Казалось, весь мир перевернула эта авария… Данил никогда не забудет, как поднимали их по тревоге, как собирался штаб, как ждали они инструкций и приказов, которые никак не поступали… Как страшно ему стало, когда они поняли наконец, что именно случилось, он бросился в Киев и был уверен, что заберет оттуда родителей сразу же!
Масштабы случившегося ему никак не удавалось осознать, и невозможно было во все это поверить! Ну ладно, семью он оттуда увезет, а свой город, свой родной Киев?.. Его ведь с собой не увезешь, его не спрячешь от собственного неба! Лучше бы на них и вправду напали извне! Тогда можно было бы что-то делать, в кого-то стрелять, кому-то мстить и от кого-то защищаться. А в сложившейся ситуации от чего было защищаться? От воздуха, воды и пищи?
Но примчавшись в Киев и оказавшись наконец перед радостными от его внезапного появления родителями, Данил, когда немного с ними пообщался, понял, что до этих людей вообще не доходит, какое отношение имеет к ним какой-то там взрыв реактора, подробностей которого они не знают, знать не хотят и ехать никуда не собираются.
Он пытался им объяснить. Он носился по комнате и, жестикулируя, показывал все на пальцах. Он прочел целую лекцию о том, какое действие оказывает на организм радиоактивность некоторых элементов таблицы Менделеева, которые летят сейчас в их сторону и от которых нужно срочно удирать.
— Вот это вот! — хватал он со стола яблоко. — Нельзя будет есть! Папа, здесь нельзя будет сидеть, нельзя дышать, понимаешь?! Мама! Что ты так смотришь, неужели тебе не страшно?! Да поймите же вы, вам потому ничего и не говорят, что это слишком серьезно!
Данил начинал все сначала, но родители никак не реагировали. Отец по-прежнему сидел на диванчике и, скрестив ноги, пил кофе из своей любимой чашки, а мама, удобно расположившись в кресле, слушала Данила с таким видом, будто он выступал с премьерой школьного спектакля, и она им очень гордилась. Он говорил ей, что это не шутка, что он вовсе не клоун, но от этого она становилась только более спокойной. Ей, похоже, было просто любопытно слышать его занимательные откровения.
— Чего ты молчишь, папа?! — выходил из себя Данил. — Что ты сидишь?!
— А что я, по-твоему, должен сейчас делать? — сказал отец своим обычным ехидным тоном. — Собрать манатки в узелок и драпать в твой Севастополь? Так, что ли?
— Конечно!
— Черта с два! Что я в этой вашей закрытой дыре буду делать, по-твоему? Кашку тебе варить? Это вон, — кивнул он в сторону мамы, — пусть Людка едет, если хочет!
— Да с какой это стати? — равнодушно откликнулась мама. — Что, мы уедем, а все останутся? И вообще, можно подумать, нас бы не предупредили, если бы все было так серьезно.
— Боже мой! Какие тупые люди! — орал Данил. — И это мои родители!
Но у него уже не было сил начинать объяснения сначала. Это было все равно бесполезно.
— Папа, ну если ты мне не веришь — позвони! Позвони своим друзьям, позвони в Москву!
— Зачем, сыночка? — беззаботно улыбался отец. — Я верю, верю, ты успокойся! Из Москвы все уже отзвонились. И все друзья на месте, я уже в курсе. Детей с внуками вывозят только, да и то временно. Нам с матерью вывозить некого. Внуков, как я погляжу, мы не скоро дождемся. Так что возвращайся и спи спокойно. Зачем было вообще со службы срываться? Паникер ты, Даня.
Он понял, что их не убедит. Наступал киевский май, было очень тепло, и Киев был снова самым прекрасным, лучшим городом на земле, в его буйной зелени и цветах каштана. Будто специально природа хотела показать, насколько чудовищно то, что произошло. Отсюда уезжали немногие. И его родители к таким не относились: им легче было, наверное, умереть, чем больше не увидеть свой город.
