I can fly, but I want his wings.
I can shine even in the darkness,
But I crave the light that he brings,
Revel in the songs that he sings,
My angel Gabriel…[46]
I wanna find the eagle’s nest
Oh take me with you,
And I’ve been waiting a lifetime for this
And I’m ready,
It doesn’t leave me, I’ve been up all night
They call me crazy,
But I wanna see what the sky looks like
From your view[47].
Назад к аэродрому. Гул ветра такой, что закладывает уши, я сжимаю в руке кулон, цепочка впивается в шею…
«Дио, не так быстро…» – умоляет одна часть меня, которая все еще помнит, как легко машины рассыпаются вдребезги.
«Быстрее, еще быстрее!» – подгоняет вторая, которая бесстрашна, отчаянна и сегодня явно не в себе.
Быстрая езда всегда действовала мне на нервы, мне страшно, но я не могу позволить себе закрыть глаза. Я вглядываюсь в нависшее над аэродромом серое, предгрозовое небо. Я не отведу глаз, пока не увижу вертолет.
Диомедея загнала машину на парковку, мы выскочили и добежали до здания аэропорта быстрее, чем успела осесть дорожная пыль. Я толкнула тяжелую дверь, подбежала к окну, открывающему вид на летное поле, и ткнулась лбом в холодное стекло. Вот и первые капли ударили по окнам. Вглядываюсь в серую мглу, но в проклятом небе нет ничего, кроме туч и молний.
– Лика… – рука Дио легла мне на плечо. – Он всегда был упрям, как тысяча ослов. И если что-то взбредало ему в голову, он никогда не отказывался от задуманного. Боюсь, он не вернется. Мы пробудем здесь столько, сколько ты захочешь, а потом… приступим к плану Б.
Я горько ухмыльнулась сквозь слезы.
– Оказывается, есть план Б? О, Всевышний! Пойдем, найдем в горах его тело и оживим при помощи магии?
Диомедея кисло улыбнулась мне в ответ:
– Я бы на твоем месте не отзывалась о магии с таким пренебрежением. А что если…
– Что?
– Кое-какие чары действительно существуют в этом мире?
Все ясно. Подобное напряжение не могло не сказаться на психике. У Диомедеи начала тихонько сползать крыша, и моя, пожалуй, скоро последует ее примеру. Я представляю себе, как мы собираем Феликса по кускам, как Франкенштейна, и начинаю истерично смеяться сквозь слезы. Зажимаю себе рот, сдерживая рвущиеся наружу рыдания, и оседаю в ее объятия.
– О святые праотцы, – хлопает Дио меня по спине. – Святые угодники.
Дио легко встряхивает меня, схватив за предплечья.
– Лика!
Я продолжаю всхлипывать в ее руках, заливая слезами ворот ее куртки.
– Не верю своим глазам! Смотри!
Я резко поднимаю голову, вдруг осознав, что все предыдущие восклицания были адресованы не мне. Диомедея хватает меня за подбородок и разворачивает к окну. Из хаоса низко клубящихся туч возникают смутные очертания вертолета. Теперь я тоже слышу отдаленный гул двигателей и вибрацию лопастей.
Я бросаюсь к выходу на поле, но на моем пути вырастает рельефный громила в фуражке и бронежилете поверх серой рубашки.
– Синьорита, – едва не хватает он меня.
«Пропусти ее сейчас же, пока я не сорвала с тебя кепку и не станцевала на ней тарантеллу!» – Диомедея орет охраннику что-то по-итальянски, я не понимаю ни слова, но, зуб даю, значение примерно такое же.
И мужик уходит с моего пути! Двери, коридор, еще парочка дверей, и вот я выбегаю на взлетную площадку. Ну и холод! Ветер взметает волосы, дождь раздает мокрые пощечины, сердце едва умещается в груди…
Шасси вертолета касаются земли.
Все должно было быть как в кино: я узнаю любимого издалека, читаю все эмоции – конечно же, счастливые – на его лице, бегу к нему навстречу, стильно намокнув до нитки, и, пока бегу, думаю о том, как красиво мы сейчас будем обниматься под этим сказочным ливнем… Жаль, что в этой картине средств на грамотного художника-постановщика попросту не осталось: все досталось создателю спецэффектов: гроза разыгралась просто лютая.
Кто-то вышел из вертолета, но я не могла разобрать кто. Я просто продиралась сквозь решетку упругих дождевых струй, пару раз шлепнувшись на колени. А потом тот, кто вышел из вертолета, возник у меня на пути и сжал меня в объятиях. Вряд ли его руки можно было назвать нежными, вряд ли их можно было назвать трепетными – нет, они обхватили меня так крепко, словно я тонула, или проваливалась под землю, или сползала с края обрыва! И я так же крепко обняла его – я не хочу провалиться в бездну, я хочу быть спасенной!
– Боже, скажи мне, что я не сошел с ума… – выдохнул он.
Я подняла глаза и посмотрела на того, кто схватил меня в охапку: лицо, которое я столько ночей видела во сне, губы, которые однажды почти поцеловали меня, мокрые волосы, с которых – помнится, как будто это было вчера, – уже капала вода, и наконец глаза – темные, беспросветные, как полярная ночь.
– Я ей устрою, – севшим голосом сказал он.
– Феликс, – беззвучно произнесла я, вцепившись в него ледяными руками. – Прошу, не оставляй меня…
Я хотела сказать еще сотню важных, отчаянных слов, но голосовые связки отказались мне служить. А вслед за связками – колени. Если бы он не удержал меня, я бы рухнула на землю. Силы покинули меня, я больше не могла ни стоять, ни говорить, ни умолять о чем-либо.
Последние ниточки, которые держали меня все это время, – лопнули. Все, что осталось, – жалкая, рыдающая, измазанная в грязи копия меня, обхватившая Феликса руками за шею, как будто тот был последней точкой опоры во Вселенной.
– Лика… Прошу тебя, не плачь, – забормотал он мне в ухо. – Это не самоубийство. Это… Черт… Нет, я все-таки ей устрою.
Его руки стали гладить меня по спине, нежно, успокаивающе.
– Лика… Посмотри на меня.
Но я беспомощно помотала головой: я выглядела слишком жалко, чтобы позволить ему смотреть на меня. Проклятый дождь: он романтичен ровно до того момента, пока ты не продрогнешь до костей, а тушь не превратится в грязную мазню…
И тут ладони прекратили меня обнимать, взяли меня за плечи и отодвинули меня ровно настолько, чтобы…
Феликс собирается, о боже… Нет, слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Губы – мягкие, теплые, настойчивые – прижимаются к моим губам.
Я мечтала об этом с момента его отъезда или… нет, с того момента, когда впервые встретила его в Киеве! Бесконечное количество раз, представляя этот поцелуй и так и этак, кусая губы в бессильном отчаянии, и вот теперь, когда мечта стала явью, я словно… забыла, как это делается. Я просто одеревенела от шока.
Феликс потерся щекой о мою щеку, выманивая меня из этого оцепенения, вернулся к моему рту и прикусил нижнюю губу. Ласково коснулся верхней и снова впился в нижнюю. О господи, пожалуй мне стоило забыть, как это делается! Забыть начисто! Чтобы он смог научить меня всему заново. Вкус его губ, головокружительный запах лосьона для бритья…
– Лика… – выдохнул он. – Ну же, ответь мне…
Упрашивающая нотка в его голосе, движение его большого пальца, скользящего по моему виску, шее, рисующего тонкий след на моей ключице – и пережитое потрясение разжало когти. Я очнулась, прижалась к нему покрепче и ответила со всем жаром, на который было способно мое обессилевшее тело и мой не слишком опытный рот.
И тут сквозь сладкий туман и сумасшествие поцелуев до меня доходит, что я в футболке на голое тело, без лифчика, что эта самая футболка промокла насквозь и прилипла к груди, а мои соски от холода и возбуждения уже просто… вонзились в его грудь.
– О боже, – задохнулась я, отстраняясь от него, и Феликс понял это движение. Я вижу улыбку на его губах – потрясающую, лукавую, сводящую с ума. Он читает меня, как книгу, каждый мой жест и движение. Ох, какой соблазн снова поцеловать его, пока ему так весело, попробовать эту улыбку на вкус.
– Ты же совсем замерзла, – продолжает улыбаться он, быстро снимая куртку и заворачивая меня в нее.
– Нет, мне еще никогда не было так тепло, – возражаю я.
– Ох, Лика…
И тут меня начинает разбирать смех, и страх с отчаянием стремительно разбегаются в стороны, как букашки. Я не до конца верю, что Феликс собирался покончить жизнь самоубийством, я с трудом представляю, что будет дальше, но по крайней мере мне уже не страшно! Люди, которые могут целоваться так, как минуту назад целовались мы, – могут преодолеть все, что угодно. Могут уложить на обе лопатки любых демонов, да так легко, как… как могли бы уложить друг друга.
– Ну наконец-то! Я думала вы никогда не закончите, ребята.
Я оглядываюсь, и мои щеки начинают пылать – их словно соусом чили намазали: у вертолета, чьи лопасти уже перестали молоть воздух, стоит, прикрывшись розовым зонтиком, Изабелла, а рядом с ней – сияющая, как прожектор, Диомедея. И обе не сводят с нас глаз.
– Крис, – выдохнула Дио, бросаясь брату на шею.
– Ох, лучше бы тебе держаться от меня подальше.
А дальше последовал пассаж на… то ли на латыни, то ли на «сицилийском», как называла их язык его сестра. И судя по всему, приятного в этом пассаже было мало. Дио в долгу не осталась и отсыпала в ответ горсточку любезностей. Я испуганно прижалась к Феликсу, и он мгновенно умолк и приобнял меня в ответ.
– Теперь она считает меня самоубийцей, Дио! – перешел на русский он, видимо, только чтобы я не чувствовала себя лишней. – Как ты могла сказать ей это?!
– А как бы еще я смогла предупредить ее, что ты собираешься сделать, не вдаваясь в тайны Фальконе? Ну? Кое-какие вещи должен рассказать ей только ты!
– Ты не собирался убивать себя? – изумленно переспросила я.
Феликс прижал меня к себе еще крепче и растерянно мотнул головой.
– Ох, Лика… И да и нет.
– Знаете что? – встрепенулась Изабелла. – Прежде чем вы упорхнете в укромное место обсуждать «тайны клана Фальконе», могу я задать маленький вопросик?
Мы все повернулись к этой малышке, которая, несмотря на то что была наряжена в розовую юбочку и держала в руках не менее розовый зонт, – только что сама посадила вертолет на эту бренную землю!
– Ты десультор?! – обратилась она ко мне, хлопая ресницами. – Это ты была в теле Урсулы, так?
И, видя, что я не в состоянии ответить ничего вразумительного, она тут же повернулась к Феликсу.
– Она десультор, ведь так?! Почему ты никогда не упоминал об этом, Крис?!
– Я тоже не прочь послушать об этом поподробней, – подключилась Дио. – Это она прыгнула в вертолет и остановила тебя!
– Выкладывай все, Крис, – поднажала Изабелла. – Если, конечно, ты не собираешься прямо на этой поляне заняться с ней гораздо более важными делами.
Феликс послал Изабелле испепеляющий взгляд, я опустила глаза, тупо улыбаясь, а Дио и вовсе начала пританцовывать на месте.
– Что такое «десультор»? – робко подала голос я.
– Я расскажу тебе сегодня, – сказал Феликс.
– Вы все имеете в виду мои «перемещения»?
– О боже, это правда! – воскликнула Изабелла, роняя зонтик.
– Да, именно их, – Дио подошла ко мне и крепко обняла. Я четко ощутила, как сильно изменилось ее отношение ко мне за какие-то часы: от вежливой настороженности до почти сестринской нежности.
– Спасибо тебе. И прости за это, – она коснулась моей щеки, по которой врезала мне час назад, когда «отправляла» меня на вертолет. – У Криса будет лекарство.
Последнее слово она произнесла с каким-то особенным оттенком в голосе: видимо, речь шла вовсе не о тех лекарствах, что продают в аптеках.
– Это конечно все очень впечатляет, – подытожила Изабелла, – но мне осточертело стоять под этим дождем. И кстати, Крис, объясни, что к чему, Урсуле. Детка сейчас перепугана до смерти, потому что не помнит, что с ней случилось в вертолете и почему его пришлось сажать мне. Я думаю, ей они очень не помешают, потому что, ей-богу, она готова увольняться и укладываться в диагностическую клинику.
Феликс посадил меня в свою машину и включил кондиционер на максимум. В салон потекло живительное тепло. Он принес мне мою сумку из машины Дио и, припечатав к моему лбу поцелуй, оставил наедине с собой.
Я переоделась в сухую одежду, сожалея, что не взяла ничего более красивого и женственного, чем две простые футболки унылого цвета. В ту минуту, когда я бросала вещи в сумку, то боялась даже думать, что, возможно, представится повод надеть что-то красивое и привлекающее внимание.
Сквозь залитое дождем стекло я увидела, как Феликс снова вернулся к Диомедее и теперь договаривает ей то, что не захотел сказать при мне. Боже милосердный… Неужели он не рад тому, что я приехала и не дала ему умереть?
«Он не обрадуется, когда увидит тебя, он будет зол, как дьявол», – вспомнила я слова Дио, не в состоянии поверить в них после всего того, что сказали мне его губы, руки и глаза. Но тревога и волнение, написанные на лице Феликса, заставили меня сжаться от страха. «Господи, это не конец, да? Наивная, я уж приготовилась примерить пояс победителя, а это был всего лишь первый раунд…»
Я вытерла вспотевший лоб салфеткой и трясущимися пальцами начала вытирать растекшуюся до самого подбородка тушь.
Я очнулась от легкого стука в окно, возле машины, кутаясь в насквозь промокший плащ, стояла Дио. Я открыла дверцу и выбралась к ней. Она снова обняла меня, так крепко, что затрещали ребра, а потом сунула мне в руки большой бумажный стакан с кофе.
Краем глаза я видела, как Феликс разговаривает с той женщиной-пилотом, в теле которой я недавно побывала. Она была чертовки привлекательна, и мне стоило больших усилий подавить в себе приступ ревности, отвернуться от него и переключить свое внимание на Дио.
– Тебе точно не нужна сухая одежда? Горячая ванна? Все что угодно! Мы можем заехать к нам домой прямо сейчас. Или даже пройтись по магазинам…
– Нет-нет, у меня все есть. И в машине очень тепло.
Я не могла думать ни об одежде, ни тем более о ванне. Только о том, что мне сегодня предстоит узнать.
– Хорошо, не стесняйся просить Криса о чем бы то ни было, он будет счастлив исполнить любую твою прихоть.
– Ты уверена? – робко спросила я. – Боюсь, он не рад меня видеть… Как ты и предупреждала.
– Нет, нет, нет, ты ошибаешься! – возразила Диомедея. – Я знаю его и вижу, что с ним сейчас творится. Он очень – очень! – рад тебя видеть. Просто не был готов к такому повороту.
– Что происходит? Он собирался покончить с собой?
– Он собирался покончить с телом, – очень странно сказала Дио, не сводя с меня своих гипнотизирующих глаз.
– Боже, моя голова сейчас просто лопнет от всей этой…
– Знаю, знаю, потерпи еще чуть-чуть. Он все расскажет тебе сегодня. Это должен сделать он сам, не я.
– Мне страшно, – призналась я. – У меня такое чувство, что вот-вот случится что-то ужасное…
– Лика, – она взяла меня за плечи. – Ты думаешь не о том. Посмотри, он жив, он рядом и он рад тебе. Дай своим чувствам говорить вместо тебя и не позволяй, чтобы вместо тебя говорил страх. Ты же рада, что он сейчас здесь?
– Безумно.
– Вот и сосредоточься на этом… безумстве.
Она была права. Мне нельзя впадать в отчаяние.
– Но если что-то пойдет не так, – осторожно начала она. – Если он, черт возьми, только попробует не выложить тебе все, то…
Дио умолкла и, оглянувшись на Феликса, вытащила из внутреннего кармана конверт песочного цвета.
– То покажи ему это и попроси рассказать, кто это.
Я открыла конверт и мельком взглянула на фотографию.
– Он знал их? – спросила я, разглядывая двух незнакомых людей на фотографии: очень привлекательного, на мой испорченный Голливудом вкус, парня – японца или какой-то близкой национальности – и восхитительную девушку.
Лицо девушки можно было бы назвать европейским, если бы не разрез глаз, намекающий на восточное происхождение, и прямые черные волосы, струящиеся по плечам. Она смотрела на него с каким-то нечеловеческим обожанием, обняв его за шею. А парень улыбался, глядя прямо в кадр, и эта улыбка была до странного знакомой.
– Да. Он знал их очень хорошо.
– Но какое отношение они могут иметь ко мне? К нам?
– Самое непосредственное, Лика. Самое непосредственное.
Я подавила приступ любопытства и сунула фотку обратно в конверт.
– Эта фотография – тяжелая артиллерия. Прибереги ее только на тот случай, если вдруг почувствуешь, что твои собственные резервы на исходе. Но я уверена, что до этого не дойдет.
Я кивнула ей и оглянулась на Феликса.
– Они близко знакомы? – я указала на женщину-пилота, содрогаясь от мысли, что обнимала Феликса в вертолете именно ее руками. – Кто она?
Дио озадаченно оглянулась на женщину.
– Просто пилот.
– Она очень… красивая.
– Тело – это всего лишь обертка, – возразила Дио.
– Да, пожалуй, – сдалась я.
Дио еще раз обняла меня, и в тот момент, когда она развернулась, Феликс закончил свой разговор с пилотом и двинулся ко мне.
Мое закатное солнце. Мой тихоокеанский шторм.
Мужчина, ради счастья которого я бы продала душу, если бы ее у меня потребовали. Когда-то я мечтала, чтобы тот раз, когда я бежала к нему навстречу по ступенькам школьного крыльца, – не был последним. Что ж, похоже для исполнения этой мечты на счету моей кармы каким-то невероятным образом оказалось достаточно средств. Спасибо, Невидимый, спасибо, мой Щедрый…
Я стояла, прислонившись к машине, отчетливо чувствуя каждый удар своего сердца, и пыталась подавить нарастающее волнение. Подумать только, десять минут назад я целовала его так, как еще никого в своей жизни. Быстро, как кадры в киноленте, в моей памяти мелькали все те сцены, что мы пережили вместе: я сижу с ним в его машине, я выбегаю к нему под дождь, я веду его за руку к дверям своего дома, я плачу на его плече в коридоре больницы, он не сводит с меня глаз, пока я бегу к нему по ступенькам школы. Он спасает меня, он зашивает мою рану, я опускаю руки ему на плечи… Дыши глубже, Лика. Он несет меня в постель. Я вытягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему, но рука не слушается…
И вот теперь я здесь. За сотни километров от родного дома, в далекой стране, среди людей, о которых я ничего не знаю. И в то же время я уверена, что не было и нет на Земле места, где я была бы нужнее, важнее и уместнее, чем здесь и сейчас.
Вдох. Выдох.
Феликс подошел ко мне и обнял.
Несколько минут я стояла в его объятиях, ткнувшись носом в его шею, вдыхая пьянящий запах его одеколона и боясь пошевелиться. Он гладил меня по волосам, как потерянного, испуганного ребенка.
– Мне нужно тебе кое-что рассказать, – наконец сказал он.
– Да, – жалобно согласилась я, не поднимая глаз.
– Ты голодна?
– Нет.
– Когда ты ела последний раз? – спросил Феликс строго, да так, что я чуть не рассмеялась.
Я уже слышала от него эту фразу – в том кафе по дороге из Киева в Симф.
– Ты хуже Анны, – проворчала я, слово в слово повторяя ту реплику, которой тогда наградила его в ответ.
– Если ты согласишься на завтрак, я отвечу на любой твой вопрос, – сказал Феликс весело: он помнил все, что мы говорили тогда друг другу…
– Всего один вопрос? Знаешь, сколько их у меня? Чтобы ответить на все, тебе пришлось бы кормить меня завтраками до скончания веков.
Его рука скользнула по моим волосам и замерла. Ох, я слишком поздно сообразила, какой смысл, сама того не ведая, вложила в эту фразу. Его рука больше не гладила мои волосы. Закусив губу, я подняла глаза и посмотрела на него.
– Я готов кормить тебя завтраками до скончания веков, если после нашего разговора ты все еще будешь хотеть этого, – улыбнулся он, но в этой упоительно-сладкой фразе отчетливо ощущалась ложка горечи.
– Если ты имеешь в виду свою болезнь, то я уже в курсе, и это не пугает меня, – заявила я, непроизвольно хватаясь за ангела на цепочке.
– И что же ты знаешь о моей… болезни? – изумился он.
– Твоя сестра все мне рассказала. Ты неизлечимо болен, и у тебя в запасе всего несколько лет. Но ты не хочешь бороться…
– Она все выдумала, – бледнея, оборвал меня Феликс.
– Ты не б-болен? – выдохнула я, роняя руки по швам.
– Нет, – кивнул он.
Мое облегчение было так велико, что во мне не осталось места для негодования, возмущения или злости. Я повисла на его шее и заплакала от счастья.
– Лика…
Феликс вел машину одной рукой. Ладонь его правой руки была перебинтована и покоилась на колене. Я вытянула руку и положила ее сверху, на его ладонь. Он тут же перевернул ее, переплетая пальцы с моими. Я не решалась спросить у него, что произошло, но молчание меня тоже не устраивало.
– Я тоже когда-то ходила с такой повязкой. Только на обеих ладонях. Ужасно плохо заживало. До сих пор есть шрамы, если приглядеться.
– Что произошло? – он подхватил нить разговора.
– Ольга, которую ты видел у нас в саду, тем летом предложила мне работу в ее магазине, а неделю спустя хулиганы устроили там погром. Разбили витрину, под которой мне не повезло стоять в тот момент…
Я замолчала, прикрыв от напряжения глаза. Даже спустя столько времени разговор обо всем этом давался мне с трудом. Феликс успокаивающе сжал мою ладонь.
– Ольга после происшествия закрыла магазин. Слишком тяжелы были воспоминания.
– Надеюсь, они получили свое?
«Получили. Особенно тот, в чье тело меня забросило…»
– Расскажи мне больше, – кажется, Феликс прекрасно знал, что обычно скрывается за внезапным тяжелым молчанием.
– Не уверена, что хочу рассказать тебе об этом. Это не самая светлая страница в моей жизни.
– А ты бы хотела показать мне только светлые? – улыбнулся он.
– Нет. Я бы хотела, чтобы ты прочитал все… – сказала я, краснея и надеясь, что это прозвучало не слишком наивно и умоляюще.
И тут Феликс сделал то, что заставило меня задохнуться от волнения: прижал мою руку к своим губам.
Феликс остановил машину на парковке, засыпанной белым гравием, и открыл мне дверь. Я вышла, робко оглядываясь по сторонам, вдыхая наполненный влагой воздух и подставляя лицо солнцу, выглядывающему из-за туч. Дождь закончился, над дорожкой, ведущей от парковки к ресторану, склонились тяжелые голубые цветы глициний.
Мне не доводилось бывать в более красивом месте, чем то, куда мы приехали. Большой ресторан на склоне горы, у подножия которой разлилось горное озеро. Пока я размышляла, как же здание держится на таком крутом склоне, Феликс взял меня за руку и повел за собой. Упоительное чувство дежавю: это все уже было с нами однажды…
Я вступила в уютный, подсвеченный теплыми бра полумрак и огляделась. Людей было совсем немного. Хостес – шикарная брюнетка лет пятидесяти в строгом костюме, белой рубашке и черном галстуке – рассыпалась в приветствиях, когда увидела Феликса. Он заговорил с ней по-итальянски, не выпуская мою руку, и я задержала дыхание: надеюсь, он все-таки прекратит говорить на других языках в моем присутствии, потому что это звучит… слишком горячо.
