненых и десять тысяч санитаров для их эвакуации с поля битвы, а Наполеон своих раненых просто бросил. Не проиграв вчистую ни одной битвы, Наполеон проиграл свою главную войну. Можно сколько угодно спекулировать на эту тему, но Наполеон потерял не только величайшую (вплоть до Гитлера) всеевропейскую армию, но и дело всей своей жизни, и не по своей глупости, а из-за ума Кутузова. Французские генералы с обидой вспоминали, что они раньше Кутузова успели бы к Малоярославцу, если бы тот не посадил своих солдат на подводы. Это было не по правилам, но у Кутузова в решающий момент войны оказалось под рукой несколько тысяч телег с упряжными лошадьми, видимо, по чистой случайности. И «Великой армии» пришлось идти не по благодатной Украине, а по выжженной Смоленской дороге. Наполеон, по его собственному признанию, побеждал в сражениях, потому что во всех деталях продумывал их заранее, в отличие от своих противников. Зато в войне в целом он поступил согласно другому своему принципу: «Надо ввязаться в бой, а там посмотрим». А у Кутузова была идея, он ее реализовал, и эта идея оказалась правильной. Кутузов, я так понимаю, точно рассчитал, что Наполеону не удастся обеспечить фуражом более 50 тысяч лошадей. И старый профессионал оказался прав — еще перед попыткой прорыва на юг Наполеону пришлось отправлять безлошадную кавалерию на Запад пешим порядком. А был лишь сентябрь! Кутузов понимал войну, а Наполеон — нет. Что радости Наполеону, что он непобедим? От его «Гранд Арми» осталось в живых 5 000 человек. Это от шестисот-то с лишним тысяч!
Но байка, запущенная Бонапартом о генерале Морозе оказалась живуча и на всю катушку использовалась и используется врагами русского народа. Если б не морозы, немцы выиграли бы Ледовое побоище (кстати, 5 (12) марта, что ни говори, уже весна). Англо-французские захватчики исхитрились замерзать даже… в Крыму во время Восточной войны. Это, конечно, надо постараться. Постараться оставить свою армию без зимнего обмундирования, нормального питания и многого другого.
До сих пор морозам приписывают даже великую Сталинградскую победу Красной Армии.
В ходе контрнаступления, начатого 19 ноября 1942 года, советские войска окружили в районе Сталинграда гитлеровскую армию. Как и в предыдущем 1941 году, свирепствовал мороз, доходивший порой до 40 градусов по Цельсию. И немецкие солдаты, начальству которых не пошли впрок московские уроки, страдали от обморожений, болезней и голода. Чего стоят маленькие советы от фюрера. Например, как вырыть яму в снегу, чтобы согреться в ледяной пустыне. Или как надевать бумажный мешок на голову, чтобы не обморозить лицо.
А вот как обстояли дела у нас:
«Выдавалось нам обмундирование — высший класс, — вспоминает русский солдат Сергей Засухин, воевавший под Сталинградом, — кальсоны, рубашка, теплое вязаное белье, гимнастерки суконные, ватники, валенки с теплыми портянками, шапка-ушанка, варежки на меху. На ватники надевали полушубки. Через рукава полушубка пропускались меховые варежки. Под ушанку надевались шерстяные подшлемники — только глаза были видны, и для рта меленькое отверстие. Все имели белые маскхалаты».
В таком обмундировании не страшно было жить даже в снегу, а именно так как-то пришлось зимовать однополчанам Засухина. «Выкапывали лопаткой лунки метровой глубины. Туда наложишь еловых лап, залезали вдвоем в берлогу, укрывались плащ-палаткой, дышали, и хоть бы хны».
Один из главных вопросов военного быта — снабжение армии продовольствием, солдатский рацион. Эта проблема волнует всегда и всех: голодный много не навоюет. Так, в письме из-под Сталинграда рядовой Юрий Каминский весьма подробно описывал матери свое ежедневное «меню». «Как меня кормят? Получаем утром завтрак — суп с мясом, крупой (или макаронами, или галушками), картошкой. Супу много, почти полный котелок. По утрам же привозят хлеб — 800–900 граммов в день, сахар. Махорку или табак и водку — «сто грамм» — ежедневно. В обед снова появляется суп, бывает и каша. Ужин обычно состоит из хлеба, поджаренного на печке и посыпанного сахаром. Иногда к этому прибавляется колбаса — 100 граммов в обед и 30 — утром. В годовщину Красной Армии у нас были и замечательная селедка, и колбаса, и пряники».
Итак, Гитлер оказался в одной помойной яме с Бонапартом. Тулупы Гитлеру были не нужны, потому как войну он планировал завершить в три месяца. Если так, если в три месяца планировал, то следовало в соответствии с планами и поступить: Красную Армию сокрушить, Советский Союз поставить на колени. В чем же проблема? Гитлеровская орда вступила на советскую территорию 22 июня, через три месяца, 21 сентября, надо было проводить парад победы. Отчего не завершили войну в сентябре?
Гитлеровцы отвечают: причины чисто географические — просторы, бездорожье и погода. Но если в Советском Союзе существуют такие географические условия (ведь не Африка же!), то надо было готовить войска действовать не в тепличных условиях, а в реально существующей обстановке: вооружить вездеходными машинами, способными преодолевать грязь и снег, запасти морозостойкие масла и топливо для танков, самолетов и машин, обеспечить войска лыжами и зимней одеждой, теми самыми тулупами.
Немецкая зима ненамного мягче русской, но попробуйте в шинелишке просидеть в снегу при минус 6 градусах несколько часов, да еще когда ветер гуляет в развалинах. А развалины-то — результат немецких зверских бомбардировок!
Завершить молниеносную войну в три месяца они не смогли потому, что географические и климатические условия помешали. А к таким географическим и климатическим условиям им готовиться было не нужно потому, что они планировали в три месяца войну завершить.
Читайте откровения Волкогонова, Косинского, Геббельса, Гареева и Штейнберга. В одной статье, а то и в одном предложении они доказывают, что мудрейшие гитлеровские генералы планировали быстренько завершить войну, но им помешала плохая погода, а к плохой погоде им не надо было готовиться потому, что они планировали быстренько завершить войну…
Если судить о подготовке вермахта к наступлению под Сталинградом, то окажется, что уроки кампании 1941 г. прошли для немцев даром. Вермахт по-прежнему не готов воевать зимой, топливо кристаллизуется на морозе, войска лишь на 10 % экипированы зимней одеждой, смазка на оружии замерзает при -24. Как такая армия могла бы удерживать Сталинград в случае победы, зимой? Ведь занять город — это одно, а держать его в течение месяцев при яростных атаках Красной Армии — совсем другое.
Поклонники Гитлера доболтались до того, что теперь заявляют — де, у русских винтовок зазор между деталями был больше, чем у немецких, потому они и в мороз стреляли! Да не мог зазор быть больше, просто потому, что русские винтовки делались по тем же законам физики и механики, что и немецкие. Ларчик открывается проще — после финской войны, когда выяснилось, что оружейная смазка при сильных морозах замерзает и портит оружие, Сталин распорядился создать НОВУЮ смазку — морозоустойчивую, каковой наши всю Великую Отечественную и пользовались.
Словом, Наполеон, сам того не желая, помог нам побить Гитлера! Ведь тот был уверен, что встретит в качестве противника только генерала Мороза, а не русский народ.
Да, блеф с генералом Морозом — такая же небылица о русской истории, как и «потемкинские деревни».
В. СЕЛИНА