Данил возвращался в Севастополь в совершенно подавленном состоянии, уже понимая, что его затея была провальной изначально. И еще что-то было неприятное. Горький, обидный осадок остался после встречи с родителями. С таким безнадежным вздохом отец сказал про внуков… Данил должен снова позвонить Кире, он ведь уже хотел это сделать перед тем, как все произошло. Он еще пару дней возьмет на то, чтобы полностью прийти в норму, и после этого с ней помирится. Дня три, пожалуй. Или четыре, до выходных. Хотя на выходных у них с Арсеном сауна… Ладно, он позвонит ей в понедельник вечером и точно с новой недели начнет новую жизнь!
А пока он нашел нового друга. Как раз в тот момент, когда размышлял обо всем, возвращаясь из Киева и уже свернув во двор их четырехэтажной «сталинки», Данил услышал отчаянные вопли из-под водосточной трубы у крайнего подъезда и вытащил на свет божий перепачканный пищащий ершик с растопыренными когтями. Даже не ясно было сразу, какого он на самом деле цвета.
Отмытый дома со стиральным порошком котенок оказался, как ни удивительно, белым с рыжими и черными отметинами на морде и на боку. Данил когда-то мечтал иметь собаку, а к кошкам был совершенно равнодушен. Однако этот котик как-то сразу сумел к себе расположить. Он моментально сообразил, зачем Данил полез в холодильник, и стал крутиться под ногами, а потом блаженно мурлыкать, слизывая с блюдца сметанку.
Данил положил котенка себе на грудь, когда лег на диван, и стал гладить его по спине, чувствуя приятный аромат свежевымытой нежной шерстки. Так хорошо пахнут все маленькие детки… И она так пахла? Наверное. Где она сейчас, какая она? Должно быть, совсем другая. Ее вообще нет… Таких не бывает.
***
Вернувшись после традиционной игры в баскетбол с Толиком Салаевым и посещения сауны в компании Арсена, Давыдов наслаждался ватной усталостью в мышцах, развалившись в кресле с бутылкой пива. И с такой аккуратной, живой девочкой он провел вечер в субботу, и вообще жизнь на самом деле замечательна!.. И кто-то как раз стучит в дверь: наверняка Ленка пришла поболтать. Это хорошо: Данилу всегда приятно с ней пообщаться.
— Открыто! — крикнул он в сторону входной двери.
— Здорово, Давыдов! Сидишь все? — скороговоркой поприветствовала его Стельникова.
— Ну. Как Андрюха? У бабушки опять?
— Нет, спит. Ты ужинал, Давыдов? Что ты все пиво глушишь? Ты вообще много пьешь в последнее время. Идем к нам, может, или тебе что-то приготовить?
— Ой, ради бога, Лена! Я сам могу приготовить. Кстати, что-то Кира запропала. Давненько я ее не видел. А ты?
Ленка не сразу нашла что ответить от подобной наглости. С момента той ужасной драмы Кира считает, что Давыдов, понимая свою страшную вину, не решается ей позвонить. А ее Данилка, оказывается, просто-напросто позабыл, что в природе существует Кира Чернова, и вот вспомнил теперь, как только разговор зашел о жратве, и, похоже, вообще не берет лишнего в голову относительно ее смертной обиды.
— Лен, дай-ка телефон, пожалуйста, а то я так устал, что встать лень, — продолжал тем временем Давыдов совершенно невозмутимым тоном.
— Ну ты даешь вообще! — встала Стельникова со стула. — Ты хоть помнишь, что устроил в последний раз?
— Ай, да помню, конечно. Сейчас мы помиримся. Спорим?
— На, попробуй-ка. Я что-то уже сомневаюсь, — принесла Ленка телефон.
