Глава 5
Если до сих пор Данил мог еще собою владеть, сдерживать свои чувства и подчиняться собственному рассудку, то с момента, когда он впервые увидел Элину без одежды, его тело просто отделилось от разума. В эти первые несколько дней он не мог думать больше ни о чем. Он вообще потерял счет времени. За временем следила Эля. Она знала, когда нужно идти есть, когда спать, какой сегодня день и который час.
У Данила все мысли были направлены только на то, как, где и когда это произойдет опять. Они шли в кафе, он держал ее за руку и думал только об этом. Они сидели за столом, он касался ее колена и думал только об этом. О ее тонкой велюровой шейке, о ее маленьких, круглых, упругих грудках с крошечными темными сосочками, которые превращались в жесткие коричневые пуговки от легкого прикосновения. Об этом компактном задике, свободно размещавшемся в его ладонях. Он просто дурел от ее вида со спины: от этого контрастного сочетания черных волос и нежного пушка на смуглой коже, который спирально закручивался в холке.
Данил знал, что ей тяжело выдерживать такие порции его неконтролируемой страсти. Она жаловалась, что у нее все болит до самого желудка, что она уже ходит как циркуль, и скоро на нее начнут оборачиваться. Она каждый раз просила его этого не делать и дать ей немножко отдохнуть. Рассудком он и сам понимал, что тоже изматывается и долго так не протянет. Ему тоже нужен перерыв, но ему казалось, что его организм сам себя сжигает, и закончится все только тогда, когда Данил свалится замертво.
Последние остатки его воли уходили на то, чтобы вовремя прервать этот стихийно протекающий процесс. Но ему никогда еще не было так сложно это делать.
Однажды Данил попытался использовать презерватив, но ей, видите ли, трет, и вообще он сразу показался ей каким-то подозрительным. Впрочем, он тоже терпеть не мог резинки. Данил пробовал как-то распределять силы, но у него не получалось, и каждый раз он довольно быстро доходил до полного завершения действия. И если бы не хотелось есть, то он, наверное, вообще не выходил бы из домика и ее не выпускал тоже.
В столовой она сама ставила ему на поднос все, что попадалось под руку, видя, что Данил всю еду успешно уничтожает, почти не глядя в тарелки. Он все время держал в поле зрения Элю, все время к ней прикасался и все время ее хотел.
Элю же происходящее просто поражало. Неужели мужчинам это нужно так часто? Почти постоянно? Нет. Ведь раньше они могли целый день гулять, разговаривать, кататься на катере. А теперь — какой там катер! Данил не хочет и слышать о том, чтобы пойти в город. Похоже, он вообще уже забыл о существовании еще чего-либо, кроме ее голого зада! Что бы она ни придумала, надеясь его отвлечь, это всегда заканчивается одинаково: он говорит, что краше ее нет никого на свете, что она создана специально для него, и начинает обцеловывать ее с ног до головы.
Каждый день готовил Эле все новые и новые открытия. Сначала она думала, что мужчина способен этим заниматься только в темное время суток. Разве можно было предположить, что он будет делать это утром, днем, вечером, ночью и вообще, когда ему в очередной раз вздумается. Кроме того, Эля считала, что как только он удовлетворится, он должен поцеловать ее в щеку, отвернуться и сразу захрапеть. Когда он после того, как устроил очередной потоп на ее животе, стал тут же опять к ней приставать — она подумала, что он просто безмерно ей благодарен и хочет это выразить. Она была потрясена, когда обнаружила, что через каких-нибудь десять минут он вернулся в исходное состояние и начинает все сначала. Конечно, ей не было уже больно, но она боялась, что у нее там образуются мозоли.
Он не хотел уходить на другую кровать, когда Эля наконец ложилась спать. Ему нужно было валяться с ней в обнимку, прижимаясь всеми возможными частями тела. Но ей так было совсем не удобно! Они не помещались вдвоем на узкой панцирной сетке, которая, к тому же, слишком под ними прогибалась и раскачивалась от его активных движений. Просто сдвинуть кровати вместе он тоже не хотел — между ними, видите ли, сохранялась изрядная дыра. Этот маньяк придумал другой выход: снял с петель широкую дверь, отгораживающую комнату в домике от небольшого «предбанника», положил под сетку, и теперь можно было вполне сносно разместиться на получившемся более удобном и жестком ложе.
Но прошло еще несколько дней, и Эля все чаще чувствовала, что втягивается в происходящее сама и привыкает к тому, что Данил постоянно рядом. К тому же он все-таки немного ослабил режим. Он стал делать ощутимые перерывы, иногда довольно долго ее не трогал, а однажды, к ее великой радости, торжественно объявил, что сегодня у нее выходной, и они отправляются кататься на катере.
***
… Давыдов сел на кровати и достал из тумбочки пачку сигарет. Он не курил уже несколько дней! Он, кажется, вообще забыл, что порядком покуривает еще лет с тринадцати. Если кто-то хочет бросить — Данил знает отличный способ!
Он щелкнул зажигалкой и втянул в себя дым. Кажется, он начинает приходить в себя и замечать окружающий мир. У него никогда в жизни не было подобных отношений с женщиной в таких диких количествах, а она ему нравится точно так же, как неделю назад. И у него еще все впереди: теперь он сможет немного переключиться на изучение жизнедеятельности этого шустрого, вечно недовольного, но послушного ему организма. И, конечно, он серьезно займется выяснением секретов относительно ее прошлой жизни, в которую у Данила пока что нет разрешения на вход. Пока что!.. Он не будет спешить, у него еще есть время. Еще целый месяц, а потом будет видно. Месяц — это много, все может произойти. Например, она ему надоест.
Эля вошла в комнату и села напротив, внимательно уставившись на курящего Давыдова.
— Что, хочешь попробовать? — спросил он, прищуривая глаза и улыбаясь.
— Думаешь, я не пробовала?
— Ну и как?
— Нормально. Никак, — пожала она плечами.
— На! — Данил протянул ей сигарету, поднес зажигалку, и она стала раскуривать.
Но как она это делала! Данил не смог сдержать смех. Она действительно умела курить, а ее манеры при этом мало чем отличались от курящих у пивнушки алкашей. Опираясь локтями на расставленные ноги, она одной рукой подпирала голову, а другой подносила сигарету ко рту, держа ее большим и указательным пальцами. Хорошо хоть, она неглубоко затягивалась. Потом она выпускала дым вбок, через зубы. Данилу показалось, что сейчас она сплюнет на пол и произнесет какое-нибудь характерное крутое словосочетание. Она похожа на упившегося Лагунова!
— Ну что ты все ржешь? — вздохнула Эля.
— Где ты этому научилась?!
— Не знаю… Все так курят…
— И кто эти «все», интересно? — перестал Данил смеяться.
— Мой брат, — она как-то сразу опустила глаза, — его друзья… — совсем тихо сказала Эля, потушив сигарету о край стеклянной пепельницы.
Данил понял, что вплотную подошел к ее секретной теме, и, привстав, взял Элю за руку, усадил к себе на колени и убрал назад пушистые волосы.
— Ты замечательно куришь, — поцеловал он ее в губы, — но больше ты курить не будешь!
— Чего это? — буркнула она, хмуро взглянув на Давыдова.
— С тобой невозможно целоваться!
Эля засмеялась, разрядив обстановку, и они начали собираться в путь. Именно с этой прогулки Данил стал понимать, что Эля не сможет ему надоесть, даже если будет стараться. Ему нравилось абсолютно все, что она делала: как она шла, подскакивая и обгоняя его, как поднимала тонкие брови, удивляясь очередному рассказу, как уплетала свое любимое мороженое и тяжело вздыхала, когда заканчивалась первая порция, как она чихала в свое удовольствие, не считая нужным как-то сдерживаться. Каждый ее жест, каждая фраза вызывали у Данила какое-то тупое умиление, и он чувствовал, что влюбляется в нее еще больше. Он постоянно что-нибудь придумывал только для того, чтобы посмотреть, как она будет реагировать.
