Когда раздался телефонный звонок, Ленка уже собиралась улечься в постель, не в силах больше изображать заинтересованность в совместном с благоверным супругом просмотре вечерних новостей. Она была снова близка к тому, чтобы начать к Мише придираться без всяких на то причин. Он раздражал ее своим спокойным тоном, своим домашним видом в разношенных тапках и потасканной майке, своей привычкой лениво потягивать пиво вприкуску с сухариками из черного хлеба под неизменный треп телеведущих. Когда уже начнутся у них какие-нибудь учения или проверки, чтоб ее дорогой муж не торчал дома все выходные! И не надо было бы притворяться счастливой беззаботной женой в то время, когда просто выть хочется. От бессилия перед собственными нелепыми, никому не нужными чувствами, от совершенно неуместной ревности и понимания, насколько все это отвратительно, пошло и неоригинально.
Впрочем, ее сегодняшнее удрученное состояние не с ревностью связано. Точнее, не только с ревностью, а еще и с реальной перспективой распрощаться с источником своих страданий навеки. Надо бы радоваться Ленке новости о том, что их особенный доктор всерьез собрался уйти из больницы после очередного скандала с жалобой от оскорбленных его хамством коллег. А выть все равно хочется.
Сколько раз просила его Ленка думать хоть капельку перед тем, как выдавать свои бесподобные шутки по поводу их криворукости, особенно в присутствии медсестер и санитарок! Но разве станет он ее просьбы слушать? Особенно имея предложение о постоянной работе в Западной Германии, и, похоже, вовсе не единственное.
А Ленка и не сомневается в проворстве иностранных клиник, которые явно отслеживают и с радостью принимают действительно стоящих специалистов. И наверняка не приходится переехавшим туда врачам считать, сколько литров бензина можно купить на свою зарплату, и по блату договариваться с торгашами о том, чтобы хоть за полцены отдавать в магазины нескончаемые коробки конфет и бутылки с алкоголем. Только он не станет о таком договариваться, даже если с голоду будет умирать, ему и предложить это язык не повернется! Он ведь вообще не способен мыслить как нормальный, благоразумный человек. Он зальет полный бак в свою машину, как только получит смехотворный аванс, а через три дня обнаружит, что ему уже не на что купить сигареты. И так смешно ему от этого будет, так весело… Он и машину-то дорогущую за границей купил сразу на все заработанные там деньги. Подумаешь, дома теперь жрать нечего. Есть же коньяк, который можно отхлебывать поочередно из горла каждой стоящей в шкафу бутылки, да и Ленка есть, и еще целый отряд преданных поклонниц, которые точно не дадут пропасть! А еще старенькие санитарки их отделений, с которыми он поразительно вежлив и тактичен. Они обожают его пуще сына родного и без конца таскают из пищеблока обеды, следя, чтобы он вовремя подкрепился.
Теперь его, похоже, интриги бездарных, но обидчивых коллег по-настоящему достали. Ленка прекрасно его понимает и абсолютно согласна с тем, что он вообще для жизни в этой системе не приспособлен, он просто сопьется здесь со временем, опустится, как многие знакомые ей талантливые люди. Задохнется в беспросветной бытовухе, не в состоянии реализоваться из-за всеобщей уравниловки, из-за общественного порицания образа жизни и поведения, которое не вписывается в установленные правила. Все разумные доводы за то, что ему нужно отсюда уезжать, но у Ленки что-то умирает внутри, что-то мучительно скручивается в комок при одной мысли о том, что все станет так же, как до его приезда. Новорожденные дети будут появляться на свет, она будет принимать их из чьих-то чужих и холодных рук… И не нужно будет больше задерживаться после смены, и сердце не будет больше выпрыгивать каждый раз от звука неповторимого низкого голоса в коридоре родильного отделения…
А он ведь ни на секунду не задумался о том, что она чувствует, узнав о его намерении уехать. Она для него не является хоть сколько-нибудь значимым аргументом в принятии этого решения. Таких, как она, у него только здесь, наверное, с десяток. А сколько еще будет… В той же Германии, например! И наверняка помоложе и поинтереснее!.. И только Кирочки Черновой с ее предсвадебным умопомешательством Ленке сейчас не хватает в телефонной трубке!