Потолок украшала внушительная мозаика с надписями на латыни. Я уже могла отличить латынь от итальянского. Мраморные колонны в четырех углах заведения были увенчаны огромными белыми птицами, держащими потолок на широко распростертых крыльях. Но вопреки избытку дерева, камня и металла это место было странно уютным. Наверно, все дело в небольших приятных деталях интерьера: маленькие букеты диких цветов в круглых вазах, шелковые скатерти, мягкое покрытие на полу оттенка молочного шоколада…
Замысловатые ступеньки на второй этаж – и вот моим глазам открывается обширное пространство с застекленной террасой. Стен больше нет, только прозрачное, как воздух стекло, за которым потрясающий вид на озеро и горы. Слишком красиво, чтобы быть реальностью… Но если это сон, пусть он длится вечно.
Мы оказались в скрытом от посторонних глаз уголке, в центре которого стоял столик из черного металла и полированного дерева, покрытый молочно-белой скатертью. Два мягких стула вокруг, посреди стола – планшет с золотой эмблемой на темном экране: такая же птица с распростертыми крыльями, как на потолке…
Феликс чувствовал себя здесь как дома: слишком легко ориентировался в пространстве и слишком уж учтиво разговаривала с ним хостес. Он сел напротив и придвинул мне планшет. Только несколько неловких секунд спустя я сообразила, что это меню. Нарисованная на экране птица взмахнула крыльями, как только я прикоснулась к ней, и рассыпалась в золотую пыль. А вот и домашняя страница: Il Nido Degli Angeli. Закуски, первые блюда, аперитивы, десерты. Ух, и все на итальянском… Я прикоснулась к значку флага и, к своему счастью, обнаружила там немецкий язык. Уже легче.
Феликс не спешил мне помогать. Он сидел напротив и не сводил с меня глаз.
– А что будешь ты? – не выдержала я.
– То же, что и ты, – улыбнулся он. Ох, эта улыбка…
– Боюсь разочаровать тебя своим выбором. Эти названия блюд мне ни о чем не говорят.
Феликс заглянул ко мне в планшет:
– Мне тоже.
– Как? Судя по всему, ты бывал тут, и не раз.
– Да, но ни разу не пользовался меню на немецком.
Я рассмеялась. Как легко он развеял мое напряжение.
– Немного учила в школе. А ты здесь обычно пользуешься итальянским?
– В городе да. Лугано – итальяноязычный кантон Швейцарии, здесь все общаются в основном по-итальянски. Хотя в местах, вроде этого, я могу себе позволить говорить на своем родном языке.
– На латыни, – подытожила я.
– Именно на ней, – подмигнул он.
– Дюра-лекс-сед-лекс, – лукаво улыбаясь, сказала я.
– Еще как суров.
– Невероятно, как это возможно – говорить на этом языке?
– Не раньше, чем ты поешь. Нам некуда спешить.
Он тянул время. Наша трапеза была всего лишь попыткой оттянуть тот момент, когда я обо всем узнаю. Потому что он боялся этого момента, и я чувствовала этот страх кожей. Нет, нет, нет! Неужели я услышу что-то, что заставит меня отказаться от него? Что ж, пусть попробует.
Я попросила Феликса заказать нам обоим то, что нравится ему, а сама выбрала десерт. Он отправил заказ, отложил планшет, и спустя несколько минут в нашем уютном уединении появилась не официантка, а сама хозяйка зала, что встретила нас на пороге ресторана. Какая честь… Она передвигалась легко и бесшумно, ее тонкие ухоженные руки порхали, как бабочки, так что я даже залюбовалась. Последними на наш стол приземлились замысловатые стаканы и бутылка белого вина.
– Buon appetito, – проворковала хостес и оставила нас наедине.
Если бы еде можно было присваивать божественные ранги, то моя тарелка пасты тянула бы как минимум на архангела. Тонкие полоски яичного теста, пармезан, сливки, грибы, бекон – и мой желудок чуть не умер от блаженства. Потом были морепродукты в сливочном соусе, тирамису и капучино с рисунком на пенке. Я совершенно не чувствовала голод, пока не начала есть. И съела все. Если бы рядом не было свидетелей, я бы с удовольствием облизала тарелку. Феликс был явно доволен. Тиана – хостес зала – принесла блюдо нанизанных на шпажки экзотических фруктов.
– Ты здесь часто бываешь, так?
– Да. Хотя за последние два месяца был только один раз.
– Было много работы?
– Не складывалось с аппетитом.
– Ты имеешь в виду – после нашего расставания? – сказала я быстрее, чем успела придержать язык. – То есть твоего отъезда.
– Да, – кивнул он. – После нашего расставания.
Я отставила на стол чашку с кофе, чувствуя, что если не сделаю этого, то просто пролью все на себя.
– Ты думал обо мне все это время?
– Каждый из этих бессмысленных дней, – ответил он, глядя на меня в упор.
Дыши глубже, Вернер. А то задохнешься. Задохнуться так легко…
– Тогда почему не захотел вернуться?
– Иди сюда, – берет меня за руку Феликс и увлекает за собой. У противоположной стены горит камин, разбрасывает желтые блики по полу и мягкому уголку, обитому белой кожей. – Теперь нас не потревожит даже Тиана, когда решит унести тарелки. Я так жажду этого уединения, жажду и боюсь. Еще никогда держать себя в руках не стоило мне таких усилий…
Мы сели у огня, и я прижалась к нему, бедро к бедру, он обнял меня и поцеловал в висок.
– Не могу насмотреться на тебя, – не выдержала я. – Я так скучала по тебе, по твоим рукам…
Я сжала его ладонь и посмотрела на него, едва не подставляя лицо для поцелуя. Феликс потянулся ко мне, но что-то в моей фразе остановило его. Он тяжело вздохнул и опустил глаза.
– Боюсь, то, по чему ты скучала, не имеет ко мне никакого отношения, Лика, – напряженно сказал он. – Я использую тело Феликса точно так же, как и ты иногда используешь тела других людей. Ты прошла через все это, поэтому сможешь поверить. Это не мое тело. Я пытался избавиться от него, чтобы вернуться в свое. Мне жаль, но я – не он.
Я развернулась к нему, поджав ногу и едва не взобравшись к нему на колени. Он вообще понимает, о чем говорит?
– И слава богу, что ты – не он! – запаниковала я. – И все то, по чему я скучала, имеет к тебе самое прямое отношение. Именно к тебе! Да я просто терпеть не могла Феликса, пока не пришел ты! Не знаю, что со мной было бы, если бы он ко мне притронулся, но я бы точно не таяла от его прикосновений! Я скучала по тебе, все это время, не по нему!
В какой момент мы успели поменяться ролями? Сидеть с открытым ртом в полном потрясении от услышанного должна я, а не он…
– Где твое настоящее тело? – спросила я, пока Феликс пребывал в замешательстве от моего монолога.
– В специальной клинике. Лежит в коме, пока моя душа застряла тут, – хрипло ответил он.
– Когда ты вернешься в него?
– Года через три-четыре.
– А что будет с Феликсом, когда ты вернешься? Где вообще… он?
В камине что-то треснуло, и сноп искр взвился в трубу.
– Феликса больше нет. Это первое из того, что тебе сегодня предстоит осознать.
– Да-да, ты уже говорил мне об этом… – зажмурилась я, прижимая его ладонь к своей щеке.
– Лика, – он склонился ко мне, требуя моего полного внимания, – услышь то, что я пытаюсь сказать тебе. Ты должна наконец понять, что на самом деле это означает.
Я подняла глаза и встретилась с его глазами: напряженные, сияюще-темные, как вулканические жерла. Сколько девушек сгорело в них?
– Случилось то, чего ты и твоя мать так боялись: Феликс мертв. Его душа уже за пределами этого мира. Он больше никогда не вернется. То, что ты видишь, – это всего лишь оболочка. А у меня – другая душа, другое прошлое и другое имя.
Я перестала дышать, пытаясь уложить в голове то, что он только что сказал. Конечно, я догадывалась о том, что он может быть кем-то вроде меня: незнакомая душа в теле Феликса, – но я никогда не задумывалась, где же в таком случае сам Феликс… Осознание смерти брата наконец настигло меня, как пуля, – стремительно и больно.
– Ты виновен в смерти Феликса?
– Нет. Это тело стало принадлежать мне через три минуты после того, как его душа ушла.
Чувствую не то чтобы облегчение, но нечто похожее. Что бы я сделала, если бы он сказал, что виновен в смерти Феликса? С тяжелым сердцем я признала, что даже тогда не смогла бы выпустить его из объятий. Я бы ни за что не пожелала Феликсу смерти, но… не узнать того, кто сейчас сидел со мной рядом и смотрел на меня с таким волнением?
– Как он умер?
– От героиновой передозировки. Феликс заработал сердечную недостаточность и отек легких. Впрочем, сомневаюсь, что он успел это осознать. Его сожительница сделала ему укол налоксона и искусственное дыхание, но было слишком поздно: Феликса в этом теле уже не было. Теперь в нем был я. Героин, налоксон и я – но ни частицы его души…
Я слушала его напряженный, бесцветный голос. Почему мертв Феликс, а пожалеть и утешить мне хочется именно его?
– Мне предстояло выжить, избавиться от зависимости и привести тело в порядок. Но я бы не смог сделать всего этого без своей семьи.
Теперь я начала понимать, кто все эти люди, так заботящиеся о нем.
– Они такие же, как ты? – я воскресила в памяти то слово, которое впервые услышала от Дио на взлетной площадке. – Вы все десульторы?
– Да. Мы называем себя так между собой.
– Тела твоих сестер – они достались им так же, как и тебе?
– Да.
Я поежилась, представив себе, что Изабелла и Дио – однажды уже… умерли. Эта девочка с золотыми кудрями на самом деле уже умерла. И эта женщина, привезшая меня сюда из самого Симферополя, – тоже. И не известно, кто сейчас сидит внутри этих человеческих скафандров. Я напряглась. «Тело – всего лишь обертка», – сказала Дио о женщине-пилоте. И теперь до меня наконец дошло, что она имела в виду: не суди по внешности, внешность – ничто. Но кто же тогда те, кто управляют этими телами?
Я подняла глаза на того, кто сейчас так нежно обнимал меня, и с удивлением обнаружила, что во мне нет никакой паники и страха. Что кем бы он ни был на самом деле и как бы он ни выглядел – это не имеет никакого значения. Вопрос, который был готов сорваться с моего языка, растаял в воздухе. Кем бы этот человек ни был, он нужен мне.
– Ты хочешь спросить, как выглядит мое родное тело?
Я вынырнула из своих грез и обнаружила, что Феликс смотрит на меня с улыбкой.
– Как ты узнал? – ответила я, тоже начиная улыбаться.
– Я жду этот вопрос уже очень долго. И был уверен, что у тебя будет такое выражение лица, как сейчас.
– И какое же у меня выражение лица?
– Полнейшая растерянность.
– Я просто подумала, что это не имеет никакого значения. Совсем никакого. Даже если ты на самом деле… маленькая корейская школьница, путешествующая по другим телам, – мне все равно.
– Маленькая корейская школьница? – расхохотался он.
– Ну или трехсоткилограммовый черный мужик, – пробормотала я, наслаждаясь его смехом, – мне все равно. Потому что твоя душа прекрасна. Я бы смогла любить тебя в любом теле.
Я почувствовала, как напряглись его руки, и испугалась, что снова сказала что-то не то. Я думала, что моя непринужденная болтовня развеселит его, но вместо этого Феликс словно получил удар под дых.
– Ты не веришь мне? Мне все равно, кто ты, пожалуйста, верь мне, – забормотала я, проклиная свою болтливость.
– Ты не представляешь, о чем говоришь, – мягко сказал он. Его взгляд испугал меня. В нем было так много усталости и обреченности.
– Тогда объясни мне.
– Мое родное тело – тело обычного белого парня, урожденного швейцарца. Ему двадцать восемь лет, и, возможно, ты смогла бы полюбить его так же, как это тело. Но беда в том, что я почти «не живу» в нем. Меня то и дело вытряхивает в тела, которые… – он провел костяшками пальцев по моей щеке, – далеки от идеала юной девушки.
– Что ты вообще знаешь о моих идеалах? – лукаво улыбнулась я.
– Лика, ты не сможешь любить меня в теле корейской школьницы! – рассмеялся Феликс, но смех был горьким, как полынь. – Твоя любовь ко мне – ощутимая заслуга этого тела. Я знаю, что с твоего языка готов сорваться протест, ты такая упрямая девушка, – поддразнил меня он, – но прошу тебя, дослушай. В этом нет твоей вины, это природа, это естественно – оценивать другого человека по его внешности и тем более любить его не в последнюю очередь за внешность. Это та дорога, на которую свернула эволюция в тот самый день, когда у первых созданий появились первые глаза, и ты как ее высшее творение не сможешь – и не должна идти наперекор природе.
Он запечатлел поцелуй на моем лбу, и, господи, каким отрешенным и сдержанным показался этот поцелуй после тех, что он дарил мне раньше.
– Я смогу удержаться в этом теле еще несколько лет – вот на что намекала Дио, говоря о том, что мои годы сочтены. Потом я буду вынужден… поменять тело. И оно может оказаться таким, к какому ты просто не сможешь прикоснуться. Это мой четвертый прыжок, Лика, и я знаю, что мне не всегда будет везти так, как в этот раз, – Феликс взволнованно потер ладонями лицо. – Мне может достаться не просто тело малопривлекательного парня. Мне может достаться тело старика. Или женщины. Или физически неполноценного человека. Хорошо, если ты успеешь потерять ко мне интерес до того момента, когда мне придется сменить тело… Но если нет, то…
Я впала в оцепенение. Столько всего. И такими дозами! Помедленней, полегче, бога ради… Во мне снова начало крепнуть чувство, что мы не выйдем из этого ресторана рука об руку, как пара. Что-то встанет между нами стеной.
– Но сейчас-то ты в «правильном» теле, да? На этот раз тебе повезло! – изумилась я. – Почему же ты пытался… убить его?
– Феликс был влюблен в тебя. И я долгое время не мог понять, что это: остаточные реакции его мозга или же мои собственные чувства. Это тело рвалось к тебе, как помешанное, и это не устраивало меня…
И вот тут до меня начало доходить. Так вот почему он так волнуется, вот почему он не собирался возвращаться, вот почему его сестра говорила, что он будет зол, как дьявол!
– Ты не можешь ответить мне взаимностью и все это время думал, как бы помягче сказать мне об этом? – наконец спросила я, чувствуя страшную слабость в теле.
– Нет, вовсе нет! – быстро заговорил он, хватая меня за руки и покрывая мои пальцы поцелуями.
– Феликс, я вижу твое напряжение. Полчаса назад ты целовал меня так, словно я была всем смыслом твоей жизни, но я знаю, что иногда целуют… из жалости.
– Из жалости? – переспросил он, замирая на месте. Я нервно сглотнула. В международном конкурсе невинных реплик, которые обязательно приводят к непредсказуемым последствиям, я бы точно одержала победу. Теперь в глазах Феликса полыхало какое-то странное выражение, значение которого я даже не бралась толковать. Так, должно быть, смотрит хищник на жертву, которую вот-вот…
О господи милосердный…
Феликс наклонился и рывком придвинул к себе столик, стоящий рядом, и в следующую секунду я оказалась в тисках его рук. Он поднял меня легко, как тряпичную куклу, и посадил на стол. Его рука скользнула по моему затылку, собрала волосы в хвост и потянула их вниз. Мой подбородок дернулся вверх, ему навстречу, – именно то, чего он хотел. Мне больно, но этот сорт боли мне еще не был знаком.
– Это похоже на жалость? – чужим голосом спросил он.
Феликс сжал ладонями мою голову, и его губы тут же стали выпрашивать у меня такой поцелуй, для какого у меня явно было маловато опыта. На пристань моей невинности обрушился шторм. Я замерла, сраженная этой пугающей, опытной чувственностью. Так меня еще никто никогда не целовал, еще никто не собирался оставить столько следов на моем лице, шее и ниже. Я обхватила его голову руками и прижалась к нему. Не так-то просто обнять его, сидя на столе, колени мешали мне, так что пришлось просто развести их в стороны и… его тело двинулось мне навстречу, а руки подтолкнули сзади. Я не представляла, что во мне столько мышц, что мои бедра, обхватившие его, могут быть такими сильными. Я откинула голову и старалась не слишком прижиматься к нему, – лишь бы только ему было удобно… делать со мной все, что ему вздумается. Только бы его ладони хватило пространства, чтобы нырнуть под мою футболку и накрыть мою грудь, ставшую вдруг такой плотной и чувствительной. Все что угодно, только бы он не останавливался. Его пальцы знали секретный шифр, который на раз-два вскрывал дверь в рай, и я не хотела, не могла мешать этим пальцам…
В моей голове больше не осталось мыслей – только гул пульсирующей крови и нарастающий звон. Нет, только не звон, только не сейчас… Мое сердце бьется внутри, как чокнутая птица. Его рот прикусывает тонкую кожу на моей шее, и я упираюсь руками в его грудь, слабо протестуя. Если он не сбавит темп, то меня снова выбросит.
– Феликс, пожалуйста… – зашептала я, пытаясь отстраниться.
– Феликс мертв. Мое имя Крис, – отрезал он, закрывая мне рот очередным поцелуем.
Его горячие руки нырнули под пояс моих джинсов и сжали ягодицы. Или меня сейчас выбросит, или я умру раньше от возбуждения. Я собралась умолять его, чтобы он остановился, но вместо этого вырвалось совсем, совсем другое:
– Кем бы ты ни был, я люблю тебя. И хочу любить вечно.
Он оторвался от меня и замер. Его затуманенные глаза блуждали по моему лицу, большой палец скользнул по моей губе, обвел подбородок, заправил за ухо выбившуюся прядь.
– А если вечность не принадлежит нам, Лика? – задыхаясь, спросил он. – Что, если однажды все… изменится, и я больше не смогу ответить тебе взаимностью?
Я нервно сглотнула, как больно слышать подобный вопрос после всего, что только что было, когда каждая нить моих нервов была готова стать подстилкой и лечь к его ногам. Нет! Ведь герои девичьих грез не задают таких вопросов, они сразу бросают к твоим ногам сердце и клянутся вечностью, о чем я наверно и мечтала все это время. Боже, каких усилий мне стоило не разреветься от осознания своей глупой наивности.
Но я соскребла остатки здравого смысла со стенок своей черепной коробки, собрала остатки гордости, воли, ума – что там еще осталось в моей пустой голове – и слепила из них ответ:
– Предлагаешь мне отказаться от путешествия к райским островам только потому, что оно однажды закончится?
В яблочко. Я попала в яблочко. Крис – отныне Крис, и только! – выглядел таким ошарашенным, как будто я вдруг заговорила на другом языке. На языке, на котором не говорят маленькие наивные девочки. Ведь им подавай всю вечность и ни секундой меньше!
– Иногда любовь проходит. Я знаю это, – кивнула я. – Тогда люди просто расстаются, находят кого-то другого и просто… шлют друг другу открытки на Рождество.
Я старалась быть сильной и убедительной, но на глаза все равно навернулись слезы. Я уронила руки, которыми все это время продолжала цепляться за него.
– Лика…
– Крис, что стоит между нами? Я явно ощущаю это, но ты не спешишь мне объяснить. Ты словно… не разрешаешь себе меня, пока не выяснишь что-то. Что это?
Он поймал мои руки и вернул к себе на плечи.
– Я очень боюсь навредить тебе. Я не слишком опытен в том, что касается всего этого… любовного безумия. И боюсь, что однажды это все может закончиться очень плохо.
«Любовное безумие» прозвучало чуть ли не с ненавистью.
– Так плохо, что лучше даже и не пытаться? Насколько плохо? Что ты имеешь в виду?
Я вцепилась в его плечи и заглянула ему в глаза. Я была готова к чему угодно, только не к сомнениям! Затаившееся сомнение в глазах того, ради кого ты готова истечь кровью, – что может быть страшнее…
Я опустила на пол ослабевшие ноги и медленно, но настойчиво высвободила свои ладони из его рук.
– Мне жаль. Мне жаль, что твоя сестра нарушила твои планы и не дала тебе времени разобраться во всем. Тебе было нужно это время, и тут я, со своими подкашивающимися коленками…
– Лика… – поднялся следом Крис, но я остановила его, вытянув руку.
– Возьми тайм-аут, Крис. Обдумай все, поменяй тело, если это поможет тебе разобраться в себе. Я чувствую, что я не совсем вовремя и только мешаю тебе. А потом, когда все прояснится, – приходи ко мне. В любом теле, какое бы тебе ни попалось: мужчины, женщины, старика – без разницы. Приди и просто скажи, что я нужна тебе! И я буду целовать тебя так, как ты только что целовал меня на этом, черт бы его побрал, столе!
Мой голос предал меня. По щекам хлынули проклятые слезы. Крис смотрел на меня широко распахнутыми глазами, словно не мог, просто не мог поверить во все, что сейчас услышал. А я стояла напротив, умирая от желания осыпать его поцелуями, но не разрешала себе сделать ни шагу вперед. Наконец-то все прояснилось. Если я останусь здесь, он будет считать, что толкает меня в пропасть, он будет думать только о том, какой несчастной я могу стать однажды (ведь вечность нам не принадлежит!) и тогда я рано или поздно я потеряю его.
Но если я отпущу его, то ему будет дан шанс убедиться в обратном.
«Я готов кормить тебя завтраками до скончания веков. Если после нашего разговора ты все еще будешь хотеть этого».
Он знал. Он знал заранее, что так будет.
– Я буду ждать тебя. И я научу тебя любить без страха и сомнений, – добавила я, собирая остатки самообладания и забрасывая сумку на плечо.
Я задушила в себе желание обнять его в последний раз, развернулась и бросилась к выходу, но не успела сделать и дюжины шагов, как почувствовала на своем предплечье его бесцеремонную руку.
– В таком состоянии ты никуда не поедешь.
– Если дело только в моем состоянии, то уверяю тебя, я в полном порядке, – солгала я, резко разворачиваясь на месте и упираясь в его грудь руками. – Отпусти меня. Ты делаешь мне больно.
Он выпустил мою руку, но как только я попыталась развернуться, тут же завладел другой.
– Я однажды уже отпустил тебя после ссоры и чуть не потерял тебя.
– Я в порядке!
– Нет, ты не в порядке, – он крепко прижал меня к себе, игнорируя мои попытки вырваться и убежать. Но мне нужно было сию же минуту выбраться из его объятий. Я рыдала и чувствовала, что если сейчас он не отпустит меня, то я не справлюсь со своими мятежными чувствами и начну целовать его, как сумасшедшая, и буду умолять его о взаимности, и наделаю еще кучу неисправимых глупостей… Я ткнулась лбом в его грудь, и слезы хлынули из меня с такой силой, что я больше не могла говорить – только хрипеть и задыхаться.
– Отпусти меня, – взмолилась я, медленно отталкивая его, и вдруг почувствовала, что тиски его рук ослабли. Я открыла глаза и едва не потеряла равновесие: я стояла у широко распахнутого окна, где-то на первом этаже ресторана, упершись руками в… воздух. Я опустила глаза, оглядывая свой… строгий костюм, белую рубашку и черный галстук. Я в теле хозяйки зала.
«Хотела выбраться из его рук? Что ж, получи, распишись».
Это должно было рано или поздно произойти. За истерики всегда приходится расплачиваться, пора бы знать. По моей щеке скатилась слеза: повинуясь состоянию моей души, это тело теперь тоже плакало. Кажется, это был первый раз, когда мне не хотелось сию минуту вернуться в свое родное тело. Рыдать у него на груди – какое унижение.
Я открыла стеклянные двери и спустилась по ступенькам. Посыпанная белым гравием дорожка, тяжелые цветы глициний, большие белые птицы, парящие над озером. Ветер взметнул короной мои волосы и в следующую секунду снова рассыпал их по плечам.
Я медленно побрела по дорожке, едва переставляя ноги. Впереди маячила большая роща, я собиралась посидеть там в тени деревьев и, не имея ни капли сострадания к чужим накрашенным ресницам, дать волю слезам. Сзади послышались быстрые шаги, но я даже не повернула головы: это просто случайный прохожий. Но преследователь стремительно нагнал меня, схватил за плечи, развернул и прижал к себе. Сопротивляться было так же бессмысленно, как в тисках Железного человека.