И сейчас Данил наблюдал, как Эля кормит чаек, стаей летящих вслед за их катером. Перед тем, как бросить за борт очередной кусок хлеба, она бегло его осматривала, и, если он казался ей чересчур большим, она откусывала лишнее. К концу экскурсии как минимум треть буханки осела в ее безразмерных внутренностях.
Когда катер уже возвращался, Эля решила поделиться с Давыдовым своим открытием:
— Знаешь, почему чайки хватают хлеб на лету? — серьезно спросила она улыбающегося Давыдова.
— Интересно, почему же?
— Так вкуснее. Ну представь себе: мокрая булка — такая гадость!
— Ты!.. Булка моя… — Данил прижал ее к стенке, отгораживающей салон от палубы. Он стал целовать ее так, будто решил проглотить.
— С ума сошел!.. — отпихивалась Эля. — Все же смотрят! Перестань, ну!..
— Пускай посмотрят… — прошептал он и еще сильнее стиснул ее в объятиях. — Завидуют, наверное.
Эля отвела лицо и скосила на него подозрительный взгляд:
— Кому завидуют?
— Мне, конечно! Ладно, — Данил выпрямился и немного ослабил тиски. — Но сейчас мы поедем домой.
— А сегодня выходной, между прочим, — ехидно сказала Эля.
— Нет, ну совсем уж наглеть-то не надо! Хочешь, пойдем в гостиницу?
— Да, хочу. Только помоемся в душе и сразу оттуда уйдем. Хорошо?
— Как хочешь. А почему? — Данил снова улыбался, ожидая новый сюрприз.
— У вас там тараканы. Я уже видела! — она изобразила омерзение на лице.
— Ясно. Ты боишься тараканов.
— Нет, конечно, не боюсь. Я их просто ненавижу! — гневно сверкнула своими черными глазами любительница домашних животных.
— А там, где ты живешь, нет тараканов?
— Нет. Они чувствуют, гады, как я их ненавижу, и не заводятся. Не рискуют!
Данил уже не мог смеяться. Он просто посмотрел вверх и развел руками. Ну как можно в нее не влюбиться? Как она может надоесть? Когда они пришли в гостиницу и Эля закрылась в ванной, в комнату вошел Лагунов, а с ним Ира, та самая Анжелкина подруга с красным маникюром.
— Бо-ог ты мой, кого я вижу! — Лешка вытаращил глаза и расставил руки так, будто приготовился с Давыдовым обниматься. — Я уж и не надеялся. Ты уже женился, Даня?
— Еще нет.
Данил был очень рад его видеть. Он и сам соскучился. Лешка сел на кровать, взял гитару и усадил рядом с собой цветущую от радости Ирку.
— Любовь нечаянно нагрянет… — пробежал он по струнам. — Скажи, Дань?
— Скажу, — смеялся Данил, глядя на парочку, развалившуюся на кровати.
Из ванной вышла Эля.
— Хай! — улыбнулась она Лешке.
— Салют, Леннон!
— Как тебя зовут? — не поняла удивленная Ирка.
— Джонни, — скромно опустила Элина глаза.
Она села рядом с Данилом, и тот мгновенно ухватил ее за талию. Лешка исполнил несколько своих лучших романсов, не сводя глаз с Давыдова, явно на этой малолетке свихнувшегося. Лагунов и не думал, что Даня может так сильно попасть. Он без конца к ней клеился, что-то ей шептал и, судя по всему, уговаривал проследовать в его райский шалашик. В общем, он вел себя так, как будто она его только сегодня осчастливила. Но она сама словно просто терпела его, время от времени отодвигая его блаженно улыбающуюся рожу, и Лешка начал за Данила беспокоиться. Было похоже на то, что эта малолетка просто убивает с ним время. Хотя, конечно, пускай разбираются сами.
Лешка отложил гитару, показывая, что пора рассредоточиться. Данил встал, взяв Элю за руку, посмотрел на Иркин маникюр и сочувственно вздохнул. «Бедный Леха, — подумал он, — приготовь зеленку! Ну и ногти… Не то что наши подпиленные коготки!»
***
Эля проснулась, но ей не хотелось вставать: было слишком хорошо лежать так, с закинутыми на него ногами. Она чуть-чуть приоткрыла глаза. Данил уже не спал. Он просто лежал на спине, опустив густой забор своих темных ресниц, и сосредоточенно отдавался очень содержательному занятию: построению вигвама из пестренького покрывала, которым был укрыт до пояса. Он явно ждал ее пробуждения.
Ей не хотелось отрывать глаза от его лица. Такая гладкая загорелая кожа его лба, на который легла волна выгоревших волос… Четкие линии прямых разлетающихся бровей, немного облупившийся, чуть вздернутый нос и эти вызывающе яркие сомкнутые губы… Ей, наверное, многие завидуют. Он очень красивый. Слишком красивый для нее. И она не должна так долго на него смотреть. Данил пошевелился, и она быстро закрыла глаза. Но было уже поздно: он это заметил.
Он осторожно вытащил из подушки перо и, придав ему губами форму небольшого жгутика, стал, покручивая, запихивать его в ее маленькую ноздрю. Эля попыталась мотнуть головой, но он удобно захватил ее своей сильной рукой. Когда она наконец чихнула, он громко заржал и сдернул с нее простыню.
— Придурок! — быстро вскочила Эля с кровати. — Все! Больше вообще меня не трогай! Нашел себе!.. — она стала лихорадочно цеплять на себя первые попавшиеся под руку шмотки.
Давыдов понял, что сейчас ему уже ничего не светит и, вздохнув, тоже начал одеваться. Она быстро оттаяла, как следует позавтракав в столовой, и они решили прогуляться по берегу. Данил нарядил ее в свою фиолетовую футболку, которая была большой даже для него, и не дал надеть больше ничего, кроме ее черных плавок. Он не мог оторвать глаз от ее ног — этих тонких фигурных палочек, словно выточенных из красного дерева, до середины бедра закрытых легкой фиолетовой тканью. Они постоянно переступали, разгибаясь и пружиня в маленьких коленках или весело подскакивая во время ходьбы.
Эля была сегодня довольно спокойной, не придиралась к нему, а просто задавала свои вопросики. Дойдя до скалы, возле которой они встретились впервые, Давыдов расстелил на камнях полотенце и, усевшись, притянул Элю к себе.
— Данил, — сказала она как-то очень серьезно.
— Что, моя птичка? — поцеловал он ее в шею.
— А расскажи мне про своих родителей.
— Родители как родители, что о них рассказывать…
— Ты их любишь?
— Ну да. Наверное… — он слегка ухватил губами мочку ее маленького уха.
— А папа у тебя кто? — Эля смешно дергала головой, уворачиваясь от его губ.
— О-о-о! Большо-ой начальник! — улыбнулся Данил.
— А мама?
— Мама в банке работает.
Он старался говорить как можно спокойнее и равнодушнее, не переставая нежно ее целовать, но, как видно, перестарался. Эля повернула к нему лицо и спросила:
— Тебе со мной скучно, да?
— Да, знаешь, с тобой действительно…
— Нет, серьезно! Я ведь спрашиваю о всякой ерунде потому, что ничего такого не знаю. Вот кто мои родители, не знаю, например. Я всегда только с братом жила…
Данил давно заметил, что она сразу замыкается, стоит ей произнести слово «брат». И неужели у нее действительно нет родителей? Теперь у Данила появилось еще больше вопросов, чем было до этого, но Эля вдруг, совершенно переменившись, весело на него взглянула, расплываясь в своей широкой наивной улыбке.