— Вот, слушай, — сказал Давыдов, набирая номер. — Алло! Здравствуйте, Виталий Юрьевич! Позовите Киру, пожалуйста. Чего?.. — он нахмурил брови, приподнимая верхнюю губу, и стал кривляться, строя Ленке рожи, подходящие по смыслу к долетавшим из трубки ругательствам возмущенного папаши. Ленка не могла сдержать смех, глядя на этого нахала, делающего дураков из всего благородного семейства Черновых. — Да, да, я слушаю. Все так. Все правильно, — кивал Давыдов, уже явно теряя терпение. — Да, Виталий Юрьевич. Я понял. Мне бы Киру, если можно, — решил он напомнить о цели своего звонка. — Ах, вот что! Ладно, — тяжело вздохнул Давыдов. — Очень жаль, конечно. До свидания, — положил он трубку.
— Ага, обломали тебя, Давыдов, наконец-то! — злорадно улыбнулась Ленка.
— Почему обломали, Лен? Торопиться не надо! — спокойно отхлебнул Данил пиво. — Засекай время. Еще минутки две.
Но звонок раздался даже раньше, и Данил, выждав парочку гудков, с торжествующим видом поднял трубку и моментально сделал страдальческое выражение лица, заставив Ленку раздуть щеки, чтобы не засмеяться слишком громко.
— Алло, — кротким голоском ответил Давыдов, тоже едва сдерживая веселье. — Кирочка? Знаешь, я… в общем… — он очень натурально вздыхал и запинался. — Да, да, Кира! Спасибо тебе. Прости меня. Нет, я все понимаю, он ведь переживает. Ну конечно! Давай, жду!
Облегченно вздохнув, он повесил трубку и, приподняв бутылку, перед тем как снова отхлебнуть, подмигнул Ленке:
— Не надо аплодисментов. Принцессочка у наших ног!
— Да-а, Давыдов, высший пилотаж! — признала Ленка, вспомнив, как красочно описывает Кира эти его слезные извинения. — Не знаю вот, надолго ли? Ладно, пошла я, а то Андрей должен проснуться. Пока. Кирюхе привет, и хорош пить, в самом деле! — хлопнула она его на прощанье ладонью по голому плечу и быстро ушла из квартиры.
Кира вскоре появилась и, окончательно оттаяв после нежного приветственного поцелуя, быстренько приготовила гренки с сыром и пару котлеток из предусмотрительно принесенного фарша. Подождав, когда ненаглядный Давыдов восполнит энергетические затраты, она, сев ему на колени и умиленно в его лицо глядя, отметила, что от него страшно несет пивом и что нельзя так часто и в таком количестве употреблять спиртные напитки.
Данил не стал ей возражать, поскольку теперь, когда он хорошенько поел, ему уже и разговаривать-то было лень. Выпитое после тренировки пиво всегда действует на него умиротворяюще. Так что Кирочке предстояло немного потрудиться самой, спрятав свои беленькие зубки, которые она так симпатично открывала в милой улыбке. Начать при этом нужно было немедленно, потому что Данилу уже хотелось спать. Это, пожалуй, лучшее, чего можно было от нее добиться, хотя Давыдову стоило немалых усилий научить ее исполнять данное действие без помощи рук, которые у Киры особым проворством не отличаются. Зато отлично сгодятся для проведения хорошего массажа спины, от которого Давыдов сегодня тоже не откажется.
***
Чего только не случилось за прошедший год… Последствия аварии на атомной станции они еще долго будут разгребать, и такую благодарность Данил чувствует ко всем людям, которые, находясь непосредственно там, героически со всем этим справляются, и такую за них гордость… Ведь уже через полгода был построен уникальный объект «Укрытие» — инженерное чудо, спасающее столько городов и территорий! И ведь именно они, специалисты этой страны, его спроектировали и в кратчайшие сроки реализовали! Реактор, правда, умудрились взорвать тоже они… И лайнер круизный в последний день лета потопить почти в порту, столько жизней угробив без всяких, казалось, на то причин.
