Неизвестный мне ранее Олег Поливанов выступил на ФОРУМе со статьей на тему начала Великой Отечественной войны «Почему Сталину ставится в вину то, за что возвеличивается Кутузов?», сделав, в общем, здравые выводы по теме, хотя сам Поливанов мотивы советского руководства плохо понимает, а подробности начального периода войны плохо знает. Тем не менее, меня заинтересовал приведенный им в начале статьи документ.
«20 июня 2008 г. в N4688 «Российская газета» в статье «известного историка», директора Центра международных исследований Института США и Канады РАН, автора 46 книг профессора Анатолия Ивановича Уткина опубликовала доселе неизвестный документ http://www.rg.ru/2008/06/20/stalin-gitler.html, последнее письмо Гитлера Сталину от 14 мая 1941 г.
«Я пишу это письмо в момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно достичь долговременного мира в Европе — не только для нас, но и для будущих поколений без окончательного крушения Англии и разрушения ее как государства. Как вы хорошо знаете, я уже давно принял решение осуществить ряд военных мер с целью достичь этой цели. Чем ближе час решающей битвы, тем значительнее число стоящих передо мной проблем. Для массы германского народа ни одна война не является популярной, а особенно война против Англии, потому что германский народ считает англичан братским народом, а войну между нами — трагическим событием. Не скрою от Вас, что я думал подобным же образом и несколько раз предлагал Англии условия мира. Однако оскорбительные ответы на мои предложения и расширяющаяся экспансия англичан в области военных операций — с явным желанием втянуть весь мир в войну, убедили меня в том, что нет пути выхода из этой ситуации, кроме вторжения на Британские острова.
Английская разведка самым хитрым образом начала использовать концепцию «братоубийственной войны» для своих целей, используя ее в своей пропаганде — и не без успеха. Оппозиция моему решению стала расти во многих элементах германского общества, включая представителей высокопоставленных кругов. Вы наверняка знаете, что один из моих заместителей, герр Гесс, в припадке безумия вылетел в Лондон, чтобы пробудить в англичанах чувство единства. По моей информации, подобные настроения разделяют несколько генералов моей армии, особенно те, у которых в Англии имеются родственники.
Эти обстоятельства требуют особых мер. Чтобы организовать войска вдали от английских глаз и в связи с недавними операциями на Балканах, значительное число моих войск, около 80 дивизий, расположены у границ Советского Союза. Возможно, это порождает слухи о возможности военного конфликта между нами.
Хочу заверить Вас — и даю слово чести, что это неправда…
В этой ситуации невозможно исключить случайные эпизоды военных столкновений. Ввиду значительной концентрации войск, эти эпизоды могут достичь значительных размеров, делая трудным определение, кто начал первым.
Я хочу быть с Вами абсолютно честным. Я боюсь, что некоторые из моих генералов могут сознательно начать конфликт, чтобы спасти Англию от ее грядущей судьбы и разрушить мои планы. Речь идет о времени более месяца. Начиная, примерно, с 15–20 июня я планирую начать массовый перевод войск от Ваших границ на Запад. В соответствии с этим я убедительно прошу Вас, насколько возможно, не поддаваться провокациям, которые могут стать делом рук тех из моих генералов, которые забыли о своем долге. И, само собой, не придавать им особого значения. Стало почти невозможно избежать провокации моих генералов. Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации и связываться со мной немедленно по известным Вам каналам. Только таким образом мы можем достичь общих целей, которые, как я полагаю, согласованы…
Ожидаю встречи в июле. Искренне Ваш, Адольф Гитлер».
Сам Поливанов комментирует это письмо так: «Из текста следует, что Гитлер искал со Сталиным мира и довольно убедительно объяснял свои действия. Мы не видели самого документа и не можем стопроцентно доверять газетной статье, но даже если это позднейшая мистификация, она объясняет колебания Сталина, всячески связывавшего инициативу военных накануне войны, по воспоминаниям участников совещаний в Кремле».
