На Лэм-Холме, одном из Оркнейских островов, на самом деле стоит итальянская часовня, построенная пленными итальянцами в годы Второй мировой. Этот подлинный (и прекрасный!) памятник архитектуры вдохновлял меня при работе над книгой, однако почти все в ней, в том числе сюжет и герои, – плод моей фантазии. Оркнейцы (а многие из них, не жалея времени, помогали мне бесценными советами) сразу заметят, что в романе изменены датировка некоторых событий и география островов. Это было сознательное решение: я на собственном горьком опыте убедилась, насколько трудно повествовать в художественной форме о реальных событиях, тем более о реальных людях, и выдавать написанное за чистую монету, и потому ни в коем случае не хотела за это браться.
Я хотела написать книгу о войне, искусстве и памяти. На свете немало памятников погибшим, легендарных полей сражений и мест, измененных войной до неузнаваемости. Но итальянская часовня, на мой взгляд, дело совсем иное: это символ надежды, созданный в беспросветное военное время. Ее строили пленные, на чужбине, не зная, когда вернутся домой. В нее вложили надежду и любовь. Часовня и сейчас стоит на своем месте, содержат ее в образцовом порядке – всем советую посетить.
Существует на самом деле и стальное сердце – выковал его итальянский кузнец Палумби в знак любви к местной женщине. В Италии его ждали жена и дети, и сердце он оставил в Оркни. Все это нашло отражение в истории Чезаре, однако сам Чезаре – собирательный образ, ни один из пленных не был его прототипом, и судьба его в романе разительно отличается от судеб пленных итальянцев, вернувшихся к родным.
Собирая материалы для этой книги, я узнала историю одного человека, которому в тягость было работать у отца в фирме, и однажды он просто-напросто не пришел на службу, а нашли его уже в Нью-Йорке – он забыл, кто он такой и как сюда попал. Это побудило меня изучить подробнее, что такое диссоциативная фуга – расстройство, когда после травмы или душевного потрясения человек забывает свое прошлое и зачастую уходит из дома, придумав себе новую личность. С давних пор подобные случаи привлекали внимание психологов, они не имеют ничего общего с попытками симулировать потерю памяти, когда человек стремится избежать ответственности за преступление. Вероятно, и то и другое – способы психики справиться с травмой. Все-таки удивительно, как мы реагируем на трудности и как искусно наш мозг прячет знания и воспоминания. И чем дальше, тем лучше это получается: проторенной дорогой идти легче. Точно так же выпадают у меня из памяти целые куски детства, связанные с тяжелыми переживаниями, и даже сейчас после ссоры мне трудно вспомнить, кто что говорил.
Как многие писатели, я замечаю, что герои раскрываются передо мной постепенно – от черновика к черновику. Мало-помалу мне становятся понятны их ценности, устремления, мотивы поступков, и каждый персонаж обретает собственный голос. В этом романе все иначе: герои «заговорили» почти сразу, их цели, симпатии и антипатии выявились очень рано. Однако со временем обнаружилось, что почти все они что-то скрывают, даже от меня. Странно, спору нет, зато работа над романом была полна сюрпризов, когда то и дело всплывали одни и те же темы: тайна и ее раскрытие, двойники, отражения. В изначальный замысел это не входило, но, перечитав первый черновик (по иронии судьбы я почти не помнила, как его писала), я с радостью отметила, что в истории каждого персонажа перекликаются схожие мотивы. Они усложнили и обогатили изначальный замысел – написать о людях, создающих шедевры, когда кругом все рушится. Волей-неволей я задумалась о том, всегда ли мы признаем (и понимаем), что нами движет.
Я хотела написать о том, как война, душевные потрясения и близость смерти влияют на людей: если человек выброшен из привычного мира, то рвется ткань жизни вокруг него. Я много размышляла о том, как гибель человека во время войны оставляет пустоту, особенно если тело не найдено, – человек просто-напросто «исчезает». Бабушкин брат погиб в Эль-Аламейне, его тело на родину так и не доставили. Я знаю, что его сестры (бабушка и ее сестра) и вдова рвались на его могилу в надежде исцелить рану, которую оставило его исчезновение. Но, после того как они побывали на могиле, им стало еще тяжелее. Надпись на его деревянном кресте гласит: «Здесь обрываются все пути и нет дорожных знаков».
В определенном смысле он продолжал жить – он ведь не умер, а просто исчез. Думаю, они всю жизнь надеялись на его возвращение.
И опять же, вспоминается итальянская часовня, линия обороны, построенная на Оркнейских островах в годы Второй мировой, и то, как необратимо меняются места и люди во время войны.
Оркнейцам, бережно хранящим памятник истории, и итальянским военнопленным, построившим барьеры и часовню, я говорю спасибо.