Сколько обсуждали они это крушение в офицерских кругах! И вроде бы понимали цепочку всех дурацких совпадений, а в голове все равно не укладывалось. А потом решение о выводе войск из Афгана… Они столько лет знали совершенно точно, что именно там защищают, а теперь вроде бы должны признать, что ошибались? Всей страной, что ли, ошибались, всей своей армией? И ребятам можно было, оказывается, там не умирать?.. Раздражало все это страшно. Особенно на фоне новых течений относительно всяческой поддержки индивидуальной трудовой деятельности и частной собственности. Бизнеса, так сказать!
Они ерничали, разговаривая об этом за столом, когда собрались у Данила на Новый год, и остроумно по поводу этого шутили. Данил как раз в тот день в очередной раз расстался с Кирой. Он даже точно не помнит, что стало последней каплей ее терпения, когда она снова ушла под утро к Ленке жаловаться на его ужасный характер. Он помнит только, с чего все началось. Арсен, чтобы сменить тему, стал читать гороскоп из первой попавшейся газеты и сообщил Мишке Стельникову, что тот, оказывается, Скорпион, самый сексуальный знак. Ленка смеялась больше всех, очень метко над своим Стельниковым подшучивая, а Данил даже вид не смог сделать, что ему весело, так на него снова тогда накатило…
У Мишки день рождения первого ноября, а у его девочки был третьего. Хотя почему был?.. Она тоже Скорпион по знаку Зодиака, и не такая уж глупость все эти гороскопы… Потом Ленка предложила погадать на картах, она всегда очень смешно это делала, сочиняя разные небылицы. И получилось, будто Данил снова назло сидящей рядом Кире попросил рассказать о его отношениях с дамой пик, а Ленка в ответ, чтобы поддержать подругу, сообщила, что с пиковой дамой у Давыдова ничего не получится. А он и сам знал, что не получится! Только от этого Кира не переставала страшно выводить его из себя…
Мириться с ней Данилу с каждым разом хотелось все меньше, да и некогда было тогда свое поведение обдумывать. Уже через пару дней он, вспоминая застольные разговоры о новом политическом курсе, который, казалось, напрямую к ним не относился, чувствовал себя полным кретином. Прошло ведь бессчетное количество политинформации и собраний, а до него, тупоголового Данечки, сынка высокопоставленного партийного чиновника, так и не дошло, что все это напрямую именно его касалось!
И что именно его папа — коррумпированный элемент, бюрократ и взяточник, отъедающий морду на государственном имуществе. Это его батя, оказывается, отъел морду, и это его батю вытурили с должности, лишив всех привычных благ от служебных машин до государственной дачи.
Мама как-то очень спокойно и, как показалось Данилу, грустно рассказывала обо всем по телефону, а отца не было дома. Она сообщила, что он приходит теперь гораздо позже.
Но ведь его уволили! Как хорошо Данил тогда понимал его состояние, стремясь как можно скорее оказаться в Киеве. Наверняка отец очень переживает, а может быть, даже пьет… Ведь что значит для него потерять работу, связи и возможности? Отец всегда был таким сильным, таким уверенным и несокрушимым!
Данил даже не интересовался никогда, как у папы дела на работе. Как могли быть у него дела и какие вообще у него могли быть проблемы с работой? Когда это папа должен был задумываться, как обеспечить семью? Ему что теперь, искать новые источники дохода?.. И так спешил Данил домой, так хотел прийти на помощь и точно знал, что скажет отцу! Что пришло наконец время его дорогому сыночке вспомнить про фирменные шмотки, курорты и золотые цепочки, а заодно и про свою просторную квартирку, после которой в киевской он ходит, пригибаясь. Конечно, он за все никогда не расплатится, но теперь его очередь! Данил достаточно зарабатывает, тратить деньги ему особо не на что, так что его родители ни в чем не будут ущемлены! А папа пускай работает просто в свое удовольствие. Тренером, например. Или вообще пускай не работает, а ловит в Днепре рыбку и сообщает своему драгоценному Данечке, когда потребуется новая резиновая лодка!
Отец должен был встречать его в Киеве, и когда приземлился самолет, Данил, проходя к зданию аэровокзала, был уверен, что не допустит, чтобы голос при встрече хоть немного дрогнул.