— Ты же обещал мне показать, как плавают лошади! Ты забыл?
— Не забыл, конечно. Сейчас показать?
— Давай!
Данил снял с себя одежду, оставшись в своих фирменных темно-синих плавках, зашел по пояс в воду и оглянулся, втягивая живот:
— Холодная, черт!
Эля тоже спустилась к морю и смотрела на него, улыбаясь во весь рот. Вот он, выдохнув, слегка присел и, показав выгнутую блестящую спину, исчез под водой, на прощанье ударив ногами, словно рыба плоским хвостом.
Круги на воде быстро пропали, поглощенные легкой морской рябью. Она напряженно вглядывалась в поверхность тихого лимана, но не видела ничего, кроме зеркальных бликов от ярких солнечных лучей. Его нет слишком долго… Эле стало трудно дышать. Внезапно она почувствовала, что уже отвыкла от одиночества, она была сейчас слабой, маленькой и беспомощной. Вдруг она больше его не увидит? Вдруг с ним в самом деле что-нибудь случится? А случиться может все и с каждым — это Эле хорошо известно!
Скомкав его вещи, она изо всех сил прижала их к себе и в панике стала отходить назад, скользя сандалиями по гладким камням крутого склона.
— Ну… хватит!.. — шепнула Элина и, не выдержав, перешла на крик: — Хватит!
— Э-эй!
Она подняла голову. Данил стоял на скале и махал ей рукой.
— Ага, испугалась! — засмеялся он, убирая со лба мокрые волосы.
— Дурак ненормальный… — тихонько сказала Эля, снова улыбаясь и зарывая лицо в его рубашку.
Данил стал приближаться к обрыву.
— Э! Не вздумай! С ума сошел?! — орала ему снизу Эля.
— Чего? Здесь всего метров пять и глубоко.
У Эли сердце забилось от ужаса. Метров пять, да еще и глубоко! Она открыла рот, чтобы крикнуть еще что-то, но Данил уже стоял на самом краешке обрыва.
Он знал, что отлично смотрится сзади. Встряхнув расслабленными мышцами, он поставил ноги вместе и, приведя свое тело в напряженное, собранное состояние, стал медленно поднимать руки. Эля не смела нарушить наступившую тишину.
Она боялась даже моргнуть, чтобы не пропустить ни одного мгновенья этого волшебного зрелища. Его силуэт был совсем темным в лучах высокого южного солнца. Но это был силуэт не человека, таких людей просто не бывает! В тот момент он показался Эле каким-то совершенным, продуманным устройством без единого изъяна, без единой ошибки. Она чувствовала, как напрягается каждый его мускул, и ей казалось, что это тело сейчас зазвенит, словно натянутая струна. А ведь это сверхсущество принадлежит сейчас ей! Пусть временно, пусть ненадолго, но это самое лучшее, что у нее когда-либо было! Он лучше всех, такого нет сейчас ни у кого, только у нее, у забытой всеми Эли! Если бы в этот момент он сказал, что бросает ее навсегда, она убила бы его, наверное, ни секунды не колеблясь!..
Данил слегка спружинил в коленях и полетел вниз головой, сложив вытянутые руки и не разводя прямых ног, не сгибаясь ни в одном суставе и почти не произведя брызг.
Сбросив обувь, Эля кинулась к морю и остановилась, зайдя по колено в приятную прохладную воду. Данил вынырнул неожиданно близко. Фыркнув и мотнув головой, он взглянул на нее и поднял перед собой руки:
— О-ой, что я вижу! Ну, ну, иди сюда, давай! — поманил он ее.
— Я не умею плавать!
— Ах, вот что! — он звонко засмеялся. — И это проблема? А я для чего?
Он подошел к ней, легко поднял и понес в воду. Она крепко обвила руками его шею.
— Ты свою футболку намочишь! — попробовала выкрутиться Эля.
— Хочешь снять? Давай! — радостно предложил Давыдов, зная, что под футболкой у нее ничего нет.
Зайдя в воду по пояс, он поставил Элю на ноги.
— Хочешь, я тебя покатаю? Держись за меня и все. Вешайся!
Он присел, и Эля повисла у него на спине, вцепившись в шею.
— Только постарайся меня не задушить, хорошо? — Данил, оттолкнувшись, скользнул вперед, начиная свой безупречный размеренный брасс.
Но не успел он еще сделать и пяти гребков, как она потребовала возвращения на берег. Она действительно совершенно не держалась на воде и панически боялась глубины. Давыдов не стал ее мучить и послушно доставил на сушу.
— Ну а лошади-то как плавают? — припомнила Эля, когда они уже вышли из воды.
— Давай в другой раз, а? Мне уже холодновато что-то.
Эля подняла полотенце и стала вытирать его загорелую, покрытую мелкими пупырышками кожу:
— Вот мерзляка! Наклонись!
Он сел на горячие камни, и Эля, опустившись сзади на колени, принялась вытирать его торчащие во все стороны волосы.
— Надо было хоть расческу взять! На кого ты похож теперь?
— Зачем мне расческа? — закрыв глаза и улыбаясь, сказал Давыдов. — Мне что расчесывайся, что не расчесывайся, все равно одинаково будет.
— Вот везет! А я теперь полдня не разгребусь! — обиженно сказала Эля, скосившись на свои висящие промокшие волосы.
— Ничего, это я беру на себя!
— О да! Представляю себе. Бедный! — закивала Элина.
— А спорим, что я отлично справлюсь?
Она не любила, когда кто-то трогает ее волосы, а особенно причесывает. Ингрида всегда злилась, пытаясь сделать у Эли на голове что-нибудь наподобие прически, и больно дергала ее волосы. А в последнее время, похоже, вообще плюнула на это безнадежное занятие, контролируя только степень расчесанности у Эли на голове.
Но совсем по-другому чувствовала себя Эля, когда, вернувшись в их домик, Данил сел на кровати и усадил ее на пол.
Он нежно захватывал прядь ее черных запутанных волос и, расчесав, укладывал их себе на голое бедро. Он никуда не спешил, стараясь растянуть это ощущение соприкосновения с ее легким щекочущим пухом, который с первых же минут заставил Давыдова развязать шнурок на своих плавках.
Эля сидела, опустив глаза и уткнувшись подбородком в свои согнутые колени. Где, интересно, он научился так мастерски расчесывать длинные волосы? Он ни разу не сделал ей больно, не дернул ни один волосок. Никто и никогда так бережно с ней не обращался. Но только зачем он это делает? Чтобы потом Эля вспоминала его каждый раз, берясь за расческу? Она не должна поддаваться этому, ей не должно быть потом жаль! Пускай причешет ее сейчас, но больше она этого ему не позволит! Она не должна привыкнуть, она вообще не должна к нему привыкать!..
Закончив, Данил отложил расческу и, снимая с Эли майку, опустился на колени рядом с ней. Прогнувшись, она положила затылок ему на плечо, открываясь для его ласковых губ. Эля снова почувствовала, что уже хочет этого сама. Она не должна его хотеть! Но она хочет, хочет не меньше, чем он сам…
***
Вечером она неожиданно отказалась посетить с Давыдовым клуб, заявив, что танцует он ужасно, и появляться с ним на публике она категорически отказывается.
Стоя посреди их убогой комнатки, она очень талантливо передразнивала его движения, которые запомнила после тех памятных танцев. Стильно отставив миниатюрный зад, Эля свободно трясла руками то с одной, то с другой стороны, подпевая своим ритмичным движениям:
— Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ах, какой же я прекрасный! Это просто офигеть, все сбегайтесь посмотреть!