Должен сказать Поливанову, что «если это мистификация», то есть, фальшивка, то она, по определению, ничего реального не может объяснить, поскольку фальшивки изготавливаются не для этого. Во-вторых (что объясняется плохим знанием Поливановым истории той поры), какую «инициативу военных мог связать Сталин, если генералы не выполняли прямых указаний Советского правительства привести войска в готовность к отражению удара? Но об этом позже, поскольку нужно начать с вопроса, фальшивка это письмо или нет?
В нынешней России маститым специалистом по подлогам документов является член нынешней Российской, так сказать, Академии Наук В.П. Козлов, который, к тому же, возглавляет Федеральное архивное агентство. Он до того маститый, что написал несколько монографий по подлогам, читает на эту тему лекции и, главное, сам подобные фальшивки фабрикует, уже отличившись, по меньшей мере, в Катынском деле. И этот специалист учит: «Можно сказать, что подлог всегда «фонит» нестыковкой своего содержания с действительными фактами прошлого, известными из подлинных источников… Собственно говоря, в ряде случаев именно этот «фон» является основным доказательством подлога, поскольку нам не известно ни одного случая самопризнания автора фальсификации в совершенном подлоге».
Что в данном случае нужно понимать под «подлинными источниками»? Сталин множество документов, включая заявления ТАСС, готовил лично — лично их писал, но он не имел никакой «личной переписки» с государственными деятелями других стран — все их письма рассматривались на Политбюро. Ведь Сталин не руководил СССР лично, по этому поводу даже невозмутимый Молотов как-то не выдержал и вспылил в разговоре с Феликсом Чуевым и Иваном Стаднюком: «…если обвинять во всем одного Сталина, тогда он один построил социализм, один выиграл войну. И Ленин не один руководил, и Сталин не один был в Политбюро!».
Поэтому, без сомнений, если бы такое письмо Гитлера действительно было, то о нем бы знали, как минимум, все тогдашние члены Политбюро, и члены Политбюро об этом исключительном по важности письме Гитлера обязательно рассказали бы. Причем был один член Политбюро, которому рассказать о таком письме было крайне важно, — это Хрущев. Ведь вся его клевета на Сталина по поводу начала войны строилась на том, что Сталин, пренебрегая данными разведки, верил Гитлеру. В своем докладе на XX съезде КПСС Хрущев говорил чуть ли не фразами из этого «письма Гитлера», к примеру: «Больше того, от Сталина шли указания не доверять информации подобного рода, с тем чтобы-де не спровоцировать начало военных действий». И Хрущев, ссылаясь в своем докладе XX съезду на каких-то военных атташе, ни словом не упомянул об этом письме, прямо подтверждающем его обвинения Сталину??
Молотов был лично знаком с Гитлером, а посему был в Политбюро экспертом по фюреру. Вячеслав Михайлович оставил обширные воспоминания о причинах неудач начального периода войны, объяснил мотивы руководства руководителей СССР, жестко критиковал маршалов за их мемуарную брехню в угоду Хрущеву, но ни словом не обмолвился о таком письме!
Кстати о маршалах. Феликс Чуев записал: «И через пять, и через десять, и через пятнадцать лет Вячеслав Михайлович говорит одинаково, и у него это — не попытка оправдания, а неколебимое убеждение. Вот сидим на даче в Жуковке, приехал писатель Иван Стаднюк. Молотов следит за публикацией его романа «Война», оценивает положительно, дает советы. Прочитав третью книгу романа, упрекнул автора в том, что у него Сталин высказывает предположение о том, что немцы не нападут на нас ранее 1942 года, — Стаднюк в данном случае опирается на воспоминания маршала К.А. Мерецкова.
— А я это считаю неправильным, — говорит Молотов. — На мертвого валить, на Сталина, будто бы он это сказал? Во-первых, Мерецков — неточный человек, нельзя тут на него положиться. Сталин называл его «ярославец». Почему «ярославец»? В Ярославле, говорил он, такой оборотистый живет народ, что евреев там почти нет, там сами русские выполняют эти функции, и один из таких — Мерецков. Вряд ли Мерецков может быть точным, написав это! Я же со Сталиным общался, но я такого не помню, и никто из людей, кто близко, повседневно общался со Сталиным, не говорит об этом».