– Я буду здесь с тобой, пока ты не вернешься, – сказал Крис.
– Как ты узнал? – голос этой женщины звучал так… взросло.
– Тиана обычно не бродит бесцельно по улице, и ее плечи обычно не содрогаются от рыданий.
Он стер слезы с моего лица, поцеловал меня в лоб и после секундного раздумия направился к моим губам.
– Ты готов целовать меня в теле пятидесятилетней женщины?
Крис ничего не ответил, но взгляд был полон куража и упрямства.
– Но при этом уверен, что я не смогу любить тебя в другом теле?!
– С тобой я уже ни в чем не уверен, – сказал он, зажав в своих ладонях принадлежащее мне в данную секунду лицо.
О боги. Я одеревенела, строго-настрого запретив себе искать любой смысл в этой фразе. Я была слишком расстроена и утомлена. То ли это был закономерный результат событий последних двух часов, то ли давало знать о себе это новое тело: оно было странно неудобным, как одежда, которую ты взяла поносить у мамы.
– Я так устала, – выдохнула я, не собираясь обнимать его в ответ. – Хочу поскорее домой.
– Я хочу, чтобы ты осталась, – напрягся он.
Вообще-то под «домом» я имела в виду свое родное тело, а вовсе не побег домой. Хотя, к чему лукавить, он тоже маячил на горизонте. Здесь больше нечего делать, мне нужно уехать во что бы то ни стало…
– Останься, прошу тебя, – сказал Крис, держа меня за руки так крепко, как будто я собиралась пуститься наутек. – И научи любить без страха и сомнений.
К горлу подкатил болезненный комок. Гордая, сильная, лучшая часть меня, которая знала, что уходить нужно с высоко поднятой головой, – сцепилась в смертельной схватке с той, что была готова простить любую обиду, забыть любую боль и не размыкать рук до тех пор, пока он сам не прогонит. Страшная схватка, одна из самых тяжелых в моей жизни…
– Не плачь, умоляю. Вот видишь, я не слишком разбираюсь во всех этих любовных делах. Да что там, я просто идиот, и, боюсь, ты еще не раз убедишься в этом.
– Я не могу остаться, Крис! – разревелась я.
– А я не могу позволить тебе уйти, Лика! К черту «завтра»! К черту его, пока у нас с тобой есть «сегодня». Только скажи, что я не испортил все окончательно…
И он снова попытался меня поцеловать, но я отшатнулась от него, чувствуя сильное головокружение.
– Тянет назад? – нахмурился он.
Я рассеянно кивнула.
– Я не доберусь до твоего тела раньше тебя, поэтому, бога ради, не убегай. Дай мне еще один шанс, – сказал Крис, но я не успела ответить.
Я еще не открыла глаза, но уже поняла, что он куда-то несет меня на руках, прижимая к груди. Надеюсь, в том месте, куда он меня несет, будут посторонние, а иначе у меня нет шансов устоять перед очередной порцией уединенных «извинений».
– А говорил, что раньше не доберешься… – пробормотала я, обхватывая его шею руками.
– Che cosa, mi bella?[48]– раздалось над моей головой, и этот голос заставил меня в ужасе распахнуть глаза и закричать. Меня нес на руках человек, которого я видела впервые. Незнакомый мужчина с огромными руками и страшными глазами.
Глаза серо-зеленого цвета, с прожелтью. И просто искрят от… – нет, к моему изумлению, в них не было ни ярости, ни угрозы, ни ненависти, которые я видела в глазах тех, кто крушил магазин или пытался изнасиловать меня. Я видела в них только азарт и веселье, словно все происходящее было просто… шуткой! Именно так смотрели бы мои одноклассники, если бы решили подложить мне на стул дохлую мышь.
Я взбрыкнула, и мужик едва не выронил меня на пол, но в следующее мгновение зажал так, что я охнула от боли.
– Hande weg![49] – заорала я по-немецки, надеясь, что он поймет меня. А если не поймет, то пусть пеняет на себя. Я заверещу так, что рухнут стены.
– Beruhige dich, Vögelchen, ziehe nicht fort, anders muss ich Deine Federchen auszupfen![50] – ответил он.
– Да пошел ты к черту! – завопила я, от шока переходя на русский и сыпя такими ругательствами, что этот мужлан врос бы в землю, пойми он все это… И тут похититель сверкнул недоброй улыбкой и ответил:
– А ты горячая штучка, а? И где он только таких берет!
Теперь это было сказано на чистейшем русском языке. У меня перехватило дыхание от страха. Он – один из них. Не знаю, кто он, но он один из них!
Похититель вынес меня из ресторана и теперь собирался запихнуть в свою машину. Баснословно дорогую с виду машину, припаркованную у самого крыльца, рядом с машиной Криса.
– К-кто ты? – охрипла я, уже зная ответ на этот вопрос.
– Не сходи с ума, малютка. Мы с тобой просто прокатимся. Романтичная прогулка вдоль озера, – ухмыльнулся он, распахивая дверь машины и вталкивая меня в салон.
– Да никуда я с тобой не поеду!
Я изловчилась и заехала подонку ногой по яйцам, когда тот попытался захлопнуть дверь. Он согнулся пополам, но в следующую секунду моя голова откинулась на девяносто градусов от жесткой затрещины. Его шутки закончились.
Зато мои сейчас начнутся! Мужик толкнул дверцу, и я успела сунуть свою ладонь в стремительно сужающийся проем. Боль была воистину ошеломляющей. Я чувствовала, что мне очень повезет, если мои пальцы не окажутся сломанными. Но я запретила себе думать об этом и сосредоточила утекающее сознание на лице этого ублюдка. Я перепрыгну в его тело, а потом побегу и сигану в озеро вниз головой. Клянусь, я сделаю это.
Я распахнула глаза и первым делом глянула на руки. Каждый раз, когда я настраивала себя на конкретное тело, то перепрыгивала именно в него. Но на этот раз меня ждал полный провал! Хрупкие ручонки девушки-подростка. Короткие ногти с черным лаком, хиппи-браслетики. Я сидела на набережной, задницей прямо на жарком асфальте, в компании подруг. Одна из девушек – маленькая, смуглая брюнетка со стаканом колы – ютилась рядом и что-то громко рассказывала на итальянском под хохот остальных.
Я вскочила и начала вертеться по сторонам, пытаясь сориентироваться, где я.
– Laura?! – озабоченно переглянулись подружки.
В пятистах метрах от нашей компании, словно вросшее в склон горы, виднелось здание ресторана. Кажется, я даже увидела машину моего похитителя, резво трогающуюся с места и быстро исчезающую из виду. Я стряхнула с себя руки взволнованных подруг и, вопя во все горло, побежала к ресторану. Еще никто не заставлял эти ноги бегать так быстро. Я в два счета домчала до мраморных ступенек, схватилась за перила, и в эту минуту в дверях ресторана возник Крис. Бледный, как мел, и взбешенный, как дьявол. Господи, он выглядел точно так же, как в то утро, когда мы возвращались в Симф и ему позвонила Изабелла.
– Крис! – закричала я и бросилась к нему навстречу. – Он увез меня! Не знаю, кто он, но он такой… обозленный!
– Лика, – быстро сказал он, хватая меня в объятия. – Он не причинит тебе вреда, ему нужно просто пощекотать мне нервы. Ты всего лишь приманка. Я поеду за ним, и мы вернемся домой вместе, ты слышишь?
– Хорошо, – разревелась я, впиваясь в него чужими руками.
– Но, ради всего святого, оставайся в своем теле, не причиняй себе вред!
– Почему?!
– Если ты не справишься с машиной на полной скорости, то можешь погибнуть!
– Ох, – всхлипнула я.
– Ничего не бойся и жди меня, – он поцеловал меня в лоб, выпустил из рук и сел в машину. Секунда – и он исчез в том же направлении, что и мой похититель.
– Laura! Dio! – мои подруги стояли рядом, выкатив глаза.
Одна из подруг сжала меня в объятиях, видимо, опасаясь, как бы я не выкинула еще какой-нибудь номер. Но я вывернулась и бросилась к дверям ресторана. Из дверей вышел хорошо одетый, представительный мужичина, весь вид которого так и намекал, что он как минимум менеджер, а то и сам управляющий ресторана.
– Sprechen Sie Deutsch?[51] – спросила я его.
– Ja, señorita.[52]
– Высокий черноволосый мужчина, на вид лет сорок, пять минут назад похитил девушку из вашего ресторана! Он ударил ее, чтобы она не сопротивлялась, и увез ее на своем «Астон-Мартине»! Мужчина, с которым она обедала, поехал за похитителем! Я видела все своими глазами, вы должны помочь ему!
– Успокойтесь, синьорита, я сделаю все, что в моих силах, – ответил он.
– Помогите ему, – повторила я ему. – Девушку похитили из вашего ресторана, вынесли на руках и затолкали в машину, а вы даже не заметили! Многие ли ваши посетители пожелают узнать об этом? Похищенная не оставит этого просто так, я клянусь вам! Или помогите ему, или вашему заведению несдобровать!
Управляющий кивнул, пристально оглядывая меня с головы до пят, достал из кармана телефон и сделал звонок. И клянусь, он говорил с кем-то на языке Криса.
Я пришла в себя и схватилась за руку. Три пальца были травмированы до крови и начали сильно распухать. От боли на глаза навернулись слезы. Я сидела в машине, которая неслась вперед с воистину космической скоростью.
– Болит лапка, глупая ты птичка? – обратился ко мне похититель. – Я уж было подумал, что ты сделала это специально. Но не может же он встречаться с психопаткой, правда? Хотя… Ой, ну, конечно, может! Не впервой!
Его болтовня кольнула меня в самое сердце. Да, у Криса наверняка были и другие девушки до меня. Но я наступила своему любопытству и ревности на горло: я скорее отрежу себе язык, чем заговорю с этим человеком о других. Если Крис захочет, он расскажет мне сам, я не сомневалась в этом.
– Я не встречаюсь с ним, – буркнула я.
– Называй это как хочешь, милая. Самое главное я увидел пару часов назад на аэродроме. Сестрица звякнула мне и попросила придержать Криса на этом свете. Мне было так лень тащиться туда, даже не знаю, зачем я поперся, но зрелище того стоило! Еще как стоило! – хохотнул он.
Этот тип говорил о нашем поцелуе, вот о чем. И если это ему звонила Дио на подъезде к Лугано, то неужели он тот самый…
– Значит, ты и есть его брат? – изумилась я.
– Ну вот, оказывается, ты кое-что знаешь. Может быть, брателло рассказал тебе еще и историю нашего маленького недоразумения? Нет?! О, ну тогда я просто обязан ввести тебя в курс дела! Крис когда-то давно просил меня об одном одолжении, и эту его просьбу я обязательно исполню. Я увидел тебя, и меня озарило, что лучшего случая не представится. Только я не могу исполнить ее при всем честном народе. Уж больно жесткие правила, не хочется лишний раз драконить тетушку Ники. Так что придется сделать все где-нибудь подальше от города. Смотри, он уже у нас на хвосте, минут через пять он подрежет меня, и начнется веселье! Расслабься, крошка, будет правда весело.
Мое сердце рухнуло в пятки.
– И что же это за просьба?
– Терпение! Только терпение! Вряд ли ты обрадуешься, тебе же по вкусу его тело, да? Но что поделать, Gaudeamus igitur, Juvenes dum sumus! Что я сказал? Веселимся, пока молоды!
Я замолкла, провалившись с головой в панический ужас. Теперь мне хотелось, чтобы Крис повернул обратно и не ехал за мной. Его брат сделал из меня наживку, и добром это не кончится. Я закусила губу, боясь разреветься.
– Ну-ну, выше нос, птичка. Я не трону тебя, ни к чему. Кстати, ты пристегнута? Лучше пристегнись. Будет плохо, если разобьешь свою красивую головку.
Едва шевелясь от накатившего шока, я нащупала ленту и сунула ее конец в фиксатор. Я видела в боковом зеркале машину Криса, и расстояние между нами неумолимо сокращалось. И тут мой похититель резко взял влево, съезжая с главной трассы на боковую дорогу, уводящую в самую глубь леса. Места стали совсем дикими, сразу за обочиной поднималась непроходимая чаща, если этому психопату вздумается что-то сделать со мной – с нами! – никто не придет к нам на помощь!
Нет, дальше бездействовать нельзя, я просто не могу сложить на коленках руки и покорно прининять все, что мне уготовили. Я справлюсь с машиной! Мне нужно просто вжать тормоз в пол и крепко держать руль, вот и все! Я справлюсь с ней! Я вытащила из уха сережку и зажала в пальцах острие гвоздика. В конце концов если не получится, то ценой за попытку будет всего лишь еще одна царапина. Но я не успела ничего предпринять! В следующую секунду мое тело бросило вперед так сильно, что я чуть не задохнулась от перетянувшего грудь ремня. Если бы я не была пристегнута, то влетела бы головой в лобовое стекло.
Мой похититель затормозил так резко, что машина начала выплясывать на дороге. А мгновением позже раздался оглушительный визг других тормозов. Я захлебнулась криком: машина Криса, чтобы избежать столкновения с нашей, резко свернула в сторону и только чудом не влетела в одно из огромных деревьев, которых росло так много вдоль обочины.
Крис не успел затормозить. Ни один человек в мире не успел бы сделать это достаточно быстро, но даже если бы смог, то узкая дорога не оставляла ему никаких шансов на маневр. На несколько секунд мой рассудок помутился от страха: потом я не помнила, как расстегнула ленту, открыла дверь и, шатаясь, выпала наружу. Мой похититель не стал меня удерживать, я побежала к машине Криса, которую после торможения сильно занесло в сторону и – встретилась с ним на полпути, с размаху влетев в кольцо его рук.
– О небо, ты в порядке? Ты в порядке? – повторял он, сжав меня в объятиях, оглядывая мое лицо, прижимая к губам мои ладони. Его бровь была рассечена, и по лицу ползла тонкая алая струйка. Но уже спустя две секунды упоительной заботы его настроение изменилось. Он выпустил меня из объятий.
– Сядь в машину.
– Крис…
– Лика, в машину! – рявкнул он, разворачиваясь ко мне спиной. Я перевела взгляд туда, куда смотрел он, и едва не потеряла сознание от ужаса.
Мой похититель стоял возле своей машины с наставленным на Криса оружием.
Крис был в бешенстве. Не глаза, а пылающий уголь, спина такая напряженная, что можно пересчитать все мышцы. Он заговорил с братом на латыни, но я поняла и так: «Какого черта ты творишь?»
– Lex talionis, fra, – ответил тот и, оглянувшись на меня с дьявольской усмешкой, добавил: – Око за око.
Крис выдал ему очередную порцию любезностей, но Кор снова ответил по-русски – видимо, для того, чтобы я тоже хватила впечатлений сполна:
– О, без пушки я не смогу оказать тебе то одолжение, о котором ты так меня просил!
– О чем ты?
– Забавно, как коротка твоя память. После узкоглазенькой ты божился больше никогда не прикасаться ни к одной из них. А также решил, что вправе портить жизнь всякому, кто начнет ставить такие же эксперименты. Ты даже представить не можешь, какой ценный экземпляр я потерял, когда Кристина разорвала со мной помолвку! Экземпляр, над которым я трудился не один проклятый месяц! И что я вижу?! Стоило мне убраться, и ты тут же схватился за свеженькую подопытную! Даже не пытайся увильнуть, я тоже был на аэродроме и увидел достаточно. Я разделяю твою страсть к опытам и приветствую ее – в этом мы похожи, как два крыла одной пташки, – но не могу отказать себе в удовольствии обломать тебе твой очередной эксперимент!
Я слышала каждое его слово, сидя в машине, и каждое его слово проваливалось в меня с оглушительным грохотом. «Божился никогда не прикасаться ни к одной из них», «схватился за свеженькую», «страсть к экспериментам», – я не понимала больше половины из того, что болтал этот человек, и сердце подсказывало мне, что лучше бы мне этого и не знать.
– Это не эксперимент, – ответил ему Крис.
– Не эксперимент? – криво улыбаясь, переспросил его братец, – Что же она забыла здесь, Крис? Зачем она тебе – эта маленькая сладкая пташка с Инсаньей в невинной головке?
– Не для экспериментов, Кор.
– Я почти заинтригован, братишка, – наконец выдал тот, ошарашенно переводя взгляд с Криса на меня.
– Я люблю ее, – сказал Крис, и мое сердце затрепетало.
– Ты что?! – переспросил Кор и расплылся в потрясенной ухмылке. – Подожди, то есть… теперь Инсанья не на твоей разделочной доске, а прямо у тебя в голове? Да быть этого не может!
– А что если может, Кор?
И тут его брат начал смеяться. Он смеялся, смеялся и все не мог остановиться.
– Да чтоб я сдох! Иногда все складывается в сто раз круче, чем можно было вообразить! Все, чего мне хотелось, – слегка насолить тебе, вспомнив тебе твою же просьбу. «Если мне когда-нибудь вздумается прикоснуться хоть к одной из них, то сделай одолжение, пусти мне пулю в лоб». Так ты сказал? И до настоящего момента я был уверен, что обломать тебе прыжок будет самой лучшей расплатой. Но теперь… О небо, да я просто обязан оставить тебя в этом теле и посмотреть воочию, как Инсанья сожрет твои мозги!
– Вот и смотри на расстоянии. Притронься к ней еще раз, и я за себя не отвечаю.
Крис развернулся и пошел ко мне. Неужели все обошлось? Неужели теперь этот человек оставит нас в покое? Кор ухмыльнулся и перевел на меня прищуренный взгляд.
– Подумать только, какой я идиот. Только что лишил себя настоящего представления. Намекнул твоей малышке, что неплохо бы пристегнуться у меня в машине. Но интересно, что было бы, если бы она вылетела из машины, пробив головой лобовое, а? Даже страшно представить, как забурлила бы твоя Инсанья!
Крис остановился, как вкопанный. Я выскочила из машины и подбежала к нему, смыкая руки на его шее. Но он словно одеревенел.
– Так ты была пристегнута в его машине? – мрачно спросил он, изучая мое лицо.
– Д-да, а что?
– Тогда откуда этот ушиб на твоем лице? Он ударил тебя? – взволнованно спросил он.
О Господи, неужели этот маньяк треснул меня так сильно, что остался след?
– Крис, пожалуйста, – я вцепилась в него, боясь отпустить. – Не нужно, умоляю тебя. У него оружие…
– Ты ударил ее? – повернулся к брату он.
– Твоя малышка была жутко несговорчивой, что мне остава…
Крис дернулся, как от удара хлыста. Я чувствовала, как сократились мышцы под тканью его рубашки. Его и брата разделял какой-то десяток метров, и я была уверена, что если я отпущу его, то он сможет преодолеть этот десяток за доли секунды, и тогда кто-то из них не уйдет отсюда на двух ногах! Его сумасшедший братец стоял напротив, поигрывая пистолетом.
– Крис, прошу тебя, поехали отсюда! – взмолилась я, вцепившись в него и видя, как плохо он контролирует свою злость.
Он перевел на меня затуманенный взгляд и замер, обводя пальцем мою разбитую щеку, пытаясь справиться с собой. Я притянула к себе его голову и горячо поцеловала, надеясь, что это вытащит его из этого странного взведенного состояния.
– Прошу тебя, любимый…
– Так непривычно, – наконец пробормотал он. – Бояться расстаться с донорским телом.
– Да, береги себя для меня! – забормотала я. – Он того не стоит! Поехали!
– Какая прелесть, fra. Никогда не устану любоваться твоими новыми реакциями. Ты стал такой мягкотелый и уязвимый. Устрица без панциря. Теперь будешь избегать драк и цепляться за этот кусок мяса, потому что он пришелся ей по вкусу? Ну же, давай, поставь меня на место, малыш!
Этот человек делал все возможное, чтобы вывести Криса из себя. Словно хотел отомстить ему за что-то и сейчас искал, с какой стороны цапнуть побольнее. Но я сжала руку Криса и сказала одними губами: «Умоляю, увези меня отсюда». И чары злости и мести мгновенно потеряли над ним власть: Крис распахнул передо мной дверь машины и едва не впихнул меня в салон.
– Нет-нет! Я еще не закончил, fra! – окликнул его брат.
– Иди к черту, Кор, – выругался Крис и сел за руль.
Кор подбежал к нашей машине, положив руку с пистолетом на бампер.
– Мне интересно, что будет с ее Инсаньей, если мы добавим в эту историю немного сильных впечатлений! Детка, ты слышала, что случилось с предыдущей подружкой Криса? – обратился он ко мне, и у меня мгновенно пересохло во рту.
– Кор, шаг назад, или твой прыжок закончится прямо сейчас!
Взревел мотор.
– Спроси у него, что с ней случилось, и узнаешь, почему он так носится с тобой! – ухмыльнулся Кор. – Это его трогательное отношение к тебе куплено ценой жизни другой его подопытной. Ей было примерно столько же лет, как и тебе, малышка! И это очень душещипательная история!
– Черт бы тебя побрал, сукин сын! – Крис нажал на газ, машина дернулась вперед, Кор отскочил, вскидывая руки.
– Боже, только не задави его, – выдохнула я, вцепившись в его плечо.
Крис вывернул руль и дал задний ход, я видела, что он просто в ярости.
– Не так быстро, голубки! Я дарую тебе тело, fra! Но это не значит, что моя Дольче Вендетта отменяется! – хохотнул Кор, не отставая от нашей машины. – Надеюсь, она у тебя такая же впечатлительная, как и узкоглазенькая? Потому что сейчас кое-что отодвинет ее любовь к тебе на задний план! Психическая реабилитация вместо сладких ночей, вот будет обидно, да?!
– Лика, закрой глаза! – закричал Крис. Но прежде чем его ладонь легла на мое лицо, случилось страшное: Кор поднес пистолет к своему виску и выстрелил.
Я зажмурилась, но картинка успела намертво впечататься в мою память: часть головы Кора просто разлетелась в кашу, и тело рухнуло, как скошенный стебель. Лобовое стекло заляпало кровью. Я согнулась пополам, испытывая сильнейшую тошноту и головокружение. Голова наполнилась каким-то черным туманом.
– Лика! Лика! – донесся до меня голос Криса, донесся совсем уж издалека – как будто из другой галактики.
Он звал меня, что-то говорил, но мое сознание сузилось до маленькой черной букашки, которая перевернулась на спину и болтала в воздухе лапками. Я снова и снова теряла сознание, но оно, словно не найдя ни одной живой души в этом лесу, – тут же возвращалось обратно. Машина резко развернулась, я услышала шорох гравия под колесами и шуршание дворников по стеклу. Через несколько минут езды мы остановились, и я почувствовала теплые руки на своих плечах.
– Лика, – он легонько встряхнул меня. – Посмотри на меня.
Я подняла голову, но сфокусировать взгляд на лице Криса так и не смогла: все плыло в багровом тумане.
– Он не умер. Это не смерть. Не смерть в полном смысле этого слова. Кор сейчас очнулся в своем собственном теле в своей палате. Он так же жив, как ты и я. Погибло только это тело. И оно погибло бы в любом случае, потому что его прыжок был на исходе… Лика, ты здесь?
Он провел ладонями по моему лицу, и только сейчас я ощутила, что плачу в два ручья. Крис вышел из машины, порылся в багажнике и тут же вернулся обратно.
– Дай мне руку.
Он снял с меня куртку, натянул кожу на изгибе локтя и сделал мне укол. Я послушно смотрела, как прозрачная, как вода, жидкость перетекает из шприца в мою вену.
– Иди ко мне.
Крис усадил меня к себе на колени, обхватил руками и позволил мне просто поплакать на его груди, не задавая глупых вопросов про мое самочувствие и не пытаясь развлечь меня разговорами. Тишины и его сердцебиения было достаточно. Через несколько минут я почувствовала, как успокаивается дыхание и рассасывается черный сумрак в голове. Эффект явно был вызван инъекцией.
