Проснулась я под звук чужого дыхания. Не чужого. Колиного. И, несмотря на не слишком приятную ломоту в теле, я улыбнулась, не открывая глаз.
— Уже вернулся? — вышло хриплое сипение. Ни капли не сексуально.
— Да. — Голос у него был каким-то слишком глухим. Ощущение безмятежности смыло.
Я приподнялась на локте, находя Колю взглядом. Он сидел на полу, опершись спиной о кровать.
— Что-то случилось?
Он посмотрел на меня тяжело и почему-то с отчетливой виной.
— Сашк… отец твой умер.
Несколько секунд я даже не могла понять, что услышала.
— Сашк… — Николай потянулся к моей руке, но меня его прикосновение будто током ударило.
Не помня себя, я слетела с кровати и попятилась к двери. Больно стало адски. До потемнения в глазах. Будто кто-то ломал мне ребра и выдирал сердце, разрезая все его осколками.
— Умер… — задыхаясь, пробормотала я. — Умер… А ты… ты даже не дал мне с ним увидеться. Я тут с тобой… всем этим… а он умирал?
— Сашка…
Вскочив, он пошел ко мне, но я шарахнулась. Сейчас каждый пропавший между нами сантиметр расстояния усиливал боль и удушье.
Мой отец умер. Он умирал один. В больничной палате, среди чужих людей, в то время, как я занималась сексом, наслаждалась новыми ощущениями. Жизнью. Хотел ли папа видеть меня в последние минуты, или все случилось внезапно, во сне? Я никогда, никогда, черт возьми, уже не узнаю этого. От него. Только от тех самых, чужих, людей, что его окружали. А все потому, что меня не было рядом. И да, мой разум знал, что не вина Коли, что все случилось так. Но разум сейчас не был главным. Мне было больно. Я потерялась. У меня больше никого не осталось.
Николай протянул ко мне руку, но я снова метнулась от него. Не могу! Не надо.
— Не пойдет! — рыкнул он и все же схватил меня за плечо.
Дернул к себе, явно не рассчитывая сейчас силу, и я врезалась своей грудью в его так, что даже зубы лязгнули. Закричала, рванувшись прочь. Его близость обжигала. Жгла. Но вырваться было нереально. Коля просто оттеснил меня к стене, распластал по ней всем своим огромным телом, обездвижив практически. Я могла кричать, лупить его куда ни попадя руками, неуклюже лягать, но деться от него было некуда.
Неизбежное, неумолимое тепло и обжигающе близкое присутствие. И я билась, орала черт знает что, даже кусала его. До тех пор, пока не выдохлась. Причем до такой степени, что даже рыдать уже не могла. В теле не осталось сил, в душе воцарилась пустота. Как будто там все выгорело.
— Так не должно было быть, — едва смогла выдавить из себя, обвисая.
— Не должно.
— Он был один.
— Да.
— Отпусти. Не могу… чтобы ты рядом сейчас.
— Никак.
— Коль, пожалуйста. Сил нет сейчас даже смотреть на тебя.
— Не смотри. И тебе со мной силы не нужны. А без меня никак сказал.
Он перестал прижимать к стене, подхватил и уселся на кровать, располагая меня на своих коленях.
— Как же я буду… теперь.
Я ощутила неожиданную беспомощность. Отца нет больше. А я… я, оказывается, понятия не имею, какой станет моя жизнь без него и его вечного давления. Я вроде бы столько лет, как только сочла себя взрослой, стала бороться за свою независимость. А вот теперь я как будто потерялась. Мир лишился привычной системы координат. У меня не стало той незыблемой вечной стены, от которой отталкивалась, а с ней словно не стало и верха-низа-правильного-неверного.
— Все у нас будет нормально, Сашка. Со временем.
А я ведь такая эгоистка. Думаю лишь о том, как я. А у Коли «мы». Сижу и упиваюсь горем. Не время для этого.
— Нам же в больницу нужно, — вздрогнула я от понимания. — Похороны… готовиться надо…
Несколько секунд мне казалось, что Коля откажет. Скажет свое веское «я все сам», и утихшая было истерика стала опять опутывать мысли.