— Еще, еще, пожалуйста! — Давыдов валялся на голой панцирной сетке, закатываясь звонким смехом. Она же видела это всего один раз! Но как же она это схватила?! Какой она отличный клоун, оказывается!
Но Эля не стала больше его передразнивать. Она боялась, как бы Давыдов не задохнулся со смеху, ведь это совершенно не входило в ее планы на сегодняшний вечер. Ведь сегодня — один из тех редких деньков, когда ей не обязательно вскакивать с него в тот момент, когда ей меньше всего этого хочется. Тем более, он сейчас должен быть в форме: утром она специально сделала вид, что не в настроении, строя планы именно на вечер. И что, она должна вместо этого отправиться на дурацкие танцульки, где на него снова будут пялиться все местные девицы?
Вскочив со скрипящей сетки, Данил свалил ее на кровать:
— Ты чудо просто! О-ой, моя ласточка!.. — он уже поднимал ее блузку. — Я от тебя дурею! Надо же, чтобы я так влюбился! Ну просто насмерть…
Он оттянул губами кожу ее чувствительной шеи, и Эля, задержав дыхание, прогнулась к нему навстречу. Кажется, дуреет здесь не только Данил…
Со сдавленным стоном впрыснув ей первую дозу своей страсти, он сбросил одеяло на пол. Глядя сверху вниз на его уже совсем ничего не выражающие полузакрытые глаза и безвольно мотающуюся голову, на конвульсивно вздрагивающую, с хрипом выдыхающую грудь и на судорожно напрягающийся живот, Эля вдруг осознала, что сейчас имеет над ним абсолютную власть. Она может сделать ему очень больно или вообще убить, и он воспримет это как должное.
Она немного вспотела, размеренно ерзая и время от времени откидывая голову или опуская к нему лицо, проводя по его телу влажными, плотно прижатыми ладонями. Как нравятся ей эти волны, периодически на нее накатывающие: они щекочут что-то внутри и уходят куда-то… куда-то вниз.
Ей стало трудно дышать и, поймав очередную волну, она задвигалась чаще, подчиняясь его опытным рукам. Это щекочущее чувство не схлынуло, а как-то замерло, остановившись в одной точке. Ощутив, как резко увлажнилось ее тело, и сам уже снова находясь на грани этой уносящей разум бездны, Данил накрыл ладонью ее грудь, сжимая пальцами твердый сосок:
— Не останавливайся, не останавливайся, Эля…
Он опять подтолкнул ее на себя. Эля почувствовала, как стремительно растет мощный вал, унося ее куда-то в другое измерение, где нет времени и нет пространства, нет мыслей и нет желаний, есть только бешеное ощущение счастья… Зажмурившись, она шумно втянула воздух через сцепленные зубы и судорожно сжалась, впиваясь пальцами в его плечи. Замерев так на несколько секунд, Эля со стоном выдохнула и, расслабившись, обхватила его руками, просто на него упав.
— Боже, что это такое?.. — постепенно восстанавливая дыхание, прошептала Эля.
— Так и должно быть. Ты просто умница! — он коснулся губами ее бархатного влажного плечика.
Посидев так еще немного и полностью придя в себя, она внезапно выпрямилась и взглянула на него прищуренными, хитрыми глазами.
— С тобой что, каждый раз такое?
— Ну да, — улыбнулся ей Давыдов.
— Ни фига себе! А я-то думаю… Вот это ты пристроился!
***
Погода портилась. Уже срывался ветер, и по небу все быстрее и чаще проносились характерные тучки. Данил уже не ходил с Элей на пляж, но зато они отлично веселились, гоняя по волнам на катере, и однажды, возвращаясь с прогулки, он решил сократить путь и довольно сильно поранил в темноте ногу об острый край торчащего камня.
Когда они добрались до своего домика-будки, Эля долго суетилась вокруг него, стараясь остановить кровь. Она вполне справилась, но видела, что Данилу все еще было больно. Ей очень хотелось его развеселить и отвлечь, и она придумала как. Вообще-то ей давно хотелось об этом спросить, но она стеснялась интересоваться напрямую. Она долго собиралась с духом, сидя напротив него и краснея от волнения. Наконец как следует настроившись, Элина быстро встала и, подойдя к Данилу вплотную, опустилась на пол между его расставленных ног.
— Как это делается? — очень внятно спросила она, глядя ему в глаза. Давыдов проглотил слюну. Что он может ответить сейчас, сразу и очень кратко? Он не мог придумать до сих пор, как тактично ей на это намекнуть, но оказалось, что его гениальный самородок сам обо всем догадывается.
Однако ее вопрос, видимо, был риторическим, поскольку Эля решительно отогнула верхний край его эластичных плавок и принялась экспериментировать. Она очень мягко и осторожно прикасалась к нему то чуть открытыми губами, то влажным расслабленным языком, время от времени отстраняясь и любуясь результатами своей работы. Затем слегка его захватывала, но тут же отпускала и продолжала наблюдения. Давыдову показалось, что сейчас его затылок проломит стену. Его, словно от электрического тока, били конвульсии, он впивался пальцами в матрац, с трудом подавляя желание придавить ее голову и достать до желудка.
Наконец она довольно глубоко его захватила, и Данил, опустив ладонь на ее затылок, не дал отстраниться снова. Он только слегка ей помог, и она сразу поняла, что надо делать. И делала она это великолепно! Данил ни разу не ощутил ее зубов, а ведь случайно куснуть могла даже Карина, чей опыт по этой части был чрезвычайно богат.
Но Эля — не Карина, она вообще явление другого сорта, она родилась специально, чтобы быть рядом с Данилом Давыдовым, и она всегда делает только так, как нужно ему. Она не похожа ни на одну из его прежних женщин. Она просто лучше их всех вместе взятых!
Она струится и извивается вокруг его тела, она всегда в движении, и даже если она пытается изобразить часть древесного ствола, она все равно живая! Она не совмещает в себе все лучшие качества лучших любовниц, она — сама по себе, и она — для него! Он, не задумываясь, променял бы все свои прошлые многочисленные и разнообразные связи на один только раз в этом влажном бархате ее податливого тела…
Он на мгновенье опоздал, утратив контроль от невероятных ощущений, и к моменту, когда резко поднял за виски ее голову, небольшую порцию его спермы она все же успела схватить.
Эля замерла на секунду, дожидаясь, когда он вдохнет наконец после столь успешной процедуры, и не зная, как протолкнуть в себя этот жуткий киселек. Она подняла к Данилу такое перекошенное, выразительное лицо, что он рассмеялся, поднося полотенце к ее губам:
— Плюй, чудо ты! Не глотать же этот кошмар!
Это было очень вовремя, Эля уже чувствовала, что начинает давиться.
— Фе!.. — вздрогнула она, освободив рот. — А ты откуда знаешь? Пробовал или рассказывали?
Данил не знал, как лучше ответить, и решил сказать правду:
— Пробовал. Интересно же, все-таки!
— Боже, с кем я связалась?.. — вздохнула Элина и пошла попить водички, а Давыдов с привычным уже выражением обожания смотрел ей вслед. Он и правда никогда не понимал, как можно получать удовольствие от того, что кто-то, делая над собой усилие, глотает выделения твоего организма, которые для этого совсем не предназначены, и делает вид, что это приятно. Кто-то, но только не она! Она не станет «делать вид», а ей и не нужно! Для него все равно не сделать и не придумать ничего лучшего…
***
Их следующая водная прогулка была явно последней, и когда они уже возвращались, не спеша двигаясь по грунтовой дорожке, ветер затих перед рывком, а на горизонте появилась свинцовая туча, быстро несущаяся с запада.