— Лена, ты не знаешь, Данил дома? — елейным голоском спросила у Ленки подруга, будто бы Стельникова приставлена за ее милым Данилкой следить. — Может, у него телефон не работает, я не могу дозвониться. Я волнуюсь, Лена, ты могла бы спуститься? Мы договаривались увидеться вечером, но он не отвечает…
— Хорошо, сейчас! — поспешно ответила Ленка, только чтоб поскорее от Киры отвязаться и, положив трубку рядом с аппаратом, направилась из квартиры.
Спускаясь по лестничному пролету, Стельникова уже поняла, что порадовать Кирочку ей будет нечем. Отчаянный вопль голодного кота раздался из-за двери, стоило тому лишь расслышать шаги в подъезде. Хорошо, что у Ленки еще со старых времен есть запасной ключ от давыдовской квартиры как раз для таких случаев, о которых в последнее время она уже и не вспоминала. Но и Давыдов обычно находил возможность позвонить Ленке и попросить покормить его питомца, если решал куда-нибудь на ночь завеяться. Ленка все, конечно, понимает, но за две недели до свадьбы такие номера выкидывать, пожалуй, чересчур! Какие же они все сволочи, эти чертовы кобели! Бесчувственные, бессовестные твари!..
— Да ладно, Кира, не заморачивайся! — как можно более веселым тоном старалась успокоить ее по телефону Ленка. — Они же в спортклуб сегодня с Магриповым ходили, потом, небось, сауна по плану, ну ты знаешь…
— Арсен еще днем вернулся, Лена! — все больше беспокоилась Чернова. — Ладно, я поняла. Надеюсь, ничего серьезного не случилось.
— Конечно, Кирочка! Что этим гадам сделается!
Ну не хотела же Ленка этого говорить, просто с языка сорвалось! Да и ладно, Кирюхе не привыкать, а Ленка хоть так выплеснет то, что внутри накипело. А кота она, пожалуй, заберет к себе. Чтобы был повод зайти потом к дорогому Данилке и высказать лично все, что она о нем думает! И о нем, и не о нем, и обо всех этих свиньях вместе взятых! Один только Миша Стельников — образцовый семьянин. Точит сухарики, запивает пивком и никуда из дому не девается. Прибила бы, честное слово!..
***
Эля приподняла колени, лежа затылком на его плече, Данил подсунул под них бедро, и она сразу расслабилась, уютно расположившись. Он уже не удивлялся тому, как это естественно, без всяких слов, получается, будто бы не было долгих лет между той панцирной сеткой с фанерной дверью и этой удобной кроватью ее гостиничного номера. Сколько часов прошло с момента, когда она так просто поставила все на свои места, прекратив их бессмысленные попытки что-либо друг перед другом изображать? И сколько раз за эту ночь она уже посетила ванную, безрезультатно пытаясь хоть там от него отвязаться? Он не считал. Она больше не отвяжется.
В гостиничной ванне вдвоем сидеть было тесновато, зато там ее волосы от влажного воздуха стали точно такими же, как когда-то на море — спутанными и пушистыми, и она так же злилась на то, что они без конца лезут ей в лицо. Он потом ее причешет, когда сможет спокойно рядом с ней находиться, а пока он только узнал, что же случилось тогда в Геленджике, и почему она так неожиданно исчезла.
И так легко все объяснялось, и ничего не произошло непоправимого — у нее просто не оказалось выбора. А не позвонила она потому, что забыла номер его телефона. Ну и кто он после этого? Куда лучше было бы, как предлагал разумный Лагунов, приехать в Краснодар и перетрясти там все школы, чем гибнуть от несчастной любви и годами пытаться убить в себе чувство, которое может умереть лишь вместе с ним самим, теперь Данилу это окончательно ясно.
Сейчас она устала, и он даст ей, пожалуй, время вот так расслабленно на себе полежать. Данил чувствует, что может наконец подумать о происходящем и спланировать хотя бы предстоящий день, который наступит уже скоро и будет первым днем совсем другой, совсем новой жизни, которая больше без нее невозможна.