Молотов не говорил прямо о предательстве советских генералов, даже защищал их, тем не менее, Молотов утверждал, что никакого доверия Гитлеру не было, и то, что Гитлер нападет 22 июня, учитывали. Говорил и о том, что Правительство СССР отдало приказ о приведении войск в боевую готовность накануне войны: «Что не знали, неправда. Ведь Кирпонос и Кузнецов привели войска в готовность, а Павлов — нет… Военные, как всегда, оказались шляпы». Напомню, что Кирпонос был командующим Киевским военным округом, преобразованным с началом войны в Юго-Западный фронт, Кузнецов — Прибалтийским военным округом, преобразованным в Северо-Западный фронт, и Павлов — Белорусским военным округом, преобразованным в Западный фронт. Кирпонос и Кузнецов за неделю до начала войны начали выводить свои войска на оборонительные позиции, чтобы встретить удар немцев, а Павлов свои войска не то что на оборонительные позиции, а даже в летние лагеря не вывел. Так что шляпами были советские генералы или предателями — это второй вопрос, нам же важно, что Молотов и понятия не имел ни о каком письме Гитлера, хотя обязан был знать и в контексте этой темы упомянуть о нем.
Молотов подробно растолковал смысл миролюбивого заявления ТАСС, сделанного накануне войны, которое отлично можно было бы представить ответом на это «письмо Гитлера». Молотов пояснял: «За неделю-полторы до начала войны было объявлено в сообщении ТАСС, что немцы против нас ничего не предпринимают, у нас сохраняются нормальные отношения. Это было придумано, по-моему, Сталиным. Бережков упрекает Сталина, что для такого сообщения ТАСС не было оснований. Это дипломатическая игра. Игра, конечно. Не вышло. Не всякая попытка дает хорошие результаты, но сама попытка ничего плохого не предвидела. Бережков пишет, будто это было явно наивно. Не наивность, а определенный дипломатический ход, политический ход. В данном случае из этого ничего не вышло, но ничего такого неприемлемого и недопустимого не было. И это не глупость, это, так сказать, попытка толкнуть на разъяснение вопроса. И то, что они отказались на это реагировать, только говорило, что они фальшивую линию ведут по отношению к нам». Зачем правительству СССР нужен был такой экстравагантный способ получить «разъяснение вопроса», готовятся немцы напасть на ССССР или нет, если Сталин получил «письмо Гитлера» с заверениями в миролюбии? Почему Молотов и в данном случае никак не ссылается на «письмо Гитлера»?
Жуков и Василевский в центр своей брехни о том, что Сталин, якобы, не дал им встретить немцев, ставят подготовленную ими директиву N1, данную в ночь на 22 июня. В директиве были слова о провокации, как и в «письме Гитлера», и начиналась эта директива словами:
«1. В течение 22–23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдОВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.
Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности. Встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников».
Жуков был накануне войны начальником Генштаба, Василевский — начальником оперативного отдела Генштаба. Как они могли не знать об этом письме Гитлера, если бы оно было? Как они, вставляя в директиву слова о возможности провокаций, могли не знать о письме, предупреждающем о непокорности немецких генералов Гитлеру? Как могли не упомянуть о таком письме в своих мемуарах?
В действительности все было наоборот: это советская сторона боялась провокаций Гитлера, а не Гитлер — провокаций своих генералов, мы боялись, что дадим Гитлеру повод разорвать пакт и начать войну в то время, когда СССР был к ней не вполне подготовлен. Молотов говорил: «Этот шаг направлен, продиктован и оправдан тем, чтобы не дать немцам никакого повода для оправдания их нападения. Если бы мы шелохнули свои войска, Гитлер бы прямо сказал: «А вот видите, они уже там-то, войска двинули! Вот вам фотографии, вот вам действия!» Говорят, что не хватало войск на такой-то границе, но стоило нам начать приближение войск к границе — дали повод! А в это время готовились максимально. У нас другого выхода не было. Так что когда нас упрекают за это, я считаю, это гнусность».