— Нас гроза догоняет! — сообщил Давыдов, когда послышался первый раскат грома. — Будет настоящий шторм. Останемся?
Улыбаясь, он взглянул на Элю и мгновенно переменился в лице. С ней творилось нечто странное. Она шла все медленнее, растерянно бегая глазами по земле.
Сверкнула молния, и Эля, остановившись, зажмурила глаза. После раската уже очень близкого грома она закрыла уши руками, а когда упали первые капли дождя, стала медленно приседать, словно ноги отказывались ее держать.
— Что такое?!. — подбежал к ней Данил, схватив за плечи и пытаясь заглянуть в опущенное лицо.
С новой вспышкой молнии Эля внезапно подняла на него полные ужаса глаза и стала кричать, что нужно срочно отсюда уходить, но не двигалась с места, лишь втягивая голову в плечи при каждом новом раскате.
— Скорее, скорее, Данил! Надо спуститься! Спрячься! Ай!.. — она переходила на визг.
Что еще ему оставалось делать? Он поднял ее и побежал к домику. Эля цеплялась за его одежду так, будто он тащил ее в море, на глубину. Но они были не в море! Данилу тяжело было нести ее и одновременно пытаться удержать ее руки, которые все время дергались и царапались. Наконец втащив ее в дом, он сел на кровать, стараясь отдышаться и не выпуская всхлипывающую Элю из рук, усадил ее к себе на колени.
— Все-все-все! Мы уже в доме… Ничего уже не случится.
Подняв голову, она посмотрела на Данила наивными заплаканными глазами и стала гладить его ладонью по щеке.
— Знаешь, гроза очень опасна. Я раньше тоже не боялась. Но на улице нельзя быть во время грома. И ты не выходи, хорошо?
— Хорошо, — Данил слизал с ее лица подсыхающую соленую капельку, — но это не так уж страшно, да и гроза уже закончилась. Просто дождь идет, и это надолго. Так что будем мы теперь сидеть здесь безвылазно.
— Вот и хорошо! — улыбнулась Эля. — Но ты опять весь мокрый!
Данил прекрасно ее понял и совсем не возражал, стягивая с себя насквозь промокшую одежду. Он уже приспособился к Эле и научился распределять энергию, продлевая удовольствие и ей, и себе. Сегодня он решил измотать ее хорошенько, чтобы, утомившись, она быстро уснула и забыла об этой чертовой грозе.
Давыдову это отлично удалось. Эле уже начинало надоедать, и она решила, что пора закругляться. Почувствовав, что Данил снова начинает останавливаться, она вместо того, чтобы замереть и расслабиться, слегка прогнулась, приподняв грудь, мотнула головой и, изображая прилив страсти, издала тихий стон, дернувшись навстречу сама. Теперь он уже остановиться не сможет, она знает, что делает.
Уже засыпая, лежа щекой на его жестком плече, Эля тихо спросила:
— А как тебя называют родители? По имени?
— Ну да. Даня. А мама — Данечка.
— Данечка? — хихикнула Эля. — Они, наверное, тебя очень любят, — вздохнула она и, прижавшись к нему сильнее, добавила: — Я тоже буду тебя так иногда называть…
У нее уже заплетался язык, и зажмурившись, Данил стиснул ее в крепких объятиях: пусть хоть так, но это ее первое признание!
Он тоже устал и уже почти отключился, как вдруг Эля, резко повернувшись, соскользнула с его плеча. Данил поднял голову: Эля спит. Он уже собирался вернуться на подушку, когда ее ноги начали резко подергиваться и голова поворачиваться из стороны в сторону. Данил не знал, нужно ли ее разбудить или подождать, пока это пройдет.
***
Элине снова это снится. Начинается гроза, уже идет сильный дождь, и она стоит, подставляя ладони под теплые капли посреди их большого двора. Золтан бежит вдоль низкого заборчика: ему нужно загнать в гараж мотоцикл. Вот он поднимается на пригорок возле гаража и, хватаясь за высокий штырь, вкопанный когда-то в землю отцом Ингриды, поворачивается к Эле и что-то кричит. Раскат грома раздается одновременно с яркой вспышкой молнии, на миг ослепившей Элю. Гром стих, но кажется, что Золтана уже нет на горке. И только присмотревшись, можно заметить, что он просто лежит рядом со штырем…
— Золтан!..
— Шшшшш, я не Золтан!
Эля уже сидит, уткнувшись в гладкую знакомую грудь. Он обнимает ее, и, конечно, она прекрасно знает, что он — не Золтан. И она не жалеет об этом! Она давно уже об этом не жалеет! Эля не променяла бы эту грудь на грудь своего брата, она ни на что бы ее не променяла! Если б только можно было сидеть так всегда, пряча лицо на этой сильной груди, просто плакать и ни о чем больше не думать, никуда не стремиться и ничего не решать. Он будет думать и решать вместо нее!.. Нет, она не должна так расслабляться и ни в коем случае не должна перекладывать все на него. Иначе, когда он ее оставит, она просто погибнет. Она не перенесет еще одного удара. Она должна защищаться сейчас! Пока еще не поздно…
Она перестала всхлипывать, вытерла слезы, оторвавшись от Данила, села очень прямо и, взглянув ему в лицо, громко и спокойно сказала:
— Золтан — это мой брат. Его убило молнией, когда мне было двенадцать лет, я сама видела.
Затем она легла на подушку и отвернулась к стене. Через секунду, переварив информацию, Данил накрыл ее своим теплым телом, осыпая поцелуями это детское серьезное личико:
— Маленькая моя!.. Маленькая моя девочка…
Он помнит, что говорила она о своих родителях — похоже, они ее бросили. Для нее существовал только брат, но разве можно было подумать, что он умер, да еще и у нее на глазах! Как вообще она могла выжить и вырасти?.. Едва сдерживая слезы, Данил чувствовал себя последним подонком, он просто себя презирал.
Он, Данечка Давыдов, единственный сыночек, окруженный всеобщим вниманием и заискивающими лицами, перебирающий шмотки в чековом магазине, воротящий свою снисходительную рожу от очередного не понравившегося подарочка, и она!..
Кто кормил ее с ложки, когда она была маленькой? Кто ставил ей градусник, когда она болела? Кто следил, чтобы зимой она носила шапку? Брат? Но он был у нее только до двенадцати лет! И что такое брат? Он же и сам, наверное, был ребенком. А какой бы она стала, если бы росла в нормальной семье? Но теперь у нее будет нормальная семья! Она уже у нее есть. Он ее семья! И его родители станут ее семьей. Хотят они этого или нет — Данилу все равно! Он сделает все, чтобы больше никогда ей не пришлось плакать. Она будет иметь то, что захочет! Кажется, именно об этом он ей сейчас и говорит. Что, например, она хочет?
— Спать.
Ее ответ вернул Давыдова к действительности. Он стал быстро успокаиваться и лег на самый край кровати, накрыв рукой ее прохладные плечики. Ничего, так даже лучше! Данил все равно не сможет ни с кем ее делить. Ни с какими-нибудь там родителями, ни с этим богоподобным братом, о котором она говорит с таким трепетом. Данил должен быть единственным близким ей человеком, и он не успокоится, пока таким не станет. Недаром он давно уже не может видеть, как она иногда задумывается, глядя куда-то в неопределенность.
В такие минуты она не с ним, а где? В ее будущей и прошлой жизни? Он не знает, есть ли там место для Данила Давыдова, и больше она так задумываться не должна. Думать будет теперь он, а она — просто жить в свое удовольствие и делать с ним все, что посчитает нужным.