Снова прижавшись губами к ее пушистым волосам, Данил закрыл глаза, и первая же мысль, пришедшая ему в голову, была о том, что рядом с Кирой Черновой после этой ночи он сможет лечь только в бессознательном состоянии. Под общим наркозом, например, или вследствие травм, несовместимых с жизнью. Предстоящий разговор с благородным семейством контр-адмирала и отмена свадьбы — задача ближайшая и совершенно Данила не пугающая. Здесь все для него предельно ясно, и никакие последствия ничего не изменят. Так же, как ничего не изменит наличие законного мужа по фамилии Грейс, который до сих пор почему-то не появился. Пусть бы уже появился. Сам, чтобы не нужно было тратить время на его поиски с целью объявить, что мужем он больше не является. Данил уверен, что сможет быть достаточно убедительным и без веских аргументов из разряда физической нейтрализации. Уж на своей территории с каким-то там Грейсом он точно разберется. Детей у них, похоже, нет, а если бы даже были, это потребовало бы дополнительных организационных действий по их переезду в Севастополь, только и всего. Хоть сразу шестерых — это вообще не то, о чем он стал бы беспокоиться.
Главную проблему в сложившейся ситуации представляет сама Эля. Данил прекрасно ее знает. Если объявить прямо сейчас, что ее блистательная карьера столичного переводчика завершена, и Севастополь — конечный пункт всех ее путешествий, это ничего, кроме желания противодействия, у нее не вызовет. Диктовать ей что-либо не получится, и у него, похоже, всего несколько дней на то, чтобы она сама сделала правильный выбор. Данил все равно ее никуда больше не отпустит, хватит этих игр в благородство и разумное планирование. Однажды он уже собирался сделать все грамотно и поэтапно, и чем это закончилось, сколько лет жизни он потерял? Второй раз он такого не допустит и очень надеется, что крайних методов здесь тоже не понадобится. Хотя будет, конечно, непросто…
Она привыкла совсем к другой жизни и к другой обстановке, это ясно с одного беглого взгляда. И та ее фраза про «Ягуары», похоже, вовсе не выдуманная на ходу небылица. А у него даже машины нет! Вообще никакой! Замечательный вопрос: почему у него до сих пор нет машины, как он вообще живет, на что вся его непритязательная жизнь похожа, и как Эле это может понравиться? Если бы они находились сейчас хотя бы в Киеве, там можно было бы ее чем-то впечатлить! Да, конечно… наличием у него ребенка, например! Такого неслабого довеска ко всем имеющимся достоинствам! И Эле нужно будет об этом сказать, она ведь все равно узнает, и неизвестно, как ко всему отнесется.
Однако как бы она ни отнеслась, Светка останется пока в Киеве. На какой срок — Данил решит позже. На длительный. Пока окончательно все не успокоится. Он все равно не в состоянии пока о дочери думать, и абсолютно честно может себе признаться: если бы он знал, что через столько лет снова встретит Элю, у него не было бы никакой дочери. Светка еще и разбалованная, привыкшая быть центром всеобщего внимания, а иногда и несносная в своих капризах, которым все потакают. Не хватало еще, чтобы она стала выкидывать свои фокусы перед Элей… Так что пускай любящие бабушка с дедушкой и дальше придумывают для милой внучки увеселительные аттракционы и исполняют все ее желания, они только рады этому будут. У Данила и без Светки вопросов выше крыши…
Он, наверное, отключился на минуту и, почувствовав нежное прикосновение к своей щеке, обнаружил, что Эля, приподнявшись на локте, внимательно изучает его лицо.
— Ты не спишь? — улыбнулся Данил, взяв ее руку и целуя в ладонь.
— Не сплю. Вдруг проснусь — а тебя уже нет. Боюсь закрывать глаза!
— Правда?!
— Нет! — откинулась она на подушку, уставившись в потолок. — Я просто сдыхаю с голоду и не могу уснуть. У меня из еды здесь только кипятильник. Бар — и тот уже закрылся, и в вашей дыре точно ничего ночью не работает! Ты пока в коридоре без толку сидел, не мог сбегать купить чего-нибудь?
— Я не прав, признаю! — выдохнул Давыдов, узнавая свою ворчливую красавицу и решаясь озвучить сразу же пришедшую в голову идею: — Но я знаю, как все исправить. Есть одно место совсем недалеко, где полно еды прямо сейчас.
— Интересно…
— Всего семь минут на такси. Подъем! Ты, я смотрю, даже вещи не разбирала. И очень правильно, кстати, сделала.
— В смысле, вещи?..
— В том смысле, что с вещами на выход! Домой поедем, — он встал с кровати и сразу начал одеваться, но Элина, все еще сидя на постели, не двигалась с места. — Чего сидим?
— Ты что, издеваешься? — не верила она в происходящее. — Твоя жена уехала куда-то, что ли, из общаги вашей?