Так что это «письмо Гитлера» «фонит» фальшивостью. Скорее всего, в ведомстве Козлова эту фальшивку сфабриковали с целью удержать в целости хрущевскую брехню о том, что Сталин, де, не дал подготовиться к отражению немецкого удара. Эта фальшивка связывает воедино заявление ТАСС и директиву N1 фальшивым мотивом того, что Сталин, якобы, «верил Гитлеру».
Но это «письмо», без сомнений, ложь, поскольку никак не стыкуется с воспоминаниями на эту тему тех, кто о таком письме обязан был бы знать.
Ю.И. МУХИН
Господин Зюганов не устает призывать коммунистов покаяться перед православной церковью за учиненные в прошлом «гонения». Хочется напомнить этому господину несколько фактов, из которых следует, что революционерам, если и есть в чем каяться, так только в том, что они слишком мягко отнеслись ко всей этой длиннобородой кодле и не всех попов-мракобесов своевременно «отправили к аллаху».
Да, несмотря на все нынешние причитания либералов, взявших под свою защиту православно-черносотенную банду, большевики после революции отнеслись к реакционерам в рясах слишком мягко, за что в дальнейшем как всегда пришлось расплачиваться трудящимся. Например, Забайкальский епископ Ефим, арестованный Забайкальским Советом за антисоветскую деятельность и этапированный в Петроградский ЧК, был освобожден под честное слово о прекращении антисоветской деятельности, которое он, разумеется, вскоре нарушил. Московский епископ Никандр и некоторые другие московские священники, подвергшиеся аресту за контрреволюционную деятельность, уже весной 1918 года были выпущены из тюрьмы. Кратковременным был и арест патриарха Тихона. И таких примеров масса.
В ответ на мягкое к себе отношение попы ответили злобой и насилием. В Сызрани толпа, натравливаемая священниками, ворвалась в детдом, где стала осматривать детей, имеются ли у них кресты, после чего забила до смерти шестерых, у которых не было крестов. «Этих молодых змеенышей необходимо извести с лица земли», — кричали детоубийцы. В Раифской пустыни (в одном из казанских монастырей) монахи сожгли живьем семерых представителей Рабочего Совета. В Солигаличе попы расстреляли председателя местного Совета Вилузгина, а его тело разорвали на куски. В результате организованных попами погромов уже зимой 1918–1919 годов было убито 138 коммунистов.
Вот так священники ответили на гуманность рабочей власти, и только после этого стало ясно, что к попам нельзя подходить с обычной человеческой моралью, что мракобесы понимают только язык силы.
Вообще церковь в России всегда была опорой царского режима, который боролся с конкурентами православия и финансировал «святых отцов». Церковь с самого начала выступила против революции. Во время боев в Москве попы предоставили юнкерам свои храмы в качестве огневых точек, расположив на колокольнях пулеметы. После поражения юнкеров они не успокоились, всячески стараясь разжечь борьбу против власти трудящихся. Не было ни одного белогвардейского заговора, ни одного мятежа, в котором бы не участвовали церковники. Православные попы приветствовали любые антисоветские силы от белочехов и интервентов до простых бандитов. Церковники с радостью встретили выступление белочехов, ставшего началом Гражданской войны. Епископ Екатеринбургский, приветствуя мятежников, совершил в кафедральном соборе Екатеринбурга торжественное богослужение. В своей проповеди он заявил, что белочехи совершают «великое дело возрождения России».
Так же восторженно церковники встретили интервентов Антанты. Они приветствовали интервентов благодарственными молебнами. «Радость перешла в восторг, когда на землю нашего города сошли с кораблей прибывшие к нам благородные союзники наши», — восторгался протоиерей Лелюхин. Даже такой отпетый подонок, как атаман Семенов, которого даже Колчак считал бандитом, был награжден православной церковью званием «Кавалера святого Гроба Господня».
Православное духовенство выступало пропагандистом белогвардейцев, призывая к борьбе с Советской властью. Попы массово выпускали плакаты и листовки против большевиков, в которых призывали: «Гоните Советскую власть!». Загоняли крестьян в Белую армию. Обо всех выступающих против мобилизации церковники сообщали в контрразведку. В Белой армии были созданы агитпункты в виде церквей-вагонов. Также организовывались специальные особые отряды церковных проповедников.