***
Эля хорошо умела притворяться спящей, но спать ей не хотелось. Она дождалась, пока уснет Данил, и, выскользнув из-под его вялой руки, приподнялась на локте, глядя на это красивое спокойное лицо. Она коснулась губами крылышка его тихонько сопящего носа. Почему он никогда не храпит? Она бы, наверное, могла слушать его всю ночь.
Элина опустила руку на его спину и прижалась щекой к теплой лопатке. Ничего… Все закончится, когда закончится. Она сможет с ним расстаться, когда будет нужно. Но ведь сегодня еще не нужно! Еще целых десять дней, еще можно так вот просто полежать…
Утром Данил проснулся довольно поздно, но Эля, конечно, еще спала. Он улыбнулся, глядя на лучшее в мире лицо. Он действительно может умереть за нее, может отдать что-нибудь самое-самое дорогое!
Данил снял золотую цепочку и, осторожно пропустив один ее конец под тонкой шейкой Эли, понял, что нужно сделать еще один оборот, иначе украшение будет свисать почти до ее пупка.
Завершив надевание этого двойного ошейника, Давыдов встал с кровати. А золото очень идет к ее смуглой матовой коже! Что ж, это первый его подарок подобного рода. Вторым, по всей видимости, будет обручальное колечко. Интересно, какой у нее размер? Нужно будет мерить на цыпленка!
***
Его предположения насчет погоды полностью оправдались: дождь затянулся надолго. Но впервые в жизни у Данила не упало от этого настроение. Последнюю неделю они проведут в своей маленькой будочке. Через неделю ему нужно будет съездить в Севастополь: всем курсантам надо явиться туда к этому числу. Но на это хватит одного дня. Данил отметится, и у него еще будет несколько свободных деньков, чтобы сделать ей официальное предложение. Пока что он не готов — он должен продумать детали и кое-что узнать в училище. Так что эта неделя в их распоряжении, и Данил не будет торопить события.
Когда он вернулся в дом с ведром воды, Эля уже сидела на кровати, рассматривая висящую на шее цепочку.
— Ты что, решил дать мне ее поносить? Можно так сфотографироваться? — язвительно спросила Элина.
— Можно. Я ее тебе дарю.
— Привет, добренький! А больше ничего не подаришь? А я так хочу колье с камнями драгоценными!
— Хорошо. Позже… А пока носи это. Тебе очень идет! — он сел рядом с ней на кровать. — Не снимай, я прошу тебя.
— Да-да-да! — Эля начала расстегивать цепочку.
— Ладно, выбросим ее в мусор, если тебе не нужно. Давай скорее!
Он подставил ладонь, и Эля сдалась.
— Ты дурак? Ты знаешь, сколько это стоит? Кстати, откуда она у тебя взялась?
— Мне купил ее отец… — Давыдов опустил глаза. — Знаешь… — он мельком на нее взглянул, но снова отвел взгляд, — наверное, я не должен брать у него такие подарки, деньги, вещи всякие там… Но… мне больше ничего не остается, понимаешь?
— Понимаю, — неожиданно спокойно ответила Эля, положив свою нежную руку на его колено. — Не переживай! Вот, тебе же приятно, что я эту цепочку взяла! И, наверное, ему… Зато, когда он будет старый, ты тоже будешь что-нибудь ему дарить! Так всегда бывает!
— Да… — он накрыл ее руку ладонями и поднял глаза. — Только теперь я тебе обещаю, что больше не буду ничего брать у него. И я все равно куплю тебе колье!
— Вот уж точно, что Данечка! — засмеялась Эля. — На фига мне твое колье? С меня цепочки этой хватит!
Теперь у них не было возможности выезжать в город и развлекаться в кафе и на катере, но Данил придумывал массу других занятий, для которых не нужно было выходить и мокнуть под дождем.
Эля обожала бороться с ним на расстеленном на полу одеяле. Она старалась изо всех сил, понимая, что Данил лишь слегка сопротивляется. Она знала, что когда ему надоест, он одной рукой уложит ее на лопатки, сразу же целуя в губы.
Он боялся щекотки еще больше, чем Эля, но он был раз в десять сильнее и доводил ее до истерики, заставляя признавать поражение на двести лет вперед и соглашаться на любые условия.
За эти дни Давыдов понял уже окончательно: ему повезло — он довольно быстро нашел то, в поисках чего другие убивают жизнь. Они часто разговаривали, и он узнал о ней очень многое. Что она росла у каких-то родственников, что брат был намного старше ее, а сейчас она живет с его бывшей женой и думает только о том, чтобы хорошо учиться. Ничего! Скоро она подумает кое о чем еще!
***
Вот только Эля внушала себе совсем другое. Она заставляла себя думать, что это просто ее первый, пусть даже очень удачный, опыт. Она прекрасно знала, что из этого почти никогда ничего не получается, она реально оценивала себя со стороны и в сказки про бедных золушек и прекрасных принцев давно не верила. Она совсем не красавица и не имеет достаточного опыта, чтобы противостоять настоящим женщинам! Да, он говорит, что любит ее. Но он мог говорить это тысячу раз до нее и скажет еще миллион — после! Что будет с ней, если она, бросив все, решит остаться с Данилом и в один прекрасный день окажется в роли надоевшей игрушки в драной тряпке перед лицом новенькой нарядной куколки?
Она же прекрасно видит, как провожают его взглядом все симпатичные барышни, как смотрят они на него на пляже. Она не может с ними бороться, не умеет! Зато она умеет заставить себя подчиниться голосу здравого смысла. Ей сейчас с Данилом очень хорошо, а когда закончатся каникулы, она уедет и не будет оглядываться! Наверное, она его тоже любит. Ничего, разлюбит! На свете — не единственный мужчина, а она ни с кем другим даже не встречалась. Она знает, что надеяться можно только на себя, и не собирается жертвовать своим главным принципом даже ради такого сильного чувства.
С чувством можно бороться, но Эле конец, если она дождется, когда он бросит ее сам. Тогда у нее не останется уже ничего, она уже не сможет подняться. Да и он, в общем-то, ничего такого ей пока не предлагал! А что он может предложить? Переписываться? Что ж, на это она согласится!
Только почему-то ей становится так грустно, когда она пытается представить себе, как получит однажды по почте приглашение на его свадьбу… Он ведь на четыре года старше и, наверное, уже скоро на ком-нибудь женится. Ну и пусть делает, что хочет! А Эля должна готовиться к скорому завершению этого курортного романа.
Но когда наступала ночь, она начинала считать дни и часы до того момента, когда он уедет в Севастополь. Правда, он сразу же вернется, но для нее это мало что меняет! Только вот если бы не было так холодно…
Из-за плохой погоды они начинали мерзнуть в своем деревянном сарайчике. Собираясь спать, Данил старательно ее укрывал, сам являясь главным источником тепла для ее дрожащего тела. Как нравилось ей лежать так, постепенно согреваясь в его привычных объятиях, слушая, как он говорит ей замечательные вещи! В такие минуты Эле казалось, что на свете нет ничего лучше этого ощущения защищенности, надежности, изоляции от всего внешнего мира. Казалось, что его теплое гладкое тело обволакивает ее полностью, укрывает, словно атласное одеяло… И тогда Эля готова была рискнуть. Готова была сама сказать ему, чтобы он ее не оставлял, чтобы забрал с собой. Куда? Ей все равно… Только бы его длинные ноги всегда образовывали для нее этот уютный стульчик, без которого ей уже так трудно уснуть…
***
Она сидела на кровати и смотрела в окно на проглядывающее из-за туч солнышко. Когда Данил вернется из Севастополя, уже, наверное, снова будет тепло. Сейчас он пошел в гостиницу, чтобы взять документы и рассказать все Лешке. Что рассказать? Элине он сообщил только, что почти все уже придумал, и чтобы она ни о чем не беспокоилась, а просто подождала его приезда, и тогда он будет уже совсем готов обо всем ей поведать. А еще, чтобы она подготовилась к тому, что они сразу же посетят Киев и Эля познакомится с его родителями.
