Влетаю в туалет напротив с ощущением, будто на полу за дверью от меня остался огненный след.
В отличие от Градского, я не забываю закрыть дверь.
Негнущимися пальцами поворачиваю замок два раза и только после этого даю волю подкатившим к горлу слезам. Лопатками прижимаюсь к холодному дверному полотну и прикрываю глаза, не собираясь останавливать поток соленой влаги, бегущей по моим щекам.
— Добро пожаловать домой! — обращаюсь к Градскому, глядя на свои белые кеды.
Мне приходится мириться с тем, что мужчина, которого я люблю, трахает какую-то рыжую в трех метрах от меня.
Грязная картинка так и стоит перед глазами во всех деталях, от этого сердце сжимается и ноет. Меня раздирает ревностью. Это реальная боль, как боль в горле во время ангины. Это дискомфортное чувство не покидает меня последние три месяца, потому что, когда Влад уехал, я вдруг поняла: он может вообще никогда не быть моим, и мне придется до конца жизни питаться одними догадками о том, что такое его поцелуй или его взгляд, наполненный интересом в мою сторону.
Я не знаю, когда это началось, просто меня затягивало и затягивало, как в воронку, пока я не поняла, что мечтаю о Градском дни и ночи напролет, загораясь каждый раз, когда он рядом.
Горло опять сдавливает спазм.
Он никогда на меня не орал…
Открываю глаза и на слабых ногах подхожу к умывальнику.
Мой макияж поплыл. Исправляю это как могу: обновляю стрелки и маскирую припухшие нижние веки консилером. Выхожу из туалета, стараясь не смотреть на противоположную дверь, но мне достаточно знать, что он там, чтобы разрываться от концентрации эмоций в грудной клетке.
Его не было в Москве три месяца. Он жил за границей, расширял кругозор и набирался опыта. Это все, что я знаю, он не особо светится в социальных сетях, а вытягивать такую информацию из Андрея — все равно что клеить на лоб бумажку с признанием в любви, потому что вру я, как правило, плохо.
Ноги сами приносят меня обратно на кухню. Мой брат мешает какой-то коктейль, стоя у открытого холодильника, и делает мне знак рукой.
Вяло улыбаюсь в ответ.
— Хочешь чего-нибудь? — спрашивает.
Умереть.
— Ничего, — бубню в ответ.
Падаю на стул и опускаю голову на руки. Нужно вызвать такси и ехать к Крис. Поплакаться ей в жилетку. Больше мне здесь торчать незачем.
— Салют… — слышу будоражаще знакомый голос сбоку.
По спине разбегаются мурашки, щеки заливает краской, волоски на коже встают дыбом — и так каждый гребаный раз!
Повернув голову, вижу, как Градский усаживается на барный стул напротив меня.
На его щеках орущие красные пятна, в темной шевелюре бардак, а на шее… красное пятно, в остальном ничего не говорит о том, что я увидела пятнадцать минут назад.
Его глаза останавливаются на моем лице, и они совершенно невозмутимые, а я готова провалиться сквозь землю, потому что от взгляда на него мое тело опять электризуется.
Потираю ушибленное плечо и задираю повыше нос.
— Как дела? — спрашивает он так, будто ничего не случилось.
На его лице ни тени радости от встречи со мной. Ничего, просто вежливое «как дела» и чуть более внимательный, чем обычно, взгляд. Хоть что-то новое.
Со мной много чего случилось за это время, но вываливать ему свои новости как ни в чем не бывало я не хочу.
— Лучше всех, а твои?
На нем черная футболка и клетчатая рубашка, которая натягивается на широких плечах. Мой рот наполняется слюной, когда смотрю на эти плечи, мечтая обвести пальцами твердые мышцы и почувствовать на себе его руки…
Я зла на него. Рассержена. Хотя он в принципе ни в чем передо мной не виноват.
— В порядке. Дать тебе номер моего психоаналитика? — интересуется как бы между делом. — На случай психологической травмы.