– Что это было? – очнулась я.
– Успокоительное.
– Мне лучше… вроде бы.
Его руки обняли меня, лаская и успокаивая.
– Прости, что не уберег тебя от этого зрелища. О небо, я даже не думал, что до этого вообще может дойти.
– Мне правда лучше, – пробормотала я, но снова подступившие слезы свели на нет весь оптимизм фразы.
– Лика, – позвал меня Крис. – Успокоительное будет действовать только какое-то время. Потом к тебе снова вернется шоковое состояние. Я могу помочь справиться со стрессом, но не смогу стереть увиденное из твоей памяти. Только если не…
Я с трудом поспевала за его мыслью.
– Если не что?
Крис заколебался. Секунды борьбы с самим собой – и вот его взгляд снова стал решительным и спокойным.
– Я могу сделать тебе еще одну инъекцию, которая стирает небольшой кусок свежих воспоминаний.
– Я забуду все, что видела?
– Да.
Он снова выбрался из машины и вернулся с еще одним шприцем. Его содержимое на этот раз было зловеще-красным.
– Ты просто забудешь все, что только что видела, и это больше не будет мучить тебя.
– Ладно, – кивнула я.
На его лице отразилась странное замешательство.
– Есть еще кое-что, – добавил он. – Из твоей памяти выпадут все воспоминания последних нескольких часов. Все они.
Я медленно соображала. Несколько часов – это все, включая случившееся между нами с момента встречи на взлетной площадке!
– НЕТ! – отдернула руку я. – Нет, только не это.
– Потом я перескажу тебе все, что между нами произошло, – ободряюще улыбнулся он. – Все, включая мельчайшие детали.
– Крис, я обрела тебя сегодня, я отвоевала тебя в неравном бою – у судьбы, у звезд, у демонов души. Дороже этих воспоминаний у меня больше ничего нет! Я хочу помнить все, до последнего слова и прикосновения!
Крис улыбнулся, глядя на меня чуть ли не с восхищением, провел кончиками пальцев по моему лицу.
– Я не могу позволить тебе страдать, и это чуть ли не единственный способ…
– Когда успокоительное перестанет действовать, я готова принять его еще. Столько раз, сколько будет нужно. Я справлюсь.
– Хорошо, – сдался он, – хорошо. Ты справишься. Я помогу тебе, сделаю все, что смогу.
Я прижалась к его груди, зажмурив глаза и пытаясь прогнать из головы чудовищную картинку – чудовищней которой в своей короткой жизни еще не видела. Но руки моего возлюбленного скользили по моим плечам, его пальцы перебирали мои волосы, мы были так близко – ближе, чем когда-либо, – и мой ужас ослаблял смертельную хватку.
Крис задержал дыхание, его пальцы, гуляющие по моей спине, на мгновение застыли. Я подняла голову, заслышав шум на дороге, и снова ощутила подкатывающую тошноту: рядом с нами остановилось несколько черных тонированных машин.
«Только не полиция!» – взмолилась я, и, кажется, там наверху услышали: из машин начали выходить люди: черные рубашки и брюки, бесстрастные лица, полы пиджаков топорщатся от оружия – человек десять, но никакой полицейской символики я не увидела. Я сжала руку Криса и испуганно посмотрела на него.
Он не выглядел взволнованным, и его спокойствие начало потихоньку передаваться и мне.
– Они… свои? – прошептала я.
– Да, все в порядке, – кивнул он. – Побудь пока здесь.
Он вышел и направился к главному из этих новоявленных «агентов ноль-ноль-семь» – здоровенному мужику скандинавской наружности и с арктическим холодом в глазах – и заговорил с ним так непринужденно, как будто знал всю жизнь.
Я невольно любовалась им: Крис держался так расслабленно, словно всю жизнь провел среди людей, обвешенных оружием. Я снова почувствовала, как мало знаю о нем и о его «семье». Впрочем, эти люди точно не были частью его семьи, возможно, служащие, охранники или что-то в этом роде. Я слегка опустила стекло окна и прислушалась. Снова латынь. Главный разговаривал на ней так же свободно, как и Крис.
Кажется, он объяснял им, что у нас произошло, и показывал рукой туда, где мы оставили тело его брата. Одна из машин резво укатила в указанном направлении. Остальные продолжали стоять возле своих машин, и напряженность их поз насторожила меня. Я начала вслушиваться в разговор Криса и Главного и поняла, что рано успокоилась. Повышенные тона. Главный явно говорил о чем-то, что Крису не нравилось. Я изучила физиономии остальных агентов и обнаружила, что почти все они смотрят на меня. О Господи, все они не сводили с меня глаз! Я вжалась в сиденье и зачем-то снова подняла стекло, пытаясь интуитивно отгородиться от этих недобрых, подозрительных взглядов.
– Lex! Lex! – повторял Главный, и я видела, что это слово действует на Криса как красная тряпка на быка. Крис держал телефон возле уха, по-видимому, пытаясь дозвониться до кого-то – но, судя по окаменевшей челюсти, так и не дозвонился. Потом раздраженно сунул телефон в карман, резко развернулся и пошел ко мне. Его руки были сжаты в кулаки, его глаза сверкали от ярости. Главный и его «свита» не сдвинулись с места.
Крис нырнул в салон, и я снова ощутила это грозовое электричество, которым он был пропитан, когда чуть не кинулся с Кором в драку.
– Что им нужно? – заикаясь спросила я.
Он не сразу ответил, он сжал мою ладонь, провел костяшками пальцев по моей щеке и заговорил как можно спокойней, хотя я видела, какой ценой ему дается спокойствие.
– Они хотят сделать тебе инъекцию силентиума.
– Инъекцию чего?
– Препарата, который стирает память последних нескольких часов. Тот самый, что я предлагал тебе десять минут назад.
– Зачем им это?
– Они опасаются, что ты можешь навести полицию на заведение, из которого тебя похитили. Очень боятся. У десульторов сейчас не лучшие времена. И мои заверения, что ты на нашей стороне, их не сильно успокаивают. Они как-то узнали о попытке похищения, и им не нравится, что ты замешана во всем этом деле. И, ко всему прочему, ты стала свидетелем странной смерти одного из нас, а для таких случаев тоже есть «лекс» – закон.
У меня вспотели ладони: теперь я сообразила, откуда здесь взялись эти люди. О нет, я сама привела их сюда, когда рассказала обо всем управляющему ресторана и пригрозила полицией! Это все я!
– Я не побегу в полицию, – всхлипнула я.
– Я знаю, Лика, я знаю! Но это те люди, которые способны на все ради благополучия тех, кому служат. И они просто не понимают, какая такая ценность может быть у часа воспоминаний. А единственный человек, который смог бы приказать им остановиться…
– Где он?
– Закончила прыжок сегодня ночью. Сейчас лежит в клинике с атрофией и не сможет принимать звонки ближайшие месяца два. Ох, Ники, как же не вовремя…
– Но ее же кто-то заменит?
– Да, кто-то из… – Крис на секунду замялся, – ее родственников, но быстро этот вопрос не решится. А мне нужно спасти тебя сейчас. Тебя и наши воспоминания.
На словах «спасать тебя» мое горло скрутило.
– А что если я сама поговорю с ними? Я скажу им, что не пойду ни в какую полицию, никогда.
Крис легонько сжал мои предплечья.
– Я не позволю тебе приблизиться к ним ни на шаг. Послушай внимательно. Сейчас они ждут, что я «подготовлю» тебя морально и выведу к ним. Этого не будет. У меня есть восьмизарядная пушка с транквилизатором, который мы обычно используем, когда нужно быстро разрешить… э-э… сложную ситуацию, при этом никого не убив и не ранив. Я сумею усыпить половину из них, прежде чем они поймут, что происходит. Потом, – Крис перевел дух, внимательно изучая мое лицо, – потом, скорей всего, меня обезвредят.
Я сжала челюсти и вцепилась в него, едва не падая в обморок от ужаса.
– Обезвредят – значит просто заберут оружие. В любом случае, они не смогут причинить мне серьезный вред, но я должен предупредить тебя обо всем, что сейчас произойдет. Они не убийцы, они просто исполнители. Ты не должна бояться, окей? Нам с тобой нужно просто потянуть время до тех пор, пока твои воспоминания не окажутся в безопасности. Через час уже ничто не сможет стереть их из твоей памяти. Я сделаю все, чтобы защитить тебя. Слышишь?
Он прижался к моим губам в ласковом поцелуе, я ответила ему, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. Хотя, по правде говоря, плакать уже просто было нечем.
– Ты точно не собираешься никого… убивать? – охрипла я.
– Нет.
– А они?
– Пусть только попробуют, – усмехнулся он.
В этой усмешке было столько веселой злости и мальчишеского азарта, как будто он собирался просто поиграть в снежки с оравой приятелей – причем умыть снегом каждого из них.
– Как только я выйду, заблокируй двери, нужно нажать сюда, запомнила?
– Да.
– Эту машину не так-то просто вскрыть снаружи. Боже, благослови птиц, здесь противоударное стекло. Так что пока ты внутри – ты в безопасности. Что бы со мной ни случилось, не выходи, прошу тебя.
– Крис! Тогда почему бы тебе просто не остаться здесь со мной, в машине?! – всхлипнула я.
– Проблемы лучше решать, а не прятаться от них, – подмигнул мне он и, глядя в самую душу, добавил: – Я люблю тебя. Я уже говорил тебе об этом?
На этих словах я больше не смогла сохранять самообладание, я поцеловала его со всем жаром, на какой только была способна, и выпустила из объятий.
Крис вышел из машины, прижимая к бедру пистолет. Дверь захлопнулась, я нажала кнопку блокировки дверей, и моя судьба вскинула руку с оружием.
Здесь, в салоне машины, время словно текло иначе, чем снаружи: гораздо медленней. Я едва успела сделать вдох-выдох, а рука Криса уже вовсю раздавала угощение. Я не слышала звука выстрелов, не было ни дыма, ни огня – боюсь, я бы даже не поняла, что происходит, если бы люди в черном не начали один за другим валиться с ног. Первым потерял равновесие и рухнул на землю Главный, потом те, кто находился рядом с ним. Крис не стоял на месте, пока стрелял: в тот момент, когда кто-то из его противников поднял свое оружие, он уже добрался до ближайшего из подстреленных агентов, подхватил падающее тело и прикрылся им, как щитом. Крис двигался со скоростью молнии, со скоростью хищной птицы, я не представляла, что человеческое тело может быть таким быстрым, таким сильным и неумолимым. Эти руки, которые всего минуту назад скользили по моим плечам, такие щедрые на ласку, – оказывается, могли сделать честь любому силовому подразделению. Я пересчитала тела, лежащие на земле – их было семь. Крис сказал «восьмизарядная пушка с транквилизатором» – значит, он промахнулся всего один раз. У меня зуб на зуб не попадал от страха, но рот начал сам собой расползаться в гордой ухмылке. Впрочем, я недооценила его противников. Крис бросил свой пистолет на землю и выхватил из кобуры оружие того, чьим телом прикрывался, но… Эта секунда промедления дорого обошлась ему: в него с размаху влетели два мужика и повалили вместе с телом, которое он держал перед собой. Я пыталась дышать, но воздуха в салоне машины вдруг стало так мало – всего на один вздох. Я должна что-то делать! Невозможно просто сидеть и смотреть на то, как его мелют в щепки…
Я вздрогнула и вжалась в кресло: прямо перед машиной возник один из людей с натянутой на лицо маской и направил оружие на лобовое стекло. И на этот раз это был не пистолет с транквилизатором, как у Криса, а настоящая – самая настоящая, как в кино! – огнестрельная пушка. Я закричала, и Крис услышал меня. Один из навалившихся на него агентов отлетел в сторону с неестественно заломленной рукой и потерял сознание. Но к нему тут же подскочили двое других нападающих. Лицо Криса было залито кровью, и эта картина привела меня в бешенство, да в такое, какого я давно не испытывала. Внезапно раздался выстрел и острый, лопающийся звук – пуля пробила лобовое стекло, и по нему тут же растеклась паутина трещин. Дьявол в черной балаклаве стоял на капоте и стрелял в лобовое стекло – в ту его часть, что была подальше от меня. Он старался не зацепить меня, но я знала, что, как только стекло будет достаточно разрушено, его просто выбьют и вытащат меня из машины, как слепого котенка.
Ну нет! Я открыла бардачок и выгребла его содержимое наружу. То, что надо – пустой шприц от успокоительного! В этот момент стекло дрогнуло от очередного залпа, и я, не медля ни секунды, всадила шприц в свою ладонь. Игла прошла насквозь, и я закусила губу до крови. Ну же! Прыгай, Вернер! Недостаточно боли и адреналина! Успокоительное Криса оказало мне медвежью услугу. Я вытащила иглу и вонзила ее снова: на этот раз игла уперлась в кость, на глаза навернулись слезы. Я сосредоточила все мысли на лице того, кто продолжал всаживать пули в лобовое стекло, и отключилась.
Черт, мимо! Забросило совсем не в того, в кого я хотела! Я лежала на земле с разбитым лицом и горящим от боли локтевым суставом: меня закинуло в то тело, которое Крис отбросил от себя несколько минут назад. Я нащупала оружие на бедре, еле-еле вытащила его из кобуры и начала вертеть головой в поисках машины Криса. Мужик в черном продолжал стрелять в стекло, я подняла свой пистолет, и в эту минуту в поле моего зрения попало нечто, к появлению чего я точно не была готова: справа ко мне стремительно приближалась Изабелла. Белое золото волос, сверкающие глаза, лицо – холодное, яростное, словно высеченное из мрамора. Она сбила с ног одного из агентов и прежде, чем тот успел понять, в чем дело, ударила его прикладом своего оружия. Тот рухнул как подкошенный. На несколько секунд я просто окаменела от изумления. Перешагнув через тело, Изабелла рванула ко мне. Боже помилуй… Я положила пистолет на землю и подняла руки, но эта бестия не собиралась брать пленных: она налетела на меня и врезалась локтем в мою переносицу. Темнота.
Я мгновенно очнулась в своем теле, в салоне машины, схватившись за лицо и корчась от боли. Боже, снова эта чертовщина… Я вспомнила все, что чувствовала в машине Криса, едва-едва «вернувшись» из чужого подстреленного тела. На этот раз боль была такой же реальной, как будто удар получила я. Мои мысли пришли в окончательный разброд, когда я увидела капающую из носа кровь.
Лобовое стекло было покрыто паутиной трещин, теперь я не видела ни Криса, ни Изабеллы, только темный силуэт того, кто с маниакальным упорством пытался достать меня. Мужик на капоте моей машины поднял ногу и обрушил ее на растрескавшееся стекло. Его черный ботинок почти провалился в салон. Я снова нырнула в бардачок в поисках чего-нибудь острого. О, шприц с проклятым «эликсиром забвения» тоже тут! Я выдавила его содержимое в обшивку кресла и замерла в нерешительности, отыскивая живое место на руках: правая была травмирована дверью машины Кора, левая была проколота насквозь и успела истечь кровью… Нет, пожалуй, с них хватит. Я зажмурилась и всадила пустой шприц в бедро.
Две секунды спустя нога в черном ботинке наконец провалилась в салон, продавив пленку с болтающимися на ней осколками. Я стояла на капоте машины, едва не прыгая от радости. Я оглянулась по сторонам и заметила, что людей в черном прибавилось. Ох… Вернулись те, кто еще до драки уехал оттирать тело Кора с дороги. Крис, обрушивший наземь последнего противника, рванул ко мне, но на его пути выросло еще два человека. Он что-то крикнул Изабелле, и она переключила внимание на меня. В ее глазах было ясно написано, что когда она доберется до этого мужика, в теле которого я сейчас ютилась, на нем живого места не останется. Кто-то из агентов перекрыл ей дорогу. Больше медлить нельзя. Нужно побыстрее покончить со всем этим кошмаром. На свои борцовские умения в драке я особо не рассчитывала, насчет стрельбы из оружия тоже не питала иллюзий и вообще не представляла, какую пользу извлечь из пребывания в этом теле, разве что… Устроить театр одного актера. Я выбила ботинком еще немного стекла, упала на капот и сунула руку в салон. Шприц с красным содержимым все еще был воткнут в мое бедро. Я выдернула его, вынырнула из салона и выпрямилась во весь рост.
– Все в порядке, я сделал ей инъекцию! – крикнула я во все горло, поднимая над головой зажатый в кулаке шприц. Я сказала это по-немецки громко и отчетливо, так что мой басовитый голос долетел до ушей каждого.
– Lex! – добавила я с важным видом, обводя всех взглядом и наслаждаясь произведенным эффектом: люди в черном словно по волшебству застыли на месте, опустили кулаки и оружие. Битва окончена.
Я перевела глаза на Криса, и мое сердце больно сжалось: он стоял в десятке метров от меня, по его лицу текла кровь, на его рубашке расцветали алые разводы, а в глазах полыхала страшная, лютая ярость. Только сейчас до меня дошло, какой эффект произвел на него мой спектакль: он не догадался, что это я. Он подумал, что мне в самом деле сделали инъекцию! Господи милосердный… Меня пошатнуло, я присела и неуклюже слезла с капота, чтобы не упасть. И в этот момент Крис сорвался с места и молнией рванул ко мне. Время словно замедлилось и стало вязким, как клейстер. «Сейчас он убьет меня, он убьет меня, боже, прочь из этого тела, прочь, прочь!» я зажмурилась, прикрывая голову руками и приготовившись к самому худшему. Мысленно успокаивая себя, уговаривая, представляя, что это все не взаправду. Он хочет убить не меня, а того, кто причинил мне вред! Не меня, не меня, он просто не знает, что здесь – я!
Мне показалось, что в меня врезался и подмял под себя поезд. Мое тело словно расплющило по поверхности, челюсть взлетела от сокрушающего удара, а в ребра врезался твердый, словно отлитый из металла, кулак. Последнее, что я почувствовала, падая на землю, – боль в затылке, ударившемся оземь, и, пожалуй, эта боль была самой мягкой из всего того, что я ощущала.
Я очнулась в своем родном теле и, едва живая от боли, свернулась калачиком. Болело все: голова и живот, руки и ноги. Меня всю – от затылка до кончиков пальцев на ногах – словно разрезали на тонкие полоски. Неужели боли бывает так много… Чьи-то руки подняли меня в воздух и вынули из машины, как пекарь достает из духовки хлеб. Я ощутила лопатками твердь дороги. Я не могла ни дышать, ни говорить, ни открыть глаза, – только слышать знакомые голоса, звучащие так далеко, словно не в этом мире вовсе.
– Лика! – ласковая ладонь на моем лице. Ныряет в мои волосы, гладит по шее.
Я попыталась открыть глаза и рассмотреть что-нибудь сквозь пелену слез, безуспешно.
– Прости меня, я не смог, – сдавленным голосом шепчет мне Крис, я чувствую поцелуй на своем лбу.
«Нет! У нас получилось! Это все – просто представление!» – пытаюсь сказать я, но изо рта не выходит ни звука.
– Альцедо, ее нужно в госпиталь, где твоя машина?
– Хорошо, сейчас.
– Болит еще что-то, кроме ноги, да? Если не можешь говорить, то покажи мне… Лика! Ну же…
«Нога? А что с моей ногой?»
Я подняла руку, хотя это стоило мне неимоверных усилий, и положила ее на левый бок. Положила – и охнула от новой вспышки боли. Крис тут же взялся за молнию на моей куртке. Звякнул металлический язычок, я почувствовала его теплые руки на своем животе: они скользнули по коже и замерли. Мне наконец удалось разлепить веки, но все вокруг плыло, как в кривом зеркале. Я медленно моргала, тяжело втягивая воздух. Какая знакомая боль. Кажется, я уже испытывала что-то похожее. Только вот когда?
Пелена тумана начала медленно растворяться. Я наконец увидела очертания любимого лица, склоненного надо мной.
– Проклятье, – выругался Крис.
Теперь я видела выражение его лица: отчаяние и шок. Я заерзала, протягивая к нему руки.
– Детка, постарайся не двигаться, – послышался голос Изабеллы. – У тебя сломано ребро.
Ребро?
– Как у нее может быть сломано ребро, если она все это время сидела в машине и не вылезала оттуда? – изумилась Изабелла.
Крис смотрел на меня, сдвинув брови. Потом вдруг исчез из моего поля зрения, но тут же вернулся.
– Лика… О небо! – выдохнул он потрясенно. – Я же просил тебя не выходить из машины!
– Я не выходила, – шепотом ответила я, не в силах сдержать вымученную улыбку. – Я просто… совсем на минуточку… вылетела.
Изабелла переводила взгляд с меня на Криса и обратно.
– Перо мне в задницу! – воскликнула она. – У Асио тоже сломано десятое слева!
Крис ничего не ответил. Казалось, на него напало какое-то странное пугающее оцепенение. Я попыталась привстать, чтобы обнять его, но новый взрыв боли помешал мне сделать это. На глаза навернулись слезы.
– Пожалуйста, не двигайся, – взмолился Крис, но его голос показался мне таким тихим, как будто он говорил это с другого берега реки. Тихий, еще тише…
На этот раз мое сознание не вылетело прочь, а просто погасло. Ушло в то место, куда во время обморока уходит сознание обычных людей. Когда я открыла глаза, то обнаружила себя лежащей в кровати. Красивая комната в светло-золотистых тонах, огромное окно, затянутое жалюзи, букет белых цветов на прикроватном столике… Я не заметила ни единого источника света, но в комнате не было темно. Это место очень мало походило на клинику, но тем не менее это была она. Только в больницах так бело, стерильно и тихо. Я пошевелилась, мысленно приготовившись к новым всплескам боли, но боли не последовало. Наверное, накачали обезболивающим…
– Привет.
Я повернула голову и встретилась взглядом с Крисом. Он сидел в кресле совсем рядом, уныло опустив плечи. Боже, что они с ним сделали… Рассеченная бровь, синяки – не слишком много, но лучше бы вообще без них, разбитые костяшки пальцев…
– Как ты? – его ладонь накрыла мою. Только сейчас я заметила, что обе мои ладони перебинтованы.
– Как на небесах, – ответила я. – Все мои драгоценные воспоминания в безопасности, и ты рядом.
Его губы тронула улыбка – невеселая и призрачная.
– А ты как? – нахмурилась я.
– Как полное дерьмо, – ответил он.
– Мне так жаль, что из-за меня тебе пришлось…
– Я искалечил свою девушку, и она все еще не ненавидит меня. Вот почему.
– Свою девушку? – переспросила я, расплываясь в потрясенной улыбке. Эти два слова звучали так волшебно, что все остальные я просто не услышала.
– Свою девушку, – подтвердил он, снова глядя на меня с таким напряжением, что мне стало не по себе.
– Иди ко мне, – взмолилась я, – я подвинусь.
– Лика, ради всего святого, не двигайся…
– Почему? Тут полно места. И я совсем не чувствую боли.
Кровать и в самом деле была такой широкой, что на ней легко бы уместилось трое человек. Я медленно передвинулась к краю и Крис лег со мной рядом. Его рука нырнула мне под плечи, осторожно прижимая к своей груди.
– Если за каждый перелом ребра мне предназначена вся эта нежность, то я готова расстаться с каждым из них.
– Я должен был догадаться, – горько сказал Крис, пропуская мою шутку мимо ушей. – Но когда я увидел, что этот ублюдок все-таки добрался до тебя, я просто потерял над собой контроль. Ты говорила на немецком, а не на латыни, ты чуть не свалилась с капота, когда слезала с него, – координация кого угодно, но не агента быстрого реагирования. И ты не стала защищаться, когда я подскочил к тебе. Черт, все это должно было насторожить меня! Если бы я не был так зол…
Я сомкнула руки на его шее и притянула к себе.
– С моей координацией возникают проблемы, только когда на тебя нападает десяток разъяренных мужиков. В остальное время я достаточно… неплохо двигаюсь.
Я так хотела, чтобы моя шутливая болтовня немного отвлекла его. И кажется, это наконец начало мне удаваться.