— Так… — вздохнул Давыдов, снова присаживаясь рядом с ней на кровать. — Еще раз. Я не женат. Я живу один, в нормальной квартире. Не может у меня быть никакой жены, неужели это непонятно?! Правда, невеста у меня есть, — он взял с прикроватной тумбочки свои часы и, перед тем как надеть, посмотрел на циферблат, — и еще часов семь, как минимум, будет. Это честно.
— И как ее зовут, невесту твою?
— Кира. Какая разница? Ты есть вообще хочешь или нет?
— Это ты ее имел в виду, когда про семью мне рассказывал? — продолжала Эля допрос, упорно не желая подниматься.
— То, что я рассказывал, забудь вообще! — глядя в лицо, сказал ей Давыдов. — И вовсе не ее! Семья и жена, а тем более какая-то невеста — разные вещи! Родители — тоже семья, согласись.
— Так ты опять про мамочку с папочкой? — криво улыбнулась Элина, не оставляя ему выбора.
— Не только, — опустил он взгляд, будто бы чувствовал себя в чем-то виноватым. — Еще про свою дочь. Ей два с половиной года, она живет сейчас в Киеве, с моими родителями. Я все тебе расскажу. Просто… — снова поднял он на нее глаза, — я не смог бы по-другому тебя дождаться! И раз уж мы об этом говорим, скажи, где твой муж? Ты же понимаешь, что твоим любовником я быть не собираюсь.
— И что, мне теперь разводиться, что ли? — постаралась она изобразить удивление, но сдержать улыбку у нее не получилось.
— Что это за вопрос, Эля?! — не понимал Данил ее беспечного выражения лица. — Что за отношение? Тебе еще чего-то не хватило?!
— Да тихо, тихо! — прервала она набирающий обороты поток возмущения. — Хватило! И поэтому я что? — скосила она таинственно свои черные глаза и, не дожидаясь, пока Давыдов угадает, торжественно сообщила: — Уже развелась!
— Когда, интересно? Этим вечером, по телефону?
— Нет, еще полтора года назад. В Англии.
— В Англии, — повторил Давыдов, серьезно на нее глядя. — Полтора года назад. Развелась.
Элина весело кивнула и сказать больше ничего не успела, так быстро он свалил ее на подушку, щекотно целуя в шею:
— Ты ж моя умница!
— Да, как видишь, я получше подготовилась, чем ты со своей невестой! — она решительно его от себя оттолкнула. — Так что давай, вези меня кормить. Чемодан этот здесь пока оставим, я не могу сейчас его собирать, просто возьму кое-что…
— Ерунда. Одевайся, я соберу! — встав с кровати, уверенно подошел Давыдов к сваленным в кучу вещам. — Зачем что-то в нем искать, если быстрее просто забрать все. Так. Фен принципиально из гостиницы тырить? Если что, у меня дома есть, мама когда-то оставила.
— Ага, мама! — закатила Эля глаза, отправляясь в ванную. — Кого ты лечишь…
Она одевалась, искала что-то в карманах, потом шла по коридору гостиницы, а Данил не мог отвести от нее взгляда, держась немного сзади и ни на секунду не выпуская из поля зрения. До чего же симпатично сидят эти необычные, почти облегающие джинсы на ее стройных ножках, обутых в те же грубоватые ботинки, как небрежно набросила она замшевую куртку прямо на тонкую майку… Инопланетянка! Маленькая интервентка из другого мира, в который ее временно от него отбросило. Впрочем, она всегда такой была. Необыкновенной, ни на кого не похожей, специально для него придуманной!.. Он продолжал говорить ей об этом, усевшись рядом на заднем сидении такси, и не в силах остановить своих приставаний. И как раньше, она от него отпихивалась, возмущенно шипя, что таксист на них смотрит. Да пусть хоть весь таксопарк смотрит, хоть весь мир — Данил впервые за девять с лишним лет абсолютно счастлив, утаскивая ее в свое логово и точно зная, что больше с ней не расстанется…
Ленка даже не надеялась уснуть этой ночью, терзаемая мыслями о безысходности собственной любовной драмы, и, услышав шум подъехавшей под окна машины, сразу догадалась, кто именно мог пожаловать домой в это время. Вариант в их подъезде был только один.
Однако к тому времени, когда она подошла к окну на кухне, чтобы по старой привычке оценить состояние выходящего из такси Давыдова, машина уже отъезжала, так быстро он успел войти в подъезд.
