Сашка отстранилась от меня молча. Только вздохнула рвано, будто я ее в живот ударил. Девочка солнечная, я себя саданул куда как сильнее тебя. Но прямо сейчас я не знаю, что будет. В голове хаос. Как прикрыть и тебя, и остальных? В твоих глазах трепло стал и тварь, знаю. Только мне чуток бы подумать, воздуха глотнуть и понять, что и как повернется. И есть ли у меня право и дальше к тебе лапы свои тянуть. Ведь не для того спасал, что бы теперь за собой в дерьмо утащить. Но если есть хоть пол шанса, что обойдется… зубами, когтями держать стану. Прощение за эту боль вымолю.
— Коля, я все слышала, — ровным тоном начала Сашка.
Я ждал, если честно, слез. Крика. Обвинений в мудачизме. Заслужил. Нельзя вот так. Сказать женщине сто раз — ты моя, я тебя присваиваю, а потом — все, нет тебе места. Нельзя.
Она тебе душу нараспашку, билет в хренов рай своим «с тобой остаюсь». А ты ей — «нет, без надобности уже».
— Плохо, — буркнул, судорожно перебирая в башке все возможные сценарии на будущее.
— Нет, не плохо, — возразила она и обошла, заглянув в лицо. Обхватила щеки, в глаза строго так посмотрела. А у меня внутри все прям в кровь. Ураган мыслей застыл как на стоп-кадре. Какая же ты… солнечная девочка. Смотришь сурово, брови светлые сдвинув, а мне и сладко, и дико больно. Неужели все же не моя ты? Не для меня на этот свет явлена. Досталась на мгновение. Как же я дальше? Опять без солнца? Теперь навсегда.
— Слышала. Поняла. И это моего решения не меняет. Я остаюсь, — твердо произнесла она, глаз не отводя, показывая мне такую решимость, что у меня сердце забухало, запустив в ушах набатом «соглашайся-соглашайся-хватай-не-отпускай». Но ведь тогда мразью эгоистичной буду. Мало ей и так, что ли, в жизни мразей уже повидалось.
— Сашк…
— Не начинай! — Она и ногой босой притопнула.
— Ты не понимаешь…
— А ты объясни! — потребовала она. — Вот так же, как в машине мне все четко и по делу объяснил.
— Это не тот случай, Сашка.
Тут миллион доводов против. Такое не рассказывают кусками. А все нельзя. Не потому, что не доверяю. Нет права у меня об этом трепаться. К тому же ФСБ не менты. Кто сказал, что нас уже не слушают?
— Ну тогда уж извини, Коля, но я все равно остаюсь. Если хочешь, чтобы ушла, выгонять придется, ясно?
Она отступила от меня на шаг, выпрямилась вся как-то по-особенному. Глянула — ну царица прямо. С такой спорить — лоб расшибешь и язык в кровь сотрешь. Вот она и вылезла, отцовская порода. А так ведь ни черточки не взяла. Он кремень, она — облачко. А вот поди же.
— Я не собираюсь тебя выгонять. Ни сейчас, ни потом. — Уж точно не до того момента, пока не буду уверен, что ты в безопасности. — Но ты совершаешь ошибку, знаешь? Все может обернуться очень-очень серьезно.
— Я взбалмошная дочь Стального короля, забыл? Совершать ошибки — для меня нормально.
— Сашка… — покачал я головой, осознавая, что ну не хочу я отталкивать ее. Не могу. Какой бы тварью безответственной меня это ни делало. Тем более все равно нам пока друг от друга никуда. Если это то время, которое мне с ней отпущено, то и гори оно все. На кой я тут героя-страдальца буду из себя корчить и ее мучить. Ясно, что боли ни ей, ни мне уже не избежать. Такие, как моя девочка-солнце, не говорят просто так «Я остаюсь с тобой». Ну и все. Будь оно как будет.
— Знаешь что? Пойдем спать, Сашк. Ничего мы сейчас не решим и не сделаем.
— Насчет сделаем — это тебе лучше знать. А я для себя все решила.
Решила она.
В кровати Сашка прижалась к моему боку и устроила голову на плече. Я аж зажмурился в темноте, впитывая всей своей толстой шкурой этот кайф от ее близости. Просто лежать с ней рядом. Ладонь узкая на моей груди. Дышит тихонько. Тепло. Как давно мне не было вот так тепло? Если бы еще не ебаный осиный рой думок в черепушке.