– Не могу понять, – прищурился он. – Это анальгетики так на тебя действуют, или ты действительно не волнуешься по поводу того, что твое ребро треснуло в двух местах – и все это благодаря мне?
– Мне так часто ломали ребра, что я почти научилась не переживать по этому поводу, – ляпнула я.
Но на этот раз шутка определенно не удалась. Его расслабленное плечо, на котором покоилась моя голова, напряглось. Он приподнялся на локте и заглянул мне в глаза.
– Я видел твои рентгеновские снимки. У тебя и правда были старые переломы. Откуда они?
Мне не слишком хотелось говорить на эту тему, но я сама затеяла этот разговор и теперь не могла позволить себе трусливое отступление.
– То самое происшествие в цветочном магазине, о котором я рассказывала. Как обычно, оказалась не в том месте не в то время. У меня талант попадать в передряги.
– Лика, если бы я только мог путешествовать во времени…
– Тс-с-с, – я прижала палец к его губам. – Не думай об этом. Я не осталась в долгу. В тот день меня в первый раз выбросило. Я потеряла сознание и оказалась в теле одного из них. И я…
Прикрываю глаза от волнения.
– Не продолжай, если не хочешь.
– Я разбила лицо этому ублюдку о металлическую решетку в полицейской машине, сидя в его собственном теле. Впрочем, осознание того, что произошло, посетило меня только много времени спустя. Начали сниться странные сны и все такое… И, кстати, в тот день я впервые увидела тебя.
– В смысле?
– У меня были галлюцинации, и я увидела человека, который был как две капли воды похож на Феликса. Но это был не Феликс. Это был ты. Теперь до меня дошло. Ты спас меня тогда, и у тебя были крылья. И еще форма «Беркута».
Я перевела взгляд на Криса и заметила, что он смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Беркут? – переспросил Крис.
– Да. Это спецподразделение полиции в моей стране. Никогда не слышал это слово? Еще есть такая птица. Хищная.
– Неужели?
– Ага. Это такой орел.
– Да ну.
– Да. Самый крупный орел. Может убить ягненка!
– Какие познания, – восхитился он, улыбаясь как-то особенно задорно.
– Когда-то писала реферат в школе… Почему ты улыбаешься?
– Когда я расскажу тебе, ты тоже будешь улыбаться, – самодовольно сказал он.
– Попробуй, – засмеялась я.
– Мое имя означает этого самого беркута.
– Серьезно? – моргнула я, потрясенная этим загадочным совпадением.
– Старинная среди десульторов традиция – называть детей в честь птиц. Ну например, Diomedea – Альбатрос. Путешествовать, парить высоко в облаках над океаном – в этом вся она… Или моя тетка, Nyctea, – Полярная Сова. Белая и пушистая, но палец в рот не клади… Жених Диомедеи – Neophron – Стервятник. Ему идет. Кор – Corvus – Ворон…
Имя его брата бьет по нервам, я судорожно хватаю воздух. Разлетающаяся на части голова, алые брызги на стекле… О боже… Крис нашел мою руку и крепко сжал.
– И как же звучит имя беркута на латыни?
– Aquila Chrys Aetos.
– Крис, – повторила я мечтательно, словно пробуя его имя на вкус. – И чем же ты заслужил свое имя?
– Скверный характер убийцы ягнят.
– Не верю, – я пихнула его в бок.
Он рассмеялся и поймал мои ладони. Я лениво сопротивлялась.
– Я же не сдамся, выкладывай. Чем там отличаются беркуты? Силой? Скоростью? М-м… Красотой?
Крис несколько долгих секунд смотрел на меня с веселым восхищением, словно решал, чем бы унять мое любопытство, а потом просто закрыл рот такими поцелуями, которые начисто отбили у меня охоту говорить. Но я дала себе слово выведать подробности у его сестры.
И тут, как по мановению волшебной палочки, дверь приоткрылась и в палату заглянула Диомедея.
– Дио, – улыбнулась я.
– Лика! – отозвалась она. – Можно?!
Сестра Криса – красивая, сияющая, одетая в светло-голубое платье, заходит в палату, и вместе с ней кто-то, кого она ведет за руку. Дверь открывается еще шире, и улыбка тут же слетает с моего лица. «О, нет, нет, это он…» – я прижимаюсь к Крису, пытаюсь спрятаться в кольце его рук.
В мою палату, рука об руку с Дио, вошел тот самый скандинавский громила, который отдал приказ накачать меня дурацким эликсиром забвения.
– Не бойся, – шепнул мне Крис. – Не самое подходящее время, Неофрон.
Неофрон?! Тот самый жених Диомедеи?
– Это я попросила его, – вздохнула Дио, присаживаясь рядом со мной. Неофрон подхватил себе стул и устроился рядом.
– Лучше в другой раз, – нахмурился Крис. – Она только-только пришла в себя…
– Это не займет много времени, – тоже по-русски сказал Неофрон. Он повернулся ко мне и смерил взглядом. Удивительно, но в его глазах больше не было подозрительности и вызова, как там, в лесу.
– Ты не враг нам, не помеха и не угроза, – начал он.
– Как вовремя, – съязвил Крис.
– Ты просто оказалась не в том месте и не в то время, – невозмутимо продолжал Неофрон. – Мой долг – защищать эту семью и ее покой. И у меня не было времени разбираться, насколько ты… близка к этой семье. И дорог ли тебе ее покой тоже. Тем более что одна из свидетельниц заявила, что ты бросишься в полицию, как только, так сразу. Ставки были непомерно высоки. Так что скажи спасибо Крису за то, что усыпил меня. Я бы разрушил стекло у машины куда быстрее Асио.
– Не слишком похоже на извинения, Нео, – сказал Крис ледяным тоном.
– Я пришел не извиняться, Крис, я просто захотел объяснить, что произошло.
– Извиняться должна я, – подала голос Диомедея. – Я могла поставить Нео в известность и объяснить ему, что это я привезла тебя сюда и насколько ты… важна для нашей семьи. Но я не сделала этого. Прости.
– Ничего, все в порядке, – кивнула я, но вряд ли это прозвучало убедительно. Я вдруг почувствовала страшную усталость и слабость. Господи, оказывается, всего одного ее слова было бы достаточно, чтобы предотвратить все случившееся…
– А по-моему, извинения все-таки не помешали бы, Нео, – выдал Крис. Он был очень, очень недоволен.
– Могу сказать только одно, и, может быть, это сгодится за извинения, Крис. Если бы она, – Неофрон указал на меня, – была частью семьи и ей что-то угрожало, я и мои парни умерли бы за нее.
Я выкатила глаза от изумления. Диомедея широко улыбнулась, сжала мою руку и задорно посмотрела на Криса. Крис перевел на меня взгляд… О, что это был за взгляд.
– Ловлю на слове, Неофрон, – сказал он, и моему сердцу стало тесно в груди. Я едва могла дышать от волнения. Я действительно слышала то, что слышала?
– Ну ладно, голубки, – вздохнул Неофрон, поднимаясь со стула и протягивая Дио руку. – Твоя мать вот-вот объявит того, кто возьмет на себя временное управление Уайдбеком. Хорошо бы нам всем поторопиться.
– Я не поеду, – ответил Крис, и Неофрон с Дио застыли на месте.
– Аджайя настаивала, чтобы ты присутствовал.
– Не понимаю, почему столько шума из-за всех этих формальностей. Меня не интересует, кто станет временным преемником, пока Ники в реабилитации. В любом случае, надеюсь, во времена его светлого правления у наследников Уайдбека появится чуть больше полномочий, чем у пустого места. Не передать словами, как меня достала вся эта автократия…
– Тише-тише, – защебетала Дио. – Я тоже думаю, что не случится ничего страшного, если ты не пойдешь. После того как ты размолотил в муку отряд наших агентов, пропуск собрания – просто… мелкая шалость.
– Спасибо за поддержку. Ты всегда умела утешить, – фыркнул Крис.
– Можно тебя на пару слов? – спросил Неофрон, и они вместе вышли за дверь.
Диомедея присела на мою кровать и осторожно обняла.
– Спасибо тебе.
– За что? За то, что на нем живого места нет? – невесело улыбнулась я.
– Сейчас он больше жив, чем когда-либо прежде, – ответила она. – Он в порядке. Бывало и хуже. А вот тебе придется пару недель поваляться здесь.
– Пару недель?! – изумилась я. – У меня всего лишь несчастный перелом ребра…
– Перелом ребра, небольшое внутреннее кровотечение, сотрясение мозга и поверхностное ранение бедра.
– Чего? – выдохнула я, заглядывая под одеяло и только сейчас обнаружив, что мое бедро перебинтовано. – Откуда?
– Пуля агента, который пытался выбить лобовое, срикошетила и съездила тебе по ноге. Все остальное: сотрясение, внутреннее кровотечение и перелом ребра, – проекционные травмы. Их получил тот агент, который попал Крису под горячую руку, но так как твое сознание было в тот момент в его теле, то при возвращении «перетянуло» часть ощущений в твое тело. Грубо говоря, при возвращении твое сознание убедило твой мозг в том, что ты ранена – и именно твой мозг стал причиной всех этих повреждений.
– Не может быть…
– Ты наверняка должна была замечать что-то такое раньше.
– Да… Но не до такой степени.
– Проекционные ощущения и травмы – редкий побочный эффект от прыжков из одного тела в другое. Их можно и нужно стараться избегать… Ох, тебе еще столько предстоит узнать! И я буду счастлива помочь тебе со всем этим! А теперь мне нужно бежать, но обещаю, что загляну к тебе завтра!
Я молча кивнула, пытаясь уложить все это в своей голове.
– Дио? Подожди, есть еще кое-что…
– Да, bambino?
– Та фотография, которую ты мне дала, – где она сейчас?
– Наверно, где-то в твоих вещах, они все здесь, в шкафу.
– Ты можешь найти ее и забрать? Мне больше не нужны все эти… тайные козыри. Я хочу знать только то, что он сам захочет мне рассказать.
Дио смотрела на меня, и ее глаза сияли. Кажется, я сказала что-то, что ей очень, очень понравилось.
Наверняка мое пребывание в этой клинике стоило целое состояние. Я не видела ничего подобного ни в одной из больниц, в которых мне довелось побывать. Размеры моей палаты (да здесь можно было играть в гольф!), интерьер, медицинская аппаратура и даже ткань, из которой было сшито постельное белье, – все это было достойно особы королевских кровей. Медсестра – такая внимательная, как будто я приходилась ей дочерью, – показала мне, как пользоваться пультом, встроенным в подлокотник кровати. С его помощью я могла не только вызывать персонал, но и включать большой плазменный телевизор на противоположной стене, выбирать кино на свое усмотрение, музыку, менять интенсивность освещения. Все это мне очень нравилось, но я со страхом ждала ночи. Я знала, что не смогу уснуть. Стоило мне закрыть глаза, и я видела сползающие по лобовому стеклу куски плоти…
Как только Дио и Неофрон ушли, Крис принес мне ужин, и он был восхитителен. Я ела ризотто с кусочками курицы и грибов, вглядывалась в сгущающиеся за окном сумерки и пыталась подавить нарастающую тревогу. Крис заметил мое напряжение и, кажется, был готов начать кормить меня с ложечки:
– Ты в порядке?
– Я так хочу, чтобы ты остался со мной сегодня ночью. Наверняка это запрещено, но… мне страшно, Крис…
Он погладил меня по щеке, успокаивая.
– Я останусь.
– Это разрешено? – с надеждой спросила я, вспоминая драконовские правила в тех больницах, в которых мне довелось побывать в свое время.
– Да.
– Сказочное место. Наверняка его услуги стоят целого…
– Они ничего не стоят.
– Как это?
Крис вынул салфетку из моей ладони и расправил ее в пальцах.
– Ничего не напоминает? – спросил он.
Я всмотрелась в клочок мятой бумаги и обнаружила на ней то же стилизованное изображение птицы, что и на потолке того ресторана, в котором мы побывали утром. Значит… Ресторан явно принадлежал той организации, членом которой был Крис. Об этом говорили и надписи на латыни, которыми был расписан потолок ресторана, и тот факт, что управляющий в ответ на мою просьбу связался не с полицией, а с их «агентами быстрого реагирования». Если салфетки клиники один в один повторяют дизайн салфеток ресторана, то или ресторан обеспечивает клинику кормежкой, или…
– Догадалась?
– Эта клиника тоже принадлежит десульторам?
– Да. Все принадлежит той семье, которая владеет контрольным пакетом акций организации «Уайдбек» и покровительствует всем нам.
– И они не будут против, если я немного тут… поживу?
– Не будут, – ответил он весело.
– Это та самая семья, из членов которой сегодня будет выбран… как его…
– Исполняющий обязанности директора, – закончил Крис, убирая поднос с моих коленей, растягиваясь рядом и заключая меня в объятия. – Пока Ники будет восстанавливаться в клинике, или пока не объявится мой… Владелец Уайдбека. Подожди, малыш…
Крис вытащил из кармана телефон и принял вызов.
– Да. Мам, извини, но мне не до того.
Однако трубка извинения принимать не собиралась и была страшно недовольна.
– Ладно-ладно, – сдался он и включил телек.
На экране появился какой-то конференц-зал, невероятно красивое и просторное помещение, наполненное людьми. Женщины и мужчины в строгих костюмах. Длинный лакированный стол, ловящий отблески люминесцентных ламп. Заседание – или не знаю, что там происходило, – было в самом разгаре.
– Ой, я вижу Изабеллу. Кажется, твоя сестра просто умирает со скуки…
Крис рассмеялся.
– Это мой брат. Его зовут Альцедо. Просто на этот раз его забросило в тело девочки.
Я зажала рот ладонью. Да ну?! И тут же вспомнила, как Изабелла стояла у машины и смотрела на меня, оборванца с ножом, с холодным и решительным бешенством. Как Изабелла спокойно посадила вертолет. Как Изабелла вырубила мужика в спецформе одним ударом локтя в переносицу… А все потому, что у Изабеллы с рождения пара крепких яиц!
– А Диомедея? – кашлянула я. – Она на самом деле…
– Она на самом деле тоже девушка, – рассмеялся Крис.
– А кто ты в оригинальной версии? – подколола его я, дерзко откидывая голову.
– У тебя есть какие-то сомнения? – Крис наклонился ко мне и начал целовать так искушенно и настойчиво, что у меня перехватило дыхание и сладко заныл низ живота.
– Если да, то их будет очень легко развеять, – улыбнулся он.
Но в этот момент, к моему недовольству, что-то привлекло его внимание на экране. Крис оторвался от меня, схватился за пульт и выключил телевизор.
– Боюсь, мне все-таки придется ненадолго оставить тебя, – сказал он, высвобождая руку из-под моих плеч. – Совсем ненадолго.
– Что там произошло?
– Ничего особенного. Просто кое-кто выжил из ума. Я вернусь до того, как стемнеет.
Крис прошелся по комнате, подхватил куртку и ключи от машины. Я получила еще один сводящий с ума поцелуй, и он направился к выходу.
– Они выбрали тебя, да?
Мои слова настигли его у самой двери и заставили остановиться на месте. Крис обернулся, в его глазах прыгали чертики:
– Как ты догадалась?
– В тот момент, когда ты возжелал больше полномочий для наследников Уайдбека, ты имел в виду себя и хотел, чтобы этот… спецназ считался с твоим мнением, да? Потому что вся эта организация принадлежит твоей семье, и вот теперь, когда гендиректор не может справляться с обязанностями, кто-то решил, что ты – лучшая кандидатура.
– Это больше похоже на недоразумение.
– Хочешь мое скромное мнение? – откинулась на подушку я. – Ты можешь позаботиться о том, что принадлежит тебе, Крис.
Моя последняя реплика явно пришлась ему по вкусу, потому что взамен я получила еще одну порцию сладких, как грех, поцелуев.
Я снова включила телевизор и продолжила следить за людьми, находящимися в конференц-зале. Они разговаривали, жестикулировали, листали бумаги, пили воду из тонких стаканов. И тут я увидела Криса, входящего в одну из дверей. Его появление заставило всех замолчать и повернуть головы. Мужчины встали, женщины засверкали улыбками. Он сел во главе стола – такой взволнованный, такой красивый, такой мой… Хаос поздравлений и рукопожатий. И в это время в зал явился еще один человек. Его появление никто не заметил, он бесшумно передвигался на инвалидном кресле и выглядел странно знакомым. На его коленях стояла круглая коробка, в которые обычно упаковывают торты. Он медленно катился сквозь толпу к…
– О нет… – охрипла я.
Незнакомец подкатил к Крису со спины и открыл коробку.
– Крис, оглянись!
Тот словно услышал меня и посмотрел в ту камеру, что передавала изображение на телевизор.
– Обернись!
Я начала жать на кнопки пульта и громко звать медсестру, но пульт явно перестал работать. Никто не спешил ко мне на помощь, вообще никто. Я попробовала спуститься с кровати, но мои ноги словно одеревенели, а перебинтованное бедро вообще превратилось в неподъемное бревно. Человек в инвалидном кресле тем временем сунул руку в коробку и достал из нее оружие…
– Крис! Крис! – заорала я. – Обернись!
Но он не слышал меня! Резкий, острый, как лезвие, звук вспорол пространство, и на светлой рубашке Криса начало расцветать розой кроваво-красное пятно. Я закричала так, что дрогнули стены, перекатилась набок и упала с кровати. Но… пола под кроватью не было – я просто падала, и падала в бездну…
– Лика, – чьи-то руки ловят меня в воздухе и прижимают к груди. – Это сон, это просто сон.
Я обняла Криса за шею и дала волю слезам. Обрести его снова после этого леденящего душу кошмара живого и здорового, в мгновение ока заполучить его в плен своих рук – о, боги баловали меня.
– Когда я вернулся, ты спала, и я решил не будить, – сказал Крис, и его голос подействовал на меня как успокоительное. Он прилег рядом.
– Уладил дела?
– Почти. У тебя странный голос, тебе больно?
– Да почему-то, – простонала я. – Нога, ребра, голова – все болит.
– Я решил уменьшить дозу анальгетиков, видимо, рано, прости, – он быстро встал, достал шприц из ящика стола и выпустил его содержимое в катетер на моем локте.
– Значит, ты врач, – восхищенно пробормотала я.
– Да, – кивнул Крис. – И более того, твой лечащий.
– Несешь ответственность за меня? – разулыбалась я.
– Еще какую, – сказал он, снова устраиваясь рядом.
– И… это призвание? Или необходимость?
– И так и этак. Мне всегда нравилось спорить со смертью. Ну, и некоторые знания сильно упрощают жизнь такого, как я, – ответил он.
– Ты должен уметь вытащить из передряги любое тело, которое тебе попадется. Поэтому?
– Да. Большинство вещей, которым меня учили, призваны служить именно этой цели: помочь мне выбраться из любой точки Земли, в каком бы теле я ни оказался. Выбраться живым и по возможности здоровым.
– Например, умение раздавать тумаки, – улыбнулась я, вспоминая как метко он раздавал выстрелы агентам и как эффектно разбрасывал их в стороны.
– Раздавать тумаки, – согласился он, касаясь губами моих волос.
– А еще?
– Умение определять страну, в которой нахожусь, по мельчайшим деталям, иностранные языки, биология, география, этнические особенности того или иного населения…
– Столько всего. Почему так важно взять именно то тело, которое попадется, сражаться за него, спасать? Вместо того чтобы просто вернуться в свое тело и попробовать заново?
– Потому что оказаться в жизнеспособном теле – это большая удача.
– А бывает, что забрасывает в нежизнеспособное тело? – нахмурилась я.
– Да, часто попадаются тела, которые не могут двигаться или имеют органические поражения мозга. Попадая в такое тело, ты не можешь убить себя, а значит, не можешь выбраться самостоятельно и начать сначала. Ты будешь сидеть в этой ловушке не один год…
Я замолчала, от услышанного болезненно заныли внутренности.
– Когда твой очередной прыжок? – хрипло спросила я.
– Не скоро, – Крис обнял меня. – Это будет так не скоро, что я успею надоесть тебе.
– Даже не мечтай, – возразила я, смыкая руки на его шее.
Крис лежал рядом и гладил меня по волосам, пока умиротворение и сон не начали снова одолевать меня. Потом он тихо высвободил руку из-под моих плеч и поднялся.
– Останься со мной, – сонно попросила я. – Мне не будет тесно, правда.
– Тебе нужно восстанавливаться. Я буду совсем рядом.
Я разочарованно вздохнула.
– Ну же, выше нос, – мягко сказал он и добавил то, что заставило меня покраснеть: – Это не последняя наша ночь вместе. Я обещаю.
«Наша ночь». Из его уст эти два слова звучали так особенно.
– Прости меня еще раз за все эти травмы, – склонился надо мной Крис. – Я не только не смог уберечь тебя, но и умудрился навредить.
– Ничего. Ты уже расплачиваешься, – буркнула я. – Например, сном на этой жуткой раскладушке.
– Ты чудо, – заявил мне он. – Ты знаешь об этом?
Крис ушел в дальний угол палаты. Я наблюдала из-под прикрытых ресниц за тем, как он снимает рубашку и натягивает футболку. Внезапно мои глаза широко раскрылись: даже в полумраке я отчетливо увидела, что на его груди и руках нет живого места – сплошные гематомы и ссадины. И все из-за меня.
Ничего, придет время, и лечащим доктором буду я. В моем распоряжении тоже есть лекарство, Крис, и я точно знаю, что оно лечит: я поставлю поцелуй на каждом твоем синяке…
Я проснулась и ахнула: жалюзи огромного окна с видом на горы были подняты, и в палату лил рекой солнечный свет. Над бирюзой озера, в роскошно-синем, безоблачном, бескрайнем небе, парили, поблескивая крыльями, птицы.
– Доброе утро, спящая красавица. Я думала, что это мне принадлежит абсолютный рекорд по количеству часов в объятиях Морфея. Но ты потеснила меня с пьедестала.
Я оторвала взгляд от окна и увидела сидящую у моей кровати Изабеллу. То есть, сидящего… как же его зовут… Черная рубашка с кармашками на груди – такие носят полицейские в кино, сияющее золото волос, солнечные очки на лбу.
– Доброе утро, Альцедо, – я на всякий случай покосилась на свою грудь: не сползла ли больничная рубашка. Надеюсь, слюни во сне я тоже не пускала…
– Значит, Крис рассказал тебе и это? – усмехнулся он. – А я уж было настроился на милые девчачьи разговоры, ну, знаешь там… духи, туфли, восковая эпиляция.
Я нервно хихикнула. Духи я люблю таскать у Анны, туфлям предпочитаю кеды, а эпиляция… Единственное, что я могла бы рассказать по поводу нее, – это как горько я рыдала, когда поняла, что мне не хватит мужества сорвать с ноги проклятую восковую полоску.
– Боюсь, я не слишком сгожусь для таких разговоров.
– Да-да, невинность – это так мило, – понимающе улыбнулся Альцедо.
Теперь я рассмеялась от души. Слышать подобную фразу от сидящей напротив тринадцатилетней девочки было страх как весело.
– А где Крис? – спросила я, поборов приступ смеха.
– Вернется, как только разделается с делами. Мамочка с тетушкой подкинули ему работенку, – хохотнул он. – Кстати, это тебе.
Альцедо сунул мне в руки конверт, я распечатала его и увидела несколько строк, написанных тем самым красивым почерком, который оказал бы честь любому старинному фолианту: «Я должен уехать и провести это утро не с тобой, а в компании лысеющих и потеющих акционеров Уайдбека, я, видимо, чем-то прогневил небеса:) Вернусь так скоро, как только смогу. Я люблю тебя. Крис. Р. S. Если Альцедо будет наглеть, смело посылай его к черту. Он так давно не общался с девушками, что наверняка забыл, как это делается».
– Дашь почитать? – ухмыльнулся Альцедо, хрустя яблоком и потряхивая белокурыми кудряшками.
– Иди к черту, Альцедо, – рассмеялась я.
– О, чувствуется школа Криса, – расхохотался он. – Поехали, детка, переполошим это сонное царство.