Не с Ленкиным чутьем и не с ее любопытством было просто вернуться в кровать. Она быстро переместилась к входной двери и, бесшумно ее приоткрыв, прислушалась к звукам на лестнице. Да что там было прислушиваться! Возгласы веселья и характерной возни раздавались на весь подъезд. Давыдов приволок в квартиру очередную девку, не считая нужным даже вести себя в доме прилично! Это уже всякие границы переходит. Ленкино сочувствие и понимание его поступков окончено. Как их вообще можно понимать, этих животных, у которых один-единственный орган рулит всем процессом жизнедеятельности!..
***
Ободранная тумбочка в прихожей, доставшаяся от Стельниковых еще при его заселении, и кое-как брошенные возле нее старые кроссовки — первое, на что наткнулся взглядом Давыдов, впустив в прихожую Элину и включив свет. Почему он не видел этого раньше? Почему не замечал мелочей, создающих картину убожества и запущенности его жилища?.. Стоя перед ней и загораживая проход в коридор, он лихорадочно вспоминал обстановку каждой комнаты с целью определить, куда Элю безопаснее всего сейчас пригласить, чтобы свести к минимуму хотя бы первое ее впечатление от этого бесподобного антуража, и охватившая его накануне эйфория быстро сменялась нарастающей паникой.
— Не обращай внимания на бардак… — подсунул он ногой поближе к стене валяющиеся в прихожей кроссовки и, заметив, с каким мрачным выражением она на него смотрит, виновато отвел взгляд: — Что, все так плохо, да?
— Не «Хилтон», — глухо и коротко отозвалась Элина.
— Понимаю… Обычно у меня лучше. Просто я с утра на тренировку собирался, поэтому…
— Где еда?! — окончательно потеряв терпение, угрожающим тоном перебила она эти невнятные оправдания, выжидательно глядя прямо ему в лицо.
— А, да… Там! На кухне!
— Так, с дороги! — решительно оттолкнула она Данила в сторону, сразу же найдя нужное направление.
Ему оставалось только проследовать за ней, все еще боясь поверить в происходящее. Можно ли было представить себе еще прошлым утром, что вернется он домой уже с Элей, и она будет вот так по-хозяйски орудовать в его холодильнике!
— Давай я быстро разогрею что-нибудь…
— Руки! — легонько шлепнула она его по пальцам, когда Данил попытался ей помочь. — Тааак! — взяла она с полки стеклянный лоток и, приподняв крышку, с наслаждением втянула запах. — Салатик Кирочка накрошила? Молодчинка просто, хозяюшка наша. А здесь у нас что? — Эля выдвинула из-под морозильной камеры пластмассовый поддон. — Вау! Вот пельмешки она точно для меня налепила! Чего ты стоишь здесь, ставь кастрюлю на плиту! — не понимала она восторженного выражения на лице наблюдающего за ней Давыдова. — Ты не знаешь, что такое кастрюля? Нееет! — сощурилась она, уловив смену его настроения по опускающимся будто бы под тяжестью темных ресниц векам. — Даже не думай! Без Кирочкиных пельмешек устройство больше не работает.
Однако не смогло отвертеться от уже распаленного Давыдова это устройство, выгибаясь и вскрикивая прямо на удобнейшей по высоте столешнице, где он расположил его в перерыве между мгновенно съеденным салатом и моментом закипания в кастрюле воды. Он искренне хотел дотерпеть до спальни, позволив ей спокойно поесть, но с таким аппетитом она этот салат жевала, закатывая от удовольствия глаза, так блаженно стонала, выражая одобрение кулинарным способностям Киры, и раскрывала веером тонкие, гибкие пальчики… Да и поговорить потом получилось без лишних эмоций во время их первого совместного ужина, кратко описав ей настоящую историю появления Светки. Или это был уже завтрак? Все равно. Данил сам накалывал на вилку горячие пельмени и, подув и обмакнув в сметану, кормил свою проголодавшуюся малышку, чтобы она не отвлекалась от параллельного намазывания на хлеб крабовой пасты. И совершенно спокойно, без всякого удивления она восприняла рассказ о появлении у него ребенка. И еще несколько часов оставалось впереди до рассвета, и таким нереально огромным было его новое счастье!
***
Данил не сомневался, что названивать ему начнут с самого утра, и предусмотрительно отключил телефон, чтоб украсть у надвигающегося дня еще немного времени и оставить лично себе это утро в одной с ней постели.