Закусив изнутри щеку, кошусь на брата.
Он роется в холодильнике в двух метрах от нас, и Градский прекрасно знает, что Андрей нас не слышит.
Это всегда манило меня в Градском. Его уверенность и нахальство, от которого у меня в животе бабочки, а сердце неуправляемо трепещет.
— А тебе дать номер хорошего венеролога? — говорю, понизив голос.
— Я использовал презерватив.
Мой рот открывается, а Градский трет ладонями лицо и бормочет:
— Ладно, забудь.
— Я знаю, что такое секс… — выдавливаю из себя подобие улыбки. — Мне не пять лет.
— А, ну да, — криво усмехается. — И что такое секс?
Влад ждет ответа, выписывая по моему лицу взглядом внимательные круги.
— Это когда двое людей занимаются любовью.
— Неправильно. Это когда двое людей трахаются, сбрасывая напряжение, любовь здесь не обязательна.
Жар ползет вверх по моему лицу.
Что с ним сегодня?
— Кажется, это называется цинизм. — Разглядываю свои ногти.
— Он самый. Текилы?
— Алкоголь противопоказан детям и беременным женщинам, — сообщает мой брат, возникая рядом и ставя перед мной банку с колой.
— Иди в задницу! — шиплю рассерженно.
Зато Влад громко смеется, чуть выгнув жилистую шею.
— Че случилось? — Андрей задерживает взгляд на моем лице.
— Ничего… — прячу от него заплаканные глаза.
Сама хватаю со стола бутылку текилы и две рюмки. Осматриваю их с тщательностью рентгена, чтобы не глотать алкоголь после кого-то. Рюмки чистые, а на лице Градского ирония.
— Давай уже.
Он протягивает руку. Позволяет посыпать солью над большим пальцем. Себе я делаю так же, глядя на то, как его глаза блуждают по комнате.
Я не могу быть естественной рядом с ним. Вечно делаю то одну глупость, то другую, а потом проклинаю себя за это.
Мы чокаемся. Выпиваем одновременно и слизываем тоже одновременно.
Смотрю в его глаза, стараясь не закашляться.
Влад молча протягивает мне дольку лайма, и наши пальцы на секунду соприкасаются.
Тепло бежит по венам вместе с порцией сорокаградусного алкоголя, и я немного расслабляюсь.
— Еще, — прошу его, прикусывая лайм.
Влад приподнимает брови, а я быстро облизываю языком губы.
— Тебе хватит, — сообщает, забирая бутылку.
— Не тебе решать. — Перегибаюсь через стойку и тяну бутылку на себя. — Ты не мой старший брат.
— Тоже верно, — усмехается, разжимая ладонь.
Эта ухмылка делает его лицо красивым. Ямочка на подбородке становится глубже, скулы острее.
Бутылка остается в моей руке, по голым плечам, рукам и груди бегут мурашки. Соски под тонким сарафаном превращаются в чувствительные горошины, и взгляд Градского на секунду опускается вниз, но в следующую секунду он достает из кармана джинсов звонящий телефон и смотрит на дисплей.
Я вижу, как этому звонку адресуется все его внимание. Глядя на экран, он вдруг напрягает желваки, и выражение его лица становится нечитаемым.
— Да? — отвечает на звонок и встает, направляясь к окну.
Я тоже встаю, из-за этого текила ударяет по голове и смягчает колени.
— Я пойду. Меня Кристина ждет, — говорю брату.
— Ага, — отзывается Андрей. — Скинь сообщение, когда доберешься.
Ловлю на себе не особо сфокусированный взгляд Градского, стоящего у окна. Он поднимает руку в знак прощания и отворачивается, слушая собеседника.
Это девушка, и она плачет. Я услышала ее голос, когда меняли музыкальные треки. Услышала так отчетливо, что уши режет.
У Влада никогда не было постоянных отношений, и этот факт всегда спасал меня в часы отчаяния.
Протискиваюсь к выходу, бросив последний взгляд через плечо.