— Да, надо, Сашка. Я одежду принес сейчас выйти, потом что надо купим.
— Сначала в больницу… Увидеть его… — Я оробела мигом. Ведь, похоже, не просто ожидала, что он откажет. Я почти хотела этого. Ничего ведь не знаю. Не умею в этом. Когда умерла мама, все бытовые моменты похорон прошли мимо меня, естественно. Отец обо всем побеспокоился, все сделал сам. Но его больше нет. Что мне делать?
— Помоги! — всхлипнув снова, я обхватила шею Коли, цепляясь за него почти как там, в том заснеженном лесу.
— Тш-ш-ш-ш, я же никуда не деваюсь, девочка моя! — обхватил он меня до хруста костей и покачал.
Потом взялся собирать, будто я была детсадовской. Сводил в ванную, умыл. Разогрел еду, накормил. Одел, я даже не рассматривала во что. Когда вышли во двор, он обнял меня за плечи, почти укутывая в свое крупное тело, укрывая собой. Внимательно посмотрел куда-то в сторону, после того как усадил меня в салон. Я все никак не могла сосредоточиться, в голове как что-то заело. Монотонной пульсацией крутилось одно и то же. Как я смогу посмотреть на папу… не живого. А ведь я должна буду. Без этого же никак.
— Сашка, вниз! — грозный рык Николая застал меня врасплох, среди этого мысленного хаоса, и, само собой, в ответ на его приказ, я только ошалело моргнула.
И тут же его ладонь очутилась на моем затылке, и он не просто нагнул меня, а буквально швырнул, вынуждая скрючиться в узком пространстве перед сиденьем. А в следующую секунду резко крутанул руль, ударив по тормозам. Нас закрутило, меня обо что-то приложило до искр в глазах. Снова визг покрышек. Швырнуло в другую сторону. Знакомое по страшному снежному лесу и такое жуткое двойное бум-бум металлом по металлу. Грохот, лязг, просто ад какой-то, но не здесь, не с нами, но где-то совсем близко. Крики, ругательства.
— Сашка. Сашка, ты в порядке? — Николай потянул меня, скрюченную и оглушенную, на себя. — Все хорошо уже. Все хорошо, солнышко мое. — И вдруг совсем другим, полным ярости тоном: — Это что за нахер?!
Наверное, меня как-то контузило. Или я сильно ударилась головой и вообще сейчас без сознания. Потому что никакого другого объяснения, как я могу слышать гневное рычание моего отца, у меня не было. А я его точно слышала и не спутала бы его голос ни с чьим.
— Да охренели вы совсем, сосунки! — ревел он на кого-то. — А ну убрали от меня свои пукалки и лапы! Альку мою сюда!
Я вытаращилась на Николая, который тоже выглядел пораженным. Смотрел куда-то в окно, мне за спину, потом глянул на меня и дернул головой.
— Спокойно только, Сашка… — пробормотал он. — Спокойно, поняла?
У меня, казалось, одеревенели и спина, и шея, такого труда стоило повернуться и посмотреть туда же, куда и он. Целая толпа мужчин в черной одинаковой одежде. Одни целятся в кого-то на земле у своих ног. Двое как раз приближались к нам, мешая рассмотреть, кто же лежит на асфальте. Чуть поодаль микроавтобус с распахнутыми дверями. Почти впритык к нему две столкнувшихся легковушки. Одна въехала другой в бок, столкнув с дороги на покосившийся теперь столб.
— Сиди пока… — начал Коля, но тут я опять услышала голос отца.
— Да повылазило у вас, что ли, дурни?! Ольшанский я. Шаповалов! Отзови своих дворняг. Отпустите, а то я вас…
Не соображая, что делаю, я слепо нащупала ручку и практически вывалилась из салона. На трясущихся ногах пошла на голос.
Парни в черной форме, что уже были у нашей машины, пытались встать у меня на пути, но Колино жесткое «нет!» освободило мне дорогу.
Не соображая, что творю, я пронеслась оставшиеся до главного столпотворения метры и оттолкнула в сторону первого попавшегося чоповца с оружием.