Как же можно было его пропустить? Внезапно проснувшись, Эля резко подняла голову, уставившись на плечо, где только что располагалась, потом перевела испуганный взгляд на лицо улыбающегося ей Давыдова и, расплываясь в ответной улыбке, легла на него снова. Вот так она просыпаться теперь и будет. И как ни протестовала она, лениво потягиваясь и явно собираясь еще подремать, а повернуться к нему своей гибкой узкой спинкой ей все равно пришлось.
Она всегда напоминала Данилу с утра податливый, разогретый пластилин, и отказаться от нее в это время он был не в состоянии. Она точно так же прогибалась, под него подстраиваясь, подставляя упругие грудки под ласковую ладонь, и так же быстро твердели ее чувствительные сосочки, и уже невозможно было двигаться медленнее, растягивая удовольствие находиться у нее внутри, где так плотно, так горячо и влажно, как именно ему и нужно! Она всегда чувствовала наступающий финишный момент и замирала, и дразнилась, пытаясь с него соскользнуть, заставляя прижимать ее к себе, захватив поперек живота и практически обездвиживать, чтобы толкать уже, не сдерживаясь, во всю мощь своей неуправляемой страсти.
— Люблю тебя, девочка моя маленькая, — шептал ей Данил на ухо, еще не отдышавшись. — Я никуда тебя больше не отпущу, ты слышишь?..
— Слышу, — улыбаясь, ежилась она от прикосновений его ласковых губ, — ты же в самое ухо мне говоришь. Ну все, перестань, ну хватит… Отпусти, я в туалет хочу!
Засмеявшись, Данил разжал руки, выпуская из ее постели. Романтика — явно не ее конек, ничего со временем не изменилось. А он хотел бы, чтобы она стала другой? Да ни за что на свете!
Возвращаясь в комнату, Элина остановилась в коридоре, услышав, что Данил поздоровался с кем-то по телефону. Приблизившись к двери и став так, чтобы ее не было заметно, она внимательно вслушивалась в разговор.
— Да, Кира, я это понимаю и прошу прощения. Скажи, ты дома до обеда? А родители? Отлично. Я зайду часа через два и хотел бы, чтоб они тоже были. Да, спасибо тебе. Мы не будем ничего сейчас обсуждать. Все при встрече.
Он положил трубку и, посмотрев на входящую Элину, поманил ее к себе, возвращая на кровать.
— Теперь ты должен взять ведро и пойти за водой, помнишь? — улыбалась она, с удовольствием разваливаясь на его широкой постели.
— Я все помню. Могу по секундам разложить, хочешь?
— Кофе хочу.
— Само собой! — с готовностью поднялся он на ноги. — Сахара две с половиной ложки и бутерброд с сыром.
Не меняя расслабленной позы, она показала ему большой палец, и Давыдов отправился готовить завтрак, не сомневаясь, что всегда будет делать это в выходные. Он легко справился бы с этим и каждый день, но слишком уж рано он уходит на службу, чтобы его любительница поспать находилась к тому времени в сознании. Что ж, спать она сможет сколько угодно. Ни о каком продолжении ее трудовой деятельности он даже думать не хочет. Ее основное рабочее место с этого дня — именно там, где она сейчас так свободно разбросала свои смуглые ножки, явно рискуя вместо завтрака дождаться очередного комплекса утренней зарядки.
Однако Давыдов все же заставил себя сосредоточиться на предстоящем разговоре и, наверное, выглядел слишком серьезным, когда, уже одевшись, сел рядом с ней на диване в гостиной перед тем, как отправиться к Черновым.
— Ага, боишься? — улыбнулась Эля, чувствуя его напряженное состояние.
— Да, я боюсь, — неожиданно признался Давыдов. — Я боюсь, что пока меня не будет, снова что-нибудь случится. Но я хочу закрыть этот вопрос. Потом мы все с тобой обсудим и все решим. А сейчас просто помоги мне, ладно?
Эля кивнула, явно проникшись серьезностью момента, и Данил продолжил:
— Я очень прошу тебя никуда за это время не выходить и никому не открывать. Что бы там ни происходило, — показал он в сторону прихожей, — просто дождись меня. Телефон я отключу, чтобы он тебя не доставал. И я хочу, чтобы ты знала: нам больше ничего не помешает быть вместе. Вообще ничего! Лично я без тебя жить больше не хочу.