— Неплохо смотришься! — сказал Данил ему после приветствия, рассматривая непривычно одетого в джинсы отца. А когда они подошли к стоянке, не увидел их красного «жигуленка», которого мог бы узнать из тысячи таких же машин.
— Мы как, на такси? — Данил старался улыбаться и говорить как можно более равнодушным тоном.
— Да, на такси, — тяжело вздохнул отец, — пришлось, сына, продать нашу с тобой «Ладочку».
Данил тогда даже не нашел сразу что ответить. Зачем же папа продал машину! Ведь машина — это, кажется, последнее, с чем мог бы расстаться отец, несмотря на то, что столько лет пользовался служебными «Волгами»! Он же относился к ней как ко второму ребенку в семье, она же была для него не вещью, а чем-то одушевленным! Неужели все настолько плохо?..
— Вот и такси, — вздохнув, прервал батя невеселый ход мыслей. — Сойдет?
Они стояли возле новой белой «Вольво», которая с нахальным, просто вызывающим видом втесалась между двумя отечественными «Москвичами», казавшимися коротенькими и приземистыми рядом с шикарным представителем западного автомобилестроения. А звук вытаскиваемых из кармана ключей заставил Данила резко к отцу повернуться.
— Эй, ты чего? Батя, чья это… Нет!
Но отец уже открыл машину и, довольный тем, как здорово Данила разыграл, мастерски изобразив трагедию, уселся за руль, небрежным кивком пригласив занять местечко рядом с водительским креслом. Обретя наконец способность соображать, Данил отбросил сумку на заднее сидение:
— Стой! Выходи, я подвезу!
Оказавшись за рулем, он с первых же секунд оценил уровень, которого достигли проклятые буржуины в области изготовления транспортных средств. Нужно еще привыкнуть к этой послушной машинке, которая реагирует на легчайшее прикосновение к педали газа и явно не нуждается в настройке рулевого управления.
А за ужином слушал Данил, как отец делится своим мнением обо всем происходящем, не зная, что можно на это ответить. Разве только в очередной раз признать себя ни на что не годным чайником, не унаследовавшим абсолютно ничего из отцовского набора личностных качеств. Ведь его батя — человек уникальный и, похоже, совершенно непотопляемый. Он и сам, оказывается, собирался покинуть свой высокий пост, который главную функцию уже выполнил, обеспечив Данила в Севастополе.
Сам же Валерий Борисович давно подыскал себе занятие поинтереснее, чем протирание штанов о кожаное кресло. Кресло это он кому-то в итоге уступил, и теперь папа у Данила — директор совместного с Германией предприятия, продающего тряпки ведущих западных фирм. Спекуляция в международных масштабах уже весьма поощрялась, учитывая новые веяния в сторону налаживания связей с ранее вражеским западом, и теперь уж к Валерию Борисовичу никто не придерется. Это же первый в Киеве эксперимент подобного рода, и, как понял Данил, никто еще толком в этом не разбирался.
Зато его разбитной родитель ориентировался в финансовых вопросах как нельзя лучше и мог выкрутить то, что ему нужно, из любой ситуации. И похоже, его папа просто нашел себя, избавившись от вечных куч макулатуры и бестолковых совещаний. Теперь он занимался только составлением товарно-денежных схем и их реализацией с помощью телефонных аппаратов, визитов за рубеж и собственных математических способностей.
Конечно, Данил выпросил у отца машину в тот же вечер, и как же здорово было носиться по шуршащим киевским булыжникам и, выезжая на асфальтовую полосу, будто взлетать над дорогой, почти не чувствуя соприкосновения шин с твердой поверхностью. И уже очень давно не был Данил так беспредельно счастлив, как в ту ночь, катаясь по знакомым улицам родного города и ни о чем не вспоминая, просто отдаваясь этому опьяняющему ощущению быстро растущей скорости. А зачем ему было о чем-то вспоминать, если у него все отлично? С его отцом — полный порядок, и сам он тоже весь в друзьях и подружках! И все у него еще впереди, все обязательно еще будет!..