Но на этом попы не остановились. Духовенство принимало самое активное и непосредственное участие в подготовке антисоветских мятежей. Полковник Сахаров, руководитель белогвардейского мятежа в Муроме, укрывался в Спасском монастыре. Епископ Муромский Митрофан благословил его на мятеж словами: «Большевиков нужно уничтожать, чтобы их не было».
Попы и монахи принимали активное участие в подготовке белогвардейского путча в Ярославле. Епископ Агафанел обещал всестороннюю поддержку мятежникам. Оплотом путчистов стали ярославские монастыри, колокольни которых снова, как и в Москве, стали огневыми точками мятежников. Церковники также принимали участие в деятельности таких контрреволюционных организаций, как Национальный и Тактический центры.
Монастыри и церкви стали в то время оплотом всевозможных антисоветских бандитов. В Соловецком монастыре были обнаружены 8 трехдюймовых орудий, 2 пулемета, свыше 600 винтовок и берданок и большое количество боеприпасов. В киевском Михайловском монастыре были спрятаны 4 пуда динамита, винтовки и 900 патронов. Оружие, включая пулеметы, были зарыты в Матренинском женском монастыре на Украине. Там же нашли укрытие главари тысячной банды. Контрреволюционные организации были раскрыты в Оранском, Яковлевском, Николо-Угрешском и многих других монастырях.
Попы к тому же выполняли роль шпионов и осведомителей белых армий. Часто для выявления сочувствующих большевикам они нарушали тайну исповеди. В августе 1919 в донской станице Иловайская был пойман бродячий монах, шпионивший в пользу белых. Во многих епархиях, расположенных на занятых белогвардейцами территориях, попы самым тесным образом сотрудничали с контрразведкой. Так, в Забайкальской епархии существовали осведомительные отделы по благочиниям, кружки и группы по приходам, которые подчинялись штабу Читинского военного округа. В Барнауле в январе 1919 года гарнизонный священник сообщил в контрразведку, что, когда он беседовал с двумя ротами солдат «о целях борьбы с большевиками», 21 солдат и 2 офицера «с недоверием отнеслись к внушению и даже возражали». Все они были арестованы и 18 из них расстреляны. Но и на этом не остановились православные мракобесы. Презрев свои же заповеди, они непосредственно брались за оружие в борьбе против Рабочей власти. В.Г. Романюк вспоминал, как весной 1919 в бою под Перекопом красноармейцы захватили танк и мотоцикл, в них за пулеметами сидели попы. В 1920 г. церковники, маскируясь под похоронную процессию, зашли в тыл к красноармейцам с пулеметом и напали на них.
Для борьбы с Советской властью православные попы формировали специальные религиозные отряды. Духовенство Сибири создавало дружины святого креста, которыми командовали священники. Дружинники носили на груди восьмиконечный крест. Также в Сибири по инициативе епископа Сильвестра формировались и другие белогвардейские религиозные части, такие, как «полк Иисуса», «полк Богородицы», «полк Ильи Пророка» и т. д. Под Ставрополем попы создали отряд из 700 священнослужителей. Под Царицыном воевал «полк Христа-спасителя», состоящий исключительно из духовенства. Протоиерей Востоков активно создавал «крестоносные» части на юге России. Не брезговали попы и участием в кулацких бандах. Настоятель Ростовского собора Верховский, священник Кузнецов из Уч-Пристани и многие другие стояли во главе подобных банд. В Екатеринбурге был раскрыт антисоветский заговор во главе с дьяконом Владимиром Хвастовым. Каждый член этой организации должен был вести антисоветскую пропаганду и во что бы то ни стало добыть оружие, не останавливаясь для этого даже перед убийством. При этом с теми немногими священниками, которые порывали с контрреволюцией, их бывшие «братья» расправлялись с крайней жестокостью. В Ростове был расстрелян священник за проповедь, в которой он призывал прекратить Гражданскую войну и примириться с Советской властью, провозгласившей равенство и братство всех трудящихся. В деревне Тепляки на Урале священник за сочувствие революции был подвергнут пыткам и по пути на станцию Шамары зверски убит конвоем. При этом беляки не щадили и родственников таких «отступников».