— Отбой! — скомандовал за моей вмиг взмокшей спиной Николай. — Этих отпускаем, парни!
Мой отец и его давнишний друг, дядя Рома, покряхтывая, стали подниматься, как только охранники отпустили их. А вот я тут же осела бы на асфальт, если бы сильные руки Николая не поддержали меня.
— Какого хрена вы тут устроили? — грохнул он грозно над моим ухом и обращался явно не к парням в черной форме. — Вы ее добить хотите?
— Да все нормально же. — Отец встал на ноги, отряхнув с себя снежно-ледяное крошево с дороги, и пошел ко мне. — Алька, дочь, да живой я, живой!
В голове что-то щелкнуло, взорвалось ослепительно. Я заорала. Одно протяжное «а-а-а-а-а-а-а!» до тех пор, пока в легких не осталось ни капли воздуха.
Отец остановился, заморгав так, будто не мог понять, с чего такая реакция.
— Эй, дочь, ну чего ты? — забормотал он.
— Да как тебе только в голову пришло такое, Ольшанский?! — рявкнул Николай, разворачивая меня к себе и утыкая лицом в грудь, пока меня колотило так, что лязгали зубы.
— А ты что же думал, что я дочку свою прям тебе так взял и доверил без проверок? — хохотнул родитель. — Ты кто такой, чтобы я взял да на самотек все пустил?
Услышав такое, я забилась в захвате своего мужчины, желая прокричать внезапно ожившему отцу всю пережитую боль. Но Коля только прижал крепче, коротко велев: «Дыши, Сашка!»
— Да и что было кота за хвост тянуть? Вон видишь, сдох я для всех, и тут же это дерьмо человеческое повылезало. И суток не прошло.
— Оно бы и так повылезало! — явно еле сдерживаясь, возразил Коля. — У меня все было под контролем. Наши оперативники вели нас с Александрой. А вы влезли, и что в результате? У нас покойник, который нам уже ничего не скажет!
— А я должен был смотреть просто, как в мою дочь палить собираются, и надеяться, что ты и твои чоповцы достаточно хороши, чтобы ее уберечь? Да не охренел ли ты, Шаповалов?
— Его уже блокировали! — рявкнул Коля. — А вы вклинились и нарушили весь ход операции! Соображаете, чем это могло обернуться для вашей дочери? Какого хрена лезть не в свое дело?
— А ты на меня тут не ори, Шаповалов! Не дорос еще орать. Альку мою отпусти, пусть хоть к отцу родному подойдет, обнимет. Чего вцепился-то в нее?
— Пусти, — прошептала я.
— Уверена?
Я кивнула, осознав, что первая сокрушительная волна эмоций схлынула. Отчаяние и шок выгорели. Осталась только злость. Развернулась и шагнула к отцу, что широко улыбался, раскрывая мне объятия, будто не заставил только что пережить меня свою мнимую потерю.
— За что ты так со мной, пап? — спросила тихо, позволяя ему прижать меня к себе, но не в силах еще обнять в ответ. Потому что хотелось совсем другого. Ужасного. Неправильного. Ударить. Сделать больно. Нельзя такого хотеть. Не для единственного родного человека.
— Да нормально же все, дочь, — повторил он, похлопывая по спине. — И надо так было. И предателей поймать, и защитника твоего посмотреть в деле. Так, сейчас разрулим тут все и домой поедем, там все и обсудим.
Господи, он не понимал. Действительно не понимал? Всегда таким был. Абсолютно лишенным эмпатии. Способности хоть немного сопереживать, отдавать себе отчет, через что проводит других. Не понимал или никогда и не хотел этого? Какая уже разница.
Так надо было.
Принимай все как есть.
Все же нормально в итоге.
Это доконало маму?
Раздался звук милицейской сирены, замелькали проблесковые маячки. Кто-то приказал опустить оружие. Чоповцы отступили, выполняя приказ, и только теперь я смогла увидеть неподвижно лежащее на асфальте возле врезавшейся в столб легковушки тело. Максим Дежнев, уже несколько лет начальник отцовской личной охраны. И вокруг его головы расползалось по снегу кровавое пятно.