Но она уже и не беспокоится. Она уже на все согласна. Только у нее отвратительное настроение, и она не пойдет его провожать. Не хватало еще разреветься на причале оттого, что любимый оставляет ее на денек и вернется послезавтра! Каким нежным он был с ней сегодня утром, сколько чудесных слов он ей наговорил!.. Но она сейчас чувствует, что ей этого мало. Она хочет еще. Еще немножко…
Данил вошел в комнату. Он уже готов, одет и с сумкой на плече. Он ей улыбается и говорит, что она не успеет соскучиться, как он появится опять. Но почему она не хочет его отпускать? Она не может почему-то сейчас с ним расстаться. Не может, и все! Эля медленно приблизилась и положила ладони ему на грудь:
— Данечка…
Закрыв глаза, она потянулась губами к его лицу. Она не отпускала его мягкий ласковый рот, и сумка соскользнула у Данила с плеча. Ему же не обязательно идти к пристани пешком, можно поймать попутку… Эля расстегнула пуговицу на его брюках, и Данил стал снимать свою рубашку. Но она удержала его руки: он не успеет, если нужно будет еще одеваться. И ей тоже не хочется снимать футболку.
Он уверенным движением приподнял ее, усадив на маленький столик. Какие-то истеричные, сдавленные рыдания рвались у Эли изнутри. Данил толкался резко, исступленно и максимально глубоко, задыхаясь от страсти и не в состоянии сдерживать отрывистые вскрикивания. Все, последний раз — и он быстро подался назад, чтобы сразу прижаться снова, сдавив ее талию.
— Боже, как же я люблю тебя!.. — он пытался отдышаться.
— И я…
Посидев так еще немного, Эля отвела его плечи:
— Посмотри, что ты наделал! Все равно теперь нужно переодеваться. Скорее, опоздаешь ведь! — она стянула с него рубашку и достала из тумбочки другую.
Он вышел за дверь и стал спускаться по лесенке. Вот его уже не слышно, он уходит, уходит! Эля бросилась на улицу:
— Возьми меня с собой!
Данил обернулся и, улыбаясь, подмигнул ей:
— Куда? В казарму? Ага, сейчас!
Она понимала, что ведет себя глупо, что выглядит идиоткой. Собрав всю свою волю, она выдавила улыбку и, помахав ему рукой, ушла в домик.
Как одиноко здесь без него. Какая неуютная, холодная комната… Эля встрепенулась, мотнув головой. Хватит, нужно просто об этом не думать, а найти себе какое-нибудь занятие на это время. Вот: она постирает его рубашку, уберет в домике, а потом пойдет к себе, там переночует и завтра будет складывать вещи, чтобы поехать в Киев, на Украину, к нему домой. Эля почему-то совсем не переживает оттого, что ей предстоит познакомиться с его родителями! Как будто не верит, что такое может быть…
Она встретит его совсем в другой одежде, в той, которую он еще не видел, и Данил снова скажет ей, что она нравится ему еще больше!..
***
Давыдов стоял на палубе катера, который вез его в направлении Крыма. Он курил, поставив локти на поручни. Ему нужно это время. Он должен детально все обдумать без нее. Когда Эля рядом, его сознание занято ею, и он не в состоянии как следует сосредоточиться. Малышка!.. Она просила взять ее с собой. Неужели она еще сомневается, что он возьмет ее, возьмет навсегда, заберет в свою жизнь из этого ада, в котором она была до сих пор? Но чтобы сделать все правильно, все быстро устроить с наименьшими осложнениями, он должен ее пока отпустить. Не совсем, конечно, но она хорошо учится и должна закончить школу. Кроме того, из Киева, познакомившись с родителями, они вместе поедут в Краснодар, и Данил решит, забрать ее сразу же или она еще сможет пробыть там год.
Ему тоже нужен этот год. Нужно определиться со службой, нужно все тщательно подготовить, чтобы она чувствовала себя уверенно рядом с Данилом Давыдовым. Так что лучше, если она поживет пока в Краснодаре. А Данил будет очень часто туда приезжать, и уж он-то, видавший виды Давыдов, сумеет построить там всех по росту и будет постоянно контролировать, чтобы ей больше не пришлось их всех обстирывать или готовить на всю компанию. Об этом придется позаботиться хозяюшке, этой сказочно прекрасной вдовушке с таким жутким икающе-рычащим именем, придуманным явно после хорошего перебора.
А если все же Данилу придется ее увезти, то Эля поживет пока у родителей. Ну не сможет сейчас Данил жениться на шестнадцатилетней девочке и жить с ней в Севастополе, и где?.. Не с его профессией, требующей безупречных анкетных данных. Конечно, можно было бы плюнуть на это, но тогда он повредит своей карьере, которая будет играть одну из самых важных ролей в их совместной жизни. Ведь теперь Давыдов будет стараться изо всех сил, он будет учиться так, как не учился еще ни один курсант, чтобы получить то назначение, которое ему будет нужно. Он сумеет: его больше не будут отвлекать всевозможные идиотские развлечения и шашни с безликими бабенками.
Данил повернул голову. Две девицы, держа сигареты в руках, выставляли колени на среднюю перекладину перил, бросая на него томные взгляды, и Давыдов улыбнулся. Они и вправду думают, что ему нравятся эти розовенькие свиные ляжки и цветастые одинаковые мины. Он почувствовал, как сократились мышцы его живота, когда он вспомнил тоненькие бедрышки, которые при ходьбе образуют четкую продольную борозду на внешней стороне, указывающую на то, что под смуглой золотистой кожей толщина жировой прослойки приближается к нулю.
Он представил себе Элину в белом свадебном платье. Нет, этого представить невозможно, это надо просто увидеть! И он это увидит, нужно только год подождать. Даже не год, ведь до следующего лета — девять месяцев. А вдруг у них родится ребенок? Он улыбнулся возникшей ассоциации. Просто отлично! Только годика через три. Она еще такая маленькая, а двое детей в его возрасте — это, кажется, уже чересчур!
Итак, они поженятся летом. Ему сейчас девятнадцать лет, а будет двадцать, но ей вот только семнадцать. Не беда, в семнадцать лет можно уже втихаря расписаться в Киеве. «С нашими-то связями!» — вспомнил Данил своего папеньку. А в ЗАГС ведь нужно будет вести ее под руку! Это потребует длительных репетиций…
Данил уже почти смеялся, мечтая об этом. Конечно, ему нужна помощь родителей. Особенно отца! Ведь после свадьбы ни в каком общежитии Эля жить не будет. Данилу нужно будет снять квартиру. Он вполне мог бы снимать ее и сам, но ведь это еще не все! Она должна не просто существовать рядом с ним, а иметь все, что только пожелает, и иметь это сразу. Она будет есть столько мороженого, сколько влезет в ее плоский, но довольно вместительный животик. Их холодильник круглый год будет забит всевозможными фруктами, вплоть до свежего инжира. Данил будет наряжать ее, как ребенок наряжает свою любимую игрушку. Ну, а кто она? Она и есть его маленькая куколка! Если она захочет, то будет целый день валяться в постели, подпиливая свои мышиные ногти, а он будет собирать за ней раскиданные вещи, стирать, убирать и готовить ей еду.