Из всего вышесказанного видно, что революционерам не за что просить прощение у попов. Церковь сама сделала все для того, чтобы на ее голову обрушилась кара. К сожалению, революция, потерпев поражение, не искоренила полностью эту реакционную и мракобесную идеологию. И теперь снова, словно поганки под дождем, попы повылазили наружу, отравляя сознание масс. Впредь анархо-коммунисты не должны повторять этой ошибки.
Илья Краснов, ПРАВДА. info
Память — удивительная штука. За десятилетия жизни всякое случается. И она, словно волшебная книга, бережно хранит пережитое, а спустя годы вдруг неожиданно открывает казалось бы забытую страницу. С высоты времени ты, только ты, очевидец и участник пережитого, способен дать точную оценку прошлому.
Я родился и вырос на Урале. Нижний Тагил — моя малая родина. Город-труженик. Город боевой и трудовой славы. Здесь варили броневую сталь и отсюда уходили на фронт эшелоны с самым лучшим танком Второй мировой войны, прославленной «тридцатьчетверкой». Нередко с готовым экипажем. В книге летописи Урала немало легендарных танкистов. Рвался на фронт и мой отец — офицер железнодорожных войск. Препятствовала бронь. На фронт все же он попал. Через суд, признавший нарушение режима работы в военное время… На самом деле, отправив очередной эшелон, отец ненадолго задержался дома. Арестованы были и другие причастные к этому случаю. По просьбе отца и его товарищей суд заменил арест направлением на фронт, в штрафбат. Как раз к Сталинградской битве. Через два месяца мама получила письмо от имени командующего армией, в письме говорилось, что отец проявил героизм, храбрость в боях за Советскую Родину, восстановлен в воинском звании и назначен на командную должность. Представлен к награде. Позже, спустя годы, он очень тепло отзывался о командирах, их удивительной заботе о «штрафниках»:
«Нас берегли, заботились, как и о других фронтовиках, тепло одевали, кормили хорошо, зазря под пули не посылали…».
Не правда ли, полнейший контраст с тем, что ныне льют с экрана ТВ? Так, о фильме «Штрафбат» генерал Ф. Бубенчиков, с которым мне довелось служить и который очень хорошо знал по собственному опыту, что такое штрафбат, откровенно говорил: «Фильм этот — дрянь и чистое вранье. Я предлагал киношникам себя в роли эксперта и специалиста. Аж испугались…». Говорил мне отец и о том, что в штыковую атаку бросались всегда с именем Сталина: «За Родину! За Сталина!». О Сталине отец говорил всегда с любовью, подчеркивал, что одно его имя таило огромный потенциал, увлекало в бой без страха. Где-то в конце 60-х годов он узнал о причине ареста в 41-м — типичный донос завистника…
Мы, дети фронтовиков, хотели быть похожими на отцов. На нашей Завокзальной улице был даже собственный «штаб», где мы изучали военное снаряжение, оружие, вплоть до гранат. Дело в том, что платформы, увозившие технику на фронт, возвращались с металлоломом, который ждали домны. Мы лазили по битым танкам, БТР-рам, резаным самолетам и катерам, собирая то, что оставалось после боев. Конечно, мы нарушали запрет, но так хотелось побольше узнать… Устраивали мы и игры военные. Словом, подражали своим отцам.
В 45-м я готовился пойти в первый класс, хотя уже немного перерос. Однако читать и писать (печатными буквами) уже умел. Вот в то время мне и пришла мысль написать письмо Иосифу Виссарионовичу. А что заставило? Очевидно, дыхание Победы, о которой говорили взрослые все чаще и чаще. Почему Сталину? Да потому что вопреки нынешнему вранью подонков и ренегатов, льющих грязь на вождя, мы любили нашего Сталина, видели в нем великолепный пример бескорыстного служения своей стране. Да, о Сталине пели, слагали стихи. Вы только вспомните некоторые строки:
В этих простых словах все: и доверие, и любовь, и, если хотите, клятва все решать по-нашему, по-сталински. У нашего поколения это было в крови, в сердце заложено. Кстати, в городе не принято было ставить памятники Ленину и Сталину на самых видных местах. Сталин в красивом белом мраморе стоял в центральном сквере, на перекрестке дорожек. Стоял в шинели. Лицо доброе, спокойное. Тагильчане, проходя мимо, как бы постоянно встречались с вождем. И это, поверьте, и воодушевляло, и обязывало… Памятник Ленину был тоже на людном месте — около краеведческого музея. Это потом, спустя годы, прекрасный памятник Сталину варварски раскололи, а памятник Ленину спрятали за трамвайный поворот… Так поселился в Нижнем Тагиле позор… Но это случилось потом.