Главное ведь — не начать дергаться. Ясно как белый день, что этот капитан Корнилов приходил не просто мило поболтать со мной. Сто пудов у него уже есть четкое представление, как все было на самом деле с этим жирным боровом, мэром, и оно наверняка весьма близко к реальным событиям. В ФСБ лохов всяких не держат. Вот только пришел он один и трепался что-то сильно много, практически все передо мной выложил. Так они обычно не работают. На что расчет? Что я заочкую, побегу к Боеву с Камневым докладывать, что жопы у нас в огне? Ага, типа я наивный чукотский юноша и не понимаю, что он где-то рядом теперь пасется, ожидая моей реакции. Бежать — не побегу. Но вот звякнуть Боеву нужно. Именно сейчас, паузу выдержав. Не сразу, типа в панике. Логично же, что я позвоню другу и коллеге с уточнением «че за на хер», а вот если совсем смолчу — не логично.
Нащупал на тумбочке возле кровати телефон, придержал попытавшуюся поднять голову Сашку.
— Шаповалов, ночь на дворе, — хрипло проворчал Боев. Спит, значит, Корнилов не добрался до него пока.
— Я в курсе. Но ко мне тут гость странный наведался. Капитан Корнилов из ФСБ, — тона я старался придерживаться почти равнодушного.
— Корнилов? Фамилия генеральская прям, — фыркнул Андрей, но я уже уловил, что он весь напрягся. — Че хотел?
— Да про какого-то Вознесенского Дмитрия Алексеевича спрашивал.
— Кого? — выдержав четкую паузу, нарочито лениво спросил он. — Че-то не припоминаю. Клиент у нас такой разве был?
— Нет вроде. — Я и зевок выдавил. Если и слушает нас «большой брат», то пусть хавает.
— Ну и чего тогда ночью трезвонишь? — якобы недовольно прорычал Боев. — Нельзя, что ли, было завтра на работе…
— Да спи уже.
Все, в известность я его поставил, остальное только в приватной беседе без возможных ушей.
И про пробросы корниловские насчет Катьки и уебка жирного я тоже нарочно умолчал. Ведь только долбоебский брат станет даже намекать нынешнему мужику сестры на ее прошлого, чего бы там ни было. Так что все нормально, укладывается в схему. Даже если Корнилов точно знает, что бесследное исчезновение Вознесенского — наших рук дело, то спалить нас по этому разговору не выйдет. А Андрюха теперь будет готов. Катьку прикроет, а я, если все херовей некуда пойдет, — его. Не будет моя сестра одна с дитем корячиться. И Роксана со своими тоже. Я сестренке задолжал, так что если что — все на себя. Не было никаких Боевых и Камневых.
Вот же сука фээсбэшная, ну как нанюхал?
И как же жестко ему удалось цепануть меня. До сих пор же при мысли, что Катюху мою этот… А я жил и знать ни о чем не знал. А потом еще и сам языком своим трепливым подставил.
А может, у говнюка и было целью спровоцировать меня? На кой ему это? Не услышь я тихие Сашкины шаги… хер знает, не сцепился ли бы я с этим Корниловым насмерть. Этого ему было нужно? Охерительный повод сразу заломать меня и закрыть за нападение на работника органов при исполнении. А уж как у нас умеют прессовать, когда ты попал в их цепкие ручонки, ни для кого не секрет.
— Смотрю, спать ты не хочешь, — заерзала Сашка у моего бока, и ее рука с груди заскользила к моему животу. — Надо что-то с этим делать.
— Сашка… — попытался предупредить я, но поздно.
Одно ее ласкающее движение — и все. В черепушке сквозняком вымело думки-переживалки начисто. Она только пальцами тонкими до пупка добралась, а мой член уже задергался, наливаясь и распрямляясь. Так и норовя сходу головкой ей в ладошку занырнуть. Сгреб я ее волосы, заставляя поднять лицо к себе, и прямо в губы выстонал свой кайф от первого ее касания, одновременно сдергивая второй рукой трусы и освобождая ей дорогу. Она нежными подушечками пальцев головку обвела — меня как в поясницу током шарахнуло, прогибая. Скользнула по стволу, впервые ведь исследуя меня сама, а у меня уши вспыхнули, и в них зазвенело, подчеркивая внезапную сладкую пустоту и свободу внутри. Уверенно, по-хозяйски, обхватила яйца, взвешивая в ладони и застонав мне в рот, и я едва на месте себя лежать заставил. Готов, готов для нее сразу. И не просто готов. Хочу так, что хоть цепями меня вяжи. В нее хочу. Ни терпения, ничего постепенного у меня с этой женщиной. Включаюсь весь, сразу и на предельной, бля, мощности. Сашка меня не поджигает, нет. Что горит, то и потушить можно. Она меня взрывает к херам. И тут уж никаких тормозов и обратной реакции природой не предусмотрено. Необратимо, сука.