Альцедо вез меня по широкому коридору к выходу. Как же мало это место походило на клинику. Роскошный интерьер, высокие потолки, мраморный пол, даже картины импрессионистов на стенах. Черт возьми, это место может брать деньги только за то, чтобы пройтись коридорами…
– Как тут красиво… Никогда не видела ничего подобного.
– Мало кто из обычных людей видел нечто подобное. Это не какая-то там больница. Это клиника для реабилитации десульторов.
– Да? – пискнула я.
– Да. Большинство пациентов – десульторы, проходящие курс реабилитации, подлечивающие тела, которые им достались.
– А врачи тоже десульторы?
– Врачи, спецназ, пилоты, детективы, телохранители, обслуживающий персонал – почти все они обычные люди, которые считают, что работают на некую влиятельную организацию. Мало кто знает, кому эта организация покровительствует, и тем более об особенностях генетики десульторов. Ну разве что некоторые, особенно приближенные к семье…
Альцедо выкатил мое кресло на улицу и повез меня по дорожкам роскошного сада. Сколько же здесь было цветов, необычных деревьев, старинных деревянных скамеек. Анна полжизни отдала бы, только бы взглянуть на все это одним глазком… Альцедо пристроил кресло возле беседки, увитой жимолостью.
– Хочешь попробовать встать? Посмотрим, в каком состоянии нога.
Я встала и с его помощью даже смогла сделать несколько шагов.
– Нормально. Восстанавливаешься быстро. Думаю, через недельку уже можно снимать бинты.
Он помолчал, сосредоточенно разглядывая меня, и добавил:
– Идиотски, конечно, вышло. То, что ты получила пулю от нашего же человека… Пуля пробила стекло и срикошетила от приборной доски. Кто бы мог подумать… Кстати, его зовут Асио. Восстанавливается в этой же клинике. Все то же самое, что и у тебя: перелом ребра, внутреннее кровотечение и сотрясение. Только в более тяжелой форме.
Чувствую укол совести, потом неудержимое чувство гордости за Криса (да мой возлюбленный ни много ни мало – смертоносная машина!) и снова укол совести… Я поковыряла концом тапочки золотистый гравий, рассыпанный под скамьей, и решительно начала:
– Альцедо, я видела, как ты сражался за меня со своими же людьми, и благодарна тебе за это. Наверняка ты сделал это не ради меня самой, а ради Криса, но… тем не менее я бесконечно ценю это.
– Не за что, – неожиданно тепло ответил он. – Надеюсь, те воспоминания, которые мы спасали, стоили того?
Я почувствовала, что заливаюсь румянцем.
– О, вижу, что стоили, – добродушно захихикал он.
Мимо нас прошли двое, мужчина и женщина. Наверно, тоже пациенты этой клиники. Они кивнули Альцедо, тот кивнул в ответ. Я заметила их пристальные, заинтересованные взгляды и только сейчас сообразила, что это уже не первая порция подобного внимания, адресованного мне за сегодня.
– Я никогда не страдала паранойей, но мне кажется, что все в этой клинике так странно… смотрят на меня.
– Они смотрят на меня, – лениво проворчал Альцедо. – Я здесь что-то вроде знаменитости.
– Серьезно? – удивилась я.
– Нет, – сдался он. – Конечно же, они смотрят на тебя, моя милая.
– Почему?
– Выкосить отряд собственных людей ради какой-то… девушки – шутка ли? Ради тебя Крис нарушил несколько важных правил. Конечно же, им любопытно посмотреть на ту, из-за которой Крис демонстрирует такие выраженные признаки безумия.
– Любовь – это безумие?
– Безумнейшее из безумий, – закивал Альцедо, глядя на меня со странной улыбкой.
– Я не очень понимаю, – пробормотала я и вдруг вспомнила выражение лица Криса, когда он просил научить его любить «без страха и сомнений». Я определенно не знаю еще чего-то…
Следом за Альцедо явилась Диомедея – сияющая и искрящая, как фейерверк. Она села рядом и сунула мне в руки какой-то сверток.
– Открывай!
Я наспех разделалась с двойным слоем оберточной бумаги и вытащила книгу. Страницы были испещрены ровными столбцами строк.
– Снова стихи?
– Они самые, – лениво улыбнулась Дио. – Страница двадцать девять, там мое любимое.
Но как только я начала искать страницу двадцать девять, Дио остановила меня:
– Почитаешь, когда останешься одна и нечем будет заняться. Лучшее время для поэзии – одиночество, – и, мгновенно меняя тему, добавила: – Есть что-то, чего тебе сейчас здесь не хватает? Книги, косметика, может, хочешь какой-то особенной еды?
– Я хочу Криса, – пробурчала я, и мы обе рассмеялись.
– Боюсь, сейчас он очень занят.
– У исполняющего обязанности генерального директора очень много дел?
– Ты уже в курсе, да?
– Немного.
– Более подходящей кандидатуры нет. Отец сейчас ушел в прыжок. Понимаешь, о чем я? Он очнулся в другом теле черт знает где и еще не дал о себе знать. Ники, гендиректор, ближайшие пару месяцев будет учиться держать ложку в руке, ей не до того. Тела успевают сильно атрофироваться за время долгой комы, нужен покой и время на восстановление. Наш старший брат, Кор, – там же, в реабилитации… Хотя думаю, даже если бы он был в порядке, то никто не доверил бы ему управление Уайдбеком. Боюсь, Кор еще не наигрался в свои игрушки. Ни я, ни Альцедо не горим желанием взять на себя такую ответственность. Наша мать может возглавить Уайдбек, но она готова отказаться от этой должности в пользу того, кто, по ее мнению, давно готов к подобной миссии.
– Это Крис, – разулыбалась я.
– Ага. Есть еще Неофрон. Мой жених. Он формально не принадлежит нашей семье. Пока, – лукаво добавила Дио. – Но тем не менее, мама доверит ему Уайдбек, если Крис откажется… и есть еще кое-что, что заставит его принять Уайдбек в свои руки. Ему наверняка захочется внести кое-какие изменения в одну важную книгу. Переписать одну из основополагающих глав. Крис говорил тебе что-нибудь об Инсанье?
– Инсанья? Нет. Впервые слышу.
– Расскажет, – сказала Дио, глядя на меня так же загадочно, как смотрел Альцедо, говоря о «безумнейшем из безумий».
Больше я не смогла добиться от нее ни слова. Ну и ладно, все равно рано или поздно все завесы спадут, все туманы рассеются, волны отступят в отливе и обнажат самое дно.
– Тогда вот что, – улыбнулась я. – Может быть, ты знаешь? Почему Криса назвали в честь орла?
Дио откинулась на спинку кресла и блаженно откинула голову. Разговор о брате и воспоминания о детстве явно доставляли ей удовольствие.
– С пеленок был серьезным, невозмутимым, не знающим страха ребенком. Не пускал никого ни в свою душу, ни в свою кроватку, – захихикала Дио. – Выбрасывал из нее все игрушки. Рано бросил грудь и чуть не открутил палец Кору, когда тому вздумалось «поиграть с лялей». Меня тогда еще на свете не было, а то бы я с удовольствием на все это посмотрела.
Я мечтательно прикрыла глаза. Этот этюд из детства Криса внезапно наполнил меня нежностью и умиротворением. Теперь этот ребенок вырос, превратился в умопомрачительного мужчину и стал принадлежать мне. Интересно, что за подвиг я совершила в прошлой жизни, если в этой меня так наградили? Если мои кармические счета просто трещат по швам от зачисленных средств.
На часах была уже четверть второго, а Криса все еще не было. После ухода Диомедеи я успела привести себя в порядок, прочитать кучу стихов из подаренной ею книги, посмотреть телек, поболтать с медсестрой на своем неуклюжем немецком и даже проголодаться. В половине второго дверь в мою палату наконец приоткрылась, и – я задержала дыхание от удивления. В комнату вошла невысокая, но статная брюнетка в строгом темном платье. Усталое, немного надменное выражение лица, гладко убранные волосы, прохладный взгляд. Она была бы похожа на вдову, если бы не слишком богатое ожерелье на шее и не слишком кокетливые серьги. На пальцах – пара крупных колец, на сжатых губах – аккуратный слой коралловой помады, в венах, как пить дать, – голубая-преголубая кровь. Я почти обрадовалась тому факту, что лежу в кровати и не могу встать, иначе бы точно подскочила и присела перед этой дамой в реверансе – до того роскошно она выглядела.
– Лика? – поинтересовалась она, пристально разглядывая меня с головы до ног.
– Д-да, – сказала я и зачем-то добавила: – Мадам.
– Крис был против этого визита, поэтому я буду благодарна, если это останется между нами, – незнакомка опустилась в кресло рядом с моей кроватью.
– Хорошо, – кивнула я, пока даже определенно не представляя, кто она и откуда знает Криса.
– Он перестанет со мной разговаривать, если узнает о деталях этого разговора, но я все же обязана спросить: какая сумма послужит вам компенсацией за доставленные неудобства и удержит вас от обращения в полицию?
Я пару раз медленно моргнула, собирая воедино остатки мыслей.
– Я не собираюсь обращаться в полицию, честное слово.
– Боюсь, одного вашего слова мне недостаточно. Я убеждена, деньги хранят молчание куда лучше честного слова.
– Послушайте. Ресторан принадлежит семье того, кого я люблю. Похитивший меня человек приходился братом тому, кого я люблю. По-вашему, я смогла бы так его подставить?
Женщина поморщилась, как будто услышала какую-то откровенную чушь.
– Любовь… Час от часу не легче, – пробормотала она скорее себе, чем мне, и потерла лоб.
– Кто вы?
– Тот человек, который расхлебывает последствия их ссор вот уже двадцать с лишним лет. Начиная с йода на ссадины от бесконечных драк и заканчивая плачущими девушками.
«Бог ты мой!»
– Вы его мама?
– Она самая, – вздохнула женщина.
– Со мной вам не придется расхлебывать никакие последствия. Что мне сделать, чтобы вы поверили мне? Я не держу зла на Кора, наоборот, буду только рада, если эта вражда закончится и они оба успокоятся. Я не хочу снова видеть разлетающиеся вдребезги головы!
Женщина смотрела на меня с плохо скрываемым изумлением.
– Вы знаете, что Кор жив? Крис рассказал вам о десульторах?
– Э-э-э… Да.
Она встала, быстро и решительно, и протянула мне руку.
– Вы должны пойти со мной.
– Я не могу идти, – пробормотала я.
– Я помогу вам пересесть в кресло. Пожалуйста, Лика!
Я подчинилась. Женщина помогла мне пересесть в каталку, выкатила меня из палаты, и мы понеслись по коридорам черт знает куда. Один коридор, еще один, лифт, снова коридор. Мимо проносятся стены, светильники, полотна импрессионистов. Расступаются врачи и пациенты, и каждый чуть не падает ниц, завидев саму повелительницу Уайдбека. Бронированная дверь с кодовым замком – и мы очутились в каком-то странном месте: кажется, здесь больше охранников, чем врачей. Мое кресло-каталка с размаха въезжает в чью-то роскошно обставленную палату, и я вижу незнакомого мужчину в кровати, который лежит, сцепив над головой руки и блаженно прикрыв глаза. Лет тридцать на вид, темные волосы, бледная кожа, давно не видевшая солнца, массивная татуировка на плече. На голове наушники, и он в такт постукивает пальцами по подлокотнику кровати.
Хозяйка Уайдбека подкатила меня чуть ли не к самому краю его кровати, стащила с его головы наушники и громко – так, что этот мужик чуть с кровати не упал – объявила:
– А теперь извинись перед ней, Кор.
Глаза – темно-карие, смеющиеся, циничные – изучают мое лицо.
– А кто это? – хрипло говорит он. – Я ее не знаю.
– Еще как знаешь, – перебивает его мать. – Она может стать либо врагом, либо союзником, Кор, и я надеюсь, тебе хватит ума помочь мне сделать ее союзником. Поэтому ты извинишься за свое свинское поведение прямо сейчас.
– Я не буду извиняться, – нагло улыбается Кор. – Законы Уайдбека едины для всех, так? Тогда не хочешь сначала сказать ей то, что сказала моей невесте?
Его мать замирает в нерешительности.
– Давай, мам, – подбадривает ее Кор.
Ну и наглец.
– Хорошо, я расскажу сам, если тебе так трудно! – паясничает он. – Дорогуша, мой брателло будет нянчиться с тобой от силы три года. А потом вам придется расстаться. Без вариантов.
– Я в курсе. Он должен будет сменить тело, потому что дольше трех лет его душа в нем не удержится. Мне придется расстаться с телом, но я отказываюсь отпускать его душу.
– Вот те на! – оглушительно рассмеялся Кор, раскидывая в стороны свои ручищи. – Пока ты тут грозишь мне кнутом, наш драгоценный Крис нарушил еще один из основополагающих законов Уайдбека! Выложил девчонке все о десульторах. И кто он после этого? Даже я не опускался до такого!
Его мать явно растерялась. Я оглянулась через плечо, и мне стало жаль ее. Сейчас она так была похожа на Анну в тот момент, когда пыталась наставить Феликса на путь истинный. Пока тот демонстративно отвергал эти попытки.
– Скажи мне, мам. Как человека, нарушающего все мыслимые правила, могли назначить исполняющим обязанности директора? – гнул свое Кор.
– Он ничего не нарушил, – твердо сказала я.
Кор перестал терзать мать и посмотрел на меня – посмотрел как на жалкую говорящую букашку. Но я выдержала этот взгляд.
– Он не нарушил никаких правил, потому что я – тоже десультор.
В палате воцарилась мертвая тишина. Улыбка вмиг слетела с лица Кора, его мать присела на край кровати – прямо напротив меня. Такая же бледная, как простыня, на которой она сидела.
– Я тоже могу перемещаться в тела других людей. Правда, немного по-другому. Меня выбрасывает не на три года, а на несколько минут, в тела живых и на небольшое расстояние. Но тем не менее я тоже десультор. Облегченная версия десультора. И я рада, что нашла себе подобных, иначе рано или поздно я бы закончила свою жизнь в психбольнице.
Еще одна пара лиц, достойная картины в позолоченной раме.
– Вы не верите мне? Я могу прямо сейчас прыгнуть в тело вашего сына и рассказать вам… ну, например, какие бывают камелии. Описать два десятка сортов. Ваш сын их точно не знает, а я работала в цветочном магазине.
– О, Пресвятая Богородица! – вдруг вскочила мать Криса и обняла меня так, что моим ребрам снова пришлось несладко. – Десультор! Мои молитвы услышаны!
Я смущенно приобняла ее в ответ. Ее плечи дрогнули – она плакала! Обнимала меня своими аристократичными руками и плакала. Понятия не имею, почему тот факт, что я десультор, привел ее в такое волнение, но если это слезы радости и от меня больше не будут пытаться откупиться, то бога ради!
– А можно выключить эту «Санту-Барбару»? – фыркнул Кор.
И, видя, что ни одна из нас не реагирует на его болтовню, добавил:
– Добро пожаловать в наше чокнутое семейство, облегченная версия десультора.
Следующий час я провела за чашкой кофе с самой Аджайей Фальконе-Санторо. Кофе подали прямо ко мне в палату. Вместе с блюдом каких-то немыслимо красивых пирожных и печенек. Что-что, а печенье я люблю.
– Ой, имбирное…
– Ешь деточка, ешь, – умиленно подбодрила меня она. – Все дети должны хорошо есть.
Только к концу разговора я сообразила, как ненавязчиво и незаметно эта королева Уайдбека выяснила, кто я, сколько мне лет, откуда я родом, кто мои родители, не было ли у меня швейцарцев в предках, как мы познакомились с Крисом и что я планирую делать со своей жизнью. На заключительный вопрос у меня не нашлось ответа. В последнее время я занималась чем угодно, только не планированием своего будущего.
– Ничего, – приободрила меня Аджайя, – ты так молода. И так жизнерадостна. А мир принадлежит тем, кто ему рад. Что бы ты ни решила, Уайдбек поможет тебе обрести себя. Мы не оставляем таких, как мы.
Теперь пришло мое время прослезиться, во мне было столько благодарности – ни объять, ни измерить. Но Аджайя не успела меня утешить: зазвонил ее телефон, она приложила трубку к уху, перебросилась с кем-то парой слов и тут же засобиралась.
– Крис уже здесь, так что я улетаю, дитя мое. Он стережет твой покой, как Цербер, так что лучше бы мне не попадаться ему на глаза. Доедай, доедай печенье!
Я и Крис сидели за столиком в кафе клиники и не сводили друг с друга глаз. Только что в моей палате он целовал меня так, как будто не видел пять лет. Целовал так, что меня чуть не выбросило. Нам пришлось остановиться и предпринять что-то более невинное. Например, отправиться в кафе и заказать два стакана чая со льдом. Холодные закуски. Мороженое. Все что угодно, только бы погасить бушующий внутри пожар. Мы ели и хихикали, как дети, как двое сумасшедших, сбежавших из психушки, как двое заговорщиков, только что на миллион ограбивших банк. И даже десятки пристальных, подозрительных, изумленных взглядов не могли вернуть меня на землю. В самом деле, что такого? Можно подумать, что в этом месте никто никогда не влюблялся!
Но в каждом райском саду обязательно найдется жалящая пчела: в кафе вошла незнакомая мне женщина и отправилась прямиком к нашему столику. Не просто женщина, а – что-то подсказывало мне – одна из них. Она не походила на пациентку этой клиники – ее уверенные, стремительные шаги не оставляли никаких сомнений в том, что она абсолютно здорова. Под тонкой тканью ее платья легко угадывалось движение ее подтянутого, роскошного тела – тела фото-модели, которое могло бы украсить собой обложку любого глянцевого журнала. Я нервно сжала в кулаке вилку, потом усилием воли разжала пальцы и положила ее на стол. Крис повернул голову только тогда, когда женщина обдала нас волной пьяняще-сладких духов и села на стул, который легко подхватила возле соседнего стола.
– Привет, я Эланоидес, – она протянула мне мягкую загорелую ладонь с прекрасным маникюром и широким золотым браслетом.
– Лика, – я неуверенно пожала ее руку и тут же выпустила.
– Я знаю, может, это немного бестактно нарушать ваше уединение, но лучше уж я умру от стыда, чем от любопытства, – улыбнулась она. – Крис, она просто красавица.
«Красавица? Кто, я?»
– Это твое родное тело или донорское? Только не говори, что родное, а то я просто позеленею от зависти. Крис уже говорил мне, что ты тоже десультор, так что не смущайся.
– Родное, – сказала я, но эта красотка уже потеряла ко мне интерес.
– Я здесь случайно, – повернулась к Крису она. – Договорилась проведать кое-кого из знакомых, а потом выяснилось, что твоя малышка в этой клинике, Крис, а заодно и ты с ней. Прости, все знают, так что я не стала исключением. И вообще вся эта история с агентами на слуху, надеюсь, ты в порядке.
– В порядке, Элли. Как никогда прежде, – он посмотрел мне в глаза, и я поняла, что его слова адресованы скорее мне, чем ей.
– Ох, как я рада, что кто-то наконец надрал агентам задницы, эти мужланы иногда просто несносны. Поправляйтесь оба! А мне пора, – Эланоидес протянула Крису руку, встала, поправляя платье на крутых бедрах и сказала мне то, от чего мое лицо одеревенело:
– Наслаждайся его чудным телом, bambino. В следующем прыжке ему может повезти куда меньше.
Потом она наклонилась к Крису и тихо сказала ему то, что, пожалуй, следовало бы сказать еще тише, а лучше в мое отсутствие:
– Прости за мою настойчивость в ту ночь в «Гнезде», я немного набралась. Да и не знала, что твоя девочка такая миленькая. Надо было тебе сразу сказать мне.
Эланоидес скользнула ладонью по его плечу – так, что моя рука снова непроизвольно сжала вилку, – весело распрощалась и выпорхнула из ресторана.
Я смотрела ей в спину, искренне надеясь, что мое лицо не подведет меня, что оно будет хотя бы не ярко-алым и не перекошенным от возмущения.
– Ее иногда заносит, – сказал Крис, сжимая мои ладони, – но вообще она хороший человек. Искренний и не способный на подлости.
Я сделала глубокий вдох, пытаясь одолеть дичайший приступ ревности, и улыбнулась Крису, но улыбка точно вышла жалкой. Шлейф ее духов – мед вперемешку с тлеющим древесным углем – все еще витал вокруг, как пар от колдовского котла. Изображение ее руки, скользящей по плечу Криса, въелось в мою сетчатку.
– Эй, – голос Криса долетел откуда-то издалека. – Что случилось?
– У вас с ней… было что-то? – пробормотала я.
– Очень давно, – ответил он. – Когда мы были еще подростками. Иди сюда…
Крис передвинул стул, приподнял меня и усадил к себе на колени. Я не сопротивлялась, вжалась лицом в его рубашку и сложила руки на его груди.
– Я хотел отложить этот разговор на потом, когда ты совсем поправишься, но, видимо, придется начать сейчас, – нахмурился он. – Элли не хотела обидеть тебя или заставить ревновать. Ты же расстроилась именно из-за этого ее прикосновения ко мне?
Я кивнула, сглотнув болезненный комок в горле.
– Она не представляла, что может вызвать в тебе ревность, потому что она… не знает, что такое ревность.
– В смысле?
– Ревность – это обратная сторона любви. А десульторы не влюбляются. Черт его знает почему, то ли это генетический сбой, то ли проклятие, но десульторы крайне редко теряют голову. Почти никогда. И иначе как безумием это чувство не называют.
И тут я вспомнила реплику Альцедо о том, что «любовь – безумнейшее из безумий», и теперь начала догадываться, что он имел в виду.
– В самом деле? Чувство влюбленности десульторам в новинку?
Крис ответил мне такой улыбкой, от которой у меня снова свело низ живота.
– В новинку – это мягко сказано.
Он начертил линию на моей ладони и продолжил:
– Люди сталкиваются с любовью с детства, испытывают ее снова и снова, прежде чем окончательно поймут, каково это – любить, и как жить с этими чувствами. Так? Родители, культура и искусство с пеленок убеждают их, что романтическая любовь – это благо, что это прекрасно и однажды случается со всеми. Матери умиленно вздыхают, когда чадо испытывает муки первой любви, друзья с улыбкой хлопают по плечу, так что к моменту, когда это наконец случается с тобой, ты уже примерно знаешь, чего от всего этого ждать. Но представь, каково влюбиться, не имея подобного опыта. Все равно что провалиться с головой под лед. Иногда мне кажется, что я просто слепой котенок, совершающий одну ошибку за другой…
– Для слепого котенка у тебя прекрасно получается, – возразила я. – Крис, твое сердце способно на большее, чем сердца очень многих людей. А ошибки можно исправить.
– Так было не всегда, – вздохнул он. – И есть ошибки, которые невозможно исправить.
Я накрыла ладонь Криса своей, чувствуя, что подошло время для разговора о том человеке, о котором мы еще никогда не говорили, но обязаны были поговорить. Тонкий, ускользающий призрак этой девушки так часто появлялся передо мной в воздухе, что я почти перестала нервничать, когда о ней заходила речь:
«Но не может же он встречаться с психопаткой, правда? Хотя… Ах да, конечно, может. Крису в этом плане всегда везло…»
«Детка, ты слышат, что случилось с предыдущей подружкой Криса? Спроси у него и узнаешь, почему он так носится с тобой!»
«Покажи ему эту фотографию и попроси рассказать, кто это…» Разговор об этой девушке был последним невидимым барьером, преодолев который, мы впредь сможем преодолеть все что угодно. Но этот разговор должен был состояться не здесь – не в этом кафе, под прицелом десятков глаз, и даже не в моей палате. Лучше бы нам поговорить там, где никто не помешает, где не будет ни медсестер, ни посетителей, ни писка аппаратуры, никого и ничего, нарушающего гармонию нашего уединения. И если этот разговор будет слишком тяжел, то я готова облегчить его любым из доступных мне средств. Я подняла голову и встретилась взглядом с Крисом:
– Я хочу, чтобы ты рассказал мне о ней. Но не здесь. Забери меня отсюда? Забери меня к себе домой.