Сталин был с народом и в другом конце города. У входа в летний сад им. Железнодорожников чуть колыхалось на ветру огромное полотнище. На нем прекрасный портрет Иосифа Виссарионовича с девочкой на руках. Кого ни спроси сегодня, никто не скажет, кто такая. А помните акына Джамбула Джабаева:
Да, это была она, маленькая героиня труда из Казахстана…
Иосиф Виссарионович Сталин жил в наших сердцах. Тружеников и солдат. Это он вел нас вперед. Еще вспомним:
Это сейчас подонки льют грязь и не только на Сталина, а на все, что создано руками советских людей под его руководством и направляющей волей партии коммунистов.
И вот тогда, в таком далеком победном 45-м, маленький мальчик взялся за письмо Сталину. Оно было короткое, но сколько в него вложил из своего сердца тот мальчик! «Дорогой товарищ Сталин! Мы победим. А я буду, как папа, офицером». Коротко. Но напомню: буквы-то были большие и к тому же печатные. Кажется, я еще что-то добавил, но уже не помню… Но главное было именно в этих словах! Лист сложил «треугольником» так же, как взрослые отправляли письма, и от солдат с фронта такие приходили. В конце письма, конечно, не забыл дописать «Масленников Гера», а на лицевой стороне старательно вывел: «Москва. Кремль. Товарищу Сталину И.В.» и, подчеркнув, дописал наш адрес. Письмо отнес на вокзал и опустил в почтовый ящик…
Слово, данное Сталину, я сдержал. В школе основательно готовился к воинской службе. Закалялся, не пропускал ни одного похода по краю. К десятому классу имел несколько спортивных разрядов. Тогда этого добиться было куда проще, чем ныне. Все бесплатно: и спорт, и музыка… Было бы желание. По окончании военного училища (я учился в двух, в техническом и командном) прошел разные должности: и командные, и политические. От курсанта до полковника дорога в тридцать пять лет…
Военную присягу, данную своему народу и правительству, никогда не нарушал. Любовь к социалистической Родине пронес через все испытания, которых было много. Считал и считаю главным в жизни — никогда не изменять идее, которой служишь. Поэтому презираю тех, кто служил Советской власти, а потом с легкостью переметнулся в стан «демократический»… Это откровенное предательство.
Заканчивая, скажу вот еще что. Через какое-то время после отправки письма к нам пришли неизвестные мне двое мужчин в штатском. Они недолго побыли с отцом в другой комнате. А когда вышли, один из них спросил: «Вот этот самый Гера и есть?». Отец кивнул, и они как-то мягко рассмеялись, потрепав меня ласково по голове… Когда мы с отцом остались вдвоем, он показал конверт, на котором стояла печать или просто пропечатано «Правительственное». Отец улыбнулся: «Скоро, сынок, поедем в Москву. Вот пригласительный билет на пионерский Костер…». Мы действительно ездили в столицу. Были на большом пионерском костре в парке Культуры и Отдыха им. А.М. Горького. Такое запоминается на всю жизнь!
Очень хотелось увидеть Сталина. Уж не знаю, до кого дошло мое письмо и кто его читал. Не Иосиф же Виссарионович… А вдруг?.. Но это уже неважно. Был тихий московский вечер, когда мы гуляли по Красной Площади. Отец показал на здание за стеной: «Видишь в том окне свет? Там работает товарищ Сталин…».
Я очень долго хранил тот пригласительный билет вместе с многочисленными трудовыми и боевыми наградами отца…
Г. М. МАСЛЕННИКОВ, полковник запаса, советский человек