Но теперь уже снова весна, очень теплая и ранняя, и у Данила снова совсем другое настроение. Стельниковы повезли своего Андрюху к Ленкиным родителям в Качу, в их загородный дом на побережье. Арсен опять на полигоне со своими морпехами, да с ним и разговаривать в последнее время невозможно. Только и слышишь о том, какой замечательный ребенок у него растет: самый бойкий, самый ловкий и самый сообразительный. Интересно, как это можно определить, если его несравненный Владик еще не ходит и ничего не говорит? И так не хочется звонить Кире, и вообще никого из них видеть не хочется. Наверное, просто усталость после очень трудной недели на службе и снова это чувство безысходности…
***
Он не хотел ни к кому в гости, просто уступил после игры уговорам Толика Салаева, настойчиво приглашавшего на день рождения дочери. Секрет этой настойчивости Данил понял уже по дороге, слушая рассказ Салаева о том, как восьмилетняя Янка, побывавшая недавно в их спортзале, сказала дома по секрету, что хочет замуж за Давыдова. Слишком уж здорово, оказывается, Данил бросает мячик ее дорогому папе. Толик просто хотел порадовать дочь, приглашая в дом объект ее воздыханий.
— Ну как тебе, Данил, моя невеста? Годится?
— Еще бы, Сала! Приданое, надеюсь, на уровне? — вяло шутил Давыдов, хотя его уже до самых печенок достали постоянные разговоры об их детях, которые если не абсолютно гениальные, то исключительно умные и на редкость красивые. Неужели они все думают, что Данилу это интересно и что он не видит, что дети у них самые обыкновенные?
Данил раздражался, с трудом изображая счастливую улыбку, и по большей части помалкивал за столом, глядя, как профессионально малолетняя Янка строит ему глазки. Он время от времени корчил ей в ответ рожи, а Яна, видимо, немного обижалась. Наконец после очередного кривлянья она показала Давыдову язык, быстро перебежала на противоположную сторону, запрыгнула Салаеву на колени и, обняв за плечи, уткнулась в него лбом.
— Папочка, ты у меня самый красивенький! — подлизываясь, улыбалась она Толику, который был от этого в таком восторге, что, похоже, позабыл обо всех гостях.
Данил вдруг почувствовал, что это последняя капля. Он встал из-за стола и ушел на балкон. Во дворе играли дети. Совсем еще малыши, такие смешные мальчишки, гоняли мяч на пыльной площадке.
Почему он не может этого видеть? Потому что снова вспоминает ее? Нет, он прекрасно понимает, что вовсе не из-за этого. И он отлично знает, почему его страшно раздражают все их дети. Просто-напросто они у них есть. А у Давыдова — нет и, наверное, никогда не будет! Он уже не может находиться рядом с ними, ему надоело представлять себе, что Андрей, которого Лена иногда Давыдову оставляет, его собственный ребенок. Он чужой ребенок и висит на своем папочке. Данил сейчас ушел из комнаты, а там все ржут, восторгаясь такой смешной, непосредственной девочкой, и никто не заметил даже, что Давыдова нет.
Данил вернулся и, сказав Толику, что ему должны звонить из Киева, ушел домой.
Он уже не может избавиться от этих мыслей. Есть только один способ отвлечься — это перестать думать вообще. То есть напиться. Хорошо, что несмотря на всеобщую антиалкогольную кампанию, в спирте они недостатка не ощущают, и у каждого имеется приличный запас.
И Данил напился. Утром он едва успел привести себя в божеский вид перед службой, но как только рабочий день закончился и он оказался на улице по дороге домой, он сразу стал думать об этом снова.
Он перспективный офицер, у него есть друзья, у него отличная квартира, он обеспечен, здоров и молод, он может очень многое, но только это никому не нужно! Чего добился он в жизни и что у него впереди? Что и кому он хочет доказать? Что можно жить одному в отличных условиях? И вот он живет один, и никого он не любит! Не может!