– Нет, ни один разговор, и этот тем более, не стоит того, чтобы прерывать твое лечение.
– Не нужно ничего прерывать. Все, для чего я тут нахожусь, это регулярный прием таблеток и смена бинтов на ноге. Вчера вечером ты сам выбирал дозировку обезболивающего для меня, а несколько месяцев назад, помнится, зашил мне руку так, что не осталось даже следа. Не поверю, что ты не справишься с перевязкой или выдачей лекарств. Я не хочу больше находиться здесь. Я хочу быть там, где ты сможешь нормально спать по ночам и не будет всего этого назойливого интереса со стороны твоих друзей. Это немного тяжело с непривычки…
Он решительно запротестовал:
– Лика, ты была серьезно ранена. Некоторые виды лекарств ты сможешь получать только здесь. И мне придется отлучаться время от времени, а я бы не хотел, чтобы ты оставалась одна.
– Да я же не при смерти! У меня всего лишь сотрясение и небольшая рана. Я справлюсь и без особенных лекарств. И что со мной может случиться, если ты уйдешь? Я не сую пальцы в розетку и не надеваю на голову полиэтиленовые пакеты, – рассмеялась я и, не видя ответного веселья на его лице, добавила: – Крис, серьезно! Если ты будешь уходить, я буду звонить тебе так часто, как ты того потребуешь. Черт, я даже согласна на сиделку…
– Кто учил тебя искусству убеждения? Дьявол-искуситель? – проворчал он.
Девушка-пациентка, сидящая за соседним столом, опрокинула на себя стакан сока, когда Крис запустил пальцы в мои волосы, притянул к себе мое лицо и поцеловал в губы, в лоб, в ладонь.
Мои вещи были собраны и упакованы за пять минут. Я сидела в кресле-каталке и слушала, как Крис говорит с кем-то по-итальянски по телефону, улаживая какие-то непостижимые для меня дела. Наконец он спрятал телефон и повернулся ко мне:
– Готова?
– Почти, – кивнула я. – Есть небольшое дело, это не займет много времени. Если ты позволишь…
Я объяснила Крису, что к чему, и он был не против. Подхватил сумку с моими вещами – так легко, будто она ничего не весила, – и направил мою каталку в противоположное крыло клиники, по хитросплетениям широких, залитых ясным светом коридоров.
Мы подъехали к прозрачной двери, за которой я увидела человека в белой больничной робе. Его голова была откинута на подушку, но он не спал. Сейчас, без экипировки и балаклавы, я наконец смогла впервые рассмотреть его: лет тридцать на вид, суровое, утомленное лицо, длинные русые волосы разбросаны по плечам. Он был чем-то похож на бога Тора из одноименного фильма: наверно, я бы не удивилась, если бы обнаружила лежащий рядом с кроватью Мьельнир[53].
– Здравствуйте, Асио, – сказала я по-немецки. – Вы помните меня? Мне жаль, что так вышло. Жаль, что не нашлось иного способа обо всем договориться…
– Не извиняйтесь, синьорита, – ответил тот по-немецки с сильным итальянским акцентом. – Жизнь – борьба, сокол не должен извиняться за то, что ловит голубку, а голубка не должна извиняться, если выклюет соколу глаз.
– Этот мир был бы куда лучше, если бы голуби и соколы жили в мире, – вздохнула я.
– О, тогда соколам пришлось бы клевать зерно, утратить клюв и когти, разжиреть и превратиться в голубей. А голуби потеряли бы интуицию, легкие крылья и заодно небеса вместе с ними. Борьба украшает жизнь, синьорита, поверьте. Ни о чем не жалейте и ни перед кем не извиняйтесь.
«Философы в спецназе Уайдбека? Так бывает?»
– Мне тут рассказали, что если бы вам дали приказ защищать меня, то вы бы защищали меня до последней капли крови.
Асио подмигнул мне, приставил два пальца к воображаемой фуражке и сказал:
– Приказ защищать вас я бы исполнял с куда большей охотой, синьорита.
– Спасибо, – смутилась я.
– Передайте Крису, что благодаря ему нам придется пересмотреть нормативы Уайдбека по подготовке бойцов.
– С удовольствием, – улыбнулась я.
Я почувствовала необычайное облегчение, объяснившись с этим человеком. Словно преодолела еще один барьер между мной и миром Криса. Я попрощалась, вышла из палаты, и любимый сомкнул руки на моей талии.
– Мне поручено передать, что благодаря тебе им придется пересмотреть нормативы Уайдбека по подготовке бойцов.
– Размечтались. Сначала будут уроки этикета и запрет атаковать женщин, – буркнул Крис. – Стыдно за них, честное слово…
Крис усадил меня в кресло и опустился передо мной на корточки.
– И… есть еще кое-что Лика. Прежде чем мы уедем отсюда..
Он был очень взволнован, я заметилп отблески смятения где-то в глубине его глаз.
– Я должен показать тебе свое тело. Свое настоящее тело. Оно тоже здесь. Правда, сейчас оно выглядит не лучшим образом. Но ты хотя бы будешь иметь представление о том…
– Крис, – я сжала его ладонь и послала ему ободряющую улыбку. – Я ужасно хочу посмотреть на тебя, но пусть наше «знакомство» начнется не в больничной палате, не там. Я знаю, как трудно произвести впечатление, будучи прикованым к койке. Сама не раз была в таком положении. Поэтому… Пусть все начнется не так. Я хочу увидеть тебя таким, каким тебя привыкли видеть родные, – например, на фотографиях, где ты смеешься, веселишься, проводишь время с друзьями… я уверена, что потеряю голову, как только увижу этого парня, – лукаво добавляю я.
– Лика, – сказал Крис, и я удивилась, как много нежности может уместиться в звук моего имени. – Минуту назад я ломал голову, как бы не испугать тебя своим телом, и вот внезапно уже ревную тебя к нему. Как тебе это удается?
Я рассмеялась, рассмеялась слишком громко и счастливо для человека с простреленным бедром, треснувшим ребром и множественными ушибами.
Солнечный свет в конце корридора – нам туда. Навстречу шагает небольшая группа врачей в свежеотутюженных халатах. Стоп, Крис, притормози! Я задираю голову, разглядываю проходящих мимо людей и в следующую секунду едва не подскакиваю от удивления. Я не ошиблась? Таня? Алькина тетя? Та самая, у которой мы гоняли чаи в Киеве? Да не может быть!
– Таня?! – громко кричу я.
И девушка, которая едва не проскочила мимо, останавливается и ищет глазами источник окликнувшего ее голоса. Я начинаю махать руками, как ветряная мельница, и ее глаза широко распахиваются.
– Лика?! – изумленно восклицает она. – Что ты здесь делаешь?!
– А ты?!
– Работаю в той самой швейцарской клинике, о которой тогда тебе говорила, – ошарашенно улыбается она и тут же со страхом переводит взгляд мое кресло-каталку. – Ты в порядке?! Как ты здесь очутилась?
– Э-э-э… Да вот приехала в Швейцарию и ногу подвернула на экскурсии, пустяки, – безбожно вру я.
Таня переводит взгляд на Криса и хмурит лоб:
– Мы с вами встречались раньше? Ваше лицо кажется мне смутно знакомым.
Крис что-то отвечает ей по-итальянски, наверняка что-то вроде «я не говорю по-русски», и эта внезапная конспирация смешит меня до слез.
Таня пишет мне номер своего швейцарского телефона, крепко обнимает и желает всего самого лучшего. Вот это встреча! Напоследок она снова подозрительно оглядывается на Криса и снова вопрошает, на этот раз по-английски:
– Вы уверены, что мы нигде не встречались?
– I don’t think so[54], – отвечает тот, качая головой и талантливо изображая спешку.
– Ты знаешь ее? – начинаю пытать Криса я, как только мы продолжили путь по больничному коридору.
– Да, – кивает мне он с лукавой улыбкой. – Только в момент знакомства я вел себя не самым лучшим образом, так что лучше бы ей меня не помнить. Я тебе потом все расскажу…
– Это ты предложил ей работу в этой клинике?! – восклицаю я.
– Тс-с-с, – зажимает мне рот Крис, и мы оба смеемся, как ненормальные.
Я оглядываюсь через плечо и ловлю его веселый взгляд. Да мой парень просто душка, хотите верьте, хотите нет.
Мы остановились на подземной парковке, сверкающей хромом и светоотражающей краской. Крис открыл мою дверцу, поднял меня на руки и направился к дверям лифта. Я чувствовала тепло его ладоней, обхвативших мою спину и бедра, и ощущала, как во мне затягивается тугая-претугая пружина…
Крис остановился у дверей лифта и осторожно опустил меня на землю.
– Вот куда мне следовало увезти тебя сразу с аэродрома…
– Да, тогда тебе не пришлось бы сейчас тащить меня на руках, – улыбнулась я, морщась от боли в бедре.
– Если бы я хотя бы отдаленно представлял, что в ресторане тебе может что-то угрожать, то мы бы поели и поговорили у меня дома. Единственная сложность заключалась бы в том, как не смутить тебя до смерти этим предложением.
– Ну… Да… Вообще-то я не езжу к парням домой на первом свидании.
Крис посмотрел на меня с веселой улыбкой. Двери лифта бесшумно открылись, и моя судьба взяла меня за руку и повела за собой.
Я представить не могла, что дом Криса будет так невообразимо хорош. Я оказалась в большом двухуровневом пентхаусе с окнами от пола до потолка. Закатное солнце залило все теплым медовым светом. Одна из стен была полукруглой, а посреди квартиры тянулась вверх винтовая лестница из дерева и черного металла. Но об интерьере я тут же забыла. Как забыла обо всем остальном. Везде, где только можно, стояли вазы с белыми цветами, под потолком парили на золотых нитях розовые и красные воздушные шары, а на противоположной стене висел большой бумажный плакат с одной-единственной фразой. Я прочитала ее, и мои глаза заволокло слезами.
«Если ты здесь, значит, мне больше не о чем мечтать».
Я остановилась на пороге, едва дыша, и сквозь туман смотрела на это трогательное проявление его чувств. Меня целовали и до него, мне и прежде оказывали знаки внимания, но еще никто так не радовался одному моему присутствию. Крис привлек меня к себе, потрясенный странной переменой в моем настроении, и я заплакала в голос.
– Только не говори, что тебе здесь не нравится, а то верну тебя в больницу, – зашептал он мне в ухо, и я рассмеялась сквозь слезы.
– Очень нравится, очень. Мне до сих пор не верится, что я наконец здесь, с тобой.
– Мне тоже, – он стер мокрую дорожку с моей щеки.
– Когда ты все это успел?
– Не представляешь, как много можно сделать, имея телефон под рукой.
– Так вот кому ты звонил, когда мы уезжали из клиники…
– Ага. Надувальщикам шаров и рисовальщикам плакатов.
Я прижалась к нему, переполненная под завязку пьянящим ощущением, что жизнь наконец привела меня к той двери, за которой окажется мой самый большой подарок.
День медленно угасал. Вечернее солнце залило вершины Альп оранжевой глазурью. Крис заказал ужин, который привезли в белых картонных коробках, зажег огонь в камине и принес мне плед. Я сидела у него на руках и едва соображала после бокала вина и дюжины сводящих с ума поцелуев, которые он выдавал мне порционно, как лекарство, вопреки моим мечтам получить все и сразу. Я запустила ладонь под его футболку и провела по груди, с какой-то отчаянной радостью замечая, как напрягаются его мышцы под моими пальцами. Я и представить не могла, что просто гладить кого-то может быть так мучительно приятно. Крис смотрел на меня, а я на него. Моя рука спустилась к его животу, но он тут же поймал мою ладонь и придержал на месте.
– Крис, – взмолилась я.
– Нет, не сегодня, – вздохнул он.
– Почему?
Я недоумевала, к чему оттягивать то, что неизбежно случится не сегодня, так завтра, а не завтра, так послезавтра. Заняться с ним любовью было таким же естественным и здоровым желанием, как хотеть есть, спать или дышать. Я знала, что это случится в ближайшее время, и не сомневалась, что он тоже знает это. Я не относилась к тем девушкам, которые повинуются сиюминутным порывам, как не относилась и к тем, кто планирует близость только после клятв у алтаря. Я ясно чувствовала, что сделаю это, как только встречу человека, предназначенного мне судьбой. Теперь я обрела его, и моя внутренняя дверь, хранившая за собой всю мою нерастраченную страсть и нежность, едва держалась на петлях…
Но Крис крепко держал мою руку и не разрешал ей снова забраться под его футболку.
– Я хочу, чтобы ты окончательно выздоровела.
– Я здорова.
– Что я буду делать, если у тебя снова откроется кровотечение?
– Наложишь еще одну повязку! – пробормотала я, невинно хлопая ресницами.
Крис глухо рассмеялся и с тяжким вздохом добавил:
– Ты не представляешь, как я хочу тебя. И не представляешь, каких усилий мне стоит держать себя в руках. Но я не смогу навредить тебе или сделать больно, даже если мне приставят пистолет к виску.
– Тебе придется сделать мне больно, по крайней мере один раз, – сказала я, не глядя на него и пряча на его груди пылающее лицо. – И я хочу этой боли. Прошу тебя.
– Лика, – приподнял мой подбородок он. – Не знаю как, но я планирую продержаться хотя бы три дня, и… ты должна помочь мне.
– Вот еще, – буркнула я и запустила обе руки под его одежду.
– Окей, два, – тут же сдался он, задерживая дыхание.
– Один. Один день, и отсчет начинается прямо сейчас.
– Повторюсь, но кто учил тебя искусству убеждения? Может, мне можно взять у него парочку уроков?
– Я могу дать тебе пару уроков, но плата окажется непомерно высока. По традиции Дьявол-искуситель берет всю душу.
– Она уже твоя, – сказал мне Крис, прижимая меня к себе как-то особенно нежно. – Вся твоя.
Мы обнимались у распахнутого настежь окна и дышали ночью. Над Альпами взошла луна – такая яркая, такая полная. Сколько поцелуев довелось ей увидеть, глядя с неба на землю все эти тысячи лет? Наверняка бесконечное множество, но я была не прочь показать ей еще парочку. Я просто не могла оторваться от своего парня. Да, пожалуй, мне нужно привыкать к этим двум словам в своей речи. «Мой парень». М-м-м… Только мой.
– Ну все, а теперь спать, – сказал Крис, снимая меня с подоконника и забирая у меня бокал. – Хочешь чего-нибудь перед сном?
– Искупаться. Я так хочу принять душ, просто умираю.
– И давно ты его хочешь? Почему не сказала мне раньше?
– А раньше не хотела, – невинно пробормотала я. – Но как же моя нога? Ее можно мочить?
– Нет.
– Ну вот, – вздохнула я.
– Что-нибудь придумаем, – Крис ушел и вернулся через минуту с полотенцем. – Я приготовлю тебе ванну, а ты сможешь сама раздеться?
– Даже не знаю, – лукаво улыбнулась я.
– Только не говори, что не сможешь, иначе тебе придется купаться в одежде, – пригрозил он. – Держи.
Я взяла из его рук пушистое полотенце шоколадного цвета, и к тому времени, когда Крис снова вернулся, уже переминалась с ноги на ногу, завернутая в два слоя мягкой ткани. Он подхватил меня на руки и понес в ванную комнату.
Огромная ванна была только наполовину полной, из крана шла под напором горячая вода, на поверхности качались белые шапки пены, источающие умопомрачительный аромат жасмина. Крис поставил меня на пол, присел передо мной и начал снимать эластичную повязку с бедра. Каждый раз, когда его пальцы прикасались к моей коже, я задерживала дыхание. Боже мой, что же со мной будет, когда эти пальцы решат притронуться ко мне по-настоящему…
– Готово, – Крис легко шлепнул меня по ноге, и я уставилась на новый пластырь, закрывший собой почти треть моего бедра.
– С ним теперь можно купаться?
– Да. Он не пропускает воду. Иди сюда…
Крис опустил меня в воду прямо в полотенце, и пена тут же сомкнулась надо мной пышным ковром.
– Ну как?
– Как на небесах.
Я кое-как выпуталась из мокрого полотенца, как рыбешка из рыбацких сетей, вытащила его над водой и протянула ему.
– Небеса не так хороши, как горячая ванная, – улыбнулся он, выжимая полотенце. – Разреженный воздух, повышенная солнечная радиация и минус пятьдесят за бортом.
– Я вообще-то имела в виду рай, – вздернула нос я.
– Не уверен, что даже в раю будет хотя бы вполовину так хорошо, как здесь. Там мне наверняка не позволят сидеть с обнаженной девушкой в одной комнате, смотреть на нее с таким бесстыдством и думать то, что я думаю сейчас.
– Не уверена тоже, – хитро заулыбалась я. – Поэтому… учитывая это обстоятельство… предлагаю… – «Давай, Вернер, тебе хватит смелости сказать это…» – предлагаю не терять времени даром.
Крис отложил мокрое полотенце и повернулся ко мне. И в этот момент я приподнялась на локтях и… села ровно, расправляя плечи. Шапки пены больше не прятали меня от него. Моя кожа стала розовой от горячей воды, на лице выступили капли пота. Хорошо. Теперь он не заметит, как я краснею, потею и едва не теряю сознание от волнения.
Его взгляд на долю секунды скользнул по моей обнаженной груди, потом остановился на моем лице, потом Крис молча наклонился надо мной и выключил воду. В два счета его руки вынули меня из ванной, завернули в сухое полотенце и подняли в воздух. Я сомкнула руки на его шее, украдкой исследуя его взволнованное лицо. Так, наверно, выглядят воины после долгой изнуряющей битвы. От и до – побежденный. От и до – мой.
Загорелый, черноволосый, с глазами, темными, как ночь, – мой возлюбленный похож на беркута, который несет полуживого лебедя к себе в гнездо. Мимо, как во сне, проносится пространство гостиной, лакированные поручни лестницы на второй этаж, и вот Крис вносит меня в комнату, в которой я еще не была. Я различаю в полумраке прямоугольник большой кровати, застеленной светлым покрывалом, и перестаю дышать. Если бы Крис поднес меня к краю пропасти, вряд ли бы я была взволнована больше. Он садится на кровать, не выпуская меня из рук, и поворачивает меня к себе лицом. Я устраиваюсь на его коленях, обхватив его бедрами и скрестив ноги за его спиной. Мне так уютно, так тепло, так небесно. Я берусь за его футболку, и он повинуется – стягивает ее с себя, как вторую кожу. Можно бесконечно долго смотреть, как течет вода, горит огонь и мужчина, от которого ты без ума, избавляется от одежды. Пока я зачарованно наблюдаю, как перекатываются мышцы под его гладкой загорелой кожей, пока я обвожу пальцем каждый его синяк, он берется за мое полотенце. Берется, как за обвертку подарка, – медленно, предвкушая…
– Я буду осторожен, но, бога ради, останови меня, если тебе вдруг станет больно, – выдыхает Крис, почти не отрываясь от моих губ.
– Да, – шепчу я.
– И сразу скажи мне, если почувствуешь приближение прыжка.
– Да.
– И постарайся не двигаться слишком… интенсивно.
– Нет. Не могу обещать, – качаю головой я, и этот ответ лишает Криса последних остатков самообладания.
Полотенце падает на пол, и вот я сижу на его коленях в чем мать родила, прижимаюсь грудью к его груди, мы уже не целуемся, а просто дышим рот в рот… Его руки проскальзывают под мои ягодицы и приподнимают меня, сжимают меня, пересаживают ближе к той части его тела, которая явно жаждет освобождения из-под ткани его джинсов. Я чувствую его возбуждение, его голод, его жажду и схожу с ума от одной мысли, что смогу утолить их: я упиваюсь этой внезапной властью, свалившейся мне в руки, этой внезапной силой, что позволяет мне сделать мужчину, который в десять раз сильнее меня, – таким зависимым, таким нуждающимся во мне. Когда-то я горевала о том, что в нашем мире нет магии, нет волшебных палочек и заклинаний, но в этой комнате, в этой темноте, в объятиях любимого человека, – моя детская тоска по волшебству оставила меня навсегда. Зачем мне чары из сказок, если теперь мне доступна магия высшего порядка: магия телесной близости с тем, кого я люблю, магия прикосновений, магия, дарующая мне крылья, небо, космос, рай…
Мое тело больше не принадлежит мне: во мне слишком много волн, пульсации, глубины, влаги… Если он войдет в меня, то утонет. Боже храни его, потому что я – океан и во мне нет дна. Я расстегиваю его ремень, и он послушно откидывается назад, упершись сильными руками в матрас и разрешая мне это очередное посягательство. Мои пальцы замирают в нерешительности, когда я вдруг осознаю, что не знаю, что делать дальше с тем, что вот-вот выпущу на свободу. Сжать в руке, гладить, как именно? «Вернер, какая же ты… бесполезная…» – паникую я.
Крис смотрит на меня, как зачарованный, и дышит так тяжело, как будто ему прострелили легкое.
– Не останавливайся, – умоляет он.
– Что мне делать дальше? – шепчу я, охрипнув от стыда и волнения. – Как? Покажи мне…
Я расправляюсь с его бельем, и его рука направляет меня, ведет меня, дает мне первый урок в университете высшей магии…
Луна давно растаяла в предрассветных сумерках, одеяло обнимает наши тела, руки Криса так сильно пахнут жасмином, а ведь он всего лишь выжал мокрое полотенце… Наверняка жасмином пахну и я сама, с ног до головы, от кончиков пальцев до кончиков волос. Он лежит на боку и смотрит на меня, смотрит, смотрит… Одна его рука играет с прядью моих волос, другая – рисует узоры на моей обнаженной груди. Как так вышло, что всего полчаса назад я просто умирала от стыда, а сейчас лежу рядом с ним голышом и даже не хочу прикрыться? Я нравлюсь себе – эта новая я, – взмокшая, усталая, свободная, как жертва кораблекрушения, выброшенная на берег. На губах – вкус его поцелуев, аромат его одеколона на моей коже, и… как же сладко, болезненно саднит между ног. Так вот как бутон превращается в цветок, как просыпаются вулканы, как куколка становится бабочкой, как вскрывают ножом устрицу, чтобы достать жемчужину…
– Я люблю тебя, – говорит мне Крис, притягивая к себе. – Я люблю тебя, а дальше – хоть небеса об землю.
– Или потоп, – бормочу я, блаженно улыбаясь.
– Или чума, – шепчет он.
– Или зомби-апокалипсис.
– Нет, зомби-апокалипсис нам не страшен, я слишком метко стреляю.
– Да, я видела. Ты уложил семерых из восьми. Промахнулся всего один раз…
– Я не промахнулся, – заулыбался, как мальчишка, Крис. – Неофрон получил двойную порцию. Я боялся, что одним выстрелом этого киборга не усыпить.
– Оке-ей, – рассмеялась я, прижимаясь к нему всем телом. – Зомби-апокалипсис вычеркиваю…
Крис заключил меня в объятия – если и существовало на земле более уютное место, то я о нем не знала, – и сказал:
– Мне страшно думать, что я мог не встретить тебя. Что мы могли не пересечься в одной точке этой Вселенной. Ты бы перебежала дорогу на долю секунды раньше, и наша машина пронеслась бы мимо, не притормаживая. Мы могли просто разминуться, представляешь?
– Не могу думать об этом тоже. Вероятно, сам ад не так страшен, как эта игра вероятностей… Как ты оказался в Киеве?
– Память Феликса вела меня к тебе. Он хотел увидеть тебя.
– Ох…
– А ты куда ты так спешила, перебегая дорогу? Ты была явно не в себе, – улыбнулся Крис.
– Это одна из величайших загадок моей жизни. Меня как будто магнитом потянуло…
И тут мои нейроны, которые все это время бились в моем мозгу над разгадкой, – вдруг сошлись воедино. Я потрясенно уставилась на Криса.
– Она не была случайностью! Наша встреча! Я почувствовала тебя там в Киеве! Почувствовала тебя и побежала к тебе наперерез!