— Хочу… — хныкнула она, разрывая поцелуй, и столкнула вниз одеяло. Приподнялась надо мной на руках, а я шарахнул по кнопке ночника на тумбе. Я тоже хочу. Умираю, как хочу все видеть.
— Коль… — Ее щеки вспыхнули, и Сашка зябко передернулась. — Я вся сейчас…
— Охуительна… — оборвал я ее, непонятно, как и сумев рыкнуть нечто членораздельное. Раздвинул бедра, давая ей место. Знаю, что веду себя как скотина, но похер. Обхватил член, качнув им и показывая ей со всей примитивной честностью, чего хочу. Не заставлю, ни за что. Но просто дурею от одного только предвкушения. А еще больше от того, как она смотрит на меня. Лишь секунда этого беспричинного смущения, и снова открытая жажда. Поймав мой взгляд точно так, как недавно, до того как гадский Корнилов обломал нас, Сашка встала на колени между моих ног, наклонилась и поцеловала меня в центр груди. Ее соски задели мою грудь, и она вздрогнула всем телом, рвано выдохнув. В меня ударило похотью беспощадно. Прострелило от паха до макушки, прогибая в спине, ствол задергался в руке, словно она уже его обласкала.
— Сашк… — хрипло выдавил я. — Не играйся только… не в этот раз… озверею…
— А ты мне нравишься озверевшим, — все так же не прерывая зрительного контакта, промурлыкала она, мягко убирая мою руку от члена. Голос стал глубже, обливал меня, как жидкая сладость, доводя до невменяемости.
Прогнувшись, она потерлась грудью о мой пах, а щекой — в районе пупка, и снова шумно вдохнула.
— Нравится, как пахнешь… дикостью моей… свободой… удовольствием…
Каждое слово сопровождалось влажным поцелуем, и от первого же мне глаза горячечной красной пеленой заволокло. Я моргал, выглядя наверняка полным придурком, но мне нужно было видеть. Видеть, как меня возьмет в рот она. Именно она. Моя солнечная девочка. Видеть, как я совершу реальное кощунство, что отправит меня в ебаный рай.
— Саш-ш-ш-ш-ш-ш… — зашипел я раздавленным змеем, когда протекшая головка скользнула по ее щеке, оставляя там блестящий след. Прижавшись губами к основанию члена, отчего у меня задергало точечными разрядами в промежности, она притормозила, убивая меня окончательно, глянув совершенно пьяно, и лизнула медленно снизу и до головки. И тут же вобрала ее, вынося этим адекватность, все равно что выстрелом в башку.
— Бля-я-я-я-я! — взревел я, хватая ее за волосы. И тут же отпуская, потому что от первого же глубокого скольжения в обжигающую тесноту ее горла меня разбило в пыль и я уже ничем не смог бы управлять.
Только упираться пятками в матрас, толкаясь навстречу, молотить затылком в подушку, хрипя и мыча, и цепляться за все, до чего мог дотянуться, лишь бы ей не помешать. Ослеп, но все видел. Смотрел. Как одурманенно сверкают ее буквально пожирающие меня и мою реакцию глаза, из которых по щекам льются слезы. Как растягиваются, принимая мой ствол, губы. Как она отрывается, жадно хватая воздух. Лижет головку бесстыдно, откровенно этим наслаждаясь, прежде чем впустить в себя снова. Это было пыткой. Рваный ритм, что доводил до остервенения, остановки, что тормозили в мгновении до того, как меня бы прорвало. Но я отдал бы ей себя для такой пытки хоть на вечность. Пока бы не сдох или бы не ебнулся, становясь необратимым дураком. И вдруг Сашка прикрыла глаза, взяла меня глубже, и застонала протяжно, как будто тоже совсем теряя себя. И меня взорвало. Я орал дурниной, опустошаясь, пока язык не прокусил от того, как сокращало всего.
Слепо подтащил к себе Сашку и впился в губы, выстанывая в них свой кайф. И, не отрываясь, заставил его мне вернуть, нащупав незряче трясущимися еще пальцами ее клитор. Сашка кончила почти мгновенно, мелко задрожав в моем захвате, будто только одного касания ей и не хватало.
Мы лежали мокрые, слипшиеся, взахлеб дышащие, продолжая рвано целоваться. Как два нарика, выдыхающие в легкие друг друга дурманящий дым. Вот только у нас это было из сердца в сердце. У меня уж точно. Все, ни хера мне в этой жизни уже не страшно. Даже если завтра подыхать или закроют на черт-те сколько. У меня уже было. Все. С моей девочкой-солнцем.