Он не может любить женщину, даже самую прекрасную, это Давыдову давно понятно. Он уже любил женщину и, видимо, сжег все это чувство. Но почему именно с ним должно было такое случиться? С ним — с человеком, который мог бы по-настоящему любить своего ребенка… Но без женщины не бывает ребенка, и думать об этом бесполезно…
Он опять доставал банку спирта и наполовину разводил с водой.
Если бы на годик можно было превратиться в женщину… Как могут некоторые из них отказываться иметь детей? А где взять ребенка ему? В детском доме? Но ведь это тоже чужой ребенок, а ему нужен свой, ему нужен Давыдов! Да и кто ему разрешит усыновление…
Конечно, Кира Чернова согласилась бы хоть сегодня от него забеременеть, но для этого на ней придется жениться. Только ему не нужна жена, он выносить рядом с собой ее долго не сможет! Ему не составляет никакого труда стирать свои вещи или готовить еду. Если ему захочется с кем-то пообщаться — его друзья готовы принять Давыдова в любое время дня и ночи. Если ему нужна любовница — к его услугам лучшие представительницы здешних мест. А главное — ему не хочется детей от Киры.
Почему-то когда он пытается о них думать, они представляются ему здоровыми, краснощекими и многочисленными. Нет, ему не нужно много. Ему нужен один. Вернее, одна… Да, он хочет девочку. Слабую, капризную девочку… Он любил бы ее так, как не любил своего ребенка еще ни один отец. Он защищал бы ее, покупал ей сладости, наряжал и баловал. Кажется, у него уже было это когда-то… Ему нужно еще немного выпить, и он перестанет об этом думать. Он вообще перестанет думать!
Данил понимал, к чему он так придет. Он каждый день говорил себе, что больше не будет пить. В конце концов, какой от этого толк? Но заставить себя отвлечься он уже не мог. Его все еще занимала служба, но ему не нужно было сидеть там целыми сутками, и у него было достаточно свободного времени, которое он ненавидел. Он даже не мог ходить в спортзал: там только и слышишь, что о придирающихся к деткам учителях или все о той же гениальности своих отпрысков. Как будто какой-то заговор против Давыдова, будто все задались целью постоянно ему об этом напоминать!
У него настоящая мания, навязчивая идея, Данил это хорошо понимает. Но он никому не может о своей проблеме рассказать. Он знает, что после этого любой человек подтвердит его диагноз: ему скажут, что он мучится дурью, что у него еще все впереди, стоит только кого-то к себе поманить — и у него будет семья. Нет, ему не хочется выслушивать остроумные сомнения в здравости своего рассудка. Он и сам все отлично знает.
Его отцу было двадцать семь лет, когда у него родился сын, а Данилу еще нет и двадцати шести, но он рассуждает так, будто вся его жизнь бестолково прошла. Однако по-другому рассуждать он не в состоянии. Он не справляется со своими мыслями иначе, он снова закрывается в своей квартире и жестоко напивается. Он не открывает дверь и не подходит к телефону. Даже если что-то срочное — от Давыдова уже толку мало. Пусть думают, что его нет дома: он даже свет выключает. Пусть думают, что он ночует у какой-нибудь шлюхи. Ему уже очень трудно приводить себя утром в порядок, и, конечно, это скоро все заметят, но Данилу все равно. Ребенок ему не светит, а все остальное — смысла не имеет.
Его молодой организм отчаянно сопротивлялся. Он отвергал чудовищные отравляющие дозы алкоголя, но Давыдов явно задался целью себя приучить. И, действительно, Данил начал чувствовать, что всерьез спивается. Если у него был выходной, он начинал уже с утра и вообще никуда не выходил, с трудом следя за временем, чтобы вовремя выйти на службу, предварительно подготовившись. Он избегал встреч с кем бы то ни было, и в штабе, воткнувшись в компьютер, старался ни с кем не общаться.