Я не ждала, что Крис поверит мне. Слишком уж невероятно это все прозвучало. Но он внезапно притянул меня к себе и спросил:
– Хочешь послушать одну старую-престарую легенду? Она гласит, что десультор может почувствовать другого на расстоянии, если долго не контактировал с себе подобными.
– Я хочу послушать все ваши легенды, – сказала я, когда ко мне вернулся дар речи. – Одну за другой, до самого рассвета.
Спать в первую ночь – какое непозволительное расточительство. Нет и нет, только болтать, и обниматься, и забираться на него верхом, пока он немеет и млеет от такого бесстыдства, и доедать в кровати остатки ужина, и снова болтать. И выкладывать друг другу свои самые радужные мечты и самые темные тайны, зная наверняка, что они не разъединят нас, а только сблизят еще больше.
Крис рассказал мне о брате, о сути их вражды и о Катрине. Пожалуй, такого противоречивого вихря эмоций я не испытывала никогда прежде: сочувствие, жалость, бесконечная благодарность за то, что он впустил меня в свое самое сокровенное, и мучительная ревность. Это она должна была лежать на моем месте: эта удивительно красивая девушка с фотографии, ангел с восточными глазами и чешской фамилией – она, а не я… Я рассеянно водила пальцем по его груди, и в моей голове бродили черные-пречерные тучи.
– Мне кажется, что ты все-таки любил ее… По-своему.
– Если бы я любил ее, она бы не погибла.
Я приподнялась на локте.
– Надеюсь, ты со мной не потому, что боишься, что я могу вдруг лишиться рассудка и что-нибудь сделать с собой?
– Я с тобой, потому что не могу иначе.
– Хорошо, – сказала я. – Потому что, что бы ни случилось, я никогда не покончу жизнь самоубийством и хочу, чтобы ты знал это и был спокоен за меня. Я смогу нести свою долю ответственности за наши отношения и никогда не сделаю свою жизнь разменной монетой. И даже если ты однажды просто исчезнешь и по какой-то причине не простишься со мной, я…
Мне стало сложно говорить, мой рассудок просто отказывался представить себе эту ситуацию…
– Если я однажды исчезну, то найду способ вернуться, – Крис берет в ладони мое лицо. – Ведь ты дождешься меня? Скажи, что дождешься…
– Да, – закивала я, чувствуя, как глаза заволакивает слезами. – Да, да!
И, не найдя слов, более сильных, чем «да», я начала просто целовать его. Внутри меня крепло знание, что поцелуи иногда убедительней любых слов.
Когда совсем рассвело, меня наконец одолел сон, и я отключилась. Пару раз я просыпалась, вздрагивая от кошмарных видений: текущая по стеклу кровь, шагающая из окна девушка, – но Крис обнимал меня крепче, и я засыпала снова.
Меня разбудил пронзительно-яркий солнечный луч, рвущийся в комнату сквозь жалюзи. Я открыла глаза и не сразу сообразила, где я. Под потолком, свесив к полу длинные нити, покачивались красные и розовые воздушные шарики. Я села в кровати и поймала за хвост один из них – алый, как маковый лепесток. Он лениво двинулся в пространстве, наталкиваясь на своих невесомых братьев и сестер.
Криса не было рядом. Мне не хотелось звать его, нарушая тишину этого утра своим охрипшим сонным голосом, так что я просто опустила ноги на пол и попыталась встать самостоятельно. Чудеса, но боль в бедре почти прошла, и проколотые ладони даже не напомнили о себе. А ведь я даже не принимала обезболивающее! Немного припухли от поцелуев губы и ныл низ живота, но этот сорт боли я готова была испытывать ежедневно…
Я медленно покинула спальню, прошла вдоль полукруглой стены, ведя рукой по бумаге плаката: «Если ты здесь, значит, мне больше не о чем мечтать…» Моя любовь, не волнуйся, я подкину тебе пару идей для новой мечты…
Я завернула за угол и резко остановилась, едва не грохнувшись на пол от изумления. На мгновение меня даже захлестнула уверенность, что я все еще сплю.
Крис сидел на полу, возле распахнутой настежь двери на балкон: солнце гуляло в его взъерошенных волосах и по его восхитительной рельефной спине. А вокруг него вертелись, копошились и перелетали с места на место птицы. Дюжина, а то и больше, диких птиц, среди которых я рассмотрела дрозда, и чайку, и пару голубей. В комнату с размаху влетела еще одна птица, и я вскрикнула от неожиданности.
Крис обернулся, птицы всполошились, но не улетели.
– Иди сюда, если не боишься, – улыбнулся он.
– О боже, какое чудо, – восхитилась я, медленно переставляя ноги. – Ты что, подрабатываешь в цирке дрессировщиком?
– Ага, – с напускной серьезностью ответил он, – нечем выплачивать кредит за квартиру.
Я расхохоталась и тут же зажала себе рот, боясь распугать птиц. Я доковыляла до Криса и медленно опустилась на колени рядом с ним. На мою руку села маленькая пичужка с розовой грудкой.
– Они что, ручные?
– Нет.
– Тогда… как? Почему они не боятся?! И почему они здесь?
– Теперь ты всегда сможешь узнать десультора в толпе, – усмехнулся он. – Птицы не боятся нас. Их тянет к нам как магнитом.
– Чувствуют в вас таких же крылатых созданий, как и они сами?
– Единственное, что я знаю наверняка: если соберешься на природу – возьми с собой пару запасных футболок.
Меня стал разбирать смех.
Только сейчас я заметила, чем конкретно был занят Крис. В его руках, расправив длинные серебристые крылья, послушно лежала мелкая чайка, явно прилетевшая с озера. Крис наворачивал вокруг ее оранжевой лапки белую блестящую ленту.
– Она ранена? Что с ней?
– Она здорова. А это такая синтетическая «бумага» с вклеенным в нее датчиком. Когда она улетит, мы сможем следить за ней.
– Зачем?
Крис перевернул птицу, подбросил на руке, и она исчезла в дверном проеме, нырнув в небесную синь.
– Помнишь, я рассказывал тебе о телах-ловушках, попав в которое, десультор не может самостоятельно выбраться? Тела людей с органическими поражениями мозга, полностью парализованные люди, тела, пребывающие в коме, тела маленьких детей… Десультор будет заложником тела, пока оно не погибнет от не зависящих от него причин. И мы никак не сможем обнаружить его и помочь ему освободиться. Но его могут обнаружить…
– Птицы, – закончила я.
– Птицы, – кивнул Крис. – Если помеченных птиц будет много, то можно будет нарисовать карту их передвижений. И если программа зафиксирует необычное скопление птиц разных видов в каком-либо уголке земного шара, то мы сможем… съездить туда и посмотреть, что же их так привлекает.
– И если этот человек окажется парализован или что-нибудь такое, то…
– То, скорей всего, это один из нас. Например… Например, мой отец.
– Что с твоим отцом? – замерла я.
– Ушел в прыжок и исчез. Все предполагают тело-ловушку, хотя вслух не говорят об этом…
Я задержала дыхание, как маленькая девочка, услышавшая от взрослого еще одну пугающую историю.
– Я хочу помочь. Это сложно?
– Что именно? Наклеивать датчики? – Крис задержал на мне взгляд, и этот взгляд полон особенной нежности. – Проще простого.
Он перевернул вверх лапками еще одну птицу, вытащил полоску-датчик из толстой пачки и протянул мне.
– Кровеносные сосуды в лапке очень тонкие, их практически невозможно пережать, но на всякий случай не затягивай датчик слишком крепко.
Я удивилась тому, как спокойно лежала в моих руках маленькая розовогрудая пташка.
– Значит, эту бумажку вот сюда… – начала было я и замолчала.
Белая полоска бумаги в моих пальцах бьиа один в один такая же, как… Как та, на которой он написал мне записку.
– А я все жду, когда же ты заметишь.
Я повернулась к нему и встретилась с его лукавым взглядом.
– Так-так… Значит, эти штуки можно вешать не только на птичек, но и на людей?
– Конечно. Если человека не хочется терять из виду, то… почему бы нет?
Его голос стал низким и мягким, он отвел прядь волос от моего лица.
– Если честно, я написал тебе записку на датчике, потому что у меня не было под рукой бумаги. Я не собирался следить за тобой и был уверен, что ты выбросишь его сразу же, как только прочитаешь… Но ты не выбросила.
– Мне понравился твой почерк, – проворковала я.
– Тогда храни небо моего учителя по письму… Знала бы ты, сколько раз я благодарил судьбу за то, что датчик с тобой, и я могу знать, что с тобой все в порядке.
Крис притянул меня к себе, я забралась к нему на колени и уткнулась носом в его шею.
– Я положила его в пустой кулон и носила его на груди, Крис. Единственное, что мне осталось от тебя, после того, как ты уехал. И он до сих пор со мной… Хочешь посмотреть?!
Я встала, стараясь не наступить на птиц и с удовольствием отметив, что руки Криса все это время лежали не на моей талии, а гораздо… ниже, – и пошла за своей сумкой.
Кулон нашелся не сразу. Сначала мне пришлось вывалить из сумки стопку футболок, и сумочку с косметикой, и упаковку белья, и книгу Диомедеи, и полностью разрядившийся телефон…
Пока Крис вертел в руках мою любимую безделушку, которая все это время берегла внутри полоску датчика, я поставила телефон заряжаться, и… Тот затрезвонил, как чокнутый, от вороха сыплющихся в него SMS. Я скользнула пальцем по тачскрину, открыла входящие и… почувствовала, как земля уходит из-под ног.
Телефон распирало бесконечное количество сообщений от Альки, Иды и моих друзей. Они искали меня. Они думали, что меня похитили.
Я вернулась к столу на ватных ногах и медленно села. Крис протянул мне свой телефон, и я молча взяла его, зная, что денег на моем счету вряд ли хватит, чтобы расхлебать всю ту кашу, которую я заварила…
– Альхен? – загробным голосом сказала я в телефон.
– Лика? – зареванным голосом отозвалась трубка.
Я почувствовала, что Алька вот-вот расплачется. Однако в следующую секунду шепот превратился в истеричный крик:
– Вернер?! Лика?! Где ты? Лика? Это ты? Ты в порядке? Это точно ты?!
– Да… Это я… Что… что случилось?
– Ты спрашиваешь у меня, что случилось? Да ничего. Ничего особенного! Моя подруга бесследно исчезла, и от нее ни слуху ни духу уже третий день! А так все хорошо! Просто, блин, замечательно!
– Черт! – выругалась я. – Да с каких это пор ты двух дней без меня прожить не можешь?!
– Лика, я же знаю тебя. Ты никогда ничего подобного не вытворяла! Я обзвонила все места, где ты могла быть, всех друзей. Возможно, я бы не дергалась, но… ребята видели, как ты ушла с вечеринки с какой-то… цыганкой.
– Что? – охрипла я.
– Со смуглой бабой на дорогой тачке, так понятней?!
– О не-е-ет, – я повалилась на стол. – Да с чего вы взяли, что она цыганка?! И вообще! Даже если цыганка, то что?!
– Цыгане воруют детей! – прошипела Алька в трубку.
Я была на грани истерики.
– Поэтому прости, но я не могла по-другому…
И в этот момент мной завладело предчувствие чего-то жуткого. Алька извинялась! Она не извинялась почти никогда и не перед кем, но сейчас я отчетливо слышала слово «прости», вылетевшее из ее рта и застрявшее в моем ухе.
– Алекс, что ты сделала? – охрипшим голосом спросила я.
– Лика, прости. Я не могла иначе. Я обязана была сделать это…
– Что ты сделала?!
– Я рассказала матери. Она подняла на уши всех ментов в городе. И мы позвонили твоим родителям в Германию.
Мое сердце сделало бешеный скачок. Я не могла пошевелиться. Алька продолжала что-то кричать в трубку, но я уже не разбирала слов.
– Я перезвоню, – сказала я ей и нажала отбой.
Крис сел рядом, обнял меня, и я заползла к нему на руки, едва живая от ужаса. Голова налилась монотонным шумом, как перед очередным прыжком.
– Меня сейчас выбросит, – пробормотала я.
– Дыши глубоко, – Крис развернул меня к себе. – Дыши. Не закрывай глаза и старайся не смотреть в одну точку.
Я начала медленно вертеть головой по сторонам, делая глубокие вдохи, как физкультурник на разминке.
– Ты слышал?
– Да.
– Что мне делать?
– Позвони родителям.
– Мне страшно, – всхлипнула я.
– Им точно страшнее.
Я обхватила Криса за шею, прижалась к нему еще крепче и по памяти набрала номер отца.
Тот голос, который ответил мне, был так мало похож на голос папы. По моим щекам потекли слезы.
– Папа, это я! И со мной все хорошо! Папа!
Он молчал. Сначала раздался резкий вдох, как будто кто-то где-то проколол шину, а потом сдавленный всхлип. Я представила, как он стоит, прислонившись лбом к стене, вцепившись в телефон, и плачет – и сама зарыдала еще сильнее.
– Где ты? Ты в порядке? Тебя не похитили? – он отчаянно пытался взять себя в руки.
– Я в полном порядке. Я в…
Я посмотрела на Криса, он понял мой молчаливый вопрос и кивнул.
– Я в Швейцарии.
– Где?! – по еще одному тяжелому выдоху я догадалась, что папа рухнул в кресло… Надеюсь, в кресло, а не на пол!
– В Швейцарии, – сдавленным голосом повторила я.
– Какого черта ты там забыла, Лика?! Какого черта?!
– Я не могу сейчас рассказать, но я в полном поряд…
– Господи милосердный! Я думал, что ты взрослая, ответственная девушка, а оказалось… Мы думали, что потеряли тебя! Так же, как Феликса! Ты понимаешь, о чем я? Понимаешь? Ты хотя бы примерно представляешь себе, что такое потерять второго ребенка и последнего?
Слезы лились из моих глаз ручьями. Я поняла, что тонкие стоны, доносящиеся до меня сквозь рокот папиного голоса, – это плач Анны.
– Немедленно марш оттуда! – рявкнул папа. – Немедленно! Или лучше мне приехать за тобой?
– Нет!
– У тебя есть деньги? Ты сможешь сама сесть на самолет?!
У меня не было сил спорить или возражать.
– Да, у меня есть деньги. Да, я смогу… Куда лететь-то? В Симферополь? В Хайдельберг?
– Мы с Анной собирались сегодня вылететь в Симферополь, но сейчас будем возвращать билеты. Прилетай в Маннхайм, я встречу тебя… Тебя точно не похитили?! С какого номера ты звонишь, и почему он засекречен?
– Я звоню из автомата, – буркнула я. – Если что, звони на мой мобильный, он теперь включен.
Я медленно отложила трубку, спрятала лицо у Криса на груди и разрыдалась. Меня как будто за ноги выдернули из того головокружительного, волшебного рая, обретенного этой ночью. Выдернули за ноги и, пригрозив кнутом, потребовали срочно вернуться в реальность.
– Я так сильно напортачила, Крис… Как еще никогда в жизни. Я перепугала их всех до смерти…
Даже не предстоящее разбирательство с родителями и Алькиной мамашей пугало меня сильнее всего, а разлука с Крисом. Мир, в который он впустил меня, вдруг показался таким хрупким и иллюзорным. Где-то внутри меня распустило скользкие щупальца ощущение, что если я уеду, то, вполне возможно, больше никогда не увижу ни его самого, ни его братьев и сестер. И даже если мне удастся вернуться сюда на поиски, то я не найду ни маленького аэропорта у подножия Альп, ни ресторана, в котором мы обедали, ни клиники, ни этого многоэтажного дома, под самой крышей которого находился пентхаус Криса.
– Боже, – все, что смогла сказать я, полностью раздавленная этими жуткими мыслями. Я очнулась от легкого звона тарелки о поверхность стеклянного стола.
– Поешь, хорошо?
Передо мной дымились два горячих сэндвича с расплавленным рокфором, на каждом из которых лежало красное сердечко, вырезанное из помидора. Я посмотрела на эти сердечки, и слезы хлынули наружу с новой силой.
– Эй… – Крис сел рядом и стер слезы с моих щек. – Это всего лишь недоразумение, окей? Ты уехала и была слишком занята другими… э-э-э… делами, чтобы вспомнить о том, что надо бы предупредить кого-то о своем отъезде. Так случается. Ты же не сделала это специально, понимаешь? Не произошло ничего страшного. Родителям, конечно, пришлось туго, но, представь, какое облегчение они испытывают теперь… Тебе надо поесть, давай.
Я попыталась взять себя в руки. Мысль о том, что я совсем непривлекательна с зареванным красным лицом и опухшими глазами, пришлась как нельзя кстати.
– Ты подбросишь меня до аэропорта? – спросила я и в следующую секунду сообразила, что сказала что-то не то.
Кровь отхлынула от лица Криса. Мне показалось, что он даже перестал дышать на какое-то время.
– Почему ты так смотришь на меня? – растерялась я.
– Я спишу это на последствие шока, – покачал головой он, словно прогоняя не самые приятные мысли.
– Я надеюсь, у тебя сегодня нет важных дел…
– О небо, Лика! – взорвался он. – Ты предлагаешь мне посадить тебя на самолет, повесить сумку тебе на плечо и отправить черт знает куда расхлебывать кашу, которая вообще-то заварилась благодаря мне? Ты всерьез считаешь, что я настолько невменяем, что отпущу тебя, едва стоящую на ногах, куда бы то ни было?
Я открыла рот, слушая эту божественную истерику. «Господи, если он не прекратит, то я просто сойду с ума от счастья…»
– Никаких самолетов. Я имею в виду никаких коммерческих пассажирских самолетов. Через два часа будет готов самолет Уайдбека, и мы полетим в чертов Хайдельберг или куда скажешь. Через час будем там. Но это все случится, только если ты поешь, в противном случае даже не надейся выйти из этой квартиры.
– Ты поедешь со мной? – потрясенно прошептала я.
– Да. Я больше никуда тебя не отпущу.
Крис стоял передо мной, как какое-то прекрасное разгневанное божество, с которым лучше не шутить, и смотрел на меня так сосредоточенно, что я могла бы различить свое отражение в его зрачках. Я сползла со стула, подошла к нему и обняла. Его руки сомкнулись за моей спиной, его губы припали к моему рту, напоминая мне обо всем, что было ночью.
– Когда Кор увез тебя, я чуть не свихнулся. Если с тобой снова что-то случится…
– Со мной ничего не случится, – зашептала ему я, мешая слова с поцелуями.
– Даже слушать не хочу.
– Нет, правда… Я знаю, что у тебя сейчас полно дел. Я съезжу, объяснюсь с родителями, улажу все это и вернусь. Моему состоянию точно ничто не угрожает…
– Дело не только в твоем состоянии, – сказал он.
– Вот как… – Я заморгала в растерянности. – А в чем еще?
– Кажется, пришло время закончить то, что не удалось закончить с первой попытки.
Я качнулась на месте.
– Ты хочешь, чтобы я… привела к ним тебя? Ты правда хочешь этого? Вернуть Анне сына?
– Я так понимаю, это единственный способ показать им, где и с кем проводит дни и ночи их дочь, и одновременно избавить от любых страхов и возражений.
– Крис… – выдохнула я потрясенно. – Ты хочешь рассказать им, что мы… В общем…
– Что мы вместе.
Дар речи покинул меня. Я сидела на стуле и улыбалась, как пришибленная.
– Папа будет в шоке.
– Почему? Феликс уже… повзрослел, изменился в лучшую сторону и теперь знает, что делать со своей жизнью… – Я уловила горькую нотку в его голосе.
– И ничего страшного, если мы не скажем им всю правду?
– Думаю, да.
Мы были похожи на двух заговорщиков, которые только что зарыли труп в саду и теперь готовились к даче показаний, но я решительно отогнала эти мысли. Если бы это было в моих силах – вернуть Феликса в этот мир, я бы сделала это, невзирая на то, каким он был. Я бы сделала это не задумываясь, будь у меня такой дар. Но такого дара у меня не было. Все, что я могла, – хранить добрые воспоминания о нем и заботиться о его матери – и с этими задачами я собиралась справиться на отлично.
– А теперь ешь, – было приказано мне.
Я придвинула к себе тарелку с сэндвичами, на которых по-прежнему лежали розовые помидорные сердечки.
– Я люблю тебя, – пробормотала я, откусывая большой кусок.
– Не говори с набитым ртом.
Крис вел машину к аэропорту. Я сидела рядом с книгой, подаренной Диомедеей, и перелистывала страницы. И тут увидела стихотворение, которое мгновенно узнала: «Птицеликий, разворачивай крылья…» – то самое, которое Дио в шутку заставляла меня разучивать, когда мы мчали из Милана в Лугано. Ох, как же давно это было, кажется, что целую вечность тому назад!
– Что ты читаешь?
Я откашлялась и вместо ответа начала выразительно декламировать вслух:
– Птицеликий, разворачивай крылья – перо к перу, как лепесток к лепестку, лови восходящий поток, пропитанный влагой и пылью. Пусть наша жизнь будет подобна буре, чистой и сильной, пусть воздух будет сладок и свеж, пусть твое сердце поет, как перо на ветру…
Я замолчала, ожидая от Криса смешка или шутливого комплимента. Но он только молчал и блаженно улыбался, как кот, получивший порцию сливок.
– Это Диомедея тебя научила?
– Ага. И, судя по номеру страницы, это ее любимое.
– Я так и думал. Кто как не она. И… она рассказала, что это такое?
– Что за стихотворение? Понятия не имею… Но оно такое красивое…
Крис бросил на меня искрящийся весельем взгляд.
– Это слова древнего брачного обета, которые в моей семье произносят при бракосочетании девушки своему будущему мужу.
Нет. О, нет-нет-нет… Я почувствовала, как мое лицо начинает пылать.
– Черт, – пробормотала я, чувствуя себя последней идиоткой. – Вот черт, мне так неловко…
– Мне понравилось, – сказал Крис, накрывая ладонью мое колено. Полк мурашек ринулся вверх по моей спине – то ли от его прикосновения, то ли от его слов.
– Если я прочитаю тебе мужскую часть обета, тебе станет менее неловко?
– Ох… – все, что смогла ответить я, краснея еще сильнее.
Внутри меня сцепились в мертвой хватке смущение, любопытство и желание запустить Диомедее в голову что-нибудь тяжелое.
И тогда, не дожидаясь, пока я приду в себя после этой выходки, Крис начал читать мне стихи древнего обета. Перед нами разворачивалась пепельно-серая лента дороги, полуденное солнце слепило глаза, его пальцы переплелись с моими пальцами. Я чувствовала, что в эту минуту между нами происходит нечто особенное – невидимое, но четко осязаемое, как электричество. Я смотрела на своего возлюбленного, откинув голову на подголовник кресла, слушала его голос и ощущала в себе столько силы, света и невесомости, что рядом со мной, пожалуй, померк бы любой ангел, соизволь он спуститься с небес и сесть со мной рядом.
– Ты тоже чувствуешь это? – вдруг спросил Крис.
– Как будто сейчас взлечу? – улыбнулась я.
– Именно.
– Это крылья людей, Крис. Это любовь.
Он приложил мою ладонь к губам. На горизонте начали вырисовываться белые здания аэропорта.
Я могу летать, но мне нужны его крылья.Я могу сиять в темноте, но жажду света, который он несет.Упиваться песнями, которые он поет,Мой ангел Габриэль… (англ.)
Я хочу найти орлиное гнездо,Возьми меня с собой.Я ждала этого всю жизнь, я готова.Мысли о нем не оставляют меня, я не спала всю ночь,Говорят, я сошла с ума,Но я хочу увидеть небо таким,Каким его видишь ты (англ.).
Что, моя красавица? (ит.)
Руки прочь! (нем.)
Успокойся, пташка, и не дергайся, иначе мне придется поворошить твои перышки (нем.).
Вы говорите по-немецки? (нем.)
Да, мадам (нем.).
В германо-скандинавской мифологии волшебный молот бога Тора.
Я так не думаю (англ.).