Интересно, как отнесутся к Элине его родители? Возможно, они даже обрадуются, ведь теперь он уже не будет трепать им нервы, а станет нормальным сыном. А если отец не захочет ему помочь — Данил будет просить у него прощения, будет валяться в ногах и приносить в зубах комнатные тапочки. Это все ерунда, это не цена тому, ради чего он это будет делать!
Как вообще он мог настолько серьезно относиться к некоторому распутству своего замечательного отца? В конце концов, пусть делает, что хочет, особенно если его жену это устраивает. А вот Данила такое не устроит! Он не позволит Эле ни о ком другом даже подумать… И насчет себя Давыдов тоже полностью спокоен.
Он еще раз взглянул на стоящих рядом девиц. Нет, они и впрямь считают: он улыбается оттого, что ему нравится смотреть на их отставленные зады.
Сочувственно вздохнув, Данил повернулся и пошел в салон. Его бурная молодость окончена. Эля оборвала ее одним непринужденным жестом, когда впервые сняла очки и расставила перед ним свои нахальные глаза. «Кажется, я шизофреник!» — снова улыбнулся Данил, еще не зная, насколько близким к действительности окажется его шутливое предположение.
И, конечно, он быстро и удачно решил все вопросы в училище, он был очень рад видеть своих старых друзей. Он был весел, разговорчив и уверен в себе. Теперь у него есть то, ради чего он должен жить и от чего отталкиваться, строя все свои дальнейшие планы.
А его примерной ученице после окончания школы не придется отбыть в славную столицу, а обойтись более скромным городом. В Киеве — отличный институт по этой части, и вовсе не обязательно учиться на стационаре. Она поступит на заочный факультет, и когда будет приезжать на сессию, будет жить у него дома!
***
Элина провалялась в кровати почти до обеда и, наконец умывшись, стала складывать вещи в большую дорожную сумку. Остались сутки — и она увидит его снова! А вдруг он передумает и больше не вернется?.. Нет, он же оставил все вещи!
Она собралась и теперь, пожалуй, пойдет в гостиницу, чтобы поболтать с Лешкой. Что, интересно, Данил ему рассказал?
Надевая свою свободную футболку, она услышала громкий автомобильный сигнал и выглянула в окошко. Белая «Волга» стояла возле забора.
— Ингрида! — Эля бросилась за дверь. Вот это удача! Они сразу познакомятся с Данилом, и он увидит, какая замечательная у Эли невестка, а то он, кажется, ей не верит!
Ингрида уже шла к дому в своем коротком белом платьице, так выгодно подчеркивающем ее великолепную фигуру. Виктор, захлопнув двери «Волги», устало плелся за своей женой.
— Приветик, мартышка! — Ингрида поцеловала Элю в щеку. — Как ты тут?
— Хорошо! Как здорово, что вы приехали сегодня! Ну просто как по заказу!
Эля была очень рада: ей уже не будет так скучно. Ведь они останутся на денек, чтобы покупаться и позагорать. Они же оставались, когда ее привезли! Но Виктор сказал:
— Ну что, Инга? Поехали? Давайте, давайте, девчонки! Времени в обрез!
— Собирайся быстренько! — подтолкнула Ингрида Элю к двери. — И что у тебя за вид? Потрудись-ка надеть юбку, дорогая! Как можно выскакивать на улицу в трусах?! Здоровая ведь уже!
Эля стояла на месте и не могла прийти в себя. Что же ей делать, как остаться?.. Надо срочно что-то придумать, но Эле это не удается.
— Ингрида, может… завтра поедем? Вы устали же… отдохните…
— Что такое? — прищурилась Ингрида. — Что ты там бормочешь? У меня времени нет, ты это понимаешь?!
— Ну… я не могу сегодня! Я не поеду, — Эля храбро взглянула Ингриде в глаза.
Шелковые брови Ингриды поползли вверх:
— Не поняла. Тебе же в школу! Пора бы уже учебой заняться, ты так не считаешь?
— Малыш, Инга и так опоздывает в институт! — раздраженно сказал Виктор. — А ты, кажется, отдохнула достаточно. Давай, давай, хватит голову морочить! Собирайся.
Эля заколебалась. Пришло время выбирать, и она должна что-то решить. Ей нужен совет!
— Ингрида, — тихо сказала Эля, — можно мне с тобой поговорить? Знаешь, у меня уже собраны вещи и… времени есть еще немножко…
— О-ой, — внезапно переменил тон улыбнувшийся Виктор, — Инга, она завела себе кого-то! Посмотри, какая красавица стала!
Ингрида втолкнула ее в дом, перехватив взгляд Виктора, скользнувший по голым ногам Эли. Поднявшись в комнату, Ингрида спросила:
— Это правда? Ты из-за этого не хочешь уезжать?
— Да, — Эля смотрела вниз. — Он приедет завтра. Вам нужно встретиться, Ингрида! Понимаешь, он… он уехал всего на один только день! Я прошу тебя… очень, — Эля подняла к ней полные слез глаза. — Он любит меня, понимаешь? Он…
— Стоп! — Ингрида выставила перед собой ладони. — А ты, конечно, любишь его еще больше!
Эля опустила глаза. Ингрида говорила таким насмешливым тоном!
— Я поняла, мартышка! Ты с ним переспала и решила, что пора замуж.
Эля снова промолчала. Разве это неправда?
— А сколько ж тебе лет, милая моя? Сколько у тебя было мужчин? — почти по слогам сказала Ингрида. — Один? Да пойми ты, это нормально в твоем возрасте — влюбиться в первого встречного! Ну, спать-то с ним не надо было, тебе рано. Да что уже делать? Я надеюсь, обойдемся без последствий, вы как-то предохранялись?
— Да, он всегда об этом думал…
— Какой молодец! Поехали!
Но Эля не шевелилась, и Ингрида села на стул, начиная терять терпение.
— Хорошо, оставайся! А что ты будешь делать, если он скажет: «Мне с тобой было хорошо, любимая, давай теперь дружить!»? Сколько ему лет, кстати?
— Девятнадцать.
— Бог с тобой! Да кто сейчас женится в девятнадцать лет?!
— А Золтан, Ингрида…
— Что Золтан?! Ты хоть соображаешь, что мне-то было не шестнадцать! — Ингрида встала. — И что ему еще делать оставалось, Золтану твоему?.. Да это бред какой-то! Вставай сейчас же, слышишь?! Я бы с удовольствием тебя оставила, чтобы ты научилась кое-чему! Может, добавилось бы ума хоть капельку! — бесилась Ингрида. — Пойми, безмозглое создание, ты же Золтана предаешь! Вспомни, вспомни, как он хотел, чтобы ты в люди выбилась! Все, мое терпение лопнуло! Мы уезжаем! — Ингрида хлопнула дверью. — Сил нет никаких… — нервно прошипела она Виктору, выходя из домика, и решительно направилась к машине. — Поехали! Баба с возу…
— Эй! — оборвал ее Виктор. — Мы что, бросим ее здесь? Сейчас я ее приведу. А ты успокойся и подожди.
Но Эля уже выбежала из дома:
— Ингридочка! — она плакала навзрыд. — Прости меня! Я поеду! Поеду, только не бросайте меня здесь!.. Это все неправда, слышишь! Я… я наврала все! У меня никого нет, никого! Кому я нужна вообще?.. — размазывала Эля по щекам слезы, судорожно всхлипывая.
Ингриде стало жаль ее. Элина была такой маленькой и беспомощной… Что ж, первая любовь — вещь сильная, но не смертельная. Нужно будет с кем-нибудь ее познакомить, и все это мгновенно пройдет!
— Не реви, мартышка. Кто ж тебя бросит? Витя, принеси ее сумку.